Varley John : другие произведения.

Стальной пляж (Steel Beach) гл. 7

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Седьмая глава фантастического романа. Герой возвращается к маме... Кто такие Дэвид Земля и землисты... Ночные переговоры на бронтозавровой ферме...


Джон Варли

СТАЛЬНОЙ ПЛЯЖ

  
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   Старший рабочий Калли сказал, что мать на участке 15, на переговорах с представителем Совета Динозавров Профсоюза Хордовых. Я выяснил, как туда добраться, взял фонарь и углубился в ночную ферму. Мне нужно было с кем-нибудь обсудить только что пережитое. Я как следует поразмыслил и решил, что, пусть Калли и не была мне идеальной матерью, дельного совета я скорее всего дождусь именно от нее. С тех пор, как что-либо по-настоящему удивляло Калли, прошло не меньше века, и она умела хранить секреты.
   А может быть, в глубине души я просто-напросто хотел поговорить с мамочкой.
   С момента моего возвращения в то, что - я надеялся - было реальной действительностью, прошло сорок восемь часов. Я провел их, запершись в своей лачуге в Западном Техасе. И гораздо больше сделал для благоустройства хижины, чем за предыдущие четыре-пять месяцев, да и результаты моей работы оказались гораздо лучшего качества. Похоже, навыки, которыми я "овладел" на острове Скарпа, оказались настоящими. А почему бы им таковыми не быть? ГК всеми силами стремился к правдоподобию и хорошенько потрудился над достижением этой цели. Если бы я решил поселиться отшельником в моем любимом парке, то зажил бы вполне благополучно.
   Мое возвращение в реальный мир также было проделано весьма искусно.
   Огорошив меня своим откровением, адмирал откланялся, отказавшись отвечать на вопросы, которые порождали во мне растущее беспокойство. Без лишних слов он столкнул на воду свою лодку, взялся за весла и вскоре слился с горизонтом. Некоторое время спустя после его отплытия все оставалось по-прежнему. Дул ветер, завитки волн ласкали песок. Я попивал виски из неопорожняемой бутылки и ни капельки не пьянел. И без устали размышлял над последними словами ГК.
   Впервые я заметил перемену в окружающем, когда остановились волны. В какой-то момент они просто застыли на полпути к пляжу, в том положении, в каком их застала команда. Я прошелся по воде, теплой и твердой на ощупь, как бетон, и пригляделся к одной из волн. Думаю, мне не удалось бы отбить кусочек пены даже при помощи молотка и зубила.
   В следующие несколько минут события развивались медленно и неуклонно, но изменения ни разу не произошли у меня на глазах. Перемены творились за моей спиной. Когда я отвернулся от моря и взглянул на то место, где сидел, то увидел рядом со своим креслом осциллограф. Он смотрелся там до ужаса нелепо, не к месту и не ко времени. Пока я его разглядывал, на его экране отражалось заходящее солнце, откуда-то прилетела чайка и уселась на аппарат. При моем приближении она упорхнула. Колесики на ножках прибора тонули в песке, по-прежнему мягком. Я уставился на движущуюся по экрану точку, но ничего не произошло. А когда я выпрямился, то заметил на пляже, метрах в двадцати ближе к воде, ряд стульев. На них сидели раненые статисты из киношного лазарета и дожидались своей очереди на операционный стол. Вот только столов не было видно ни одного. Впрочем, статистов это, по всей видимости, не обескураживало.
   Как только до меня дошла суть трюка, я начал медленно поворачиваться вокруг своей оси. С каждым оборотом в поле зрения попадали новые предметы, пока наконец я не оказался снова в лазарете, с его привычной обстановкой и людьми. Среди них были Бренда и принцесса Уэльская. Они смотрели на меня с легким беспокойством.
   - С вами все в порядке? - спросила Бренда. - Врач сказал, что, возможно, вы несколько минут будете вести себя странно.
   - Я крутился волчком?
   - Нет, вы просто стояли и смотрели куда-то вдаль, мимо нас всех.
   - Я пользовался интерфейсом, - ответил я, и она кивнула, словно это все объясняло.
   Полагаю, для нее это и впрямь было так. Несмотря на то, что она никогда не бывала на острове Скарпа или в других местах, столь же близких к реальности, она понимала интерфейс куда лучше, чем я, поскольку пользовалась им всю жизнь. Я решил не спрашивать ее, ощущает ли она песок на полу - мне казалось, что ее ноги были по щиколотку погружены в него. Я уже знал, что вряд ли она чувствовала это. Сомневаюсь и в том, что она видела кружившую под потолком чайку.
   Мне страшно захотелось поскорее убраться вон. Я отмахнулся от извинений принцессы Уэльской и от ее предложения выпить и устремился к выходу из студии. Песок закончился только в общих коридорах. Только там я наконец ступил на старые добрые плитки, мягкие и пружинящие под босыми ногами. Я снова был мужчиной, и на сей раз заметил это сразу же. Когда я обернулся, ожидая увидеть позади песок, его уже не было.
   Но по пути в Техас мне попалось множество тропических растений, торчавших прямо из бетонного пола, а капсула поезда, в котором я ехал, была увешана гроздьями винограда, и песчаные крабики шныряли у меня под ногами. "Обычно для того, чтобы увидеть нечто подобное, требуется наглотаться лошадиных доз всякой химии", - размышлял я, наблюдая, как крабики суетятся вокруг моих ступней. Но вряд ли я в ближайшем будущем снова пожелаю проделать это с собой.
   А на мою наполовину построенную хижину целый день отбрасывала тень кокосовая пальма. Она никогда не росла там раньше и исчезла только ночью.
   #
   Фонарь, который я прихватил с собой, давал не слишком много света. Яркий луч в темноте мог раздразнить стадо, поэтому Калли снабжала своих подручных древними коптилками на чадящем масле, вытопленном из жира рептилий. Так что мне было достаточно светло, чтобы не спотыкаться о корни деревьев, но недостаточно, чтобы видеть далеко впереди себя. И, разумеется, когда смотришь на свет, сумеречное зрение отказывает. Я уговаривал себя не смотреть на огонек, но капризный фитиль неожиданно с треском плевался маслом, я машинально бросал на него взгляд - и приходилось останавливаться, чтобы дождаться, когда глаза снова привыкнут к темноте. Так что, когда на моем пути впервые попалось необычное дерево, я поначалу не понял, что это такое. Дотронулся до ствола, почувствовал, что он теплый, и только тогда сообразил, что наткнулся на заднюю ногу бронтозавра. Я поспешно отступил. Эти зверюги неповоротливы и легко срываются в паническое бегство, если их напугать. А если вам когда-нибудь случалось в городском парке получить неприятный сюрприз с неба от какого-нибудь голубя - вам отнюдь не захочется проверять, что может с вами случиться поблизости от задних ног бронтозавра. Поверьте мне, я сужу по собственному горькому опыту.
   Я еще долго с осторожностью пробирался по лесу из шершавых и теплых стволов, пока не заметил в черной пустоте впереди маленький костер. Вокруг огня сидели три фигуры, две рядышком, одна - Калли - напротив них. Чуть поодаль я смутно различил громоздкие тени дюжины бронтозавров. Они выделялись в ночи более темными силуэтами, мирно жевали жвачку и время от времени раскатисто пердели. Я подошел к костру медленно, чтобы никого не испугать, и все равно удивил Калли своим внезапным появлением. Она с тревогой посмотрела вверх, затем похлопала по земле рядом с собой, приложила палец к губам и снова обратила испытующий взгляд на оппонентов, казавшихся оранжевыми в дрожащем отсвете танцующих огненных языков.
   Я так и не решил, когда Дэвид Земля выглядел более устрашающим - в подобной ночной обстановке или при ярком дневном свете. Ибо напротив меня в позе лотоса сидел он, собственной персоной, Представитель Млекопитающих, ходячий и говорящий побудительный мотив к покупке лекарств от сенной лихорадки. У Калли как раз была аллергия то ли на этого человека, то ли на его биосферу, и хотя вылечиться было бы просто и дешево, она лелеяла свою болезнь, дорожила ей и с неподдельной радостью переносила каждый чих и каждое шмыганье носом, как лишний повод ненавидеть Дэвида. Она ненавидела его еще до моего рождения, но раз в пять лет была вынуждена принимать его у себя на ферме - и перед каждым его визитом ощущала то же самое, что, должно быть, чувствовали люди перед удалением зуба в ту пору, когда обезболивающее еще не изобрели.
   Дэвид кивнул мне, и я кивнул в ответ. Мы оба сочли это достаточной мерой общения. Мы с Калли по-разному смотрим на многие вещи, но неизменно сходимся во мнениях по поводу Дэвида Земли и всех землистов.
   Дэвид был крупным мужчиной, почти таким же высоким, как Бренда, но куда массивнее. Шевелюра его была длинной, зеленой и неухоженной - неухоженной по крайне серьезной причине: состояла она на самом деле не из волос, а из особого сорта травы, приспособленной путем генной инженерии к паразитированию на человеческой коже. Подробности выращивания подобной травы мне неизвестны, и интересовался я ими не больше, чем брачным поведением жаб. Технология включала в себя утолщение скальпа, и в ней каким-то образом использовалась почва: когда Дэвид чесал голову, из-под пальцев дождем летела грязь. Я не знаю, как почва крепилась к его голове, в специальных мешочках или слоем поверх кожи, и не имею понятия о взаимодействии кровеносной и корневой систем. Да и не горю желанием узнать, увольте! Помню только, в детстве мне было любопытно, вносит ли Дэвид по утрам компост в сельскохозяйственное великолепие на своей макушке.
   У него были две большие груди - как у большинства землистов, вне зависимости от пола. На их верхних склонах тоже зеленела растительность. Многие из этих грудных растений цвели или плодоносили. Интересно, приходилось ли Дэвиду окапывать по кругу свои бюст-сады для предотвращения эрозии плодородной почвы?.. Он заметил, куда я смотрю, сорвал где-то в своей чаще яблочко, размером не больше виноградины, и отправил в рот.
   Что можно сказать об остальном его теле? На спине, руках и ногах у него росла шерсть. Не человеческие волосы, а именно мех животных, этакое безумное лоскутное одеяло из кусочков шкур ягуара, тигра, бизона, зебры, белого медведя и многих других. Перестройка генетической структуры организма, которую проделали, чтобы весь этот винегрет не отмирал, а рос, наверняка потребовала многих часов копирования, вставки и редактирования сложного генного коллажа. Я усмотрел своеобразную иронию в том, что землистское движение зародилось в рядах активистов, протестовавших против меховой одежды. Но, разумеется, при создании шкуры Дэвида ни одно животное не пострадало. Он всего лишь взял от каждого зверя по крупице генетического материала и затолкал себе в гены. Пальцы рук у него оканчивались медвежьими когтями, а вместо ступней росли лосиные копыта. Ходил он с цоканьем и вприпрыжку, словно фавн-переросток. У всех землистов какие-нибудь части тела похожи на звериные, это у них нечто вроде эмблемы и знака принадлежности к партии. Но их отец-основатель пошел по этому пути дальше, чем любой из его последователей. Что, как я подозреваю, и отличает последователей от лидеров.
   Но, какой бы невероятной и оскорбительной для глаза ни была внешность Дэвида Земли, следует заметить, что не она в первую очередь поражала тех, кто имел несчастье с ним повстречаться, а его запах.
   Я уверен, что он мылся. Возможно, правильнее было бы сказать, что он регулярно орошал себя водой. В условиях засухи Дэвид Земля превратился бы в ходячую угрозу пожара. Но он не пользовался ни мылом (побочным продуктом переработки животных), ни любым другим чистящим средством (химическим загрязнением Дэвидосферы). Следствием этого мог бы стать всего лишь запах прокисшего пота, который не особенно приятен, но терпим. Однако на Дэвиде обитала куча пассажиров, и именно они превращали его характерный аромат из еле заметного запашка в невероятное амбре.
   У крупных животных, покрытых мехом, есть блохи, это само собой разумеется. Но блохи - лишь самые первые из "желанных гостей" Дэвида Земли. Он сам однажды в разговоре со мной назвал их так. Я возразил было, что правильнее называть их паразитами, но он только благосклонно улыбнулся. Все его улыбки были благосклонными, такой уж он уродился человек - он был из тех, чье добренькое личико так и хочется сорвать с черепа и скормить его дорогим гостям. Дэвид принадлежал к тем, у кого на все вопросы готовы высоко моральные ответы, кто никогда не колеблется, прежде чем указать собеседнику на его ошибки. Разумеется, указать с любовью. Дэвид любил все творения природы, все без исключения, даже те, что стояли на такой же низкой ступени развития, как мы с вами.
   Для каких же желанных гостей Дэвид распластывался грязной подстилкой? Вернее спросить, какие виды вредителей обитали в его угодьях? Я еще ни разу не видел, чтобы из его прически выглядывала степная собачка, но если б выглянула, нисколько бы не удивился. На Дэвиде жили выводок мышей, стайка землероек, семейство зябликов и целый блошиный цирк. Опытный биолог мог бы легко насчитать дюжину видов насекомых, даже не приближаясь к нему. Все эти твари рождались, росли, ухаживали друг за другом, спаривались, гнездились, питались, испражнялись, мочились, откладывали яйца, дрались, преследовали добычу, мечтали и, как в конце концов нам всем положено, умирали в различных уголках биомассы, коей являлся Дэвид. Иногда трупики падали с него, иногда нет. Тем плодороднее становилась его почва для будущих поколений.
   Все землисты воняют, никуда от этого не денешься. Они вечно выступают ответчиками в судах по делу о нарушении закона о запахе тела: время от времени такие дела открывают многострадальные граждане, которые в один прекрасный день решают, что хватит с них поездок в переполненном лифте в компании с этими островками живой природы. Дэвид Земля - единственный известный мне человек на Луне, кого навечно изгнали из общих коридоров. Он перемещался по фермам, паркам и гидропонным плантациям воздушным и водным путем или по служебным туннелям.
   - Если это лучшее, что вы можете предложить, моей партии пора бить тревогу, - заявил спутник Дэвида, куда менее рослый и внушительный. Мне удалось разглядеть у него всего две звериные черты: пару рогов вилорогой антилопы да львиный хвост. - Сто убийств, это не что иное, как разнузданная резня, и мы категорически отвергаем эту цифру. Но после длительного обсуждения мы все же готовы предложить восемьдесят. С величайшей неохотой.
   - Предлагаете заготовить восемьдесят? - переспросила Калли, как и обычно, упирая на слово "заготовить". - Но восемьдесят - это смешно! При таком пороге заготовок я разорюсь. Давайте встанем, пройдем прямо сейчас ко мне в контору, и я покажу вам книги: от одного только "Макдональдса" поступил заказ на семьдесят туш.
   - Это ваши проблемы. Вам не следовало подписывать контракт, не дождавшись завершения настоящих переговоров.
   - Не подписала бы контракт, потеряла бы клиента. Что вы хотите, разорить меня? Девяносто девять - вот вам, без дураков, мое последнее и окончательное предложение: примите его или убирайтесь. Не думаю, что мне удастся добиться прибыли даже с сотней, я с трудом сведу концы с концами. Но чтобы покончить с этим... Вот что я вам скажу. Девяносто восемь. Это на двенадцать меньше, чем вы разрешили Рейли, моему соседу, не позднее чем три дня назад, а у него стадо не такое большое, как у меня.
   - Мы здесь не для того, чтобы обсуждать Рейли, мы говорим о вашем контракте и вашем стаде. А ваше стадо не назовешь счастливым, я не слышал от него ничего, кроме жалоб. Я просто не могу разрешить убивать больше, чем... - представитель профсоюза покосился на Дэвида, и тот кивнул, стряхнув с волос волну янтарного песка.
   - Восемьдесят, - заключил вилорогий.
   Некоторое время Калли молча кипела от возмущения. Не стоило и надеяться поговорить с ней прямо сейчас, во всяком случае, не стоит пытаться, пока эти профсоюзные деятели не отправятся посоветоваться со своей клиентурой, так что я слегка отодвинулся от огня. Но кое-что в переговорном процессе поразило меня похожестью на мою собственную ситуацию.
   - ГК, - шепнул я. - Ты здесь?
   - Где ж еще мне быть? - тихо ответил он мне на ушко. - Можешь не шептать, а просто шевелить губами, я с легкостью прочитаю, что ты хочешь сказать.
   - А откуда мне знать, где ты? Когда я звал тебя, а ты греб прочь, ты мне не отвечал. Я думал, ты до сих пор дуешься.
   - Не думаю, что нам обоим будет какая-либо польза от обсуждения того, что я тебе только что сказал, до тех пор, пока ты не найдешь время все обдумать.
   - Я обдумал, и у меня появилось несколько вопросов.
   - Я сделаю все от меня зависящее, чтобы ответить.
   - Эти представители профсоюза... они, что, и вправду говорят от имени динозавров?
   ГК выдержал средних размеров паузу. Полагаю, вопрос показался ему не относящимся к нашему делу. Но он воздержался от комментариев по этому поводу и лишь заметил:
   - Ты вырос на этой ферме. Я думал, ты знаешь ответ на свой вопрос.
   - Нет, в том-то все и дело. Я никогда как следует над ним не задумывался. Тебе известно, как Калли относится к правам животных. Она сказала мне, что землисты - не более чем горстка мистиков, которым хватило политического влияния, чтобы возвести свои безумные идеи в ранг закона. Она говорила, что никогда не верила, будто бы они в самом деле общаются с животными. А я верил ей и не думал на эту тему уже лет семьдесят-восемьдесят. Но после того, через что я прошел, я усомнился, права ли она.
   - По большей части не права, - ответил ГК. - То, что звери способны чувствовать, продемонстрировать легко, даже на уровне простейших животных. То, что у них есть нечто, что вы признали бы за мысли, - более спорно. Но поскольку я сам - участник этих переговоров... смею добавить, необходимый участник... то могу сказать тебе: да, эти создания способны выражать желания и отвечать на предложения, при условии, что они выражены в образах, понятных животным.
   - Как это?
   - Нууу... контракт, который здесь сейчас обсуждается, - целиком и полностью человеческое орудие. Животные никогда не догадаются о его существовании. Поскольку их "язык" сводится к нескольким дюжинам трубных звуков, подобная задача выше их понимания. Но условия, которые данный контракт оговаривает, вырабатываются в процессе взаимных уступок, и в этой части человеческие способы заключения сделки доступны животным. Калли ввела в кровь всему своему стаду водную взвесь нескольких триллионов самовоспроизводящихся механизмов, сконструированных из живых тканей методами нанотехнологии...
   - Наноботов.
   - Да, таково их общепринятое название.
   - Тебя чем-то не устраивают общепринятые названия?
   - Только своей неточностью. Термином "нанобот" обозначается микроскопический самодвижущийся программируемый механизм, а под это определение подпадают многие другие виды межклеточных устройств, помимо тех, которые мы обсуждаем в настоящий момент. Те, что находятся в твоей крови и внутри клеток твоего тела, во многом отличаются...
   - Хорошо, я понял, что ты хочешь сказать. Но принцип-то тот же, правильно? Эти маленькие роботы, намного мельче красных кровяных телец...
   - Некоторые - на несколько порядков мельче. Они приписаны к определенным участкам организма и делают там свою работу. Одни переносят сырье, другие доставляют чертежи, третьи и есть собственно строительные рабочие. Работая на молекулярном уровне, они собирают в межклеточном пространстве или в стенках самих клеток различные более крупные механизмы - ты понимаешь, что под "крупными" я в большинстве подразумеваю все равно микроскопические.
   - И эти механизмы служат для...
   - Думаю, я вижу, куда ты со всем этим клонишь. Механизмы выполняют множество функций. Некоторые занимаются теми хозяйственными делами, которые твое тело выполняет не слишком хорошо или потеряло способность выполнять. Другие играют роль контролеров-наблюдателей и посылают сигналы внешней системе более широкого охвата, если что-нибудь в организме пойдет не так. Для стада Калли такая система - это Марк III Хасбендер, ничем не примечательный базисный компьютер. Его дизайн не претерпевал существенных изменений уже более века.
   - И он тоже, разумеется, часть тебя.
   - Все компьютеры на Луне, за исключением счетных машин и твоих пальцев, являются частью меня. А при необходимости я могу использовать и твои пальцы.
   - Как ты мне только что продемонстрировал.
   - Да. Так вот, машина... или я, если тебе угодно... постоянно прослушивает ферму через сеть разбросанных по ней принимающих устройств, точно так же, как я постоянно прислушиваюсь к твоим обращениям ко мне, в каком бы месте Луны ты ни находился. И все это происходит на уровне, который ты можешь считать моим подсознанием. Я никогда не осмысливаю, как работает твое тело, пока ко мне не поступит сигнал тревоги или ты не вызовешь меня на связь.
   - Выходит, в теле каждого бронтозавра Калли есть такая же сеть машин, как и в моем собственном теле.
   - В некотором смысле, да. Нейронные структуры этих сетей развиты на порядок ниже, чем структуры в твоем мозгу, точно так же, как твой органический мозг намного превосходит по своим способностям мозг динозавра. В мозгу динозавров я не запускаю никаких программ-паразитов, если ты это имеешь в виду.
   Не думаю, что я имел в виду именно это, но у меня не было твердой уверенности, поскольку я и сам толком не понял, зачем спросил первым делом именно об этом. Однако я умолчал о своих сомнениях, и ГК продолжил:
   - Технология переговоров настолько близка к телепатической передаче мысли, насколько возможно. Представители профсоюза настраиваются на меня, а я настраиваюсь на динозавров. Посредник задает вопрос: "Что вы, приятели, думаете насчет заготовки/убийства ста двадцати из вас в этом году?" Я перевожу вопрос в понятие хищника и демонстрирую картинку приближающегося тираннозавра. И получаю испуганный ответ: "Простите, но лучше не надо, спасибо за заботу". Я передаю его профсоюзному деятелю, и тот сообщает Калли, что цифра недопустимо высока. Представитель профсоюза предлагает другое число, в сегодняшних переговорах - шестьдесят. Калли не может с этим согласиться. Она разорится, и некому будет кормить скот. Для динозавров я обращаю эту мысль в понятия голода, жажды, болезней. Это им тоже не нравится. Калли предлагает отнять от стада сто десять голов. Я показываю картинку тираннозавра поменьше, с его приближением части животных удается спастись. Ответная реакция бронтозавров - страх и бегство - уже не так сильны, и их я могу перевести как: "Нууу, для блага всего стада мы могли бы согласиться с потерей семидесяти из нас, ради того, чтобы остальные могли жиреть". Я передаю это предложение Калли, она заявляет в ответ, что землисты обирают ее до нитки, и так далее, тому подобное.
   - Мне вся эта затея кажется совершенно бесполезной, - ответил я, лишь вполуха прислушиваясь к словам ГК. Я был заворожен видением меня самого - тем, как я живу внутри машины, пронизывающей всю планету, машины, в которую превратился наш ГК - и тем, как он, в свою очередь, живет внутри меня. Мне показалось забавным, что ничего из того, чему я научился с тех пор, как попал на остров Скарпа, не было для меня абсолютно новым и неизведанным. Разумеется, мне открылись неожиданные возможности, но по зрелом размышлении над ними я понял, что все они были встроены в технологию Прямого Интерфейса. У меня уже была нужная информация, просто в недостаточном количестве. Я почти не задумывался об этих возможностях, точно так же, как не задумывался о собственном дыхании, и еще меньше подозревал о последствиях, большая часть которых пришлась мне не по вкусу. Внезапно я осознал, что ГК снова обращается ко мне:
   - Не вижу причины, по которой ты мог бы заявить подобное. Разве что дело может быть в том, что я знаю, какой моральной позиции ты придерживаешься относительно животноводства как такового, но это твое право.
   - Нет, вне всякой зависимости от животноводческих вопросов я мог бы сказать тебе, чем закончатся эти ваши переговоры, основываясь всего лишь на исходном предложении. Дэвид предлагает шестьдесят, верно?
   - После вступительной речи о том, стоит ли вообще убивать хоть одно из этих животных, и своего официального заявления, что все...
   - "...твари имеют право умереть естественной смертью и прожить жизнь, свободную от хищничества человека, самого прожорливого и безжалостного из хищников", да-да, я уже слышал эту речь, и Дэвид с Калли оба знают, что это не более чем формальность, то же самое, что пропеть планетарный гимн. Когда они перешли к делу, Дэвид сказал о шестидесяти. Бог мой, сегодня он явно очень зол на кого-то, шестьдесят - это смешно. Как бы то ни было, услышав о шестидесяти, Калли предложила сто двадцать, потому что знает, что ей необходимо забить в этом году девяносто динозавров, чтобы получить сносную прибыль. И когда Дэвид услышал ее предложение, он тотчас понял, что в конце концов они договорятся о девяноста. Так скажи мне: зачем терять время на совет с динозаврами? Кому есть дело до того, что они думают?
   ГК промолчал, и я рассмеялся:
   - Скажи мне начистоту. Ты создаешь картинки плотоядных и внушаешь чувство голода. Полагаю, когда боязнь одних уравновешивает страх перед другим, когда этих бедных тупых зверюг одинаково пугают обе жуткие альтернативы - по твоим словам, дай-ка припомню... именно тогда и подписывается контракт, верно? Так какая же цифра, по твоим догадкам, окажется в точке равновесия?
   - Девяносто туш, - изрек ГК.
   - Дело закрыто.
   - Ты изложил свою точку зрения. Но на самом деле я еще и передаю чувства животных их представителям-людям. Они чувствуют страх и по нему могут судить так же хорошо, как я, когда равновесие достигнуто.
   - Говори, что хочешь. А я все равно убежден, что этот рогатый тип мог бы, не вылезая из теплой постельки, подписать контракт на девяносто убийств и сэкономить уйму сил. Этому вилорого-головому следовало бы подыскать себе какое-нибудь полезное занятие. Возможно, поработать садовником в прическе Дэвида.
   - Этот человек с рогами, - спокойно ответил ГК, - на самом деле страдает слабоумием, и я бессилен излечить его болезнь. Он не может ни читать, ни писать, он не подходит ни для одной нормальной работы. А нам всем, Хилди, нужно чем-нибудь заниматься в этом мире. Без труда, приносящего удовлетворение, жизнь может показаться бессмысленной.
   Его слова заставили меня замолчать и призадуматься. Мне ли не знать, какой бессмысленной может казаться жизнь...
   - А животных он и вправду очень любит, - добавил ГК. - Ему больно думать, что хоть одно из них умрет. Я не должен был ничего этого говорить тебе, поскольку мне запрещается рассуждать о плохих или хороших качествах граждан-людей. Но, ввиду наших недавних взаимоотношений, я подумал... - он сознательно не договорил.
   Достаточно было и того, что уже сказано.
   - А как насчет смерти? - спросил я. - Ты упомянул голод и картинку хищника. Думаю, ты получил бы более острую реакцию, если бы заставил динозавров мысленно увидеть, как они умрут на самом деле.
   - Гораздо более острую, чем тебе бы хотелось. Хищники и голод подразумевают смерть, но внушают меньше страха, чем настоящая смерть. Эти переговоры - крайне щекотливое дело. Я неоднократно пытался уговорить Калли проводить их в офисе. Но она говорит, что, раз "салатоголовый" не боится совещаться посреди стада, то ей и подавно не страшно. Нет, образ смерти - это как ядерное оружие в отношениях между хищником и жертвой. Обычно о нем вспоминают в преддверии попытки развала профсоюза или объявления бойкота.
   - Или перед чем-нибудь еще более серьезным.
   - Я так полагаю. Разумеется, доказательств у меня нет.
   Я задумался, так ли это. Возможно, ГК был со мной искренен, когда говорил, что подглядывает за частной жизнью людей - или заглядывает в их умы - только при таких необычных обстоятельствах, в которых оказался я. Само собой, я больше не сомневался, что он с легкостью мог бы узнать о любой противозаконной деятельности, такой, как саботаж или избиение, подстроенное с помощью банды наемных головорезов - последних освященных веками средств борьбы трудящихся и управленцев, которые в наши дни сделались даже более модными, чем раньше, особенно у радикальных группировок наподобие землистов, которые, по большому счету, не могли призвать "членов" своей партии к забастовке. Что может сделать динозавр? Отказаться от еды? ГК наверняка мог заглянуть в места, где собираются бомбы, или, если сочтет нужным, предугадать намерения террориста, сняв показания со своих вездесущих межклеточных машин. Каждый год представители правопорядка призывали как раз к тому, чтобы доверить ему подобные полномочия. В конце концов, ГК и так служит нам очень добрым пастырем, не правда ли? Кому и когда он причинил зло, кроме тех, кто заслуживал наказания? Мы могли бы за одну ночь покончить с преступностью, если бы только сняли с ГК сковывающие его ограничения.
   Я даже сам склонялся к тому, чтобы позволить ему это, невзирая на возражения борцов за гражданские свободы. Но после того как побывал на острове Скарпа, я всем сердцем присоединился к этим возражениям. Полагаю, я просто подтвердил собой старое определение либерала: это консерватор, которого только что арестовали. А консерватор - это, само собой, либерал, которого только что ограбили на улице.
   - Ты так цинично отзываешься о переговорах, - заявил ГК, - потому что видел только торговые и только между людьми и существами с крайне примитивным строением мозга. Но гораздо интереснее, когда в переговоры вступают высшие млекопитающие. К примеру, крайне интересные события развиваются сейчас в Кении: там уже пятую декаду львы судятся с антилопами. В частности, львы сделались весьма искусны в тяжбах. Теперь они научились выбирать наиболее умелого представителя, своего рода профсоюзного уполномоченного, пользуясь теми же инстинктами, что толкают их драться между собой за превосходство. Я действительно верю, что они усвоили мысль: периоды плохой охоты неизбежны, если все антилопы будут убиты, львам будет нечем питаться, кроме промышленного корма - который хоть и нравится им, но не может заменить охоту. Среди них есть один седой ветеран без единого зуба, который год за годом задает антилопам такого жару на переговорах, какой вряд ли задавал им в молодости в гонках по саванне. Этакий Сэмюел Гомперс(1)...
   От дальнейших подробностей подвигов этого львиного Ленина меня избавил Дэвид Земля. Он наконец зашевелился, поднялся на ноги, и его вилорогий спутник тут же поспешно вскочил, разрушив хрупкий миф, будто бы он каким-либо образом влиял на происходящее. Дэвид последнее время редко посещал обсуждения контрактов с отдельными фермерами, он был слишком занят выступлениями, пропагандирующими землистскую философию среди избирателей. Разумеется, выступал он по телевизору: приход Дэвида на митинг собственной персоной оказался бы самым эффективным способом этот митинг разогнать.
   - Думаю, у нас тут нешуточные проблемы, - промолвил Земля своим величественным тоном. - Невинные создания, которых мы представляем, слишком долго страдали под вашим игом. Их жалобы многочисленны и... э-э-э, жалобны.
   Если у Дэвида и было слабое место, то именно это: он был не бог весть каким оратором. Думаю, с каждым годом он делался все более косноязычен, поскольку язык становился для него все более тяжким философским грузом. Одним из значимых положений его политической платформы - после установления золотого века - была отмена языка. Он хотел, чтобы мы все пели подобно птичкам.
   - Взять хотя бы одну из них, - прогудел он. - Вы - единственная из трех убийц динозавров...
   - ...из фермеров, - вставила Калли.
   - ...кто упрямо использует естественных врагов бронтозавров для того, чтобы вселять ужас...
   - ...чтобы их пасти, - бросила Калли сквозь стиснутые зубы. - И ни один из моих тираннозавров никогда не наносил вонючим бронтозаврам даже царапины.
   - Если вы будете продолжать перебивать меня, мы никогда ни до чего не договоримся, - мило улыбнулся Дэвид.
   - Я никому не позволю называть меня убийцей, стоя на моей собственной земле! Суды и иски существуют не зря, и вы вот-вот почувствуете на себе, что это такое.
   Они обменялись гневными взглядами через костер. Оба знали, что девяносто девять процентов угроз и обвинений, звучащих здесь, были пустым звуком и изрыгались единственно ради того, чтобы морально подавить оппонента или сбить его с толку - и оба ненавидели друг друга так яростно, что я никогда не знал, кто и когда первым свои угрозы осуществит. Мнение Калли было написано у нее на лице. Дэвид просто улыбался, словно бы говоря, что нежно любит Калли, но я слишком хорошо знал его, чтобы этому верить. Он ненавидел ее настолько, что каждые пять лет пытал ее собой, и мне трудно представить более жестокую пытку.
   - Нам следует более тесно пообщаться с нашими друзьями, - резко бросил Дэвид, отвернулся и зашагал прочь от костра, предоставив своему любимчику постыдно тащиться позади.
   Калли перевела дух, когда он исчез в темноте. Она поднялась, потянулась и побоксировала с пустотой, разминая суставы и выпуская пар. Заключение сделки - тяжелый труд для ума и тела, но лучшее оружие за столом переговоров - каменная задница. Калли потерла свою, наклонилась над переносным холодильником, стоявшим у ее ног, бросила мне одну банку пива, достала другую для себя и уселась на холодильник.
   - Рада тебя видеть! Нам не удалось толком поговорить, когда ты приходил прошлый раз, - сказала она и нахмурилась, припоминая. - Подумать только, ты удрал без предупреждения. Мы зашли ко мне в контору, а тебя и след простыл. Что случилось?
   - Куча всего, Калли. Поэтому я и пришел - чтобы... чтобы поговорить с тобой обо всем, если смогу. Посмотреть, сможешь ли ты что-нибудь мне посоветовать.
   Она подозрительно взглянула на меня. Стоило ли удивляться, что она была настроена подозрительно, пообщавшись с непримиримым профсоюзом. Но на самом деле причина лежала куда глубже. Нам с ней никогда не удавалось поговорить по-хорошему. Было тягостно который раз прийти к выводу, что, когда мне нужно поделиться чем-то важным с кем-нибудь, она - неизменно лучший, кто приходит на ум. На мгновение в голову закралась мысль сейчас же встать и уйти. Я знал, почему засомневался в правильности своей затеи - потому, что Калли сделала то же, что так часто проделывала, когда я в детстве пытался поговорить с ней. Она сменила тему:
   - Эта девочка, Бренда, на самом деле куда приятнее, чем ты считаешь. Мы долго говорили после того, как обнаружили, что ты ушел. Можешь ли ты себе представить, насколько глубоко она тебя уважает?
   - Более-менее. Калли, я...
   - Она ходит на лекции по истории, которые потрясли бы тебя, если бы ты их прослушал - и все единственно ради того, чтобы суметь поддержать разговор, когда ты заведешь речь о "древней истории". Мне кажется, это безнадежно. Некоторые вещи надо пережить, чтобы по-настоящему понять. Я много знаю о двадцать первом веке потому, что я жила в нем. Двадцатый век или девятнадцатый никогда не будут для меня такими же реальными, хотя я очень много о них читала.
   - Порой мне кажется, что весь последний месяц выглядел для Бренды нереальным.
   - Вот здесь-то ты и ошибаешься. Она знает новейшую историю куда лучше, чем ты можешь подумать, и я сейчас говорю о событиях, происходивших за пятьдесят, за сто лет до ее рождения. Мы уселись и завели разговор... нууу, признаться, по большей части говорила я, рассказывала ей всевозможные истории. Она слушала, как зачарованная.
   Калли улыбнулась, вспомнив об этом. Меня нисколько не удивило, что Бренда снискала ее расположение. Мало что моя мать ценит в людях больше, чем умение и желание выслушать.
   - Я не слишком много общаюсь с молодежью. Как я ей и говорила, мы вращаемся в разных социальных кругах. Я не выношу их музыку, а они считают меня ходячим ископаемым. Но через несколько часов беседы она постепенно раскрылась передо мной. Словно бы... она стала мне почти как дочь.
   Она запнулась, зыркнула на меня и сделала большой глоток пива, поняв, что зашла слишком далеко. Обычно подобное замечание с ее стороны приводило к очередному, я уже сбился со счету, к какому, повторению самого частого из наших споров. Но той ночью я спустил ей это с рук. У меня на уме были куда более важные вещи. Когда я ничего не возразил на ее слова, она, должно быть, наконец поняла, какие серьезные у меня неприятности - потому что наклонилась вперед, оперлась локтями о колени, пристально взглянула на меня и сказала:
   - Рассказывай, в чем дело.
   Что я и сделал.
   #
   Но поведал я ей не все.
   Я рассказал о драке в "Слепой свинье" и о беседе с ГК, что привела к ложному опыту, воспоминания о котором до сих пор были так свежи в моем мозгу. Я рассказал, что ГК пояснил свои действия как лечение от депрессии. В определенном смысле они и были таким лечением. Но я не смог преодолеть себя и выложить ей начистоту, что я пытался убить себя. Есть ли на свете признание более трудное, чем это? Возможно, некоторые люди не усмотрят в этом ничего особенно и с легкостью продемонстрируют то, что специалисты называют знаками сомнения - шрамы на запястьях, дыры от пуль в потолке... Я кое-что читал по этому вопросу во время добровольного заточения в Техасе. Если самоубийство и впрямь - крик о помощи, то, казалось бы, должно быть вполне логично, что человек открыто и честно сознается в своих попытках совершить его, чтобы вызвать сострадание, получить совет, сочувствие, да хотя бы просто дружеское объятие.
   Или пробудить жалость.
   Может быть, я просто слишком гордый? Не думаю. Я попытался, насколько мог, разобраться в своих мотивах, и не смог разглядеть в них ни тени желания жалости, которую, без сомнения, вызвал бы у Калли. Видимо, это означало, что мои попытки покончить с собой были порождены депрессией, желанием просто-напросто не продолжать жить. А эта мысль сама по себе способна вогнать в депрессию.
   В конце концов я скомкал свои чувства и оставил историю без внятного завершения. Уверен, Калли моментально заметила это, но промолчала. Она заговорила не сразу. Я знал, что все случившееся было почти таким же трудным для ее понимания, как и для моего. Духовная близость вряд ли была нашей семейной чертой. Но я сейчас стал относиться к ней лучше, чем многие годы до этого, просто за то, что она слушала меня так долго.
   Она потянулась куда-то за холодильник, достала какую-то банку и плеснула из нее в огонь. Пламя тут же взвилось яркой вспышкой, и Калли с улыбкой оглянулась на меня:
   - Топленый бронтозавровый жир. Замечательная штука для барбекю - в момент разжигает огонь. Я уже восемь лет пользуюсь им, когда развожу костер для переговоров. Однажды, когда Дэвид меня достаточно раззадорит, я скажу ему об этом. Уверена, он будет продолжать любить меня несмотря на это. Ты не подбросишь в костер дровишек? Их там целая куча как раз сзади тебя.
   Я выполнил просьбу, и мы уселись рядышком, созерцая, как они горят.
   - Ты кое о чем умалчиваешь, - наконец, произнесла Калли. - Если не хочешь об этом рассказывать, твое право. Но это ты хотел поговорить.
   - Знаю, знаю... Просто мне очень тяжело. Столько всего произошло, и я узнал столько нового...
   - Я не подозревала об этом методе обманной памяти, - призналась Калли. - И не думала, что ГК может применить его без твоего разрешения.
   Но в ее голосе не было тревоги. Как, пожалуй, большинство жителей Луны, она смотрела на ГК как на полезного и очень умного раба. Она могла бы согласиться, как и все остальные, считать его существом, призванным помогать ей всеми возможными способами. Но именно тут ее взгляды расходились с мнением тех ее сограждан, которые признавали ГК еще и самой ненавязчивой и доброжелательной из когда-либо созданных форм правительства.
   ГК ни словом не обмолвился о том, что имеет весьма ограниченный доступ за ворота фермы, украшенные двойной буквой К. И так было вовсе не случайно. Калли сознательно настроила всю свою электронику так, чтобы в случае необходимости она могла работать совершенно независимо от ГК. Вся связь с фермой сводилась к одному-единственному кабелю, который вел к Марку III Хасбендеру - он-то на самом деле и заправлял на ней всеми делами. Этот канал связи был оснащен еще и целой серией технических приспособлений, изготовленных друзьями Калли, такими же параноиками, как она сама, и предназначенными для отфильтровки губительных вирусов, бомб замедленного действия, троянов - в общем, всех форм компьютерного колдовства, о которых я не знаю ничего, кроме их названий.
   Все это было ужасно неэффективно. Я подозреваю, что еще и бесполезно: ведь ГК был здесь и говорил со мной, не правда ли? Потому что именно защита от ГК была реальной причиной существования всех этих барьеров, этого электронного подъемного моста, который Калли теоретически могла опускать и поднимать по собственной воле, этого фотолитографического рва, который она надеялась населить кибернетическими крокодилами, и тех потоков расплавленной смолы, которые думала пролить на любую программу, могущую посягнуть на ее безопасность. Р-раз! и Марк III Хасбендер окажется отрезан от мест крепления к гигантской сети передачи данных, известной как Главный Компьютер.
   Глупо, не так ли? Признаться, я так и думал всегда - до того самого момента, как ГК подчинил себе мой собственный разум. Калли всегда считала, что этого следует опасаться, и была хоть и в меньшинстве, но не одинока. С ней соглашались Уолтер и еще несколько хронических оппозиционеров вроде хайнлайновцев.
   Я уже собрался было продолжить повесть о моих злоключениях, но Калли приложила палец к губам:
   - Придется отложить на потом! Правитель Хордовых возвращается.
   #
   Калли немедленно расчихалась. Выражение лица Дэвида, и без того добродушное, подобрело настолько, что сделалось почти смешным. Без всякого сомнения, ему доставляла удовольствие ее реакция. Он уселся и подождал, пока Калли отыщет в недрах сумочки спрей для носа. Когда она впрыснула себе лекарство и высморкалась, он любезно улыбнулся:
   - Боюсь, ваше предложение убить девяносто восемь... - тут Калли вскинулась было возразить, но он поднял руку и продолжил: - Очень хорошо. Убийство девяносто восьми живых существ попросту неприемлемо. После дальнейших консультаций и выслушивания жалоб, которые потрясли меня - а вы прекрасно знаете, что я в своем деле не новичок...
   - Девяность семь, - перебила Калли.
   - Шестьдесят, - возразил Дэвид.
   На мгновение Калли усомнилась, верно ли она расслышала. Последнее слово повисло в воздухе между ними, огнеопасное, словно сам костер.
   - С шестидесяти вы начали, - тихо произнесла Калли.
   - И я только что вернулся к этой цифре.
   - Что здесь происходит? Так не делается, и вы это знаете. Мы с вами, мягко говоря, непримиримые враги, но мне всегда удавалось вести с вами дела. Существуют известные допустимые приемы, определенные соглашения, которые, если и не имеют силы закона, то уж наверняка прочно вошли в традицию. Все признают их. Это называется "добросовестность", и я не думаю, что вы здесь и сейчас следуете ей.
   - Привычных дел у нас с вами больше не будет, - нараспев произнес Дэвид. - Вы спрашиваете, что происходит? Я вам отвечу. Последние десять лет моя партия неуклонно набирала силу. И завтра я выступлю с важной речью, в которой объявлю о введении новых квот, цель которых - в течение ближайших двадцати лет постепенно свести на нет потребление в пищу плоти животных. В наш век просто безумие продолжать эту примитивную и нездоровую практику, унизительную для всех нас. Убийство и поедание братьев наших меньших - не что иное, как каннибализм. Мы не можем больше допускать этого, если хотим называть себя цивилизованными людьми.
   Я был поражен. Он не запнулся ни на едином слове, что наверняка означало, что он предварительно написал и заучил наизусть свою речь. Мы стали свидетелями генеральной репетиции завтрашнего грандиозного зрелища.
   - Заткнитесь, - процедила Калли.
   - Бесчисленные научные исследования доказали, что мясоедение...
   - Заткнитесь, - повторила Калли, не повышая голоса, но вложив в это слово нечто более сильнодействующее, чем крик. - Вы находитесь на моей земле, и вы заткнетесь, иначе я лично пригоню вас пинками в вашу старую потертую задницу до самого воздушного шлюза и спущу в него.
   - Вы не имеете права...
   Калли плеснула ему в лицо пивом. Она просто взмахнула рукой через костер и выбросила пустую банку через плечо в темноту. На миг лицо Дэвида застыло в величайшем потрясении, какое я когда-либо видел на лицах людей - у меня аж мурашки по коже побежали. Но он тут же расслабился и принял свою обычную позу мудрого старца, ошеломленного сварами несовершенного мира, но тем не менее взирающего на этот мир с высоты своей богоподобной любви.
   Из зарослей его бороды выглянула мышь, посмотреть, из-за чего сыр-бор разгорелся. Она попробовала капельку пива, вкус ей понравился, и она принялась слизывать напиток такими темпами, о которых наверняка пожалеет наутро.
   - Я торчу на корточках перед этим треклятым костром уже больше тридцати часов, - вскипела Калли. - Я не жалуюсь - такова цена заключения сделок, и я привыкла к этому. Но я очень занятая женщина. Если бы вы сказали мне обо всем этом, когда мы только усаживались, если бы вы соизволили предупредить меня о своих намерениях, я могла бы швырнуть в костер песок и заявить вам, что мы увидимся в суде. Поскольку именно туда мы и отправимся, и я добьюсь судебного запрета на ваши визиты раньше, чем на вас пиво просохнет. Бюро Трудовых Отношений тоже найдет, что сказать! - и она воздела руки в красноречивом итальянском жесте: - Думаю, нам не о чем больше разговаривать.
   - Это неправильно, - забормотал Дэвид. - Это еще и нездорово, и...
   Не дожидаясь, пока он подберет подходящее слово для выражения столь всеобъемлющего ужаса, Калли снова кинулась в бой:
   - Нездорово?! Вот чего я никогда не могла понять. Мясо бронтозавров - самая здоровая простая пища, какую только можно придумать. Уж кому это знать, как не мне! Я помогала воссоздавать геном динозавров, когда мы оба были молоды. Это мясо почти лишено холестерина, богато витаминами и минералами... - она прервала свою тираду, с любопытством взглянула на Дэвида и спросила сама себя: - Да что я тут распинаюсь? Понятия не имею. Я невзлюбила вас с первой же встречи. Я думаю, вы просто-напросто сумасшедший и непорядочный эгоист. Весь этот бред о "любви"... Я всегда полагала, что вы живете в придуманном мире, где никто никому никогда не причиняет боль. Но вот в чем я никогда вас не обвиняла, так это в глупости. А сейчас вы совершаете глупость, причем с таким видом, будто всерьез верите, что сможете ее осуществить. Вы наверняка и сами понимаете, что ваша затея не сработает?
   И она устремила на соперника озабоченный, почти сочувственный взгляд. Мне почти показалось, что она хотела бы помочь ему. Ничто не могло бы разъярить Дэвида больше, чем это, но я, честно говоря, не думаю, что Калли нарочно хотела задеть его. В ее понимании он всерьез готовился совершить политическое самоубийство, если собирался лишить жителей Луны их любимой бронтозаврины, не говоря уже о всех других видах мяса. А она никогда не понимала безрассудства других людей.
   Дэвид наклонился вперед, открыл рот, чтобы разразиться следующей заученной тирадой - но не успел. Произошло, как мне думается, следующее - и записи подтверждают мое предположение - одно из бревен, недавно подброшенных в костер, просело и угодило в лужицу бронтозаврового жира, налитую Калли. Эта лужица горела с поверхности, а в глубине становилась горячее с каждой минутой, и от внезапного попадания раскаленных углей жир брызнул, как на сковородке. Взметнулся сноп искр, и нас всех четверых обдало мельчайшими капельками кипящего пылающего жира, липкого, точно напалм. Поскольку они были совсем крохотными, я почувствовал пару-тройку укусов огня на лице и руках и быстро прихлопнул искры. Калли и рогатый господин точно так же хлопнули по себе.
   А вот Дэвиду пришлось похуже.
   - Он горит! - воскликнул вилорогий.
   И это была правда. Травянистая макушка Дэвида весело пылала. Сам он еще ничего не почувствовал и лишь непонимающе оглядывался вокруг, затем уставился вверх с удивленным выражением, которого я никогда не забуду, даже если бы его и не показали потом сотни раз в новостях.
   - Мне нужна вода, - попросил он, попытался смахнуть пламя и быстро отдернул руку. Он все еще выглядел достаточно спокойным.
   - Сейчас, минуточку! - воскликнула Калли и повернулась к холодильнику. Кажется, она снова собиралась облить его пивом, и я мысленно усмехнулся иронии судьбы: та первая банка, которую она на него выплеснула, могла бы избавить его от необходимости платить за новое лицо, поскольку основательно промочила ему бороду.
   - Марио, повали его на землю и попробуй потушить!
   Я не упрекнул ее за то, что она назвала меня старым именем, было не до этого. Я обежал костер, протянул руку к Дэвиду, но он отпихнул меня. Это была уже чистой воды паника. Думаю, он уже начал чувствовать боль.
   - Воды! Где вода?
   - Я видел вон там ручей, - указал вилорогий.
   Дэвид повел вокруг себя безумными глазами. Он превратился в гибнущий корабль: я увидел, как из своих гнезд и норок порскнули три полевки, змейка и пара зябликов, а сколько с него взлетело насекомых, было невозможно сосчитать. Некоторые устремились прямо в костер. Дэвид повел себя не лучше. Он кинулся бежать в направлении, которое указал его помощник. Любой пожарный скажет, что именно этого делать не следовало бы. Либо Дэвид невнимательно слушал воспитательницу в детском саду, либо утратил всякую способность разумно мыслить. Видя, как ярко он осветил собою ночь, я предположил последнее.
   - Нет! Дэвид, вернись! - завопила Калли. - Там нет воды!
   Она повернулась от холодильника с банкой пива в руках, сорвала крышку и швырнула банку вслед убегавшему, но не добросила. Дэвид побивал олимпийский рекорд скоростного забега к несуществующему ручью.
   - Марио! Поймай его!
   Я не думал, что сумею, но пришлось попытаться. Куда бежать, понять было легко - Дэвид будет виден до тех пор, пока не сгорит дотла. Я ринулся вслед, топоча по грязи и мысленно благодаря многие поколения динозавров за то, что так плотно утоптали ее. Дэвид забежал в саговниковую рощу, и я почти достиг ее края, когда снова услышал крик Калли:
   - Вернись! Марио, скорее вернись!
   Я замедлил бег почти до полной остановки и почувствовал нечто тревожаще странное. Земля содрогалась. Я обернулся к костру - Калли застыла, напряженно вглядываясь в ночь, затем включила мощный переносной фонарь и принялась размахивать им туда-сюда. Свет ударил бронтозавру прямо в морду. Он остановился, ослепленный и сбитый с толку, и кинулся наугад в темноту.
   Восьмидесятитонная тень вихрем пронеслась мимо, не далее чем в трех метрах справа от меня. Я начал отступать к костру, внимательно вглядываясь во тьму, хоть и понимал, что наступят на меня все равно без предупреждения. На полпути я увидел, как к месту совета выбежало еще одно чудище. Оно наступило прямо на костер, что ему совершенно не понравилось. Животное взвизгнуло, крутанулось на месте и кинулось бежать примерно в моем направлении. Я проследил за ним, решил, что оно будет бежать так, пока не встретит препятствие в виде крупной горной цепи, и уклонился влево. Зверь протопал мимо и растворился во тьме.
   Я знаю о динозаврах достаточно, чтобы не ожидать от них разумного поведения. Они уже были раздражены переговорами. Образы тираннозавров и чувство голода, должно быть, основательно запутали их крохотные мозги. И им хватило бы меньшего повода, чем горящий и орущий Дэвид Земля, чтобы сорваться в паническое бегство. Они ринулись кто куда. Как мне кажется, существует некий инстинкт, который велит им сбиваться в плотную группу, которая в конце концов вся устремляется в одном направлении, но по ночам они не слишком хорошо видят, а посему им не так-то легко отыскать друг друга. В результате мы получаем семь-восемь ходячих гор, несущихся во всех направлениях. Мало что может устоять на их пути.
   Во всяком случае, не я. Я поспешил к Калли. Она продолжала размахивать мощным фонарем и одновременно вызывала по карманному переговорнику транспорт на воздушной подушке. Обычно яркого луча фонаря хватало, чтобы заставить животных свернуть. Когда не хватало, нам приходилось проявлять чудеса прыти.
   Наконец Калли выбрала средних размеров самку, несшуюся примерно в нашу сторону, и отвернула от нее луч фонаря. Затем сунула мне динозавровый крюк, и мы застыли в ожидании, когда бронтозавриха приблизится.
   В каком месте безопаснее всего находиться посреди мечущихся в панике динозавров? Правильно, на спине динозавра. На самом деле, по-настоящему безопасно было бы только в спасательном транспорте, огни которого мы завидели на горизонте, но выбирать не приходилось. Мы дождались, пока мимо нас промчатся задние ноги, вонзили крючья самке в хвост и подтянули себя наверх. Динозавру не слишком-то нравится, когда его ловят крюком, но болевые ощущения в самой задней части тела слабы и рассеянны, к тому же, у нашей самки в ее скудном умишке были заботы поважнее. Мы карабкались по хвосту до тех пор, пока не смогли ухватиться за мясистые складки на спине. Кстати говоря, никогда не пытайтесь проделать подобное у себя дома. Калли давно набила себе на этом руку, а я, хоть и не ловил динозавров уже лет семьдесят, все же не утратил детские навыки. Я пошатнулся всего на мгновение, и Калли тут же поддержала меня.
   Мы скакали и ждали. В конце концов бронтозавриха выдохлась, потрусила медленнее, остановилась и принялась ощипывать листья с верхушки саговника, вероятно, теперь уже удивляясь, из-за чего началась вся эта суета - если она вообще о ней не забыла. Мы соскользнули вниз, и нас подобрал спасательный транспорт.
   #
   Калли включила "солнце", чтобы облегчить поиски. Вилорогого мы нашли довольно быстро. Он стоял на коленях перед кляксой жидкой грязи и безудержно содрогался. Просто чудо, что он остался жив. Я задумался, любил ли он животных и теперь так же сильно и искренне, как до этой ночи.
   Можете говорить о Калли что угодно, но она совершенно неподдельно беспокоилась из-за парня и обрадовалась, найдя его живым и невредимым - и это было очевидно даже ему в его раздрызганном состоянии. Ибо она, хоть Дэвид Земля и заклеймил ее хладнокровной убийцей, не желала смерти даже ему. Она просто взвешивала жизнь человека и жизнь животного на разных весах, чего Дэвид никогда не мог.
   - Давай вытащим его отсюда и пойдем искать Дэвида, - сказала она и потянула юношу за руку. - Ему понадобится серьезная медицинская помощь, если он выжил.
   Но вилорогий сопротивлялся, не давал поднять себя с колен. Он вырвал у Калли свою руку и указал вниз, в центр грязевого пятна. Я вгляделся туда и отвернулся.
   - Дэвид возвратился в пищевую цепь, - пробормотал парень и лишился чувств.
   ----------------
   (1) Сэмюел Гомперс - первый президент Американской Федерации Профсоюзов (1886-1924).

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"