Юноша Ксения Александровна. Вот они слева направо: мифы внутри и снаружи индустрии корейской поп-музыки

Eat the Rich!

- антикапиталистический лозунг

Предводительница хора: С красой уродство рядом как уродливо!

Форкиада: А глупость как глупа в соседстве с разумом!

- И. В. Гёте "Фауст"

Структурализм - возникшее в двадцатом веке междисциплинарное направление в гуманитарных науках, посвящённое изучению форм общества и культуры человека через определение структур. Принципы работы методов структурализма хорошо описаны Роланом Бартом: "Структуральный человек берет действительность, расчленяет её, а затем воссоединяет расчленённое". Продукт сборки - или, как писал Барт, монтажа - и будет являться искомой структурой. При этом, согласно идеям структуралистов, ни личность автора, ни личность "сборщика" роли не играет: на выходе у всех должно получиться одно и то же, ведь структура - это не интерпретация некоего текста, а его модель.

Однако если посмотреть на работы структуралистов, то нельзя не заметить как будто бы противоречие данному утверждению. С одной стороны есть Клод Леви-Стросс, для которого в основе структуры лежат бинарные оппозиции, с другой - прости господи - Джозеф Кэмпбелл (он, возможно, не столь крупная и значимая фигура в структурализме, как его оппонент, но он довольно показательный в идейном плане), рассматривавший в качестве структуры путь героя, выглядящий как круг. Может ли и то, и другое являться структурой? Если нет, то кто из них прав? А если да, то почему результаты такие разные? И возможно ли найти у них что-то общее?

Кратко вспомним Кэмпбелла: все истории похожи друг на друга, и за это ответственно коллективное бессознательное. Герои древних мифов и более поздних вариаций и интерпретаций ходят по кругу: спускаются - часто под руководством наставника - из своего мира в чужой, что-то оттуда забирают и возвращаются обратно, чтобы обновить мир и продолжить его существование. Только перерождением, рождением нового, пишет Кэмпбелл, можно спастись от неминуемой смерти.

Согласно же Леви-Строссу, бинарные оппозиции существуют для того, чтобы упорядочивать представление человека о мире - это дихотомические категории, проявления основных правил, регулирующих социальную жизнь человека. Такими оппозициями являются, например, жизнь и смерть, человек и природа, враги и союзники и многие другие.

Как и у Кэмпбелла, эти бинарные оппозиции носят бессознательный характер. Они заложены в структуре человеческого мышления и являются его минимальными единицами. Леви-Стросс называет их "мифемами", и они существуют "пучками", ансамблями, то есть вариациями одной и той же оппозиции или одного и того же мифа.

Миф существует не просто так, у него, по мнению Леви-Стросса, есть цель, и она заключается в том, чтобы снять противоречия, накладываемые бессознательным. Чтобы разрешить эти противоречия, в бинарную оппозицию мифа вводится третий компонент - трикстер, медиатор. Он находится в переходном состоянии от одной оппозиции к другой; он содержит черты обеих оппозиций, но не может быть однозначно отнесён ни к одной из них. Благодаря ему противоположности примиряются и напряжение спадает.

На первый взгляд может показаться, что между кругом Кэмпбелла и бинарностью Леви-Стросса нет ничего общего, однако правильно говорят, что когда кажется - креститься надо (хотя лично мне помогло не это), потому что круг Кэмпбелла по своей сути дихотомичен: в нём явно прослеживается противостояние своего и чужого мира, света и тьмы, жизни и смерти - и это уже сближает двух структуралистов.

Как и у Леви-Стросса, у Кэмпбелла тоже есть медиатор, но его личность варьируется от истории к истории. Медиатором может стать небезызвестный wise old man и другие его вариации: он может быть старым (то есть находиться одной ногой в могиле - вроде ещё живой, но уже на пороге смерти); может быть перебежчиком (предатель в своём мире, но не до конца влившийся в мир героя); может быть единственным свидетелем какого-то происшествия (хранитель тайны прошлого, которая может повлиять на будущее) - он является мостиком между тем и этим миром, проводником - медиатором.

Впрочем, он не единственный претендует на эту роль. Сам герой тоже может являться медиатором: ведь он другой, исключительный, отличающийся от прочих. Он тоже может принадлежать сразу обоим мирам и ни одному из них: плод запретной любви, носитель чужеродной метки, обладатель всех стихий.

"Да, мы не люди и не одежда! Но в то же время мы и люди, и одежда! Мы - всё! Люди не могут стать одеждой! Люди - это люди, а одежда - это одежда!"

- Матой Рюко, главная героиня аниме Kill la Kill, 01х24

И герой - единственный, кто может откликнуться на "зов". Об этом писал и Ю. М. Лотман в "Семиотике кино", рассуждая о сюжете: сюжетно неподвижному миру, в котором живут статичные персонажи, противостоит - чаще всего - один динамический герой, который обладает способностью преодолевать границу между двумя мирами. Спускаясь в чужое измерение и вынося оттуда какой-то артефакт, герой разрешает противоречие между бинарными мирами.

Таким образом, структуры Кэмпбелла и Леви-Стросса не так уж и сильно отличаются друг от друга. Разница в подходе: Кэмпбелл пришёл к пути героя через психоанализ и архетипику Юнга, а Леви-Стросс опирался на этнологические методы (и немного математику - у него даже есть страшные формулы, способные ввергнуть бедных гуманитариев в великое уныние) - и, как следствие, в интерпретации результатов: Леви-Стросс словно бы выделили основные точки, а Кэмпбелл, рассматривая движение внутри мифа, проложил между ними направление движения.

И всё же, несмотря на сходства, не стоит путать козла с ослом: крайне обманчиво с уверенностью полагать, что Кэмпбелл и Леви-Стросс в полной мере являются одним и тем же. Очень хорошо это видно на примере корейской сказки "Награда царя птиц". Она повествует о двух братьях: один из них был богат, но бездетен, у второго была семья, но он был ужасно беден. Как-то раз бедный брат спас ласточку, и та с наступлением осени улетела в райское царство, которым правил царь птиц, и рассказала обо всём своему повелителю. Тот решил наградить бедняка за доброту и одарил его богатством, роскошным домом и едой. Когда же об этом узнал богатый брат, то решил удвоить своё богатство: он изловил ласточку, убил её братьев и сестёр и сломал ей лапку. Когда эта ласточка рассказала обо всём царю птиц, он наказал жестокого богача: лишил его всех денег, риса и спалил дом, а сам богатый брат, пытаясь спасти остатки своего золота, сгинул в пламени.

Герои этой сказки - богатый и бедный братья - фигуры статичные: они находятся в своих мирах и не пересекают условную границу. Настоящим кэмпбелловским героем в этой сказке были бы ласточки: они живут в мире людей, по осени отправляются в доступный только им мир птиц, а затем возвращаются оттуда со справедливой наградой от царя птиц, преобразуя общество: даруя достойную награду доброму бедняку и принося несчастья жестокому богачу. И, казалось бы, здесь есть и бинарная оппозиция: мир людей и мир птиц, потусторонний мир, возможно даже жизнь и смерть, если рассматривать корейское царство птиц как аналогию славянскому Ирию - месту, где зимуют птицы и змеи, туда же попадают души умерших.

Но является ли данная оппозиция здесь основной или хотя бы единственной? Нет - в сказке можно заметить и другое противоречие: между богатством и бедностью, добротой и жестокостью, духовностью и бездуховностью, а как следствие - между духовным и материальным, напряжение между которыми снимает не ласточка (она всего лишь инструмент), а сам царь птиц, воплощение справедливости.

Опираясь на структуру Кэмпбелла, невозможно охватить все оппозиции, однако анализ Леви-Стросса позволяет нам это сделать. Кэмпбелл хорош для построения сюжетной линии, однако не стоит пытаться познать через него другую культуру.

Для Леви-Стросса миф - это способ снять напряжение между неразрешимыми противоречиями самой жизни, для Кэмпбелла - способ обновления мира, а каким виделся миф Ролану Барту?

Важно отметить, что под мифом Барт, конечно же, имеет в виду не классическую историю о путешествии в какой-нибудь мир духов, а что-то гораздо более комплексное и сложное. Миф Барта - это вторичная интерпретация, интерпретация интерпретации. У знака, образованного означающим и означаемым, отнимают содержание, оставляя лишь пустую оболочку, форму, и в эту форму заливают новое надбавочное значение, изначально этому знаку не принадлежавшее. Все дорогие модные бренды глубоко мифологичны, ведь джинсы остаются джинсами вне зависимости от того, что написано на этикетке: Gucci или Gloria Jeans.

Миф - это сказки, которые рассказывает людям властная буржуазия, сама при этом растворяясь в тени - кукловод, что тянет за ниточки, прячась за ширмой. Миф - это религия в мире, где бог давно умер. Миф - это то, что общество почитает как истину несмотря на хвалёное рациональное мышление (быть может, и оно уже покрылось мифом?).

Если для Леви-Стросса миф - это предмет этнологии, то Барт видит мифы в окружающей его реальности. Структура мифа как истории лежит внутри, скрытая за содержанием, буржуазный же миф сам скрывает содержание, превращаясь в сообщение, которое некий объект транслирует - вернее, это буржуазия хочет, чтобы общество верило, что он транслирует.

Как и в любой другой культуре, в корейской есть все виды мифов. Но что они из себя представляют? Дошли ли они до наших дней? И если да, то как они трансформировались в современной культуре Южной Кореи? И во что верит современное южнокорейское общество? Какие (пост)буржуазные мифы здесь правят бал?

Чтобы приблизить себя к пониманию другой культуры, её народа, чем он живёт и дышит, необходимо, обращаясь к Леви-Строссу, выявить бинарные оппозиции этой культуры, так как именно на их основе конструируется смысловая реальность. Например - взглянуть на истории, рассказываемые в этой культуре.

Чтобы выявить основные бинарные оппозиции, я провела анализ 27 корейский сказок, напечатанных в сборнике "Награда царя птиц: корейские сказки" из серии "Наследие Н. Кочергина" в пересказе Нисона Ходзы и Николая Гарина-Михайловского. Здесь сразу же стоит определить несколько ограничений.

Во-первых, любой перевод и пересказ в той или иной степени искажает текст по сравнению с оригиналом: могут теряться языковые конструкции, игры слов и даже вноситься изменения в сюжет, однако структура глобально не изменяется. Владимир Пропп, изучавший русские сказки, исключал из своей выборки пересказы одного и того же, полагая, что мелкие содержательные изменения не влияют на то, что лежит в основе.

Во-вторых, и в сказке, и в мифе присутствует мифологическое мышление, ведь миф - один из возможных источников сказки. Кроме того, миф и сказка, по признанию Проппа, отличаются друг от друга не по форме, а по своей социальной функции: миф - это то, что, по мнению общества, могло произойти в реальности, сказка же является художественным произведением, а значит - вымыслом. Однако для выявления структуры эти различия не играют роли.

В-третьих, корейская культура не ограничивается 27 сказками. Одного сборника всё-таки недостаточно, чтобы полностью погрузиться в другую культуру, к тому же критерии отбора произведений неизвестны. С другой стороны, сказки в сборнике исключают дублирующиеся истории, а также включены в него на основе некоторой логики. Если собранные сказки должны, по мнению составителей, репрезентировать корейский фольклор, а значит, основные сюжеты здесь затрагиваются.

Это эссе не сделает из меня современного Проппа, но надо же с чего-то начинать, верно?

В-четвёртых, ограничением выступает и сам метод исследования. Раскладывая какую-либо культуру на бинарные оппозиции, мы исходим из предположения, что данная дихотомия действительно существует в изучаемой культуре. Существует риск того, что, применяя этот метод при изучении культур, мы видим то, что хотим видеть, подгоняем решение под ответ. Однако в данном эссе бинарные оппозиции понимаются именно как метод, а не как единственно верная парадигма восприятия. Насколько хорошо работают "западные" методы на восточных культурах - вопрос для другого исследования.

Перейдём непосредственно к самим сказкам. Одной из самых распространённых бинарных оппозиций является упоминаемое выше противопоставление духовного материальному. Часто это истории про неблагочестивых чиновников и страдающем под гнётом их алчности народом; о жадных и скупых богачах, стремящихся к ещё большей роскоши, и скромных бедняках, которые совершают добрые поступки искренне, а не из корысти - примеров очень много. Встречаются и другие оппозиции: человек и природа, жизнь и смерть, народ и власть (как вариант богатства и бедности), свой и чужой, порядок и хаос.

В корейских сказках воспевается семья, любовь, ум и трудолюбие, порицается зависть, глупость, ограниченность. Часто уму противостоит пустое бахвальство, отсылая к дихотомии между духовным богатством и духовной бедностью. Учёба и труд - это те духовные качества, которые при должном использовании достойный человек может обратить в материальное богатство.

"Разве ты не знаешь, что бедный человек - не человек?"

- "Охотники на тигров", корейская сказка

Отдельно можно выделить сказки о животных, где главными героями выступают тигры, лисы, зайцы и другие представители фаунистического мира. По структуре они мало чем отличаются от сказок про людей: животных обнаруживаются те же добродетели и пороки, что и у человека, однако они закрепляются также и на уровне символического: так, тигр символизирует властолюбие, силу, свирепость; черепаха - спокойствие, неспешность, выносливость; и т. д. Достойных ждёт награда, недостойных - кара.

"И когда увидел Наль Бу, что загорелся его сундук, где хранил он своё золото, - не выдержал и бросился в огонь. Так и погиб жестокий богач. И никто в деревне о нём не пожалел. Да и мы о нём плакать не будем".

- "Награда царя птиц", корейская сказка

Социальный подтекст играет важную роль в корейских сказках, ведь именно несправедливое распределение материальных благ (духовно богатые получают меньше, чем духовные нищие) лежит в основе распространённой бинарной оппозиции. Довольно необычно с этой точки зрения взглянуть на сказку "Ловкий стрелок". Она кажется довольно нетипичной, ведь в ней рассказывается о человеке, который солгал, что умеет отлично стрелять, и благодаря этой лжи получил богатство, положение и счастливый брак, в то время как тигр из сказки "Как лягушка тигра обманула" за то, что хвалился своей смелостью, умом и хитростью, был награждён смертью. Разница между тигром и стрелком в том, что, во-первых, стрелок изначально был беден, а за тигром стоит образ власти и богатства; во-вторых, тигр считал себя выше остальных благодаря качествам, которых на самом деле оказался лишён, в то время как стрелок обманывал окружающих, но был честен хотя бы с самим собой и не строил иллюзий относительно своих способностей. Важно не зазнаваться и продолжать быть хорошим человеком, пусть и обманщиком. К тому же, стрелок обманул в первую очередь министра, а образы министров в корейских сказках по большей части отрицательные, так что обмануть такого человека совсем не зазорно.

В целом корейские сказки можно условно разделить на два типа. Первый - это те, где присутствует традиционный кэмпбелловский герой, который, соответственно, и выступает в качестве медиатора: это может быть крестьянин (человек, но связанный с земледелием, а следовательно - с природой), корейская версия Робин Гуда, занимающаяся перераспределением государственного бюджета, необычайно талантливый и не по годам мудрый ребёнок. Второй подобен сказке о царе птиц, где героем оказывается посторонняя ласточка, а бинарные оппозиции обнаруживаются не в ходе её путешествия, а где-то ещё. В таких сказках акцент делается не на истории конкретной личности, а на группе, например, семье.

"С тех пор корейцы не ищут больше ни корня, ни денег, а ищут побольше братьев".

- "Три брата", корейская сказка

Интересно, что медиатором в корейских сказках часто выступает любое проявление справедливости: справедливый судья, способный добраться до истины (однако это не судья-чиновник, а избранный народом человек), всемогущий царь птиц, защитник бедных ("Робин Гуд"). Потому только справедливость может в нужной мере уравнять материальное к духовному.

Итак, старые сказки и мифы часто ложатся в основу произведений современной культуры: интерпретации известных мифических персонажей, истории о загробном мире и перерождениях, существование мифа в современных реалиях - об этом пишет исследователь Кёндок Ли. Герои фольклора и элементы традиционной культуры также встречаются и в музыкальных клипах, что хорошо видно на примере клипа BTS 'IDOL', в котором можно проследить множество отсылок к архитектуре, одежде, самом танце и даже словах песни: выкрик "Ursoo!" традиционный экзальтированный звук из старых народных песен.

В современную культуру и перекочевала структура и бинарные оппозиции. Но как они изменились? Обратимся к клипам.

Южнокорейские клипы можно разделить на несколько категорий. Например, есть полностью сюжетные клипы, которые, словно мини-фильмы, за несколько минут рассказывают полноценную историю. Другой разновидностью клипа является танцевальный, когда в кадре ничего не происходит ничего, кроме непосредственно танца, который может происходить в одной или нескольких локациях. Существуют также и гибридные формы, где танец чередуется либо с неким нарративом, либо с абстрактными образами.

Понять сюжетные клипы довольно легко. Часто в основе лежат распространённые оппозиции вроде добро и зло, жизнь и смерть, любовь и ненависть. Через клип транслируются традиционные духовные ценности, как в клипе `R.o.S.E BLUE' группы Dreamcatcher, где главная героиня жертвует собой ради спасения застрявших с мире снов друзей (ей приходится убить их там, чтобы они смогли ожить в реальности, но самой остаться в "тёмном мире"). Впрочем, самопожертвование, видимо, - не самый частый мотив корейских сказок: по крайней мере, ни в одной из 27 прочитанных мою сказок не затрагивалась тема смерти ради общего блага. Умирали только недостойные (и этим корейские сказки отличаются от китайских, где герои делают осознанный выбор в пользу смерти ради, например, спасения родины; такой является сказка "Колокол", где девушка бросилась в котёл с расплавленным металлом, чтобы её отец смог отлить лучший колокол, способный защитить родную землю от вражеских нашествий и разрушений). Самопожертвование может также представляться в качестве духовной ценности.

Появление самопожертвования может являться результатом мифологизации, когда смерть во имя своих друзей, близких, семьи и - возможно - родины воспевается как героический подвиг. Подобный миф, впрочем, стар как мир, и становится частым сюжетом художественных произведений во всём мире.

Танец занимает важное место в корейской современной культуре, а потому они появляются в значительном числе клипов. Корейский танец восходит к шаманским обрядам - то есть в изначальном понимании он являлся мостиком, медиатором, между миром живых и миром духов. Сейчас танцы могут играть и другие роли - отчасти это связано с тем, что танцы в k-pop клипах отсылают не столько к древности, сколько к американским хип-хоп группам, которые индустрия использовала в качестве референса. Это мифологизирует сам танец, потому что он воспринимается чем-то исконно-корейским, несмотря на американские истоки.

Структура полностью танцевального клипа тоже понятна: здесь танец - движение, жизнь - противостоит декорациям - часто неподвижным, мёртвым. Камера выступает в качестве медиатора: она является искусственным предметом, но тоже движется, показывая айдолов с разных ракурсов. В качестве примера можно привести 'Impurities' от LE SSERAFIM.

Танцы в разных декорациях могут приобретать дополнительные смыслы благодаря символам, появляющимся в кадре. Таков клип `Wolf'у EXO: здесь играет роль не только дихотомия танца и декорации, но и оппозиция между животным и человеческим, а следовательно, танец превращается в медиатора, посредника между двумя мирами.

В гибридных клипах необходимо смотреть и на танец, и на визуальный ряд, сюжетный или абстрактный. Эти составляющие можно рассматривать как обособленно, так и вместе. В последнем случае упорядоченный танец (орнамент массы, вспоминая Кракауэра) будет противостоять хаосу абстракции, примиряясь с ней при помощи человека, который может существовать и там, и там; или же танец, выступая в роли медиатора, разрешает бинарные оппозиции сюжета, вплетаясь в его ритм (Red Velvet `Peek-A-Boo', Dreamcatcher `Deja Vu'). Декодируя символы абстракции, можно получить и бинарные оппозиции внутри неё. Так, в клипе `CHILL' Stray Kids выделяется противостояние между культурой и природой (природное заперто в предметах искусства и музейных экспонатах).

Таким образом, основная оппозиция, которая там явно прослеживается в корейских сказках - противопоставление духовного и материального - как будто бы практически не проявляется в музыкальных клипах Южной Кореи. Это вполне может быть связано и с ошибкой выборки, но в просмотренных мною клипах проявлялось большее разнообразие оппозиций: здесь и хаос/порядок, и культура/природа, и жизнь/смерть. Впрочем, можно рассмотреть сам танец как проявление культурного и духовного, а образную часть клипа как противостоящий ему суетный материальный мир, переполненный символами - хотя, возможно, это уже известное натягивание совы на глобус.

Современная корейская культура наполнена не только сказками о богатстве и бедности (хотя такое сохранилось и отлично прослеживается в различных корейских фильмах и сериалах).

Если же обратиться к восприятию клипа, то какие мифы, кроме уже упомянутых вскользь, он конструирует? Какими смыслами современные корейцы подменяют веру в бога?

K-pop, как и многие другие продукты постмодерна, заставляет людей желать чего-то. Это не просто культура, это не просто искусство - это индустрия, и одна из её главных целей - это заработать деньги, поэтому она при помощи мифов конструирует реальность, чтобы управлять людьми.

Индустрия поддерживает стандарты красоты, ведь чтобы быть успешным, нужно быть красивым: быть стройным, иметь ровную белую кожу, гладкие здоровье волосы и так далее. Образы айдолов выступают моделями, достижимыми идеалами - ведь если получилось у них, значит, получится и у нас? И никто не задумывается, к чему может привести достижение этого идеала. Тех, кто не соответствует современной бьюти-повестке, - как обычных людей, как и айдолов - подвергают осуждению, осмеянию, и даже буллингу (например, Чонён из TWICE). Таланты и заслуги человека меркнут по сравнению с его внешним видом.

Следующий миф k-pop'а - это айдолы как объект желания. Часто в контрактах артистов прописано, что им нельзя заводить отношения или по крайней мере делать это публично, потому что это может негативно сказаться на его или её популярности, а это, конечно же, снизит прибыль компании. И действительно, части фанатов гораздо проще и приятнее воображать себе романтические отношения с недосягаемым айдолом, когда они точно знают, что он или она одиноки. Это миф - ведь им кажется, будто у них есть шанс на подобные отношения: поехать в Корею, купить билет на концерт, случайно пересечься с ним или с ней взглядом... Они пишут фанфики с собой в заглавной роли, мечтают перед сном и живут этими желаниями. Это звучит безобидно, но только если потом не перерастает в обсессию и не повлечёт последствий в реальной жизни. Если же фанаты узнают, что их мужчина или женщина мечты уже состоит с кем-то в отношениях, то это крайне разочарует их, ведь радоваться за чужое счастье - это слишком искренне, слишком метамодернистично. Мы не умеем этого в постмодерне.

Над k-pop индустрией довлеет циничный капитализм. Молодые и талантливые юноши и девушки работают не покладая рук, чтобы вписать себя в жёсткие рамки требований и ограничений, а попытки выйти за эти рамки не одобряются - последствие мифологизации.

Современная массовая культура не только в Корее, но и вообще во всём мире диктует людям правила: чего желать, как себя вести, что потреблять. Чтобы избавиться от ласкового давления мифа, нужно в первую очередь понять его и осознать его влияние. Для этого стоит хотя бы прочитать пару сочинений Барта - для этого нужно образование и развитие. Однако буржуазии - или тому, что заменяет сейчас буржуазию, - уничтожение мифа невыгодно, и она всегда будет стремиться к тому, чтобы оставить человека в неведении, что на самом деле происходит, что его желания ему не принадлежат, что всё реальность подменяется мифом. Мифы - это инструмент управления.

Человек, чьё потребление состоит из мифов, чьи желания заменили мифы, чья жизнь проходит в сплошном коконе мифов, даже не догадывается, что находится в плену. Но при этом - о ужас - он счастлив. Ведь в его мифологизированной жизни всё просто и понятно.

Источники:

1. Sop U. C. The Chamo System of Dance Notation //P'yongyang: Foreign Languages Publishing House. - 1988.

2. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. - Рипол Классик, 1994.

3. Барт Р. Мифологии. - Изд-во им. Сабашниковых, 2004.

4. Дж. Кэмпбелл. Тысячеликий герой. Пер. с англ //М.: Рефл-бук, АСТ, К.: Ваклер. - 1997. - Т. 384.

5. Корейские мифы/Кёндок Ли; пер. с кор. Л. Азариной. - Москва: Манн, Иванов и Фербер, 2022. - 272 с.

6. Леви-Стросс К. Структурная антропология. - DirectMEDIA, 1983.

7. Лотман Ю. М. Семиотика кино и проблемы киноэстетики. - 1973.

8. Награда царя птиц: корейские сказки / рассказали для детей Н. Ходза и Н. Гарин-Михайловский; ил. Н. Кочергина. - М.: Нигма, 2012. - 176 с.

9. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. - Рипол Классик, 2013.

10. Филимонова Е. Н. Символика животных в переводных произведениях. "Священные" животные (на материале переводов с корейского и китайского языков) //Язык, сознание, коммуникация. - 2004. - С. 51-82.

Оставить комментарий © Copyright Юноша Ксения Александровна (escanorrain@gmail.com) Размещен: 26/12/2022, изменен: 20/07/2023. 28k. Статистика. Эссе: Публицистика Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:

Юноша Ксения Александровна : другие произведения.

Вот они слева направо: мифы внутри и снаружи индустрии корейской поп-музыки