"Все мы хорошо знали; окажись девушки немки - их можно было бы изнасиловать, следом расстрелять,
и это было бы почти боевое отличие. Окажись они польки или наши угнанные русички - их можно было
бы, во всяком случае, гонять голыми по огороду и хлопать по ляжкам - забавная шутка, не больше.
Но поскольку эта была "походно-полковая жена" начальника контрразведки - с трех боевых офицеров
какой-то тыловой сержант сейчас же злобно сорвал погоны, утверждая приказом по фронту, снял ордена,
выданные Президиумом Верховного Совета..."
А.И.Солженицын
"Архипелаг ГУЛАГ"
СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТ
Наглое солнце постучалось в окно тридцать девятой квартиры и заглянуло в щелку между шторами. Оно увидело большую двуспальную кровать, на которой под огромным мягким одеялом, укрывшись с головой, лежала молодая красивая женщина. Лучи скользнули по коротко постриженным крашеным рыжим волосам, погладили загорелые щеки и лоб, пощекотали закрытые веки...
Оксана слегка поморщилась, потянулась и нырнула в тапочки. Она приблизилась к трильяжу и увидела отражение своего прекрасного нагого тела. Девятнадцатилетняя (НО УЖЕ!!!) женщина осталась довольна собой и отправилась в ванную, чтобы принять душ.
Все еще не одевшись, она выпила чай, съела малюсенький бутерброд с плавленным сыром и взглянула на календарь, висевший над холодильником.
Сегодня был ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ! ГОДОВЩИНА! ДЕНЬ СКОРБИ!
Ровно год назад Оксана получила извещение из войсковой части, где проходил действительную воинскую службу ее муж - Геннадий Трепыхалов. Дрожащими руками она распечатала конверт, предчувствуя не ладное и прочитала:
"Командование войсковой части Љ... с глубоким прискорбием сообщает, что ваш муж Трепыхалов Г.Н. погиб при выполнении интернационального долга..."
Далее следовало предписание о получении гроба с телом покойного в аэропорту Внуково... Оксана выронила казенный листок и упала без чувств. Она и раньше догадывалась, что Гену отправили в Афганистан, с тех самых пор, как перестала получать от него письма, но, как говорится, надеялась на лучшее. Лучшего не получилось. Получился удар в сердце!
А прожили они вместе полгода и в постели-то не повалялись, как следует! И вот теперь она - юная безутешная вдова! Одна-одинешенька, красавица, не приспособленная к жестокости окружающего мира...
Цинковый гроб не открывали, и никто не видел, что там внутри; просто опустили в могилу и забросали землей. Народу на поминках было мало: Оксана, ее мать, мать Гены, несколько школьных товарищей, каковых и друзьями не назовешь, ответственный капитан из военкомата с соответствующей фамилией - Филонов, прапорщик и пятеро солдат с карабинами СКС, выстреливших положенный залп и всю обратную дорогу загинавших пошлые анекдоты, ничуть не стесняясь родственников покойного...
Потянулись бесконечно-серые дни и ночи, полные тоскливого одиночества и неудовлетворенных желаний.
Проползли сорок дней, пропали в бездне времени полгода, и из пустоты вечности высунулась годовщина.
Оксана одела длинную черную юбку и темно-синюю кофту с короткими рукавами и включила радио. Сердце сжалось от боли. Диктор гнусавил о выполненном долге советскими воинами-интернационалистами и о том, что войска уже как три месяца выведены с территории Демократического Афганистана. Женщина заплакала и повернула ручку громкоговорителя, который вобщем-то ни в чем не был виноват. Перед ее глазами появился, как живой, улыбающийся Гена, обритый наголо, в белой рубашке и вытертый джинсах. Таким она видела его перед отправкой в войска. Таким остался он в ее памяти. Она рыдала, и слезы размазывали по лицу отечественную тушь для ресниц.
Оксана сидела в таком положении с полчаса, а потом собралась с силами: нужно ехать на кладбище...
До кладбища подвозили пригородные автобусы, и проездные документы были не действительны. Оксана купила на тридцать пять копеек билетов и машинально стала складывать цифры, напечатанные на них - три справа, три слева. Как ни странно звучало это в ее положении, второй билет в ленте оказался счастливым; обе тройки в сумме давали 19: 7+8+4=19 и 6+6+7=19!
Давно разучившаяся улыбаться, она засмеялась маленькому счастью и, спрятав счастливый билет в нагрудном кармане, глазела в окно, обозревая, проплывающие колхозные поля, на которых передовые труженики села в поте лица добывали хлеб насущный для жителей города.
Автобус шел с приличной скоростью, но вдруг весь как-то затрясся и встал, испустив последний дух в виде клубов едкого черного дыма. Водитель хотел было что-то объявить в микрофон, но микрофон похрипел-похрипел и заглох. В этот миг "шеф", взъерошенный и вспотевший, в распахнутой клетчатой "ковбойке" явился перед рассерженным народом.
- Автобус дальше не пойдет, - провозгласил он, - Авария, граждане пассажиры, попрошу освободить салон!
А до кладбища было еще километра три.
Негодующие люди покидали автобус с возгласами: Безобразие! Управы на вас нету! У нас всегда так! Вот он - советский транспорт - самый лучший транспорт в мире!
Некоторые, самые немощные старики и старухи с букетиками самодельных сине-красных цветочков или дохленьких ромашек остались на дороге дожидаться попутной машины, следующего автобуса, а может быть, еще чего-то. Большинство же крепких и здоровых мужчин и женщин вместе со своими детками гуськом потянулись к кладбищу через лес.
В этой людской массе едва не затерялась наша знакомая, хранившая в кармане счастливый билет, но нет она была на месте, поскольку я сам был в той толпе и даю вам честное слово, я видел ее в траурном наряде, но прекрасную и веселую. Она же, действительно, начинала сознавать, что в этом мире не все так мрачно, она вспоминала все самое лучшее, что сохранила юная память, и на душе становилось легче...
Гроза разразилась также внезапно, как пропадают с наших прилавков продукты и промтовары в эпоху развитого социализма, перестройки и гласности. Небо почернело, и на землю стали падать внушительных размеров дождевые капли, затем обрушился шквал громовых ругательств, подкрепленный проблесками молний.
Как все-таки мелки мы - люди - в сравнении с бушующей стихией!
Все побежали под деревья, отталкивая друг друга и стараясь занять места по-суше и под-уютней.
В сутолоке и Оксану прижали к дубу какие-то сердобольные супруги, болтая что-то об опасности молнии, об электричестве и еще хрен знает о чем!
После некоторой передышки они вместе добирались до кладбищенских ворот, но здесь расстались, поскольку идти им на разные участки. Погода вновь была прекрасна, солнце прогуливалось по бескрайнему голубому полю, одаривая людишек светом и теплом, за что те непременно ругали великое светило. А ведь еще десять минут назад каждый жаждал его появления, как манны небесной.
Оксана пробиралась к могиле мужа сквозь непроходимый бурьян чертополоха и крапивы, как и следовало ожидать, холмик совершенно скрылся в траве, и лишь верхушка обелиска выглядывала наружу. Женщина огляделась, вокруг ни души. Она извлекла из холщовой сумки короткую лопатку и принялась рубить сорняки под корень. Скоро ее усилия вознаградились сполна. Оксана присела на микро-скамейку и всплакнула, но без утренней скорби. Какие-то атому перестроил счастливый билет, и тоска отступала с каждым мгновением.
Она сидела и думала, не то чтобы над смыслом жизни, над всеобщей неустроенностью, над угрозой кризиса социализма, над экологической катастрофой - совсем нет. Она думала о своем, сугубо интимном и очень-очень теплом. Она желала счастья так сильно, даже сильнее, чем в лучшие дни с Геной. Что же переменилось в этой хрупкой и беззащитной женщине за полтора часа? Счастливый билет!?!? Невозможно дать однозначный ответ на этот вопрос...
Оксана смахнула слезинку и улыбнулась, будто бы стесняясь окружающего мира. Она начинала жить по-другому, она просто-напросто начинала ЖИТЬ!
А сзади наплывала черная тень. Сначала Оксана решила, что вновь собирается гроза и подняла глаза к небу, но услышав шелест травы, обернулась. За ее плечами стоял мужчина гигантского роста в коричневом комбинезоне. Его обезьяноподобное лицо выражало похотливую злобу или ненависть сладострастия.
- Так это ты - вдова афганца!? проревел он и сделал шаг.
Оксана онемела от ужаса.
- Ненавижу афганцев! - зашипел незнакомец, - И я всячески гажу им, ведь с ними мне не справиться... я оскверняя их могилы, надругаюсь над их женами, сестрами и матерями... - он сглотнул слюну, обильно бежавшую по сизым губам, - однако мне впервые предоставляется случай попользоваться вдовой интернационалиста да еще на его собственной могиле!... Ха-ха-ха!!! - он закатился препротивным смехом, а глаза налились кровью.
Он странным образом захрипел и стал подминать под себя маленькую женщину. Затем он принялся рвать одежду Оксаны, в сторону летели обрывки кофты, разодранная юбка... Грубый насильник раздвигал ноги беспомощного существа, кусал ее грудь и...
Оксана закусила губу, раскинула руки в стороны и тупо уставилась на фотографию на памятнике, с которой ей улыбался красивый парень в фуражке. Он не мог осуждать ее.
"За что мне все эти наказания!? - мелькнуло в голове Оксаны, Счастливый билет!.."
Монстр вскочил, закончив свое дело и стал рыться в разбросанных вещах женщины... Наконец он точно нашел то, что искал и сжав клочок бумажки, заорал:
- Счастливый билет!..
После этого он вытащил из-за спины тупой кухонный нож и всадил его в грудь изнасилованной. Оксана тихо застонала, ее взгляд застыл, упершись в бесконечность.
Маньяк же большими скачками помчался через могилы прочь от этого места, а с фотографии на памятнике продолжал улыбаться рядовой Геннадий Трепыхалов...
Где-то на бескрайних просторах среднерусской возвышенности расположился небольшой поселок городского типа. Здесь имелось все, что бывает в такого рода селениях: райком партии, отделение милиции, нарсуд, военкомат, кирпичный заводик, десятка полтора трехэтажных кирпичных же домов и множество маленьких деревянных хибарок. Две общественные столовые принимали голодных тружеников завода, а также учащихся строительного техникума, который, кстати сказать, тоже располагался на территории поселка. Кормили их пищей, вполне съедобной, хотя и безвкусной, а порой пересоленной и переслащенной.
По вечерам поселок вымирал, оставляя улочки для разборок местной молодежи, и лишь одинокие старики, да старушки, покинув огороды, усаживались на завалинки и лузгали семечки, заваливая шелухой все пространство вокруг себя.
Большинство же молодых посельчан собирались в местном доме культуры, ставшим таковым еще в тридцатые годы после закрытия церкви.
Вот в это селение по распределению и приехал выпускник столичного учебного заведения Сергей Лукошин и сразу же стал предметом обсуждения и осуждения людей старшего возраста; завистливых, злых взглядов со стороны молодых кобелей и воздыханий прекрасной половины. Да и было от чего! Высокий, крепкого сложения восемнадцатилетний парень носил длинные русые волосы до плеч и, казалось, никогда не причесывался. Этого не могли себе позволить местные модники! Вытертый джинсовый костюм во многих местах имел заплаты, а низ расклешенных штанов украшала металлическая бахрома. Одно слово - "ХАППИ"!
Местная шпана порешила испортить для начала личико москвичу, но Сергей нашел с ними общий язык и поборол тягу к насилию с помощью искусства: он покрутил пленки на своем переносном магнитофоне и стал своим в доску.
Уже на третий день его пребывания в поселке, как раз выпала суббота, он вышагивал к клубу, где сегодня были танцы со своими новыми друзьями - "Совой", Федькой "Червоным" и "Борманом".
- А герлу там зацепить можно? - интересовался "Седой", так его окрестили местные.
- Чего!? - не понимали столичной "фени" ребята.
- Ну, телку! - пытался объяснить Сергей, и наконец смысл сказанного доходил до их сознания.
- Конечно! - отвечал "Борман". Он был здесь за вожака и постоянно выпячивал живот так, что узкая нейлоновая рубаха петухами грозила остаться без пуговиц и понемногу вылезала из брюк, подпоясанных ярко-красным лакированным ремнем в заклепках.
Маленький кучерявый Федька "Червоный" все время забегал вперед и заикаясь, тараторил:
- ТАм - баб!.. Т-т-там б-б-баб! Ббблябуду!.. Их т-т-там до...= он разводил руками, показывая, какое количество девушек им предстояло увидеть.
- Заткнись! - отрезал "Борман", но не зло, а как-то по-отцовски. Он обратился к "Седому", - На счет баб не волнуйся. Все наши. Ни одна падла не цыкнет, как они все наши. Но ежели "чернуховские" подвалят, драться придется! - он даже покраснел от смущения..
"Чернуховские", т.е. с улицы Чернышевского прибывали в клуб, чтобы почесать кулаки, да взять девочек. Их собиралось не меньше десятка, и во главе всегда был "Куцый", а он отсидел пять лет в лагере, правда никто толком не знал за что, но в кармане он постоянно держал нож, и это обстоятельство внушало ужас всем без исключения.
- А это ты видел? - сказал Лукошин и показал металлический кастет с шипами, - Мы еще поглядим, кто кого!
Ребята с нескрываемой завистью и гордостью посмотрели на Сергея и прониклись к нему еще большим уважением.
Только "Сова" сохранял внешнее спокойствие и молча нес сумку с бормотухой.
Наконец показался дом культуры, где уже собирались мальчишки и девчонки.
Наши знакомые остановились под древним дубом. Ходили разговоры, что под этим деревом пасся конь самого Батыя, и хотя жители мало верили этому, однако передавали легенду из поколения в поколение и потчевали байками всех приезжих. В описываемые нами времена под дубом располагалась нелегальная распивочная. Здесь деревянная тара была приспособлена под стулья и столы, соответственно вокруг валялись тысячи пробок, как пивных, так винных и водочных. Наслаиваясь друг на друга, они создавали своеобразный искусственный слой, и вряд ли какой-либо, пусть даже самый передовой экскаваторщик смог бы докопаться до природного грунта.
Друзья разместились на ящиках, достали пузыри с вином и всячески рисуясь перед окружающими, принялись вливать в себя мутную красно-коричневую жидкость. "Борман" глушил свой портвейн и одним глазком поглядывал за "Седым", а тот знал толк в бормотухе. Выпив по бутылке, ребята, как водится, занюхали рукавом, закусили огурцом и прошли в фойе клуба, где уже собралась довольно внушительная толпа.
Прыщавые девочки в коротеньких юбчонках жались по углам и испуганно таращились на вошедшую компанию. Им под стать были и мальчонки в техасах, цветастых рубахах и с прилизанными патлами. Они даже если и перекидывались фразами, но сразу умолкали, уловив взгляд "Бормана".А тот со своими шествовал к сцене. Бежавший впереди Федька, раздавал шелобаны направо и налево, расчищая путь.
На сцене стоял стул и канцелярский стол. На стуле сидел комсомольский работник Костя в клетчатом костюме и белой рубашке. Его бледное, почти детское лицо испускало патологический страх и подобострастие, а длинные тонкие пальцы выстукивали дробь по острым коленям. Сергей окинул взглядом активиста и оценив его тупоносые на толстой подошве оранжевые ботинки, посмотрел на свои потрепанные вельветовые тапочки.
Комсомольский работник Костя засуетился возле магнитофона "Яуза-6". От "Яузы" тянулись провода к стене, где висели динамики.
Люди ожидали, когда грянет музыка.
Комсомольский работник Костя повернул ручку, магнитофон затрещал, задергался, но катушки не двинулись с места. Тогда комсомольский работник Костя стукнул кулаком по боковым стенкам аппарата. Воцарилась тишина. Но лишь на секунду. По зала прокатился подозрительный шумок, а комсомольский работник Костя посинел и затрясся в предвкушении неприятностей.
Лукошин выручил активиста. Он вскочил на сцену и коротким боксерским ударом привел в действие адскую машину.
"Борман" и его свита приветствовала "Седого", а тот похлопал комсомольского работника Костю по плечу и вернулся к своим.
Тем временем заиграло что-то не понятное, но явно заграничное, и все же ни один человек не шевельнулся.
- Покажем, как надо! - крикнул Лукошин и выбежал в центр зала.
Он дергался, словно его ударило электрическим током, в гордом одиночестве, но спустя минуту "Борман" подтолкнул к нему "Червоного". Федя пожал плечами и приблизился к Сергею. "Червоный" дрыгался в такт довольно сносно, и тут уже к ним присоединился "Борман". А "Сова" продолжал охранять сумку у стены.
Песня закончилась, но сквозь шипение пробивалась следующая. По-прежнему трое подвыпивших парней лабали шейк, и тут...
В противоположном конце зала образовалась еще одна танцующая пара. Это были две пятнадцатилетние девушки довольно смазливой наружности. Сергей мгновенно среагировал и поймал на мушку брюнетку в бело-голубой юбке и белой блузке.
Постепенно танцплощадка стала тем, чем и должна была быть. Все двигались в ритме, не важно, звучало, развивался стадный инстинкт. Сергей схватил "Бормана" и потащил в угол.
- Кто это? - спросил он, кивнув в сторону девушки.
- Эта? - переспросил "Борман", - Это - дочь нашего военкома Люська Коновалова.
- Ничего себе телка! В самый раз!
- Да ты че!? - испугался "Борман", - Она ж - сыкуха! - и добавил для ясности, - Целка! А к тому же за ней таскается "Куцый".
- Не бзди, паря! - подмигнул Сергей, - Это уже мое дело!
- Ну думай сам! - "борман"! скроил такую мину, что ему стало дурно и захотелось блевать.
- Дай пузырь, - потребовал Лукошин. "Сова" передал ему "бомбу". Сергей запихнул ее в штаны и стал пробираться к танцующей девушке.
Делая изящные движения тазобедренным суставом а ля Элвис Пресли, наш герой наклонился к самому уху Люси:
- Меня зовут Сергей. Не желаешь немного подогреться? - он брал быка за рога или корову... или телку... короче...
- Люся... Людмила...
Она не совсем поняла, что значит "подогреться, но поспешила кивнуть, пораженная вниманием столичного Дон Жуана. А он взял ее под руку и повел в фойе.
Подружка Люси застыла, провожая их взглядом.
Они пили вино прямо из горлышка в пустой комнате с надписью "Бильярдная", хотя никакого и намека на бильярд не было. Девушка оказалась общительной, компанейской, своей в доску, милой, чудесной... Однако сразу стало ясно, что девчушка пила в лучшем случае второй раз в жизни, да и то, чтобы не ударить лицом в грязь... Она почти давилась, но поглощала отвратительную пахучую жидкость мелкими глотками. Серега с нескрываемым любопытством наблюдал за Люсей.
- Давай допью, - предложил он.
- Нет, - отрезала Люся, - я сама.
Она отшвырнула бутылку к окну, та разбилась, забрызгав стену остатками вина.
Сергей подошел к захмелевшей девочке и обнял ее.
И в тот же миг дверь распахнулась, и молодые люди обернулись.
На пороге стоял невысокий парень. Прическа под ноль, широкие черные штаны с флотским ремнем, красная рубаха, из под которой выглядывала тельняшка, все это было выставлено напоказ, чтобы стало ясно, кто здесь основной. Рукава рубахи и тельняшки были неряшливо закатаны до локтя, обнажая татуировки. Кроме всего прочего кривой нос и злобная гримаса подтверждали догадки - это "Куцый".
Из-за спины приблатненного высовывались неприятные косматые рожи его корешков.
- Так ты и есть "Седой"? - цыкнул "Куцый" и сделал шаг вперед, в его руках блеснул ножик.
- Я! - ответил Сергей, - А ты - "Куцый"? - его рука скользнула в карман.
- Я тебя не буду "писать", я даже рвать тебя не буду! Вали отсюда! Дергай, щегол! - "Куцый" остановился.
- А ведь я тебя сюда не приглашал! - спокойно ответил Сергей, - Может быть, сделаем все наоборот? - такой наглости местный герой чернуховки не ожидал.
- Я что-то не так понял, или мне показалось? - он почернел от злости.
- Ты все правильно понял. Иди своей дорогой. Не устраивать же потасовку при даме.
- Ах вот как! - "куцый" загоготал гомерическим хохотом.
Смех оборвался довольно неожиданно, раздался скрежет гнилых зубов.
- Ну тогда сейчас я начну все-таки тебя рвать на части... - собрав все свое спокойствие, сказал "Куцый" и добавил, - при даме...
Он наступал, а соперник не двигался с места. Только испуганная Люда спряталась за спину Сергея и всхлипывала там в ожидании скорой расправы.
- Я распишу тебя, как бог черепаху! - не унимался "Куцый", ведь за ним была плотная стена прикрытия из четырех грязных ублюдков.
Вначале никто ничего не понял. "Куцый" как-то неестественно дернулся, оторвался от земли, отлетел метра на три назад и с размаху грохнулся о земь, раскинув руки в стороны. По лицу бежали алые ручейки. Сергей же спокойно осматривал окровавленный кастет.
В следующее мгновение все чернуховские ринулись на обидчика, но с улицы послышался звук милицейской сирены.
- Мусора! Лягавые!
Все бросились в разные стороны, лишь бессознательный жиган валялся на заплеванном полу.
А в самом зале шла жестокая месиловка; "Борман" с друзьями махался против пяти чернуховских. На "Бормане" порвали рубаху, Феде рассекли бровь, "Сова" же отбивался остатками винных боеприпасов, пробивая головы то одному, то другому.
- Ой, что теперь будет!? - верещала мгновенно протрезвевшая Люда, - Ой папа узнает...
- Бежим отсюда, - крикнул Сергей, выбивая стекло ногой и хватая девушку за руку...
Они выбрались через окно и кустами прошли к оврагу за ДК. Кубарем скатились на дно, затем бегом мчались к ближайшим садам.
Опасность миновала, и они присели на скамеечку, чтобы перевести дух.
- Испугалась? прошептал Сергей, прижимая к себе Люсю.
Она дрожала, как банный лист (хотя мне не совсем ясно, почему он должен дрожать) и прижималась к юноше всем телом. Лукошин погладил ее по голове и поцеловал. Затем они целовались еще и еще, а потом Сергей полез под платье...
- Не надо! Не надо! - отбивалась она, - Если папа узнает, меня вышвырнут на улицу...
- Не бойся, дурочка! Никто не узнает, если один разок! Ты только попробуй...
Он тяжело дышал, а девушка уже сопротивлялся очень слабо.
- Ну, давай, потом!
- Когда "потом"?
- На неделе...
- Почему же "на неделе"?
- Ну завтра!
- А зачем откладывать на завтра, - вспомнил он со школу заученную фразу.
Но Люда не сломалась, она стала целовать Сергея, а тот играл с ее грудью словно с резиновыми мячиками.
- Пойдем, пойдем отсюда, - тихо-тихо говорил Сергей.
- Проводи меня до дома, - отвечала девушка.
Сотни тысяч звезд насмешливо улыбались им вслед...
Следующим вечером счастливая Людмила спешила на первое в своей жизни НАСТОЯЩЕЕ свидание. Она одела свое любимое платье в горошек и накрасила губки помадой старшей сестры.
А наш хиппи стоял на окраине поселка и потягивал папироску. Он увидел подружку издалека.
Они тотчас же направились к вчерашнему оврагу...
От большого частнособственного забора отделились три фигуры с длинными палками в руках.
Сергей ничего не успел понять, как получил удар по затылку и с криком "Бля!" шлепнулся в дорожную пыль. Тем временем Люсю схватили крепкие руки. Сергея несколько раз ударили по лицу чем-то тяжелым, и он на несколько мгновений потерял сознание, а когда пришел в себя, то оказалось, что он привязан к дереву в каком-то заброшенном саду. Перед ним два парня держали совершенно голую Люсю. На крупном пеньке сидел и курил "Куцый". Увидев, что Сергей пришел в себя, он загоготал и харкнул в сторону:
- Очухался, козел!? - и обратился к своим, - давай еще по разочку! А то обидится, сука, что бабу без него сделали...
Они заржали все вместе и стали укладывать сопротивляющуюся девушку. Послышались крики, стоны, всхлипы. Ее насиловали и били, били и насиловали, но следов старались не оставлять... Затем принялись бить его и били долго и сильно...
1980 год
________
Два молодых человека в новеньких еще не стиранных джинсах, черных рубашках с нашивками "US ARMY" и кроссовках "ADIDAS" предъявили входные билеты в развернутом виде согласно требованиям и под пристальными взглядами сотрудников органов правопорядка, включая добровольных помощников милиции - дружинников - проследовали на Большую Спортивную Арену в Лужниках, где уже заканчивались дневные соревнования легкоатлетов. Отбегавшие, отпрыгавшие и отметавшие спортсмены из братских стран социализма, а также угнетенные атлеты из стран Азии и Африки, нашедшие средства приехать на Олимпиаду несмотря на давление со стороны империалистических кругов США, сейчас кучковались возле автобусов, нагруженные всевозможными вещмешками (в простонародье - рюкзаками).
Молодые фирмачи направились прямо к одной из таких групп и забросали чернокожих представителей, борющихся за свои права в Великобритании, до боли знакомыми и даже где-то родными английскими словами:
Иностранцы приветливо улыбались, раскрывая белозубые пасти. Они уже были наслышаны о наших фарцовщиках, а потому одобрительно кивали головами:
- Yes, yes! We have much money!
- Change? - не унимались молодцы.
- Yes, yes! Change!
Через пару минут наши люди уже сидели в автобусе с иностранцами, а тот мчал их в Олимпийскую деревню - рассадник спекуляции и проституции. То тут, то там мелькали стайки фирменных девиц, по виду которых не трудно было догадаться о роде их занятий. Они атаковали зарубежных гостей, и некоторым удавалось достичь своего, и тогда счастливые пары и даже тройки отправлялись в номера, где строгие вахтеры и блюстители социалистической законности закрывали глаза, так как ЭТО ЯВЛЕНИЕ НАПРОЧЬ ОТСУТСТВОВАЛО В ОБЩЕСТВЕ ПОВЫШАЮЩЕГОСЯ ВСЕОБЩЕГО БЛАГОСОСТОЯНИЯ.
Один миз парней взглянул в окно автобуса, и ему показалось знакомым лицо одной мадам, но то было мимолетно, и его мысли вновь устремлялись к иному.
А девушка также обратила внимание на проезжающий "Икарус", и странная искорка сверкнула в ее глазах. Она словно завороженная провожала автобус...
Валютно-шмоточная операция удачно завершилась в салоне, и два друга, навьюченные пухлыми полиэтилленовыми пакетами, направлялись к стоянке такси.
- Сергей, - откуда-то сбоку прозвучал высокий женский голос, и парень узнал его, хотя прошло уже десять лет.
Сергей выронил пакеты и повернулся. Это была она - Людмила Коновалова. Правда теперь кто ее знает, какую она носит фамилию! Он поймал мысль и вздрогнул:
...В то утро его нашли едва живого и отправили в областную больницу, а оттуда - в Москву. Он лежал в реанимации, а после все время ждал, что вот-вот придет Люся. Он мечтал о том, как будет просить ее руки, несмотря ни на что. Он строил планы, и кошмар улетучивался.
Все напрасно! Люся не пришла. Она даже не дала о себе знать, но и родители не подали заявления в милицию. Словно ничего и не произошло. Именно так!
А в клинике появился работник органов и наглым образом объяснил, что никто не станет разбираться с этим делом. Нет смысла, нет состава, так сказать преступления. Повздорили ребята из-за девчонки, подрались, набили друг другу морду, и ВСЕ! Что из того!?
Советское правосудие торжествовало в очередной раз!
НА том все и закончилось.
Люся окончила школу и уехала в столицу, поступила учиться... да не все ли равно куда! И исчезла из поля зрения всех...
А Сергей занялся мелкой и крупной спекуляцией и фарцовкой, да преуспел на этом антиобщественном поприще, скопив капиталец, имея судимость, ненависть и презрение советских активистов...
Они стояли напротив друг друга: двадцатипятилетняя валютная проститутка и подпольный бизнесмен со сломанным носом. Они смотрели друг другу в глаза и не знали, о чем говорить. Но невидимые нити связывали их, это было взаимопонимание и любовь. Нити спутывались и соединялись, готовые спаяться в прочный канат. Блеск глаз выдавал чувства, готовые возродиться, если вспомнить, или начаться вновь... Сердцебиение усиливалось.
Он хотел ее как тогда!
Он был готов броситься в ее объятия, забыв обо всем на свете, но тут кто-то сзади рванул его и сделал подсечку. Сергей упал на асфальт и заметил двоих в строгих серых костюмах. Лукошин догадался, кто это, вскочил, повалил одного чекиста эффектным приемом каратэ. И в тот же момент получил сокрушительный удар в грудь. Он потерял равновесие и падая, успел заметить удаляющуюся женскую фигуру... Все повторялось...
В камере, с отбитыми почками, сломанными ребрами, распухшим от ударов лицом и потерянными зубами Сергей строчил прошение о выезде в Израиль под диктовку бравого майора... Они едва не сломали его...
1990 год
________
Белый "Мерседес" тормознул возле "Интуриста", и оттуда вылез солидный господин высокого роста в исключительно "вареном" костюме. Подхватив кожаную сумку и пару пакетов, иностранец осмотрелся. Он увидел молодого человека и кивнул ему. Молодой человек улыбнулся и бегом устремился к приезжему. Скороговоркой произнес он что-то по-немецки и подхватил вещи солидного "вареного" господина. Спустя минуту они скрылись в холле гостиницы, а через час вновь появились на улице. Господин похоже собирался на званый ужин, так выглядел его новый костюм.
Оказалось, что он прекрасно объясняется по-русски:
- Вы можете быть свободны до завтра. В десять утра я буду ждать вас в номере.