Аннотация: Поход на глухариный ток и лирические воспоминания.
...Свернули на загородное шоссе и помчались в сторону Тосно, разглядывая придорожные рощи и болотистые озеришки, залитые весенней водой. Настроение у Алексея, поднялось. Он любовался пролетающими за окном пейзажами, цокал языком, и повторял: "Ты посмотри Васильев, как рощи приготовились к весне. У сосен и елей цвет стал другой, чем зимой. Сосны тогда какие-то бесцветные, а сейчас посмотри, принарядились, зеленые стоят, одна к одной. Залюбуешься". Он хлопнул себя по колену. И ели, тоже, зимой другие, почти черные, а сейчас темно-зеленые, лапки подняли, отогреваются и сделав паузу, добавил: - Лета ждут!
Васильев слушая болтовню Алексея, поддакивал, улыбался. Сам он не умел и не говорил красиво, но слушая Алексея поддавался напору оптимизма и начинал любить в природе, то что в обычное время было для него обыденностью, или привычкой. Раззадорившись, Юра иногда сам рассказывал о местах своих охот в родной деревне, под Калинином, и видя, что Алексею это по настоящему интересно, припоминал детали и подробности лосиных и кабаньих охот.
Не доезжая Тосно, свернули направо, по виадуку переехали железную дорогу, начались настоящие леса и Алексей во все глаза вглядывался в сосняки, всматривался в просеки, и вырубки по сторонам от шоссе...
Его тянуло в эти исхоженные места, и он начинал волноваться.
- Вот мы, как-нибудь с тобой Юра, должны сюда, в эту сторону двинуть с ночевкой, а то и с двумя. Этот лес идет в сторону Тылового, а там прошлой осенью ребята рубили сруб для дачника, на краю поселка и к ним под вечер, еще по свету, медведь к огородам пришел. Они мне рассказывали, что хозяйская собачонка так испугалась, что заскочила в дом и под кровать залезла с визгом. И медведь в ельнике за огородом долго ходил и рычал недовольно. Так этот медведь, наверное где-то там и лег на зиму...
Алексей махнул рукой в сторону густого сосняка.
- А сейчас уже встал и бродит, пропитание ищет. Вот бы нам его соследить... - Некогда сюда ходить - не согласился Васильев.
- Тебе в этом клубе можно и отпроситься, а я кого вместо себя оставлю? - вопрошал он, въезжая в деревню Угловая. Алексей уже рассматривал дворы и спрашивал: - Как ты думаешь, есть здесь у охотников хорошие собаки или нет?
Васильев повернул налево, проехал мимо последних изб и прибавил газу.
- Думаю, что здесь собак путевых нет, потому что и охотников тут немного. В основном, дачники, а они все больше на огородах копаются, или редко-редко по осени за грибами за околицу выйдут.
Он криво улыбнулся.
- И там то блудят...
- Эх, хороший домик - не дослушав начинал восхищаться Алексей.
- Тут можно незаметно с собачкой, задами в лес уходить, и зверя добытого спокойно заносить в дом, чуть ли ни днем. Вот я помню, помогал егерю, моему приятелю, службу править. Отвяжем собак, через забор перелезем и уже в лесу, никто не видит, не любопытствует.
- Вот так один раз осенью, в начале, рано утром вышли, решили на дальний солонец сходить. С нами были две собаки: его кобель Грей и мой молодой, бестолковый еще Саян. Прошли метров сто, слышим собаки кого-то рвут и тявкают, как на зверя.
- А туман был, как молоко. Прибежали мы, смотрим, а они лису поймали, и уже ей задние лапы перекусили: она сидит и на передние опирается. А как собака подскочит, как она кинется, как клацнет зубами, ну что тебе волк. А ведь, небольшая, по сравнению с кобелями!
Юра затормозил перед дачным городком и тихонько поехал по изрытой ямами колее, внимательно слушая рассказ приятеля. Алексей замолчал, вглядываясь в стенной, подходивший к дороге, сосново-еловый лес. Он уже готов был бежать в чащу, так ему не терпелось.
- Ну и что дальше то? - спросил Юра.
- Мы собак натравили, и они ее задушили, все равно она уже не могла бегать - продолжил Алексей, - но она моего Саяна крепко цапнула, так что он аж завизжал от боли. Но с той поры только лишь след учует свежий, сразу галопом летит, поймать хочет...
Алексей засмеялся. Машина остановилась. Алексей выскочил, открыл ворота и Жигули задним ходом въехали на участок.
Юра Васильев очень любил такие рассказы Алексея и живо представлял себе тайгу бескрайнюю, сибирскую, зимовье и солонцы, медвежьи берлоги и изюбриный рев. Алексей приехал в Ленинград лет восемь назад, а до этого жил около Байкала, и бродил по лесам с юношеских лет...
Как обычно в первое время на даче, Васильев стал растапливать печку, а Алексей взяв флягу поехал за водой на водокачку. Когда он вернулся, печка уже гудела и в крошечной избушке, воздух нагрелся.
Поставили чай, Васильев нарезал холодной лосятины, луку, хлеба, достал припасенной заранее самогонки, разлил по пластиковым стаканчикам.
Алексей сел за стол, и чокнувшись они выпили, закусили, заедая крепкий первач, хрустящим луком и мясом. Через несколько минут глаза замаслились, потом поели, и Алексей размягчившись, завел свое обычное.
- Эх, сейчас чайку с пряниками, и как в раю будет - сыты, довольные и нос в табаке.
Васильев, подкладывая ему мяса, потом налил еще, а свою отставил.
- Ты что не будешь? - привычно спросил Алексей и не ожидая ответа, опрокинул стаканчик в рот...
Наевшись, убрали со стола и занялись делами. Юра стал не торопясь разгружать прицеп, а Алексей взял колун, пошел за избушку, где стояли дровяные поленницы и горой лежали напиленные чурки. Сбросив куртку, он подступил к первой чурке. Поставив ее на березовый крепкий пень, рассмотрел трещины в древесине и наметившись, ударил с аханьем и большим замахом - чурка разломилась надвое легко и свободно.
Разрубив оставшиеся половины надвое, он взял следующую. Так быстро, ловко и даже красиво он одну за другой колол чурки, пока не образовалось приличная горка. Разогревшись, он снял свитер и остался в футболке, облегающей его высокую широкую грудь и мускулистые плечи.
Взяв острый топор, играючи начал рубить четвертинки чурок на поленья. Дерево словно невесомая материя слетала под его руками. Тюк-тюк, тюк-тюк - мерные взмахи топора. Стук-стук-стук - падали поленья, одно на другое.
Васильев выйдя на минуту, залюбовался его работой.
- Хватит, хватит - останавливал он Алексея. Иначе на следующий раз ничего не останется.
Алексей улыбнулся, положил топор, переносил нарубленное в поленницу, с шумом и фырканьем умылся под рукомойником...
- Надо бы подремать немного? - спросил Юра, поглядывая на солнышко поднявшееся высоко".
- Это можно - ответил Алексей - Немного соснуть не мешает, потому что у костра здорово не разоспишься.
Он вошел в теплую избушку, разобрал раскладушку, лег, укрывшись с головой бараньим полушубком, и почти сразу засопел - он плохо спал ночью.
Васильев тихо убрал со стола и тоже лег на топчан у стены, вздыхая и кряхтя - у него болела спина после операции на позвоночнике.
Засыпая, Юра думал: "Какой здоровый этот Алексей - медведь просто. А вот не везет мужику в жизни. От жены ушел, живет как бомж в клубе. Хотя я видел его подружку. Молоденькая и красотка хоть куда, а вот надо же влюбилась в мужика. Из-за нее он наверное и ушел из семьи...
Он вспомнил свою жену и дочь, поулыбался, поворочался и уснул чуть похрапывая...
Было тихо и пунктиром, сквозь сон, Алексей слышал приближающиеся и удаляющиеся по дороге голоса, и уже другие голоса дачников идущих с остановки автобуса. Изредка, порыв ветра брякал чем-то металлическим на крыше соседнего домика...
Окончательно проснувшись, он стал немного думать о работе, немного о Наталье, а потом о Юрином характере.
Он знал, что многие простые люди думают и говорят о жизни совсем не так, как об этом пишут в книгах и газетах. Они, эти люди, наученные горьким опытом, не верят мечтателям, поэтам и вообще пишущей и читающей братии. У них свои смыслы и свои принципы, часто жестокие и несправедливые, но как ни странно, вполне отвечающие той правде жизни, о которой говорят на ТВ и на радио, и которую Алексей знал хорошо, работая с этими людьми на шарашках и халтурах.
Он, Алексей, не всегда был согласен с их мнением и потому гадал, слушая злые реплики Васильева, - где и когда он стал таким циничным и недоверчивым.
И вместе, он видел и знал, что Юра умеет ценить и любит красоту в природе.
Они вместе, часто, без определенной цели ходили по лесам, ночевали у костров и Васильев, пародируя Алексея, называл это - "соловья послушать".
Это выражение появилось в обиходе между ними, когда Алексей рассказал Юре, как он сходил с ума от восторга и любви, когда впервые услышал ночных соловьев, в деревне под Смоленском.
Алексею часто, за неприлично грубыми и даже циничными афоризмами Юры Васильева слышались простонародные истины о добре и зле, о счастье - несчастье. И пусть сам Алексей, не разделяя враждебного отношения Васильева к миру интеллигентных людей, во многом он не мог не согласиться с Васильевым, хотя бы потому, что все мы живем для народа, в котором родились, и в котором после смерти растворился без остатка, со всеми нашими достоинствами и недостатками. А когда недалекие люди начинают презирать этот простой народ, что чаще всего происходит от глупости и высокого самомнения - то это вызывает естественное отторжение и неприятие...
Алексей поднялся, потягиваясь вышел, во двор, глянул на солнце опускающееся к западу и заторопился. Он тщательно помыл лицо и руки ледяной водой из рукомойника. Вытерся, растирая кожу щек и припухлости под глазами докрасна. Войдя в избушку, дернул Юру за ногу и в ответ услышал: - Я уже не сплю.
Собирались быстро и весело. Алексей рассказывал, как в Сибири, полдня и вечер приходилось идти на глухариный ток, и только-только заснув в душной зимовейке, приходилось вставать, жевать безвкусную корку хлеба, запивая её сладким, крепким чаем, и в кромешной, хрустально-холодной тишине ночи идти на ток, спотыкаясь в черной настороженной темноте, не зная, поют ли петухи на этом месте, или их разогнала неделю назад незадачливая компания молодых, городских охотников...
Вышли с дачного участка около четырех часов дня.
Шли не торопясь, смотрели следы под ногами на влажной тропе.
После нескольких поворотов с тропы на визирку, потом на лесную дорогу, потом напрямик по лесу, перевалили незаметно водораздел, и уже по теплому ещё высокому солнцу и по течению знакомого ручья определили, что идут на запад.
А бегущей воды становилось все больше.
И наконец, поперек их пути, поблескивая на солнце, поперек их пути, пролег поток, виляющий течением по дну широкой долины с пологими склонами.
На дне этого потока, были видны приглаженные, шевелящиеся стебли прошлогодней высокой травы.
Перепрыгивая самое глубокое место, Алексей набрал воды в правый сапог, но только смеялся, и повторял:
- Здесь уже недалеко, и я тебя Васильев приведу на классное место, на поляну, где тепло, даже ночью.
Васильев хмыкал, смеялся в ответ, реагируя на хорошее настроение Алексея, которое передалось и ему.
Вскоре действительно вышли на большую, чистую поляну с пробивающейся кое-где зеленой травкой из-под старой и серой.
На краю этой солнечной поляны, под мохнатой, разлапистой елью, увидели большое кострище.
- Я здесь недавно ночевал - коротко сказал Алексей, но Васильев развил тему:
- Видел, видел, как тебя с руки кормила бутербродом, длинноногая брюнетка! Алексей улыбнулся, но промолчал.
"Откуда он узнал - мелькнул в голове вопрос. - Может быть, действительно видел, а может, кто из его знакомых видел, как мы с Натальей, прошлый раз в город ехали.
Ему было все равно, знает или нет Васильев о Наталье, но на всякий случай Алексей строгим голосом сказал:
- Ты, Васильев, мутить мути, но помалкивай. У меня и так неприятностей через край"
Васильеву хотелось послушать рассказ Алексея о молодой, красивой любовнице, но он вместе понимал, что если, если не остановиться, то Алексей рассердится, а портить отношения с ним Васильеву не хотелось.
"Хоть он для меня и не понятен, но мужик он неплохой, и охотник интересный, а главное есть кому рассказать о добычливых или неудачных охотах, о лесных переживаниях, Хоть он и интеллигент, но лес понимает, и слушать умеет".
Думая об этом, Васильев собирал сухие дрова для костра, поправлял лежанку из еловых лап...
Алексей развел костер, принес воды, поставил котелок на костер и потом, поудобней устроившись на лежанке, задумчиво засмотрелся на солнечный закат.
- А ведь пора на подслух - вдруг, словно очнувшись от дум, произнес он и Васильев в нетерпении произнес:
- Давно пора.
Наскоро попив чайку и закусив домашней Васильевской снедью, охотники торопясь, но чутко прислушиваясь к лесному весеннему шуму, пошли к току...
По упавшему, полусгнившему бревну перешли очередной ручей, потом чуть поднялись молодым ельником в горочку, и выйдя на широкую просеку - дорогу, проложенную среди крупного сосняка, первый раз остановились послушать...
Здесь, два года назад, ранней, жаркой весной из кустов вылетел крупный угольно-блестящий глухарь. Алексей тогда вскинул ружье, проводил птицу стволом... и не стал стрелять. Потом долго осматривал место откуда слетел глухарь, ходил под соснами глядя на землю и наконец, у крупной, с шапкой хвои на вершине сосны, увидел глухариные палочки помета, словно рассыпанные по мху и старой хвое.
- Да, да - повторял он тогда улыбаясь - здесь может быть ток.
Много временит с той поры прошло но Алексей помнил все очень хорошо...
Вот и сейчас Алексей и Юра остановились на дороге, чуть отошли друг от друга и стали слушать...
Солнце садилось за лесом, острыми золотыми лучами пробиваясь сквозь стволы и ветки. Сумерки были ещё далеко, но прохладные тени уже укрыли землю под ногами охотников и в вечерней тишине, отчетливо стали слышны далекие и близкие звуки: шум внезапно налетевшего на сосны порыва ветра, гул машинного мотора с далекой трассу, чуть различимый лай собаки из деревни, стоящей на берегу реки километрах в трех от этого места.
...Прошли немного вперед и по знаку Алексея сели подальше друг от друга, чтобы шевеление и дыхание не мешали слушать...
Запахи влажной земли, прелого перегнившего листа, молодой травы и березовых почек, смешавшись, создали запаховый коктейль так знакомый Алексею по прежним весенним походам и охотам.
...Большая таежная птицы неслышно подлетев, с хлопаньем крыльев села на дерево, где-то впереди, в глубине леса. Приятели переглянулись, жестами показывая направление посадки. Подождали еще...
Алексей, казалось на какое-то время задремал, отключился, ушел в недавние воспоминания...
...Сюда, на ток, они собрались быстро. Наталья набрала продуктов, сложила все в красивый рюкзак и только по строгому настоянию Алексея, сверху положила резиновые сапоги: в городе уже давно было сухо и даже пыльно.
На Московском вокзале, несмотря на ранний час, народ стоял толпами, ожидая субботних электричек. Алексей, оставив Наташу возле рюкзаков, сходил в станционный буфет, купил бутылку вина и пару горячих пирогов, у румяной толстой лотошницы.
Пироги съели быстро, по молодому веселясь и проглатывая ещё теплые куски, почти не жуя.
В электричке, несмотря на обилие пассажиров на перроне, было просторно и Алексей с Натальей заняли место у окна. Сидя друг против друга, поговорили, а потом, редко выезжавшая из города Наталья, засмотрелась в окно на проскакивающие мимо, под гулкий перестук колес, полустанки. Алексей читал спортивную газету.
В Тосно, пересели на автобус и Наталья, еще успела купить горячий хрустящий батон хлеба в киоске. Выехали за поселок, и увидели, что в лесу полным полно снега и только на южных склонах пригорков и солнцепеках, из замороженной земли торчало прошлогодняя сухая, серая трава.
Через полчаса езды, Алексей попросил водителя автобуса остановиться напротив лесной дороги, впадающей в шоссе. Вышли, автобус в мгновение исчез за горкой, и Алексей с Натальей остались одни, окунувшись в тишине холодного, ясного дня...
...Солнце скрылось за лесом, похолодало. Васильев все чаще поглядывал в сторону сидящего Алексея, но тот молчал и не двигался. Ветер стих и прозрачная, хрупкая синеватая тишина обступила охотников.
"Что он там заснул?" - беспокоился Васильев, но терпел, понимал, что сегодня главный здесь Алексей.
"Надо ждать пока не позовет, а то подумает, что я нетерпелив" - ворчал Юра про себя.
-Скоро темно станет, а нам еще эти мокрые долинки по чаще надо переходить. Еще воды наберешь в сапоги".
Он в сотый раз оглядел темную стену леса, поерзал, чувствуя влагу под собой и затих.
А Алексей вспоминал...
...Солнце хрустально-чистое светило на подмерзшую за ночь землю, и было холодно так, что очень захотелось есть и они, чуть отойдя от трассы, сели под крупной сосной на оттаявший, без снега островок и позавтракали.
Наташа проворно, как опытная хозяйка знающая где, что у нее лежит, достала буханку свежего хлеба, масло, колбасу, салат, сделала бутерброды, разлила горячий, парящий чай из термоса, в ярко-красные пластмассовые кружки.
Алексей сидел, улыбался и радостно ждал. Он так привык все делать сам, для себя, что момент, когда его угощали казался ему праздником. И он боявшийся высоких слов и абстрактных понятий, вдруг ощутил себя счастливым, как бывают очень редко счастливы одинокие люди.
Наташе это тоже нравилось: и молчаливое одобрение Алексея и ясное приветливое утро, а даже лес в утренней полудреме, как ей казалось прислушивающийся, приглядывающийся к ним.
После завтрака, Наташа убрав свертки и сверточки с продуктами в рюкзак, достала сапоги, толстые шерстяные носки, обулась, поднявшись потопала ножками примерясь к ходьбе по снегу.
Потом, о чем то весело разговаривая, они пошли вперед по заснеженной петляющей в молодом осиннике, лесной дороге. Алексей шел первым, Наташа ступая в его глубокие следы, за ним...
...Алексей вдруг словно проснулся...
Глубокие сумерки опустились на лес, сделав его неприветливым, почти враждебным. Васильев хрустя ветками, подошел и полушепотом, недовольно спросил.
- Ну что, пойдем?
Алексей встал, поправил одежду, взял ружье стоящее за деревом и медленно пошел в сторону ночевки, запоздало прослушивая округу.
Было тихо... Над просекой еще виден был кусочек потемневшего неба и немного неловко, заполняя возникшую паузу, он спросил:
- Ну, что ты слышал?
Васильев недовольно помолчал.
- Слышал, как глухарь иногда возился там, на сосне - он неопределенно махнул рукой назад.
- А ты?
- Я тоже - коротко ответил Алексей, и словно оправдываясь, начал болтать:
- Эх! Сейчас придем на бивак, разведем большой костер, поставим чай, но в начале выпьем водочки, закусим!
Он невольно сглотнул слюну, сделал паузу и продолжил:
- А потом горячий чай, запах дыма, и звезды над поляной...
- Эх!! - завершил он, и осторожно ступая перешел темный, заросший молодым ельником ручей, журчащий где-то рядом, под зарослями кустов и подушкой мха.
Пока шли - разогрелись. Лес уже не казался таким сумрачным и выйдя на поляну они увидели звезды, чуть проступившие на черно-синем небе. Одинокая ель, посреди, настороженно ожидала их прихода, охраняя покой леса.
Развели большой костер. Взметнувшееся пламя отодвинуло настороженную тьму до границ поляны.
Васильев, покопавшись в своем рюкзаке, достал бутылку с самогоном, куски лосиного мяса завернутого в промасленную бумагу, головку остро пахнущего лука, соль. Алексей, в это время, сходил с котелками к невидимому ручью, спрятавшемуся под черными тенями деревьев, принес воды и поставил кипятить воду для чая.
Васильев по-хозяйски порез хлеб, лук, мясо, сдувая со дна кружек не существовавшую пыль поставил их на кусок полиэтилена заменяющего скатерть и булькая, разлил из бутылки.
Алексей, поблескивая глазами отражающими пламя и добродушно улыбаясь, устроился рядом - сел, поджав под себя ноги.
- Сколько таких ночей - начал он мечтательно вглядываясь в стену деревьев под черным провалом неба - я провел в лесах.
Помолчал, взял кружку, затаив дыхание, отвернулся от дыма, продышался. Посмотрел на серьезного Васильева.
- Чаще один. Редко вот так вдвоем, втроем - он снова покрутил головой.
- Ну что Васильев, выпьем за удачу и за эту лесную красоту, лучше которой нет ничего.
Алексей протянул кружку, Васильев, чуть улыбнувшись, поднес свою. Неслышно чокнулись, крякая выпили и стали торопясь закусывать.
- Один раз я догонял своих братцев в лесу - продолжил разговор Алексей.
- Они за день до меня ушли в знакомое зимовье, на берегу далекой таежной речки. Идя туда, я на подходе случайно встретил старшего брата с его собакой. Постояли, поговорили, и от него так пахло перегаром, что я чуть не задохнулся. Я спросил, что они пили, а братец удивился и говорит, что ничего, только луку, с вечера еще, наелись... Алексей засмеялся, дожевывая кусочек луковицы, а Васильев подтвердил:
- Это нормально.
Алексей, уже сам разлил еще по одной и провозгласил: "
- За всех, кто вот так же по всей России сейчас сидят у весенних костров в ожидании утра. Чтобы им было так же хорошо, как нам.
И выпил содержимое, опрокинул кружку в рот одним махом.
- Это так - согласился Васильев, и морщась тоже выпил.
Алексей рвал крепкими зубами вкусное мясо чуть пахнущее чесноком и предложил:
- Ну расскажи, как ты этого лося добыл.
Васильев, сдерживая удовольствие, разлил крепко заваренный горячий чай, делая паузу, подложил сушняка в костер, поудобней устроился на еловом лапнике, пахнущем еловой чащей и охотой.
Алексей ждал, громко прихлебывая обжигающий и дожевывая мясо.
- Ты помнишь, я в конце зимы ездил к матери, дрова готовить. Дров мы напили и накололи, и тогда я, в предпоследний уже день, все-таки выскочил в лесок с Волгой.
- Она засиделась на цепи, да и мне хотелось пробежаться, зверя посмотреть... Васильев пил чай не спеша, делая паузы в рассказе, заедал его пряником.
- Только кончились поля - ты помнишь, где мы дрова готовили с Колькой? Алексей кивнул, припоминая заснеженный лиственный лес, молодой осинник в речной низкой пойме, поляны, чащи, болотистую дорогу извилисто бегущую вдоль берега медленной речки.
- Только я вышел на полянку, смотрю, Волга моя что-то услышала и кинулась в осинник. Я тоже насторожился. Пошел потише. Только дорога завернула с поляны в лесок, слышу Волга где-то гамкнула. Я остановился...
- Ну, ну - блестя глазами, торопил его продолжать Алексей.
- Слышу, вдруг кто-то ломится в чаще от меня наискосок. Я побежал. Думаю перехвачу его, на дороге, чтобы лучше было стрелять. Только выскочил из-за угла и вижу, он черный и большой уже почти в чаще, а за ним, чуть сбоку Волга, старается, ко мне хочет заворотить. Я встал, ружье вскинул, приложился и бабахнул. А бык уже почти в чаще. Там метров сорок было между нами...
Васильев снова сделал паузу, довольно улыбаясь, посмотрел на встревоженного Алексея.
...Ночь опустилась на лес. Костер потрескивал, отсветы пламени метались по поляне, то приближая границу тьмы, то отступая. Кормящийся лось, услышав треск костра на поляне, подошел к краю леса, увидел сквозь стволы алеющее пламя, темные фигурки людей, втянул подвижными ноздрями запах дыма, и рысью, задевая копытами валежник убежал в ельник.
- Лось, словно растворился, пропал, после выстрела - продолжил Васильев.
- Я думал промазал - счастливо вздохнул Васильев. Пошел туда, и вдруг вижу из кочек хвост Волги виляет. У меня сердце екнуло. Я побежал и вижу: Волга рвет черного быка за глотку, а тот лежит не шелохнется...
Васильев, отвернув голову от дыма, прислушался, вглядываясь в неподвижный молчащий лес.
- Я тогда к обеду управился, разделал бычка. Молодой был еще, года два-три всего. Потом вернулся в деревню, и Колю нашел. Мы в тот же день его и вывезли на тракторе... Он вздохнул, отхлебнул остывший чай.
- Так тоже бывает. Только выйдешь, бац и готово. А бывает целый день гоняешь, и видишь несколько раз, но стрелять нельзя - далеко. И Волга устанет, к вечеру уже и бросит. А ты домой, усталый и злой, ни с чем...
Васильев потер сонные глаза.
- Они ведь тоже в лесу-то не привязанные - заключил Юра, и вздохнул...
Пока допивали чай, пока разговаривал, время подошло к полуночи.
Звезды россыпью блестели на далеком небе, похолодало и казалось, лес задремал ненадолго. Васильев встал, отошел от костра в тень ели, постоял, послушал, вглядываясь в недвижимую тьму. Возвратясь к костру, позевал, сдвинул лапник подстилки поплотнее, лег на бок, укрылся суконной курткой с головой и почти тотчас же заснул.
Алексей казалось тоже задремал, но какой-то посторонний звук отвлек его внимание, он посмотрел на спящего Юру, поднялся на ноги, отошел от костра, долго слушал, потом вернулся, поправил костер и стал вспоминать...
...Пришли тогда на эту поляну к полудню.
Солнце поднялось высоко, обогрело лес, размочило подмерзший за ночь снег на оттаявших прогалинах, кое-где порхали белые и ярко красные бабочки, присаживаясь на сухие былинки, настороженно поводя бархатистыми крылышками.
Середина поляны уже освободилась от снега и под елью было относительно сухо, хотя земля повсюду была еще влажной и сквозь пожухлую прошлогоднюю траву, прибитую снегом и морозами к земле, сочилась влага.
Разведя костер, Алексей стал готовить лежанку для ночевки под елью, а Наташа готовила обед. Алексей, острым охотничьим ножом, срезал толстые длинные ветки ели над костром и раскладывая тут же, рядом со стволом, а наложив толстый слой, он стал резать молодые веточки с яркой, зеленой хвоей и складывая их сверху.
Наташа сварила суп с картошкой, луком и тушенкой и к тому времени лежанка под деревом была почти готова, толстый слой хвойных веток отделял сидящих и лежащих на подстилке от влажной, мерзлой еще земле.
Попробовали есть у костра, но поднялся ветер и дым, мешая смотреть, есть, дышать.
Перешли обедать почти на середину поляны, на обсохший бугорок.
Расстелили большой кусок полиэтилена, подложили под себя куртки, разложили съестные припасы и сами прилегли. Наташа наделала бутербродов с сыром и яйцом. Наконец все было готово. Алексей открыл бутылку вина, разлил по кружкам, и не смог удержаться, чтобы не сказать несколько слов. -
- Давай выпьем за тебя Наташа!
Она тотчас возразила.
- За нас!
На что он ответил:
- Нет, нет. Вначале за тебя. Ты для меня как солнце.
Она смущенно потупилась. А Алексей, подыскивая слова, сделал паузу.
- Ведь я уже начал думать, что я неудачник, никому не нужный человек. И вот появилась ты и я вдруг понял, что несмотря ни на что, тоже могу быть счастлив. Глядя на тебя я спрашиваю, почему мне так повезло и не нахожу ответа. Однако я понимаю, что все-таки моя прежняя жизнь готовила меня к встрече с тобой. Хотя встретив тебя, я конечно, никогда не мог даже подумать, что мы когда-нибудь будем близки.
В этом для меня и есть главная тайна и очарование жизни. Ведь никто не знает когда и где мы встретим человека, который нас сделает счастливым - он помолчал и подумав, все-таки произнес - или несчастным.
- Давай выпьем за эту тайну, благодаря которой ты появилась в моей жизни. За тебя - завершил он, закругляя словесную импровизацию.
Выпили и стали есть. Алексей хвалил суп, хвалил бутерброды, хвалил погоду. Солнце поднялось в зенит, воздух нагрелся, деревья, трава, земля немного оттаяли и на солнцепеке зажужжали мушки и мошки. Снег увлажнившись, шуршал, слоями опадая и уплотняясь пропитанный влагой.
Зазвенели капельки, капли, превращаясь в ручейки, которые стали сливаться в ручьи. Вода от растаявшего снега, неудержимо устремилась вниз по ложбинкам и долинкам, к рекам, а те, в свою очередь, вспухая от избытка воды, ломали лед, выходили из берегов заливая поймочки, поймы и приречные луга.
Все сдвинулось, полилось, наполняясь и пополняясь.
В этой весенней круговерти, Алексей и Наташа оказались, словно на необитаемом острове...
Алексей через время разлил вино еще раз. И Наташа коротко прорекла:
- За нас! - и Алексей повторил как эхо непривычно короткое:
- За нас!
...Васильев заворочался и Алексей, отвлекшись на время от воспоминаний, поправил огонь. Ночь незаметно подбиралась к рассвету.
Большая Медведица, вращаясь вокруг Полярной звезды, опрокинула ковш.
"Часа два до рассвета осталось - определил Алексей и стал подогревать чай. - Завтра высплюсь - думал он, прилаживая котелок с чаем над огнем.
- Уже встаем? - вдруг пробормотал Васильев, заворочавшись.
- Спи еще, я разбужу - ответил Алексей, и Васильев тут же заснул вновь.
Кругом стеной стоял лес и небо над ним чуть посветлело, звезды стали менее яркими. Алексей сел прислонившись к стволу спиной, и подумал:
"Ведь всего три недели назад мы были с Наташей здесь вместе, и тогда я был по настоящему счастлив, как бываешь, счастлив в начале любви, еще не ведая будущих разочарований или сомнений"...
...Обедали долго. Наташа рассказывала о своих студенческих годах, о стройотряде, о свих поклонниках, о тех, кто ей нравился. Алексей слушал с интересом, допивая сладкий чай с ее домашним малиновым вареньем...
Потом убрав остатки обеда в рюкзаки, легли рядом под слепящим полуденным солнцем, одни в округе, в лесу, во вселенной. Почти случайно, как во сне, его рука легла ей на бедро и Наталья заметно вздрогнула. Рука медленно поднялась по бедру до талии, нашли цель между джинсами и футболкой и пальцы коснулись ее гладкой, прохладной кожи на девичьем втянутом животе.
Алексей услышал стук своего сердца, заметил, как она тоже часто задышала в ответ на его прикосновения...
Поляна купалась в солнечных лучах. Осинки и березки, растущие на месте когда-то стоявшей посредине леса заимки, обогрелись, расправили веточки, с набухшими почками. Снизу из оврага явственно доносился шум бегущей воды.
Тень от высокой сосны, подобно часовой стрелке, незаметно для глаз, повернула на северо-восток, и солнце стало опускаться к горизонту...
Потом пили чай, и Наташа внимательно смотрела на Алексея, который допивал чай медленно, глядя рассеянно по сторонам, думал о том повезет им или нет в этот раз.
Она переводила глаза с широкой выпуклой груди, на сильную мускулистую шею, на черные густые волосы, на прямой нос, серые глаза, прищуренные от солнца.
Она старалась запомнить и этот день, и его отсутствующий взгляд, и спокойное приятное лицо человека, прожившего уже много лет в этой дружелюбной сосредоточенности, иногда взрывающейся вспышками гнева и даже жестокости...
"Как только я его увидела в первый раз, у меня сердце упало. Я совсем девчонка была, но и тогда почувствовала: с таким, наверное можно всю жизнь рядом быть, такой он сильный, спокойно решительный...
А он тогда внимания на меня не обратил: поздоровался, улыбнулся дружелюбно и забыл...
А когда я узнала, что он женат, то сильно огорчилась, но потом как-то все само собой получилось. Его полу насмешливость сменилась уважительным приятельством. Помню, как он мне мороженное принес в жаркий день, на спортивном празднике, на стадионе. И сделал это так легко и привычно, будто мы с ним уже очень близки. Меня это тогда просто сразило. Значит, он меня тоже отличает?!
...Вдруг через поляну, хлопая крыльями пролетели две черные с белым подхвостьем, птицы, и сели в кустах на фоне темно-зеленого сосняка. Алексей вздрогнул, сделал жест, приложив палец к губам: "Тише!" - и бесшумно, потянулся к ружью, лежащему под рюкзаком.
_ Нет, нет, не надо! - сказала Наташа и задержала руку Алексея". Он посмотрел на нее внимательно и сказал:
- Хорошо, но ведь они так хорошо сидят. А потом объяснил: - Наверное, дым от костра заметили и прилетели посмотреть.
И действительно, тетерева увидев и услышав людей, насторожились и вскоре взлетев, через секунду исчезли из виду, скрывшись в глубине леса.
- Извини, но я не люблю, когда животных убивают - сказала она и погладила мою руку.
- Все нормально - улыбнувшись ответил он, поднялся, подбросил дров в костер, поставил подогревать котелок с чаем.
Потом, когда пили чай, Алексей стал объяснять Наташе суть и смысл охоты: - Человек рожден охотником и я думал, что человек больше конечно - хищник, поэтому ест мясо. А становясь охотником, всего лишь вспоминает в себе свою извечную страсть и занятие - охоту.
Алексей сделал паузу, потер начинающую отрастать на щеках, жесткую щетину, зевнул. Наташа слушала его внимательно.
- Ведь человек еще 3-4 тысячи лет назад был охотником и если верить ученым, то занимался этим, как минимум 500 тысяч лет до того. У него было копье с каменным наконечником, нож из камня, а потом и стрелы с каменными наконечниками. Был и есть такой камень - флинт. Он на сколе очень острый и очень крепкий, так что можно порезаться, как бритвой. Вот его-то древние охотники и использовали задолго до того, как появился металл...
Алексей мечтательно вглядывался в дымку испарений, поднимавшихся от нагретой солнцем земли, словно силился увидеть там прошлое.
- А последние три-четыре тысячи лет, человек непрерывно воевал. Алексей улыбнулся:
- Может потому воевал, что меньше стал охотиться. И вот я думаю, что нынешняя преступность, все эти страшные насилия, убийства и даже войны, происходят оттого, что в человеке сидит по-прежнему этот охотник. И этот охотник со временем никуда в человеке не делся. И вот, потому что сейчас модно стало жалеть животных и презирать человека, он, этот "внутренний демон охоты", выскакивает иногда из человека, а насилие и кровь по отношению человека к человеку, происходит именно поэтому...
Алексей огляделся, и закончил:
- Христианство понимало это особенность человека и потому, Иисус говорил: "Возлюби ближнего, как себя самого..."
- А сейчас любят собак, кошек, хомяков, крыс, - но человека, который живет рядом, они, эти любители животных презирают или даже ненавидят!
Он помолчал...
- Я думаю охота, это сегодня средство направить зло и насилие, сидящее в человеке, в приемлемое для общества русло. Человек переживает охотничью страсть как этап своего становления. И Торо, и Толстой, и Тургенев, и много, много других людей прожили эту страсть и стали вегетарианцами, и даже непротивленцами злу насилием...
Алексей взял сухую веточку, улыбнулся и сломал ее сильными руками.
- А сейчас люди охотятся друг на друга и это отвратительно. Если бы они были людоедами, то я бы их понял - засмеялся он.
- Но просто так убивать - это проявления чистейшего зла и потому неприемлемо!
Наташа, все это время молчала и глядя на линию горизонта, где заходящее солнце медленно садилось на края леса, думала о своём.
Она не понимала взволнованности Алексея, но вместе с тем, сознавала, что его тревожат наступившие времена, когда бандиты убивали не только друг друга, но и прохожих, ни в чем неповинных людей.
И её любимый, старался найти выход из создавшегося в стране положения...
Солнце ещё чуть опустилось к горизонту и тот, о ком она постоянно думала все последнее время, улыбаясь погладил Наташу по спине.
- А нам уже пора...
...Алексей проснулся внезапно, как и заснул. Было темно, костер прогорел и дым легкими струйками, растекался над землей. Налетевший порыв ветра зашумел еловой хвоей над головой и Алексей, приглядевшись вдруг увидел границу леса и неба, на дальнем краю поляны.
"Проспали..." - вскинулся он и раздувая костер поставил котелок с вчерашними остатками чая.
- Васильев - просыпайся - громко сказал он и дернул друга за ногу.
Васильев зевая поднялся, потер лицо, сходил за ель в темноту, возвратившись, зевая во весь рот налил себе горького чаю, хлебнул несколько раз, и выплеснул.
- Есть будешь? - спросил Алексей, но Юра покачал головой:
- Потом, сейчас не хочется.
- Ну, тогда пошли - Алексей одел теплую куртку, кинул ружье на плечо и пошел первым. Васильев следовал за ним и входя в лес оглянулся: маленькое пламя, над маленьким костерком, светило им вслед из серой тьмы...
- Надо было залить - сожалея о не сделанном подумал Васильев, и, попав между кочками, на полсапога провалился в глубокую лужу.
- Не дай бог наберу в сапог, потом все утро придется хлюпать - ворчал он, поспевая за Алексеем, который шел быстро и уверенно.
На перекрестке просек, остановились и сдерживая разгоряченное дыхание, недолго послушали настороженную лесную тишину...
Сквозь шепот сосен под утренним ветерком, из чащи тонко пропела первая утренняя птичка, а где-то далеко простучал дятел.
- Опаздываем - прошептал недовольно Алексей, и они, уже не торопясь, оглядываясь и прислушиваясь, пошли вглубь темного леса, хлюпая сапогами в залитом водой мху.
Алексей на ходу подумал, что недаром глухарей в европейской части России называли мошниками. Тут, если глухой лес, то обязательно, в низине где сыро, растет мох.
Пройдя шагов двести, остановились на закрайке большой лужи, блестевшей темной водой поверх мха. Стали слушать.
Птицы то тут, то там пищали, свистели, стучали свои первые утренние песни. Сердито протрещал дрозд-рябинник, и ему издалека ответил другой.
- Какой гвалт поднялся - с досадой подумал Алексей, и вдруг, как это всегда бывает в этом набирающем силу утреннем шуме, услышал глухаря.
- Тэ-ке, тэ-ке - донеслось из светлеющей тьмы, и вслед, словно обвал, тишина, а потом еще тэ-е, тэ-ке, и вновь пауза.
Молча, Алексей показал рукой направление и Васильев покачал головой утвердительно.
Чуть погодя, на месте паузы, Алексей различил точение, и так четко и понятно было все это, что Алексей подумал: - Как мы раньше не слышали?
Но глухарь был далеко и Алексей, не скрываясь подошел к Васильеву и вполголоса проговорил:
- Поскакали! Он там - и указал направление.
Васильев вновь покачал головой, поддакивая, но непонятно было слышит он или нет.
- Я первый" - на всякий случай проговорил Алексей.
- Делай два-три прыжка под песню, а потом слушай и снова под песню - два-три... Он решительно шагнул в лужу, делая первые большие шаги...
Кровь заходила ходуном в теле, сердце застучало, и стало жарко. Алексей почти не слышал скачущего позади Васильева. Он все внимание сосредоточил на глухариной песне.
Только хопошо рассслышав точение он, сильно отталкиваясь делал первый прыжок, потом второй, а если успевал, то и третий, и после, замирал стоя на широко поставленных ногах.