Максим шёл за отцом, стараясь не отставать и ступать след в след. Так легче идти, и меньше скользишь на крутом склоне...
Спустились в неширокую, захламлённую валежником и упавшими в ветролом стволами, долинку, которая в этом месте плавно поворачивала вправо, и под маряной, не круто поднималась вверх, огибая большое открытое пространств на склоне. Зверь зимой по низине ходил редко, а держался на гриве, спускаясь на кормёжку в вершины распадков. Там, наверху, было просторнее, виднее и легче убегать, если вдруг человек или волки побеспокоят.
И в этот раз пара изюбрей-маток лежала недалеко друг от друга в заросшем подростом сосняке, почти на гребне. Они по очереди дремали, изредка поднимая голову и прислушиваясь. Стоял яркий солнечный день, с морозным синим неблестящим солнцем и лёгкими облачками на горизонте.
Белый кристаллический снег казалось дымился, отражая солнечные лучи, и над дальним каменным останцем поднималось марево испарений. Та оленуха, что постарше, услышав какие-то шорохи на склоне, среди мелкого ельника, насторожилась и различила вскоре мерные шаги человека. Несколько раз под его ногами хрустнула под снегом ветка, и старшая матка вскочила, замерла, вглядываясь в тень неширокого распадка. Младшая тоже поднялась, и насторожившись, переступила несколько раз в нетерпении высокими стройными ногами...
Матки тронулись с места медленно, то и дело взглядывая под склон. Старшая, выдвинувшись вперёд, пошла по гребню вверх, чуть заворачивая в сторону склона, младшая следовала за ней.
...Максим постоял, подождал, пока отец скрылся за заснеженными елями в распадке, и потом, не торопясь, пошёл вдоль склона, часто останавливаясь и прислушиваясь. В одном месте, он вышел на небольшую полянку, поросшую торчащей сквозь снег бурой, прошлогодней травой и высохшей медвежьей дудкой. Посередине открытого пространства, рос черёмуховый куст с тёмными длинными ветками, перечёркивающими белую поверхность снежного поля.
В кусте, вдруг спокойно и деловито запела маленькая зеленовато-серая птичка. "Интересно, - подумал Максим, - где она ночует? Кругом снег, ночью сильные морозы. И как ей не холодно?
Птичка слетела с куста, перепорхнула на сосну, и сев повыше, на солнце, снова запела. - А ведь тоже кому-то сигнал подаёт. Человек разговаривает, собака лает, а птичка поёт. У каждого свой язык".
Изюбры, втыкая в снег острые копыта, как копья, прошли сквозь пушистый ельник, выйдя на склон, остановились и замерли, слушая и принюхиваясь. Струйки пара вырывались из их ноздрей, высвечивались на солнце и таяли в синеватом воздухе.
Сзади, человек уже шёл по их следам...
Он вышел на вчерашние следы неожиданно - вначале увидел длинные бороздки - следы старшей оленухи, потом к ней присоединился след младшей...
Гена подобрался, стал внимательней, двигался осторожно. Дойдя до лёжек, он подробно осмотрел почти круглые вмятины - проталины, определил, что это две матки. После, забирая чуть влево обходя следы чуть выше по склону, стал двигаться параллельно им, держа следы в поле зрения. Он, как бы загонял зверей вправо и вниз... Метров через двести, Гена понял, что матки уходят под гору, и порадовался: "Там где-то Максим идёт" - предположил он.
...Время шло...
Солнце двигалось по дуге, и тень горы накрывала долину, превращая снег из искристо-белого в синевато-пушистый.
Максим остановился, долго всматривался в еловые заросли, зелёной полоской протянувшиеся вдоль склона. Вдруг, чуть позади, на склоне с ели упал большой ком снега, а немного погодя, уже в другом месте раздался треск веток. Максим замер, и увидел, как широко и высоко прыгая, тёмно-коричневый зверь на махах мчится прямо в его сторону.
Охотник укрылся за толстым стволом и, удерживая прерывистое дыхание, приготовился - снял оружие с предохранителя...
Вслед за первым оленем, метрах в двадцати за ним, из чащи выскочил второй. "Ого - тут сразу два оленя! Не промазать бы!".
Первый изюбрь в считанные секунды оказался почти рядом...
В тишине, пугающе грянул выстрел: бам-м-м и сразу второй - бам-м.
Матка не смогла остановиться сразу. Её передние ноги подогнулись, она, падая, зарылась в снег и, ударившись шеей о толстую осину, перевернулась на бок и замерла. Вторая матка, тормозя левой парой ног, оставляя глубокие следы, двигалась по дуге на виду у Максима.
Вскинув винтовку вновь, охотник чуть повёл стволом и выстрелил ещё два раз: бам - м, бам - м... Пуля с треском ударила во что-то твёрдое. Олень продолжал бежать, но уже не было натуральной лёгкости в его побежке, немного изменилось его поведении.
Зверь стал как-то проваливаться вперёд в каждом прыжке, касаясь головой снега. Поднявшись по склону, отбежав от стоящего охотника, метров на тридцать, олень вдруг остановился, в осиннике.
Дрожа от волнения Максим выцелил грудь зверя виднеющуюся в прогале кустов и деревьев, и только хотел нажать на спуск, как олень пошатнулся и упал. Максим видел, что зверь двигается, там, в чаще, пытаясь подняться.
Он кинулся бегом вверх по склону большими прыжками через глубокий снег, выбежал на прямой выстрел, остановился, выцелил лопатку лежащего оленя и выстрелил. Бам-м!..
Звук отразился от противоположного склона зеркально, но, слабо повторяясь в вершинах ближних распадков - бам, бам... И затих.
Гена внезапно, со дна долины услышал выстрелы.
- Раз, два, - считал он, потом, не дождавшись продолжения, ускорил шаги. Он осторожничал, зная, что олени могут выскочить навстречу. Вдруг вновь грохнуло: Бам! Бам! и после недлинной паузы: бам-м-м - уже чуть ближе.
"Добил!" - догадался Гена и напрямик пошёл вниз, сгребая ногами снег по ходу движения. В долинке было немного темновато, и он, не сразу заметил лежащего, коричневого изюбря, зарывшегося глубоко в снег. "Один" - констатировал охотник и вдруг услышал откуда-то сверху:
- Папа! Я здесь, - и подняв голову, увидел среди осиновых стволов маленькую фигуру сына, машущего правой рукой. Было тихо, и потому отчётливо прозвучал его голос:
- Тут ещё один лежит.
Гена снял варежку, потрогал оленя, погладил короткий мех на ушах, перевернул голову на другой бок, удивившись её тяжести, и подумал: "Какие олени всё-таки крупные звери". Потом стал подниматься к сыну. Максим не мог удержать улыбки, погладил щетину на щеке, порадовался.
- Ну вот. Теперь мяса дома не пол зимы хватит.
Он на мгновение вспомнил, жену, дочку Анюту и совсем ещё ползунка-сына Ваньку.
- Не надо будет на рынки ездить, выбирать мясо. Оленина - самое лучшее мясо в лесу: сытное, чистое, вкусное. А тут матки. Мясо мягкое, - он ещё шире улыбнулся, когда отец сдержанно похвалил:
- Молодец! - и потом спросил, - как ты их?
- Я смотрю, выскакивают один, а потом второй. И прямо на меня. Даже не по себе стало. Думал, стопчут.
Максим засмеялся: - Я первую, навстречу, пару раз стрелил, так что она почти к моим ногам упала. А вторая глаза выкатила и заворачивает, заворачивает от меня, - рассказывал Максим, переживая всё заново. - Я стволом веду, а до неё метров двадцать, двадцать пять. Только повернулась чуть в угон, я её - бац, бац - а они скачет в склон. Я тут чуть не бросился бегом её догонять... А она поднялась сюда, стала за деревья, а потом упала, и подняться старается. Я выбежал на прямой выстрел, - бац! - и готово.
Максим рассказывал быстро, громко. Отец слушал, разглядывая вторую матку.
- Я подошёл, осмотрелся и вдруг понял, что у неё нога пулей перебита, болтается почти на коже. Тут я понял, почему она на прыжках зарывалась, и почему подняться не могла, лёжа ворочалась.
Гена всё внимательно осмотрел, потом выпрямился, вздохнул, предчувствуя трудную, но приятную работу.
- Ну что, разделывать будем? - спросил он сына и первый разу улыбнулся... Солнце, спряталось за гребнем, но ещё ярко освещало противоположный склон, на котором пушистые сосны, охристо проблескивая стволами, зеленели хвоей на вершинах, словно плыли в предвечерней синеве по яркому небу.
А здесь, в сивере, было прохладно, темновато и пахло палой хвоей.
Сволокли вторую матку вниз, поближе к первой. Разожгли костёр, набрав вымороженных коряг и сухих сосновых веток. Каждый начал разделывать своего зверя, и Максим в этой работе почти не отставал от отца. Сняли шкуры, выпотрошили, разделали тушу на куски, удобные в переноске. Отрезали по большому куску мякоти с задних ног, и отделили печень. Остальное укрыли шкурами, завернув и прикрыв мясо сверху.
В сумерках пошли в зимовье, до которого было километра полтора...
Неожиданно, вернулась усталость за весь наполненный ходьбой, волнениями добывания и разделкой, день. Максим шёл за отцом, и непрестанно зевал. Словно не спал несколько ночей. Гена, слыша эти зевки, подумал: "Это от волнения пережитого... Вряд ли он сможет сегодня заснуть, до полуночи..."
Дойдя до избушки, сбросили рюкзаки, под навес, быстро растопили печь, достали из-под крыши сковороду, подогрели воду, не успевшую за день замёрзнуть в ведре. Помыли мясо и печень, порезали на кубики, и, бросив на сковородку жир, положили мясо и печень на шипящую поверхность и накрыли крышкой.
Потом, выйдя на воздух, вымыли руки и лица, поливая друг другу из кружки. К этому времени наступила долгая, морозная зимняя ночь...
Небо потемнело, отодвинулось, и появились первые россыпи серебристых звёздочек. Где-то внизу, в пади, влажная кора на осине промёрзла насквозь и громко щёлкнула, отдаваясь эхом в вершине пади...
И вновь, в округе наступила холодная, почти обморочная тишина...
... В вершине за хребтом, у незамерзающего ручейка, поднялся из лёжки голенастый, чёрный, крупный лось. Он вышел в мелкий сосняк и стал, стуча "долотами" передних зубов, обламывать и жевать осиновые вершинки. Откуда-то из-за горы раздался заунывный волчий вой. Лось поднял голову, насторожился, вслушиваясь, а потом, убедившись, что это очень далеко, продолжил трапезу...
... В зимовье было жарко натоплено, ароматно пахло сочным жареным мясом, на подоконнике горела свеча, отражаясь в запотевшем стекле. В печи, потрескивая догорали дрова чуть искрясь, бросая всполохи света на пол и противоположную стену. Охотники сидели за столиком в углу, и алюминиевыми ложками ели кусочки мяса, соскребая по очереди со дна сковороды, прилипшую аппетитную корочку.
Потом долго пили чай, и Максим рассказывал отцу, как он в этом году сдавал на кафедре сердечной хирургии в мединституте, кандидатские экзамены.
... Снаружи, между тем, стало светлее: кривобокая луна поднялась над южным хребтом, и забелел в темноте снег, лежащий всюду ровным, пушистым одеялом. Выделились отдельно стоящие крупные деревья...
Сова, неслышно махая крыльями, слетела с ветки на толстой лиственнице, по дуге вдоль склона, промелькнула тёмным пятном вниз и уселась на обломанную сосну...
Она, чуть вращая лунообразной головой с крупными чёрными выпуклыми глазами, долго смотрела на окошко зимовья, светящееся в ночной тьме оранжевым, ...
Ей, хорошо был виден огонёк свечи, слышны какие-то редкие шорохи и человеческие голоса, доносившиеся из избушки.
В вершине небольшого распадка, в чаще молодого осинника, всё громче и тревожнее слышались "выстрелы" рвущейся от мороза, заиндевелой коры. Над речной долиной поднимался серый, холодный туман...
К утру мороз обещал быть нешуточным...
Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com