Кабаков Владимир Дмитриевич : другие произведения.

Собаки и волки. Рассказы. Часть 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение рассказов о жизни человека в дикой природе. Отношения человека и собаки. Вражда волков и собак.

  
  
   Медвежья травля.
  
  
  
  Было это в Ленинграде, а точнее в Ленинградской области, куда мы с приятелем поехали на электричке, посмотреть медвежью травлю...
  За окнами вагона было белым-бело. Снег не только лежал на полях и в лесу, но снег ещё и шёл, начавшись утром, продолжаясь по свету...
  
  Мы с Юрой сидели в вагоне электрички, а у нас под сиденьем, лежала спокойная, восточносибирская лайка Волга, молодая собачка, которую он купил через общество охотников...
  В обществе был клуб, который назывался "Клуб любителей восточносибирских лаек", где энтузиасты собирали различный материал о своих собаках, делились опытом выращивания и воспитания и занимались натаской лаек, в том числе по медведю...
  В обществе был и специальный егерь, который жил в лесу, километрах в шестидесяти от города и держал в клетке медведя, а в огороженном пространстве и кабана, для притравки собак...
  Пока ехали на электричке, Юра мне рассказал, что этого егеря, "ручной" медведь уже один раз крепко помял и тот, после этого случая лежал какое - то время в больнице.
  Медведь в тот раз был чем-то раздражён, при кормлении набросился на своего благодетеля и стал его катать по клетке, пока на крики жертвы не подоспел помощник и не отогнал медведя ведром воды, опрокинутым ему на голову.
  Медведя этого застрелили, а егерь отлежался и завёл себе нового питомца, медвежонка - медведицу.
  Она вскоре выросла и превратилась в добродушное существо, обожающее своего хозяина. Однако, помня предыдущую катастрофу, егерь уже побаивался медведей и потому был осторожен - недаром говорят, что если вы хотите смерти своему недругу, то подарите ему ручного медведя...
  ... А мне вспомнился мой визит в Кировский лаячий питомник, где смотритель питомника Николай держал годовалую медведицу. Тогда, я подошёл к клетке, долго наблюдал за зверем и это медведице не понравилось.
  Не глядя мне в глаза, она крутила головой из стороны в сторону и вдруг, молниеносно просунула когтистую лапу через железные прутья клетки и попыталась меня схватить.
  Я опешил от неожиданности и медведица, обозлённая неудачной попыткой причинить мне боль, впервые посмотрел прямо на меня и я, прочитал в её глазах ненависть и злобу...
  Меня поразил и напугал этот неспровоцированный всплеск гнева, и качая головой, я рассказал всё это смотрителю, который подошёл к клетке со шваброй, отогнал медведицу в дальний угол и подмёл деревянный пол...
  
  ... Сойдя с электрички, мы долго шли по дорожке, укрытой белым свежим снежком, среди искусственных тополиных насаждений, потом свернули в настоящий лес, переправились через тихую тёмную речку по деревянным шатким мосткам и долго кружили по заснеженному лесу в поисках домика егеря...
  Наконец, мы натолкнулись на высокую глухую изгородь и обойдя её кругом, вышли на дорогу, на которой, на свежевыпавшем снегу были видны следы множество собачьих и человеческих следов.
  Тут, мы услышали совсем неподалёку лай нескольких собак и поняли, что мы недалеко от цели.
  Волга шла с нами на поводке и когда мы вышли на дорогу, то она забеспокоилась, натянула поводок, заоглядывалась и потом, опустив голову, переступая с ноги на ногу долго нюхала воздух, ...
  - Медведя чует - отметил Юра, и я согласно кивнул головой...
  Мы прошли по дороге дальше и вскоре увидели перед собой большую поляну, на середине которой росли две сосны и между ними, была натянута толстая проволока, которую я вначале не заметил.
  Посередине поляны, между этими деревьями, сидел коричнево - чёрный медведь и вокруг, на приличном расстоянии бегали две лайки, судя по размерам - кобель и сучка.
  Лаяли они вяло, словно не веря в опасность хищника, а как они лаяли, так к ним и относилась медведица - она сидела на заду и поглядывала вокруг, не обращая внимания на "ленивых" собачек...
  Волга, увидев и учуяв медведя, ощетинилась, стала словно бы выше ростом и начала рваться с поводка, просяще повизгивая и открывая пасть с белыми зубами и острыми клыками...
  Толстый, бородатый егерь распоряжался травлей.
  - Чья следующая очередь - зычно крикнул он, и из кустов вышел новый хозяин и новая собака...
  Это была молодая крупная лайка- кобель.
  Спущенный хозяином с поводка, он крутил головой, нюхал воздух и несмело подойдя к медведю несколько раз тявкнул, а когда медведица сделала ему навстречу два шага, загремев цепью, кобель отпрянул, словно впервые понял кто перед ним и оглядываясь, отбежал к хозяину.
  Тот тщетно пытался заставить кобеля напасть на медведя, повторяя как заклинание: - Фас! Фас! Возьми его!
  Но кобель опасливо оглядывался и явно не понимал, чего от него хочет и ожидает хозяин...
  К тому времени, мы отошли подальше в кусты, чтобы не беспокоить Волгу которая, не видя медведя, крутила головой и нюхала воздух, глубоко втягивая его чёрными, влажными ноздрями...
  - Запускай следующего - зычно распорядился егерь и на поляну выскочил коричневого цвета кобель, на махах подлетел к медведю и разогнавшись не смог остановиться на снегу, - медведица, сделав короткий выпад навстречу кобелю, ударила его правой лапой и достала. Кобель перевернулся, завизжал упав на снег, а потом вскочил, явно ошарашенный такой быстротой реакции хищника, опустив хвост между ног, отскочил в сторону, и стал лаять зло и яростно...
  "Из этого кобеля будет толк" - подумал я и глянул на Юру, который прокомментировал эпизод:
  - Ишь как разогнался, будто за овечкой гонится. Теперь получил по боку и будет осторожнее...
  Через время бородатый егерь приказал увести кобеля, и на поляну выскочила новая пара...
  - Мы следующие - явно волнуясь, заметил Юра...
  Новые собаки вели себя достойно. Они довольно близко подступили к медведю, лаяли его с двух сторон и тот, разогреваясь, начал бросаться то на одну, то на другую собаку. Цепь звенела, медведь рассерженно рявкал, собаки непрестанно лаяли, кружились вокруг, но всё - таки близко не подходили...
  Наконец наступила очередь Волги.
  Когда Юра, дрожащими от волнениями руками отстегнул поводок, собака с места взяла в карьер, выскочила из кустов на поляну и наметом кинулась к зверю.
  Тот учуял настоящего противника, приготовился. Но Волга, не добежав до медведя двух шагов стала бросаться из стороны в сторону, потом обежала медведя, сделав круг, и при этом яростно лаяла, скаля белые, длинные, острые клыки.
  В какой - то момент, медведь растерявшись не успел повернуться за ней, не среагировал и она молниеносным броском куснула его за зад, вырвав клочок черной шерсти. Медведица рявкнула кинулась за собакой, но та отскочила и атаковала уже с другой стороны.
  "Вот это настоящая сибирская лайка - подумал я. - Конечно в лесу, в тайге, редко встречаются такие ровные широкие поляны и там медведь не сидит на цепи, но всё же..."
  Волга прыгала как резиновая вокруг медведицы, была от неё на расстоянии не более метра, но быстро реагировала на её выпады и вовремя отскакивала назад или в сторону, опережая на мгновение неповоротливую, засидевшуюся в клетке, медведицу.
  Юра с выступившим на щеках румянцем волнения, сам не замечая того, двигался, переступал ногами, повторяя движения своей любимой собачки...
  Медведица между тем устала и тяжело дыша села на снег и только ворочала тяжёлой головой, наблюдая за атакующей собакой.
  "Вот так они, зверовые лайки и должны работать в тайге - думал я, напряжённо вглядываясь в ловкие движения Волги.
  - Посадить зверя, заставить его остановиться на одном месте - вот её охотничья задача. А в это время хозяин - охотник подкрадывается откуда-нибудь из кустов и, прицелившись стреляет по неподвижному, остановленному собакой медведю..."
  Наконец егерь хрипло крикнул: - Хозяин! Забери собаку. А то она Машку мою совсем замотала!.. Видимо, так по домашнему звали медведицу.
  Юра рысью выскочил из кустов, подбежал к Волге и обхватив её за шею дрожащими руками пристегнул к ошейнику поводок...
  ... Следующими к медведице выпустили пару крупных, разномастных кобелей. Они с ходу, накинулись на медведицу и начали её крутить, время от времени доставая острыми зубами - то бок, а то и черные кожаные подошвы, укус за которые особенно болезнен.
  Медведица, постепенно отступая, непрестанно рявкая, старалась поймать собак, но те ловко уворачивались и расположившись с двух сторон, непрестанно двигаясь, довели медведицу до истерики...
  В конце - концов, она прижалась задом к толстому стволу сосны, а кобели, ощетинившись и изредка взлаивая, вытянувшись на пружинистых лапах, остановились на мгновение, словно давая возможность фотографам, запечатлеть этот замечательный момент...
  Это была лучшая пара лаек и я искренне позавидовал их хозяину. С такими собаками можно было не опасаясь ходить по любой, самой дикой тайге...
  По команде егеря, хозяин этого слаженного "дуэта", едва оттащил собак от зверя и все присутствующие невольно зааплодировали - настолько профессионально работали по медведю эти собаки...
  
  ... Вскоре после этого, травля закончилась...
  Небо к тому времени вновь нахмурилось, вокруг потемнело и посыпал мелкий, частый снежок.
  Толстый, бородатый егерь подошёл к медведице, отстегнул цепь от проволоки, привязал к ошейнику медведицы длинную верёвку, перед этим угостив её за работу кусочком сушёного мяса и кусочком сахара.
  Она спокойно дала себя увести - для неё это была уже не первая травля и потому, зверь относился к этому как к работе, за которую причиталось поощрение...
  Снежок тихо падал наполняя воздух порхающими снежинками, а вокруг всё вдруг помрачнело, устало застыло в дремотной, зимней неподвижности...
  И тут, я увидел, рассмотрел, распознал душевным чувством трагическую, почти эпическую картину - процессию из старинной русской жизни, движущуюся мимо нас по дороге...
  Впереди шёл бородатый егерь, неся на плече цепь, замкнутую на ошейнике медведицы.
  За ним на расстоянии нескольких метров брела его усталая "питомица", переваливаясь с боку на бок и загребая когтистыми лапами снег назад и немного внутрь...
  А сзади, держа натянутую верёвку, тоже закреплённую за ошейник, шёл помощник егеря...
  Это шествие продолжалось долго, в полном напряжённом молчании и я подумал, что вот так же, ещё только каких-нибудь лет двести назад, по Руси ходили умельцы с дрессированными медведями, переходя из деревню в деревню, из города в город...
  Там и тогда ручные медведи были частью русской жизни, а сегодня эта процессия воспринималась как некая экзотика, случайно подсмотренная любопытным литератором...
  ... Мне вспомнилась книжка в которой рассказывалось о медвежьих травлях в Москве, ещё в девятнадцатом веке...
  Существовал тогда специально построенный цирк, держали много пойманных и выращенных в неволе медведей.
  Были и собаки, специально выведенные в России.
  Породу эту называли меделянками или медвежьими собаками...
  При большом стечении народа, этих медвежатниц, на специально сделанной арене, травили на медведей и были такие собаки, которые парой, вцепившись в уши медведя, растягивали его на арене, под крики и вой возбуждённой толпы зрителей...
  У меделян была такая хватка, что их отрывали от побеждённых медведей с помощью деревянных клиньев или разливали холодной водой...
  На травлях этих, были нередки случаи, когда медведи убивали нерасторопных собак, хотя эти кровавые происшествия, только подогревали интерес публики...
  Сейчас, конечно, ничего подобного увидеть нельзя, но сегодняшняя медвежья травля, тоже запомнилась мне надолго...
  Чуть позже, мы подошли к домику егеря, посмотрели на клетку медведицы и услышали, как она в ожидании кормёжки раздражённо порыкивала внутри своего "логова".
  Подошедший к ним бородатый егерь, похвалил Волгу, и стал рассказывать, что вырастил медведицу с возраста двух месяцев, и что она к нему сильно привыкла...
  - Я ж её, ещё совсем маленькую, молоком из бутылочки выкармливал. Я для неё и отец и мать, а теперь уже и как доминантный самец. Она меня побаивается и уважает. Это медведица стала для меня как большая собака - засмеялся он хрипло...
  - Прошлое лето у неё первая "течка" началась. А где я ей самца найду? -
  вздохнул он.
  - Вот она и мучилась. Есть перестала, и даже по ночам не переставая, ревела... Я уже к ней в это время боялся в клетку заходить...
  
  ...Пока мы разговаривали с егерем, погода вновь переменилась и на синем небе, проявившемся вдруг среди серой дымки, появилось яркое солнце.
  Мы попрощались с егерем, и пошли назад на станцию. Волга весело бежала рядом с Юрой, а он, на ходу оглаживал её по роскошной длинной и блестящей шерсти, явно гордясь своей любимой собакой...
  А мне, вновь вспомнилась сибирская, осенняя тайга, раннее утро, холодный туман поднимающийся со дна широкой лесистой пади, пригорок, заросший багульником, дерево стоящее на пологом склоне и подле дерева лайка медвежатница, со вздыбившейся шерстью на загривке, с туго завернутым на спину, калачом пушистого хвоста.
  А буквально в метре от собаки, напряжённо вытянувшейся всем телом, стоял некрупный медведишко, тоже с вздыбленной шерстью и тоже в напряжённой позе ожидания нападения собаки.
  Лайка, при приближении человека, которого она услышала уже давно, лаяла злобно и басисто.
  А медведь уже утомлённый борьбой с прилипчивой собакой, изредка мотая головой рявкал, стараясь не двигаться с места. Стоило ему пошевелиться и собака тут же бросалась в атаку и изловчившись кусала мишку за голые кожаные подошвы лап, оставляя на них кровавые ссадины...
  "Вот так в реальности, собаки - медвежатницы держат медведя до прихода хозяина" - думал я, с симпатией поглядывая на Волгу. И про себя решил, что тоже буду заводить восточносибирскую лайку, и конечно попытаюсь натаскать её на медведя...
  
  
  
  
  Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
  или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
  Писать на почту: [email protected] или info@russian-albion
  
  
  
  2001 год. Лондон. Владимир Кабаков
  
  
  
  
  
  
  
  
   Уголек
  
  
  
  Уголёк появился на сейсмостанции неожиданно.
  Я возвращался в нашу избушку после утреннего купания в радоновом источнике, и любовался восходом солнца. Вдруг, мои собаки Пестря и Рика перешли на рысь и исчезли в кустах, за домом.
  Вскоре, оттуда донеслись какая - то возня и тявканье Рики.
  Уже войдя в дом, я услышал это тявканье и вышел посмотреть - что случилось.
  За домом, шагах в тридцати под кустами, если можно так называть заросли стланика, стояли друг против друга Пестря и незнакомый кобель: чёрный, лобастый, с длинной шерстью, кое - где вылезавшей клочьями со спины.
  Увидев меня, пришлая собака завиляла мохнатым хвостом и делала при этом самые приятные жесты: прижимала уши, словно в улыбке скалила зубы.
  На меня её приветливость не произвела должного впечатления и я, попытался прогнать приблудного пса, но он по-прежнему сохраняя самый дружественный вид, обращался вежливо только ко мне, а в ответ на воинственно - угрожающие позы Пестри - скалил зубы.
  Я отстранился от выполнения своего негостеприимного замысла и Уголёк остался на станции...
  Позже, я вспомнил рассказ бывшего напарника по работе о собаке, которую он привёз щенком на нашу станцию "Тоннельная", из Курумкана - тунгусского посёлка на Северном Байкале. А вспомнив догадался, что чёрная приблудная собака - это Уголёк, так звали эту лайку напарника.
  Уголёк, как выяснилось позже, жил какое - то время вместе с бригадой лесорубов, за двести километров от нашего домика, в глухой тайге, на берегу Муи, и когда бригада переехала на другое место, Уголька забыли, а может быть и обидели чем - то.
  Тогда, отважная собака, преодолев двести километров по тайге, появилась на сейсмостанции, то есть в своём первом и родном БАМовском доме.
  Мой напарник, хозяин Уголька, строил новую сейсмостанцию на Белых Озёрах и потому, я жил и работал один...
  У меня вместе с Угольком стало три собаки: Пестря, крупный пёс, чёрного с белыми пятнами окраса, с тяжелой, угловатой головой, хвостом, загнутым кольцом за спину, высокими сильными ногами и мрачным взглядом тёмных глаз и Рика - молоденька собачка, не имеющая ещё года отроду, во всём противоположность Пестре - ловкая, хитрая, ласковая.
  Она, несмотря на небольшой рост, в обиду себя не давала и имела сильное мускулистое тело, с тяжёлым загривком - у таза с едой, она не один раз схватывалась с грубияном и нелюдимом, Пестрей.
  Её карие, лукавые глазки выражали веселье и любознательность, порой переходящую в любопытство не имеющее границ. За это, ей от меня не один раз доставалось, правда, случалось это тогда, когда любопытство уже переходило в нахальство...
  Собаки тем не менее жили дружно и весело и как-нибудь, в другом месте я опишу эту жизнь. Но пока рассказ о другом...
  Работая на сейсмостанции один за двоих, я успевал делать все, что нам полагалось, однако времени было в обрез, и я прекратил ежедневные прогулки по тайге.
  Мне их не хватало, собаки толстели и томились от безделья.
  Наконец, у меня в избушке остановились гости - гидрогеологи из института и я, улучив время и погоду, засобирался в тайгу.
  Гости остались домовничать, а я, собрав по полкам непонятного происхождения патроны, вовсе не надеясь встретить что-либо существенное на этой прогулке, отправился в тайгу налегке ...
  Была середина сентября - золотая пора в Северном Забайкалье, - время тёплой и одновременно свежей, без духоты, осени. Мошка и комары, прибитые утренними заморозками, переваливающие уже на минусовую температуру, не мешали дышать, не набивались в нос и в глаза, и поэтому, все прелести тайги были к моим услугам.
  Одним словом - это был пир для души, для зрения, для слуха. Лес нарядился в праздничные яркие, жёлто - красно - зелёные одежды, а тишина стояла над горами первобытная...
  Идти было не жарко, и я, в охотку, быстрым шагом преодолел знакомый подъём на плоскогорье, по узенькой лесной тропке, вышел на визирку, - узкую лесоустроительную просеку и остановился, уже наверху горы.
  Здесь, во всю пекло солнце и вокруг расстилались широкие горизонты, заполненные синеющей вдалеке, по горным отрогам, непроходимой тайгой. Где - то за склоном, на востоке от меня скрывалась шумная, сине - холодная река, а здесь, на неровной плоскотине, кое - где из зарослей тёмно-зелёного стланика торчали коричнево - серые скалы - останцы.
  Я замедлил движение, стал глубже дышать, по временам любуясь открывающимися видами широкой речной долины, внизу, под горой.
  Визирка, пересекала потайной ключик, струившийся по каменистому ложу отражая солнечный закат, поднималась чуть в гору, и там, делая поворот на девяносто градусов, продолжалась уже на юг.
  Собаки, прошлёпав по воде прячущейся во мху, появились у меня на виду и скрылись в стланике, хвойной стеной стоящем по обе стороны просеки...
  Я шёл и думал, что работа в одиночку меня устраивает и даже нравится, но всё-таки отсутствие возможности гулять по окрестностям, лишает меня удовольствия и здоровья, одновременно...
  Здесь, на высоте, воздух чист и прозрачен, солнце светит ласково и открыто, глаз охватывает зеленеющие пространства на десятки километров вокруг.
  Слева, за речной долиной поднимались крутые отроги Северо-Муйского хребта, а за ними, в лёгкой дымке, видны были далёкие, скалистые вершины Муйского хребта.
  И я, радуясь сегодняшнему походу, чувствовал себя как никогда сильным и здоровым, спокойным, без ненужной, но обычной в жизни суеты и волнений...
  Слева от меня, из стланиковой чащи раздался лай: частое, задорное тявканье Рики, басистый, редко подаваемый голос нелюдима Пестри, размеренный и звонкий лай Уголька...
  Я заторопился, продираясь почти наощупь, среди зелено-хвойной, пушисто - пахучей бахромы стланика.
  Выйдя на маленькую полянку, покрытую крошевом разбитого песчаника, я увидел раскопанную медведем бурундучью норку, собак, суетящихся под длинной веткой, на вершине которой сидел испуганный, серо-полосатый зверёк.
  При моём приближении он тревожно засвистел, собаки всколыхнулись, затолкались под веткой, задрав головы вверх и блестя глазами. В этот момент, бурундучёк молнией мелькнул по стволу, скатился на землю и исчез среди корней.
  Возбуждение собак достигло предела. Мешая друг другу, они кинулись вслед зверьку, но промахнулись. Как заправские землекопы, собаки быстро, быстро двигая лапами, закопались в глинисто - каменистую почву, только песок полетел по сторонам...
  Я разобравшись в происходящем, пожурил за детское легкомыслие великовозрастных дурачков Уголька и Пестрю. Ведь охота и гоньба бурундуков - это верх падения для уважающей себя охотничьей собаки...
  - Ну, хорошо - увещевал я их - этой глупой девчонке Рике можно простить
  лай и погоню за бурундучком...
  Но вам то, уже не один год отроду!
  - Нет, нет Друзья! Стыдно быть такими легкомысленными!..
  Уголёк и Пестря, понурившись стояли, слушая выговор. Их возбуждение, вызванное погоней за полосатым зверьком, прошло. Они, презирая себя, отошли от Рики и не скрывая стыда и разочарования, удалились в чащу, а я, посмеиваясь над незадачливыми добытчиками, продолжил путь...
  Однако, успел пройти от силы сто шагов, когда, уже издалека, раздался частый злой лай. Вначале, я подумал, что это чужая собака, так далеко это было от меня...
  Однако, ни Пестри, ни Рики, ни Уголька не было видно вокруг.
  Пока я размышлял, кто бы это мог быть, лай сдвинулся с места и стал приближаться...
  Я остановился, привставая на цыпочки, стал смотреть поверх зелени вершин стланика, и мне показалось, что вдалеке мелькает, что-то большое и тёмное.
  Мелькание приближалось и метров со ста, уже хорошо был виден чёрный силуэт, бегущий по чаще в мою сторону...
  Я взволнованно подумал, что это сохатый, но когда силуэт находился уже метрах в пятидесяти, понял, что это медведь...
  Он летел, стлался, над высокими, полутораметровыми ветками стланика, подминая их под себя, как траву...
  Тут я засуетился, скинул ружьё с плеча, стал торопливо шарить по карманам, разыскивая патроны с пулями. Потом, не таясь, громко щёлкнув замками, переломил ружьё, бросил в отверстия патронника картонные гильзы заряженные пулями, закрыл стволы и прицелился!
  Медведь, на всём скаку вылетел на просеку, метрах в тридцати от меня и я, прицелившись, автоматически нажал на курок!
  Сухой треск выстрела обежал окрестности и оттолкнувшись от скал, вернулся эхом, утратившим чёткость реальности...
  Медведь всплыл, вздыбился над просекой и повернулся ко мне грудью - он увидел меня!
  Тут, из чащи выскочил Уголёк и с захлёбывающимся воплем злобы и гнева, сходу прыгнул на грудь медведя!
  Завязалась ожесточённая борьба...
  Медведь стоял на задних лапах согнув спину и силился оторвать от себя собаку, отдирая её и клыками, и когтями. Длинная, коричневая шерсть на загривке у зверя двигалась волнами, в такт движению мышц и отливала на закатном солнце, золотыми отблесками...
  Уголек, беспрестанно визжа дрался бешено, умудряясь висеть на груди зверя и вместе с тем, драть того зубами и когтями лап. Он был похож на злого чёртика, а медведь сильно напоминал деревенскую толстую бабу, стирающую бельё на стиральной, доске в деревянном корыте.
  Тут я очнулся, вскинул ружьё и сразу же его опустил. В стволах остался лишь один заряд и я не хотел рисковать.
  В случае второго неудачного выстрела, медведь смог бы кинуться на меня и я не успевал бы перезарядить ружьё!
  Я тут же решил, что из левого ствола буду стрелять только в упор, торопясь вынул стреляную гильзу из правого ствола и перезарядившись, вновь приложился, целя в голову медведя...
  Я боялся попасть в Уголька и потому наверное промазал и вторым, и третьим выстрелом...
  В это время, Пестря и Рика топтались шагах в пятнадцати от медведя, суматошно и испуганно лаяли вздрагивая и прядая ушами, когда яростные вопли Уголька достигали самой высокой ноты...
  Я зло крикнул на них, но собаки не сдвинулись вперёд ни на метр.
  После третьего выстрела над стволом, искажая прицел, стали подниматься струйки горячего воздуха. В запасе оставалась ещё одна пуля...
  Если бы я верил в бога, то перекрестился бы, вкладывая её в ствол...
  Вскинув ружьё, помня о том, что после выстрела у меня останется лишь один заряд в левом стволе, я тщательно прицелился в туловище медведя, на уровне верхних лап...
  После выстрела, я услышал шлепок, звук попадания пули в тело зверя, но медведь продолжал всё так же месить когтистыми лапами, рыкающего уже только по временам, Уголька.
  Струйки горячего воздуха над прицельной планкой искажали силуэты дерущихся медведя и собаки, Наконец зверь оторвал вцепившегося пса, бросил его на землю, развернулся и рявкнув, исчез в чаще...
  Казалось, всё закончилось...
  Держа ружьё на изготовку, я осторожно подошёл к месту драки. На мху, на песке вокруг валялись клочья черной собачьей и коричневой медвежьей шерсти.
  Я рассматривал следы, когда из кустов появился Уголёк!
  Подошёл ко мне и сразу лёг на землю.
  Я осмотрел его. Отважный пёс тяжело дышал, со стонами выпуская воздух из лёгких. Шерсть его покрывали пласты тягучей медвежьей слюны. Видимо медведь, разевая свою огромную пасть, впихнул туда почти всё туловище собаки и кусая его, заслюнявил собачью спину...
  Я погладил Уголька и тот, со стоном лёг на бок облизывая места, на теле, из которых струйками стекала кровь. Из анального отверстия тоже показалась кровь и я с ужасом понял, что пласты пены оставлены медведем кусающим собаку за живот, что зверь повредил ей все внутренние органы: печень, желудок, лёгкие...
  В это время, уже далеко в вершине распадка, страшным яростным воплем с визгливыми металлическими нотками, проревел медведь.
  Уголек, встрепенувшись, постанывая встал и, не обращая внимания на мои ласковые уговоры остаться, пошатываясь исчез в зарослях стланика, направляясь в сторону убежавшего медведя...
  Больше я его никогда не видел!
  На этом неприятности для меня не кончились.
  Пестря и Рика, держась вместе, отчаянно голосили, испуганно сновали по открытому пространству просеки невдалеке от меня.
  А метрах в тридцати, уже с другой стороны просеки, то приближаясь то удаляясь, треща валежником ходил ещё один медведь, невидимый в чаще.
  "Да сколько же вас здесь? - в отчаянии подумал я и стал безуспешно травить собак, повторяя как магическую формулу слово: - Ищи! Ищи!..
  Сильный драчун Пестря и шустрая Рика, испуганно жались к моим ногам, не желая нападать на второго медведя...
  Постояв ещё минут пять, я решил двигаться в сторону дома и осторожно ступая, подгоняя собак впереди себя, стал возвращаться.
  ... Более часа я шёл, осторожно преодолевая расстояние до тропы, с которой перешёл на визирку.
  Напружинившись, чувствуя, как вдруг заболела от напряжения голова, я, озираясь по сторонам пробирался вперёд...
  И лишь выйдя на тропу, заторопился, почти побежал вниз к избушке...
  У сейсмостанции, неожиданно встретил своего гостя и в ответ на вопрос, как погулял и что видел, криво улыбнувшись ответил, что погулял хорошо и, не вдаваясь в подробности, прошёл в дом.
  Почему я промолчал?
  Наверное, потому, что по инструкции, мне не полагалось отходить далеко от станции во время дежурства и тем более уходить в тайгу. Второй причиной, было то, что мне совсем нечем было похвастать. Я позорно проиграл эту схватку с медведем!
  ...Много позже, пытаясь найти причину своих нелепых промахов, я отстрелял пулю по фанерной цели, из той же партии патронов которая была со мной в тот день. И не попал в лист размерами метр на метр, с расстояния в двадцать шагов...
  - С такими патронами, можно было и в амбар промазать - ворчал я недовольно. Так обычно шутят неудачливые охотники.
  Я ждал Уголька, но он не пришёл ни вечером, ни на завтра утром. Не пришёл больше никогда...
  Я клял себя за трусость, корил, что не подбежал вплотную к медведю и не выстрелил в упор. Но дело было сделано и оставалось только сожалеть об упущенной возможности и корить себя за трусость!
  ... Назавтра, выбрав время, я сходил вновь к месту кровавой схватки, разыскивая Уголька, заставляя собак искать следы раненного медведя.
  Но Пестря, наотрез отказался лезть в дебри непроходимого стланика, а Рика и вообще не отходила от меня - "чистила шпоры", как говорят собачники.
  Я подозревал тогда и так думаю сейчас, что раненный зверь, всё - таки задрал неистового Уголька и сам умер, забившись в чащу.
  Но это лишь мои предположения...
  Много позже, я рассказал об этой истории своим знакомым, каждый раз, заново переживая разочарование и обиду...
  Для себя я сделал после этого случая определённые выводы: идя в лес даже на полдня, необходимо брать с собой несколько своих, хорошо заряженных и пристрелянных пуль.
  Никогда нельзя быть до конца уверенным, что даже в пригородной тайге, не встретишь неожиданного медведя...
  
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
  
  
  
  1980 - е. Ленинград. Владимир Кабаков
  
  
  
  
  
  
   Жучок
  
  
  
  
  
  Первый раз Андрей увидел Жучка, будучи в гостях у Дмитрия Ивановича, бывшего учителя физкультуры, который к тому же был охотником - любителем.
  -Ты знаешь - хвастался он, - я тебе сейчас покажу классную собаку, которую мне подарил знакомый охотник, из таёжной деревни.
  Он повёл Андрея в сарай и включив там свет, подозвал собаку. Это оказалась, немножко боязливая, чёрная молодая лайка, месяцев шести отроду, небольшая ростиком, но складная и аккуратная.
  Разглядев Жучка поближе, Андрей заметил, что от долгого сидения взаперти, у собаки ослабли лапы и передние чуть развернулись наружу...
  Пожалев собачку, Андрей попросил у Дмитрия Ивановича разрешения, по временам брать Жучка с собою на охоту, и тот согласился...
  Так Жучок стал очередным спутником Андрея, в его лесных походах...
  ... Однажды, уже по снегу, Андрей решил сходить на дальний водораздел, за деревней Ерши, где он хотел посмотреть косуль, которых по рассказам приятелей там было множество.
  Зайдя за Жучком, он отыскал ключ от сарая, спрятанный Дмитрием Ивановичем под крышу, в условленном месте, открыл навесной замок и обрадованный Жучок, выскочил из сарая, сделал несколько радостных кругов вокруг Андрея, а немного успокоившись, позволил новому хозяину взять себя на поводок.
  Выйдя за город, Андрей отпустил собаку и двинулся в направлении синеющего вдалеке высокого водораздельного хребта, километрах в пятнадцати впереди...
  Преодолев широкую долину речки Каи, охотник вышел на склон пологого холма и пройдя березняки растущие на месте бывших вырубок, углубился в настоящую тайгу, постепенно поднимающуюся к вершине водораздельного хребтика.
  В одном месте Жучок, беспокойно засуетился, перешёл на галоп, сделал проверочный круг, а потом, подбежав к крупной сосне, поднял морду и стал ровно и звонко лаять: - Гав, Гав, Гав...
  Андрей ускорил шаги и подойдя под дерево, увидел на стволе под самой вершиной жёлтое пятно - это был крупный колонок, загнанный Жучком на дерево. Андрей не торопясь сбросил рюкзак, снял с плеча ружьё и прицелившись, сбил колонка...
  Прикрикнув на возбуждённого Жучка, пытающегося завладеть добычей, он поднял зверька рассмотрел его и свернув, положил в рюкзак, похвалив свою собаку за расторопность.
  Позже, разбираясь в следах, метрах в двадцати от сосны, на которой сидел колонок, охотник нашёл мертвого полузамерзшего глухаря, которого этот зверёк скрал на земле и вцепившись в шею прокусил её и умертвил птицу, по размерам, превосходящую колонка в несколько раз.
  Маленький хищник, как раз лакомился глухарятиной, когда Жучок нашёл его по следу, и загнал на дерево...
  Таким образом, одним выстрелом, благодаря смышленой собачке, хозяин добыл и колонка и глухаря...
  ... В следующий поход, Андрей отправился на Олу, в зимовье, стоящее в устье пади Чащевитой.
  Место было удобным, потому что из этого зимовья можно было ходить по окрестностям во все стороны на многие километры, и везде была глухая тайга, полная зверем и замечательными видами, открывающимися на каждом повороте и снизу вверх, и сверху вниз...
  Зимовье, срубили неизвестные любители леса, а потом по каким-то причинам перестали в него ходить...
  Добираться до него можно было разными путями. Один путь начинался на мысу, выдающемся в водохранилище, в начале Курминского многокилометрового залива и проходил по гребневой зарастающей дороге, а в последней четверти, спускался по правому борту длинной долины.
  Второй путь, был немного длиннее, но можно было доплыть до Турбазы на рейсовом судне на воздушной подушке, а оттуда, обогнув вершину Курминского залива, заходить по долине речки Ола.
  Напротив того места, где Ола раздваивалась, и приток уходил вправо, в сторону заброшенного посёлка и располагалось зимовье, спрятанное среди зарослей ольхи и молодых ёлок.
  Путь от зимовья, в вершину Олы, начинался с перехода через широкое болото, на ближнем берегу которого и стояла избушка.
  Андрей, через какое - то время, сделал это зимовье своей базой, и живал в нём подолгу и с большим удовольствием...
  В этом таёжном домике он отдыхал от городской суеты и семейных неприятностей, и главное отсыпался в тишине и покое, часто во сне, видя весёлые добрые истории просыпался по утрам с улыбкой...
  ... Однажды, поздней осенью, он возвращался из вершины Олы, с левого её берега и сильно припозднился.
  Он спешил, но тяжёлый рюкзак с камедью давил на плечи и Андрей опаздывал. В те времена, он зарабатывал себе на жизнь, сбором камеди - застывшего в дуплах крупных деревьев лиственничного "сока", который в городе, сдавал на вес, в заготконтору и получал приличные деньги...
  ...Сумерки сменились полной темнотой, когда запоздавший охотник вышел к берегу последнего болота, за которым на мысу, стояло зимовье.
  Но темнота уже наступила такая, что не видно было вытянутой собственной руки.
  Жучок, хорошо зная дорогу, убежал вперёд и Андрей, щупая ногой землю, определяя началось ли болото, понял, что даже если он удачно перейдёт болото, найти зимовье ему будет очень трудно - внятной тропы, к избушке через болото, не существовало...
  Наконец он решился и сделал первый шаг...
  Человек, по внутреннему чутью держал направление, изредка попадая в густой кустарник и стараясь придерживаться взятого направления.
  Иногда, охотник зацепившись за невидимые кусты на кочках, ворочаясь как медведь, выбирался из одних кустов, чтобы ввалиться в новые...
  Вскоре, под ногами, он почувствовал сухую землю, остановился, не зная, где он находится по отношению к зимовью.
  Кругом стояла холодная, напряжённая тьма.
  И тут его осенило! Он несколько раз свистнул и через минуту, услышал потрескивание кустов и в его руку ткнулся холодный нос Жучка.
  - Ага, милый,- бормотал хозяин, - ты то мне и нужен!
  ...Держа Жучка за гриву одной рукой, а другой снимая с ружья ремень, этим ремнём, Андрей обвязал шею Жучка, и приговаривая: - Домой! Домой! - осторожно ступая, направился за идущей в темноте, собакой...
  Через пять минут, он был у зимовья и наклонившись, отпуская собаку с импровизированного поводка, поцеловал своего питомца в нос...
  Если бы не Жучок, то пришлось бы охотнику, ночевать в ста пятидесяти шагах от тёплого и сухого зимовья, на земле, да ещё без дров. А ведь была осень и температура по ночам опускалась до минус пяти...
  Жучок со временем вырос в справную собачку среднего роста, чёрной масти, с карими яркими, умными глазами, и хорошим характером - спокойным, дружелюбным, покладистым...
  От своих деревенских предков он унаследовал охотничьи повадки, и с ним, в лесу, Андрею было спокойно и приятно...
  Как - то в ту же осень, он с Жучком возвращался из Ольского зимовья, домой...
  Катера, уже перестали ходить по водохранилищу из-за наступивших морозов и Андрей выбирался из тайги с рюкзаком камеди за плечами, прямиком, минуя залив, по лесной дороге до тракта, а потом по нему, уже до самого дома...
  Было часов двенадцать дня и с серого, затянутого тучами неба редкими хлопьями падал холодный снег.
  Миновав долину реки Курминки, охотник уже порядочно устал и шел сцепив зубы, как говорят "на терпении".
  Поднявшись на крутой склон левого берега долины, он заметно сбавил скорость, и Жучок убежал далеко вперёд...
  Проходя по лесной дороге, в густом сосняке, Андрей где-то впереди, услышал сердитый лай Жучка и понял, что собака лает на крупного зверя.
  Он со вздохом облегчения скинул рюкзак, оставил его на дороге и быстро, с ружьём наизготовку, зашагал навстречу лаю...
  Подойдя ближе, охотник по звуку определил, что Жучок лает кого -то внизу, в широкой овальной промоине, заросшей кустарником и молодыми сосновыми деревьями.
  Подкравшись к краю дороги, Андрей через поросший высокой высохшей травой бортик оврага заглянул вниз и увидел чёрного Жучка с вздыбленной на загривке шерстью, а проследив направление, в котором безостановочно лаяла собака, всмотревшись, различил заднюю часть тела крупного секача - кабана, неподвижно стоящего за толстой сосной и наблюдающего за назойливой, но вежливо лающей собачкой.
  У Андрея от волнения задрожали руки и чтобы не промахнуться, он приставил стволы ружья к берёзе, растущей на краю дороги, тщательно выцелил зверя в начало лопатки - остальная часть туловища и голова были заслонены сосной, и спустил курок.
  После грянувшего выстрела, кабан выскочил из укрытия и подволакивая зад, треща кустами, помчался чащей вниз, в распадок. Жучок галопом бросился за ним!
  Андрей разочарованно вздохнул и тут снова услышал лай собаки ещё более яростный и призывный...
  - Я его ранил, - рассуждал охотник перезаряжаясь и спускаясь в овраг, на дне которого уже лежал тонкий слой подмёрзшего снега...
  Выйдя на следы кабана, летевшего по кустам намётом, он увидел на снегу следы крови, которой чем дальше кабан убегал, тем больше из него выливалось.
  - Значит, я ранил его тяжело - бормотал Андрей, по привычке разговаривая сам с собой - и мне надо быть очень осторожным...
  Пройдя метров двести, выйдя на перекрёсток, где овраг по которому он шёл, встретился, с перпендикулярно спускающейся к реке, широкой лесной долиной.
  Там, он увидел Жучка, возбуждённо перебегающего с места на место и в центре, по радиусу этих перебежек увидел торчащую из кустов клинообразную голову большого кабана.
  По двигающимся ушам зверя охотник определил, что тот ещё жив, но передвигаться уже не может - иначе он не стал бы дожидаться охотника здесь, на открытом пространстве.
  Андрей разволновался, но тщательно выцелил эту большую чёрную голову, с свирепыми маленькими глазками и выстрелил. Голова ткнулась в снег и замерла.
  Жучок вздыбив шерсть осторожно кругами приблизился к кабану и наконец решившись, куснул его за шерстистый зад и отскочил. Кабан лежал по - прежнему, неподвижно... Он был мёртв...
  Эту кабанятину, семья Андрея ела несколько месяцев и жена даже зауважала его, как охотника, хвастаясь удачей мужа своим подружкам. Времена были голодные, а кабанчик весил не мене ста килограмм...
  
  Наступила морозная, снежная зима...
  Раз в две недели, Андрей собирал рюкзак, заполнял его продуктами, какие ещё можно было купить в опустевших продовольственных магазинах, и отправлялся в лес, в своё любимое зимовье на Оле.
  До него, от городского дома Андрея, стоявшего на городской окраине, ходу было не менее сорока километров, и потому, приходил охотник в лесной домик уже в сумерках.
  Но даже если он задерживался и наступала ночь, то снег, отражая звездное небо, давал достаточно света чтобы не заблудиться.
  И всегда, в этих походах, его сопровождал верный друг- Жучок...
  Однажды, уже в декабре, в очередной свой поход за камедью, Андрей, выдя из зимовья поутру, направился в сторону вершины Олы, по левому её берегу.
  Выйдя из избушки на рассвете, он перешёл речку в узком месте болотистой долины и по старому "зимнику", пробитому лет пятьдесят назад сразу после войны, направился на восток, в сторону далёкого водораздельного хребта, отделяющего Олу от долины Аланки.
  Давным-давно, в этом районе были охотничьи угодья, и кто -то из его знакомых, рассказывал, что в одной из загонных охот на копытных, охотники нашли старую медвежью берлогу.
  Сам Андрей, ещё летом, несколько раз встречал здесь следы медведей жирующих на ягодниках смородины, растущих в тенистых сырых болотцах вдоль течения речки, и в малинниках, которые поднимались колючей стеной на месте бывших складов леса, заготовленных пленными японцами сразу после войны
  Здесь, по рассказам старожилов, был большой лагерь военнопленных и они рубили лес вдоль берега реки Ангары.
  Однако, сейчас была уже глубокая зима с сильными морозами и встретить здесь медведя, кроме может быть медведя-шатуна, было невозможно...
  Перейдя незамерзающий ручей, охотник с собакой свернули направо, в широкий пологий распадок и начали подъём на гребень.
  Не доходя до вершины таёжного хребтика, идущего параллельно речке, Жучок вдруг заволновался - шерсть у него на загривке поднялась дыбом и он начал бегать быстрыми кругами, что -то вынюхивая и вслушиваясь в звуки, слышные только ему...
  Наконец, он, словно увидев крупного зверя, уставился в одну точку, и стал яростно лаять, изредка коротко взглядывая на хозяина, словно хотел ему сказать: - Ты видишь! Он там!..
  Андрей смотрел, слушал, но ничего не мог понять, пока вдруг на снежном увале, куда смотрел Жучок, увидел непонятные крупные следы, которые никуда не вели!
  У них, просто не было начала, но не было и продолжения?!
  Прошло несколько минут, пока Андрей вдруг понял, догадался, что его собака лает на берлогу и что медведь сидит тут, в норе, в двадцати шагах от него и что это его большие следы!..
  Шепотом подозвав разгорячившегося Жучка, он примкнул его на поводок и осторожно ступая, оглядываясь поминутно, увёл собаку от берлоги, не забыв сделать на крупной кедринке, большую затесь топором...
  Так Андрей с Жучком нашли свою первую берлогу...
  К этой берлоге они приехали вместе с опытным медвежатником, добыли зверя и Жучок впервые куснул, уже мёртвого медведя за гачи, несмотря на страшный запах, которым пугал молодую собаку это опасный хищник...
  Но это уже другой рассказ!
  ...Андрей, теперь, почти как профессионал, ходя по тайге, питался и жил "со своего ружья", чем конечно гордился и вызывал зависть у своих знакомых, охотников любителей...
  Дружба между человеком и собакой после этого случая укрепилась, и Жучок чувствовал себя почти равноправным членом семьи Андрея, хотя по-прежнему жил в сарае у Дмитрия Ивановича.
  Медвежью шкуру, Андрей отдал выделывать ему же, и получил её через две недели чистую, лоснящуюся коричневым блеском, с чёрными, словно пластиковыми когтями на лапах и белой мездрой, проваренной в кислотном растворе...
  Взамен, Андрей отдал Дмитрию Ивановичу медвежью желчь, которой тот лечился от каких - то лёгочных недомоганий. Желчь весила всего граммов тридцать, но цена её, на чёрном рынке была буквально на вес золота...
  
  ... Незаметно подошла весна. В один из походов, в любимое зимовье, Андрей, проходя вечером по берегу ближнего болота, вспугнул с земли парочку глухарей и решил поутру сходить на ток.
  Проснувшись ещё затемно, он долго ворочался на нарах, и, наконец, растопив печку и вскипятив чаю, напился горячего и крепкого ароматного напитка, запер, заманив в избушку Жучка, и пошёл на токовище.
  Перейдя болото, Андрей остановился на краю невысокой гривки и долго слушал,- не затэкает ли токующий глухарь - петух?
  Тайга насторожённо молчала...
  Напрягая слух, Андрей крутил, головой пытаясь уловить знакомые звуки токующего глухаря.
  Иногда ему казалось, что он слышит повторяющиеся костяные "трели" поющего петуха, где - то вдалеке, но пройдя чуть вперёд, понимал, что это ветерок шуршал отделившейся от соснового ствола пластинкой коры.
  Слух у охотника был острый...
  Уже рассвело, когда, пройдя в нетерпении метров триста по краю гривки, Андрей отчётливо услышал тэканье, а вслед - и точение...
  Остальное уже было делом техники - Андрей умело подскакал под песню к разгоревшемуся от страсти и азарта петуху, долго наблюдал за ним и наконец выстрелил и добыл его.
  Но главное, что охотник увидел рассматривая поющего глухаря, что он перекликается с другими глухарями, токующими на другом берегу Олы, метрах в трёхстах от этой гривки...
  Так Андрей неожиданно нашёл большой глухариный ток, который никто из других охотников не знал...
  Обиженный Жучок, на всё утро оставленный в зимовье, конечно, обрадовался возвратившемуся хозяину, тотчас забыл обиду, и с хрустом съел глухариные лапки, которыми хозяин поощрил его за спокойное поведение и послушание...
  ... Лето пробежало незаметно. В Сибири оно продолжается около трёх месяцев и за это время, природа успевает отойти от зимнего "обморока", расцвести, вырастить плоды и порадоваться этим плодам...
  В эти, замечательно красивые осенние дни, Андрей успел сходить на Байкал, через прибрежные хребты, вид с которых в обе стороны: и на Байкал и на Ангарское водохранилище, открывается замечательный.
  Склоны таёжных хребтов покрыты разноцветьем увядающих трав и лиственных деревьев и горные хребты, окружающие байкальскую котловину, сверкают серебряной белизной на фоне этого многоцветья и глубокого чистого, темно - синего неба.
  Воздух наполнен грустными ароматами увядания, а от заснеженных вершин, в прозрачные ранние утра, уже веет холодком.
  По дороге на Байкал, ночевали в недавно срубленном зимовье, а когда утром тронулись в дальнейший путь, то Жучок чуть опережая хозяина свернул за поворот лесной дороги, оттуда раздалось хлопанье крыльев и когда Андрей вывернул из - за развесистого куста, то Жучок уже держал в зубах красиво окрашенную серо - оранжевую капалуху-глухарку. Андрей похвалил расторопную собачку и продолжил путь...
  Вечером, он остановившись на ночлег на красивой, сухой, поросшей редким сосняком, речной косе, развёл большой костёр и сварил вкусный суп из глухарятины, половину которого, "за заслуги", скормил своей смышлёной собаке...
  Утром, Андрей долго спускался с Прибайкальского хребта к берегу озера, постоянно сверяясь с картой и всё-таки пришлось несколько раз брести по речке, потому что берега вздымались со всех сторон непроходимым скалистым ущельем.
  Наконец уставший, он вышел к небольшому станционному посёлку на Старо - Байкальской железной дороге и постучался в первую встреченную избу. Открыл незапертую дверь молодой парень и узнав, что Андрей с Жучком пришли через перевал из города, пригласил в дом.
  Жучка, пришлось привязать на поводок в коридоре, потому, что поселковые беспривязные собаки, собрались в стаю и хотели разобраться с чужаком, вдруг появившимся на их территории.
  Местные собаки - лайки, показались Андрею удивительно чистыми, и он сам себе объяснил это необычайной чистотой и прозрачностью здешнего воздуха и совершенным отсутствием пыли...
  Действительно, горный хребет Хамар - Дабан, на противоположной стороне озера, до которого было километров шестьдесят, казался, словно вырезанным из куска скалы с вкраплениями сверкающего хрусталя, и видны были мельчайшие подробности горного рельефа.
  На солнце закате, горы, подсвеченные сзади, казались некоей громадной театральной декорацией, а темно-синяя вода, лежала хрустальным монолитом между берегом и стеной гор, с синими снежными тенями, у остроконечных вершин и горных пиков трёхкилометровой высоты, ...
  Молодой парень встретивший Максима, оказался местным егерем, приехавшим сюда всего несколько лет назад из Европейской части России. Он до сих пор восхищался красотами Байкала, дикой природой вокруг и нашёл в лице Андрея понимающего слушателя.
  Сидя за чаем, после ужина, который приготовил хозяин сварив замечательно вкусную похлёбку из тушенки со свежей картошкой, они долго разговаривали. Когда Андрей, перед сном, вышел на крылечко дома, то увидел над головой тёмное небо с широкой серебряной полосой Млечного пути через весь небосвод, обсыпанный мельчайшей звёздной пылью.
  А вдали, на той стороне Байкала, громадными силуэтными привидениями прорисовывались далёкие снежные вершины гор Хамар-Дабана...
  Рано поутру, держа Жучка на поводке, простившись с гостеприимным егерем, Андрей зашагал на север и проделал весь обратный путь в два дня...
  
  ...И снова пришла зима...
  В самые морозы, Андрей несколько дней жил в деревне, превратившейся со временем в дачный посёлок, в большой даче своего знакомого, на берегу водохранилища...
  А в леса ходил на большой залив с бурятским названием Калей.
  Здесь, он набрёл на следы здоровенного кабана - секача и решил заняться им завтра, с утра пораньше...
  Выйдя из дома на восходе ало - дымного, морозного солнца, он за два часа прошёл по неглубокому снегу километров восемь, а выйдя на следы секача, подозвал Жучка, стал его науськивать повторяя тревожным шёпотом: - Ищи! Ищи! - и сам пробежал несколько метров по кабаньему следу.
  Жучок "завёлся с пол-оборота"!
  Он активно взял след и на галопе исчез в лесу, оставляя после себя, на прыжках, ямки следов на снегу. Вскоре неподалёку, на гривке же, раздался его сердитый лай. Андрей зарядил двустволку пулей и крупной картечью и пошёл по следам собаки.
  Пройдя метров двести, охотник вышел на открытое место и увидел впереди себя, всего в ста шагах, деловито и размеренно лающего Жучка, а метрах в пятнадцати от него, крупного секача, спокойно разрывающего снег круглым пятаком носа и что - то жующего деловито и неспешно.
  Когда кабану надоедал спокойный и размеренный лай собаки, он срываясь с места и как танк, бросался в сторону Жучка, а тот быстро убегал в сторону. После неудачной попытки поймать собаку на клык, кабан возвращался к кормёжке.
  А Жучок, вновь принимался лаять, изредка поворачивая голову в сторону Андрея, словно приглашая хозяина к активным действиям. Кабан на человека не обращал внимания и продолжал кормиться...
  Переходя с места на место по несколько шагов, Андрей подрагивая от волнения, приблизился к секачу метров на шестьдесят и прицелившись под мерный, успокаивающий лай Жука, выстрелил в широкий и толстый кабаний бок.
  Пуля, с треском пробила лопатку и позже, при разделке зверя, Андрей увидел, что она, уже на излёте, попала в край сердца.
  Кабан, после выстрела, словно споткнувшись упал на передние ноги, потом вскочил, постоял некоторое время пошатываясь и снова, уже плашмя, упал в пушистый белый снег...
  ... Дело было сделано...
  Сидя вечером в просторном, деревянном доме, на кухне, Андрей жарил кабанятину и кормил самыми аппетитными кусочками мяса, разомлевшего и полусонного, объевшегося героя кабаньей охоты - Жучка.
  Мясо почти двухсоткилограммового секача пришлось вывозить из леса на машине...
  ...Когда Гена, его давний приятель и охотник узнал, что Андрей с Жучком добыли кабана - секача, он загорелся и уговорил поучаствовать Андрея в совместной охоте.
  Андрей отговаривал Гену брать с собой его собаку Волчка, злого и быстрого, высоконогого кобеля, но Гена всё - таки настоял на своём.
  Когда они, заехав в лес в кабаньи места, найдя свежий след спустили собак с поводка, Волчек намётом полетел впереди Жучка и вскоре собаки скрылись в белом, заснеженном лесу.
  ... Снег блестел и искрился под низким золотым солнцем и длинные тени подсинивали белые сугробы, и от этого становилось ещё холодней...
  Идя по собачьим следам, охотники услышали откуда - то издалека, яростный лай Волчка, а потом и подтявкиванье Жучка.
  Затем лай прекратился и Андрей мрачно прокомментировал: - Погнали кабанов...
  Друзья ускорились, и постепенно перешли на лёгкую рысь.
  Если тренированному Гене это было нетрудно, то для Андрея, такой бег трусцой по пересечённой местности, показался тяжёлым испытанием.
  Он бежал потея и отдуваясь, а когда добежали до места, где собаки первый раз стронули кабанов, Андрей перешёл на ходьбу, и постепенно отставая, брёл уже в одиночестве, изредка останавливаясь и слушая - не лают ли собаки...
  Часа через полтора первыми появились собаки, а за ними и разочарованный, дымящийся от пота, Гена.
  -Они - он показал на собак - не захотели дальше гнать и вернулись...
  Андрею хотелось добавить: - А я что говорил? - но он сдержался.
  Так, несолоно хлебавши, закончилась эта охота и Андрей сделал вывод, что настоящая охотничья собака, не та, что зла и быстра, а та, что умна и приспособлена к охоте.
  Медленный спокойный Жучок, оказался в охоте за кабаном отменной собакой...
  Вскоре, однако, Андрей уехал на заработки, и весной от жены в письме узнал, что Дмитрий Иванович неожиданно умер от обострившихся лёгочных проблем, и что Жучка, его жена отдала в деревню, родственникам...
  Так неожиданно, он потерял очередную свою собаку, хорошего друга и хорошего охотника...
  
  
  Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
  или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
  Писать на почту: [email protected] или info@russian-albion
  
  
  
  4 мая 2006 года. Лондон.Владимир Кабаков.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Деревенские собаки
  
  
  
  
  
  
  Казалось, половина деревни пришла на выгон, за околицу, который одновременно служил и посадочным полем местного аэропорта.
  Больше было ребятишек, но пришли и старушки и старики, были даже мужики, пришедшие посмотреть на нового доктора, прилетающего этим самолётом.
  ... Двукрылый АН- 2, внезапно появившийся со стороны солнца сделал вираж и круто спланировав, сел на зелёное поле, протарахтел мимо зрителей подрагивая крыльями, взревел мотором словно успокаиваясь после долгого перелёта, подрулил к избушке - диспетчерской, окружённой редкими встречающими и остановившись, заглушил мотор.
  Пропеллер на мгновение прочертил серебристо - блестящий круг, потом стали различимы лопасти винта, и наконец они замерли неподвижно, напоследок чуть качнувшись в обратную сторону.
  Прошло несколько мгновений...
  Внутри самолётика что - то тренькнуло и дверь медленно открылась, появился молодой лётчик, в синем костюме с погонами, в белой рубашке и в фуражке с серебряной кокардой; он спрыгнул на землю и быстро пристроил к борту сходни, состоящие из двух ступенек...
  Медленно, разминая затёкшие ноги, на землю спускались немного взволнованные полётом и довольные удачным приземлением, пассажиры.
  Последним из салона вышел молодой, крепкого сложения мужчина, ведя на железном поводке, двух высоких, тощих собак.
  Встречающие, увидев их, невольно ахнули и в толпе зашелестели негромкие реплики удивлённых аборигенов.
  Ребятишки таращили глаза и громко смеялись, показывая пальцами на собак и их хозяина; мужики разглядывали приезжего, крякали, недовольно хмурились и обменялись несколькими многозначительными в своей краткости, замечаниями. Один из встречающих, разузнав что - то от первыми вышедших пассажиров, подошёл к молодому человеку, опасливо косясь на незнакомых, непривычного вида, тянущих в разные стороны собак, поздоровался.
  Приезжий оказался новым, так долго ожидаемым доктором Владимиром Дмитриевичем Южиным, и мужик взялся помогать ему с вещами...
  
  ...Володька Южин был завзятый, страстный охотник и об этом знали все сокурсники в медицинском институте и знакомые - всё свободное от учёбы, а потом и от работы время, он проводил или в лесу, или приготовляясь к лесным походам: заряжал патроны пулями новой, неизвестной конструкции, подгонял лесное обмундирование, ездил в охотничьи магазины и к тому же воспитывал и натаскивал охотничьих собак.
  Разговоры с близкими или друзьями рано или поздно сходили на охотничьи темы и, как правило носили на себе отпечаток незаконченности - ведь каждому было что рассказать, было чем поделиться из личного охотничьего опыта. Вместе с тем, Южин был и остался типичным городским жителем, который немножко романтик, немножко утончён и изнежен: он скрывал от всех, что боится темноты в лесу, но ещё больше боится заблудиться и потому, считал за подвиг для себя, одинокую ночёвку летом под открытым небом...
  Второй его страстью, органически связанной с увлечением охотой, была любовь к четвероногим друзьям человека - собакам.
  Он с детства постоянно возился со щенками непонятных пород и просто с бродячими собаками, а сделавшись взрослым, бесконечно заводил всё новых и новых питомцев: у него уже были и спаниели, и лайки, была одна гончая полукровка по кличке Бим, и как -то, более полугода прожил кобель, непонятно откуда взявшийся на сибирской земле - дратхаар; однако, он как появился незаметно, так и исчез неизвестно куда, оставив лишь смутное воспоминание о своей свирепости и необъятной глупости.
  Последней страстью Южина были борзые. Какая - то знакомая, на день рождения Володи, подарила ему щенка с родословной и документами, удостоверяющих породу, подчёркивающих высокое положение пёсика в собачье табели о рангах...
  С той поры прошло три года и щенок превратился в высокого, с подведённым животом и вытянутой острой мордой кобеля, по кличке Агат. В пару к нему, Южин прикупил вторую борзую, уже взрослую собаку - Пирата.
  Володя сбился с ног выкармливая, прогуливая и натаскивая славную пару и его старания были вознаграждены - его питомцы прошлой осенью, затравили лису, которая впрочем, была чем то больна и потому не смогла убежать; и ещё пару зайцев, чем хозяин несомненно гордился и даже немного хвастал...
  Месяца два назад, Южин узнал о открывшейся вакансии, в глухом, таёжном забайкальском краю, где леса непроходимые, но есть участки степи в которых, как он достоверно узнал, водились волки...
  Он выхлопотал себе это место и в ожидании переезда томился желанием поскорее перебраться на новое жительство и там, со своими помощниками, потомками великолепных русских борзых бравших волков в одиночку, затравить самому, с помощью Агата и Пирата, эту почётную добычу. И наконец - то оправдать звание охотника - профессионала, что так льстило самолюбию Южина. Ведь волк - это добыча для любого охотника более чем значительная...
  Мужикам, почему - то появление этих красавцев с мелковатой, кудрявой шерстью и хвостом - помелом, заметно не понравилось, они всю дорогу в деревню, что - то горячо обсуждали, беспокойно жестикулируя и обмениваясь нецензурными репликами...
  Деревня Бутаково, в которой происходили описываемые события, отстояла от крупных населённых пунктов далеко и попасть туда летом, было делом нелёгким, как впрочем, и зимой.
  Испокон веков население Бутаково занималось охотой и рыбалкой - этим кормились, на заработанные деньги воспитывали своих детей и организовывали пышные похороны и богатые поминки.
  Жители деревни - потомки староверов, вели суровый образ жизни, водку не пили, в официальные посты не ели скоромного и по заветам веры, уважали стариков и почитали родителей.
  Охота была и страстью и работой.
  Лишь в последнее время, жители Бутаково стали разводить скот на фермах, в основном лошадей на мясо, а лучших, используя в хозяйственных делах, в заготовке и вывозе кедрового ореха и на охоте, для заброски и вывоза охотников с промысла.
  Эти люди больше всего ценили возможность погулять, после промысла и до, выпить хмельной браги с артельщиками, а подвыпив похвастать своими успехами на охоте, похвалиться своим Бобкой, Пестриком, Вьюгой, рассказать истории, когда их собака например, в течении двух суток, в начале прошлой зимы держала на отстое огромного, на двадцать пудов быка, лося - рогаля.
  Другой вариант рассказов о том, что с ним, то бишь с Бобкой, или Шариком, или Вьюгой, за прошлую зиму добыли до полусотни соболей, не считая по мелочи белок, колонков и горностаев....
  Южин вёл собак по улице деревни, а сам широко вдыхал полной грудью свежий, пахнущий дымком и сухим кедровым деревом воздух, возбужденно перебегая взглядом с ладных, просторных, крепко рубленных домов на окрестные холмы, покрытые синеющими вдали кедрачами; пыльная дорога мягко пружинила под ногами и в какой - то момент, он готов был рассмеяться от ожидания счастья здоровой вольной жизни на природе, от будущей дружбы с этими простыми, бородатыми и широколицыми мужиками.
  Борзые, заметив деревенских собак, рвались в драку, натягивая поводки, и Южину большого труда стоило их удержать...
  Так провожаемые лаем от дома к дому, от двора к двору, они и последовали до ворот деревенской больницы.
  В каждом дворе было от двух до шести собак, которые строго следили за неприкосновенностью свих территорий и чужаков встречали лаем - руганью, а то и драли тех, кто позволял с собой это делать...
  Южин с Агатом и Пиратом, скрылись за изгородью, но собаки из округи долго не могли успокоиться и обсуждали на своём языке, появление этих странных, тощих и кудрявых щеголей.
  Известный деревенский драчун кобель Буська, был где - то в бегах, поэтому шествие прошло без скандала, но драчун скоро объявился, всё разнюхал и возглавив подпевал, исчез за воротами больницы. Через некоторое время со двора, из - за изгороди, донёсся страшный шум и вопли дерущихся собак. Надо заметить, что местные собаки были в основном крупные, подвижные зверовые псы, а Буська и среди них выделялся статями и белоснежными длинными клыками.
  Когда Южин выскочил на крыльцо, Буська грыз Агата, свалив его на зелёную, словно стриженую траву, а подпевалы, рвали гачи Пирату; С большим трудом хозяину удалось отбить знаменитых волчатников, с помощью санитарки тёти Паши, которая, зная собачьи повадки, разлила драчунов водой.
  Местные хулиганы, во главе с Буськой, достойно удалились со двора в щель под воротами, а потрёпанные борзые долго зализывали раны, повизгивая жаловались хозяину на грубый приём "деревенских".
  Южин, немного отдохнув с дороги, переоделся, распаковал вещи и взяв у тети Паши плотницкий инструмент, тщательно заделал все дыры, в ограде и в воротах.
  Жильё, для нового доктора отвели здесь же, во флигеле и смущённые Агат с Пиратом, водворились в прихожей, немного стесняясь хозяина...
  Наутро, доктор не откладывая начал приём больных - работы было по горло. Доктора ждали и очень радовались, когда поняли, что и специалист, и работник он был хороший...
  В начале следующей недели работы Южина в Бутаково, в кабинет ввалился здоровенный старик лет шестидесяти пяти, с окладистой рыжей бородой и в разношенных ичигах сорок шестого размера, не менее.
  Он потоптался у порога и потом, слушаясь жеста одетого в белый халат Южина, присел на краешек стула, который под ним жалобно заскрипел.
  Окончив записывать предыдущее врачебное дело, Южин поднял глаза на старика и спросил: - Что у вас?..
  Старик заёрзал, стул снова скрипнул и Южин, по - своему истолковав замешательство, переспросил: - Так что у вас болит?
  Помолчали...
  Старик, наконец, начал сбивчиво: - У меня доктор ничего не болит, и всю жизнь, окромя головы с похмелья, ничего не болело...
  Вновь наступила пауза и старик, наконец, решившись, приступил к сути дела:
  - Мы с мужиками тут потолковали, погуторили и решили тебя просить продать нам твоих собак...
  Южин удивлённо вскинул брови, а старик заторопившись, добавил: - Если захочешь, мы тебе взамен своих собак, пару хороших кобелей предоставим...
  Доктор заулыбался и спросил: - А на что они вам дедушка?..
  Старик же помрачнев - он видимо не любил, когда его называли дедушкой, разъяснил: - А мы из них рукавичек себе на зиму нашьём - и только тут скупо улыбнулся...
  Настало время помрачнеть доктору. Он взволнованно вскочил со стула и заходил по комнате: - Но почему вы так говорите? - начал он сбивчиво.
  - Они никому не мешают, собак ваших они трогать не будут. Почему вы об этом со мной заговорили? - вдруг покраснев, почти закричал он.
  Старик, поднявшись со стула, поспешил отступить к двери и, взявшись за ручку, заключил на прощанье:
  - Ты доктор не серчай, обчество меня послало с тобой поболтать. Наши собаки одни на весь район и обчество постановило, чтобы ты своих ублюдков убрал или отправил назад в город.
  - А я только предупредить тебя пришёл. Мы тебя все как уважали, так и будем уважать. Но только собачек своих лучше бы убрал...
  Старик отворил дверь, осторожно протиснулся в коридор и мягко прикрыл её за собой...
  Южин назавтра, не поленился, с утра пораньше сходил в сельсовет и пожаловался на незваного доброхота, требуя защиты.
  Председатель сельсовета, мужчина лет пятидесяти, в чёрной перчатке на левой руке - как потом выяснилось, у него вместо кисти, некогда отмороженной на охоте, был протез - успокоил доктора, вежливо пообещал разобраться и даже проводил доктора немного в сторону больницы...
  На улице светило яркое солнце, на пустырях, вдоль улицы зеленела мягкая травка. В заболоченной низинке ходили спутанные госпромхозовские кони и повсюду встречались собаки: черные и рыжие, покрупнее и помельче - они лежали у своих ворот, бегали по улице, обнюхивая столбики заборов, метили их, задирая кто левую, кто правую лапы, словно совершая ритуал необременительный, но необходимый...
  Только Агат и Пират сидели дома взаперти - тяжело дыша от жары и духоты они просились на улицу, но Южин, вспомнив неловкого, грузного старика, сжав зубы, в сердцах отпихивал от себя скулившего Пирата и поплотнее прикрывал двери...
  Но время шло. Доктор стал забывать этот неприятный случай - собаки спокойно бегали во дворе, и никто их не трогал и не думал трогать, так во всяком случае, стало казаться Южину.
  ... Наступило красивейшее время года - золотая осень. А в здешних местах она была особенно красива!
  Небо с каждым днём становилось всё чище и синее, окрестные берёзовые рощи оделись в золотой наряд, на зелёной траве ранним утром заметен был тонкий слой серебристого инея.
  Охотники в деревне зашевелились, стали заготавливать продукты и завозить их в дальние зимовья на смирных, раздобревших за лето лошадях.
  Южин тоже поглядывал в поля окружающие деревню, замышляя погонять поближе к морозам, вылинявших лисиц и упитанных зайчишек.
  Агат и Пират растолстели, если можно так говорить о борзых, на деревенских харчах и просились побегать на волю. Они всё чаще и чаще убегали со двора и Южину, больших трудов стоило загнать их обратно.
  Как - то в среду, Южин по обыкновению принимал больных у себя в кабинете, народу было немного и закончив, он пошёл во флигель, собираясь обедать. Собаки по привычке, выскользнули в щель в калитке и отправились за огороды, на луговину, к речке.
  Там они гонялись друг за другом и за сусликами, которые, при виде опасности скатывались в норы и собаки оставались ни с чем...
  Южину обед варила та же тётя Паша, и когда он вошёл во флигель, на столе уже стоял накрытый чистым полотенцем обед.
  Доктор обедая, услышал в открытое окно два негромких выстрела, где- то, как ему показалось, за речкой. Но время было обеденное, народ в деревне двигался, было шумно и эти хлопки как-то прошли мимо его сознания - стреляли здесь нередко и иногда даже во дворах, забивая перед зимой молодых свинок в приусадебном хозяйстве...
  Без аппетита, прожёвывая пищу, Южин почитал свежий медицинский журнал, а потом лёг на диван и задремал, увидев во сне город и явственно услышал звон городских трамваев, на поворотах...
  Проснувшись, он удивился своему сну, потому что последнее время всё реже и реже вспоминал прежнее городское житьё. Здесь, он в одночасье, по приезду, стал одним из самых уважаемых людей и все ему кланялись, встретив на улице узнавали в лицо.
  В местном клубе, самодеятельный хор репетировал два вечера в неделю и у доктора стали налаживаться особенные отношения с милой девушкой, секретарём поссовета Люсей...
  Проснувшись, Южин потянулся так, что хрустнули хрящики где - то в груди, надел белый халат со стетоскопом, засунутым в правый верхний карман и пошёл в амбулаторию осматривать единственного стационарного больного...
  ...Агат и Пират не вернулись ни к вечеру, ни ночью, ни утром следующего дня. Южин обошёл все окрестности, кричал и свистел, спрашивал проходящих и проезжающих, не видели ли они его собак, но все отвечали отрицательно... Поиски были напрасны. Собаки пропали...
  Домой вернулся Южин в темноте и не раздеваясь повалился на кровать...
  Он плохо спал эту ночь, днём был хмур и раздражителен...
  Ему вдруг всё опротивело здесь и он стал задумываться о переводе куда - нибудь в районный городок...
  ...И вот как - то, на приём к нему пришёл тот самый здоровенный старик по фамилии Алёшин, как уже успел узнать доктор.
  Алёшин этот был одним из самых известных охотников в деревне и все говорили, что у него лучшие собаки в округе.
  Жил он за речкой, в отдельном доме, совсем как на заимке и его лайки, были высоки на ногах, чёрной с белыми пятнами масти и говорят, что были случаи, когда они ловили косулю на бегу.
  Действительно, собаки были не только сильными, но и очень быстрыми...
  Старик, как и в прошлый раз, долго топал ногами в сенях протирая ичиги, затем, войдя в комнату, молча мялся и видя невесёлое, осунувшееся лицо Южина, вдруг заулыбался и начал степенно: - Народ говорит, доктор, что у тебя собачки твои чудные пропали?..
  Южин сверкнул глазами исподлобья, но сдержался, ответил: - Да, пропали - и с вызовом продолжил - а ты что дед, утешать меня пришёл?!
  Алёшин вновь чуть заметно улыбнулся и мягко ответил: - Ты своих собачек доктор не жалей. Мы тут подумали, посовещались и решили тебе за твою работу подарок сделать.
  В ответ на недоумённый взгляд доктора, старик, хитро улыбаясь, поманил его пальцем и вышел, пятясь, в сени, а потом и во двор.
  Южин, хмуро глядя перед собой, негодуя на себя за податливость, нерешительно пошёл вослед Алёшину.
  На дворе, рядом со стариком - охотником привязанные на верёвке, сидели две чёрные, с белыми пятнами на боках лайки, с густой блестящей шерстью, переливающейся под солнцем.
  Двигая своими небольшими аккуратными головками с острыми ушками, они весело смотрели на Южина, словно приглашая его поиграть с ними, или хотя бы погладить их чистые, пушистые шубки.
  Южин, подойдя к собакам присел на корточки перед ними и невольно заулыбался, - обеими руками стал гладить собак по головам.
  А старик, видя это, громко захохотал и хлопнув себя ладонью по бедру сквозь смех проговорил: - Ты доктор, наверное, думал, что мы только обижать человека умеем.
  - Нет! Ты с этими собачками, ещё не одного зверя добудешь, помяни моё слово! Собачки молодые, к тебе быстро привыкнут как к хозяину, тем более что ты собачник опытный.
  - А они ведь из моего гнезда: что на оленя, что на лося могут работать, а если случится, то и медведя посадят на задницу так, что сможешь его с пятнадцати метров стрелять - будет сидеть как пришитый...
  - А если понадобится, они и волчка могут задрать...
  - Мои собаки в районе известные - закончил он монолог и вновь весело засмеялся.
  А Южин, непритворно улыбаясь гладил собачек и уже бодро поглядывал на кедрачи за рекой...
  А старик, через паузу, уже уходя со двора и оставляя собак с Южиным, продолжил: - А если захочешь, я тебя возьму с собой на промысел и научу тебя, как счастливо и весело жить в тайге...
  Старик, широко шагая и не оглядываясь скрылся за калиткой, а ошеломлённый
  Южин держа верёвки с собаками, перевёл их к своему флигелю и привязал к столбу, и сбегав на кухню принёс им сладкие кусочки сахара.
  Увидев его возвращающегося, собаки завиляли хвостами и потом, с хрумканьем стали разгрызать рафинад своими белыми зубами...
  Возвращался молодой доктор в приёмный покой с улыбкой на лице, и с лёгким сердцем, думал про себя: "А всё - таки этот Алёшин замечательный старик, профессиональный, настоящий охотник..."
  
  Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
  или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
  Писать на почту: [email protected] или info@russian-albion
  
  
  1970 - е годы. Иркутск. Владимир Кабаков
  
  
  
  
  
  
  
   Собаки и волки
  
  
  
  
  
  "Дикая природа живет по своим законам. И это законы выживания"
  
  
  
  
  ...Волки шли на охоту...
  Отлежавшись днём на окраине мохового болота, на бугре, заросшем молодым сосняком, полные сил, они, уже в сумерках поднялись, долго отряхивались, потягивались, топтались в мягком снегу чувствуя лапами острые краешки подмёрзших уже утренних следов.
  Наконец, волчица вышла на опушку долго принюхивалась, осматривалась, а четыре волка стояли позади и тоже нюхали воздух...
  Днём, когда ярко светило солнце, сквозь дрёму волчица слышала далеко справа, в болотах, лай собак и два выстрела.
  Сейчас, она решила пойти в ту сторону - может быть, после людей что-нибудь осталось. Иногда, после дневных выстрелов, ночью, волки находили остатки от человеческой охоты: большую лосинную голову, ещё незамёрзшую; ноги с ободранными камасами и вывернутые на снег внутренности - было чем перекусить вначале перехода...
  Волки выстроились гуськом и размеренной рысью, ровно и точно ступая след в след, тронулись туда, где совсем недавно красное солнце село в холодные тёмные тучи.
  Изредка, из строя выходил один из волков, привлеченный кучкой тёмных перьев рассыпанных на снегу, или услышавший выпорхнувшего из под снега, не обсидевшегося, не задремавшего ещё рябчика.
  Сумерки пока не стали тьмой и рябчик, сидя на высокой берёзе, испуганно тренькал видя серые тени, неслышно проходящие внизу под деревьями...
  След тут удваивался утраивался, чтобы через некоторое время, вновь сойтись в один...
  Делалось это инстинктивно...
  В стае всегда есть волк, который слышит лучше всех, есть и тот кто видит в темноте лучше и потому неудивительно, что стая имела уши, глаза, обоняние которые принадлежат не только волчице, идущей во главе.
  Она по праву главенства только ведёт, направляет собратьев, но каждый член стаи имеет свой характер, свою волю, свои приметы и особенности. Конечно, объединившись легче выживать, но в случае если стая распадётся, по каким- либо причинам, природа даёт шанс каждому волку выжить в одиночку...
  Волки дойдя до густого, высокого сосняка свернула направо, пересекли зарастающее молодым березняком болото и вышли на широкую прогалину, раньше бывшую озером, а сегодня, превратившуюся в заросшую трясину, с кочками поросшими клюквой и морошкой...
  Кочки, промёрзшие ещё в декабрьские морозы, были засыпаны снегом и ямы между ними заметены недавними метелями...
  Волки постояли немного, послушали свистящий в метёлках камыша, студёный ветер, потом повернули налево и пошли по краю болота между редкими, уродливыми сосёнками и торчащими то тут то там, сгнившими изнутри, обломанными стволами берёз.
  Стараясь спрятаться от пронзительного ледяного ветра, волчица увела стаю чуть в сторону и пошла кромкой молодого сосняка, подступающего к кочковатому, заметённому снегом открытому пространству...
  Здесь, в темноватой чаще, волки натолкнулись на следы двух собак!
  Волчица остановилась, рыкнула сквозь сжатые челюсти, шерсть на её загривке поднялась дыбом...
  Это был запах извечных врагов волков - собак, зверей прислуживающих человеку...
  Пройдя немного по следу, опустив голову и принюхиваясь, она прибавила ходу и за ней послушно тронулись с места галопом, остальные...
  Загибая чуть вправо, волки, мелькая серыми тенями между запорошенными снегом елями прошли низинку, держась всё время по краю собачьих следов.
  Потом укоротили рысь, а один раз даже остановились перед небольшим спуском к таёжной речке...
  Волчица хорошо знала эти места, потому что её первое логово было здесь, неподалёку, на другой стороне речки, в крутом берегу мелкого ручейка.
  Там она родила первых своих волчат и выкармливая их охотилась здесь, ловила зайцев и глухарей на гриве - в крупно-ствольном сосновом бору был глухариный ток.
  Иногда, мимо её логова проходили люди и она слышала их беспечные голоса, а далеко на дороге - урчали моторами машины и мотоциклы...
  Но все это, казалось ей событиями совсем из другой жизни. Ведь с того времени прошло четыре года...
  Было тихо... Мороз крепчал...
  Начинали трещать - "стрелять" рвущейся от холода корой промерзшие стволы берёз, стоявших на берегу. Речка зимой тоже перемерзала, вода почти исчезала в русле и крутые, обрывистые берега, сдавливали ледяной панцирь остановившейся воды...
  Волчица помнила речную стрелку, где эта речка впадала в большую реку - там была дорога и мост....
  Раз в году, к этому мосту, размытому весенним половодьем, приезжали люди на большом, урчащем совсем по медвежьи, грузовике, и настилали его вновь...
  До ближайшей деревни было километров восемь. Зимой, машины почти не появлялись здесь, а если проходили, то днём. Ночью все люди жили в домах неприятно пахнущих дымом. Это волчица тоже знала...
  
  Прослушав речную долину, волки, развернувшись, по дуге стали обходить речные изгибы и зигзаги, стараясь не отдаляться от собачьих следов...
  Через несколько километров они вышли к крупно-ствольному сосняку, в котором собаки, несколько времени назад, облаивали глухарей...
  
  ...Глухари сидели на большой, раскидистой сосне и кормились, когда их услышали пробегавшие мимо собаки. Они прискакали сюда, увидели крупных, чёрных птиц и залаяли звонко с подвывом, перебегая с места на место подняв головы, не отводя глаз от глухарей, в прыжке царапали когтями лап сосновую кору...
  Птицы, чувствуя себя в безопасности там наверху, крякали и скрипели, сердито поворачивая ало - бровастые головы то вправо, то влево...
  
  ... За собаками пришёл человек. Он долго подкрадывался, прячась за толстыми стволами, высматривая беспечных птиц в зелёной хвое...
  Вместе с ним пришла третья, молодая собака, которая ещё ничего не понимала в охоте...
  Потом человек стрелял - вначале один раз, потом второй. Две птицы упали, а третья, громко хлопоча крыльями сорвалась и улетела, в сторону реки. За ней убежали старшие собаки задирая головы и стараясь не потерять из виду, мелькающую в чаще птицу...
  Молодая крутилась у ног хозяина, потом увидев упавших птиц, кинулась к ним, стала мять их, кусая безжизненные уже тушки.
  Хозяин, улыбаясь, довольный удачей, гладил собаку повторяя: - Молодец, Молодец! Умница! Будешь рабочей собакой!..
  Потом, отогнав молодую лайку, поднял птиц, взвешивая на руке аккуратно сложил крылья, подвернув головы под крыло: одну запихал в маленький рюкзак, а у второй обрезал лапки и кинул прибежавшим взрослым собакам...
  Белка - собака с серыми пятнами на белом фоне, с маленькой головкой и остро торчащими ушками, схватила лапку на лету, два раза хрустнула косточками, проглотила и виляя хвостом стала ожидать ещё.
  Кучум - крупная чёрная лайка, не спеша пережёвывал и нехотя глотал хозяйский "подарок".
  Он был хорошо откормлен и выглядел довольным и ленивым, хвост на его широкой спине лежал красиво загибаясь кренделем...
  Молодой собаке тоже досталась часть лапки, но она поваляла её в снегу и бросила...
  Перед уходом, человек потрепал собак по загривкам и проговорил: - Ну теперь, давайте, лося ищите... Если найдёте - всем мяса хватит...
  Он закинул двустволку за круглые, жирные плечи, поправил старую, искусственного меха шапку чёрного цвета и, с хрустом продавливая наст ногами обутыми в большие резиновые сапоги - ботфорты, тяжело зашагал к дороге, к оставленной там машине...
  Собаки ободрённые успехом, убежали снова в лес и с ними увязался молодой Загря. Они, мелькая вдалеке, скоро скрылись в чаще...
  
  ...Волки принюхиваясь, обошли место под сосной, куда падали убитые глухари.
  Волчица, наморщив нос и обнажив клыки, рыкнула, учуяв кисловатый запах пороха идущий от красных папковых стреляных гильз лежащих на снегу и брезгливо отошла в сторону. Глядя на неё, отшатнулись и молодые волки...
  Через минуту, стая, вновь выстроившись цепочкой, по дуге, обходила сосняк, направляясь в сторону речной стрелки. Волчица вела их туда, где обычно останавливались машины охотников и где, эти нелепые, неловкие двуногие обедали, закусывая пили водку в конце дня, уже перед отъездом...
  
  ...Собаки, выпугнули крупного лося, из - за большой, поваленной давним ураганом, осины. Зверь поднялся не спеша, издали заслышав хруст снега под лапами бегущих собак.
  Поднявшись, он осмотрелся переступая светло - серыми голенастыми ногами, легко несущими чёрно - коричневое крупное туловище, большую, ушастую голову, с болтающейся на шее длинной волосяной серьгой.
  Увидев собак, зверь двинулся с места рысью широко переставляя ноги, сохраняя на бегу спокойствие и деловитость.
  Собаки услышали стук копыт о пеньки, спрятанные под снегом, хруст сломанных сухих веток, метнулись вперёд и быстрая Белка первой увидела лося, поддала, затявкала, заголосила и скоро ей стал вторить басистый лай Кучума, и иногда добавлялся жиденький баритон Загри...
  Лось, под холодным зимним солнцем, чуть пригрелся в лёжке, отошёл от ночного мороза, и потому бежал неспешно, разминая мышцы, разгоняя кровь по большому, тяжелому телу. Но разогревшись стал прибавлять ходу, по временам переходя в галоп...
  Собаки, вскоре отстали, но возглавляемые азартной Белкой, бежали изо всех сил по хорошо заметному, "парному" следу...
  Лось набрал ход и постепенно стал уходить от собак. Поскальзываясь, большой зверь выворачивал копытами сухой валежник, и куски смёрзшегося снега...
  Охотник услышав лай Белки, а потом и Кучума, остановился. Он подождал, послушал, определяя направление удаляющегося, прерывающегося лая, потоптался, решая, что делать, но потом лай замолк и охотник, ещё послушав, начинающую замерзать тишину, тронулся дальше, в сторону дороги.
  Там его ожидали товарищи, услышавшие два выстрела и на всякий случай, надеясь на удачу, пораньше вернувшиеся к машине...
  Солнце уже опускалось за зубчатую, еловую кромку горизонта справа, за рекой, когда к машине подошёл Толстый. Он, распарившись от ходьбы вспотел, расстегнул ватник, тяжело отдувался и готов был скинуть и толстый шерстяной водолазный свитер, который ему по блату, достали ребята из районного сельпо...
  Напарники его - Худой и Молодой, давно уже были у машины...
  Они натаскали дров, разожгли костёр прямо на дороге, и жарили на ивовых прутиках сало, сидя на коротко отпиленных чурбаках оставшихся здесь ещё с прежних времён...
  Заметив выходившего из леса Толстого, они, по его неспешной походке, определили, что он стрелял что - то по мелочи и успокоившись, вновь присели к костру.
  Подойдя, Толстый бросил прямо на дорогу, глухо стукнувшего о землю глухаря и показал через пройму рюкзака, второго. Напарники, немножко завидуя удачливому приятелю, стали рассматривать птицу, цокая языками и взвешивая на руке распустившего мёртвые крылья, глухаря.
  Толстый, скинул пропотевший ватник, хлопнув дверцей, достал оттуда свой мешок с продуктами и подсел к костру. Он улыбался, глядя на приятелей, зевающих, осунувшихся и усталых. С непривычки и недосыпу (проснулись рано и долго ехали по лесным дорогам), они заморились ходить по лесу и хотя снегу было немного - прилично наломали ноги...
  Толстый достал из холщёвого мешка кусок копчёной свинины, хлеб, лук, бутылку самогонки. Подбросив в костёр дров, охотники разлили самогон в эмалированные кружки, чокнулись за удачную охоту и крякая выпили, поглядывая в сторону лежащих на белом, чёрных глухарей. Потом, хрумкая луком и чавкая, пережевывая хлеб с поджаренным салом, закусили и стали рассказывать, кто где побывал и что видел...
  Но главным рассказчиком был конечно Толстый.
  Он начал свой рассказ с того, как услышал собак в сосняке, понял, что это на глухарей; как крался; как прицеливался в двух сидевших рядом птиц...
  Потом, как выстрелил - в начале по первому, затем по второму и как третий улетел в ужасе.
  - Они упали даже не мявкнув - заключил Толстый и его приятели засмеялись. Самогонка разогрела и разохотила мужиков. Уже не чувствуя горечи и сивушного запаха, выпили по второй. На душе стало светло и свободно. Замаслившимися глазами они смотрели на солнечный закат, вяло закусывали, потирали зябнущие руки. Но Толстый, одел ватник, устроился поудобней и стал есть: хлеб, копчёную свинину, солёные огурцы, лук...
  За разговорами не заметили, как где - то далеко, несколько раз тявкнула Белка.
  Сумерки опустились на лес, на реку, на поля вдоль речной долинки. Заметно похолодало. Костёр поменял цвет пламени - жёлтое стало красным и заалело яркими оттенками. Темнота неслышно подкралась к машине, которая чёрным жуком, горбилась на обочине...
  Разговоры смолкли... Стали прислушиваться...
  Мороз прибавлял, и охотники начали застёгиваться на все пуговицы и поправлять шапки, натягивая их на подмерзающие уши...
  День прошёл и после выпитой самогонки захотелось спать...
  Толстый собрал оставшуюся еду, уложил всё в мешок, отнёс в машину, сел за руль, воткнул ключ зажигания и нажал на стартёр. Машина не заводилась...
  Вместе с темнотой, пришёл мороз. Метал машины "накалился", набрался холода и казалось, что снаружи было теплее, чем в машине...
  Толстый, морща круглое лицо, лазил в мотор, смотрел "свечи", ставил их на место, пытался заводиться - всё безрезультатно...
  Худой замерз, его била крупная дрожь и он, то и дело монотонно спрашивал Толстого: - Ну как? - словно от этого вопроса, что-то могло измениться.
  Молодой поддерживал костёр и без конца кипятил чай, хотя пить его больше никто не хотел...
  В семь часов вечера, решили идти в деревню, ночевать, а утром по свету прийти назад и пытаться заводить снова...
  Но собак не было...
  Толстый матерился, свистел несколько раз, потом махнул рукой и стал собираться. Закинув рюкзаки за спину, они, оглядываясь на машину, поскрипывая снегом побрели по дороге.
  Впереди уверенно топал Толстый.
  - Никуда они не денутся... Придут сюда, покрутятся и рванут за нами - говорил он приятелям и те на ходу поддакивали. Все промёрзли до костей и хотели скорее в тепло, к людям...
  ...Через час после их ухода, вернулись собаки...
  Последним, жалобно подвывая, притащился уставший за день беготни - Загря. Белка, несмотря на трудный день, была по прежнему активна - она отыскивала мёрзлые корочки хлеба, кусочки оброненного сала, колбасные шкурки и съела, пока озабоченный Кучум обнюхивал машину...
  Белка поняла, что хозяин ушёл, но была уверена, что он вернётся и потому, обтоптавшись, легла в снег, на обочине.
  Вслед за ней, на утрамбованной колее, легли Кучум и Загря. Там было жёстко, морозило снизу, но от усталости они не хотели двигаться...
  
  ... Волки, обошли машину по большому кругу. Волчица поняла, что люди от машины ушли, но когда они вернуться - не знала.
  Зайдя под ветер, она учуяла запах собак, неслышно оскалилась, сверкнув в полутьме, вспыхнувшими яростью глазами...
  Потоптавшись и ещё раз понюхав воздух, она легла и вместе с ней улеглись поодаль остальные. Длинная, зимняя ночь, только начиналась...
  Через два часа, волчица, всё это время внимательно прослушивавшая тишину, встала, облизнулась и неспешной рысью, ещё раз повела волков делать проверочный круг.
  Диаметр круга сократился и в какой-то момент Белка учуяла волков!
  Она мгновенно вскочила, шерсть на ней поднялась дыбом. Всматриваясь в темноту, опытная собака залаяла гулким напряженным басом, как лаяла только на крупного зверя или на незнакомого человека.
  Загря и Кучум всполошились, повскакали с лёжек, загавкали ничего не понимая со сна. Но им сразу передался страх и злоба Белки и они заголосили - при этом Загря бухал редко, а Кучум лаял тоже басом с подвывов в конце.
  Лаяли долго, стараясь громкими звуками отогнать страшную опасную тишину вокруг.
  Волки стояли и слушали...
  Волчица высоко подняла голову, понюхала струйки вымерзшего воздуха, перешла с одного места на другое, и когда собаки на время затихли, она вытянув голову вперёд и вверх завыла: - У- У - У - начала она низко, потом тон возвысился до визгливо - злобного и опускаясь перешёл в пронзительное: - О - О - О - и оборвался...
  Собаки вновь испуганно и яростно залаяли, но в ответ, подхватили вой волчицы остальные волки...
  Это был страшный концерт! Кто слышал песню волка зимой, морозной ночью в безмерном, застывшем лесу, тот поймёт меня.
  Казалось вся страсть, злоба, тоска и жажда крови говорили языком этих диких кровожадных "певцов", основным природным предназначением которых, было убийство...
  Собаки под напором воющих голосов, замолкли, сбились в кучу и лязгали зубами от страха.
  Они почувствовали, что это звучит песня их смерти, что уже не уйти, не убежать, не пробиться и остаётся только ждать развязки - может быть люди ещё вернуться...
  А волки уже ничего не боялись - для них и этот мороз и эта ночь были одной из множества зимних ночей, а собаки их законной добычей, отданной им на растерзание равнодушной природой...
  И потому, они не спешили...
  Волки знали - это был их мир: леса, болота, поляны, перелески - всё необъятное пространство тайги заваленное снегом, прибитым к заледенелой земле морозом. И зимний холод, и эта насторожённая тьма кругом - тоже были частью их жизни...
  
  ... А собаки издавна служили человеку и были частью того мира, который принадлежал человеку. Эти островки человеческого мира, были разбросаны по земле, гудели моторами на дорогах, стучали металлом на стыках железнодорожных путей, когда по блестящим стальным рельсам проносились мимо дремучих, тёмных, лесных урочищ, вагоны с ярко освещёнными окнами и мелькающими тенями за ними.
  Эти человеческие островки грязно и опасно пахли: горьким ядовитым дымом, помойками и бензиновым перегаром.
  Люди и животные служившие им, спали, когда волки и другие лесные обитатели кормились, дрались за жизнь и охотились.
  И наоборот, обитатели человеческого мира жили, бегали, суетились только тогда, когда над землёй вставал день и над горизонтом появлялось позднее солнце.
  Ночами, для своей безопасности, от страха и неумения видеть в темноте, люди зажигали на улицах этих островов и островков, маленькие электрические солнца...
  От страха же, люди сбивались в большие стаи и жили в многоэтажных норах, покрывая землю между этими норами толстой коркой асфальта...
  Они были врагами земли, чистой воды, травы. Они валили деревья, сжигали леса, расширяли беспредельно свои городища, уничтожали птиц, рыб, и животных.
  И хорошо, если бы они всё это ели. Но они, часто, просто травили всё живое вокруг себя...
  Ели они тех животных и птиц, которых держали рядом - выращивали, "заботились" о них, а потом убивали и ели беззащитных, обманутых "лаской и уходом"...
  Хищники!!!
  Собаки были послушными рабами этих двуногих существ, и потому, волки ненавидели их как предателей, некогда вышедших из их рода, но променявших свободную дикую жизнь на конуру и миску жидкой похлёбки. Собаки, живя с человеком, утратили боевой дух, стали трусливы, и потому, их надо беспощадно уничтожать, без жалости и сочувствия...
  
  ... В это время, Толстый с приятелями, сидели в избе, одиноко живущего, старого лесника дяди Семёна...
  Тот, услышав уже в темноте, стук в калитку и крики: - Хозяин! Отвори?! - испуганно закричал в ответ, через закрытую дверь: - Кто такие?
  Потом со скрипом дверь отворилась и он продолжил: - Кого там черти носят? Кого надо?
  - Отец - проговорил в ответ Толстый - пусти Христа ради переночевать. Машина в лесу заглохла. Охотники мы - потом помолчав, добавил: - Я Лёшка Петров, из Заболотья. Да ты меня знаешь. Я в прошлом годе, лес мимо возил с лесосеки, на нижний склад...
  Дядя Семён помолчал, соображая - какой такой Лёшка, потом вспомнил, подумал, что в жизни такой человек с машиной пригодится и нехотя пошёл отворять калитку...
  Через час, в доме топилась печка, осмелевшие гости развешивали на верёвках за печью влажные портянки и Толстый, почёсывая жирную волосатую грудь, рассказывал, как осенью, из кабины застрелил кабана, переходившего лесную дорогу, в темноте попавшего в свет фар...
  Он варил глухаря в большой эмалированной кастрюле, а Молодой уже начистил картошки, и облокотившись о стол слушал с восхищением, как его старший товарищ живописал ситуацию...
  - У меня всегда под сиденьем, в кабине, старенький дробовик валяется - распространялся Толстый...
  - Мало ли чего? - глухаришка на дорогу сядет или тот же кабанчик на поле выскочит из леса. Они ведь машин почти не боятся.
  - Вот и в этот раз. Стоит кабанишка в двадцати метрах от машины, смотрит, и в свете фар глаза зеленью отдают.
  - Я не люблю спешить... Тихонько окно открыл, приложился прицелился и бахнул картечью - один, а потом и второй раз. Он и сковырнулся!
  - Я выскочил подошёл осторожно, вижу, мёртвый уже... Тут же вывернул потроха, шкуру срезал, на куски кабанчика "разобрал", и в мешок сложил...
  - Славный был кабанчик, сладкий - и Толстый довольно рассмеялся...
  Он поднялся подошёл к пышущей жаром печке, помешал варево алюминиевым черпаком, попробовал на соль и тут же, грязными руками ссыпал картошку в кипяток и снова помешал...
  В доме было жарко натоплено, пахло сладковатым запахом варившегося глухариного мяса - чуть ягодами и перепрелой хвоей...
  За слезящимися, отпотевшими, грязными, кое - где треснувшими стёклами окон, стояла тёмная морозная зимняя ночь...
  
  ... Волки постепенно сжимали круг. Собаки уже не лаяли; они залезли под машину, жались друг к другу и повизгивая дрожали...
  Волки, боясь запах железа и бензина медлили, стояли кругом вздыбив загривки и на одной ноте прерывисто рычали, сморщив нос и губы, обнажив белые острые клыки: - Р - Р - Р - Р - слышалось в темноте и из под чернеющей на белом снегу машины, в ответ, доносилось испуганное дрожание и лязганье зубов...
  Луна серебряным полумесяцем, поднялась над чёрным зубчатым горизонтом, осветив мрачный застывший под снегом лес и прогал дороги, убегающей в темноту...
  
  ...Когда незадачливые охотники, в избушке дяди Семёна, уже храпели на разные голоса, когда мороз достиг апогея, волчица решилась!
  Она как - то боком вышла на дорогу, на полусогнутых, напружиненных лапах, оскалившись подошла к машине, вначале на метр ближе, потом передвинулась ещё... ещё, и вдруг бросилась, и схватила Загрю, потерявшего от ужаса способность двигаться и сопротивляться! Выдернула его из под машины, полоснула клыками по гривастой шее. Собака повалилась на бок и тут же второй волк мощной хваткой вырвал часть собачьего бока, на мгновение обнажив белые рёбра...
  С отчаянным визгом, Белка, на своих длинных ногах рванулась от волчицы, часто - часто толкаясь задними лапами, понеслась по дороге...
  А - А - А - залился её тонкий визг и смолк - ближний волк в прыжке настиг её, ударом груди сбил и повалив, вцепился в глотку тренированной хваткой...
  Кучум пытался убегать молча, несколько секунд, грызся с двумя волками, схватившими его с двух сторон, но вскоре с клокотаньем, захлебнулся собственной кровью...
  Всё было кончено!
  Волки оттащили трупы собак чуть в поле, подальше от пугающего силуэта машины и разорвав их на части долго насыщались, хрустя перекушенными костями и с треском разгрызая крупные...
  
  ...Утром, на рассвете, выпал морозный, блестящий кристаллами, иней, прикрыл следы ночного кошмара, присыпал кровавые пятна на дороге, и на восходе солнца, всё вокруг, празднично играло разноцветными искрам...
  
  Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
  или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
  Писать на почту: [email protected] или info@russian-albion
  
  
  Август. 1999г. Лондон. Владимир Кабаков.
  
  
  
  
  
  
  
   Матёрый
  
  
  
  Матёрый, вцепившись в шею, рванул к себе онемевшую, расслабленную от ужаса молодую собаку и на языке почувствовал солоноватый вкус крови.
  Потом, волк встряхнул собаку не разжимая челюстей, и та слабо взвизгнула...
  В это время, на поляне, из - за густых кустов, появился человек, всего в нескольких метрах от Матёрого, убивающего его собаку!
  И так велика была, проснувшаяся при вкусе крови дикая ярость хищника, что он, бросив обмякшую жертву, метнулся навстречу человеку!
  Но и человек был приготовлен годами охотничьих скитаний по лесной глуши к неожиданным встречам. Он, по-ковбойски крутанул ружьё с плеча, приклад привычно - удобно лёг в плечевую впадину, глаза мгновенно совместили прицельную планку и могучую, гривастую грудь, взлетевшего в прыжке Матёрого, палец легко стронул спусковой крючок, грянул выстрел, и солнце в сияющем синем небе вздрогнуло от звукового удара!
  Тишина, осеннего яркого дня несколько раз оттолкнула выстрел, эхом раскатившийся по окрестностям и через миг, в округе вновь стало тихо и чуть слышно, посреди покоса, под ветром, загудела хвоей одинокая, пышно - зелёная сосна ...
  Мгновение спустя, услышали выстрел коровы, пасущиеся на отаве, возле деревни; лежащий на пригорке пастух лениво повернул голову в ту сторону, ...
  ... Матёрый, умирая, казалось падал на землю долго - долго, превращаясь из живого, сильного, красивого хищника в мёртвое тело, неживую материю, плоть лишённую двигателя!
  Душа волка, вылетела из дырки, пробитой пулей в грудных мышцах, и унеслась в пространства космоса, навстречу, родоначальнику всего живого, туда, в тёмные бездны вечности!
  Жизнь Матёрого закончилась...
  Человек, ещё до конца не понимая, что произошло, подбежал к собаке, невольно обегая по дуге, неподвижного, но всё ещё страшного своей убийственной силой, волка...
  И так велик был по размерам мертвый зверь, так хороша была его густая, светло - серая, гладкая шерсть, что собака лежащая рядом, показалась охотнику маленькой, жалкой, слабой и некрасивой...
  Зельда, тоже была мертва. Матёрый клыками, располосовал ей глотку, перервалартерию и кровь струёй, толчками лилась на траву из мёртвого, но ещё тёплого тела.
  -Зельда! Зельда! - звал хозяин, почему - то шёпотом.
  Присев рядом, он гладил её по блестящей, чёрной шерсти на спине, но увидев окровавленную рану на шее, понял, что она мертва...
  Поднявшись, сдерживая накатившую ярость, подошёл к волку, опасливо потрогал ногой мёртвое тело, держа ружьё наизготовку, забыв, что не успел перезарядить его - всё случилось так внезапно и стремительно, что охотник немного потерялся.
  Большой волчище, Матёрый, лежал перед ним распластавшись во всю длину. Громадная голова с закрытыми уже глазами, мощное туловище, длинные сильные лапы с серыми по низу подпалинами. Казалось, его тело продолжало жить, однако утратило способность двигаться, уже навсегда.
  ...Светило солнце, темнело прозрачной синевой холодное, осеннее небо, отливала изумрудным оттенком зелёная, мягкая трава луговины.
  А посреди этого великолепия, на краю поляны, неподвижно сидел человек, опершись на длинное ружьё и с грустью смотрел на свою собаку, навсегда прощаясь с ней!
  Поодаль от него лежал серый, крупный волк, а рядом, собака - лайка с распущенным пушистым хвостом и чернеющим на зелёной траве, пятном крови, совсем недавно вытекшей из её тела...
  
  ... Логово волчица устроила в старой барсучьей норе, среди толстых корней, большой, в два обхвата осины, упавшей от шквального ветра несколько лет назад. Волчица выгнала барсуков, только начинавших обживать это место, а барсучиху задушила и съела в два приёма - она в эти дни не была голодна.
  Волк - отец, охотился в окрестных лесах и часто приносил к норе, из осинника на краю колхозных полей, зайцев и пойманных на току тетеревов...
  Волчица перед родами стала раздражительной, часто рычала на самца и даже старалась его укусить, когда он, любопытствуя, слишком близко подбегал к норе...
  После родов, волк видел волчицу очень редко. И только тогда, когда волчата подросли, он сквозь зелёную свежую листву, долго разглядывал, как маленькие щенки, играли вокруг лежащей на боку мамаши - волчицы, дрались играя, между собой, сосали материнское молоко.
  Когда ветер, вдруг, скрипел сухой веткой на стволе над норой, волчата пугаясь, быстро убегали в нору толкаясь и перепрыгивая друг через друга.
  Волчица в этот момент из состояния томной полудрёмы, резко переходила к насторожённому вниманию. Но, убедившись, что никакой опасности нет, снова ложилась, пользуясь отсутствием волчат и задремывала, тяжело дыша во сне, вздымая отвислое брюхо с голыми розовыми сосками...
  Волчата быстро росли, и когда им исполнилось месяц, волчица начала их подкармливать мышами и лягушками, потом зайчатами и однажды, принесла к норе полузадушенного глухаря. Глухари в это время не могут летать и забиваются в "крепи", в кустарниковую чащу, где их иногда ловят лисицы и волки...
  Волчата, сначала с опаской, а потом осмелев, набросились на обессиленную птицу и задушив, стали драться между собой, за большие куски окровавленного мяса...
  Теперь, волчица по утрам и вечерам, водила свой выводок на водопой, к ручью, что бежал в глубоком овраге, прорытом людьми, на краю большого поля, отграничивая его от леса. Волк - отец к тому времени куда - то исчез, и волчица осталась с волчатами одна. Но погода стояла хорошая, пищи хватало всем и поэтому, волчица не очень обеспокоилась его отсутствием.
  Изредка, в ясные, туманно - прохладные, тихие вечера, издалека, через весь большой лес, из деревни доносились, то глухие звуки удара железа о железо, то громко, беспокойно и часто мычала корова.
  Волчица в этот момент настораживалась, а волчата на всякий случай прятались в нору. Волчица, долго нюхала воздух, убегала вперёд, по низинке, в сторону доносившихся звуков, а ночью, проснувшись напряжённо вслушивалась в тишину леса.
  Изредка, из деревни, попутный ветер доносил лай собак и волчица вставала, беспокойно переступала с лапы на лапу, начинала тихонько повизгивать, словно жалуясь кому - то на одинокую, тяжёлую жизнь матери пятерых волчат...
  В один из длинных, солнечных летних дней, когда волчица ушла на охоту, со стороны деревни, к логову подкрались люди, с длинными, чёрными ружьями, держа их наизготовку.
  Они окружили логово, но перед тем, слыша их шаги и торопливый шепот, волчата спрятались в нору. Только самый сильный и самый любопытный из них, был в это время у ручья и ловил там лягушек, в сырых травяных зарослях. Он так увлёкся, что ничего не видел и не слышал вокруг себя.
  Вдруг, со стороны логова, раздался громкий крик человека: - Нашёл! - и там, наверху, заговорили грубые мужские голоса: - Здесь они! Слышу, как они там поскуливают!..
  Волчонок, дрожа от страха, побежал по дну оврага, по течению ручья, взобрался на крутой берег и побежал от норы в сторону, по распадку, туда, куда обычно, на охоту, уходила каждый день, на рассвете, волчица.
  Не успел волчонок сделать несколько шагов вверх по склону, как от пушистой ёлки, отделилась фигура человека, с ружьём в руках.
  Волчонок сильно испугался этого высокого двуногого страшно пахнущего зверя, юркнул в высокую траву, потом под куст и пустился бежать подальше от логова, от людей, о которых он инстинктом знал, что они опасны для волков.
  Охотник с ружьём - это был лесник Матвей - очень удивился, увидев прямо перед собой, в высокой траве мелькнувшего тощего, почти чёрного щенка с большими ушами. Он никогда не видел не только волчат, но и волков вообще, и ему казалось, что волчата должны быть серыми, ростом с большую собаку и обязательно шумно бегущими или даже воющими.
  Растерявшись, он не успел вскинуть ружьё, а когда приготовился стрелять, то волчонок уже исчез в лесной лиственной зелени...-Вот шляпа! - ворчал шепотом раздосадованный Матвей - проворонил волчонка...
  "Но кто же, знал - рассуждал он про себя, огорчённо вздыхая -что они сейчас такие маленькие, такие тёмные и так не похожи на тех волков, которых рисуют в детских книжках..."
  Он ещё повздыхал, поплевался, укоряя себя за неудачливость, но когда товарищи по облаве позвали громкими криками к норе, решил для себя, что никому об этом случае не расскажет, чтобы не засмеяли. "А следов сейчас найти нельзя" - решил лесник и утешившись, полез к логову напрямик, треща валежником...
  ...Волчица вернулась к норе днём. Ещё на подходе она учуяла множество человеческих следов, испугавшись убежала в дальний сосняк, сидела там, под корягой, дрожала всем телом, предчувствуя самое плохое...
  На закате солнца, она не выдержала и завыла тоскливо и протяжно. Но щенки на логове не отзывались и пройдя ещё немного по кругу, центром которого была нора, она вновь "запела" тоскливо и страшно.
  Так она выла весь вечер и в надвинувшейся темноте из деревни ей ответили лаем встревоженные собаки...
  Около полуночи, она услышала в кустах, какое - то приближающееся шуршание и из чащи вылез дрожащий от холодной росы и пережитого страха, одинокий волчонок.
  Она бросилась к нему, облизала тычасьмордой в теплое безволосое брюшко, а потом увела от разоренного логова, в дальний край большого болота, на другой стороне лесного массива. Ночевали они под корягой, и с тех пор стали жить без норы...
  Волчица, ещё долгое время тосковала, выла вечерами, призывая откликнуться волчат, но кроме шума ветра в ответ, ничего не было слышно. Уцелевшего волчонка в такие моменты охватывала дикая грусть, и он пытался подвывать, повизгивая и взлаивая почти по собачьи...
  Оставшись один с матерью, он стал быстро расти - еду, которую волчица раньше заготавливала на весь выводок, съедал один. Заботливая мамаша ни на минуту теперь не отпускала его от себя, учила, как надо выслеживать добычу, как подстерегать её на тропах и на кормёжке...
  Жизнь постепенно вошла в обычное русло, и всё пошло своим чередом. Однако волчица помнила о потерянных волчатах и о людях, которые их забрали...
  ...Звери шли в ночной тьме по просеке линии электропередач, в сторону деревни, оставляя в глубоких торфяных колеях от вездехода, свои следы: большой - волчицы и рядом, маленький - волчонка.
  Выйдя к широкой речке, долго стояли на взгорке и смотрели на далёкие деревенские огоньки, нюхали запах коровника и печного дыма, слушали, как сквозь сон, вдруг взбрехнёт особо нервная собачонка, ночующая под высоким деревянным крыльцом сарая или бани.
  Река под берегом, мерно шумела сильными струями и изредка, в течении, всплёскивала рыба или ондатра...
  ...Волчонок вырастал крупным, всё знающим и умеющим в своей волчьей жизни, хищником...
  Незаметно приблизилась, подкралась зима. Поля опустели, лес стал прозрачным и холодным. По утрам, на разъезженной грунтовой дороге, в лужах, застывала корочка прозрачного льда, пробегая по которому сверху, волчонок чувствовал, как непривычно обжигает холодом, голые подошвы лап.
  Вскоре, после тёплого, тихо - солнечного дня, ночью, поднялся сильный, воющий ветер. Деревья вокруг, от напряжения, стонали и трещали стволами и толстыми ветками.
  Волчица и волчонок лежали, на заросшем высокой травой поле и с тревогой вслушивались в жалобный шум леса.
  Под утро, ветер внезапно стих и с чёрного неба посыпались белые снежинки, падая одна за одной с лёгким шуршанием, постепенно покрывая всё вокруг белой, празднично - поминальной пеленой.
  Волчица изредка вставала, встряхивала с себя мокрый снег, нюхала стынущий воздух и покрутившись на одном месте, обтоптавшись, вновь ложилась свёртываясь калачиком и утыкая нос в распушенный хвост. По временам, она длинно зевала, сглатывая вязкую, голодную слюну.
  Снегу в ту ночь выпало много, но на тёплой ещё земле, он скоро растаял.
  И всё - таки зима началась. Дней через десять после первого снегопада, наступили сильные морозы, - стылая земля трескалась, и лужи на дорогах промерзли до дна...
  Следующий снег выпал уже днём и остался лежать белым слоем подмороженной крупы, на которую, уже через три дня навалило зимнего мягкого, бело-пушистого снега...
  Снегопад продолжался почти сутки и влажными хлопьями повис на деревьях и кустах, завернул, закутал снежным покрывалом ёлки и ёлочки от вершин до корней. Ручьи и речки покрытые льдом, засыпало, замело вьюгами и казалось, что жизнь в них умерла...
  Но нет. Из нор под берегом, стали по ночам вылезать кормиться на прибрежную кромку медлительные, одетые в тёплые шубы бобры, обгрызая тальниковые заросли растущие вдоль реки.
  На них и охотились теперь волчица с молодым волком. С вечера, они ложились на высоком берегу, под густой ёлкой и ждали темноты. В сумерках, чуть слышно начинала булькала вода над бобровой норой-хаткой, и волки уже знали, что бобры скоро пойдут заготовлять веточный корм, на случай возможной непогоды.
  Бобровое семейство, за лето успело построить высокую плотину, которая не только держала уровень, достаточный для плавания под водой, но и была складом вкусного корма, на всю длинную и холодную зиму.
  Бобры выбирались из конусообразной хатки в воду, и подо льдом подплывая к плотине кормились, обгрызая вкусную кору, с брёвен и бревнышек, уложенных в "тело" плотины за лето...
  В этот раз, бобр - разведчик ещё в гнезде, долго и осторожно принюхивался, прислушивался и осматривался и только потом выбрался на заснеженный лёд через промоины - отдушины. Потом, остановившись вновь, сел столбиком, смотрел и слушал... И стоило снегу с шуршанием скатиться с еловой ветки, как осторожный зверь исчезал подо льдом и долго не показывался. Но после, всё повторялось с начала...
  Вслед за разведчиком, убедившись, что всё споконо, на берег выбирались другие бобры...
  Волчица, наученная горьким опытом неудачных погонь в темноте, хорошо слыша бобров, кралась, ползла к ним медленно, с остановками. Молодой волк подражая ей, делал всё так же осторожно...
  Вот, изнемогающая от голода и ожидания волчица вскакивала, и на прыжках бросалась к зазевавшемуся у тальниковых кустов, далеко от воды, бобру...
  Но охота тут только, по сути и начиналась. Все, что было до этого, - было выслеживанием.
  Волки с двух сторон набрасывались на бобра, и старались не дать ему уйти в нору...
  Изнурительная борьба не всегда заканчивалась успехом. Часто, бобр, израненный, истекающий кровью, уползал, прорывался к воде и нырнув уплывал в "хатку" - конусообразный, двухметровой высоты зимний бобровой домик, заживлять свои раны.
  Под прикрытием толстых стен, сделанных из веток, бревёшек и липкой грязи, сцементированных морозом, он отлёживался в галерее "хатки", на подстилке из сухой болотной травы...
  Но иногда, волки загрызали бобра до смерти, оттаскивали его тушку в чащу, там наедались до отвала жирным, нежным мясом, похожим по вкусу на зайчатину - ведь бобры тоже грызуны и питаются древесной корой...
  Однажды, сопротивляющийся бобр, в схватке, так прокусил лапу молодому волку, что тот несколько дней сильно хромал и не мог быстро бегать, наравне с волчицей. Но та, по - прежнему видя в нём детёныша, не оставляла его и ловила зайцев и бобров одна, а молодой, как мог, помогал ей...
  В середине зимы, когда наступили сильные морозы и выпал большой снег, волчица и молодой волк присоединились к стае из пяти волков, которая пришла в их места с севера...
  Во главе её, стоял вожак, светло - серый волк, со шрамом на левом глазу, отчего это глаз всегда был полузакрыт и выражение на морде, казалось от этого злым и подозрительным.
  В стае уже была волчица, два волка первогодка, ровесники нашему Одиночке (назовём его так для удобства различения) и один по второму году. Всего их стало семь...
  Для всего живого в округе стая сделалась настоящим бедствием. Делая по полям и лесам круги длинной в пять - шесть дней, волки постепенно загрызли и съели всех молодых кабанов, много лосей и даже бобров, которых вылавливали попутно, во время оттепелей, когда те выбирались из воды на поверхность заснеженных берегов.
  А снегу нападало за зиму около метра, и люди передвигались от деревни к деревне, только по прочищенным трактором дорогам...
  Наконец наступила весна, и перед тем, как разбиться на пары, волки в стае начали грызться из - за двух самок. Но и самки между собой не ладили и в один страшный момент, вторая волчица напала неожиданно на мать Одиночки и загрызла её до смерти.
  Одиночка остался около волчицы умершей от тяжёлых ран, а стая ушла дальше...
  После того, как мать его умерла, молодой волк долго выл, изливая свою тоску, переживая своё наступившее так внезапно, одиночество. Он долго оставался рядом с неподвижным телом волчицы, но голод погнал его вперёд, и он ушёл на север, на поиски новой стаи...
  Прошло три года...
  Одинокий стал крупным, сильным волком. Его боялись и не любили в новой стае за необщительный, мстительный характер. Когда Одиночке пошёл третий год, он, в весенних драках отбил себе волчицу и вместе с народившимися волками составил свою стаю, в которой стал вожаком. Его волчица, была ему верной подругой и помощницей в погонях и разбоях...
  ... И, наконец, настал такой момент, когда Одиночка вернулся в места, где он родился и вырос, где был тот овраг и та нора, вылезая из которой, он впервые увидел солнце и небо.
  Как - то, остановившись на днёвку вблизи старого логова, он ночью услышал, как лаяла собака в той самой деревне, к которой водила его мать - волчица, много лет назад.
  Под утро, в тумане, оставив свою стаю в лесу, Одиночка подошёл низиной к броду через речку, и долго стоял там неподвижно, совсем недалеко от домов, слушал и нюхал воздух, и шерсть на его загривке вставала дыбом при звуках доносившихся от человеческого жилья.
  Когда рассвело и из тумана выделились тёмные силуэты редких сосен, стоявших на высоком берегу, волк стронулся с места и ушёл догонять стаю.
  Его подруга в тот год не смогла родить...
  По последнему снегу, когда они уже вдвоём охотились на крупную лосиху, волчица получила сильный удар лосинным копытом по отяжелевшему брюху. После удара, она отползла в кусты и несколько дней лежала, там находясь между жизнью и смертью - острое копыто рассекло кожу и сломало несколько рёбер...
  Одиночка охотился в округе и приносил волчице куски окровавленного мяса, но она не могла есть и только жалобно повизгивая, благодарно лизала его в нос...
  Через некоторое время, она начала вставать на ноги, ходила к ручью на водопой, но потом снова ложилась. Она отощала и серая шерсть висела на рёбрах клочьями.
  Вскоре, она начала понемногу есть свежее мясо и лизать кровь придушенных зайцев и тетеревов, которых приносил ей заботливый Одиночка.
  Через неделю , волчица начала поправляться, но волчат в том году у неё уже не было...
  Подошла осень...
  Волчица совсем выздоровела, и только на бегу, чуть прихрамывала на левую заднюю ногу - удар копытом перебил связки сухожилий с левой стороны...
  Две ночи назад, далеко - далеко на западе, они услышали из темноты волчий вой. Одиночка насторожился, а волчица долго слушала, потом подошла к нему, и словно успокаивая, положила голову на его мощный загривок. Одиночка пошевелился, лизнул волчицу в нос, и они тронулись вверх, по дну оврага, в поисках удобной и безопасной днёвки...
  К этому времени Одиночка превратился в матёрого зверя - его острые клыки сверкали как ножи в мощной белозубой пасти, а широкая грудь с тёмно - серой гривой длинных волос, свисала вниз с мускулистых высоких плеч, придавая ему массивный и уверенный вид.
  Он уже всё знал и умел из того что нужно знать волку, чтобы стать грозой всей округи, внушать страх не только кабанам, оленям и лосям, но и косолапому неповоротливому медведю. Одним словом он стал Матёрым волком...
  Матёрый и волчица, утром, легли на высоком берегу заросшего густым ельником, ручья, чуть сочившимся сейчас, по глубокому песчаному руслу...
  Когда раздался первый далёкий крик, Матерый не вставая, поднял голову, прислушался, определил, что это кричат люди, но очень далеко и потому успокоившись, задремал вновь.
  Время шло своим чередом. Солнце стало круто подниматься над островерхим, тёмным ельником, а крики заметно приблизились.
  Задвигалась уже и молодая волчица, а Матёрый поднялся, потянулся и глухо заворчал в сторону тревожащих его, звуков...
  Через мгновение, неслышно, серыми тенями, они вдоль русла, пошли назад на север, подальше от беспокоящих их предчувствием неведомой опасности, громких людских криков...
  Холодная ночь, сменилась ясным, хрустально - чистым осенним днём. Солнце блистало чистыми лучами с безоблачного лёгкого неба, прогревая травы на полянках и ветерок, чуть шуршал слоистой лёгкой корой на золотисто - жёлтых, крупных стволах зелено-хвойных сосен, стоявших в окружении пожелтевших берёзок и осин...
  Ещё утром, Матёрый, шевеля острыми аккуратными ушами, уловил далёкий звук сильного мотора, который вскоре умолк и через какое - то время вновь послышались ненавистные ему людские голоса...
  Горьковато пахло подопревшими палыми листьями, красно - золотыми, крупно - круглыми монетками, усыпавшими траву под деревьями. Всё это было привычно и знакомо волкам, и лишь надвигавшиеся ровной полосой человеческие голоса будили беспокойство и заставляли зверей постепенно сворачивать в сторону широкой лесной просеки, по которой, треща электрическими разрядами, широко шагали серебристые опоры линии электропередачи, протянувшей паутинки серебряных проводов через бездонный океан синего, прозрачного неба...
  Человеческие голоса медленно, но неотвратимо приближались, а волкам, это движение перекрывало путь отступления через большое поле, с проходившей по его краю грунтовой дорогой к коровнику, находившемуся на краю полузаброшенной деревни, пахнущей бензином и пролитой смазкой...
  Матёрый, чуя надвигающуюся опасность, резко свернул вправо, разглядев впереди, среди невысоких кустов, поляну. Волчица опрометчиво, чуть забежала вперёд и влево, и остановившись на краю просеки, начала осматриваться и прислушиваться...
  Выстрел грянул неожиданно! Волчица взвизгнула от боли, подпрыгнула вверх, ужаленная зарядом крупной картечи, рухнула на траву, стала кататься, кусая себя за пробитый тяжёлым свинцом, бок.
  Хлестнул второй выстрел и зверь, сильный и молодой, замер вытянувшись неподвижно в густой траве, добитый вторым смертоносным зарядом.
  Через мгновение, дрожь последних судорог прошла по телу зверя и волчица умерла, так и не поняв, не связав воедино крики загонщиков и выстрелы из цепи стрелков.
  Матёрый, после выстрела развернулся, прянул назад, в чащу, и помчался вперёд, распустив пушистый хвост на ветру, прижимая уши к голове, иногда оглядываясь...
  После выстрелов, люди позади Матёрого закричали ещё громче, ещё азартнее и два раза тявкнула собака...
  Почему - то, это тявканье собаки особенно запомнилось волку...
  ...Наконец, Матёрый, дрожа всем телом, остановился, прислушиваясь и ожидая волчицу. Потом, не дождавшись, сорвался с места, круто повернул влево и намётом помчался среди ольховых кустов в сторону густого молодого ельника. Он долго ещё бежал так, уходя все дальше от опасного места...
  ...Мелькая серым на тёмно - зелёном фоне ельника, он не останавливаясь, одним прыжком перескочил тропинку проходящую через лес, соединяющую две соседних деревни, и казалось, избежал опасности...
  Наконец, сбавляя ход, перешёл на рысь, потом на тихий шаг, потом остановился и прислушался...
  Волчицы не было...
  Вокруг вновь установилась тишина ясного осеннего дня и только изредка неподалёку, под порывами ветра поскрипывала вершиной наклонённая сухая ель, опирающаяся на ствол толстой осины.
  Людских голосов больше не было слышно, а там откуда они перед этим раздавались, затаилась коварная тишина...
  Но и волчицы тоже не было...
  Матёрый долго стоял неподвижно в еловой чаще, принюхиваясь и прислушиваясь... Однако лёгкого шуршания шагов волчицы всё не было. Только чуть шумел под напором лёгкого ветра, хвойный лес кругом, да ещё пронзительней заскрипела полу упавшая ель...
  Потом убедившись, что волчица потерялась, Матёрый медленно, стараясь идти густой чащей, тронулся назад в сторону линии электропередач, часто и подолгу останавливаясь и слушая...
  Наконец волк достиг сенокосных полян, одной стороной касавшихся леса, а другой, выходящих на просеку. Там среди молодых ёлочек, далеко, поблескивала серебром, вершина электрической опоры, несшая на себе тонкие ниточки гудящих, алюминиевых проводов....
  В проёме, между двух кустов черёмухи, на зелёной траве луговины, вдруг мелькнул силуэт чёрно - белой, молодой собаки - лайки!
  Ветер дул от нее в сторону серого хищника, и волк, учуяв ненавистный запах городского жилища и чуть подмокшей шерсти, приготовился к броску...
  Собака - лайка, Зельда, отбежав от хозяина идущего следом чуть вперёд, в это время учуяла в траве утренний след тетерева и попыталась его распутать, уткнув нос в траву и ничего вокруг не замечая...
  ... Потеря подруги и унизительный страх, охвативший его при бегстве, разозлили Матёрого, лишили его привычной осторожности. Он прилёг в сухую траву, затаился, замер и только серые с жёлтым, блестящие глаза грозно и неподвижно следили за собакой...
  Когда между ними оставалось метров десять, волк приподнялся, медленно переставляя напряжённые лапы, растянувшись и неслышно ступая, продвинулся в сторону жертвы ещё на несколько шагов, и вдруг бросился на собаку, длинными мощными прыжками!
  ...Зельда, только в последний момент увидела Матёрого и он был так велик, так свирепо целеустремлён, что её сковал страх, и она не смогла сдвинуться с места. Молнией обрушился Матёрый на собаку, смял её в один миг, вонзил привычной мёртвой хваткой блеснувшие в воздухе клыки в её шею, чуть ниже уха и рванул к себе...
  Ненависть, возбуждаемая в хищнике злобой и местью за утраченную по воле жалких, двуногих созданий и их прислужниц - собак, заставила его забыть об осторожности, что и послужило причиной смерти Матерого...
  ...Всё происшедшее вслед за этим нападением волка на собаку, вы уже знаете...
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ Е-майл: russianalbion@narod
  
  Лето 1999г. Лондон. Владимир Кабаков
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Черныш
  
  (Отрывки из романа "Симфония дикой природы"
  
  
  ... Стая волков, в которой молодой Черныш был седьмым, ходила по тайге широкими кругами и волчица хорошо запомнила места, в которых держались и кабаны, и лоси, и олени. Иногда по пути, они выпугивали из дневных лёжек высоконогих стройных косуль, убегающих в ужасе от одного запаха серых разбойников. В беге, они выпрыгивали высоко, взлетая над кустами, показывали белые "зеркальца" на заду, чем во многом облегчали погоню своим преследователям.
  Но бег косуль был так лёгок и стремителен, что волки, прогнав их с километр постепенно отставали, а потом и прекращали преследование. Снег становился так глубок, что мешал волкам развивать большую скорость...
  В один из дней, на красно - алом солнцезакате, стая вышла на следы крупной кабанихи с двумя подсвинками. Всего в помёте было при рождении девять поросят, но два умерли ещё в первый месяц жизни, а пятерых смогли отогнать от матки и потом задавить, дикие собаки, отбившиеся от человеческих поселений и живших в пригородных лесах как волки - их дикие предки...
  ... Волчица остановилась, понюхала воздух крутя головой по сторонам и решив что-то для себя, не спеша, пошла по длинной дуге, огибая большую поляну, с южной стороны ограниченную крупно ствольным сосняком.
  Здесь, на границе леса и поля, земля в солнечные дни прогревалась, и снег, превращаясь в крупные кристаллы, постепенно испарялся, кое - где обнажая чёрно - серые полоски земли с остатками увядшей травы.
  Тут и кормились кабаны, вспахивая верхний слой дернины, своими пружинисто - крепкими "пятаками", в поисках кореньев.
  Дойдя до кабаньих покопок, волчица вошла тихой рысью в сосняк и вдруг, оттуда на поляну выскочила негодующе хрюкающая кабаниха, а за нею пара кабанят...
  Волки мгновенно окружили дикую свинью и её детёнышей и стали теснить матку, стараясь отделить поросят, отогнать от свирепой и сильной кабанихи. Она весила не мене ста пятидесяти килограммов, и была покрыта чёрной с проседью, жёсткой щетиной, стоявшей на мощном загривке дыбом.
  Она, словно танк, вдруг неожиданно бросалась на ближнего волка, который, поджав хвост бросался на утёк, а в это время матёрый и волчица набрасывались на пронзительно визжащих отбивающихся от хищников, кабанят...
  С третьего раза, матёрому удалось перекусить сухожилия на задних ногах одному поросёнку и тот, так пронзительно завизжал, что кабаниха, бросив преследовать молодого волка вернулась к кабанятам, но было уже поздно.
  Кабанёнок сильно захромал и подволакивал левую заднюю ногу, а второй вообще не мог бежать и дотащившись до кустов залег там. Кабаниха стояла рядом и делала короткие броски в сторону окруживших её волков, пытаясь если не отогнать, то хотя бы напугать хищников. Но всё было напрасно...
  Проведя несколько часов в этих кустах, обессиленная, голодная кабаниха попыталась прорваться сквозь волчье кольцо. Она, выбежав на край поляны, попеременно бросалось в сторону двух переярков, отвлекающих её внимание, а матёрый и волчица в это время рвали беззащитных кабанят... И загрызли их наконец до смерти.
  Кабаниха, с трудом оторвавшись от наседающих волков, пришла на помощь к кабанятам, но её детёныши были уже мертвы. Стоя рядом с ними, громадная, с вздыбившейся на загривке щетиной кабаниха была в несколько раз крупнее волка - вожака. Но она ничего не могла поделать с умной инстинктивной тактикой этих прирождённых бойцов и охотников...
  Уже через час, одинокая кабаниха, поняла, что её поросята мертвы, оставила окоченевшие трупы и побрела в сторону рассвета...
  Её, волки не преследовали, и как только она скрылась за густым ельником, вожак накинулся на одного поросёнка, волчица на другого...
  Через час, на морозном солнцевосходе, под тревожно пронзительное стрекотанье сорок, сидевших на соснах над полем, волки разодрав кабанят на куски и растащив окровавленное мясо в разные стороны, насыщались, изредка утробно порыкивая, поднимая голову оглядывались и облизывали окровавленные морды.
  Снег на поляне был вытоптан и на белом, были заметны следы крови, клочки чёрной кабаньей щетины и серой волчьей шерсти...
  Для Черныша эта схватка была первым боевым крещением. Он помог волчице растянуть кабанёнка, вцепившись клыками в щеку жертвы, а потом перехватившись оседлал кабанёнка, в то время, как волчица сильной хваткой вырвала кусок мяса из незащищённого живота...
  Черныш размерами и силой заметно был крупнее своих братьев и потому верховодил и в играх и в драках между подрастающими волчатами. Теперь по силе, он был третьим в стае после взрослых и потому ел намного больше, и рос, набираясь сил заметно быстрее...
  
  ...В конце декабря, волчья стая, проходя через болотистые перелески, остановилась в сосняке на днёвку.
  Долго устраиваясь на днёвку, молодые волки тихо повизгивали от усталости и голода, располагаясь поудобнее вокруг вожака по длинной дуге. Заснули быстро, прикрывая от свирепого мороза влажные носы пушистым кончиком хвоста.
  Волчица изредка глубоко вздыхала, задрёмывала и не просыпаясь взлаивала судорожно подёргивая лапами - во сне она гналась за лосем...
  Над лесом стоял серый морозный туман, и неожиданно рано начались длинные зимние сумерки...
  Голодные волки встали из лёжек раньше обычного.
  Выстроившись походным порядком, они пошли на юг, в сторону моховых болот на которых две недели назад задрали молодого лосёнка, зазевавшегося во время кормёжки и не успевшего убежать за лосихой. Волчица вела стаю в ту сторону, надеясь перехватить и оставшуюся в одиночестве лосиху...
  Выйдя к берегу широкого безлесного болота, волки легли в прибрежных кустах и Матёрый в сопровождении Черныша первой парой, стал переходить широкое открытое пространство.
  Дойдя до середины болота, Матёрый вдруг остановился, словно споткнулся и долго, пристально рассматривал незнакомый предмет, похожий на корягу, торчащую изо льда наледи под крутым сивером - северным склоном, метрах в ста пятидесяти от волков. Наконец убедившись, что предмет совершенно неподвижен, Матёрый продолжил "переправу" и вскоре вся стая, перейдя попарно это опасное место, продолжила свой путь...
  ...Коряга, неподвижно торчащая под северным склоном, оказалась человеком, замеревшим на месте от удивления и невольного страха.
  Когда стая ушла дальше, он с облегчением выдохнул воздух, перешёл болото и подойдя к свежим волчьим следам долго их рассматривал, удивляясь, как точно след в след шли один за другим серые разбойники, разбившись на пары.
  Человек - местный егерь, занимавшийся в межсезонье, заготовкой, в этих местах, ивовых прутьев для плетения корзин, вспоминал сколько было волков и пытался по размерам определить половой состав стаи.
  "Однако - думал он - эти волчки, если их оставить тут на зиму, могут вырезать всех кабанов, лосей, да и косуль прихватить на закуску. Это ж сколько надо мяса каждый раз, чтобы эту ораву накормить?"
  "А потом они же волчат наплодят и тогда уже спасения всему живому в округе не будет!" - продолжил он размышлять, поспешая в сторону дома.
  Отойдя с пол километра, он на всякий случай, спрятавшись за пушистой тёмной елью на берегу распадка, подождал, приготовив топор - ружья в тот раз он с собой не взял, - не последуют ли волки за ним по следам. Убедившись, что преследователей нет, он вышел на просёлочную дорогу и пошёл в сторону деревню, где жил и работал...
  Войдя в деревню уже в темноте, егерь свернул в сторону дома своего приятеля, колхозного агронома и страстного волчатника, которому и рассказал о встреченной в лесу волчьей стае...
  За вечер обзвонили всех охотников в соседних деревнях и договорились завтра утром собраться у оврага, в дальней части таёжной Пустоши, где обычно дневали проходные волки. Егерь был опытным волчатником и знал все места волчьих переходов и их днёвок.
  Придя домой, егерь растопил печку, поставил в чугунке вариться картошку в мундире - он жил один, а жена и сын студент, зимами жили в соседнем городке, у родственников.
  После ужина, достав с антресолей мотки бечёвки, с привязанными к ним красными тряпочками - "флажками", егерь проверил сохранность бечевы, крепко ли пришиты тряпочки и попив чаю, лёг спать...
  Наутро, ещё в полной темноте, прихватив своего друга волчатника, они, на снегоходе укатил на Пустоши, где на развилке дорог, неподалеку от Оврага, стали ожидать остальных участников оклада...
  Волки вошли в овраг сверху, ступая след в след и двигаясь один за другим. Впереди шёл Матёрый, который выделялся размерами, большой головой и серо - палевой гривой на широкой сильной груди...
  Спустившись метров на триста в сумрачный овраг занесённый утрамбованным ветром и морозами снегом, стая остановилась, волки чуть разошлись, вынюхивая и выискивая место для лёжек...
  Матёрый лёг на возвышении, носом к ветру. Остальные волки, быстро расположившись вокруг, обтоптавшись легли на снег и прикрыв пушистыми хвостами носы, свернувшись калачиком уснули.
  Только Матёрый, ещё какое - то время вслушивался в тишину, нарушаемую свистом холодного, пронзительного ветра, и убедившись, что тайга, как обычно спокойно - равнодушна, задремал, положив голову на лапы...
  ...Рассвет застал стаю в Овраге. После вчерашнего длинного перехода, волки отдыхали...
  Было по прежнему холодно, но ночью ветер прекратился, и алое от мороза, солнце появилось на зимнем, низком и безоблачном небе, во всей красе и величии незамутнённой природной чистоты.
  Яркие, ещё по-утреннему розоватые лучи брызнули поверх вершин сосен и редко стоящих крупных елей, и снег заискрился, играя разноцветными огоньками...
  Однако укутанные снегом деревья оставались совершенно неподвижными, и тишина охраняла это лесное зимнее сонное царство от вторжения мира яростной жизни, обычной для других времён года в тайге...
  Вдруг позади, в нескольких сотнях метров, за тёмным, молодым ельником, что - то треснуло и человеческий голос, произнёс - пропел первый раз: - Хоп - хоп! По - шли ро-ди-мы-е!
  Вслед, кто - то озорно и насмешливо заулюлюкал: - Э - ге - ге - гей...
  С другой стороны оврага, тоже закричали звонкие человеческие голоса, безжалостно нарушая тишину дремучего зимнего леса...
  Матёрый вскочил первым, заметался по поляне, и его тревога передалась остальным волкам. Волчица выскочила на бугор, замерла и убедившись, что голоса раздающиеся из ельника принадлежат людям, развернулась и на галопе понеслась прочь от опасных звуков, вдоль своих входных следов, на выход из Оврага. За ней помчались молодые волки и быстрее всех - Черныш.
  Матёрый, на какое-то время задержался, оценивая обстановку, а потом решил попробовать прорываться, уходить в одиночку. Он свернул вправо и на широких махах, поднимая снежную пыль, утопая по грудь в белом снегу, галопом бросился вверх по склону...
  ... Волчица первая выскочила на линию стрелков притаившихся под и за деревьями, в белых халатах, которые делали их неподвижные фигуры невидимыми.
  Грохнул первый выстрел, и тяжелое эхо пролетело над неподвижным лесом...
  Заряд картечи встретил волчицу в прыжке, пробив шкуру проник в тело, перебил несколько рёбер и сломал крестец. Волчица, взвизгнула от боли и ещё по инерции проползла несколько шагов на передних лапах...
  Затем, с двух сторон ударили ещё выстрелы и она, пробитая во многих местах, замерла распластавшись на холодном, белом покрывале снега.
  Кровь, вытекая из её обездвиженного тела, чуть парила на морозе!
  Два молодых волка, не успев остановиться, были встречены частыми выстрелами из цепи стрелков и тоже умерли, даже не увидев своих убийц!
  ...Черныш, после первого выстрела резко затормозил бег всеми четырьмя лапами, развернулся на сто восемьдесят градусов, и громадными прыжками понёсся вспять. Но тут же услышал впереди задорно злое: - Хоп - хоп - хоп...
  И почти звериное: - Ха - й - я - я - я ...
  В людях, во время загона, особенно в тех из них, кто страстно любил охоту, вдруг просыпался дикий прачеловек, и потому, они, в такие моменты готовы выть, визжать, рычать и драться за свою добычу! А внутри, ещё гордились этими, необычными для современного человека, чувствами...
  Странные метаморфозы порой происходят с представителями рода "гомо сапиенс - сапиенс".
  ... За Чернышом увязалась и едва поспевала его сестра, молодая волчица, часто- часто отталкиваясь на коротких, но быстрых прыжках...
  Вновь резко свернув в сторону, Черныш, по склону оврага выскочил к гребню и тут, от страха на его загривке вздыбилась шерсть: по краю оврага были на незаметной бечеве развешены красные тряпочки на уровне волчьей головы, которые чуть заметно и таинственно трепетали под несильным утренним ветерком.
  Черныш, постоял мгновение вглядываясь, в непонятно чем страшное движение ярких "флажков", но тут снизу и слева, вновь грянули выстрелы и он, словно живая пружина, метнулся вперёд, на ужасные красные тряпочки и высоко выпрыгнув перемахнул страшное препятствие...
  За ним последовала молодая волчица...
  И всё!
  Они были свободны, оставив в окладе, окровавленные мёртвые тела матери волчицы, своих братьев и сестёр...
  ...Вожака, застрелил молодой загонщик, идущий в цепи с самого краю, случайно заметивший мечущегося, в нерешительности перед "флажками", волка.
  Выстрел был произведён наугад, но, как известно - новичкам часто везёт - случайная картечина попала Вожаку прямо в глаз...
  Волчий загон завершился: в стае из семи волков, остались живы и ушли через флажки только два - Черныш и его сестра - уменьшенная копия Черныша, но только палевого окраса...
  А молодые волки, ещё долго скакали вперед и вперёд, напрягая все силы, стараясь как можно дальше убежать, скрыться от страшного места...
  Наконец тяжело дыша и высунув языки, волки перешли на рысь и по распадку, поднявшись на водораздел, не обращая внимания на следы оленей и косуль, избороздивших снег вокруг, перевалили гребень, и ушли в соседнюю речную долину...
  Первое время, молодые волки голодали...
  Теперь уже не было рядом ни Матёрого, ни волчицы, которые всегда возглавляли большие охоты и первыми бросались на крупных жертв. Теперь всё надо было делать самим.
  Черныш, физически был сильным и крупным волком и после того как они на пару, отделив молодого косулёнка от убегающего стада, легко задрали его, он понял инстинктом, свою силу и готовность к убийству других! Тогда, жизнь волчьей пары стала намного легче...
  ... В январе наступили сильные морозы. Реки и ручьи промерзли до дна и вода выдавленная на поверхность, шурша салом - текучим льдом, медленно "плыла" вниз, образуя на поверхности неровности и вздутия...
  Звери затаились в норах и укрытиях, а копытные отощали и чтобы выжить должны были кормиться много времени, иногда и днём.
  Мать лосиха и Любопытная, поднялись повыше на перевал, где было поменьше снега, сдуваемого оттуда ветром, выбрали себе площадку, почти плоского вершинного болота и не уходя никуда прожили здесь все морозы, питаясь молодыми побегами ивы и осины, объедая вершины деревцев и кустов, а если не могли достать, то находя на деревце, тяжёлым телом, ломали промёрзшие насквозь стволики и на сломанных, обгрызали все ветки.
  Дневали здесь же, ложась на снег сверху и поджав под себя костистые, длинные ноги, с коротко - жёсткой серой шерстью, на внутренней стороне.
  Любопытная старалась всё делать подражая матери, но силы в молодом теле было заметно меньше и потому, она сильно похудела, и ряд широких, плоских рёбер проступили сквозь натянутую на брюхе кожу.
  Солнце, в морозные дни, не могло пробиться сквозь холодный туман, и отсутствие света и тепла ещё больше угнетали молодого зверя...
  Но к началу февраля отеплило...
  На небе, чаще появлялось яркое солнце и в затишке, перед густыми сосновыми зарослями, солнечные лучи почти не задерживаемые чистым и сухим воздухом, растапливали снег и кое - где, даже появилась, протаявшая до серой прошлогодней травы, земля.
  Лосиха приводила Любопытную сюда, на опушку, при самом высоком солнце, днём и молодая лосиха, может быть, впервые за всю зиму по настоящему отогревалась и крепко засыпала, а мать-лосиха сторожила её покой, чутко дремала, и часто поднимая голову повыше, оглядывала и прослушивала окрестности...
  Но место тут было мало доступное и кроме большого стада изюбрей, кормившихся неподалёку, здесь никого больше не бывало.
  ... Раньше, в округе, волчья стая из семи волков, как по жестокому графику, еженедельно задирала то лося то оленя, то кабанов. Потом, она исчезла из окрестностей, и это позволило выжить многим копытным, включая и Любопытную.
  Постепенно, молодая лосиха отошла от морозного стресса и даже стала поправляться, бока её округлились, шерсть заблестела и плотно прилегла к телу. Она начала дальше отходить от матери, проводя неподалёку, за пределами прямой видимости уже несколько часов, во время кормёжки. И только на лёжку они, по - прежнему, каждый день уходили вместе...
  В конце февраля завьюжило, подули снежные ветры, хотя сильных морозов больше не было, и потому, лоси переместились на южные подветренные склоны, на которых ветер не делал глубоких заносов, пробиваться через которые, было трудно, даже длинноногим лосям...
  ... Однако это были уже угрюмые последние судороги зимы.
  В начале весны, когда солнце всё выше поднималось на небо к полудню, а синие влажные сумерки сменялись прозрачной прохладой ясных лунных ночей, мать Сама, вместе с лосёнком перекочевала за водораздел и остановилась в широкой пади, по которой протекала небольшая, в высоких кочковатых берегах, река Хея.
  Кругом ещё лежали глубокие снега, но на южном, высоком берегу реки, в редких сосняках, под деревьями образовались проталины, куда и выходила кормиться лосиная семейка...
  
  ...Черныш и молодая волчица к тому времени стали уже мужем и женой, избежав свирепых драк между кобелями - волками - в округе, больше не было других волков...
  Брюхо волчицы заметно увеличивалось с каждой неделей, и волчья пара отыскала себе логово, в старой, покинутой барсучьей норе, очистив её от прошлогодних листьев и занесённого внутрь мусора. Эта нора, случайно находилась неподалёку от места, куда выходили кормиться лоси: матка и лось - сеголеток.
  ... Уже под вечер, пробегая вдоль реки, по гребню высокого берега, волки натолкнулись на лосиху и лосёнка Сама. При виде волков, шерсть на загривке лосихи поднялась дыбом и Сам, к тому времени уже ставший размерами с мать, придвинулся к ней поближе и гневно захрапел.
  Волки, разделившись, обежали вокруг лосей и те, поворачивали головы вослед их движению, пристально наблюдая за волчьими манёврами.
  Черныш, вздыбив шерсть на загривке, мелкими шагами приближался к стоящим бок о бок лосям, когда Палевая перемещаясь, совершила ошибку - подошла слишком близко, к готовой защищаться не на жизнь, а на смерть лосихе.
  Оценив момент, мгновенно напрягшись, лосиха прыгнула вперёд, встала на дыбы и обрушила дробь убийственных ударов на Палевую, которая метнулась назад, но вытаявшие кусты черничника, на мгновение помешали ей увернуться от острого правого копыта, лосихи.
  Чёрное острое копыто попало в заднюю часть тела, в крестец, рассекло кожу и повредило кость правой задней лапы. Черныш бросился на выручку, но Сам, неожиданно быстро отпрыгнул в сторону и развернувшись тоже поднялся на дыбы и стал передними копытами бить уворачивающегося волка.
  Чёрная шерсть на загривке лосёнка торчала дыбом, крупные белые резцы оскалились и опустившись после серии ударов копытами на мёрзлую землю, Сам, ещё пытался укусить, бросающегося из стороны в сторону Черныша, старающегося забежать или сбоку или сзади, разъяренного и испуганного, сверкающего в злобном оскале белыми острыми клыками,.
  Но, в конце концов, волк своего добился - отвлёк внимание на себя. Лосиха - мать бросила, визжащую от боли, ускользающую от ударов Палевую, и кинулась к Саму на выручку.
  Отступая, скача то влево, то вправо Черныш уводил разъяренных, почувствовавших свою совместную силу, лосей от раненной подруги.
  Наконец Черныш отбежал на несколько десятков метров и лоси храпя и поводя налитыми кровью глазами стали медленно, с остановками уходить, иногда имитируя броски - выпады, в сторону врага, от которых Черныш, якобы, в нерешительности, делал несколько шагов назад и в сторону...
  Когда лоси скрылись за деревьями в соседний распадок, Черныш вернулся к Палевой, которая лежала и лизала отбитый зад, жалобно повизгивая от пережитого страха и боли. Черныш лизнул её в морду, словно жалея и понимая её состояние ...
  Вскоре, волчица приподнялась и подволакивая задние лапы, сильно хромая, пошла в сторону логова, сбоку сопровождаемая Чернышом...
  ...Несколько дней Палевая находилась между жизнью и смертью и Черныш, приносил ей по вечерам, приходя с охоты зайцев и птиц, а однажды и кусок косулятины. Но Палевая ничего не ела и только зализывала рану, жалобно поскуливая, глядя на Черныша влажными блестящими глазами, словно благодаря его за заботу и участие.
  Через несколько дней, волчица начала поправляться, но ещё долго скакала по лесу на трёх лапах, а потом прихрамывала почти до первых зелёных листочков. В положенное время она родила мёртвых волчат, и потому на лето они остались по-прежнему парой, но жили около норы...
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
  
  
  
  Лондон. Владимир Кабаков
  
  
  
  
  
  
  
  
   Зельда
  
  
  
  
  Зельда появилась у Андрея неожиданно и началась её история, когда Андрей с приятелями был в Качугской тайге и по весне собирал камедь, в вершине безымянной таёжной речки...
  Заезжали уже привычно, на ГАЗ - 66 с будкой. Загрузили снаряжение продукты, собак Валетту и Тошу и выехали с утра, чтобы засветло добраться до конечного пункта.
  Собаки вели себя прилично и без хлопот, уже под вечер они высадились на полевом колхозном стане, то есть рядом с вагончиком, на краю большой луговины, где летом пасут колхозных коров и где по осени заготавливают сено. Вагончик был небольшой, но с печкой и с железными кроватями, стоящими вдоль стен. Прямо из окна их нового жилища, были видны, далёкие холмистые горизонты, покрытые лесом, а в распадках, просматривались луговины, на которых летом и отъедается колхозная скотина.
  Первую ночь переспали спокойно, а поутру, позавтракав кашей с тушёнкой, разошлись в разные стороны.
  Гена, вместе с крупным кобелём - лайкой Валетом, отправился вверх по течению речки; Юра со своим Тошей - вниз по течению, а Андрей, прямо от вагончика, в сторону далёкого склона, на краю большой приречной долины...
  Андрей, на первый раз далеко не пошёл и обследовал вершинки небольших распадков, выходящих в луговую долину. Камеди было совсем немного, и Андрей понял, что кто - то уже раньше здесь побывал, а то, что он собрал к концу дня, было той камедью, которая натекла за последние несколько лет. Камедь вообще, накапливается десятилетиями и потому, собранная один раз, восстанавливается очень медленно.
  Но как всегда в таких походах, дело для Андрея было не только в камеди. Ведь была поздняя весна и потому ходить по лесам было легко и приятно - свежий, ароматный воздух, прибитая растаявшим снегом трава, широкие горизонты с видимостью на несколько километров...
  Вот и в тот раз, Андрей уже через несколько дней почувствовал себя сильным и здоровым, каким он был ещё совсем в недавней молодости...
  Вечером, возвратившись в вагончик они за ужином обменивались новостями, и Гена, в первый же день рассказал, что часа в четыре вечера, на луговины, вдоль широкой речной поймы, в одних и тех же местах выходят пастись косули.
  И действительно, выйдя в тот вечер из вагончика с биноклем, Андрей увидел несколько жёлтых пятнышек на дальней полянке, на границе с лесом в истоке противоположного распадка. Он навел бинокль и понял, что это были косули, мирно щиплющие травку примерно в километре от вагончика.
  У Андрея было ружьё, одностволка двадцать восьмого калибра и несколько металлических гильз, заряженных крупной картечью и он, наблюдая за козам (так в Сибири называют косуль) решил, что завтра же выберет время и подкрадётся к ним и попытается подстрелить одну, чтобы разнообразить меню их ужинов...
  Назавтра, он крутился неподалёку от этой полянки, а когда время перевалило на пятый час после полудня, выйдя на край леса, увидел, на поляне парочку коз... Он, заволновавшись, побежал скрадывать, сделал полукруг, почти ползком подкрался к краю леса, но в последний момент, когда охотник, находясь в двадцати шагах, косули учуяли его.
  Он сидел за толстым бревном держал ружьё на изготовку, и глядел за ними из под упавшего ствола, опасаясь высунуться сверху толстого бревна, хоть на сантиметр. Косули стояли неподвижно и смотрели в его сторону, но стоило Андрею поменять положение и начать приготовляться стрелять, как козы сорвались с места и мгновенно исчезли в лесу, проскочив в чащу, метрах в двадцати от него... Андрей негодовал, называл себя шляпой, но изменить уже ничего не мог.
  Назавтра, он пошёл с утра, в противоположную сторону, и тоже, на одной из лесных полянок, на другой стороне болота, видел пасущихся косуль, но памятуя о своей вчерашней неудаче, он не соблазнился выслеживанием и скрадыванием, а прошёл мимо. Пройдя ещё несколько километров, он вышел к деревянному, старому домику с полуобвалившейся крышей и это оказалась, старинная бурятская охотничья избушка - юрта, которую он впервые встретил за всё время своих таёжных скитаний. Срублена она была шестиугольником и крыша, шатром поднимаясь к центру, заканчивалась дырой, которую можно было закрывать крышкой, закреплённой на шесте, изнутри.
  На коленях, он протиснулся в маленькое четырехугольное отверстие, которое служило входом в охотничью юрту.
  Внутри, Андрей увидел, что вместо печки посередине, был выложенный из плитняка, уже осыпавшийся очаг, где ночующие охотники разводили огнь, на котором и пищу готовили, и которым обогревались. Вместо двери, был сделан щит в размер отверстия, которым можно было закрываться в избушке, тоже изнутри...
  -Вот так старина - думал он осматривая юрту. - Этому строению наверное лет шестьдесят...
  В тот день, Андрей зашёл далеко и вернулся поздно и от Юры узнал, что Тоша отстал и остался ночевать в лесу...
  Назавтра, они вместе пошли в сторону той лесной избушки, вблизи которой отстал Тоша...
  Когда они, свернув с лесной дороги, подошли к зимовью, то увидели Юрину собаку Тошу, фокстерьера, сидящую под стеной домика, словно в гипнотическом сне.
  Тоша, вначале даже не узнал своего хозяина, но разобравшись, завизжал от радости, и потом не отходил от Юры ни на шаг.
  Андрей смеялся и говорил приятелям, что у Тоши, временно, от страха и переживаний одинокой ночи в глухой тайге, "крыша съехала" и потому, он впал в психический ступор. Приятели смеялись и подтрунивали над городским пёсиком Тошей, который, наверное, впервые в жизни испытал ужас ночного таёжного одиночества...
  Все эти шуршания, чуть слышные шаги, всхлипывания и вскрикивания в ночной темноте неизвестных, а потому страшных зверей и птиц, привели собаку на грань умственного помешательства. И потом самое главное, - рядом не было привычного, родного хозяина, который в жизни Тоши играл роль родителя...
  ... Дни проходили за днями в походах по окрестностям. Однажды, Андрей зашёл в незнакомые места, и вдруг, идя по лесной дороге, увидел впереди, в прогале лесных зарослей, нечто похожее на небольшую деревеньку.
  Когда он приложился и глянул в бинокль, то понял, что это металлические модули в форме домов, а потом уже догадался, что попал на полигон бомбометания.
  Пройдя ещё чуть вперёд, из зарослей густого чапыжника, вспугнул нескольких коз, которые поднялись с лёжек и стремительно ускакали в чащу на высоких прыжках, взлетая в воздух и показывали белые "зеркальца" на заду...
  "Значит, они не бояться ни гула самолетов, ни падающих "бомб" - подумал он, и продолжил путь.
  Вдруг над головой, в далёком небе загудели моторы невидимых в серой дымке самолётов, застрочили пулеметы, и Андрей понял, что над полигоном идёт учебный бой...
  - Ещё чего доброго начнут бомбы кидать - подумал он и увидел вдруг, под деревом, в зарослях свиного багульника, металлическую болванку голубого цвета с короткими стабилизаторами на конце, длинной метра полтора и в диаметре сантиметров тридцать.
  "А вот и бомбы - подумал он и вдруг услышал гул новых моторов в небе и стук далеко упавшей металлической болванки, ударившейся в ствол дерева. Он забеспокоился и остановился, но уговаривал себя, что процент попадания такой болванки в него, настолько мал, что практически невозможен...
  Это не было последним его приключением в тот день...
  Уже на обратном пути, Андрей, выйдя на большую вырубку, вдруг услышал рявканье, как ему показалось козла - самца косули. Он остановился, долго вглядывался в открытое, широкое пространство, заросшее кустарником и высокой травой, а потом рявкнул в ответ и сделал это так умело, что "козёл" ему отозвался.
  Некоторое время они перекликались и рявканье со стороны невидимого "козла" становилось всё пронзительнее и злее...
  И только потом, когда на одном из открытых мест, он заметил мелькание коричневого в зелёной чаще, то запоздало понял, что перекликался с медведем...
  Придя в вагончик, Андрей определил, что из кастрюли пахнет свежеварёным мясом, и Гена, нервно позёвывая, объяснил, что Валетка поймал косулю...
  А было это так...
  Гена, как обычно, в походе, на время потерял Валетку из вида и поднимаясь по крутому склону, вдруг заметил в густых кустах какое - то шевеление.
  Потом, из чащи выскочил возбуждённый Валет, с шерстью торчащей на загривке дыбом. Гена, приготовив ружьё, пошёл вслед за собакой, которая, казалось, призывала его за собой.
  Войдя в кусты, Гена увидел косулю, лежащую на траве, неловко подвернувши голову. Подойдя, он увидел капельки крови тянущихся полосой откуда - то сверху, и понял, что Валетка поймал её в кустах и задушил, пока она пыталась убежать вниз по склону.
  Уже позже, разделывая, Гена обратил внимание, что у козы была сломана правая задняя нога. Именно сломана, а не перекушена Валеткой.
  Пока хозяин разделывал косулю, Валетка вёл себя необычно, всё время озирался и нюхал воздух, поднимая голову высоко вверх.
  Обдумывая всё случившееся, Гена решил, что косулю поймал какой - то большой хищник: может быть рысь, может быть россомаха, а может быть и медведь. Валет, скорее всего, вспугнул "хозяина" добычи, а тут и человек подоспел...
  Может быть хищник, а это, повторяю, мог быть и медведь, затаился где - то неподалёку, в кустах, и собака его чуяла и потому нервничала...
  Во всяком случае, лесовики очень хвалили Валетку за расторопность и с удовольствием ели вкусную косулятину...
  Дня за два до этого, в избе, которая стояла пустая в ограде загона для скота, под вечер появились два молодых бурята из ближайшей деревни. Они пришли пешком, и тихонько устроились в доме ночевать, но Гена, вдруг обнаружил, что малокалиберная винтовка, которую он прятал в металлическом барабане сенокосилки, стоявшей на краю поля - исчезла...
  -Они, они её забрали! Увидели случайно и забрали - повторял он вздыхая озабоченно.
  Пришлось идти к бурятам разбираться...
  Те, при виде трёх мужиков настроенных решительно и нервно поплёвывающих на пол, струхнули. Тозовку отдали и рассказали случай, который произошёл здесь, год назад, когда к загону, в котором ночевали колхозные коровы, тёмной ночью, подошёл здоровенный медведь.
  ...Большой и сильный бык, как всегда лежал вне загона и медведь подкравшись напал, на него свернул шею пятисоткилограммовому гиганту, и, несмотря на поднятый коровами шум, несмотря на то, что пастухи в доме проснулись и стали кричать и жечь бересту, зверь уволок быка на край поля, метров на двести от загона, и принялся его есть. Утром, испуганные пастухи обнаружили убитого быка, у которого было выедено пол бока...
  ... Буряты, тихонько переночевав, поутру незаметно ушли, понимая, что место занято - наверное, они приходили поохотиться, а взяв чужую мелкашку, они теперь чувствовали себя виноватыми перед незнакомцами и решили от греха исчезнуть...
  Незаметно подошло время отъезда...
  С утра, когда лесовики обсуждали каким образом выезжать до тракта и вывозить несколько мешков камеди, у вагончика появился колёсный трактор, который привёз на пастбища, мешки с удобрениями. Гена договорился с водилой, и тот, за умеренную плату довёз мужиков и их груз до тракта...
  Расположившись на обочине асфальтовой дороги, они ждали попутки. Дело двигалось к вечеру, и путешественники, понимая, что попутку не так просто поймать, спокойно отдыхали, устроившись на мешках и непривычно радуясь свободному времени...
  Вдруг, непонятно откуда, вдоль дороги, виляя хвостиком, к ним подбежала маленькая справная лаечка - щенок, весеннего помёта. Она была чёрной масти, весёлая, дружелюбная и сразу понравилась Андрею. Уже одно то, что она так далеко убегала от дома, говорило о её самостоятельном характере. А тут, скорее всего она потерялась и потому прибежала к людям!
  Он приласкал собачку, и она стала через некоторое время, воспринимать его за хозяина. Осмотрев её, он понял, что она хороших кровей, но, скорее всего, живёт во дворе при своей матери - сучке, у которой не захотели отнимать щенков...
  Когда Гена - главный организатор поездки, остановил два грузовика идущих в город и договорился с ними, за приличную цену доставить всю компанию в месте с грузом в город, Андрей решил, что он возьмёт этого щенка в город. Собаки у него в это время не было, а он собирался провести предстоящее лето в тайге...
  Загрузили мешки с камедью в кузова, сами сели по кабинам и Андрей, вначале поместил щенка себе на колени, а когда собачка привыкла, опустил в ноги, на коврик, где она свернувшись калачиком, заснула и проспала до самого приезда в город. Грузовик развёз всех по домам и Андрей, рано утром постучал в двери своей квартиры, где его ожидало сонное семейство - была суббота, и на работу не надо было вставать...
  Так Зельда поселилась у Андрея. Дети были рады новой собачке, жена без энтузиазма отнеслась к новому члену семейства, но неудовольствия тоже не выразила.
  -А почему Зельда? - спросила она, услышав необычную для собаки, кличку.
  И Андрей объяснил, что так звали жену, американского писателя, Скотта Фитцджеральда, которая славилась томной красотой и капризным характером.
  -Она мне сразу понравилась - объяснял он знакомым. В ней есть, какой-то
  присущий здоровым и сильным хищникам шарм, некая сила тела и духа...
  Зельда водворилась в сарай, на место своих предшественников и потому, момент привыкания и к новым условиям жизни, и к новому хозяину, выпали из поля зрения Андрея. Но собаки, всегда любили его, за весёлый характер, за оптимизм и за то, что он треть своей жизни, особенно летом и осенью проводил в тайге...
  Зельда оказалась спокойным, умным, послушным "ребёнком" и потому, у Андрея, с ней хлопот не было...
  Первым большим походом был заезд, в зимовье, на Олу, таёжную речку километрах в сорока от города...
  Было уже начало лета, листья на деревьях распустились в полный размер и доцветали последние яркие, весенние цветы...
  Высадившись из рейсового катера, на причале у большой турбазы, Андрей с Зельдой прошли лесной тропой по берегу залива, переправились через речку Курминку по толстому бревну, положенному охотниками с одного берега на другой и срезая угол, пошли через заросшие березняком холмы, в долину Олы.
  Место было замечательное. Обширная луговина, на которой каждую осень колхозники из дальнего посёлка косили сено и потому по весне, здесь всегда вырастала ровная новая трава, в которой то тут, то там горели оранжевыми венчиками цветы - сибирские жарки.
  Было ощущение, что перед вами первозданный райский сад, оранжево - зелёный, с чудным ароматом смешавшихся в один букет весенних запахов: лиственничной нежно зелёной хвои, дикого лука - черемши и разных цветов, которые имея, каждый свой аромат, вместе составляли изысканно тонкий, прозрачный запах весны, от которого у Андрея быстрее начинало биться сердце, в предчувствии праздника свободы, хорошеё погоды и удачливого похода...
  Так оно и случилось - при переходе первого же большого болота, из прибрежных кустов багульника, Зельда выпугнула двух глухарей, которые взлетев с шумом и треском, заинтересовав собачку, сели на невысокую лиственницу, на берегу болота, и стали крякая, сердится на собаку, выражая своё раздражение скрипучими, сварливыми голосами.
  Андрей, прячась за кустами, не спеша, стоя на коленях в мягком, толстом мху, достал из рюкзака ружьё, изредка взглядывая на лиственницу, вокруг которой ничего не понимая, но явно интересуясь, этими крякающими существами сновала Зельда.
  Собрав ружьё и зарядившись, он встал осторожно вглядываясь в крону дерева, а заметив мелькание чёрного оперения в зелёной хвое, прицелился и выстрелил. Один глухарь упал под дерево, и к нему кинулась Зельда, второй с шумом улетел, далеко впереди свернув в ближайший распадок...
  Когда хозяин подошёл к глухарю, его собака, погрузив нос в оперение, кусала его за спину, а точнее придавливала челюстями, с сопением, почти с храпом втягивая сладковатый запах хвои и ягод, исходящий от этой большой и страшноватой птицы.
  Выстрела, как и ожидал охотник, собачка не испугалась и первый раз у себя в голове, связала громкий звук выстрела и упавшую добычу...
  Остановившись в зимовье, Андрей провёл в нём три дня, и ходил по тайге неспеша, высматривая высокие толстые лиственницы с дуплами, в которых иногда встречалась камедь...
  Собачка бегала весь день вокруг хозяина, далеко не убегая, но и не мозоля ему глаза. Она разбиралась в незнакомых запахах, пыталась, что - то вытропить, но потеряв хозяина из слуха, бросала следок и сделав полукруг, выбегала на хозяйский след догоняла его и снова убегала вперёд...
  Тот поход оказался удачным. Андрей заработал за три дня свою прежнюю месячную зарплату, которую он имел, работая в университете, учебным мастером...
  Возвратившись из похода, Андрей отдыхал, или пережидал непогоду, а потом вновь отправлялся в тайгу, на несколько дней, на сколько хватало продуктов, которые он заносил в лес на себе...
  Так прошло два месяца. Зельда за это время выросла и стала самостоятельной собачкой, знающей все лесные и звериные запахи. Андрей ею был доволен и надеялся, что из неё вырастет настоящая охотницкая собака.
  Однажды, Андрей, с утра пораньше, ведя Зельду на поводке, вышел за город, пройдя по жёсткому, щебёнчатому шоссе несколько километров, свернул налево и по красивой, покрытой зелёной травкой дороге, вышел на речку Каю, и переправившись через неё по мостку - брёвнышку, по едва заметной среди кочек, тропке, вышел на противоположный, глухой, заросший крупным сосняком, склон.
  Под ногами, он вдруг увидел покопки, свежие, и подумал, что это поутру, сегодня, кормился барсук. Зельда бежала впереди и мелькая чёрной шубкой, среди зарослей высокого зелёного папоротника - орляка, пыталась разобраться в следах.
  Андрей зарядил свою двустволку крупной дробью на барсука и шёл склонив головы и рассматривая покопки, которые встречались всё чаще и чаще. Заметив боковым зрением, что Зельда встала как вкопанная и замерла, охотник поднял глаза и проследив направление её взгляда, увидел крупного, с круглой спиной и шерстистым загривком, кабана, который тоже стоял совершенно неподвижно в двадцати шагах, оценивая ситуацию.
  Время словно на мгновение замерло, и озадаченный Андрей, помня, что у него в стволах крупная дробь, не знал, что ему делать - или стрелять, бесполезно, легко заранив зверя или перезаряжаться и тогда кабан конечно убежит...
  Так и случилось...
  Стоило Андрею шевельнуться, как кабан с места перешёл в галоп и исчез, убежал вниз по косогору и за ним пулей бросилась Зельда, молча, явно не понимая, что за зверь перед ней.
  Обескураженный Андрей, чертыхаясь, переступал с ноги на ногу, не зная, что делать дальше, как вдруг снизу раздался яростный лай Зельды, и он почти побежал навстречу, забыв перезарядиться. Вдруг из кустов, навстречу охотнику выскочил всё тот же кабан и мелькая чёрными круглыми плотными боками, промчался мимо Андрея буквально в нескольких метразх, в обратном направлении, а вслед за ним, появилась Зельда, тоже на быстром галопе.
  Растерявшийся Андрей развернулся, пропустив зверя вперёд прицелился в круглый, зад кабана и...не стал стрелять.
  Он понял, что для такого крепкого на рану зверя, его крупная дробь будет, что слону дробина. Поэтому, он снова не стал стрелять, тратить патрон и увечить красивое, сильное животное...
  Андрей в очередной раз обругал себя назвав раззявой, но делать было нечего - шанс остаться с добычей, с мясом, был упущен...
  Вскоре возвратилась и Зельда, и хозяин похвалил её за настойчивость, а она не обращая внимания на его слова, кинулась к лёжке кабана, которая была совершенно на открытом месте! Потом, покрутившись неподалеку с минуту, она вновь с азартом кинулась распутывать свежие кабаньи следы...
  ...В начале сентября, лес раскрасился в яркие тона: берёзы покрылись золотом, а осины словно модницы - красавицы принарядились в красно - коричневые цвета, и по утрам трепетали круглыми листочками под свежим ветерком, реагируя на малейшее движение осеннего воздуха.
  Речки очистились от летней мути, дно, было видно в самых глубоких местах, а на каменистых перекатах вода принимала золотистый оттенок, искрящийся множеством осколочков солнца...
  Однажды, в эту пору Андрей возвращался из очередного своего похода, волоча на себе тяжеленный рюкзак с двумя десятками килограммов камеди. Он уже шёл с раннего утра, устал, согнулся спиной, и, вздыхая, вытирал пот с лица тыльной стороной ладони. Зельда бежала впереди.
  Перейдя неглубокое болотце, из которого обычно, брали воду посетители зимовья стоящего на поляне, они свернули направо и вышли на луговину, через которую шла лесная дорога, в сторону, верхового шоссе...
  Андрей вдруг обратил внимание, что Зельда, впереди, как - то засуетилась, опустила голову к земле и стала что - то на галопе вынюхивать, распутывая следы...
  Не прошли они и двадцати шагов, как из придорожного осинника с шумом взлетел глухариный выводок и мелькая, чёрными с серым оперением (они ещё не успели вылинять) разлетелись во все стороны.
  Зельда, вместо того, чтобы кинуться за ними сломя голову, уставившись в одну точку, медленно прошла несколько шагов, а потом вдруг прыгнула вперёд и поймала крупного глухарёнка, который почему - то не улетал и спрятался за кустом ягодника.
  Обрадованный Андрей, воспользовавшись возможностью отдохнуть, сбросил рюкзак, подошёл к Зельде, терзающей беспомощного глухарёнка, который был уже величиной с крупного тетерева...
  - Вот славная собачка - обрадовано похвалил он Зельду. - Она сама
  поймала глухаря. Какая всё - таки умная и смышленая собачка...
  Зельда повиляла хвостом, бросила неживую птицу и побежала искать других глухарей из взлетевшего выводка...
  Позже разбираясь в произошедшем, Андрей вспомнил, всё что он видел здесь, свёл в одну картину и понял, как это произошло.
  Зельда бежала впереди и вдруг наткнулась на свежие наброды глухариного выводка. Она по запаху определила направление, а вскоре и услышала их шевеление в траве.
  Кинувшись туда, она выпугнула птиц, которые ещё не очень уверенно летали, особенно, когда их преследовали и потому, один глухарёнок, в панике, пролетая мимо лиственницы, крылом задел за сучок поранился и, спланировав чуть дальше, упал на землю и затаился. Но смышленая собака увидела место, куда он упал, кинулась туда, поймала глухарёнка и задушила...
  Андрей был рад неожиданной добыче и отрезав глухариные лапки, отдал Зельде, как заслуженный трофей. Собака подержала лапку во рту, измусолила её, а потом бросила. Она, очевидно, была не голодна...
  ... Следующий интересный случай произошёл с Зельдой, на Оле, но на другой стороне речной долины. Андрей и его собака шли, как обычно, осматривая вершины распадков, в которых чаще всего и росли крупные лиственницы с потёками высохшей камеди в выгоревших дуплах...
  Уже была середина осени, и на траве то тут то там лежали опавшие берёзовые, желтые листья, покрывая зелень травы золотыми акварельными мазками листопада. Лес погрустнел, притих и прояснился, видно стало далеко в разные стороны и казалось лесные горизонты раздвинулись, открывая взору, всё лето спрятанные в лиственной зелени детали панорамы и неровности почвы.
  Зельда убежала куда - то вперёд и Андрей, опустив голову вниз увидел покопки в траве. В это время за бугром послышался звонкий, яростный лай Зельды и как ему показалось, рычание в ответ.
  Немного испугавшись, Андрей зарядился пулями и стал осторожно подходить, к лающей собаке. Выйдя из под бугра, в просветы между берёзами, охотник увидел, что Зельда лает под большой выворотень, но что там за выворотнем, он не видел.
  Взволновавшись ещё больше и уже представив, себе, что Зельда облаивает медведя, который спрятал зад под корневища, Андрей, начал по дуге обходить выворотень, видимый сначала только с тыла...
  И когда он обогнул эту разлапистую корягу, то увидел, что под выворотнем никого нет. На душе у Андрея отлегло и он, подойдя к коряге вплотную, понял причину своей ошибки. Зельда, скорее всего, облаивала барсука, который кормился около норы, а потом в эту нору и спрятался. И это он рычал, отвечая на лай молодой собаки.
  Задержать барсука, который имеет когти, острые как бритва и клыки, белые и крепкие, она не смогла и потому, зверек скрылся в норе. Андрей, подойдя ближе, снял ружьё, вырубил длинный ольховый шест и засунув в нору, стал щупать её дно. Когда он вытащил этот шест из норы, то кончик его был влажным.
  - Ага - подумал охотник - барсук действительно там внутри, и выходить не собирается, хотя мой шест кусает. От этого кончик палки стал мокрым...
  Разобравшись в ситуации и предположив, что может быть, в норе и барсучата сидят, Андрей снял "осаду", взял Зельду на поводок, и решил прийти сюда попозже, когда барсучата станут самостоятельными и он сможет подкараулить барсуков у норы...
  Так он и сделал, придя в это место после листопада, отчего, местность и нора засыпанные толстым слоем палых берёзовых листьев, выглядели необитаемыми...
  На всякий случай охотник караулил барсуков весь долгий вечер, сидя в засаде за высоким чёрным пнём, но всё было напрасно. Барсуки покинули нору навсегда.
  Поздней осенью, Андрей уехал работать в Европейскую часть Союза, и возвратился только следующей весной.
  Когда он летел домой, то всю долгую ночь в самолёте мечтал, как прихватив в компаньоны уже годовалую Зельду, отправится с нею в весенний, волшебный лес, в лучшую зимовейку и поживёт там недельку, с засидевшейся без хозяина в городе собакой....
  Однако, когда он спросил про собаку жену, только - только проснувшись дома после бессонной ночи в самолёте, то узнал, что собаку, она совсем недавно отдала какому - то прохожему, знакомому охотнику...
  С этого времени Андрей загрустил, и взаимное непонимание с женой переросло во взаимное отчуждение. Вскоре Андрей собрался и вновь уехал из дома и теперь уже навсегда...
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
  
  4 мая 2006 года. Лондон. ВладимирКабаков.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Волчья преданность
  
  
  
  
  Дом Василия, стоял на вершине холма, а его фермерский участок включал и широкую долину, спускающуюся к речке, и заросли кустарников вдоль дороги ведущей к дому, и большой покос, на котором фермер со временем хотел сеять пшеницу. Планы и желание работать у него были большие...
  Ну а пока, он перебивался "с хлеба на воду": держал несколько овец, четыре коровы, лошадь с жеребёнком, и конечно по мелочи - кур, уток, гусей...
  С ним жила его жена Дарья и три ребёнка: Петька, старший сын Дарьи, и два его мальчика - Дима и Пашка, которого в доме все звали Павлином....
  Василий Аксёнов приехал сюда, тогда ещё в колхоз имени Ленина, двенадцать лет назад, со строительной бригадой шабашников - они строили и отделывали изнутри, большой колхозный клуб...
  Постепенно Василий перезнакомился с колхозниками и случайно встретился с Дашей, тогда девушкой девятнадцати лет, уже родившей мальчика Петьку. Отец Петьки, здешний ловелас, был призван в армию, и, несмотря на обещание жениться на Даше, так, и не вернулся в деревню.
  Василий и Даша, после знакомства, часто встречались во дворе двухквартирного дома, в одной половине которого, временно жили приезжие строители, а в другой, она сама, Петька и мать Дарьи - Фёкла, давняя вдова запойного колхозного конюха, который сгорел от водки, когда Даше было семь лет.
  Дарье, Василий сразу понравился. Это был спокойный, крепкого сложения мужик, уже однажды несчастливо женатый и брошенный женой. После развода, остались сиротами и две его дочки, которых он помнил постоянно и сильно скучал по ним.
  Но жизни с первой женой, никак не получалось. Она его не любила, хотя и родила в свой срок двух милых дочерей. Она была так привязана к своей матери, так зависела от неё, что при любых семейных раздорах, - а дело это довольно обычное, особенно в первые годы совместной жизни, - забирала детей и уходила к теще, оставляя Василия на несколько дней, а то и недель в одиночестве.
  Василий в эти дни к вечеру, бросал работу, напивался, чтобы забыться и не чувствовать себя изгоем и дома, иногда, от безысходной ярости и обиды, бил посуду!
  В конце концов, властная тёща, которая своего простого, неучёного зятя ни в грош не ставила, нашла для симпатичной дочки другого мужа, пожилого уже, но состоятельно и красноречивого парикмахера. Несколько раз, Василий, по пьянке скандалил с новым мужем бывшей жены, требуя встречи с любимыми дочерьми. Но после того, как его за хулиганство в пьяном виде забрали в кутузку и крепко там поколотили, он кажется успокоился и смирился со своей горькой участью...
  Во времена этих скандалов, когда Василий пребывал в пьяном угаре, его уволили со стройки, где он работал плотником. Однако вскоре, опомнившись, он нашёл новую работу на выезде, и пить почти перестал.
  В очередной его приезд "домой", что бы повидаться с дочками, жена категорически потребовала от Василия, "очистить жилплощадь", с чем он безропотно согласился....
  Так получилось, что в один прекрасный день, ему уже некуда было возвращаться из "командировки", но зато он и алиментов не платил, что ему помогало жить и на чужбине вполне прилично.
  В те годы, в деревне всё менялось. Колхоз имени Ленина распался. Председатель, агроном и бригадиры, поделили лучшие земли и стали фермерами, заодно приватизировав на своих фермах всю колхозную сельхозтехнику...
  Василий давно уже задумал завести себе клочок земли и жениться на деревенской.
  Так и получилось. В начале, после долгих гуляний с Дарьей, по деревенским околицам, Василий переехал в дом к Фёкле. Потом была бедная свадьба, на которой, на столе вдруг оказалось двадцать с лишним бутылок водки. Все - и гости, и хозяева перепились, но наутро, вспоминали гулянку с уважением...
  Через время, Василий стал оформлять документы на участок земли под ферму. Небольшие деньги для этого у него были - строители получали за работу несравнимо больше колхозников.
  Василию повезло - он взял в аренду не только землю, но и полуразвалившийся дом, на заимке, километрах в четырёх от деревни. Кроме того, как мужик понятливый и рукастый, он отремонтировал старый, заржавленный трактор "Беларусь", поставив его на колёса купленные за две бутылки водки у приятеля, в соседнем хозяйстве.
  Весной вспахали огород на ферме и всё лето Василий жил на заимке, занимался ремонтом дома и приглядывая за "придворным" хозяйством.
  К осени дом был готов и второй раз беременная, Дарья переехала вместе с Петькой, к Василию.
  Жили они дружно, и Дарья всем с гордостью рассказывала, что Василий почти не пьёт, разве что чуть - чуть, иногда, по праздникам.
  Василий был мужиком самостоятельный, а то что первая его жена пыталась из него сделать подкаблучника, - так это на любого по жизни может свалиться...
  А теперь нужды в водке у него не было, потому что в семье царили любовь и порядок - как жить и что делать в первую голову думал мужик, а ему давала советы и поддержку трудолюбивая и не избалованная женщина...
  Первая зима, тем не менее была трудной. Порой было тоскливо и одиноко, и особенно в ветреные вьюжные ночи, когда казалось, что мира за стенами занесенного снегом домика не существует, или он недостижимо далеко. Но конечно, это только казалось...
  К весне, Дарья родила Димку, и Василий летал всюду, как на крыльях - радостный и возбужденный. Вскоре прикупили ещё коровку и несколько овечек...
  Поместили их в новом скотном дворе, который Василий построил сам, на задах, за огородом. Он провёл туда ещё в начале зимы электричество и проложил водяную трубу, установив электрический насос.
  В начале лета, жить стало легче, и Дарья словно расцвела. Ей, хлебнувшей в детстве и юности горя и нужды, жизнь с любящим, спокойным Василием казалась праздником и при первой возможности, отложив в сторону распашонки и пелёнки, она чем могла помогала мужу.
  Василий за это её ещё больше зауважал, а Дарья, чувствуя это, отвечала взаимностью. С первых же, после переезда дней, она не упускала случая, помочь Василию по хозяйству...
  ... Ферма росла, поголовье скотины умножалось. Но и количество работ возрастало соответственно. Так в хлопотах прожили ещё зиму...
  Сельская жизнь достаточно однообразна: прежде всего работа, работа и работа. Перерыв только на ночь, на сон. Зато и результаты налицо...
  По скотному двору гуляют справные коровки, шерстистые овечки. Из птичника раздаётся кудахтанье кур, кряканье уток и гоготанье гусей - шум на всю округу. Жизнь на ферме закипела...
  Василий, выбрав время, съездил в город, договорился там с рыночными торговцами, и стал раз в неделю возить туда "излишки" - продукты с фермы: мясо, сливки и сметану, которые получал уже от трех коровок. На вырученные деньги купил телегу, сани, сбрую и прочую утварь для поездок...
  Когда Димка начал бегать рядом с Петькой, Дарья незаметно родила Пашку. Василий гордился большой семьёй и стал работать ещё больше. Доход от фермы был пока небогатый, но и семья жила рачительно и экономно.
  В начале очередной зимы, Василий купил телевизор, подержанный, зато цветной, ставший непреходящей радостью и для детишек и для Дарьи. Сам Василий смотрел телевизор редко. В основном передачи о природе и в "Мире животных".
  Иногда он сердился на ведущего этой программы, хлопал руками по бёдрам и сердито выговаривал: "Что он показывает? Ну что он показывает?! Опять про собачек: пуделей и болонок. Прежняя передача была о кошечках, а теперь вот опять показывает московскую квартиру и её обитателей!
  - Ты посмотри - обращался он к Дарье - хозяева этих болонок очень похожи на своих собачек, или наоборот - и начинал громко смеяться, ища поддержки у жены...
  А между тем, дела в некогда процветающем сельскохозяйственном районе шли всё хуже и хуже. Фермеры разорялись или запивали от тоски и безысходности. Продукты которые они вырабатывали тяжелым трудом никому были не нужны, а продавать за бесценок алчным перекупщикам, никто не соглашался!
  Деревни обезлюдели, молодёжь ушла на заработки и в поисках лучшей "сладкой" жизни в большие города, пополняя там ряды люмпенов, без корней и без веры...
  ... В округе появились волки!
  Василий вспомнил рассказы своего вятского приятеля, с которым работал на стройке. Тот рассказывал, что во времена войны, в вятских лесах, волки стали нападать на людей и даже крали детей прямо из деревенских огородов...
  Однажды, в тёмный зимний вечер, выйдя во двор по нужде, Василий, сквозь шум ночного ветра различил заунывные звуки волчьего воя. Он окончательно проснувшись, вернулся в дом, тихонечко оделся, стараясь не разбудить жену и детей, вышел из избы и прикрывая лицо от морозного, резкого ветра, сходил за огороды, на скотный двор - проверил, все ли электрические лампы горят над сараями; послушал, спокойны ли коровы и овцы.
  В стойлах было темно и тихо. Пахло сеном и влажной коровьей шерстью. Овцы, услышав, как скрипнула знакомая калитка, затопотали у себя в овчарне. Василий постоял, послушал и успокоенный, вернулся в дом досыпать...
  Но в душе, тревога осталась...
  Как - то, в очередную поездку в город, он зашел в охотничий магазин и купил пачку патронов с крупной картечью и несколько пуль. "Пригодится - думал он лежа в санях, закутанный в овчинный тулуп, вяло, сквозь дрему обдумывая, что еще надо сделать, чтобы обезопасить ферму, от незваных "гостей".
  Кобыла размерено и привычно тянула сани по полузанесённой снегом, дороге. Незаметно подкрались ранние зимние сумерки...
  Вдруг лошадь дёрнула, сани заскользили быстрее, а кобыла, ёкая селезенкой, пошла рысью.
  Василий приподнялся в санях и увидел, что его смирная Манька, швыряя снежные комья из под копыт в передок саней, бежит в сторону дома выгибая шею и крупным, темным глазом косясь влево и назад, в сторону густого придорожного кустарника. Василию даже показалось, что он заметил серые тени, мелькнувшие и скрывшиеся среди мерзлых веток, в чаще.
  Приехав, домой, он Дарье ничего не сказал, поужинал и, одевшись потеплее, ушел на скотный двор, сославшись на то, что надо подремонтировать загон у овец...
  Дарья и старшие дети смотрели по телевизору, какой - то сериал, о страданиях безответной любви бедной девушки не-то в Бразилии, не-то в Аргентине.
  Собак Василий не держал: во первых, места были настолько безлюдные, что редко кто, кроме старенькой почтальонши приходил, а во вторых, он не любил шума, а собаки подчас брешут просто на ветер или на шуршание соломы, под его порывами.
  И потом, в самом начале жизни здесь, они завели себе крупную беспородную дворнягу Шарика, у которого оказался неистребимый, охотничий характер. Иногда, он, видя, что хозяев нет поблизости, вдруг начинал гоняться за курами и поймав, душил их.
  Однажды, он пробрался в овчарню и задавил двух ягнят, и был пойман на месте преступления. Василий схватил палку и колотил Шарика даже спрятавшегося в конуре, после чего "незадачливый охотник", сбежал и никогда больше не появлялся, но без ночного собачьего лая, фермерам спалось намного лучше...
  Сняв с гвоздя ружьё, спрятанное под ворохом старой одежды в сенях, Василий, прихватил пачку патронов с картечью и через заснеженный огород, прошел на скотный двор.
  Там потоптавшись, он неслышно приоткрыл дверь в загон, освещённый электрической лампой, зажал дверь щепочкой в таком в приоткрытом положении, и бросив на пол несколько охапок сена, лёг, запахнувшись шубой, а ружьё зарядил и положил рядом.
  "Посмотрим - думал он, устроившись поудобнее, вглядываясь в дальний угол загона, где электрический свет не мог уже бороться с ночной темнотой, и где не было видно дальней изгороди - она притаилась во тьме...
  Потом, когда глаза привыкли, человек стал различать поперечины изгороди - ему почему - то казалось, что волки придут оттуда.
  Василий почти задремал угревшись, обдумывая, что делать, если серые разбойники сегодня не появятся. Вдруг в голове мелькнула полусонная мысль: "А почему бы ни попытаться подманить волков?"
  Он поднялся, войдя к овцам, стал их легонько похлёстывать прутиком, овцы всполошились, затопотали, начали перебегать с места на место и тревожно блеять.
  Забеспокоилась кобыла у себя в стойле, тяжело переступая коваными копытами по деревянному полу. Звонко, оглушительно звонко заржал жеребёнок...
  "Вот так! Вот так! - повторял про себя Василий и вернулся к своей лежанке на полу у заднего выхода...
  Время шло... Зимой темнеет рано, и Василий лежал уже довольно долго, когда услышал скрип открывающейся двери, в доме.
  "Дарья вышла - подумал он - посмотреть". Потом дверь, закрываясь вновь, скрипнула. "Ушла ложится, - с необычной теплотой подумал он о своей жене. - Она ведь привыкла, что я по вечерам, иногда на скотном дворе работаю. Сама ляжет и детей уложит. И это хорошо. Незачем ее понапрасну пугать..."
  Прошло ещё несколько часов. Время приближалось к полуночи. Ветер то дул и шумел, то стихая, оставлял временные промежутки тишины...
  В один из таких промежутков, вдруг испуганно затопотали овцы в овчарне. Сердце у Василия застучало, руки невольно дрогнули. Он осторожно потянулся к ружью, схватил его крепко и стал пристально вглядываться в дальний край загона...
  Но волки появились, откуда - то слева, неожиданно выйдя в полосу яркого света. Их серые, крупные силуэты, словно выплыли неслышно на середину освещённого пространства. Первый волк был заметно крупнее остальных, с пушистой гривой и хвостом опущенным поленом и острыми ушками на большой голове.
  "Нет! Это не собаки - судорожно сглатывая наполнившую рот слюну, соображал Василий. - Эти крупнее собак почти вдвое и так осторожны, что сразу понятно - это дикие звери!"
  Он начал медленно поднимать одностволку, прицеливаясь в волка, который был впереди.
  За спиной у Василия, бесились от страха овцы, стены подрагивали от ударов и топот стоял оглушительный...
  На этот раз заволновались и коровы, завздыхали и поднялись на ноги, хотя обычно в это время спокойно дремали. Кобыла несколько раз задела перегородку копытом. Страх перед серыми разбойниками передавался от скотины к скотине. Да и Василию было не по себе. А ведь у него в руках было оружие...
  "Надо стрелять, а то животные весь сарай разнесут - решил Василий, и совместив мушку, прорезь прицела и лопатку волка, нажал на курок.
  Грянул гром выстрела! Василия, отдачей от приклада сильно толкнуло в плечо, а волк, взвизгнув, высоко подпрыгнул и грянулся на покрытую снегом, мёрзлую землю, извиваясь всем телом. Второй волк незаметно исчез. Словно его и не было...
  Вскочив на ноги, Василий скинул ненужную уже шубу, перезарядил одностволку и вошёл в загон...
  Волк лежал уже неподвижно, словно вдавившись, впечатавшись в снег и налетевший ветерок шевельнул шерсть на его загривке.
  "Он мёртв - заключил Василий и услышал со двора встревоженный голос Дарьи: - Василий! Ты чего там?..
  - Иду - откликнулся Василий, и пошёл к дому, минуя овчарню, не забыв затащить тушу волка в тёплый предбанник...
  Волк оказался крупным зверем, не менее сорока килограммов весом и оскаленная его голова блестела белыми длинными клыками, производя устрашающее впечатление...
  Утром, Василий ободрал его, шкуру занёс в сени и растянув прибил по краям гвоздями, оставив сушить. Мальчишки долго разглядывали шкуру, а потом Петька, осмелев, потрогал мех пальцем.
  Волчий труп, Василий оттащил подальше от дома и забросил в глубокий полузанесённый снегом, овраг.
  На следующей неделе, поехав в город, он рассказа всё знакомому охотнику и тот сказал, что волчица придёт к его скотному двору, ещё хотя бы раз.
  - Она сейчас будет жить где - нибудь неподалёку, а потом уйдёт искать себе
  новую пару - объяснил он.
  Возвращаясь из города, Василий сделал небольшой крюк и заехал к оврагу.
  Волчица не только приходила, но и лежала рядом с мёртвым телом, какое - то время - снег под нею немного протаял.
  "Она может быть и к скотному двору придет. Надо сегодня снова засесть в засаду - подумал он и пошёл к дому уже пешком, рядом с санями, держа вожжи в руках.
  Вечером, как только стемнело, Василий с ружьём вновь огородом, прошёл на скотный двор и устроился там, как и в прошлый раз...
  ...Волчица пришла около девяти часов вечера. Она пробралась из дальнего, тёмного угла почти незаметно, аккуратно переставляя лапы и нюхая воздух, подошла к месту, где был убит её волк, постояла оглядываясь, а потом легла.
  Ветер тянул в её сторону, и потому животные в стойлах и овчарне вели себя спокойно...
  Василий сразу увидел волчицу, прицелился, но почему - то не торопился нажать на курок. Он уже собирался стрелять, когда волчица неожиданно легла на снег.
  Сдерживая дрожь, Василий решался - стрелять, не стрелять. Ему почему - то вдруг сделалось грустно: "Хищник, а вот, тоже страдает. Привыкла, наверное, к нему. Одиноко ей теперь. Скучно, страшно и опасно, наверное, одной..."
  Волчица, вдруг проползла немного вперёд, чуть слышно повизгивая. Василий снова вскинул ружьё и вновь не стал стрелять...
  -А ведь мне её жалко - вдруг понял он и отпустил ружьё
  Долго он ещё лежал, всматриваясь в волчицу, пока не начал задрёмывать - день был тяжёлым.
  ...Уже почти засыпая, он вдруг стрепенулся и его пронзила мысль: "А ведь она и не думает нападать на наш скот, она наверное пришла своего волка поискать... Думает - а может он ещё всё - таки жив?"
  Василий приподнял голову и стал вглядываться в то место, где лежала волчица.
  Но её там уже не было...
  
  Эпилог:
  
  Так получилось, что через некоторое время, я решил продолжить эту историю, посчитав, что без трагической концовки она будет неполной.
  ...Прошёл ещё почти год. Времена становились всё хуже и хуже. Бандиты в стране взяли под свой контроль всё, что ещё осталось инициативного и жизнедеятельного. Рынок на который Василий отвозил немного мяса, сметаны и сливок тоже сделался их вотчиной. Они поднимали цены на продукты, закупая их у деревенских жителей, за бесценок. Всем это не нравилось, но против "организации", как известно, одиночки не могут устоять.
  В тот раз Василию деньги нужны были позарез - надо было платить аренду. Он зарезал бычка и овцу, забрал из ледника вчерашнюю сметану и поехал в город, как обычно, на телеге, загруженной мясом. Но на рынке, вместо знакомого продавца, Хромого Петра, его встретили молодые, наглые парни.
  -Ну что там у тебя? - встретил его вопросом один из них, мордастый,
  молодой ещё мужик с большим ртом и золотой фиксой на переднем зубе.
  -Мясо... Много мяса, свежего - ответил Василий. Он ещё пытался
  налаживать отношения с "новой властью".
  Поговорив перед этим с бабкой Настей, которая продавала на рынке солёные огурцы и капусту, он узнал, что Хромого Петра, бандюки, на прошлой неделе избили, тут же за рыночной стойкой, и на следующий день он на своё место уже не пришёл...
  Мужик потыкал пальцем в мясо, спросил: - Почём просишь?
  -По пятьдесят за кило - решительно ответил Василий, сердцем чувствуя опасность исходящую от этого Большеротого... Он начинал заводится.
  -Дам тридцать и не копейки больше - лениво протянул Большеротый и
  впился в собеседника глазами.
  -Я сказал пятьдесят - повторил цену Василий, сдерживая дыхание и стараясь, как мог относится к происходящему спокойно.
  -Ты, мужик, слышал, что я сказал - обозлился Большеротый. - Ты это мясо
  можешь своим деревенским воронам скормить. У меня, без тебя клиентов достаточно...
  -Не хочешь, как хочешь! - тихо проговорил Василий, и повернувшись,
  схватил мешок с мясом и зашагал на выход не сдержавшись, проворчав под нос: - Пошли вы!.. Я на вас ещё не батрачил...
  -Что ты сказал!? - заорал Большеротый и выскочив из-за прилавка, почти
  бегом догнал Василия и схватив за плечо, попытался развернуть. Но Василий отмахнулся, левой, свободной рукой и попал Большеротому в грудь.
  -Ах ты, сука старая! - заорал тот и откуда - то из - под одежды, выхватил
  блестящий острый нож. Одна из баб торговок вскрикнула, и Василий, обернувшись, увидел нож в руках Большеротого.
  Дальше он всё делал автоматически, как его учили, очень давно, в армии. Сбросив мешок, он резко повернулся, длинно вытянувшись, используя инерцию тела, ударил правой ногой по левому бедру противника...
  Тот упал, уронив нож на бетонный пол. Василий, ещё шагнул вперёд и второй удар - пинок пришёлся по голове, по испуганному, противно-большеротому лицу. Голова дёрнулась под ударом, Большеротый потерял сознание и упал на спину, ударившись затылком об пол.
  -Василий отскочил, огляделся и не сдерживаясь проговорил: - В начале были
  бандиты в кабинетах, народ мучили. А сейчас эти подонки жить не дают...
  Он осмотрел притихших продавцов за прилавком и закончил тираду.
  -А вы не терпите это! Их мало, а вас много! Если надо - убейте нескольких и будете сами себе хозяева...
  Потом посмотрел на потупленные лица, выдохнул: - Эх! - подхватил мешок и вышел с рынка...
  Домой он возвращался вечером, после того, как повидал Хромого Петра, продал ему мясо по сорок рублей килограмм и после, конечно немножко выпили, проклиная бандитов, чиновников, которые ничего не делают, а только болтают, да ментов, за то что стакнулись с бандюками...
  -Сталина надо! - шумел обиженный, подвыпивший Пётр - Нового Сталина надо! Он бы постоял за народ, управился бы быстро и с этими грабителями и их покровителями!
  -Тише! Тише! - уговаривал его Василий: - Нам же ещё жить здесь!
  Расстались под вечер. Когда Василий на своей телеге выезжал из города, его обогнали две машины - иномарки. В одной из них сидел Большеротый с забинтованной головой и с синими подтёками под глазами. Их чёрный джип, с тонированными, непроницаемыми стёклами и зажженными подфарниками несмотря на светлое время дня, промчался до первого загородного леска и въехав в кусты, остановился там. Вторая машина развернулась и уехала в город...
  Большеротый остался внутри, а двое с ружьями вышли, потоптались на месте и крадучись пошли к дороге...
  ...Выстрел из кустов раздался, когда Василий, сидя на телеге, проехал чуть вперёд от места, откуда стреляли. Заряд картечи попал ему в затылок и разбил череп вдребезги, словно арбуз. Василий умер мгновенно, на полуслове оборвав свою любимую песню: - Хасбулат удалой...
  Напуганная лошадь прянула вперёд, ударив несколько раз копытами о передок телеги, но метров через двести успокоилась и привычной дорогой привезла труп Василия домой...
  Дарья вешала бельё и когда увидела лошадь, телегу и лежащего в ней ничком мужа, испугалась. Она медленно подошла к убитому Василию, заметила кровь, потом разбитую выстрелом голову слипшиеся, в красно - серый ком, волосы и упав на колени завыла нечеловеческим голосом...
  Напуганный Петька прибежал в деревню, почти в темноте и сказал бабке Фёкле, что отец Василий убит. Всполошившиеся соседи и соседки, уже ночью пошли на заимку, откачали Дарью лежавшую в дорожной пыли рядом с телегой и уже не могшую даже плакать.
  Помогли перенести Василия в избу и обмыть его... Потом, уже возвратившись в деревню, позвонили в милицию...
  Приехавший на заимку, участковый, покачивая головой осмотрел труп, составил протокол, сипло проурчал пропитым голосом: - Будем искать! - и уехал...
  Похоронили Василия на третий день, недалеко от дома, на поляне, в берёзовой роще. Дарья кусала губы до крови, но не плакала...
  Она с помощью своей матери Фёклы, настряпала перед похоронами блинов, заварила кисель и угостила всех присутствующих на поминках...
  Все жалели её... Деревенские соседки любили Дарью за мягкий характер и потому, доброжелательно советовали продать всё и переселятся в деревню. Но Дарья наотрез отказалась: - Он здесь и я буду здесь! - отвечала она решительно...
  ... Так она осталась на заимке. Первое время от работы уставала нещадно, но эта усталость помогала переживать боль утраты...
  Петька за лето заметно подрос и стал серьёзным и неразговорчивым подростком. Он, как мог, помогал, матери по хозяйству и скоро привык и лошадь запрягать и косой косить.
  Младшие мальчики тоже повзрослели до поры. Они домовничали и топили печку, заготавливали дрова и убирали коровник. Бабка Фёкла, часто болела, но за детьми, как могла, присматривала...
  Дарья часто ходила на могилу мужа, а следующей весной посадила в головах, молодой дубок, который прижился и летом, в ветреный день, шумел узорчато - матовой, зелёной листвой, словно шептал тихие слова утешения...
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
  
  
  Лето 2001 года. Лондон.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Весна
  
  С утра было ещё холодно: снег размокший вчера под неудержимым потоком солнечного света, ночью смёрзся, фиксируя подобно гипсовой маске все следы и отпечатки прошедшего дня. Безоблачное небо пронзительно голубое и высокое, тревожащим душу омутом разливалось над тайгой, над трассой будущей дороги, над посёлком...
  Я, давно не выходивший в леса, с нетерпением ждал момента, когда со склонов сойдёт снег, а пока, в весенней грустной тишине одиночества, каждый день, делал зарядку на улице, восстанавливал физическую форму и готовился: расспрашивал знакомых о тропе в вершину Муякана, о подробностях рельефа, заряжал патроны, точил топор.
  Пестря, моя собака-лайка, тоже ждал, по утрам убегая по насту далеко от дома, вынюхивая и разбираясь в набродах кабарги и лёгких следочков белочек.
  По рации, на ежедневной связи, говорили, что в вершине Ангаракана через день идёт снег и за половину мая выпало уже около метра. Но Ангаракан - это две тысячи метров над уровнем моря, а мы стояли в низине, у реки, поэтому, снег наконец-то сошёл с южных склонов и я засобирался в тайгу...
  ...Утром проснулся на рассвете, стараясь не шуметь вылез из спальника, поёживаясь и приплясывая от утренней прохлады, надел походную одёжку, растопил печь, поставил подогревать чай и вышел на улицу...
  Из под крыльца, потягиваясь и зевая, широко раскрывая алую пасть с белыми рядами зубов и блестящими клыками, вылез Пестря, обнюхал мои лесные штаны, засуетился, заволновался, учуяв лесной запах - запах похода.
  Вылив ему остатки вчерашнего супа и сделав утренние дела, я вошёл в дом, поплотнее затворив двери...
  В доме нагрелось, чай закипал, пуская плотную струю беловатого пара в потолок.
  Не спеша, попив чаю, я обулся, надел сверху ватник, тёплый и лёгкий, "навьючил" рюкзак и отправился в поход!
  Вначале, наш путь лежал по северному склону, по заледеневшей, толстой корке снега: кое - где снег проваливался под сапогами, опасно хлюпая водой, прячущейся под настом.
  Поднявшись на гору, свернули направо и вышли на торную тропу, идущую южным, крутым склоном, где снег уже в основном стаял. Оголившаяся лесная почва, чуть оттаявшая сверху под сантиметровым слоем перепревшей лиственничной хвои, белела льдистым холодком: идти было скользко и приходилось кое - где, на поворотах идти осторожно щупая ногами тропу, придерживая себя в равновесии и цепляясь за ветки и стволики деревьев...
  Пестря убежал далеко вперёд и лишь изредка, я видел его чёрную спину или "бублик" хвоста, мелькавший то слева, то справа от тропы.
  Солнце, поднимаясь всё выше и выше, набирало силу и несмотря на пронизывающий ветерок, становилось теплее...
  Незаметно побежали первые ручейки. Тропа с крутого склона спустилась в долину, и пошла вдоль реки, по временам "выбегая" на самый обрыв, и я с волнением наблюдал, как торопилась, шумела, кипела прозрачными струями весенняя вода реки, огибая замшелые камни преграждающие течению и торчащие то ближе, то дальше от берега.
  Время подходило к двенадцати и я почувствовал голод и жажду. Стал выбирать место для бивака: на тропе, под ногами было влажно, но под кедрами, на берегу, виднелись сухие подстилки из опавшей, рыже -коричневой хвои.
  Я выбрал кедр, в обхват толщиной и остановился...
  Сбросив рюкзак, достал топор, но он не понадобился. Под деревом лежали сухие и лёгкие ветки, а из ствола торчали во все стороны, снизу, до высоты трёх метров, серые, смолистые, острые на концах, сучья.
  Наломав охапку, я сгрёб часть хвои с поверхности и уже на влажную землю положил щепочки растопки и бересту...
  Костёр разгорелся моментально, сухие кедровые дрова с сахарным треском лопались, разгораясь, распадаясь на куски. Синеватый дымок поднимался над язычками прозрачного, акварельно - оранжевого пламени...
  Достав из рюкзака котелок, осторожно спустился к воде, зачерпнул, попробовал через край на вкус ледяную воду, с опаской проглотил раз и два, боясь простудить горло.
  Срубив ветку с берёзы растущей поблизости, сделал из неё таган, подвесил котелок над костром и стал выкладывать припасы: свежий хлеб, с хрустящей корочкой горбушки, полу копчёную колбасу, чай в жестяной баночке, сахар - рафинад кусочками, ложку, кружку... Острым охотничьим ножом нарезал хлеб и колбасу пластиками; колбасу положил на промасленную газетку, а хлеб расставил "заборчиком" вокруг костра.
  Пока я этим занимался, вода в закопчённом котелке зашумела, зашипела, касаясь нагревшихся краёв; со дна поднимались к поверхности маленькие пузырьки, один за одним, а потом и лёгкой дружной стайкой, образовав на поверхности ключевое волнение. Ведь недаром говорят: "Вода закипела ключом".
  Я бросил в кипяток веточки смородины, которые всегда ношу в нагрудном кармане, потом щепотку заварки, снял котелок с огня, отбросил в сторону таган, чтобы не мешал прилечь поудобнее.
  Срезав с соседней берёзки веточку, заострил один её конец и насадив кружки колбасы, вперемежку с пластиками лука, стал делать шашлык.
  Обжигаемая пламенем поверхность колбасы шипела, пенилась, меняя цвет с бело - красного, на тёмно - коричневый и капельки жира источаемые колбасой, капали в костёр, вспыхивая плоскими, ярко - жёлтыми язычками. Лук нагреваясь, сворачивал влажные края в трубочку и, смазанный жиром, издавал резкий, аппетитный запах мясных острых блюд.
  Пестря, устроившись в пяти шагах от костра, положил голову на вытянутые передние лапы, грелся на солнышке, внимательно, не отрывая взгляда тёмно - серых глаз от шашлыка, наблюдал, как колбаска поджаривалась...
  Я бросил ему кусочек. Он не торопясь встал, по запаху отыскал в пожухлой пережившей зиму травке этот кусочек и проглотил не жуя.
  Потом вернулся на своё место, вздыхая долго устраивался, и наконец, закрыв глаза, задремал, прикрывая кончиком пушистого хвоста, чёрный блестящий нос...
  Я полулежал на сухой мягкой подстилке из хвои, привалившись к стволу, ел шашлык и запивал янтарно-коричневым душистым чаем. Хлеб хрустел поджаренной корочкой, лук придавал колбасе должную остроту, дымок от затухающего костра щекотал ноздри и попадая в глаза, вызывал невольные слёзы...
  Доев обед, я собрал продукты, перевернул котелок и кружку вверх дном, поудобней подмостил рюкзак под голову и лёг на спину, вытянув чуть гудевшие лёгкой усталостью ноги в резиновых сапогах...
  Под деревом было уютно - тыл прикрывал толстый ствол, а впереди был маленький бугор, прикрывающий фронт. В этом уютном затишье я и задремал ненадолго...
  Открыл глаза примерно через полчаса: солнце поменяло положение и тень от высокой берёзы упала мне на лицо. Пейзаж вокруг, будто выцвел, уподобляясь фотографии, теряющей контраст, от долгого лежания на свету...
  Так же шумела река, так же светило солнце, но время перекатилось за полдень - это остро чувствуется весной, когда солнце, непривычно долго находится на небе...
  Собрав продукты и походные принадлежности, отправился дальше...
  Кругом таяло - скатившись с горы, ручейки талой воды, то здесь, то там лужами и лужицами заливали пробитую по берегу тропу, а то и вовсе превращали её в шумный поток...
  Слева, на северной стороне реки изредка открывались чудесные виды. Мне вспомнились японские сухие сады...
  Камни, разных размеров и форм, покрытые толстым, слоистым мохом разных оттенков зелёного, громоздились посреди зарослей кедрового стланика, раскидывающего свои ветки по периметру от центра и покрытые зелёной же, блестевшей под солнцем хвоей...
  И всё это, архитектурными уступами спускалось к бегучей, прозрачной воде. Солнечный свет, пробиваясь острыми лучами сквозь пятна теней, играл тонкими рефлексами на седой зелени влажного, упругого мха, а на открытых пространствах выявлял фактуру неравномерно освещённых, переливчато - неровных плоскостей.
  Тёмная, почти чёрная река, бежала быстро вдоль заметного уклона, зеркально отражая солнечные лучи, и лишь в тени, чуть искажаемые преломлением света, на дне потока, видны были россыпи крупной гальки, местами заросшие бархатистыми водорослями...
  Я невольно остановился на секунду, пытаясь впитать в себя эту философски сосредоточенную в одном месте символику северной красоты, своей сдержанной прелестью наталкивающей на размышления о сложностях и противоречиях мира, который нас окружает...
  Пестря после обеда и отдыха притих, успокоился и настроившись на длинный переход, бежал мерной рысью по тропинке. Несколько раз я замечал, что он чем то обеспокоен...
  Выбегая прямо к воде, собака к чему-то подолгу принюхивалась, аостанавливаясь, что - то долго и напряженно соображала...
  Всем охотникам известно, что запахи очень далеко распространяются над водой и вдоль рек...
  Я шёл не останавливаясь и Пестря вскоре догонял меня, занимая привычное место впереди...
  Пройдя километров десять, я решил подниматься по тропе вверх, правым бортом одного из распадков...
  Чем выше я поднимался, тем больше снега лежало вокруг. Наконец поляны снега, соединились в одну мокрую, рыхлую поверхность. Несколько раз, голенищами сапог, я подхватывал внутрь обуви влажный снег и намочил портянки. И только когда продвигаться вперёд, стало невозможно, остановился, осмотрелся...
  Находился я довольно высоко - впереди амфитеатром раскрывалось верхнее течение реки Муякан. Километрах в двух выше по долине, река раздваивалась, и даже на таком расстоянии был слышен рёв водных потоков, белыми бурунами, проступающих кое - где сквозь заросли стланика на крутом склоне...
  Я понял, что перейти бушующее течение мне этим вечером не удастся. Ведь именно к вечеру, все запасы талой воды, обрушиваются в русло реки со всех заснеженных вершин и склонов.
  Солнце, постепенно садилось, приближаясь к линии горизонта и я, почувствовал, что прилично устал за день непрерывной ходьбы.
  Пестря тоже тащился за мной, едва вытаскивая ноги из кисельно - влажного снега, всем своим видом не одобряя выбранного мною, маршрута.
  Пора было готовиться к ночлегу, и мы, повернув, спустились к реке.
  Выбрав, возвышенную сухую площадку на берегу, я стал готовить дрова для ночного костра, собирая сухие коряги и ветки.
  Расчистив место для костра, положил вещи в кучу, обозначил место для ночного лежания и развёл большой костёр, выжигая сухую траву вокруг кострища.
  Не спеша сварил кашу, отдельно вскипятил чай, и оставив кашу, сбоку костра, "доходить", вынул из кармана рыболовные снасти, вырубил удилище - хотя я и не рыбак, но всё - таки решил попробовать - авось повезёт, поймать хариуса на уху.
  Устроившись среди скользких камней, на берегу перед бурлящим водопадом, я закидывал мушки на двух крючках в самую глубину, однако делал это механически, без понимания самого процесса рыбной ловли на мушку...
  В рыбалке, как во всяком деле есть свой смысл, расчёт и технология. Поэтому, человек не рыбак, не может взять в толк, почему надо мушку кидать немного после, а не до быстрины; почему надо ставить поплавок то мельче, то глубже, почему мушка должна быть красной с чёрным, а не наоборот?
  А там, где нет понимания, нет и успеха. Пестря, вначале последовавший за мной, посмотрел на мои манипуляции и через время вернулся к кострищу. Он тоже понял, что рыбы уже не будет...
  Солнце опустилось на горы и прохладные тени разбежались, расстелились по низинам. Громадная скала, вздымающаяся в небо, в ущелье на противоположном склоне, потемнела и примерно посередине отвесной громады, угнездилось маленькое облачко.
  Я попытался прочесть вслух стихи Лермонтова о скале и облаке. Но память начисто мне отказала, и я, довольствовался переживанием романтического приподнято одинокого и гордого сочувствия величию дикой природы...
  Когда я вернулся к стоянке, с пустыми руками, Пестря уже спал, свернувшись клубочком в кустах недалеко от кострища и даже головы не поднял. Может быть не услышал - река шумела в пяти шагах и плотной завесой, глушила все остальные звуки.
  Опасаясь непрошенных гостей ночью, я зарядил ружьё: один ствол картечью, а другой пулей и подвесив двустволку на сучок, над головой. Ещё днём, я видел неподалеку, на обтаявшей наледи, недавние следы медведя и рядом, несколько волчьих.
  Это заставляло меня быть настороже - весной медведи не боятся человека, тем более в такой глуши.
  Расстелив подстилку недалеко от костра, я с аппетитом поел каши и попил чаю с хлебом и маслом...
  Солнце скрылось за горами. Стало сумеречно и прохладно. Разведя большой костёр, я положил в него две смолистые коряги и когда на небе появились первые звёздочки, уже дремал, чутко слушая, сквозь лёгкий сон мерный шум реки, треск дров в костре и насторожённую тишину, на противоположном берегу.
  Ночью стало холодно и поднялся ветер, принёсший невидимые тучи, закрывшие звёздное небо. Перемена погоды, вселила в меня лёгкую тревогу и мешала заснуть по-настоящему...
  Впрочем, тревожность - обычное состояние для ночёвок в глухой тайге, в незнакомом месте. Присутствие в округе голодных, после берлоги медведей, тоже не добавляло оптимизма, как впрочем и перемена погоды с хорошей на плохую...
  Проворочавшись до четырёх часов утра на жесткой подстилке, я проснулся окончательно при первых мазках света на тёмном небе...
  Сходив за водой, развёл на прогоревшем кострище новый костерок, подвесил котелок, и когда вода закипела, заварил крепкий чай. Есть совсем не хотелось, и откусив два кусочка хлеба с колбасой, с трудом прожевав их, остальное кинул Пестре.
  Преодолевая тошноту выпил две кружки сладкого чая и стал собираться.
  Пестря, увидев брошенный мною ломоть хлеба, не спеша поднялся, выгибая спину, как кот потянулся, осторожно ступая сбитыми подушечками лап по камням, неловко переваливаясь с лапы на лапу, отыскал в траве хлеб, съел его, и подойдя к костру лёг рядом, блестя глазами и облизываясь...
  На востоке постепенно начало светлеть и чем дальше, тем яснее становилось, что погода испортилась.
  Серый свет пробивался сквозь клочковатые, быстро и низко бегущие облака. Кое - где, изредка проглядывала полоска тёмно - синего неба, но после, тучи на долгое время укрывали небо, мешая свету разлиться в полной силе над проснувшейся землёй.
  Собравши свой походный скарб в мешок, я ещё ненадолго задержался у костра отогревая стынущую спину, потом черпнув воду котелком, залил дымящиеся головёшки, затоптал их и тронулся в обратный путь...
  Возвращались мы по вчерашней тропе, вдоль берега реки...
  Вскоре, окончательно рассвело, но пасмурное небо, толстый слой быстро летящих, низких облаков, по прежнему не пропускали дневной свет к земле и в лесу было сумрачно и неопределённо тревожно.
  Ветер порывами пробегал по ущелью и шум прибрежных кедрачей соперничал с шумом реки, уменьшившейся к утру в размерах - снег на горах замёрз ночью накрепко и приток талой воды прекратился...
  В какой-то момент, я глянул на часы и отметил, что уже половина шестого...
  И тут же, рядом с тропой я увидел серые клочки светло - серой оленьей шерсти, лежащей на поверхности земли.
  Меня это заинтересовало - откуда она здесь и что тогда случилось с оленем?! Свернув с тропы, я пошёл вдоль цепочки кочковатых шерстинок, видимо, вчера принесённых с ближнего склона, талой водой. Пестря на время исчез из поля зрения...
  Шагов через тридцать, посреди зарослей стланика, обнаружилась полянка, диаметром метров в пять, с сорванным верхним слоем толстого мха. Посреди тёмно - коричневого круга истоптанного мха, лежали останки оленя!
  Гадая над причиной его смерти, я подошёл к кучке остатков, состоящей из обрывков шкуры и костей. "Видимо какой- то крупный хищник - думал я -напал на оленя и в борьбе, они сорвали мох до земли..."
  Приподняв шкуру, я увидел под ней объеденные ноги зверя, с торчащими трубчатыми костями, остатки черепа и обломки рогов. Это были рога молодого северного оленя.
  Рассматривая всё это, я подумал, что только медведь мог, таская пойманного зверя по кругу, так разворошить толстый мох. Но и для того ещё, чтобы заваливать мхом, спрятать тушу жертвы от волков и росомах.
  Опустив шкуру на землю, я поднял голову и увидел, всего шагах в двадцати пяти, под кустом разлапистого стланника, круглого, почти черного, мягкого, неслышно двигающегося, средних размеров медведя!
  Он беспорядочно, суетливо двигался, то исчезая в хвое зарослей, то вновь возникая в прогале...
  У меня, вдруг, в голове возникла нелепая мысль - вопрос: "А что он здесь делает!?"
  Однако я, тотчас сам себе и ответил: "Он пришёл доедать медведя..."
  Прошло несколько тягучих мгновений и я, отстранённо наблюдая передвижения зверя, не понимал... не хотел понимать опасности, вдруг нависшей надо мной - настолько неожиданной и неуместной казалась мне эта встреча...
  Наконец беспокойство передалось от медведя и мне!
  Я вскинул ружьё и прицелился в левую лопатку шерстистого хищника... Но стрелять не стал... Мне было неясно - нападёт медведь или отступит, продемонстрировав, ясно свои намерения...
  Я отпустил ружьё вниз, не желая убивать "беззащитную", как мне показалось жертву, сделал три больших прыжка, перескочил на открытое со всех сторон пространство посреди зарослей стланника и остановился.
  На какое - то время, я потерял мишку из виду и с тревогой вглядывался в зелено - хвойную чащу! Когда, вдруг, внезапно заметил, как заколыхались ветки стланика впереди и тут же, над ними неслышно и проворно "всплыл" медведь!!!
  Зверь, какое-то время стоял, переминаясь с ноги на ногу, ворочал головой, потряхивал лапами с чёрными, длинными когтями на концах... Затем, он медленно двинулся на меня, по прежнему стоя на дыбах и словно сохраняя равновесие, цеплялся передними расслабленными когтистыми лапами за ветки.
  Я хорошо рассмотрел его в этот момент: треугольная, с конусообразным носом башка вращалась на толстой шее, незаметно переходящей в бочкообразное туловище.
  Шерсть на загривке, мягкими волнами переливалась в такт шагам, скрывая сильные мышцы. Маленькие чёрные глазки, не глядели в мою сторону; полукружья "плюшевых" ушей, чуть выделялись на лобастой, мотающейся из стороны в сторону, несоразмерно крупной голове.
  Медведь, казалось стеснялся своего поведения и словно неловко оправдывался, чувствуя внутренний стыд. Всем своим видом он как бы говорил: "Ты уж извини меня, но олень мой и ты здесь лишний. Только поэтому я и хочу тебя съесть..."
  Медведь неумолимо приближался и хотя с момента его появления над стлаником прошло несколько секунд, мне показалось, что время остановилось...
  Когда до медведя оставалось шагов пятнадцать, я выстрелил из правого ствола, целясь в голову!..
  Время двигалось медленно и вокруг наступила непонятная тишина, хотя, наверное всё так же шумела река на перекатах и также, порывистый ветер теребил вершины густых высоких кедров на берегу...
  Я помню все подробности этой встречи и по сию пору: что делал я, что делал медведь - не замечал я только окружение. Я забыл о Пестре, который непонятно когда и куда исчез. Не видел даже облачного неба и гор на противоположной стороне долины...
  Жили и двигались в этой картинке только я и медведь, словно два персонажа драматической пьесы, связанных в повествовании по воле автора, случайностью...
  Медведь после выстрела, почему-то страшно зашипел горлом, хотя я был уверен, что через мгновение после ружейного выстрела он заревёт громоподобно, устрашающе!
  Однако, вместо рёва, раздалось это непонятное шипение.
  Сразу после выстрела, медведь мгновенно развернувшись назад и вбок, слетел, скатился с дыбов на четыре лапы, и в два больших прыжка исчез в стланиковой чаще...
  Тотчас из - за спины с злобным лаем возник Пестря и помчался в погоню... Ещё некоторое время я слышал его лай на бегу, потом всё смолкло и вскоре моя собака вернулась, и словно ничего страшного не произошло, принялась объедать и грызть оленьи кости - не пропадать же добру...
  Только когда медведь позорно бежал, я по-настоящему испугался!
  Побелев лицом, озираясь, я отошёл к тропинке, перезарядился и вынимая стрелянную гильзу, вспомнил, что ещё с ночи у меня в стволе осталась картечь и что картечью-то я и стрелял зверя. Поэтому, вместо рёва медведь издал чуть слышное шипение - хрипение. Наверное картечь пробила ему горло в нескольких местах...
  Заменив патрон в правом стволе пулей, я для страховки вынул нож из ножен и затолкал его за голенище сапога, чтобы быстрее можно было вытащить его, в случае внезапного нападения раненного зверя...
  Проделав всё это, я медленно пошёл по тропе, замечая на подмёрзшей грязи и остатках снега под кустами стланика, много свежих медвежьих следов...
  Через некоторое время и Пестря догнал меня.
  Видимо только сейчас он понял значение медвежьего запаха. Он шёл впереди, напрягшись, насторожив уши и медленно переступая с лапы на лапу. Я чуть отстал, сохраняя дистанцию, держа ружьё на изготовку и рассматривая в бинокль все подозрительные пеньки и коряги впереди, опасаясь засады раненного зверя...
  Вскоре я увидел следы убегавшего зверя. Он прыжками, в три с половиной метра нёсся по тропе и, чуть погодя, свернув налево и в гору, скрылся в чаще. У меня мелькнула мысль преследовать медведя, но это было очень опасно - в такой чаще раненный хищник, почти наверняка бы задрал меня, даже если бы я успел по нему выстрелить...
  Пестря продолжал идти строго по тропе, не рискуя последовать за медведем.
  Ещё с полчаса я с напряжённым вниманием шёл медленно, то всматриваясь перёд, то оглядываясь назад, боясь нападения с тыла.
  Отойдя несколько километров от места неожиданной встречи, я наконец постепенно расслабился, а Пестря повеселел и снова скрылся, надолго исчез в стланике, распутывая, разбираясь в следах северных оленей, которых здесь было немало. Один раз я даже услышал его далёкий лай где - то позади, на горе.
  Но вскоре он догнал меня и мы продолжили путь.
  К полудню, погода разгулялась, появилось солнышко и на душе стало веселее. Утренняя встреча с медведем, опасность, страх, ощущение таинственности и нереальности произошедшего, начали забываться...
  ...Солнце уже садилось за гору, когда я переступил порог нашего домика...
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
  
  1980 - е годы. Ленинград
  
  
  
  
  
  Весна
  
  С утра было ещё холодно: снег размокший вчера под неудержимым потоком солнечного света, ночью смёрзся, фиксируя подобно гипсовой маске все следы и отпечатки прошедшего дня. Безоблачное небо пронзительно голубое и высокое, тревожащим душу омутом разливалось над тайгой, над трассой будущей дороги, над посёлком...
  Я, давно не выходивший в леса, с нетерпением ждал момента, когда со склонов сойдёт снег, а пока, в весенней грустной тишине одиночества, каждый день, делал зарядку на улице, восстанавливал физическую форму и готовился: расспрашивал знакомых о тропе в вершину Муякана, о подробностях рельефа, заряжал патроны, точил топор.
  Пестря, моя собака-лайка, тоже ждал, по утрам убегая по насту далеко от дома, вынюхивая и разбираясь в набродах кабарги и лёгких следочков белочек.
  По рации, на ежедневной связи, говорили, что в вершине Ангаракана через день идёт снег и за половину мая выпало уже около метра. Но Ангаракан - это две тысячи метров над уровнем моря, а мы стояли в низине, у реки, поэтому, снег наконец-то сошёл с южных склонов и я засобирался в тайгу...
  ...Утром проснулся на рассвете, стараясь не шуметь вылез из спальника, поёживаясь и приплясывая от утренней прохлады, надел походную одёжку, растопил печь, поставил подогревать чай и вышел на улицу...
  Из под крыльца, потягиваясь и зевая, широко раскрывая алую пасть с белыми рядами зубов и блестящими клыками, вылез Пестря, обнюхал мои лесные штаны, засуетился, заволновался, учуяв лесной запах - запах похода.
  Вылив ему остатки вчерашнего супа и сделав утренние дела, я вошёл в дом, поплотнее затворив двери...
  В доме нагрелось, чай закипал, пуская плотную струю беловатого пара в потолок.
  Не спеша, попив чаю, я обулся, надел сверху ватник, тёплый и лёгкий, "навьючил" рюкзак и отправился в поход!
  Вначале, наш путь лежал по северному склону, по заледеневшей, толстой корке снега: кое - где снег проваливался под сапогами, опасно хлюпая водой, прячущейся под настом.
  Поднявшись на гору, свернули направо и вышли на торную тропу, идущую южным, крутым склоном, где снег уже в основном стаял. Оголившаяся лесная почва, чуть оттаявшая сверху под сантиметровым слоем перепревшей лиственничной хвои, белела льдистым холодком: идти было скользко и приходилось кое - где, на поворотах идти осторожно щупая ногами тропу, придерживая себя в равновесии и цепляясь за ветки и стволики деревьев...
  Пестря убежал далеко вперёд и лишь изредка, я видел его чёрную спину или "бублик" хвоста, мелькавший то слева, то справа от тропы.
  Солнце, поднимаясь всё выше и выше, набирало силу и несмотря на пронизывающий ветерок, становилось теплее...
  Незаметно побежали первые ручейки. Тропа с крутого склона спустилась в долину, и пошла вдоль реки, по временам "выбегая" на самый обрыв, и я с волнением наблюдал, как торопилась, шумела, кипела прозрачными струями весенняя вода реки, огибая замшелые камни преграждающие течению и торчащие то ближе, то дальше от берега.
  Время подходило к двенадцати и я почувствовал голод и жажду. Стал выбирать место для бивака: на тропе, под ногами было влажно, но под кедрами, на берегу, виднелись сухие подстилки из опавшей, рыже -коричневой хвои.
  Я выбрал кедр, в обхват толщиной и остановился...
  Сбросив рюкзак, достал топор, но он не понадобился. Под деревом лежали сухие и лёгкие ветки, а из ствола торчали во все стороны, снизу, до высоты трёх метров, серые, смолистые, острые на концах, сучья.
  Наломав охапку, я сгрёб часть хвои с поверхности и уже на влажную землю положил щепочки растопки и бересту...
  Костёр разгорелся моментально, сухие кедровые дрова с сахарным треском лопались, разгораясь, распадаясь на куски. Синеватый дымок поднимался над язычками прозрачного, акварельно - оранжевого пламени...
  Достав из рюкзака котелок, осторожно спустился к воде, зачерпнул, попробовал через край на вкус ледяную воду, с опаской проглотил раз и два, боясь простудить горло.
  Срубив ветку с берёзы растущей поблизости, сделал из неё таган, подвесил котелок над костром и стал выкладывать припасы: свежий хлеб, с хрустящей корочкой горбушки, полу копчёную колбасу, чай в жестяной баночке, сахар - рафинад кусочками, ложку, кружку... Острым охотничьим ножом нарезал хлеб и колбасу пластиками; колбасу положил на промасленную газетку, а хлеб расставил "заборчиком" вокруг костра.
  Пока я этим занимался, вода в закопчённом котелке зашумела, зашипела, касаясь нагревшихся краёв; со дна поднимались к поверхности маленькие пузырьки, один за одним, а потом и лёгкой дружной стайкой, образовав на поверхности ключевое волнение. Ведь недаром говорят: "Вода закипела ключом".
  Я бросил в кипяток веточки смородины, которые всегда ношу в нагрудном кармане, потом щепотку заварки, снял котелок с огня, отбросил в сторону таган, чтобы не мешал прилечь поудобнее.
  Срезав с соседней берёзки веточку, заострил один её конец и насадив кружки колбасы, вперемежку с пластиками лука, стал делать шашлык.
  Обжигаемая пламенем поверхность колбасы шипела, пенилась, меняя цвет с бело - красного, на тёмно - коричневый и капельки жира источаемые колбасой, капали в костёр, вспыхивая плоскими, ярко - жёлтыми язычками. Лук нагреваясь, сворачивал влажные края в трубочку и, смазанный жиром, издавал резкий, аппетитный запах мясных острых блюд.
  Пестря, устроившись в пяти шагах от костра, положил голову на вытянутые передние лапы, грелся на солнышке, внимательно, не отрывая взгляда тёмно - серых глаз от шашлыка, наблюдал, как колбаска поджаривалась...
  Я бросил ему кусочек. Он не торопясь встал, по запаху отыскал в пожухлой пережившей зиму травке этот кусочек и проглотил не жуя.
  Потом вернулся на своё место, вздыхая долго устраивался, и наконец, закрыв глаза, задремал, прикрывая кончиком пушистого хвоста, чёрный блестящий нос...
  Я полулежал на сухой мягкой подстилке из хвои, привалившись к стволу, ел шашлык и запивал янтарно-коричневым душистым чаем. Хлеб хрустел поджаренной корочкой, лук придавал колбасе должную остроту, дымок от затухающего костра щекотал ноздри и попадая в глаза, вызывал невольные слёзы...
  Доев обед, я собрал продукты, перевернул котелок и кружку вверх дном, поудобней подмостил рюкзак под голову и лёг на спину, вытянув чуть гудевшие лёгкой усталостью ноги в резиновых сапогах...
  Под деревом было уютно - тыл прикрывал толстый ствол, а впереди был маленький бугор, прикрывающий фронт. В этом уютном затишье я и задремал ненадолго...
  Открыл глаза примерно через полчаса: солнце поменяло положение и тень от высокой берёзы упала мне на лицо. Пейзаж вокруг, будто выцвел, уподобляясь фотографии, теряющей контраст, от долгого лежания на свету...
  Так же шумела река, так же светило солнце, но время перекатилось за полдень - это остро чувствуется весной, когда солнце, непривычно долго находится на небе...
  Собрав продукты и походные принадлежности, отправился дальше...
  Кругом таяло - скатившись с горы, ручейки талой воды, то здесь, то там лужами и лужицами заливали пробитую по берегу тропу, а то и вовсе превращали её в шумный поток...
  Слева, на северной стороне реки изредка открывались чудесные виды. Мне вспомнились японские сухие сады...
  Камни, разных размеров и форм, покрытые толстым, слоистым мохом разных оттенков зелёного, громоздились посреди зарослей кедрового стланика, раскидывающего свои ветки по периметру от центра и покрытые зелёной же, блестевшей под солнцем хвоей...
  И всё это, архитектурными уступами спускалось к бегучей, прозрачной воде. Солнечный свет, пробиваясь острыми лучами сквозь пятна теней, играл тонкими рефлексами на седой зелени влажного, упругого мха, а на открытых пространствах выявлял фактуру неравномерно освещённых, переливчато - неровных плоскостей.
  Тёмная, почти чёрная река, бежала быстро вдоль заметного уклона, зеркально отражая солнечные лучи, и лишь в тени, чуть искажаемые преломлением света, на дне потока, видны были россыпи крупной гальки, местами заросшие бархатистыми водорослями...
  Я невольно остановился на секунду, пытаясь впитать в себя эту философски сосредоточенную в одном месте символику северной красоты, своей сдержанной прелестью наталкивающей на размышления о сложностях и противоречиях мира, который нас окружает...
  Пестря после обеда и отдыха притих, успокоился и настроившись на длинный переход, бежал мерной рысью по тропинке. Несколько раз я замечал, что он чем то обеспокоен...
  Выбегая прямо к воде, собака к чему-то подолгу принюхивалась, аостанавливаясь, что - то долго и напряженно соображала...
  Всем охотникам известно, что запахи очень далеко распространяются над водой и вдоль рек...
  Я шёл не останавливаясь и Пестря вскоре догонял меня, занимая привычное место впереди...
  Пройдя километров десять, я решил подниматься по тропе вверх, правым бортом одного из распадков...
  Чем выше я поднимался, тем больше снега лежало вокруг. Наконец поляны снега, соединились в одну мокрую, рыхлую поверхность. Несколько раз, голенищами сапог, я подхватывал внутрь обуви влажный снег и намочил портянки. И только когда продвигаться вперёд, стало невозможно, остановился, осмотрелся...
  Находился я довольно высоко - впереди амфитеатром раскрывалось верхнее течение реки Муякан. Километрах в двух выше по долине, река раздваивалась, и даже на таком расстоянии был слышен рёв водных потоков, белыми бурунами, проступающих кое - где сквозь заросли стланика на крутом склоне...
  Я понял, что перейти бушующее течение мне этим вечером не удастся. Ведь именно к вечеру, все запасы талой воды, обрушиваются в русло реки со всех заснеженных вершин и склонов.
  Солнце, постепенно садилось, приближаясь к линии горизонта и я, почувствовал, что прилично устал за день непрерывной ходьбы.
  Пестря тоже тащился за мной, едва вытаскивая ноги из кисельно - влажного снега, всем своим видом не одобряя выбранного мною, маршрута.
  Пора было готовиться к ночлегу, и мы, повернув, спустились к реке.
  Выбрав, возвышенную сухую площадку на берегу, я стал готовить дрова для ночного костра, собирая сухие коряги и ветки.
  Расчистив место для костра, положил вещи в кучу, обозначил место для ночного лежания и развёл большой костёр, выжигая сухую траву вокруг кострища.
  Не спеша сварил кашу, отдельно вскипятил чай, и оставив кашу, сбоку костра, "доходить", вынул из кармана рыболовные снасти, вырубил удилище - хотя я и не рыбак, но всё - таки решил попробовать - авось повезёт, поймать хариуса на уху.
  Устроившись среди скользких камней, на берегу перед бурлящим водопадом, я закидывал мушки на двух крючках в самую глубину, однако делал это механически, без понимания самого процесса рыбной ловли на мушку...
  В рыбалке, как во всяком деле есть свой смысл, расчёт и технология. Поэтому, человек не рыбак, не может взять в толк, почему надо мушку кидать немного после, а не до быстрины; почему надо ставить поплавок то мельче, то глубже, почему мушка должна быть красной с чёрным, а не наоборот?
  А там, где нет понимания, нет и успеха. Пестря, вначале последовавший за мной, посмотрел на мои манипуляции и через время вернулся к кострищу. Он тоже понял, что рыбы уже не будет...
  Солнце опустилось на горы и прохладные тени разбежались, расстелились по низинам. Громадная скала, вздымающаяся в небо, в ущелье на противоположном склоне, потемнела и примерно посередине отвесной громады, угнездилось маленькое облачко.
  Я попытался прочесть вслух стихи Лермонтова о скале и облаке. Но память начисто мне отказала, и я, довольствовался переживанием романтического приподнято одинокого и гордого сочувствия величию дикой природы...
  Когда я вернулся к стоянке, с пустыми руками, Пестря уже спал, свернувшись клубочком в кустах недалеко от кострища и даже головы не поднял. Может быть не услышал - река шумела в пяти шагах и плотной завесой, глушила все остальные звуки.
  Опасаясь непрошенных гостей ночью, я зарядил ружьё: один ствол картечью, а другой пулей и подвесив двустволку на сучок, над головой. Ещё днём, я видел неподалеку, на обтаявшей наледи, недавние следы медведя и рядом, несколько волчьих.
  Это заставляло меня быть настороже - весной медведи не боятся человека, тем более в такой глуши.
  Расстелив подстилку недалеко от костра, я с аппетитом поел каши и попил чаю с хлебом и маслом...
  Солнце скрылось за горами. Стало сумеречно и прохладно. Разведя большой костёр, я положил в него две смолистые коряги и когда на небе появились первые звёздочки, уже дремал, чутко слушая, сквозь лёгкий сон мерный шум реки, треск дров в костре и насторожённую тишину, на противоположном берегу.
  Ночью стало холодно и поднялся ветер, принёсший невидимые тучи, закрывшие звёздное небо. Перемена погоды, вселила в меня лёгкую тревогу и мешала заснуть по-настоящему...
  Впрочем, тревожность - обычное состояние для ночёвок в глухой тайге, в незнакомом месте. Присутствие в округе голодных, после берлоги медведей, тоже не добавляло оптимизма, как впрочем и перемена погоды с хорошей на плохую...
  Проворочавшись до четырёх часов утра на жесткой подстилке, я проснулся окончательно при первых мазках света на тёмном небе...
  Сходив за водой, развёл на прогоревшем кострище новый костерок, подвесил котелок, и когда вода закипела, заварил крепкий чай. Есть совсем не хотелось, и откусив два кусочка хлеба с колбасой, с трудом прожевав их, остальное кинул Пестре.
  Преодолевая тошноту выпил две кружки сладкого чая и стал собираться.
  Пестря, увидев брошенный мною ломоть хлеба, не спеша поднялся, выгибая спину, как кот потянулся, осторожно ступая сбитыми подушечками лап по камням, неловко переваливаясь с лапы на лапу, отыскал в траве хлеб, съел его, и подойдя к костру лёг рядом, блестя глазами и облизываясь...
  На востоке постепенно начало светлеть и чем дальше, тем яснее становилось, что погода испортилась.
  Серый свет пробивался сквозь клочковатые, быстро и низко бегущие облака. Кое - где, изредка проглядывала полоска тёмно - синего неба, но после, тучи на долгое время укрывали небо, мешая свету разлиться в полной силе над проснувшейся землёй.
  Собравши свой походный скарб в мешок, я ещё ненадолго задержался у костра отогревая стынущую спину, потом черпнув воду котелком, залил дымящиеся головёшки, затоптал их и тронулся в обратный путь...
  Возвращались мы по вчерашней тропе, вдоль берега реки...
  Вскоре, окончательно рассвело, но пасмурное небо, толстый слой быстро летящих, низких облаков, по прежнему не пропускали дневной свет к земле и в лесу было сумрачно и неопределённо тревожно.
  Ветер порывами пробегал по ущелью и шум прибрежных кедрачей соперничал с шумом реки, уменьшившейся к утру в размерах - снег на горах замёрз ночью накрепко и приток талой воды прекратился...
  В какой-то момент, я глянул на часы и отметил, что уже половина шестого...
  И тут же, рядом с тропой я увидел серые клочки светло - серой оленьей шерсти, лежащей на поверхности земли.
  Меня это заинтересовало - откуда она здесь и что тогда случилось с оленем?! Свернув с тропы, я пошёл вдоль цепочки кочковатых шерстинок, видимо, вчера принесённых с ближнего склона, талой водой. Пестря на время исчез из поля зрения...
  Шагов через тридцать, посреди зарослей стланика, обнаружилась полянка, диаметром метров в пять, с сорванным верхним слоем толстого мха. Посреди тёмно - коричневого круга истоптанного мха, лежали останки оленя!
  Гадая над причиной его смерти, я подошёл к кучке остатков, состоящей из обрывков шкуры и костей. "Видимо какой- то крупный хищник - думал я -напал на оленя и в борьбе, они сорвали мох до земли..."
  Приподняв шкуру, я увидел под ней объеденные ноги зверя, с торчащими трубчатыми костями, остатки черепа и обломки рогов. Это были рога молодого северного оленя.
  Рассматривая всё это, я подумал, что только медведь мог, таская пойманного зверя по кругу, так разворошить толстый мох. Но и для того ещё, чтобы заваливать мхом, спрятать тушу жертвы от волков и росомах.
  Опустив шкуру на землю, я поднял голову и увидел, всего шагах в двадцати пяти, под кустом разлапистого стланника, круглого, почти черного, мягкого, неслышно двигающегося, средних размеров медведя!
  Он беспорядочно, суетливо двигался, то исчезая в хвое зарослей, то вновь возникая в прогале...
  У меня, вдруг, в голове возникла нелепая мысль - вопрос: "А что он здесь делает!?"
  Однако я, тотчас сам себе и ответил: "Он пришёл доедать медведя..."
  Прошло несколько тягучих мгновений и я, отстранённо наблюдая передвижения зверя, не понимал... не хотел понимать опасности, вдруг нависшей надо мной - настолько неожиданной и неуместной казалась мне эта встреча...
  Наконец беспокойство передалось от медведя и мне!
  Я вскинул ружьё и прицелился в левую лопатку шерстистого хищника... Но стрелять не стал... Мне было неясно - нападёт медведь или отступит, продемонстрировав, ясно свои намерения...
  Я отпустил ружьё вниз, не желая убивать "беззащитную", как мне показалось жертву, сделал три больших прыжка, перескочил на открытое со всех сторон пространство посреди зарослей стланника и остановился.
  На какое - то время, я потерял мишку из виду и с тревогой вглядывался в зелено - хвойную чащу! Когда, вдруг, внезапно заметил, как заколыхались ветки стланика впереди и тут же, над ними неслышно и проворно "всплыл" медведь!!!
  Зверь, какое-то время стоял, переминаясь с ноги на ногу, ворочал головой, потряхивал лапами с чёрными, длинными когтями на концах... Затем, он медленно двинулся на меня, по прежнему стоя на дыбах и словно сохраняя равновесие, цеплялся передними расслабленными когтистыми лапами за ветки.
  Я хорошо рассмотрел его в этот момент: треугольная, с конусообразным носом башка вращалась на толстой шее, незаметно переходящей в бочкообразное туловище.
  Шерсть на загривке, мягкими волнами переливалась в такт шагам, скрывая сильные мышцы. Маленькие чёрные глазки, не глядели в мою сторону; полукружья "плюшевых" ушей, чуть выделялись на лобастой, мотающейся из стороны в сторону, несоразмерно крупной голове.
  Медведь, казалось стеснялся своего поведения и словно неловко оправдывался, чувствуя внутренний стыд. Всем своим видом он как бы говорил: "Ты уж извини меня, но олень мой и ты здесь лишний. Только поэтому я и хочу тебя съесть..."
  Медведь неумолимо приближался и хотя с момента его появления над стлаником прошло несколько секунд, мне показалось, что время остановилось...
  Когда до медведя оставалось шагов пятнадцать, я выстрелил из правого ствола, целясь в голову!..
  Время двигалось медленно и вокруг наступила непонятная тишина, хотя, наверное всё так же шумела река на перекатах и также, порывистый ветер теребил вершины густых высоких кедров на берегу...
  Я помню все подробности этой встречи и по сию пору: что делал я, что делал медведь - не замечал я только окружение. Я забыл о Пестре, который непонятно когда и куда исчез. Не видел даже облачного неба и гор на противоположной стороне долины...
  Жили и двигались в этой картинке только я и медведь, словно два персонажа драматической пьесы, связанных в повествовании по воле автора, случайностью...
  Медведь после выстрела, почему-то страшно зашипел горлом, хотя я был уверен, что через мгновение после ружейного выстрела он заревёт громоподобно, устрашающе!
  Однако, вместо рёва, раздалось это непонятное шипение.
  Сразу после выстрела, медведь мгновенно развернувшись назад и вбок, слетел, скатился с дыбов на четыре лапы, и в два больших прыжка исчез в стланиковой чаще...
  Тотчас из - за спины с злобным лаем возник Пестря и помчался в погоню... Ещё некоторое время я слышал его лай на бегу, потом всё смолкло и вскоре моя собака вернулась, и словно ничего страшного не произошло, принялась объедать и грызть оленьи кости - не пропадать же добру...
  Только когда медведь позорно бежал, я по-настоящему испугался!
  Побелев лицом, озираясь, я отошёл к тропинке, перезарядился и вынимая стрелянную гильзу, вспомнил, что ещё с ночи у меня в стволе осталась картечь и что картечью-то я и стрелял зверя. Поэтому, вместо рёва медведь издал чуть слышное шипение - хрипение. Наверное картечь пробила ему горло в нескольких местах...
  Заменив патрон в правом стволе пулей, я для страховки вынул нож из ножен и затолкал его за голенище сапога, чтобы быстрее можно было вытащить его, в случае внезапного нападения раненного зверя...
  Проделав всё это, я медленно пошёл по тропе, замечая на подмёрзшей грязи и остатках снега под кустами стланика, много свежих медвежьих следов...
  Через некоторое время и Пестря догнал меня.
  Видимо только сейчас он понял значение медвежьего запаха. Он шёл впереди, напрягшись, насторожив уши и медленно переступая с лапы на лапу. Я чуть отстал, сохраняя дистанцию, держа ружьё на изготовку и рассматривая в бинокль все подозрительные пеньки и коряги впереди, опасаясь засады раненного зверя...
  Вскоре я увидел следы убегавшего зверя. Он прыжками, в три с половиной метра нёсся по тропе и, чуть погодя, свернув налево и в гору, скрылся в чаще. У меня мелькнула мысль преследовать медведя, но это было очень опасно - в такой чаще раненный хищник, почти наверняка бы задрал меня, даже если бы я успел по нему выстрелить...
  Пестря продолжал идти строго по тропе, не рискуя последовать за медведем.
  Ещё с полчаса я с напряжённым вниманием шёл медленно, то всматриваясь перёд, то оглядываясь назад, боясь нападения с тыла.
  Отойдя несколько километров от места неожиданной встречи, я наконец постепенно расслабился, а Пестря повеселел и снова скрылся, надолго исчез в стланике, распутывая, разбираясь в следах северных оленей, которых здесь было немало. Один раз я даже услышал его далёкий лай где - то позади, на горе.
  Но вскоре он догнал меня и мы продолжили путь.
  К полудню, погода разгулялась, появилось солнышко и на душе стало веселее. Утренняя встреча с медведем, опасность, страх, ощущение таинственности и нереальности произошедшего, начали забываться...
  ...Солнце уже садилось за гору, когда я переступил порог нашего домика...
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
  
  1980 - е годы. Ленинград
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"