Кабаков Владимир Дмитриевич : другие произведения.

Собаки и волки. Рассказы. Окончание

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    О жизни человека и собаки в дикой природе. Жестокие законы выживания О вражде собак и волков.

  
  Лапка.
  
  
  Было это очень давно.
  Андрей тогда жил в Сибири и увлечён был охотой - бродил всё свободное время по дремучим лесам, если удавалось, то охотился по мелочи, но в основном открывал для себя новые места, наблюдал жизнь незатронутой человеком природы.
  Иногда, сидя ночью один, у большого костра, где-нибудь в дальней тайге, он, вдруг ощущал прилив большого чувства, оттого что жив - здоров, что молод, что над головою звездное небо и он свободен, а рядом - только четвероногий друг - собака.
  На беду, потерял он тогда годовалого красавца - лайку Кучума, привезённого им из Жигаловского района.
  Собака, выращенная им с месячного возраста переехала, вместе с Андреем, на новое место жительства в собственный дом, и там, сорвавшись с цепи, убежала, но назад дороги не нашла, а, скорее всего, была поймана другими людьми и осталась у них. Вид у Кучума был действительно привлекательный, совсем как на картинке...
  Андрей, попробовал воспитывать нового питомца, щенка купленного по объявлению у незнакомого человека, из первого помёта молодой лайки - Кузю, но та оказалась "выродком" - из нормального туловища росли коротенькие лапки. Собачка была весёлой преданной, но совсем не охотничьей.
  Однако Андрей по-прежнему хотел иметь лайку и поэтому, однажды, он поехал на птичий рынок - ему говорили, что там в иные дни привозят на продажу и охотничьих собак, и породистых щенков ...
  ... Птичий рынок размещался на большом поле, позади каких - то гаражей и народу бывало там порядочно: те кто продавал стояли рядами и посередине ходили и смотрели "товар", покупатели.
  Продавали птиц в клетках и клетушках, аквариумных рыбок с большими и малыми аквариумами, птичий корм, кошек и котят. Кое - где, на расстеленных тряпках или ковриках лежали собаки, а рядом, в лукошках или плоских тазиках ползали и копошились их щенки...
  Андрей прошёл по рядам туда и обратно, но того, что ему было нужно не встретил. Он, решив, что съездил неудачно, перед уходом остановился около суки курцхаара - немецкой легавой, лежащей на коврике и нервно осматривающей прохожих карими глазами. Рядом лежали в плетёной корзине пять или шесть щенков. Некоторые из них ползали, копошились и беспокойно пищали, тараща блестящие чёрные глазки. Окрас их показался Андрею подозрительным, и он даже подумал, что щенки не от этой суки, однако присел рядом и стал рассматривать их.
  Хозяин курцхаара, среднего роста, бойкий, деревенского вида парень лет двадцати пяти, вежливо спросил Андрея: - Интересуетесь?
  Андрей, сидя на корточках, снизу вверх посмотрел на парня и ответил, легко поднявшись: - Интересуюсь, да. Но мне курцхаар не нужен...
  Хозяин щенков смигнул, оценив по достоинству знания Андрея.
  -Мне бы лайку - щенка или молодую собачку месяцев шести - восьми,
  чтобы можно было самому натаскать - продолжил Андрей...
  Он стал приглядываться к пареньку с надеждой и сомнением. Ему показалось вдруг, что в такой суете, шуме, толкотне и праздном любопытстве ничего толкового нельзя купить, и что всё или почти всё, что здесь продаётся - поддельное и ненастоящее.
  Поэтому, когда парень уверенно ответил: - Дома у меня есть хороший щенок - лайки, двух с половиной месяцев - Андрей ему не очень то поверил. Однако поговорил, узнал, что тот живёт не в городе, а далеко по железной дороге, в сторону Слюдянки, на электричке - и это его немного приободрило.
  Хозяин щенков написал корявым почерком на кусочке бумажки название железнодорожной станции, и Андрей пообещал приехать посмотреть щенка, в начале следующей недели.
  Домой он вернулся раздосадованный, но бумажку с адресом положил на комод, на видное место, и не очень веря в удачу, всё - таки, на следующей неделе поехал за обещанным щенком...
  Было начало лета. В городе стоял жаркий май, цвела черёмуха, и дети, изнемогая от жары, купались в большом фонтане, в центре города. Деревья здесь давно распустили листья и когда Андрей, из окна вагона электрички, увидел полупрозрачную зелень "выстрелившую" из недавних почек, то подумал, что, наверное, на берегу Байкала, в крутых, северных распадках, кое - где под ёлками ещё лежат остатки снега, а по озеру плавают большие, белоснежные льдины, несмотря на яркое солнце.
  Чем ближе он подъезжал к шестьдесят седьмому километру - так назывался полустанок, тем больше он верил в удачу."Ну не может человек, живущий так далеко от города, держать и кормить
  беспородную собаку и врать о некоем охотнике, от чьих собак произошел этот щенок..."
  Высадившись, на пустынную, бетонную станционную платформу полустанка, Андрей, сверяясь с нарисованным планом, пошёл по тропинке и издали увидел несколько одноэтажных бараков, чьи крыши виднелись чуть справа и внизу, в молодом, прозрачном ещё березняке.
  Хозяин сидел на крыльце и увидев Андрея засуетился, пошёл ему навстречуи поздоровавшись сказал: - Вот и хорошо! Надо забирать собачку, а то я уже предложил её обходчику знакомому, из Чистых Ключей...
  Андрей про себя хмыкнул - цену набивает - в дом не пошёл и спросил строго: - А где собачка - то?
  Хозяин вновь засуетился, показал на будку в огороде: - Вот она, в будке... Только я её вначале покормлю, а то она голодная. Стрелка!? - позвал он и из будки проворно выскочил тощий, на тонких лапах щенок, с маленькой головой и острыми ушками, с хвостом неопределённого жёлто - черного окраса, почему - то висевшим вниз палкой.
  "Щенок то не ахти - подумал Андрей, но тут хозяин вынес из дому миску, с какой - то жидкой баландой, и щенок почти без разбегу, прыгнул к нему навстречу. Верёвка, на которую была привязана собачка, натянулась и бросила её на землю, но она, как пружинка вскочила и встала на дыбки, потянувшись к миске.
  -Есть хочет - деловито заключил хозяин - и вопросительно посмотрев на
  Андрея, спросил: - Ну, как собачка?..
  Тот, шаря в карманах брюк в поисках договоренной десятки, помолчал, а потом проговорил - Посмотрим... И уже достав деньги, добавил - Вид у неё не ахти...
  Хозяин видя деньги заторопился, стал оправдываться, что кормить нечем, а в магазине покупать дорого...
  Андрей его почти не слушал, подошёл, к уже проглотившей еду собачке, и она обнюхала его протянутую руку, надеясь, что её ещё покормит.
  - Дома поедим - ласково проворчал Андрей, погладил щенка, а потом двумя руками взял её за морду, умело обнажил клыки, и увидел на белой эмали зубов ржавые пятнышки кариеса.
  - От плохой кормежки - про себя, констатировал Андрей, уже по хозяйски отвязал верёвку от ошейника, пристегнул свой кожаный поводок.
  Хозяин суетился вокруг, мял в руках десятку и старался всячески угодить. - Ошейник можете взять - затараторил он. - А в собачке можете не сомневаться, знатная будет добытчица, потому что от хороших родителей. Вы меня ещё вспоминать будете - привычно проговаривал он, провожая Андрея и собачку до железнодорожного полотна. Заметно было, что деньгам он очень обрадовался...
  Уже в городе, выйдя из электрички, Андрей, дождавшись троллейбуса, попытался втащить туда Лапку (у щенка на правой лапке было белое пятно), но та упиралась, выкручивая тощую шейку из ошейника... Андрей взял её лёгкое тельце на руки, и так и ехал, стоя с собакой на руках...
  Рядом покачивался подвыпивший, замедленно - спокойный интеллигентного вида мужчина. Он пригляделся к Лапке, потянувшись, погладил её по головке - щенок беспокойно вертелся у Андрея на руках, испытывая ужас от движения этого металлического ящика на колёсах...
  - Хорошая собачка - безапелляционно заявил пьяненький, и чуть помедлив, добавил - Лайка!..
  Андрей удивился и подумал: "Откуда он знает? Наверное, геолог или охотовед... Я сам сомневаюсь - а он знает!..
  Дома жена встретила Лапку прохладно, но дети обрадовались...
  Кузя, на правах хозяйки, попыталась "качать права", но Лапка сразу поколотила её, и дала понять, что с этих пор, "парадом в доме" будет командовать она.
  Андрей, наблюдая за ней, видя её уверенную агрессивность, с надеждой думал: "А ведь, похоже, что собачка-то действительно хорошая!"
  Тогда Андрей жил в Нахаловке, в маленькой избушке само построенного посёлка - без прописки, без документов на дом...
  Но жили до поры, до времени хорошо. Тогда ещё, его первая жена, Люба, справлялась со своим характером, хотя и ревновала его даже к его прошлому.
  Переезд на новое место, на время притушил страсти в её душе.
  Пока Андрей мастерил забор вокруг домика и участка земли, ставил новый туалет во дворе, занимался расчисткой огорода, Люба копала жёсткую землицу во дворе и высадила зелёную травку, семена которой купила на рынке.
  Жилось ей тогда действительно нелегко - Андрей отсутствовал дома большую часть времени - пять дней в неделю работал с семи утра до семи вечера, а в субботу и воскресенье, проводил в пригородной тайге.
  Она топила печи ежедневно, носила воду на коромысле из водоколонки метров за триста от дома, мыла детей, стирала пелёнки, готовила еду и при этом успевала ещё вязать и читала при этом умные книжки. Она постепенно привыкала жить одна. Как - то, она прочитала Андрею начало стихотворения Георгия Иванова:
  "А люди? Ну, зачем мне люди
  Идет мужик, ведёт быка.
  Сидит торговка, плечи, груди,
  Платочек, круглые бока...
  
  Природа? Вот она природа -
  То дождь и холод, то жара.
  Тоска в любое время года, как дребезжанье комара.
  
  Конечно, есть и развлеченья:
  Страх бедности, любви мученья,
  Искусства сладкий леденец,
  Самоубийство, наконец...
  
  И так далее...
  Андрей смеялся, просил дать почитать ещё стихи этого русского поэта - эмигранта, жившего после выезда из Советской России в Париже.
  Андрею так понравились его жёсткие стихи, что он брал тоненькую книжечку с собой в лес и читал вслух, сидя не крылечке зимовья.
  
  "Я научился понемногу, шагать со всеми - рядом, в ногу,
  По пустякам не волноваться и правилам повиноваться.
  Встают - встаю. Садятся - сяду
  Стозначный помню номер свой,
  Лояльно благодарен Аду
  За звёздный кров над головой...
  
  "Ведь это совсем про меня, про мой характер" - смеялся он, размышляя над содержанием и смыслом стихов и вспоминая свои злоключения во время службы в армии. Тогда, к концу службы, он совсем "выпрягся" и нарывался на срок в дисцбате. Настолько ему осточертела несвобода и режим подчинения!
  Тогда, слава богу все обошлось, но приехав домой он зажил как буддистский аскет, ликуя и радуясь осознанной свободе, которую особо научился ценить в Армии. Но об этом - особый разговор...
  Только позже он узнал, что поэт был долго и неизлечимо болен и ожидал каждый божий день наступления смерти.
  Однако Андрей никогда не спрашивал себя, почему у него, такой же характер?
  ... Лапка сразу стала равноправным членом семьи. Она терпеливо переносила "нежности" детей, и всегда была игрива и весела, виляла хвостиком и "улыбалась", выбегая навстречу новому хозяину, то есть прижимала ушки к голове и обнажала зубки...
  Андрея, она полюбила как "отца родного".
  ... Начали вместе ходить по лесам. Лапка в этих походах была неутомима. Лёгкое, сильное тело, живой характер и вместе ласковость и послушание. Андрей её почти не наказывал - она всё понимала с полуслова...
  Когда, увлекшись, она вдруг бросалась вслед проезжавшему автомобилю, Андрей рявкал раздражённо: - Фу! - и Лапка валилась на землю, переворачивалась на спину, подставляя беззащитный живот, и как бы говорила: "Увлеклась! Виновата! Наказывай!"
  Андрей смеялся, гладил её и умная собачка, начинала прыгать и бегать вокруг хозяина в радости и веселии...
  Ещё, Лапка любила и умела драться и "побивала" более крупных и взрослых собак, молниеносно кусая за лапы, за шею, за голову, сама же легко уклоняясь от встречных атак. Андрей, встречая в лесу собак, был за Лапку совершенно спокоен - в обиду себя она не давала...
  ... Лето незаметно кончилось. По утрам начались заморозки, и Андрей, шагая на работу, видел, как блестит на кончиках травинок, растущих на обочине, растаявший иней.
  Лапка подросла, округлилась, хвост загнулся кольцом на спину.
  Ей было всего шесть месяцев, когда она поймала первого своего глухаря... Вот как это было.
  Андрей, вместе с Колесом, своим лучшим напарником по таёжным походам, в конце сентября, выбрался на два дня в лес. Погода стояла тёплая и яркая, а днём бывало даже жарко, однако вечером, у костра, после долгого захода в вершину речки Каи, начинало познабливать, а ночью, под утро, Андрей крутился с боку на бок, вставал через каждый час, чтобы подбросить в костёр дров.
  Колес, взявший с собой меховую зимнюю куртку, блаженствовал и проснувшись под утро, чтобы сходить в "кустики" посмеивался и после, запахнув полы куртки потуже, уснул до утра...
  Зато утром, пока Колес готовил завтрак и кипятил чай, Андрей в его куртке тоже отлично поспал часа полтора, и восход золотистого солнышка, оба встретили, посмеиваясь, за кружкой горячего, крепкого чая.
  Часам к десяти погода испортилась, подул ветер, тучи затянули небеса и стадами, подгоняемые ветром, побрели на север...
  Перейдя таёжный водораздел, так никого и не встретив: ни глухарей, ни тетеревов, у которых весной был ток поблизости, они не спеша шли вдоль начинающегося болота, назад, к Кае.
  Лапка, бежавшая впереди, метрах в тридцати, и что - то внимательно вынюхивающая, вдруг замерла неподвижно, напряглась, глядя в одну точку, на краю болота, а потом, длинными прыжками понеслась вперёд!
  В невысоких, но плотных кустиках ограничивающих начинающийся кочкарник, раздалось тяжёлое хлопанье больших крыльев и Лапка, словно всадник, оседлала крупного глухаря и проехала на нём несколько метров. Подбежавшие на шум приятели, увидели глухаря под собакой и Андрей схватил его, отгоняя Лапку.
  Но, рассвирепевший глухарь, как петух, клюнул собаку в морду, и та, испуганно взвизгнула. Андрей и Колес долго смеялись, а Лапка обиженно наморщила нос и тёрла его подушкой правой лапы, насторожённо поглядывая на глухаря, вздыбившего перья на шее...
  -Ай да справная собачка! - приговаривал Андрей. - Ай да добытчица! - и ласково поглаживал свою питомицу за ушами.
  Колес смотрел на Лапку с восхищением: - Вот так собака. Она ведь как стрела летела к глухарю, который видимо в кустах запутался, и не смог быстро взлететь...
  Он тоже, уважительно погладил собаку и по хорошему позавидовал Андрею думая: "То Саян с Кучумум, а вот теперь Лапка. Везёт же Андрею!.."
  А хозяин собаки прокомментировал: - Она ему хвост вырвала пучком, вот он и не смог взлететь...
  Скоро выпал первый снег, и Андрей с Лапкой стали ходить в перелески, за большие пригородные колхозные поля. Когда-то здесь вырубили лес и на вырубках поднялись смешанные леса, в преобладанием березняков. В этих березняках селились тетерева, над опушками весной и осенью "тянули" вальдшнепы, а зимой, из - за реки, спасаясь от глубоких снегов приходили косули.
  Здесь, Лапка впервые вышла на след косули и пустилась её догонять, но конечно не догнала, хотя и очень старалась. Однако она видела косулю и почувствовала азарт погони за крупным зверем...
  Каждый год, в начале ноября, Андрей вместе с братом Сергеем, ходили на несколько дней, далеко в тайгу, к Байкалу, где в конце большого залива, под "навесом" из высоких сосен, стояли у воды несколько избушек, в которых летом жили самодеятельные дачники, разводили огороды, рыбачили и просто дышали воздухом. Но осенью, они уезжали на лодках в город, оставляя в избушках голые стены. Замков на дверях не было, потому что по старинным таёжным законам, замок на избушке в лесу - это оскорбление права на гостеприимство. За это раньше такие избушки сжигали - а в лесу это очень просто сделать.
  В эти таёжные места шли берегом водохранилища, попадая из залива в залив, через невысокие перелески. Сергей взял свою собаку Альбу, крупную лайку с маленькой, серо - белой головой, и разноцветными глазами. Она была выше Лапки почти на треть, но Лапка в этой паре была лидером -ещё осенью, в одном из походов, она дала такую трёпку Альбе, что та невольно подчинилась ей...
  Шли весело и быстро. Утром мороз был под минус двадцать, и над серединой водохранилища стоял холодный серый туман - где - то там, лёд ещё не установился...
  В началах заливов лёд напоминал прозрачное стекло, через которое можно было видеть песчаное дно на глубине в несколько метров. Андрей, несмотря на уговоры Сергея, решил перейти один такой заливчик по свежему ледочку, сокращая расстояние.
  Отойдя от берега метров на двадцать, он провалился по пояс и ухая, отдуваясь выгребался из "провала", используя приклад ружья, как весло, а потом, брёл к берегу, ломая кромку льда перед собой, как ледокол, грудью и руками...
  -Держись прямо к берегу - с беспокойством в голосе кричал Сергей взволнованно маша руками, а собаки ничего не понимая, стали вдруг радоваться, и бегали по берегу кругами, думая, что хозяева шутят.
  Наконец, Андрей вышел на берег и тут же вода, стекая с него, застывала на прибрежных камнях.
  Сергей стал разводить костер, торопясь и ломая спички, приговаривая. - Я сейчас тебе из рюкзака достану ичиги, и тёплое трико... Ты одевай всё это и бегай - бегай...
  Андрей отбивая зубами чечётку переоделся и бегал по кругу, пока костёр наконец разгорелся...
  Вдвоём, выжали начинающую похрустывать ледком одежду, развесили сушить над огнём, вскипятили чай, поели...
  Часа через два тронулись в путь дальше. Андрей отогрелся, и весело улыбаясь, в который уже раз рассказывал: - Лёд-то прозрачный и с виду крепкий. Он ведь даже не трещал. Просто провалился подо мной, "молча"! У меня от холода сразу дыхание перехватило, вот я и заухал, вдыхая и выдыхая воздух...
  Он шёл в ичигах Сергея, в его штанах и в свитере и всё было ему впору - у братьев был один размер одежды и обуви...
  Сам Сергей, ещё в десятом классе донашивал Андреев вельветовый пиджак, которым очень гордился...
  К избушкам подошли в сумерках. По дороге подстрелили пару рябчиков, и жарко растопив печку, сварили суп, поели сами, покормили собак и легли спать...
  Утром проснулись рано, попили чаю, посовещались и решили разойтись в разные стороны - охотится поодиночке...
  Андрей надел белый маскхалат, лёгкий рюкзак спрятал под куртку и пошёл направо, чуть в гору, пересекая вершинки пологих распадков. Где -то в одном из них, впереди, метрах в восьмидесяти, он, в прогал увидел встающую из лёжки косулю.
  Она, ещё в лёжке услышала шаги Андрея, вскочила и крутила головой во все стороны, тревожно топая копытцами передних ног по мёрзлой, гулкой земле - "бум", "бум", "бум. Затем замерла на мгновение и увидев охотника, сорвавшись с места, мгновенно исчезла в чаще молодого сосняка.
  Андрей, не успевший выстрелить, ворчал: "Далековато было!" - но понимал, что это всего лишь самооправдание собственной нерасторопности.
  Осторожно ступая, он обошёл сосняк полукругом и по следам понял, что стадо косуль из пяти коз, вспугнутое им, унеслось прочь, прыжками по пять - шесть метров в длину.
  "Прозевали - подытожил Андрей и увидел примчавшуюся к нему, запыхавшуюся Лапку, а вскоре и Альбу увязавшуюся за ней.
  "Сергей где - то поблизости проходил, вот Альба и пришла к нам - подумал он и пошёл дальше, по лесной дороге петляющей в редком, с кустарниковым подростом, сосняке.
  Скоро собаки залаяли наперебой, где - то впереди. Андрей заторопился и быстрым шагом вышел на край поляны, где под раскидистой, толстой сосной, сидели и подняв головы к пушистой хвойной кроне, лаяли его старательные помощницы.
  "Белка, наверное" - отметил недовольно охотник.
  Он несколько минут осматривал сосну: и ствол, и хвою, но ничего не увидел. Потом, подойдя к дереву вплотную и глядя вверх, вдоль ствола стучал и скрёб палкой по коре. В одном месте, как ему казалось, блестели глазки спрятавшегося колонка, но может быть, он и ошибался.
  - Ну, собачки, пошли дальше. Видите, здесь ничего нет - комментировал он происшедший конфуз, недовольным голосом...
  Серый свет короткого зимнего дня не давал представления о времени, но Андрей чувствовал, что уже около полудня. Собаки убежали вперёд, а он вышел на дорогу, прошел по ней несколько сотен метров и вдруг услышал из чащи ольховых кустов среди крупного березняка, громкий стон - вопль, отчётливый и пронзительный - так стонут животные, когда их душат.
  - Ах, чёрт! - всколыхнулся Андрей и побежал на стон. "Собака наверное попала в браконьерскую петлю случайно и стонет, бьётся, пытаясь вырваться!"
  Он побежал, перескакивая через низко растущие стволы ольшаника...
  - Сейчас! Сейчас! - кричал Андрей на бегу, и вдруг, зацепившись за ветку упал, растянувшись во весь рост...
  Он быстро вскочил и тут стон повторился...
  - Эге - протянул охотник вслух, начиная, кажется понимать, что
  происходило в чаще.
  - Это что - то не собачий голос... Это наверное собачки кого - то поймали! - догадался он и перешёл на быстрый шаг. У него отлегло от сердца.
  Вскоре, Андрей увидел впереди, что - то чёрное, лежащее неподвижно на снегу и рядом Лапку, которая, заметив хозяина, схватила косулю за горло и пыталась её тащить к нему навстречу. Тут же, лёжа на снегу, что - то рвала Альба. Потом, снимая шкуру, охотник увидел, что Альба, ещё до его прихода, вырвала кусок мяса из бедра косули и принялась его есть.
  Косуля была первогодком, и потому, тёмный мех был особенно красив, чист и высок. Зверь был упитан, пропорционально сложен и потому, Андрею стало его немного жаль.
  - А что делать? - бормотал он про себя, снимая рюкзак и доставая нож и топор. -- Таковы жестокие законы природы. Ведь все хотят жить и есть. Поэтому и живут рядом хищники и их жертвы...
  Потом вспомнил поговорку: "Для чего волки?! А чтобы овцы не дремали!"
  Погода была не такой холодной и Андрей, не разводя костёр, стал разделывать косулю... Быстро снял шкуру, ножом по суставам разделал тушу и сложил всё на расстеленную шкуру с внутренней её стороны.
  В рюкзачок положил только сердце, печень и кусок мякоти из бедра козы - так называют косулю местные охотники. Потом, уже в сумерках, отдыхая, осмотрел окрестности и разобрался, - как всё происходило...
  Косуль было три, они лежали недалеко друг от друга. Когда, неожиданно появились собаки, две вскочили и понеслись в одну сторону, а косулёнок, со сна промедлил, растерялся, вначале кинулся в противоположную сторону.
  Потом, увидев перед собой собак, повернул назад, попытался проскочить за взрослыми косулями, мимо мчавшихся навстречу собак. Это его и погубило!
  Лапка, увидевшая скачущую навстречу ей косулю, помчалась к ней со всех ног, и та вынуждена была чуть по дуге свернуть с пути.
  Быстроногая Лапка, неслась что есть сил наперерез, и когда обезумевший от страха косулёнок попытался перескочить через куст ольхи - настигла его! Дотянувшись в прыжке, вцепилась в заднюю ногу, и словно якорь, повисла, тормозя бег, - тащилась за косулей, пока та, по инерции, влетела в куст и упала, зацепившись за ветку.
  В этот момент, Лапка успела перехватиться за горло, но косуля поднялась, и таща собаку на себе пыталась бежать. Тут подоспела Альба, косулю уже вдвоём повалили и умертвили...
  -Ай да собачки! Ай да добытчицы - хвалил Андрей, оглаживая Лапку и
  подбежавшую, за своей порцией ласки, Альбу.
  - Вот и хорошо! Сегодня, у нас с братцем будет жареная свеженина, да и вам достанется - радовался Андрей...
  Собаки к тому времени наелись потрохов и обещания сытого ужина, их уже не вдохновляли...
  Когда Андрей подошёл к зимовью, была уже ночь и сильно похолодало. Задул ветер с позёмкой и почти заровнял его утренние следы...
  Удачливый охотник отворил дверь, вошёл и увидел Сергея сидевшего на корточках перед печкой и разводившего огонь.- Ну, как? - спросил братец не оборачиваясь, уныло заталкивая щепки в топку.
  -А у тебя что-нибудь есть? - вопросом на вопрос ответил Андрей.
  -Нет! - коротко ответил Сергей и поднявшись, прикрыл дверцу
  печки...
  - Следов было много, но не одной козы не видел.
  - Ну а ты как?
  Андрей снял рюкзак, расшнуровал его и достал куски мяса: - А я как видишь, с добычей!
  -Да неужто?! - радостно вскрикнул Сергей.
  -Он устал, замёрз и не слыша за весь день ни одного выстрела, уже потерял надежду на удачу. Поэтому, спрашивая Андрея больше обычного удивлялся.
  -Значит, будем, есть жереху! Я посмотрел тут, за печкой, и нашёл большую
  сковородку.
  - Мы это дело мигом сварганим...
  ... Через час в зимовье было тепло и весело. Потрескивали в печке дрова, приятно пахло жареным мясом с луком и чесноком - на столе стояла зажженная свеча и рядом, два стеклянных стакана, отблескивающие красными отсветами, с прозрачной, хрустально холодной водочкой.
  Братцы сидели друг против друга в одних рубашках, и Андрей рассказывал, как Лапка на махах вылетела наперерез косуле, как вцепилась в ногу, как повалила и перехватилась и как Альба вырвала кусок мяса из бедра косули...
  Сергей слушал, кивал и по хорошему завидовал старшему брату, у которого оказалась такая хорошая собачка...
  
  
  ... Прошло ещё несколько месяцев. Зима перевалила за половину. Прошёл и долгожданный Новый Год. Дни становились длиннее, ярче и солнечнее...
  Лапка ещё подросла и стала взрослой, справной и складной собачкой.
  Всю зиму снегу было немного, и Андрей изредка выходил прогуляться в окрестные леса, пешком.
  Дома, Люба, от тяжёлой и однообразной рутины жизни, стала скандалить и ссориться с Андреем и чтобы избежать неприятных обвинений и жалоб жены на трудную жизнь, он, часто с утра уходил из дома и возвращался уже в темноте...
  Как - то, в начале февраля, в субботу, после завтрака Андрей прихватил Лапку и отправился, через пригород, в соседний с городом лес...
  Был солнечный морозный день. Снег искрился и блестел кристалликами под
  ярким солнцем, а голубое, холодное небо казалось бездонным.
  Часа через два ходьбы по утрамбованной лыжне пересекающей местами лесовозные дороги, расчищенные трактором, Андрей увидел, совсем случайно, отпечатавшийся на утрамбованной лыжне, след копытца крупной косули, прошедшей здесь прошлой ночью...
  Минут двадцать, ведя на поводке Лапку, он распутывал следочки...
  Дойдя так до свежей лёжки, где косуля кормилась в молодом осиннике, Андрей насторожился, да и лапка заинтересовалась, навострила ушки и стала принюхиваться.
  Выяснилось, что косуля ушла в островок молодых сосёнок, видимо на днёвку. Тихонько подойдя к сосняку, Андрей спустил Лапку с поводка и собака, большими прыжками ушла внутрь зарослей.
  Погоня началась и тактика была знакома - гнать косулю, не переставая, пока собака не схватит зверя или Андрей, сам не потеряет след...
  Под безоблачным небом, в лучах яркого молодого, предвесеннего солнышка, разыгрывалась очередная природная лесная драма, - драма охоты человека с собакой за зверем. Охота очередная, но не первая и не последняя...
  Мир так устроен, охотник догоняет, а жертва пытается скрыться, обмануть, убежать от преследователя...
  Человек с собакой был хищником, а крупный самец косули был жертвой. Инстинкт и страсть, гнали первых двух вперёд и тот же инстинкт, заставлял косулю насторожённо вслушиваться, и быстро убегая, избавляться от опасности...
  Целый день, Андрей и Лапка шли по следу косули, не давали ей ни кормиться, ни отдыхать.
  Но и преследователи тоже устали. Лапка всё реже убегала вперёд, а Андрей, широко шагал и шагал сильными, выносливыми ногами по снегу, во след собаки...
  Он изредка, слышал на проходившей невдалеке лыжне, где то за деревьями, скрип лыжных палок по снегу и даже человеческие голоса. А однажды, заметил фигурки лыжников катящихся под уклон, с горки. Они конечно и не подозревали, что рядом идёт такая драматическая погоня - охота. Для них, эти места были пустынны и уж никак они не ожидали увидеть здесь крупную, грациозную косулю...
  На закате солнца, преследователи подогнали косулю, насколько могли ближе к городу. Андрей вначале недоумевал, почему косуля идёт в сторону пригородов, но потом вспомнил, как умело Лапка разворачивала её каждый раз, когда та, пыталась пробиться в дальние леса. Охотник похвалил свою собачку за умное поведение...
  Ближе к вечеру, на притихшую землю, с голубоватым холодным снегом в ямках и распадках, спустились морозные, весенние сумерки, и Андрей, заметив место, где они оставили след, взял Лапку на поводок и повёл её домой...
  Уже в темноте, придя в дом, хозяин до отвала накормил свою собачку тёплой кашей с тушёнкой, и запустил в тёплые сени, чтобы она могла выспаться и отдохнуть за ночь от тяжёлой погони...
  Сам он тоже лёг пораньше и сразу заснул крепким сном.
  Косуля осталась в морозном, заснеженном лесу, в темноте и в драматическом одиночестве....
  Проснулся Андрей в семь часов утра, словно разбуженный будильником. Ещё в юности он научился просыпаться ровно в "заказанный" срок и потому, никогда не просыпал положенного времени.
  Поставив подогревать завтрак и кипятить чай, он выпустил Лапку во двор. Спустя, полчаса он и сам вышел из дому, тихо прикрыв за собою двери, боясь разбудить Любу и спящих детей.
  На дворе было ещё совсем темно. С синеющего рассветом неба, желто - серебряным светом светила любопытная луна.
  Мороз стоял нешуточный и на ближних к Нахаловке озёрах, трещал стылый лёд. Кое - где в домах из труб шёл серый, пахнущий сухими сосновыми поленьями, дым.
  Было очень холодно и может быть поэтому, Лапка не стояла на месте, а тянула поводком хозяина вперёд, полная новых сил и уверенности в удачной охоте, предчувствуя увлекательную погоню.
  Пройдя пригород, уже поднимались на лесистую гору по лыжне, когда на востоке блеснули первые лучи восходящего солнца. А в другом углу небесного свода, висела бледно - беловатым кругом, не погасшая ещё луна.
  -Это хорошая примета - подумал Андрей - когда в небе встречаются вместе - солнце и луна...
  Между тем развязка этой драмы, которая в природе совершается из часа в час, день за днём, год за годом - была совсем недалека...
  В этом вечном действе, называемой жизнью, сегодня и сейчас участвовали человек, собака и косуля. Их роли были заранее распределены и действия расписаны великим сценаристом - природой...
  ... Войдя в густой лес и спустившись с первой горки, по - прежнему держа Лапку на поводке, Андрей увидел следы одинокой косули, перешедшей лыжню, в сторону большого леса.
  "Это наверное "наша" косуля ночью кормилась и шла шагом, - подумал он.Наверное, она, не успела восстановиться после вчерашней гонки..."
  Охотник с собакой, брёл по снегу, опустив голову вниз, разбираясь в следах, когда Лапка, вдруг, неожиданно и сильно дёрнула поводок. Андрей поднял голову и метрах в тридцати, впереди, увидел косулю, медленно поднимающуюся из лёжки в снегу.
  Лапка, натянув поводок встала на дыбы и рвалась вперёд, с яростным взвизгиванием, пока охотник отстёгивал поводок от ошейника.
  Лапка, почувствовав свободу, пулей сорвалась с места и часто - часто толкаясь задними лапами, понеслась вслед крупной косуле, уходящей от собаки на высоких, длинных прыжках.
  Андрей впервые увидел её за два дня преследования и удивился. Ведь вчера, он ни разу не заметил даже её мелькания в кустах - настолько сильна и осторожна была эта косуля...
  Поэтому сегодня, в восторге от азартного зрелища, Андрей замер и долго вглядывался в эту замечательную гонку, двух превосходных "скакунов". Впереди летела рыжая, с длинной шеей и маленькой головкой, высокая на ногах, поджарая косуля. А за ней - ловкая и быстрая, серо - чёрная Лапка, стелилась в стремительном беге, с каждым прыжком, тонко повизгивая, резко выдыхая воздух...
  Вскоре звери исчезли из вида и Андрей заторопившись, быстро пошёл, почти побежал вдоль сдвоенного следа, гадая: - Догонит, не догонит? - и приготовляясь к долгой погоне...
  В лесу было морозно и тихо. Где - то внизу долины каркали далёкие вороны и березняки вокруг стояли, словно в дрёме, ожидая дневного света и тепла...
  На востоке, за заснеженной горой, вставало солнце и его лучи реяли высоко в небе и их отблески высветлили картинку, замершего в ледяной неподвижности, предвесеннего леса.
  В этом сонном, белом безмолвии началась гонка не на жизнь, а на смерть и человек сделался только свидетелем, судьёй в соревновании собаки и оленя - косули.
  Андрей шёл по следам, высматривая впереди возможные повороты, чтобы срезать углы.
  Лапка, по- прежнему, неслась за видимой жертвой на быстром галопе, а косуля прыгала и прыгала, не убавляя скорости, оставляя в снегу ямки следков, собранными вместе четырьмя копытцами. Расстояния между этими ямками было, особенно под горку метров по пять - шесть...
  Андрей теперь не спешил, шагал размеренно, старался вытягивать ноги из снега аккуратней, зная, что может быть целый день, придётся вот так, шагать с горки на горку, идти всё вперед и вперёд...
  Вдруг, он увидел, чуть слева, в низинке, частый берёзовый молодняк, обрезанный на уровне человеческого живота. Это лесники по весне заготавливали здесь мётлы для городских дворников. Он знал, что на этом зарабатывают денежки бомжи и даже колхозники из ближайшей деревеньки. Вглядевшись, он вдруг заметил в середине этого островка, какое - то движение и подойдя ближе, различил там, в смешении стоящих и лежащих стволиков и веток, мелькание Лапкиного хвостика.
  "Неужели? - подумал Андрей не веря глазам, и ускорил шаги... Войдя в березнячок, инстинктом охотника, он, вдруг всё понял.
  Косуля, пытаясь оторваться от Лапки, свернула в эту чащу...
  Потом наверное споткнулась, потеряла скорость, а тут налетела собака...
  И всё было кончено - ведь опыт в ловле косуль у Лапки уже был.
  Но странно - следов борьбы, не было заметно. Создавалось впечатление, что косуля упала и внезапно умерла!
  Крупный зверь, весом килограммов в шестьдесят, лежал на снегу, подогнув под себя стройные ноги с чёрными, точёными копытцами и с открытыми, неживыми глазами, отражающими небо.
  Лапка бегала вокруг, довольно виляла хвостом и как бы хотела проговорить: - Хозяин, ты доволен?! Это я для тебя расстаралась и поймала эту косулю...
  Андрей осмотрелся: место было скрытное, однако ниже, по дну пади, шла лыжня и надо было торопиться - вот, вот появятся первые воскресные лыжники...
  По-прежнему было холодно. Солнце только - только появилось над лесным горизонтом, и в долине стояла морозная дымка...
  "Градусов пятнадцать - определил Андрей, скинул рюкзак, снял меховые рукавицы, достал из - за пояса охотничий, острый нож и немедля принялся разделывать ещё тёплую косулю.
  Руки быстро замерзли почти до бесчувствия и охотник, неловко порезал палец, а потом, стараясь унять бегущую кровь, отсасывал её из пореза и сплёвывал на снег. Лапке, он бросил дымящийся кусок печени и та, легла на снег и стала не торопясь, есть.
  Андрей умело и быстро снял шкуру, вскрыл грудину и достал сердце, почти круглое, раза в полтора больше человеческого. Осматривая его, он заметил кусок сердечной мышцы, словно разорвавшейся на ходу, в работе и торчащий наружу, из округлого сердца.
  "Похоже, что у косули от этой гонки сердце разорвалось - подумал Андрей.- Но ведь я не знаю, как это бывает у людей. Однако говорят ведь - умер от разрыва сердца. Почему у косули такого не может быть?!"
  Половину мяса, он загрузил в рюкзак, а половину, присыпал снегом, замаскировал и решил прийти за оставшимся мясом вечером, в темноте...
  Солнце поднялось чуть выше, и мороз стал немного сдавать. Но на усах Андрея висели круглые сосульки, величиной с крупную ягоду смородины. Они жгли холодом нос, но растопить или оторвать их не было никакой возможности и охотник, замерзающий и продрогший от длительного стояния на месте, заторопился уходить...
  В половине горы, сверху, навстречу Андрею катился лыжник, и проезжая мимо Андрея, почему - то испуганно на него посмотрел. Охотник, проводив взглядом напуганного лыжника, осмотрел свою одежду, отделил стаявшую с усов сосульку и понял почему лыжник смотрел на него так подозрительно - сосулька была красной от крови, которую он высасывал из пореза на пальце...
  "Я наверное на вурдалака похож - тихо рассмеялся Андрей и поспешил дальше.
  Лапка весело бежала впереди, с чувством, исполненного перед хозяином, долга...
  ...А вечером в их доме был праздник. Люба напекла вкусных поджаристых пирогов с мясом, и вся семья, сидя за столом, ела ароматную стряпню, и хвалила Лапку. По тем временам, когда в магазинах, мясо и масло давали по талонам, достать съестного для большой семьи было главной проблемой всех людей.
  Тогда, сама жизнь, подталкивала настоящих мужчин становиться охотниками...
  ... Вскоре наступила весна, отбиваясь от контрнаступлений, не сломленной ещё зимы.
  Однажды, вместе с Лапкой, Андрей пошёл на глухариный ток...
  Сильный, холодный ветер гнал тёмно серые снизу облака по холодному небу и из них порывами падал крупными хлопьями белейший снег.
  Набухшие сиреневые берёзовые почки, серая земля с пятнами нерастаявшего по обочинным канавам снежного наста, свист ветра в ивняке в низинных местах - всё заставляло охотника ежится, и спешить к спасительной зимовейке, стоящей на краю полянки, в сосновом лесочке, за речкой.
  Лапка надолго исчезла где - то распутывая следы, хотя она сама, в каждое мгновение знала где находится её хозяин.
  Андрей шел и рассматривая березняки вдоль дороги, вспоминал французских импрессионистов: Дега, Мане, Сислея...
  Нечто подобное по цветовой гамме бывало и на их полотнах. И особенно конечно у Ренуара, с его тяготением к тёмно - синему...
  Андрей только сегодня, глядя на холодную красоту природы его окружавшей, понял желание этих художников запечатлеть на холсте впечатление от живой жизни, в попытке, передать единство и отдельность красок и теней, которые нас окружают везде, но которые особенно пронзительно мы замечаем в природе.
  И эта живопись - импрессия, по сравнении с классическим портретом или пейзажем, смотрелась, как цветная фотография, в сравнении с чёрно - белой. "Казалось бы пейзаж, вид местности один и тот же, но каково богатство оживших оттенков и цветовых рефлексов у импрессионистов! - думал он, мерно вышагивая по заснеженной дороге.
  - Сиреневые березняки, на чёрно - белой стынущей земле, с добавлением холодного ветра пахнущего мороженным - это и есть подлинное переживание красоты мира, нас окружающего..."
  Андрей только недавно заметил, что березняки, весной, во времена тока, становятся дымчато-сиреневыми и словно обретают вес и форму, перед тем как заполнить все свободные пространства обилием сочной, зелёной массы неисчислимого количества клейких листочков...
  На подходе к зимовью, уже вечером, в сумерках, Лапка выпугнула глухаря, слетевшего с токового дерева на краю маленького тока, и севшего на крупную, развесистую ёлку.
  Андрей осторожно крался к ели через открытую луговину, когда услышал и увидел, что собака пытается залезть на дерево - запрыгивает на нижние ветки, а потом карабкается выше, пока не поскользнётся и потеряв равновесие, спрыгнет на землю, чтобы проделать новую попытку, добраться до глухаря самостоятельно.
  Охотник впервые видел лазающую по деревья собаку и от неожиданности, расхохотался. Заметив хозяина, Лапка отскочила от ствола, и стал лаять размеренно и звонко, на затаившуюся птицу.
  И только, когда рассерженный глухарь стал сердито скрипеть и крякать на назойливое четвероногое существо под деревом, Андрей увидел его, сидящего совершенно открыто, на самой маковке ели и изредка покачивавшегося на неустойчивой тонкой крестовине хвойных веток.
  Не торопясь, охотник прицелился и выстрелил. Глухарь, сложив крылья упал вниз, и с глухим стуком, ударился тяжёлым телом о землю.
  Птица оказалась, старым и тяжёлым "петухом", с яркими, ало - красными "бархатными" бровями и длинным, черно - блестящим хвостом, с переливом чёрного в перьях на шее в сторону тёмно -изумрудного...
  ... Утром, Андрей, ещё в темноте проснулся в зимовье, попил крепкого, чёрного как дёготь чаю, немного отошёл от постоянного недосыпа, завел Лапку в зимовье, и прикрикнув на неё, вышел, захлопнув скрипнувшую в ночи дверь...
  Ток был на горушке, за сухим болотом и разогревшись от ходьбы охотник остановился, где - то посередине подъема, и замер.
  На небе, на восточной его стороне, проклюнулась синеватая полоска зари, и почти тотчас же, из мрачной глубины крупного сосняка, в прохладной тишине уходящей ночи раздался первый сухой щелчок, потом ещё один и ещё... и ещё...
  И вот щелчки в первый раз слились почти в непрерывное тэканье и вслед, раздался звук напоминающий точение сабли на бруске...
  Первый глухарь, регент и распорядитель весеннего хора, опробовал голос и через несколько минут в ответ на непрекращающуюся песню разошедшегося токовика, ответил другой "петух", потом третий, четвертый...
  Из тьмы несся шквал сдавленно - яростных звуков: шипения, точения, звонкого, кастаньетного тэканья...
  Андрею на мгновение стало страшно. Ему показалось, что он перенёсся на многие тысячи лет в прошлое, когда на месте посёлков и городов стояли дремучие хвойные леса. Но и тогда, многие тысячи лет назад, весной, по утрам, из темноты неслись точно такие же звуки, указывая на наступление новой неистово - яростной и благодатной весны...
  Чуть рассвело, когда Андрей, "подскакав" ближе, под глухариные простенькие песенные переборы, высмотрел петуха, чёрного и сердитого, трясущего в песне бородкой под клювом на шее, сводящего и распускающего веером полукруг длинного хвоста.
  В этот момент, словно звук серебряной трубы, раздались с дальних болот голоса проснувшихся журавлей, и оттуда же донеслось гулкое бормотание и чуфыканье токующих тетеревов...
  К этому времени, стали видны уже не только силуэты сосен, но и отдельные ветки...
  Глухарь на минуты замолк, потом щёлкнул разок и сделал паузу...
  "Проверяет - улыбаясь, подумал охотник. - Если бы я в это время запрыгал, ожидая обычного продолжения песни, то петух услышал бы меня и улетел..."
  Через время петух вновь запел, разогнался и ему, пробиваясь сквозь нарастающий гомон пения проснувшихся птичек, отвечали из округи, с расстояния в сотню метров, соперники - петухи.
  "Наверное, пора - подумал Андрей и почти с сожалением, выцелив глухаря под точение, нажал на курок.
  Раздался оглушительный выстрел. Птица упала под дерево с громким стуком и на мгновение в округе воцарилась тишина. Но уже через минуту птичье пение продолжилось с удвоенной силой.
  Подняв крупного, с толстой шеей глухаря, Андрей осмотрел его, заметил кое - где выдернутые пуховые перья на шее и подумал, что глухарь был отчаянным драчуном и уже наверняка имел в своём "гареме" несколько капалух - глухарок наложниц...
  Солнце ещё не взошло, когда Андрей вернулся в зимовье, продрогший и не выспавшийся. Выпустив обрадованную Лапку из избушки, он отрезал ей когтистую, чешуйчатую лапку глухаря, и бросил заскучавшей собаке. А потом, войдя в зимовье, в тепло натопленного деревянного домика, повалился на нары, и тотчас заснул.
  Лапка терпеливо ожидала его пробуждения снаружи...
  На обратном пути, проходя узкой ложбинкой заросшей ольховником, собака вспугнула, ещё белого, не вылинявшего зайца. Он понёсся, мелькая белым на сером фоне прошлогодней пересохшей травы, и вслед за ним, то стремглав проскакивая под ветками то выпрыгивая вверх и преодолевая препятствия, с утробным "хаканьем", летела Лапка.
  Так в десяти шагах друг от друга они и скрылись за гривкой, а через некоторое время, Лапка вернулась и сделала вид, что она на время отлучилась, а теперь снова рядом с хозяином...
  - Ушёл зайчишка - то! - подтрунивая, произнес хозяин, но собачка сделала
  вид, что его не услышала...
  
  
  ... Вскоре, однако, с собакой случилось неожиданное несчастье.
  В начале лета, проходя в лес через пригород, на автодороге, Лапка попала под автомобиль.
  Вот как это было...
  Андрей отправился в ближайшие леса прогулять собачку и самому продышаться. Как известно - лето - это пора, закрытая для охоты. Но и охотник и собаки продолжают жить, им надо готовиться к охотничьему сезону, поддерживать форму. Заход в лес с собаками, летом, воспрещён: утверждают, что собаки разоряют гнёзда, давят птенцов и линяющую птицу. Однако это бывает редко и трудно объяснить убыль лесного зверя и птицы, только воздействием браконьеров и "диких" собак. И конечно на взгляд Андрея это причина не самая главная.
  Птицы охотничьей фауны катастрофически убыло, потому, что колхозные поля стали обрабатывать ядохимикатами...
  Раньше, в окрестностях города, как вспоминают старые охотники, леса полны были рябчиками, тетеревами и глухарями. Тетеревов было столько, что после весенних токов, по утрам видели сотенные стаи, собирающиеся вместе на закрайках токовищ. Зимой, на березах, перед тем как упасть и спрятаться под снег, тетерева рассаживались так "рясно", что казалось - это вороны собрались со всего города.
  Тогда, на больших токах, деревенские охотники ставили петли из конского волоса и отлавливали по пять - десять токующих птиц за утро....
  Сейчас, тетеревов практически нет в округе ещё и потому, что, вылетая весной, кормится на поля, они наедаются ядохимикатов, которыми протравливают семена и погибают.
  И ведь не только тетерева, но и глухари, особенно те, что селятся поближе к городу. В тайге, конечно не найдёшь колхозных полей, а вылетать на них имеют привычку только тетерева...
  Утверждают ещё, что копытные исчезают из - за браконьеров, но и это верно только отчасти. Андрей, знал случай, когда быстро размножившиеся кабаны, по причине многочисленности были в одно лето повержены, какой - то эпизоотией...
  Трупы павших животных встречались в тайге очень часто, и после этого, кабанов не стало в округе, вообще.
  Псевдоучёные всё валят на пресс цивилизации, но Андрей, так же знал случай, когда олени - изюбри стали появляться под самым городом, после долгого отсутствия их в здешних лесах.
  И пришли они сюда, спасаясь от волков, и ещё потому, что вокруг стали строить дачные посёлки и для этого валить лес, в том числе и спелую по возрасту осину, кора и ветки которой и служили им кормом зимой.
  О волках, надо поговорить как-нибудь отдельно.
  Это - как Андрей убедился на собственном опыте - страшные "санитары"! Одно время была модной теория, которая изображала волков, как санитаров леса.
  Он, саркастически посмеивался над таким "романизмом" городских учёных. На практике получалось так, что при отсутствии квалифицированных охотников - волчатников, эти санитары, буквально уничтожали популяции кабанов и лосей. Он матерился как извозчик, когда через полгода волчьих "санитарных" мероприятий, в округе, где совсем недавно ходили стада кабанов, остался одинокий, старый секач, который даже серым "санитарам" был не по зубам...
  Однако я отвлёкся и продолжу рассказ о Лапке и её хозяине - Андрее.
  В тот день, они шли ещё по пригороду, и Андрей отпустил Лапку с поводка. Она перебежала, последнюю перед лесом дорогу, но потом вдруг решила вернуться - Андрей немного отстал.
  Тут на беду, поблизости вдруг появился автобусик, на большой скорости мчавшийся мимо. Услышал звук удара Андрей поднял голову и увидел, что Лапка лежит на асфальте, а автобус не сбавляя скорости несётся дальше. Андрей, не помня себя, закричал что - то и кинулся к собаке - она не шевелилась!
  Что было делать!?...
  Он взял её на руки, отнёс подальше от дороги, положил на траву и сел рядом...
  Так сидел Андрей долго, горевал, вспоминая бесчисленные совместные походы по лесным дебрям, зимой и летом, весной и осенью...
  Он не хотел, чтобы Лапка умерла...
  И случилось чудо! Часа через полтора, собака зашевелилась, очнулась, жалобно глядя на хозяина, попыталась подняться, встала на ноги, шатаясь, сделала несколько шагов, но её постоянно тянуло влево и потому, она могла ходить только по кругу. Андрей уложил её на траву и сидел рядом ещё час, а потом медленно, то и дело заходя, справа от собачки и корректируя ее левые отклонения, вернулся домой....
  Через несколько дней, последствия сильного удара бампером автобуса по голове, почти исчезли, как ему показалось...
  Лишь через месяц или два, охотник начал догадываться, что в результате контузии, Лапка оглохла!
  ... Пришла осень. Андрей, ещё не зная о глухоте своей любимицы, впервые после трагического случая отправился в лес, со своим приятелем, за чёрной смородиной.
  Переправлялись через водохранилище на моторной лодке уже к вечеру...
  Когда лодка мчалась по тихой воде, оставляя за собой расходящийся пенным клином след, Лапка, стоя на носу, нюхала воздух и, оглядываясь на хозяина, приглашала его сделать то же самое. Андрей кивал ей - дескать, потерпи немножко, я понимаю твоё волнение - а сам вглядывался в приближающийся, холмистый таёжный берег...
  Приятеля звали Федя. Он был одних лет с Андреем, работал где - то слесарем, и пол влиянием Андрея стал завзятым охотником, а точнее человеком, любящим лес, воду, луга и поля - природу, одним словом...
  Однообразная жизнь, неинтересная работа только за деньги, унылый размеренный быт, заставляет людей искать занятие для души, отдушину, через которую можно было бы иногда проникать в природу, прятаться в ней хоть на время от абсурдности бессмысленного бытия...
  Не будучи поэтом, Федя вдохновлённый рассказами Андрея и первыми впечатлениями от таёжных походов, написал стихотворение и Андрею оно понравилось. Он часто посмеиваясь повторял понравившиеся ему строки:
  "Пять моих чувств, во главе с интуицией
  Грызут корочку обыденного бытия.
  Боже! Пошли мне в жизни событие...
  Дальше он обычно запинался, забывал, но эти первые строки всегда декламировал с выражением. К Феде же, Андрей, после этого стихотворения, ощутил неподдельное уважение и даже задумался: "Ведь, оказывается, не я один бьюсь лбом в открытые двери. Оказывается, есть ещё люди, понимающие весь трагизм, происходящего в человеческой среде, в так называемой "нормальной" жизни!
  Теперь понятно, почему некоторые знакомые, слушая мои рассказы о природе и о лесе, восторгаются и удивляются. Многие из них хотели бы изменить свою жизнь тоже, но не знают, как это сделать. Мои рассказы, как бы приоткрывают для них на миг, двери в мир гармонии человека и природы. Я стараюсь жить согласно инстинкта свободы, хотя бы иногда выбираясь на природу. А большинство привыкают к несвободе городской отдельной от природы жизни. И для них, привычка к этому рабству, часто подменяет собой инстинкт свободы!"
  Федя, не только восхищался услышанным от Андрея, но и делал первые шаги навстречу освобождению от привычной бестолковщины рутинной жизни. Начал он, преодоление этой привычки почти как все "неофиты" с покупки моторной лодки, снаряжения и лесной одежды. Но и в душе он менялся.
  Теперь любым развлечениям и даже просмотру футбола с пивом, предпочитал лесной поход. А это, согласитесь, значит в жизни обывателя очень много...
  ...Когда, в тот раз, приятели высадились на берег, длинная тень от водораздельного хребта, покрывала часть прибрежных вод.
  Решили, поспешая, перевалить через хребтик, а потом, уже найдя ручеёк, останавливаться ночевать.
  Идти было по вечерней прохладе легко и весело. Лапка, мелькая хвостом в высокой траве, принюхивалась и вперёд не убегала. Андрей шёл первым и поглядывая на часы, задавал темп. Солнце давно скрылось за горизонтом, и сверху, из каменистых, крутых распадков, веяло влажной прохладой.
  Вдруг слева, на гривке, метрах в двухстах, протяжно и зло заревел медведь. Андрей и Федя остановились, переглядываясь и вслушиваясь. Лапка в это время, напряженно принюхивалась, почему - то повернувшись в противоположную сторону...
  - Наверно, наши голоса услышал - предположил Андрей, знавший по рассказам, что здесь по осени бывает много медведей. Федя в ответ на реплику товарища, только поддакнул и тут, вновь медведь заревел, ещё более сердито, словно предупреждая. Федя встрепенулся, во все глаза стал всматриваться в заросли деревьев впереди, уже погружённых в серые, мрачные сумерки.
  -Может быть, остановимся ночевать? - спросил он Андрея и тот, секунду
  подумав, согласился.
  -Тропа дальше сворачивает налево и поднимается на гребень - пояснил он
  своё решение.
  - Уже почти темно, и если медведь захочет напасть - а он чем то разозлён и может на это решиться, то мы окажемся в невыгодной ситуации. Сейчас уже почти темно и прицельно стрелять будет очень трудно...
  Остановившись и выбрав приятное местечко, быстро разожгли костёр. Андрей, взяв котелки, с опаской сходил за водой на ближайшее глубокое место ручья, а когда вернулся к бивуаку, то пламя костра уже ярко светило в темноте и фигура Феди, отбрасывала гигантскую тень, на заросли кустов, растущих справа от тропы...
  Вскипятили чай, достали продукты из рюкзаков, расположились поудобнее - и всё это делали, внимательно прислушиваясь к окружающему лесу. Что - то там медведишко поделывает?
  Кашу варить не стали, а сделав бутерброды с колбасой и салом, поужинали всухомятку...
  Допивая, сладкий, горячий чая, сосредоточенно глядя в огонь, играющий яркими бликами, Андрей вспомнил один случай, который произошёл с ним, неподалёку от этого места, прошлой осенью, когда Лапка была ещё совсем щенком...
  Федя к тому времени уже устроился у костра и задремал, накрывшись курткой...
  ...Раньше, когда он только начинал ходить по лесам, иногда его обуревали сомнения - может ли он бывая в лесу, в одиночку охотится, как это делают профессионалы?
  Ещё и поэтому, Андрей, проверяя себя, стал пропадал в дремучих лесах по неделе, а то и по полумесяцу, в дальних таёжных урочищах под Байкалом.
  И одиночество, в конце концов стало ему нравиться.
  Однажды, он решил отправиться на изюбриный рёв, в тайгу отделённую от человеческих поселений рекой, в начале осени.
  ...Андрей бывал здесь уже и раньше, но в компании с егерем, который жил на другой стороне водохранилища, километрах в пяти отсюда.
  А в этот раз он был один и переправлял его Дима, родственник...
  Дни стояли солнечные, тихие, по утрам уже падал на траву иней, и тайга
  начала желтеть, местами сквозь зелень, показывая золото молодых осинников. Высокие травы уже огрубели, но стояли ещё, особенно в тенистых распадках зелёные и густые...
  Плыли на лодке под сильным мотором быстро и вода впереди разливалась, как голубоватое застывшее стекло, отражавшее небо. Пенный след оставался за кормой и незаметно сливался с гладкой поверхностью.
  Навстречу летела поблескивающая мириадами осколков солнечного отражения густеющая, застывающая поверхность неподвижной воды и мгновениями казалось, что лодка стоит на месте...
  Солнце спокойно и немного грустно светило с глубокого неба, дышалось
  легко и свободно, и само будущее в этот момент представлялось безоблачным и лучезарным...
  -Хорошо!!! - прокричал сквозь шум мотора Дима и Андрей ответил ему энергичным утвердительным кивком.
  Многое можно было бы ещё сказать об этих минутах жизни, но и "Хорошо!!!", тоже годилось...
  Вскоре, заглушив мотор тихо вплыли в уютный плёс и только тогда заметили
  чужую, приткнувшуюся к берегу лодку. На берегу, у костра сидели два охотника.
  Лапка, не дожидаясь пока лодка, пристанет, прыгнула в прозрачную,
  тёплую воду и проплыла последние несколько метров, а потом прыжками, поднимая брызги, выскочила на берег и принялась кругами носится по луговине покоса. Она, после сидения на цепи, была несказанно рада оказаться на воле, в тайге...
  Приятели вытащили лодку повыше, и подошли к костру. Мужички оживились, налили им горячего крепкого чаю из закопчённого котелка, и пока гости пили, рассказывали, что охотились на уток, что "лёт" неважный, чтособираются приплыть сюда через неделю ещё раз.
  Когда Андрей начал их расспрашивать о изюбрином рёве в этих местах, они
  приняли его за охотника - добытчика.
  Узнав, что Андрей приехал сюда на пять дней, один из них, хозяин лодки, сказал, что если он захочет, он может захватить его через пять дней назад, в город. Андрей конечно, хотел, потому что Дима, в следующие выходные работал и не мог его вывезти назад...
  Но, Андрей этому доброхоту ничего не обещал, не хвастался, а мужики, почему - то подумали, что он приехал охотиться всерьёз и он не стал возражать...
  Яркий день был в разгаре. Они сидели у синеющего дымком, гаснущего
  костра, на зелёной, мягкой отаве...
  Покосы в этом заливе были большие, места раздольные, луговые, с чистыми березовыми перелесками и у самой воды, берег залива чуть поднимался и заканчивался небольшим обрывом. И главное, здесь редко бывали люди, потому что от посёлка на противоположной стороне водохранилища, надо было плыть на лодке километров десять.
  К тому же, зелёный травянистый береговой мысок, почти закрывал, заслонял вход в бухточку.
  Поэтому Андрею, вдруг привиделось, что они оказались в земном "раю": солнечно, тепло, зелено, чуть плещет вода залива, набегая на жёлтый песочек берега, и охотники разделяют его восторг перед совершенством и красотой природы вокруг нас...
  Наконец закончив пить чай, Дима уплыл в город, а мужички - охотники остались ещё на время, внимательно слушали рассказы Андрея об этих местах, о изюбрях, о рёве, о равнодушии природы к человеку...
  Наконец и мужики уплыли, помахав ему на прощанье руками...
  Андрей остался один, и рядом была верная Лапка...
  Прервав воспоминания, Андрей подбросил дровишек в ослабевший костёр, заслоняясь ладошкой от дыма, послушал темнеющий впереди распадок.
  Федя лежал не шелохнувшись, дышал спокойно. А Андрей, пристально глядел в костёр - в извивах пламени он видел живые меняющиеся картинки из прошлого - не то людей, не то загадочных животных...
  Было прохладно, тихо и очень темно по сторонам от костра. Ароматы нагревшейся за день травы, хвои и пожухлых опавших листьев, неслышными и невидимыми волнами накатывали сверху, от вершины водораздела, вниз, к прохладной воде заливов. Лапка вдруг поднялась из лёжки, потянулась и тихо пошла в сторону ручья, принюхиваясь и крутя головой...
  Итак, он остался на берегу один - продолжил воспоминания Андрей.
  Делать табор на том покосе он не захотел - слишком много народу здесь бывает за неделю. Он вспомнил, укромный заливчик посреди берёзового лесочка, километрах в двух от этих покосов, и свистнув разомлевшую от солнца Лапку, пошёл туда по лесной просеке, заросшей ольшаником.
  Преодолев невысокую гривку, Андрей спустился к воде, перешёл на противоположный берег через небольшое болотце в начале заливчика. Там, он выбрал полянку, на которую с утра пораньше будет светить утреннее солнце, и затаборился, на знакомом уже месте, у упавшей берёзы.
  Расстегнув рюкзак достал тент, котелки, подстилку и натянув брезент привязал одной стороной верёвочками к берёзовому стволу, протянувшемуся на уровне метра над землёй, с другой, закрепил колышками. Получилась как бы односкатная матерчатая крыша, под которой охотник мог спрятаться от росы или даже от дождя.
  Пока Андрей возился с тентом, делал таган для костра, готовил дрова ночлега,
  прохладные тени подползли сверху распадка и накрыли его стоянку, а потом и воду заливчика, сразу потемневшую и похолодевшую...
  Торопясь и поглядывая на небо, он собрал ружьё, выбрал патроны с пулями и крупной картечью и поспешил наверх, на водораздельный хребет, на прослушивание изюбриного рёва. Лапка привычно бежала впереди появляясь то слева, то справа от тропы...
  ...Андрей, занятый воспоминаниями, вдруг подумал - сейчас ещё рано для рёва - сейчас ещё только конец августа, а рёв начинается в конце сентября и заканчивается через месяц, уже в конце октября...
  Он встал, укрыл Федю своей курткой, подложил дров в костёр и устроившись поудобнее, вновь погрузился в воспоминания...
  В тот раз, поднялся он с Лапкой на хребтик быстро и вышли на гребень водораздела вовремя.
  Шли быстро, Андрей вспотел - тропинка заросла, идти тяжело, трава высокая и
  густая. "Тут уже несколько десятков лет никто не ходит - думал он осматриваясь.
  "Раньше, по этим местам, даже по глухой тайге и дороги были, потому, что по берегу Ангары, да затопления долины водохранилищем, шла железная дорога до порта Байкал, а от гребневых дорог на железнодорожные полустанки спускались торные тропы..."
  ...Андрей, услышав какой-то шорох в траве, отвлёкся, а потом, вдруг вспомнил детство, широкую и быструю, хрустально - холодную Ангару с зелёными, цветущими островками посередине, грохочущие и звонко гудящие поезда, тянувшие составы, аж до самого Владивостока...
  Всё это уже давно и глубоко под водой - с грустью подумал Андрей и снова сосредоточился на охотничьих воспоминаниях...
  Тогда, поднявшись наверх, он ещё увидел солнце и ощутил вечернее тепло светлого дня...
  Присев на упавший ствол, восстановил дыхание, а потом нашёл место пооткрытей, с обзором и заревел, да так, что эхо ответило издали.
  К тому времени, он научился уже без трубы реветь своим голосом подражая гонным изюбрам и быки со всей округи бежали к нему сломя голову, принимая за своего...
  И тут тоже, бык откликнулся скоро и слышно было, что издалека. Но Андрей-то знал, как рогатый боец быстро мчится, летит навстречу сопернику...
  Услышав ответ, охотник подозвал Лапку, взял на поводок, чтобы она быка не вспугнула.
  Молодая собака ещё ничего не понимала в звериной охоте, но облаять и вспугнуть оленя могла, если увидит вблизи.
  "Добуду зверя, то и для Лапки будет большая школа" - думал Андрей, прислушиваясь и осматриваясь...
  Прошло минуть пять...
  Он снова продышался и вновь заревел - бык ответил тотчас же, уже намного ближе, не дослушав "песни" Андрея до конца. "Ох, горячий, ох летит ко мне навстречу, драться хочет!" - думал он, и приготовив ружьё, спрятался за ствол толстой сосны...
  Бык ещё раз рявкнул, уже совсем близко, за бугром, но охотник не ответил, боясь вспугнуть случайной фальшивой ноткой в голосе. "Он всё равно прибежит, потому что слух у него отличный - подумал Андрей. Начиная подрагивать от волнения. - Зная местность, олени могут издали определить где стоит ревущий соперник с точностью до десяти метров..."
  Охотник затаился и старался даже дышать пореже...
  Солнце опустилось за кромку леса и чуть просвечивало отдельными золотыми лучиками сквозь чащу веток и стволов.
  За спиной Андрея, в низинах пади уже сумерки - а наверху было ещё светло и даже солнечные лучи, пробивались сквозь листву...
  Вдруг, впереди, метрах в ста, послышался треск и быстрые лёгкие шаги.
  Лапка насторожилась, и Андрей плотнее наступил на её поводок.
  Он и не заметил, как бык подошёл к нему на тридцать шагов - когда зверь прослушивает округу, то идёт очень тихо...
  Кругом были плотные кусты, и Андрей, вдруг - это всегда бывает неожиданно - увидел жёлтый бок оленя, появившийся в нешироком прогале. Бык стоял там неподвижно, осматривался и слушал.
  Андрей не видел его головы, не видел его ног, а только этот шерстистый бок, ярким пятном выделялся на фоне зелени травы и кустов. Охотник осторожно поднял ружьё, прицелился и ... не выстрелил...
  Андрей, вдруг подумал6 "Если убью быка сейчас, то до "выезда", ждать ещё пять дней... - Погода тёплая, мясо спрятать некуда - быстро решал он. - Проквашу мясо, погублю быка и потом будет меня совесть мучить. А время впереди ещё неделя. Успею другого добыть - если они будут так азартно реветь"!
  ...Потом, обдумывая случившееся, Андрей понял, что просто не хотел с первого дня заезда суетится, возиться с мясом, таскать его, далеко вниз, по чаще, прятать в прохладное болото. И ведь надо было ещё выходить назавтра в город, договариваться с вывозом мяса...
  А он хотел ещё просто пожить в лесу, в такую замечательную погоду, не задумываясь о добывании и переработке зверя...
  Одним словом стрелять Андрей не стал, Лапка урока охоты на крупных
  копытных не получила, но зато он не испортил зверя! А олень, в конце концов учуял человека, сорвался с места и исчез...
  ...Андрей надолго задумался, вспоминая ту красивую осень...
  Уже была ночь, тихо, и на небе горели мириады ярких, словно мохнатых звёзд. Зевая, Андрей встал, положил сверху на костёр большой смолистый пень и дожидаясь пока он разгорится, стоял, щурился, отворачивался от дыма и сдерживал дыхание, чтобы не закашляться...
  ...Изюбрей в тот раз, он больше не видел. Ревущие быки были очень
  осторожны, наверное, уже с матками и к себе близко не подпускали...
  ...Через пять дней за ним приплыл тот мужик и когда Андрей ему всё рассказал, мужик был недоволен и разочарован.
  Он поверил в него, рассчитывал на мясо, ещё не убитого оленя и сразу к Андрею охладел. Мужик, недовольно говорил, что Андрей мог бы выйти в город и найти его на лодочной станции... И ещё много что говорил...
  Андрей, возбуждённый воспоминаниями, встал с земли, подсел к костру и отворачивая голову от едкого дыма стал слушать ночную темноту...
  ...Тогда, в последний, пятый день, ожидая лодку, Андрей пролежал полдня на берегу, на невысокой скалке из жёлтого песчаника, наблюдая, как в зеленоватой просвеченной насквозь солнышком, прозрачной воде, тысячами мимо проплывали, на глубине несколько десятков сантиметров от поверхности, мальки хариуса, величиной с указательный палец.
  Светило солнце, было безветренно и тепло и он, просто лежал и смотрел, а мальки тысячными стайками проплывали рядом, неизвестно куда и зачем...
  ... Ночью Андрею снились медведи, и он проснулся оттого, что сквозь сон услышал шуршание чьих - то тихих шагов. Федя спал, укрывшись с головой, костёр почти прогорел и на небе, уже над самым хребтом светилась полная луна.
  С замиранием сердца, Андрей сел, огляделся и увидел, что метрах в двадцати от костра ходит Лапка, высматривая что - то в траве. Он шёпотом позвал: - Лапка! Лапка! - но она и головы не повернула.
  И тут Андрея словно прострелило, и он впервые после того, как собаку сбила машина, понял, что она плохо слышит, что она глухая или почти глухая!
  Стали понятны теперь некоторые странности в её поведении после контузии...
  Андрей поднялся, подошёл к собаке и погладил её. Лапка вильнула хвостом и снова принялась, что - то разыскивать в траве...
  "Она уже привыкла к глухоте - понял Андрей и озабоченно нахмурился. "Обязательно проверю, как она глуха - совсем или немного..."
  Утром проснулись поздно. Солнце рано спряталось в тучи, поднялся ветер...
  Когда перевалили через хребет и спустились к Оле, пошёл редкий, крупный дождь. Друзья разожгли большой костёр, под дождём сварили кашу и вскипятили чай, и пообедав, прилегли под тентом, задрёмывая и слушая шуршание дождя по брезенту навеса.
  К вечеру дождь закончился и пока Федя ходил смотреть ягоду к речке, Андрей с Лапкой ушли знакомится с окрестностями.
  Пройдя километра три вверх по речке, в зарослях молодого осинника Лапка прихватив запах, помчалась вперёд и влево, низко опустив голову к земле и сколовшись, так же галопом возвращалась на след.
  "Кто бы это мог быть? - гадал Андрей, идя в том же направлении, вслед за собакой.
  - Может быть косуля?" - предположил он...
  Далеко и много левее ожидаемого залаяла Лапка, размеренно и звонко. Андрей заторопился...
  Подойдя ближе, он увидел свою собаку, стоящую перед куртиной частого осинника, и тявкающей в сторону чащи... Она даже не оглянулась на шаги хозяина...
  -Что за чудеса - пробормотал Андрей. - Куда это, на кого это она так лает?
  Он сделал ещё несколько шагов, и в осиннике, вдруг, что - то стукнуло, треснуло, и раздался шум убегающего крупного зверя. Андрею даже показалось, что он увидел в кустах, в небольшом прогале, силуэт чёрного, с серыми ногами, сохатого...
  Лапка убежала следом, но через полчаса вернулась, и легла рядом, тяжело дыша и высунув язык...
  Возвращаясь к биваку, Андрей думал, что Лапка оглохла, но чутьё у неё, после этого стало ещё лучше. Вот она и выследила кормящегося зверя и облаяла его. Но преследовать бегущего зверя ей трудно, потому, что она не слышит его шумного передвижения по тайге и только чует, что значительно снижает скорость преследования...
  ...В тот раз, они с Федей набрали по ведру чёрной смородины и на обратном пути, уже на берегу залива, встретили отдыхающих, ночующих в палатке, неподалёку от воды.
  Женщины, мужья которых имели моторные лодки и были на рыбалке, рассказали им, что медведь, по ночам бродит вокруг палатки, и маленькая собачка, живущая с ними здесь, слыша ворчание зверя, сходит с ума от страха, и в палатке, норовит держаться как можно ближе к людям, чуть не залезая им на головы, ища у них защиты...
  Андрей и Федя, в свою очередь рассказали им, что слышали, как этот медведь ревел вчера вечером совсем недалеко от места стоянки семей рыбаков. Андрей, посоветовал женщинам уезжать отсюда поскорее, потому что с раздражённым медведем шутки плохи.
  Через час за нашими ягодниками пришла лодка, и они отплыли в город...
  
  ... Вскоре, прихватив Лапку, Андрей уехал на две недели в дальние леса, в компании с Василием, ещё одним своим приятелем...
  Устроившись в палатке, в лиственничном лесу, километрах в пяти от большой деревни, они с утра, позавтракав скудной кашей - в магазинах тогда ничего кроме кильки в томате не было, - расходились в разные стороны, в поисках лиственничной камеди, которая, как сок, вытекала, откуда то из сердцевины крупных лиственниц и янтарными, жёлтыми, бурыми и даже фиолетовыми потёками застывала "сосулями", разной формы и размера, или капала и застывала на земле.
  В заготовительной конторе, в городе, её, высушенную и очищенную от мусора, принимали по пять рублей килограмм, - столько же, по тем временам стоил килограмм лучших шоколадных конфет...
  Василий, вовсе не таёжник, занимался этим промыслом давно и на заработанные деньги, даже купил себе кооперативную квартиру, в пятиэтажном доме, соблазнив несколькими тысячами рублей, заработанных на камеди, горького пьяницу - владельца жилья, который, уезжая в деревню, всё распродал...
  ...Андрею это занятие понравилось, Лапке тоже. В тех местах, было много косуль, и Андрей несколько раз видел, как Лапка стрелой неслась за этим маленьким оленем, но догнать зверя уже не могла - контузия и здесь сказывалась...
  Вообще, живости и агрессивности в ней заметно поубавилось.
  Как - то, когда Андрей шёл крупным, чистым сосняком и высматривал по вершинам, в прогалы, характерные силуэты высоких и крупных лиственниц, Лапка из густой травы выпугнула глухариный выводок, и успела уже на лету, высоко выпрыгнув, схватить за хвост крупного глухарёнка, который только наполовину поменял своё оперение из серого на чёрное и уступал размерами взрослым птицам раза в полтора...
  Это была последняя добыча Лапки с Андреем...
  Вечером Лапка исчезла. Андрей ходил по округе, свистел, звал её голосом, но понимал, что даже если она недалеко, то из - за своей глухоты его всё равно не слышит. Оставалось только ждать...
  Назавтра, за ними из города приехала машина. Они загрузили свои мешки с камедью, сели сами, долго сигналили, уже тронувшись, ехали медленно, но Лапки так и не было. Проехав по деревне, заглядывали во дворы, расспрашивали жителей - собаки не было...
  Так потерялась талантливая и весёлая охотничья лайка - Лапка...
  ...Уже года через три, Андрей заезжал в эту деревню, и ему показалось, что несколько молодых местных лаек, очень похожи на Лапку.
  Встреченный Андреем в лесу мужик - охотник, рассказывал, что несколько лет назад, в деревне появились первые щенки необычного, серо - чёрного окраса, из которых потом выросли отличные охотничьи собаки...
  Раньше, такой необычной масти у деревенских собак не было - подытожил свой рассказ мужик...
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
  
  Лето. 2002 года. Лондон. Владимир Кабаков.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Волчок
  
  
  ...За зиму, я устал: от однообразия, от невозможности поменять хотя бы на время обстановку, от невозможности побыть, хотя бы несколько дней, наедине с самим собой...
  А в природе происходили радикальные перемены...
  Солнце с каждым днём поднималось всё выше и выше над землёй. От яркого света, цветовые контрасты становились заметнее и ярче: синее - синее небо, тёмный почти чёрный лес вокруг, белый - белый снег, спрессованные кристаллы которого, играли всеми цветами радуги, всем спектром блеска драгоценных камней, под лучами солнца. Днём на солнцепёке появились проталины, промерзающие за ночь, и превращающиеся к утру следующего дня в хрустящий ледок...
  В душе воцарилась тишина и покой ожидания больших перемен. Но моему физическому телу, нестерпимо хотелось выйти, прекратить однообразие зимней жизни, начать путешествовать. С появлением явных признаков пробуждения природы от зимней летаргии, в теле пробуждались новые силы, и искали выхода.
  В голове затеснились планы будущих походов...
  Знакомый Толи Копейкина, моего напарника и сменщика по сейсмостанции,Виктор, водитель геологического ГАЗ - 66, пообещал подвезти меня до района Белых Озёр, вниз по Муякану, километров на сорок.
  План этого похода созревал давно. Я много слышал о Муе, в которую впадал Муякан, и наконец решил дойти туда пешком и увидеть "святые места".
  По карте, я наметил приблизительный маршрут, набрал продуктов на дорогу и решил взять с собой собаку - Волчка, который совсем недавно "прибился", к нашему домику, да так и остался здесь жить...
  Все мои предыдущие собаки постепенно исчезли из моей жизни. Вначале Пестря, осенью, когда я летал в отпуск, ушёл меня искать вдоль трассы БАМа и не вернулся.
  Потом Лика убежала, увязавшись за кем - то в посёлок и её, кто - то из начинающих охотников забрал на промысел. Изредка на станции жил Каштан - собака моего приятеля Жоры с Тоннельного портала, но они с Волчком часто дрались, ревнуя друг друга к "хозяину", то есть ко мне и потому, Каштан часто убегал либо в посёлок, либо к Жоре...
  Один Волчок был предан мне по - прежнему. Это была собака, появившаяся на сейсмостанции уже во взрослом состоянии. Он просто прибежал неизвестно откуда и ему у нас понравилось.
  Роста он был среднего, но серая, волчья шкура, тяжёлая голова и опущенный книзу хвост, делали его очень похожим на настоящего волка, а точнее, на уменьшенную копию. Думаю, что в его генах было действительно много волчьей крови...
  Наконец наступило долгожданное утро. Виктор подъехал к нашему домику, часов в восемь утра, когда солнце золотым пылающим шаром поднялось над крутым склоном напротив, заставляя синеющую тень утренних сумерек прятаться под скалами и береговыми обрывами. Смёрзшийся снег искрился и хрустел под ногами, почти не оставляя следов на поверхности.
  Я забросил тяжёлый рюкзак в кузов, а сам, вместе с Волчком, забрался в тесную кабину. Волчок испуганно прижимал уши к голове, косился на Виктора и вздрогнул, когда мотор машины завёлся.
  Толя Копейкин вышел на крыльцо, протирая заспанные глаза, и помахав нам рукой, ушёл в дом, в тепло и уют человеческого жилья...
  Поднявшись по крутому, но короткому подъему, от домика на шоссе, мы объехали посёлок Тоннельный стороной и помчались на восток, навстречу солнцу, вниз по широкой, белоснежной речной долине.
  Здесь, снег ещё не начал таять и лежал повсюду. Наверное поэтому, ночами было ещё довольно холодно.
  Сквозь щели в дверце кабины, холодный воздух, попадая внутрь, смешивался с теплом, идущим от нагревшегося мотора, с запахами бензина и моторного масла.
  Виктор рассказывал мне о своих неладах с молодым начальником геологической партии, Потаповым; о том, что он здесь уже давно и ему надоела такая кочевая жизнь.
  Потом он отвлёкся, и криво улыбаясь, спросил, как я не боюсь один ходить по дремучей тайге. Я засмеялся: - А как же ещё ходить по тайге, если не в одиночку? А если ещё с тобой собака, так это вообще роскошь...
  Виктор недоверчиво покрутил головой, глядя на дорогу впереди машины. А я продолжил: - Когда я один - я свободен. Пусть бывает холодно и голодно, но зато, я могу делать то, что захочу - идти, если надо, а если захочу, то могу целый день спать у костра или в зимовье. А хорошая собака, послушна, как воспитанный ребёнок и потому, не в тягость...
  _ и потом, мне кажется, что жажда свободы, как и общение с природой, заложены в характере человека. Если можно так выразится: в человеке присутствует инстинкт свободы и мы бываем удовлетворены жизнью, только тогда, когда умеем удовлетворить этот инстинкт!
  Тут, я отвлёкся заметив на снежной поверхности реки следы лося. "Недавно прошёл" - отметил я для себя...
  После паузы, я хотел продолжить рассуждения о человеческой свободе, но увидел, что Виктор удивлённо качает головой из стороны в сторону, и замолчал. То, что я говорил, трудно было понять человеку, который никогда не любил природы, и ничего не хотел о ней знать, тем более о природе человека...
  Конечно, он многие годы работал в геологических экспедициях, но природу, дикую природу, воспринимал не как чудо, а как угрозу и помеху комфортной жизни. Таких людей в современном мире большинство и во многом, социальные конфликты возникают из непонимания этим большинством роли и значения природы в жизни современного человечества.
  Абсурдность и бессмыслица городской жизни во многом обусловлена отрывом городского человека от природных корней. Ведь человек был и остаётся частью многообразного мира природы. Обособление, выделение человечества из природной гармонии, несогласие с её законами, приводит к вырождению человека, к образованию социальных феноменов, угрожающих самому существованию человечества...
  Дорожная колея была на удивление ровной и накатанной и потому, мы мигом долетели до развилки, на Белые Озёра.
  "Запыхавшийся" ГАЗ - 66 остановился, я выпустил на волю Волчка, а потом выпрыгнул и сам. Довольная обретённой свободой собака сделала несколько радостных кругов, а потом остановилась над валуном на обочине, задрала заднюю ногу и сделала мочевую метку...
  Для Волчка поход начался...
  Я вынул рюкзак из кузова, пожал сидящему в кабине Виктору руку, захлопнул дверцу и машина газанув, развернулась и скрылась за поворотом...
  Для меня поход тоже начался...
  Пройдя вдоль пустынной дороги километра полтора, я свернул налево, по крепкому насту, искристому и белому, легко перешёл долину Муякана
  и через час - полтора, уже на левом берегу, вышел на берег широкой наледи...
  Неподалёку, на наледи, с торчащими изо льда ветками ивового куста, я заметил что - то чёрное и подойдя ближе, понял, что это наполовину съеденный лось, с большой вытянутой, чёрной головой и торчащими из наледи ногами, полузанесёнными снегом.
  "Волки поработали - вздохнув, подумал я. - Они сгоняют копытных на лёд, валят поскальзывающихся зверей и загрызают..."
  Мой Волчок, обнюхал мёрзлую тушу, повилял хвостом, но увидев, что я не проявляю интереса к мёртвому зверю, потоптался на месте и побежал вперёд...
  Наледь была шириной километра два и расстилалась впереди ровным, белым полем. Я шёл не торопясь, вглядываясь в ледовую поверхность...
  Где - то посередине этого пространства, подо льдом услышал журчание воды, но глубоких и широких трещин ещё не было и я, легко перешёл на другую сторону Амнунды - так называлась небольшая речка, текущая здесь летом. По - тунгусски, это название означает - Большая Наледь...
  Потом, чуть поднявшись в предгорья, я по пологому склону, пошёл кромкой леса вслед за солнцем, поднимающимся над горизонтом - Муякан тоже делал пологий поворот направо...
  Я решил избегать дорог и людей и потому держался левого берега - трасса здесь шла по правой стороне реки. Зимой, на этой стороне Муякана, кроме охотников никого не бывает.
  Остановившись ненадолго под уютной сосёнкой, я вскипятил чай и поел, запивая чаем бутерброды с копчёной колбасой.
  Костёр протаял в снежном насте лунку и погрузился в снег...
  "Надо будет на ночлег остановиться на проталине - подумал я - иначе, к утру, костёр углубится в снег на полметра и перестанет нормально греть мои бока..."
  После еды, я снова тронулся в путь, но не встречая звериных следов заскучал и решил спуститься поближе к руслу реки...
  А время, между тем, неумолимо приближало вечер. Солнце, уже довольно низко повисло над горной грядой, сделав за день большую дугу. Подул холодный ветер пахнущий мороженным воздух. Он щипал за щёки и морозил руки.
  Я надел меховые рукавицы, застегнул ватник на все пуговицы. Волчок набегавшись за день по сторонам, рысил совсем недалеко впереди, валкой, однообразной трусцой...
  Перед нами неожиданно открылась панорама - широкая речка, со снегом и ледяными проталинами поверх зимнего льда. Переходить реку мне показалось опасным. Потоптавшись, я вырубил себе посох и тыча его острием в ненадёжные места, медленно тронулся вперёд.
  На противоположном высоком берегу, я заметил в сосняке несколько проталин и глянув на заходящее солнце, решил здесь ночевать...
  Поднявшись от реки, осмотрелся и выбрал место для ночлега.
  Сбросив рюкзак, собирая дрова для ночного костра, я вдруг, снизу от реки услышал потрескивание льда под чьими - то лёгкими шагами.
  Поднял голову, увидел посередине покрытой льдом реки, самца косули, с аккуратными рожками на голове, осторожно переходящего на другую сторону, как раз там, где я сам переходил полчаса назад. Козёл, несмело ступая, продвинувшись несколько метров, останавливался, нюхал воздух и вновь медленно двигался к противоположному от нас берегу.
  Острые его копытца с хрустом пробивали ледовую корочку, и именно этот неожиданный звук привлёк моё внимание. Уставший Волчок, лежал под кустами, и высокий берег скрывал от него косулю - на странные звуки он не среагировал- настолько устал за первый день свободы...
  Я поднял бинокль и разглядел маленького оленя в подробностях: поджарое туловище с рыже - коричневой, плотной шерстью, длинная шея и маленькая, словно резная головка с чёрной точкой носа. Двигался он на длинных, стройных ножках с чёрными же копытцами. Зверь был силён, упитан и быстр. Перейдя реку, он, в несколько высоких и длинных прыжков вскочил на берег и исчез в тёмном сосняке...
  Я уже развёл костёр, когда холодное, но чистое солнце, зацепилось нижним краем за лесистый горизонт, прокатилось по его неровному краю и спряталось за горы.
  Костёр в таком походе имеет несколько функций. В начале это был небольшой огонь, чтобы приготовить горячий ужин...
  Потом, когда я не спеша поел и попил крепкого чаю, разглядывая детали темнеющей, широкой заснеженной панорамы, в наступающей ночи разложил большой огонь, устроил лежанку головой навстречу ветру дующему вдоль речного русла, вниз по течению.
  Уже в темноте, устроившись на лежанке полулёжа, упершись на локоть, я сосредоточенно вглядывался в причудливые извивы оранжевого пламени и обдумывал, что и как делать завтра...
  Волчок, свернувшись клубком, спал неподалёку, за спиной и мне не было одиноко. "Живая душа рядом - думал я.
  - Ничего не просит, живёт рядом, не надоедает, но если придётся, - то будет спасать меня, рискуя своей жизнью, вопреки инстинкту самосохранения..."
  Незаметно, в размышлениях о смысле жизни, в воспоминаниях прошёл вечер и наступила глубокая ночь. Я несколько раз задрёмывал, просыпаясь поправлял костёр не вставая с лежанки. Когда дрова, заложенные с вечера, прогорели, поднялся, поправил костёр. Постоял, вглядываясь в чёрное, звёздное небо.
  - Завтра будет погода хорошая - небо ясное и это хорошо - прошептал я невольно, слушая в этой тишине свой голос...
  Заложив на угли несколько сухих сосновых стволиков, один на другой поплотнее, дождался пока огонь вспыхнул ярким пламенем, лёг, укрывшись полиэтиленом, лицом к костру, и почти мгновенно заснул - сегодняшний день был необычайно длинным...
  Проснулся часа через полтора от сильного холода. Встал, пошатываясь и теряя равновесие в полусне наложил дров, припасённых ещё с вечера и вновь заснул, ощущая сквозь дрёму, как морозный воздух пробираясь под одежду холодит бока и низ спины...
  Когда костёр прогорел. Вновь встал пошатываясь, подложил дров и снова задремал...
  Так продолжалось всю длинную, зимнюю ночь...
  Часов в пять, когда стало невыносимо холодно и невозможно заснуть даже на полчаса, я окончательно проснулся, поставил на остатки костра кипятить воду для чая, и чтобы согреться, стал рубить новые дрова - заготовленные с вечера закончились...
  Вскоре на востоке проклюнулась заря, появилась на горизонте светлая полоска и незаметно расширяясь, превратилась в рассвет.
  Серо - белые, заснеженные пространства промороженные ночными холодами, окружали нас со всех сторон, и не верилось, что днём выглянет солнце и вновь будет тепло и весело...
  Волчок тоже проснулся, зевнул широко разевая пасть, потянулся всем телом, потом сел и стал слушать шумы и шорохи просыпающегося леса...
  Он не обратил внимания на громкий, резкий треск, подмерзающего на реке льда, но вглядывался и вслушивался в темнеющий на другом берегу сосняк.
  "Звери сейчас кормятся, и может быть, собака слышит их шаги по насту" - думал я, прихлёбывая обжигающе горячий чая...
  Уходить от тёплого костра не хотелось, но меня ждали впереди новые, интересные места и встречи. Вздохнув, я вскинул на плечи тяжёлый рюкзак, постоял ещё какое - то время, грея руки над умирающим костром, и наконец решившись, двинулся вперёд, навстречу светлеющему с каждой минутой, синему небу, в сторону встающего солнца.
  ...Передо мной, слева направо протянулась низкая, укрытая девственно белым снегом, долина, ограниченная с обеих сторон горными отрогами. Дул свежий попутный ветер, казалось уносивший остатки ночи в прошлое. Волчок, деловитой рысью убежал вперёд, скрылся в сосняке, на ходу принюхиваясь и навострив уши.
  Вскоре собака появилась из леса уже далеко впереди, пересекла поляну и вновь исчезла из виду...
  Я на ходу согрелся, сонливость прошла. С любопытством, вглядываясь в открывшиеся, незнакомые горизонты, решил перейти Муякан и преодолев невысокие холмы, разделяющие две реки, выйти на близкую уже Мую...
  Я видел перед собой вдалеке, на северо-востоке, высокие отроги Муйского хребта. Взошедшее солнце, залило золотистым светом, необъятные, снежно - белые пространства, покрытые тёмной зеленью щетинящихся лесов. Воздух был холоден и чист. Дышалось легко...
  Чуть ноющие от вчерашней усталости мышцы ног и спины, разогрелись, размялись и я, широко и упруго шагая вперёд и вперёд, вглядывался в открывающиеся панорамы, старался запоминать путь, надеясь рано или поздно сюда вернуться.
  ... Неожиданно, вышел к широкой, недавно отсыпанной и утрамбованной дороге и решил какое -то время двигаться по ней, а потом уже свернуть направо.
  Вдруг, словно в фантастическом фильме, на пустынной дороге, впереди, появилась движущаяся точка, которая, приблизившись, превратилась в огромную, чёрную с серыми подпалинами, овчарку. Волчок, испугавшись, прижал уши и шёл рядом со мной, задевая по временам мою левую ногу. Овчарка же, чуть скользнув по нам равнодушным взглядом, пробежала мимо и удаляясь, исчезла.
  Я объяснил её появление здесь, тем, что она видимо, принадлежала одному из лесорубов живущих в здешних стоянках дорожников. И вот она решила сходить в гости на соседнюю стоянку, а может быть, потеряв хозяина и ищет его...
  Я вспомнил Уголька, собаку Толи Копейкина, прошлой осенью прибежавшую на сейсмостанцию, проделав по тайге около двухсот километров. Уголёк принадлежал моему напарнику по сейсмостанции, который отдал его на время, в бригаду лесорубов, рубивших лес на трассе, далеко впереди основного массива строительства. Что - то или кто - то там не понравился собаке, и она решила самостоятельно вернуться к хозяину. В тайге, даже собаки становятся самостоятельными и полудикими...
  Пройдя ещё с километр по шоссе, я свернул направо и пошёл вперёд, по старому следу вездехода, углубляясь в густой лес...
  Часа через два ходу, перейдя лесистую возвышенность, я спустился в долину большого притока Муякана, вышел на реку и пошёл низ по течению.
  Кругом ещё лежал снег и на льду реки, были отчётливо видны все следы. Я заметил разлапистую дорожку, тянувшуюся вдоль берега и вглядевшись понял, что это крупная выдра переходила из одной полыньи в другую...
  Чуть дальше, я увидел замечательную картину: справа, из каменистого берега вырывался на поверхность подземный ручей, или даже небольшая речка. Бегучая вода "стояла" чуть выше уровня берега, вспучиваясь большим бегучим круглым пузырём, в несколько метров диаметром, выдавливаемым изнутри земли.
  Эта "речка", скатывалась в реку стремительным потоком, через который я не смог перепрыгнуть - поток был шириной метров пять...
  Идя вниз, вдоль этой незамерзающей промоины, я вдруг услышал откуда-то сверху гортанный крик не-то птицы, не-то зверя. Я остановился, покрутил головой и неожиданно заметил пролетающего надо мной белого, одинокого лебедя.
  В речном ущелье, всё было покрыто снегом, на повороте река подмывала почти отвесный, многометровой высоты склон, со скальными останцами на гребне...
  И на фоне этого масштабно - величественного пейзажа, сурового и холодного, долго летел и кричал одинокий лебедь уже почувствовавший весну и прилетевший, откуда - то издалека, может быть из Западной Европы, а может быть с озёр северной оконечности Британских островов, откуда-нибудь из Шотландии или Уэльса!
  Кругом расстилался заснеженный заледенелый ландшафт и вдруг, словно из сказки - появился этот лебедь - посланец или предвестник неизбежной весны и лета, следующего за ней...
  Мне вспомнились символические картины Рериха из Индийского цикла и я подумал, что это хороший сюжет для подобной картины: снег, скалы, река подо льдом, узкая полоска открытой воды посередине и одинокая белая птица, летящая навстречу весне. Этот лебедь, как символ неизбежной весны осталась в моей памяти на всю жизнь...
  Вскоре, я поднялся со льда реки на невысокий берег и пошёл вперёд по заснеженной тропке. Уже собираясь останавливаться обедать, вдруг увидел впереди крышу охотничьего зимовья. Подойдя поближе, сбросил рюкзак, и осмотрелся...
  Следов человека вокруг не было, а значит в зимовье уже давно никто не останавливался. Рядом с избушкой, на высоких, гладко ошкуренных столбах был срублен лабаз. Я понял, что там наверху, в деревянном срубе с крепкой крышкой, охотники прятали от хищников вещи и продукты.
  Осторожно открыв, припёртую снаружи колом дверь избушки, я вошёл внутрь. Деревянный пол из толстых плах, закопчённый потолок, маленькое оконце с видом на реку, печка, столик, нары. Всё сухо и чисто. Пахло прокопчённым деревом. На нарах лежал крапивный мешок, в каких обычно перевозят картофель или лук...
  Мешок был завязан...
  Я потрогал содержимое руками и испуганно отпрянул - в мешке, как я ощутил пальцами, были соболиные шкурки...
  "Как же так - недоумевал я, быстро выйдя из зимовья и оглядываясь. - Ведь в мешке несколько собольих шкурок, а это по нашим временам большие деньги...
  "И потом, почему охотник здесь их оставил? - спрашивал я сам себя, озираясь. - Может быть что-нибудь случилось и охотник погиб, а может быть хуже того - убит!?"
  Я запаниковал, закинул рюкзак за спину, быстро начал уходить вниз по реке, и только пройдя по берегу несколько километров, немного успокоился.
  Я, вдруг вспомнил рассказ моего Бамовского приятеля, бывающего на сейсмостанции...
  ... Недавно, в тайге, арестовали тунгуса - охотника, который по пьянке кого - то порезал в посёлке и сбежал в родное зимовье. Милиционеры организовали облаву, снарядили вездеход, вооружились автоматами и поехали к зимовью, где жил сбежавший преступник. Один из милиционеров, будучи в отпуске, ушёл на охоту, побывал в этих местах и узнал преступника. И у "беглого" тунгуса была собака, которая знала этого милиционера...
  Когда ночью окружили зимовье, сержант, подойдя тихонько к зимовью отманил собаку и начал кормить её мясом...
  В это время оперативники ворвались в зимовье и застали там крепко спящего преступника...
  ... Я вспомнил эту историю и подумал, что может быть, случайно попал в одно из его зимовий, в котором, этот охотник оставил в своё время добытые собольи шкурки...
  А забеспокоился я не зря. В тайге очень трудно что - то скрыть и люди рано или поздно узнают, что я был в этом зимовье. Лучше сразу уйти, не давая повода подозревать меня в чём - то неблаговидном. Кроме того, я был с ружьём, а охота в это время уже запрещена и появление с ружьём и собакой в тайге, есть нарушение правил и законов. Конечно закон дурацкий и может касаться только городских охотников, которые ходят по пригородным лесам, где кроме зайцев и лисиц, никаких опасных хищников больше нет.
  Но, к сожалению, этот закон распространяется и на глухие таёжные места в которых полно медведей, по весне встающих из берлоги злыми и голодными; а ещё кругом полно волков и рысей...
  В таких местах тебя могут съесть, напавшие медведь или волки, могут покалечить лоси и кабаны - секачи...
  К сожалению, охранители заявляют во всеуслышание: "В такие времена в лесу нечего делать!.."
  Но ведь весна - замечательное время для походов и для исследования незнакомых таёжек и глухих урочищ! А что в таком случае остаётся делать, таким любителям приключенческих походов, как я?
  Вообще, современный охотничий кодекс во многом исходит из признания любого человека в лесу - браконьером. Но очевидно, что это не так. И уж во всяком случае, надо исходить из презумпции невиновности.
  Кроме того - охота - это ведь образ жизни, а как можно лишать человека нормальной жизни, хотя бы на время, на отдельные части годового цикла?
  К сожалению, такую крепостническую точку зрения защищает и нынешний закон!
  Обо всё этом, я размышлял, пока обедал и пил чай, на берегу заснеженной реки...
  ...Во второй половине дня поднялся ветер, сосняк вокруг зашатался и зашумел. С потемневшего облачного неба посыпалась мелкая снежная крупа...
  К вечеру, я спустился к Муякану и заночевал вторую ночь, в сосновом бору, в ложбинке, около незамерзающего ручья.
  Сухих дров кругом было много, и я хорошо спал у большого костра, горящего ярким и тёплым пламенем. Волчок, где - то нашёл остатки зайца и ел его, с хрустом разгрызая кости.
  - Это ты хорошо придумал - похвалил я его, вслух. - У меня для тебя продуктов нет, а остатками моей каши ты очевидно не наедаешься...
  Волчок при этом глянул на меня, вильнул хвостом, и на всякий случай оттащил свою добычу подальше от костра...
  Утром вновь был ветер, но и солнце, проглядывающее сквозь белые пушистые облака, на синем небе. Зимой таких облаков не бывает...
  Потеплело...
  Когда я спустился в низину, на стрелке при слиянии Муякана и Муи, снегу стало поменьше и кое - где, из промёрзшей земли торчала только серая, прошлогодняя трава...
  Тут, в широкой пойме, где солнце не имеет горных преград, была уже настоящая весна. Деревья стояли поодиночке или группами, а между ними, пространства, заросшие высокой, вытаявшей травой, прибитой к земле прошлыми зимними снегопадами и морозами. В низинах торчали куртины кустарников, таких густых, что их приходилось обходить вокруг...
  Я вышел на лесную дорогу, петляющей по широкой равнине, среди отдельно стоящих островков крупных сосен. Вдруг с одной из них снялся глухарь и, пролетев вдоль дороги сотню метров, снова сел в ветви большой пушистой сосны. Волчок помчался следом, по зрячему, и какое - то время спустя, раздался его звонкий лай.
  Перезарядив ружьё мелкой картечью, я начал красться, аккуратно подходить к дереву, на котором сидела крупная птица. Ветер дул откуда - то сбоку и шумел, качая ветки. Прячась за стволы, от дерева к дереву я шёл на лай и, наконец увидел собаку, а потом, вглядевшись, заметил чернеющего среди зелёной хвои глухаря.
  Он сидел на толстой ветке близко от ствола, крутил головой и глядя вниз, скрипучим голосом, раздражённо хрюкал на собаку, ...
  ... Последние шаги я делал очень медленно. Убедившись, что расстояние между мной и глухарём не более пятидесяти метров, немного волнуясь поднял ружьё, затаив дыхание прицелился и нажал на спусковой крючок. Ветер слегка заглушил грохот выстрела, отдача чуть толкнула в плечо и птица, всплеснув крыльями, упала с ветки к ногам Волчка.
  Я видел, как моя собака прыгнула на глухаря, схватила, несколько раз прикусила и бросила птицу...
  Глухарь лежал неподвижно, чёрный, с промельком белого в распустившихся крыльях, и алые, словно вышитые брови на угловатой, клювастой голове, нависали над закрытыми серой плёнкой, глазами.
  Когда я подошёл, Волчок повилял хвостом, "поулыбался" прижимая уши к голове и обнажая белые зубы, словно хотел сказать: "А что хозяин? Выстрел был неплохой..."
  Я воздержался от комментариев...
  Ведь в сидящую мишень и не охотник может попасть.
  Отрезав глухариные лапки, покрытые как у дракона, чёрной роговицей чешуек, я бросил их Волчку и тот, похрустывая, прожевал и проглотил их.
  Я, как обычно, быстро снял перья со шкурой, а она у глухаря толстая и достаточно прочная. Тушку завернул в полиэтилен и уложил в рюкзак. "Теперь у меня есть килограмм - полтора свежего мяса, и немного косточек для Волчка" - думал я, весело улыбаясь и бодро шагая дальше по дорожке...
  Вскоре, выйдя на открытое место, увидел впереди широкую спокойную реку - серо свинцовую, холодную гладь воды, с морщинками волн, закручиваемых течением. Пойма расстилалась на несколько километров в ширь, без деревьев, без кустарников, покрытая высокой, серой, прошлогодней травой. Вырвавшийся из леса ветер, с тихим шуршанием, медленными волнами, шевелил её густые заросли...
  По небу бежали тёмные тучи, солнце исчезло, хотя в воздухе заметно потеплело. Внезапно, впереди, на берегу реки, завиднелись какие - то строения и я понял, что это лагерь одной из геологических экспедиций, которых на БАМе работало множество.
  Через некоторое время, я подошёл к деревянным домикам и палаткам, перед которыми стояли колёсный трактор Беларусь и ГАЗ - 66 с тентом. Меня заметили, и какой - то мужичок, в штормовке, пошёл мне навстречу.
  - Издалека? - спросил он, поздоровавшись, и когда я сказал, что из посёлка, с сейсмостанции, он заулыбался и произнёс - А я вас помню...
  -Мы недавно у вас ночевали. Мы ещё с вьюками на лошадях шли...
  Я кивнул. Действительно, недели три назад, в нашей избушке ночевали геологи, которые шли с лошадьми, на Мую...
  Мужичок пригласил меня в столовую - в фанерный вагончик, в котором были ещё люди. Я поздоровался и пожилая повариха в ситцевом переднике, предложила мне поесть, и я не стал отказываться...
  Она наложила мне полную чашку гречневой каши с тушёнкой и налила кружку компоту. Скинув рюкзак у входа, я сел к столу и начал есть, а все рассматривали меня с удивлением, изредка задавая вопросы. Второй мужичок в замасленной спецовке, видимо шофёр "Газика", спросил недоверчиво: - А где ты ночевал то? Тут до посёлка очень далеко!..
  Я, прожевав ответил: - В лесу, у костра. Я привык ...
  Мужичок покачал головой. - Холодно ведь и потом звери - пояснил он.
  - Но, я с собакой. Она если что даст голос - ответил я, но про ружьё не сказал. Перед заходом в лагерь геологов, я спрятал его в рюкзак, разложив предварительно. От греха...
  Повариха сходила на кухню, вынесла полбуханки чёрствого хлеба и отворив дверь, бросила его Волчку, который спокойно лежал у большой квадратной палатки...
  Поев, я поднялся, поблагодарил хозяев и сказал, что мне надо идти.
  - Куда ты? - всполошился первый мужичок, который бывал на сейсмостанции
  - Оставайся ночевать. Место найдётся, ужином покормим...
  Я вежливо, но решительно отказался: - Я всего на пять дней свободен. Потом моя смена на сейсмостанции и поэтому, мне надо быть в посёлке через два дня...
  Волчок, увидев, что я снова надел рюкзак, удивился и был явно разочарован - ему здесь нравилось.
  А мне не хотелось оставаться среди малознакомых людей, разговаривать о ненужных мелочах, зависеть от чужого распорядка и привычек...
  И потом, я уже привык к свободному одиночеству...
  Отойдя с полкилометра от стоянки геологов, я стал что - то весело насвистывать и собака посмотрела на меня с недоверием.
  А мне было хорошо. Я сэкономил на обеде почти час и впереди было ещё полдня светлого времени, за которые я мог попасть в интересные красивые места. Я радовался весне и свободе, своему здоровью и даже тому, с каким деловым видом трусил впереди Волчок...
  И вдруг, я замурлыкал песню - со мной такое бывает в настроении: - А я простой, советский заключённый и мне товарищ серый, брянский волк...
  Закончив петь, я засмеялся вслух, а Волчок нервно оглянулся...
  Вскоре, снова начался лес, появился снег, лежащий местами в тени деревьев... Продравшись сквозь чащу ельника, растущего полосой по дну распадка, я вошёл в заросли ольхи вперемежку с редкими соснами и тут, вспугнул двух сохатых, - наверное поднял их из лёжки.
  Они, мотая горбоносыми головами, стуча копытами по валежнику быстро скрылись в лесу, а Волчок, примчавшийся на звук откуда -то справа, пустился догонять их...
  Через короткое время, я услышал снизу, из пади, лай и только решил посмотреть, чем это облаивание закончится, как на галопе появился Волчок, торопясь и часто дыша; увидев меня собака перешла на рысь, и больше далеко от меня не убегала. Видимо лоси напугали его своими размерами и грозным видом.
  Пройдя ещё километров пять, я остановился ночевать в глухом сосняке с еловым подростом, в тени которого толстыми пластами лежал снег...
  Как обычно, я собрал изрядную кучу дров для ночного костра, потом развёл огонь, натопил воды из снега, и стал варить глухаря, нарезав мясо на куски, а кости бросил Волчку.
  Собака искренне этому обрадовалась и долго виляла пушистым хвостом, одобряя мои действия...
  Уже в темноте, я поел сваренной глухарятины чуть припахивающей хвоей и ягодами. Насытившись, привычно попил чаю, и устраиваясь на ночлег снял сапоги, вынул сырые портянки и оставшись в шерстяных носках, вновь обулся. Потом, вырезал палочки из веток ольхи и повесил портянки сушиться над костром. Влажная ткань сразу заледенела, потому что температура воздуха была минусовая. Во время перехода по еловым чащам, перебираясь через глубокие снеговые поля, я несколько раз набрал в сапоги талого снега и поленился вовремя переобуться. Иногда, перед ночлегом очень спешишь выбрать хорошее место для стоянки...
  ... Ночь была холодная и ветреная, я неважно спал и под утро, когда ветер утих, наложив гору сухих дров на костёр, наклонил палочки с подвешенными портянками поближе к костру и заснул, в полудрёме видя эти "флаги" развевающиеся над огнём...
  Когда я проснулся, было уже серо, холодный рассвет привычно поднимался над землёй и над кострищем торчали только голые палочки - портянки сгорели...
  Я чертыхнулся, поднялся, шмыгая просторными без портянок сапогами, сходил в кусты и вернувшись, стал кипятить чай...
  Вдруг, Волчок, лежавший метрах в десяти от костра, под ёлкой, вскочил и косясь в сторону еловой чащи, подошёл ко мне поближе, насторожённо вперил взгляд туда и обнажив белые зубы, утробно заворчал. Я на всякий случай, подтянул ружьё к себе и ждал в напряжении, гадая, что могло так напугать собаку...
  Волчок порычал ещё какое-то время, потом постепенно успокоился, лёг и снова задремал...
  "Интересно, кого это он там услышал - думал я, прихлёбывая терпкий от крепости чай? - Волки, должно быть, или медведь. Они уже поднялись из берлоги и сейчас бредут по тайге в места летнего обитания, голодные и злые - еды в эту пору в тайге для них нет. Иногда они нападают на лосей или оленей, подкрадываясь к ним по насту..."
  Я ещё какое - то время был настороже, но потом забылся, задремал, вспоминая, что нечто подобное, уже бывало в моих таёжных походах.
  Когда я охотился зимой на Белых Озёрах, однажды, в долине соседнего ручья, Лика, моя молодая собака, похожая на маленького львёнка из-за густой гривы и коренастого сложения, вдруг, выскочив из еловой чащи, намётом примчалась ко мне и развернувшись, поднявши шерсть на загривке дыбом, начала глухо лаять, оборотившись в сторону, откуда прискакала:- Бух, Бух, Бух...
  Я хотел погладить и успокоить её, но она вывернувшись из под моих рук, не отрывая взгляда от ельника, продолжала бухать - так собаки обычно лают на крупных хищников...
  Я заинтересовался, не поленился вернуться в чащу и увидел там, среди ёлок, следы двух волков, которые на махах, только что проскакали мимо и убежали за ручей. Я понял, что они выслеживали Лику, но она их учуяла и примчалась ко мне за подмогой...
  ...Когда проснулся, солнце уже поднялось над лесом, и я вскочил, дрожа от холода - костёр прогорел полностью.
  Даже не попив чаю на дорожку, я собрал рюкзак и быстро, пошёл в сторону сосновых лесов, темнеющих на склонах предгорий...
  На ходу разогрелся, но идти без портянок, в хлябающих сапогах, было очень неудобно. Сапоги вертелись на ногах в разные стороны и даже слетали, когда я переходил глубокие влажные полосы снега.
  Солнце поднялось над лесом, большое и чистое повисло в тёмно - синем, глубоком весеннем небе и под его лучами снег начал таять.
  Вскоре, неожиданно вышел на разъезженную, грязную лесовозную дорогу и пройдя по ней километра два, увидел впереди, на большой поляне среди чистого сосняка, временный посёлок лесорубов. Навстречу мне выскочили две крупных собаки - лайки, и Волчок пошёл рядом со мной, опасаясь драки с превосходящими силами противника...
  Городок был безлюден и только в столовой суетился молодой азербайджанец в грязном белом переднике.
  Я вспомнил, что мой знакомый, Петя Лыков, работает в лесу где - то в этих местах, и когда спросил о нём повара, тот сказал, что Петя здесь, но сейчас, как и все на лесосеке.
  Азербайджанец показал мне домик, где жил Петя и я войдя внутрь, скинул рюкзак, ватник и сапоги и взобравшись на нары, заснул чутким сном.
  Разбудил меня шум трактора за стеной, и только я успел одеться, как вошёл Петя, улыбающийся и довольный, пожал мне руку и пригласил на ужин, в столовую. За ужином, Петя познакомил меня с ребятами из бригады, и они удивились, что я "вышел из леса". Обычно, в это время в лес никто даже не заглядывает...
  Им тоже был непонятен мой восторг, перед наступающей весной и необъятными таёжными просторами, таящими столько тайн и чудес...
  После ужина все собрались в нашей избушке, и я рассказал о своём походе, умолчав, однако, о зимовейке и шкурках соболя в мешке.
  Стали вспоминать интересные и страшные лесные встречи. Петя был хорошим охотником, вырос в прибайкальской тайге, недалеко от нынешней большой стройки.
  Он и здесь, по первому снегу брал отпуск и уходил соболевать, но, не имея своего, законного охотничьего участка, делал это крадучись и осторожничая. Найдя "ничьё" зимовье, он выставлял капканы, на чужом "путике" - охотничьей тропе в тайге, вдоль которой ставились ловушки, и каждый день ходил их проверять. Иногда, соболюшка попадала в капкан, чаще нет, но несколько штук, молодой охотник за сезон ловил...
  Однажды, Петя, сбившись с пути, заночевал в тайге у костра, а утром, отойдя метров пятьдесят от ночёвки, увидел истоптанный свежими медвежьими следами снег - хищник караулил человека всю ночь, но к костру выйти побоялся. Он истоптал весь кустарник, ходя ночью по кругу, пока охотник задрёмывал у большого костра, на полянке...
  В другой раз Петя пошёл проверять дальние капканы, но назад, возвратился напрямую, срезав двухкилометровую петлю на тропе.
  Следующим утром, он пошёл по вчерашним своим следам, и в сосновом перелеске, рядом со своими следами, нашёл медвежью лёжку. Снег под брюхом хищника протаял до земли - медведь долго лежал, головой по ходу следа, ожидая возвращения человека...
  - Он ждал меня, чтобы наброситься, задавить и съесть - с дрожью в голосе подытожил рассказ Петя. Все невесело засмеялись...
  В балке - так называют брусовые домики лесорубов - было жарко, потрескивая, топилась металлическая печка, и в углу, на верёвке, сушились портянки. Люди, разместившись на широких нарах, внимательно слушали рассказы и сопереживали рассказчику...
  -Но самое страшное, мужики, - продолжил свои воспоминания Петя - было
  тогда, когда я неожиданно встретил в тайге хозяина участка, на котором я нелегально охотился, капканил соболя...
  -Я увлёкся установкой капкана, и вдруг, подняв голову, заметил среди сосен,
  фигуру человека. Я остолбенел, потом, на дрожащих ногах отошёл от капкана и спрятался за дерево. Мужик был с карабином, но без собаки и шёл по моим следам. Заметив меня, он снял карабин с плеча и ждал меня. Я постоял, постоял за деревом, а потом вышел на чистое место и пошёл мужику навстречу. Меня била дрожь, но я подошёл поближе и поздоровался. Потом объяснил, что выскочил из посёлка в лес на недельку, что было правдой...
  Мужик оказался спокойным человеком, поверил мне, а когда я продолжил, объясняя, что завтра выхожу в посёлок - даже улыбнулся и пригласил меня в гости, в базовое зимовье. Я конечно отказался...
  -Я догадываюсь, в каком зимовье ты живёшь, - как бы, между прочим,
  проговорил тот охотник на прощанье и помахав рукой, ушёл своей дорогой...
  Петя, сделав паузу в рассказе, подбросил в печку дров и потом закончил:
  -Я в тот же день собрал свои капканы, забрал спрятанные в зимовье шкурки и
  вечером, стал выходить на трассу, ловить попутку до посёлка - зимовье стояло недалеко от дороги...
  Все молчали, представляя, как бы они сами себя повели на месте Пети...
  Печка трещала смолистыми дровами и гудела трубой, как паровоз. Ветер снаружи, плотной массой воздуха, порывами, ударял по двухскатной крыше домика, и бревенчатые стены в этот момент чуть вздрагивали ...
  Другой лесоруб - Виталий, тоже охотник, но местный, с Витима, вспомнил недавнюю историю загадочной смерти охотника - тунгуса, Алексея Соловьёва из таёжной Витимской деревни...
  Фамилия русская, но такие имена давали раньшетунгусам при крещении, русские священники...
  -Тут история тёмная - начал Виталий. Этот Алексей был здоровый парень,
  хороший охотник и смелый человек. Был у него друг, тоже местный, русский, Пётр Акулин. Они иногда вместе охотились, и если надо, то медведя добывали сообща...
  -Друзья друзьями, а как напьются, то начинают драться, да до крови. Чёрт
  знает почему. Может из соперничества, а может просто силы некуда девать...
  -Но за Алексеем водился грешок. Ведь в тайге ничего не скроешь, это не в
  городе. Он парень был на ногу быстрый и собак имел хороших. И вот перед началом сезона, по самым лучшим участкам пробегал ходом, и как сливки снимал - добывал ранних соболей...
  Об этом многие догадывались, знали, но поймать его никто не поймал, да наверное и не хотел связываться - Алексея, многие побаивались...
  -И вот как - то раз, года два назад, по весне, встретились друзья уже после
  охотничьего сезона, напились и как всегда подрались в конце и разошлись - их участки рядом были...
  Поутру, Пётр, пошёл к Алексею похмелиться и мириться и увидел, что сидит около зимовья собака и воет, а рядом лежит Алексей, уже мёртвый и неподалёку валяется его карабин...
  -Пришлось Петру выходить в деревню, сообщать о смерти... Следователь, на
  вертолёте прилетел из района, допрашивал Петра, что да как...
  -Пётр говорит: - Да не убивал я! Зачем мне? Мы же с ним друзья - приятели
  были...
  -Так ничего следователь и не добился, улетел назад и тело Алексея забрал -
  говорит для экспертизы. А потом слух по деревне прошёл, что признали Алексея самоубийцей...
  -Конечно, всякое может быть, но я в это не верю - закончил рассказ Виталий.
  Все надолго замолчали, а потом стали расходиться спать...
  -Завтра на работу - пояснил Петя, хотя назавтра была суббота. Лесорубы старались побольше денег заработать или дни к отпуску приплюсовать. Стройка торопилась на восток, а лесорубы расчищали площадки для работ...
  Я долго не мог заснуть, и всё думал о судьбе этого Алексея...
  Мир тайги, за последние годы изменился, и изменились отношения людей в тайге. Раньше охотничий участок был семейной собственностью. Обезличить тайгу, не смогли самые тупые чиновники. Сейчас не то...
  ...Государство подмяло под себя личность гражданина страны, лишило инициативы, - обезличило его. Главные начальники леса сегодня сидят в Москве, но они просто чиновники. Они не знают леса и его законов, и не хотят знать. Они не охотники, не охотоведы и даже не лесоводы.
  И так везде. Во всех министерствах. Там, где управляют специалисты, там дела идут неплохо. Но специалистов наверху всё меньше, а управленцев всё больше.
  Мне вспомнился афоризм Лао-Цзы: "Там, где появляются понятия справедливости и несправедливости - появляется зло..."
  Перефразируя, можно сказать: "Там, где появляются чистые управленцы, воцаряется номенклатурный беспорядок и некомпетентность". Благодаря управленцам, сидящим в министерстве, охота превратилась в дорогостоящий спорт, и количество охотников резко уменьшилось...
  Но ведь охота, всегда была средством освоения, познания мира, его узнаванием и уроком жизни. А сейчас, множеством запретов, и потому, охотничество превратилось из трудного, но удовольствия, в казённую обязанность.
  Раньше в лесу жили по принципу: "Закон тайга - хозяин медведь" Ты боялся делать плохое, потому, что от опытного взгляда лесовика ничего нельзя скрыть, и никто не скроется... А сейчас?
  Я как - то встретил на своём участке охотника с собакой. Его собака нашла меня на склоне горы, а хозяин шёл низом распадка. Я увидел мужика и крикнул ему, а потом спустился вниз, и мы вскипятили чай, попили - поели, поговорили...
  На участке, я бывал редко и потому не рассердился, когда встретил тут постороннего. Но мужичок испугался и чувствовал себя виноватым...
  После этого, мужик никогда не появлялся больше в районе Белых озёр...
  Собака у него была замечательная. Крупная, почти как волк, чёрной с белыми пятнами масти, спокойная и умная. Звали её Бой. Этот Бой, на пару с другой крупной лайкой, местного лесничего - Грумом, сгоняли с гор крупного изюбря и останавливали на льду реки, вцепляясь с двух сторон в морду уставшего быка - рогача. Хозяину оставалось только подойти поближе и дострелить зверя....
  Я, думая обо всём этом, заснул очень поздно и когда проснулся, то солнце стояло высоко в ясном небе, и Пети в домике не было.
  Все уехали на работу.
  Я услышал за дверьми собачье рычание и вышел наружу. Солнечные лучи нагрели заснеженную землю, появились лужи - проталины и запахло отогревшейся сосновой смолой. Волчок, прижавшись к стене дома испуганно вздыбил шерсть, а рядом, наступая на него, стояла рыже - белая, крупная и сильная собака, скаля острые зубы и готовясь перейти от угроз к действиям. Я прикрикнул на шустрого незнакомца, и он отошел в сторону, кося на меня злым глазом. "Какой красавец - подумал я. - Чей это интересно?"
  Зайдя в столовую, я попил чаю, поел и расспросил дежурного по лагерю об этой собаке.
  -Это Вася - тракторист, купил щенка в питомнике восточносибирских лаек, в
  Улан - Удэ и привёз сюда - рассказывал дежурный, сидя напротив меня и попивая чай. - Красивый пёс, но бестолковый. Вася собирается его на унты пустить. Глуп, как пуп...
  -И это не первый случай - продолжил он. - Я знаю многих охотников
  которые растили щенков из питомника. Они вырастают красивые, как на картинке, но к охоте совсем не приспособленные...
  -Вася, в начале зимы, случайно встретил медведя - шатуна. Так этот кобель так испугался, что умчался в лес, оставив Васю с медведем разбираться. Василий имел только дробь в стволах, поэтому стрелял в воздух и медведь ушёл...
  А могло быть и хуже...
  Дежурный вздохнул - Разве это собака, которая хозяина бросает?
  ... Доев завтрак, я попрощался с дежурным и сопровождаемый довольным Волчком, пошёл напрямик, через холмы, на трассу. Надо было возвращаться на базу. Отсюда, пешего ходу до сейсмостанции было всего часов восемь...
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
  
  20. 02. 2003 г. Лондон.
  
  
  
  
  
  
   Волчья стая
  
  
  
  ...Наступили январские морозы. Снег с утра, "сеял" мелкой крупкой на покрытую сугробами землю, и холодное, мутно-красное солнце пробивалось сквозь серую морозную пелену только к полудню, чтобы через несколько часов незаметно исчезнуть, погрузиться в серую мглу.
  Всё живое старалось сохранять частички живоносного тепла, как можно дольше не вставало из лёжек, выходя из укрытий, только для того чтобы напитаться и вновь залечь, где-нибудь в малозаметном убежище...
  Волчья стая может быть одно из немногих сообществ в тайге, в это время вынуждена была передвигаться в поисках пищи, скарауливая свои жертвы на кормёжках и переходах на лёжки...
  ...Волчица открыла глаза от непонятного звука. Только чуть позже она поняла, что её разбудило повизгивание во сне молодых, голодных и усталых волков. Оглядев окрестности своими серо - жёлтыми, немигающими глазами, она нехотя поднялась, вытягивая по очереди далеко назад, лапы и растягивая все мышцы, проверяя их готовность к работе. Потом, покрутившись около кустика, прожгла мочой в снегу жёлтую дырочку и сильно, задними же лапами, сгребла снег с поверхности, отбрасывая его далеко назад.
  Матёрый тоже приподнял голову огляделся и поднявшись проделал тот же "утренний" ритуал, заменяющий волкам зарядку и мытье, и чистку зубов. Молодые волки проснувшись с неохотой вставали, зевали во всю пасть, осматривались...
  ... Волчья стая пришла в новые для них места, потому что эти леса уже около года пустовали, после гибели последних членов волчьей стаи издавна селившихся здесь. Последними её членами были Черныш и Палевая...
  Волчица вела стаю в Соколий Мох, с опаской.
  Каждый волк со дня своего рождения знал не только из личного опыта, но из опыта биовида, что захват чужих территорий всегда связан с братоубийственной войной...
  Волчица остановилась на краю большого болота, и вслед за ней остановились семь её спутников. Волчица долго принюхивалась, вглядываясь в серый окаём невидимого морозного горизонта, неразличимого в морозной дымке, укутывавшей холодные заснеженные пространства.
  Наконец, решившись, медленно тронулась, перешла на походную рысь и вслед поспешили и Матёрый, и молодые волки, которые делали всё, исходя из закона подражания, державший волчий род в постоянном движении, но движении по определённым правилам.
  Всегда время начала похода и маршрут движения определял самый знающий, а ответственность за ошибочные решения, всегда делили все члены стаи. Чаще всего, жертвами таких невольных ошибок "старших", становились именно они, молодые волки.
  Может быть поэтому, молодых в стае всегда было много больше, чем тех, кто принимал решения - именно они были главными исполнителями и носителями волчьих законов...
  ... Перейдя болото без приключений по утрамбованному зимним ветром снежному наддуву, волки вошли в молодой сосняк, тоже занесённый жёстким вымороженным снегом, где стая решила залечь на днёвку.
  Войдя в середину густого сосняка волчица остановилась и покрутившись на одном месте, легла со вздохом облегчения и рядом стали устраиваться другие волки.
  Матёрый, отличавшийся размерами и большой серой гривой свисающей с плеч, лёг на небольшое возвышение, и пока молодые устраивались, подняв голову, наблюдал за окрестностями. Задремал он последним, и поэтому слышал далёкое стрекотанье сорок, где - то за пределами видимости, за сосняком, у подножия пологого холма, поднимавшегося над болотиной...
  
  ...Мать Сама, взрослая лосиха, после ухода быка - повелителя, чувствуя в себе нарастающую тяжесть новой жизни, держалась теперь на берегу Сокольего Моха, в пологих распадках, поднимающихся к водоразделу и заросших ельниками и молодым осинником...
  Днём она отдыхала, делая свои лёжки в середине выгоревшего прошлой весной, просматриваемого и прослушиваемого насквозь, белоствольного березняка, на фоне которого, даже пробежавшая белка видна была метров за сто от лёжки. Ночами, лосиха ходила кормиться в осинники, с одной стороны ограниченные тёмными, почти непроходимыми густыми ельниками, а с другой - большой наледью, нараставшей каждую зиму в устье неширокой таёжной речки Амнунды.
  Наледь занимала к концу зимы несколько квадратных километров и заливала подвижными льдами, всю широкую плоскую долину.
  Наледь нарастала за каждый зимний день по несколько сантиметров вверх и вширь. После первых же сильных морозов прохватывающих речку до самого дна, вода выдавленная на поверхность, через какое-то время застывала новыми и новыми слоями, и постепенно, ледовое поле увеличивалось многократно...
  В этот день лосиха поднялась из лёжки пораньше предчувствуя непогоду и пошла в осинники напрямую, по изученной уже дороге.
  Пройдя мелкий распадок, заросший невысокими кустами голубики засыпанными белым снегом, лосиха поднялась по склону с южной солнечной стороны и войдя в осинник стала жевать ветки и вершинки деревьев, ломая их своим тяжёлым телом.
  Она находила на деревце, промёрзшее до сердцевины и гнула его к земле. В определённый момент мёрзлая, утратившая гибкость древесина с хрустом раскалывалась - расщеплялась, деревце сламывалось и лосиха, уже спокойно, не поднимал голову высоко вверх, объедала молодые веточки и побеги, размеренно перемалывая сильными челюстями и крупными плоскими зубами, кору и льдистую древесину в сочную аппетитную и питательную массу...
  Проведя в осинниках несколько часов, лосиха к рассвету с раздувшимся от съеденного брюхом, не торопясь, перешла в березняк и легла там за толстой, упавшей от ветровала берёзой...
  Ночь заканчивалась и на востоке появилась едва заметная сине - серая чёрточка рассвета...
  Ледяной ветер тянул с севера и переметал белую поверхность наста, длинными косицами снежной крупки, с шуршанием пробегавшей по промороженной низине.
  Вокруг, расстилалась лесистая, промёрзшая и продуваемая зимняя пустыня, с пятнами темнохвойных сосняков и просматриваемыми далеко вперёд, осинниками...
  ...Волки поднялись из лёжек в начале ночи, голодные и злые.
  Молодые принялись грызться между собой за место в пешем строю стаи и только, когда Матёрый кинулся на одного из них и ударив грудью, куснул за зад, грызня прекратилась и все заняли свои места. Он, на сей раз, встал впереди и повёл стаю, а замыкающей шла волчица...
  Так они делали всегда, когда спешили на охоту. Матёрый был самым крупным и сильным волком в стае и от его проворства, слуха и чутья, во многом зависела удача...
  Стая шла по привычному уже маршруту, который повторялся один раз в пять - шесть дней.
  Минуя большие болота и заброшенные, полузаросшие ольхой поля, волки шли опушками, по краю болотистых речных долин. И делали это привычно упорно, как нечто знакомое, не требующее ни риска, ни обдумывания и выбора. Природа сделала их рационалистами. Никакой фантазии - только опробованная и затверженная веками привычка...
  Все копытные ложатся на днёвку, где-нибудь на границе леса и поля. Отсюда уходят кормиться. Сюда приходят на днёвку...
  Тут и надо было их искать...
  Всю ночь, серые разбойники легкой неизменяемой рысью, прочёсывали окрестности Сокольего Моха.
  Под утро уже, Матёрый, вдруг в предрассветной мгле заметил крупные следы, и тут же учуял запах лося, прошедшего здесь совсем недавно...
  На какое-то время стая остановилась и Матёрый, на махах сделав проверочный круг, галопом помчался по следу, хватая знакомый запах широко раздутыми ноздрями.
  Волки рассыпавшись цепью, неслышно скакали чуть позади, иногда меняясь местами следуя вдоль строчки следов -лосиха шла на лёжку зигзагами, не спеша...
  Она только - только первый раз задремала, удобно устроившись в неглубокой ямке засыпанной мягким снегом, когда недалеко, берёзовая кора на стволе лопнула от мороза и раздался громкий хлопок - похожий на выстрел.
  Лосиха подняла голову осмотрелась и вдруг, вдалеке, в редеющей рассветной мгле, заметила мелькающие серые тени...
  Мгновенно вскочив на ноги, она прыгнула с места и застучав копытами по мёрзлой земле, пробивая глубокий снег, понеслась вперёд и в сторону наледи. Ей казалось, что на твёрдой, бесснежной поверхности, она может выиграть эту гонку.
  Но волки только этого и ждали!
  Словно слаженная, тренированная команда, они на скаку развернулись, отрезая для лосихи путь к темнеющему на горизонте ельнику.
  Волки были голодны и потому легки, злы и проворны. И расстояние между лосихой и стаей с каждой минутой сокращалось.
  Выскочив на край широкой наледи, парящей где - то посередине, незамерзшей ещё водой, лосиха оглянулась и увидела, что волки уже близко.
  Всхрапнув, тяжёлый, чёрно - мохнатый высоконогий зверь, повернул и помчался на галопе пятиметровыми прыжками по заснеженному закрайку ледяного поля, в сторону густого леса, на пологом склоне приречного холма.
  Вожак с его длинными сильными лапами бежал чуть быстрее, опережая остальных волков. Он вырвался вперёд и неумолимо настигал лосиху, часто - часто отталкиваясь на прыжках и выпуская воздух из лёгких с каждым напряжением всех мышц, со звуком напоминающим не - то короткое взлаивание, не - то короткий рык...
  Наконец Матёрый настиг лосиху и в молниеносном броске, вцепился зубами за заднюю ногу и, упираясь всеми четырьмя лапами, стал притормаживать её бег. Лосиха, сделав неимоверное усилие, сбросила Матёрого на лёд, и чуть повернув в сторону леса, пятная белый снег кровью из разодранной ноги, уже медленнее продолжила бег.
  Однако тут же, на неё налетела волчица и высоко выпрыгнув, вцепилась в морду, вцепившись за нижнюю челюсть. Мотнув головой, сильная лосиха сбросила и её, но скорость бега уже была утеряна и Матёрый, выпрыгнув во второй раз, вонзил зубы в незащищённый бок, а подоспевшие молодые навалились скопом, запрыгивали даже на спину лосихи, царапаясь когтями лап стараясь удержаться наверху и клацая мощными челюстями, хватали за загривок.
  Лосиха, под их тяжестью, теряя равновесие, ещё какое-то время отбивалась, то, поскальзываясь и падая, то, вновь поднимаясь на ноги...
  Через несколько минут смертельной схватки, лосиха с выпученными от страха и ярости налитыми кровью глазами, взвилась на дыбы и вдруг, словно подкошенная рухнула на лёд. Матёрый перекусил ей сухожилия на задней ноге...
  И словно пружина, лопнула внутри лосихи и она прекратила борьбу.
  Волки, налетели на упавшую жертву всей стаей и с хриплым рычанием принялись её добивать.
  Матёрый, в этой свалке, подобрался к горлу лосихи и мощной хваткой располосовал шею, прокусив толстую кожу снизу. Кровь хлынула горячим потоком на покрытый слоем изморози заснеженный лёд и лосиха сдалась.
  Глаза её помутнели, силы постепенно оставили большое тело и волчица, напрягшись, клацнула челюстями и привычно вспорола брюхо, из которого на лёд вывалились, горячие ещё, внутренности.
  Лосиха слабо задёргалась, голова её с застывшими глазами упала на снег и она умерла, прожив отведённый природой срок...
  Волки отъедались за несколько голодных дней. Они рвали, кромсали тело острыми зубами, лакали тёплую ещё кровь, и Матёрый выдрав из брюха лосихи, нарождающийся, но так и не появившейся на свет комочек жизни, сьел зародыш лосёнка, у которого уже можно было различить маленькую головку и длинные нескладные ножки. ...
  Отяжелевший, с отвисшим от съеденного мяса брюхом, измазанный кровью, которую он то и дело слизывал с шерсти, Матёрый рыкнул победительно и волчья стая, последовала за ним на днёвку, в прибрежные заросли ивняка...
  
  ...В морозы, Сам "стоял" в небольшом осиннике, окружённом чистым сосновым бором, который был пуст всю зиму и только иногда, глухари, у которых в бору было токовище, залетали сюда в солнечные дни, и кормились сидя на величественных, могучих соснах, вершины которых видны были далеко вокруг.
  Две недели, когда температура на рассвете подкатывала к минус сорока, он и кормился тут, и ложился среди объеденных обломанных вершинок, на холодный и промороженный до твердости песчаного пляжа, снег...
  Сам истоптал всё в осиннике, но волки, раза два, проходя буквально в километре от места его "стойбища", по сосняку, не встречали следов и потому его не потревожили ...
  Наконец морозы закончились, и Сам перешёл в широкую болотистую долину реки Олхи, и выходил кормиться по вечерам в широкую речную пойму, заросшую ивняком и кустами черёмухи...
  Волки каждый раз проходя по кругу обследовали долину этой реки и неожиданно натолкнувшись на следы Сама, несколько оживились...
  Пока волки топтались на месте, волчица галопом сделала проверочный круг, определила направление хода лося и вся стая, на рысях, тронулась за нею...
  
  Сам привыкший к одиночеству придерживался одного и того же режима. Уходя с кормёжки под утро, он, пройдя по твёрдому, заледеневшему болоту, перед заходом на лёжку, на островок, возвышающийся над плоской болотиной, делал полупетлю и ложился на бугре, с хорошим обзором местности.
  По берегу болота, стояли темно-зеленые сосняки, а дальше и чуть выше, располагались старые колхозные покосы, с двумя сеновалами, посередине пологого чистого склона.
  Ещё дальше, за нечастым смешанным лесом, выросшим на месте бывших вырубок, совсем недавно, люди из большого, дымно - серого города, начали строить, раскорчевав лес, маленькие домики, в которых жили только с весны до осени.
  Там, на небольших участках земли, прирезанных к домикам, выращивали овощи, ягодные кусты и даже цветы.
  Заезжали люди сюда на ежедневном автобусе, который следовал по грунтовой дороге до конечной остановки и высадив пассажиров, разворачивался, забирал отъезжающих и гнал на железнодорожную станцию, километрах в двадцати от садоводства.
  Зимой, домики и огородики засыпало, заносило снегом, а из ближнего леса, в огороды, часто наведывались белые крупные зайцы - русаки, погрызть капустные кочерыжки и заночевать в безопасности, под поленницей сухих дров, на краю занесённого снегом участка...
  Дикие звери естественно опасались человеческого поселения, а волки обходили его далеко стороной...
  Солнце после обеда спряталось за тучи и подул сильный ветер, раскачивая одиночные сосны, поднимая снежную позёмку на открытых местах.
  Снег, казалось живыми струйками перетекал с места на место, заравнивая ямки и ложбинки и делая высокие сглаженные сверху наддувы, немного напоминающие застывшие волны...
  
  Пожилой человек жил в садоводстве уже второю неделю. В городе было полутёмно и грязно и потому, пенсионер, воспользовавшись свободной от домашних работ неделей, переехал на дачу, в домик, который сам же выстроил незадолго до этого, два года по бревнышку собирая сруб, устанавливая крышу, обживая шестисотковый огородишко.
  Он был уже давно на пенсии и овдовев, стал тяготиться городской суетой и тяжёлым одиночеством, среди множества людей, которые не только не знают друг друга, но и знать не хотят...
  Обычный для города уровень человеческих отношений...
  От этого одиночества в толпе и появляется ощущение безнадежности, грусти и горечи.
  Поэтому, переехав в пустынное безлюдное садоводство, он, втянувшись в размеренно спокойную жизнь, привыкнув к тишине, начинал делать что -то по хозяйству, не сообразуясь со временем, а часто и не обращая на него внимания. Часов человек не имел и потому жил по солнцу - вставал после сна, когда высыпался и ложился, когда глаза начинали слипаться от повышенного потребления кислорода, в чистом воздухе наступивших сумерек...
  В тот день, после полудня, он потеплее оделся и взяв с собой лёгкий топорик, вышел за окраину садоводства, чтобы нарубить длинных осиновых слег, для ограждения своего участка...
  Войдя в осинник, проваливаясь в снег по колено, оглядевшись, выбрал несколько ровных стройных осинок, и размеренно тюкая топором, стал рубить их, предварительно аккуратно обтоптав снег вокруг стволов, почти до земли... От работы человек незаметно разогрелся и даже расстегнул ватник на верхние пуговицы...
  Время клонилось к вечеру и из дальнего западного угла неба, двигались, становясь, всё плотнее и плотнее, тёмные тучи.
  За широкой просекой, справа от осинника, начинались невысокие сосняки с прогалинами небольших верховых болотин, откуда и дул противный холодный ветер, по разбойничьи посвистывая в тонких ветках зарослей...
  Вдруг, в дальнем углу соснового лесочка, возникло какое - то движение и мелькая среди деревьев, появился чёрный силуэт лося, галопом скачущего в сторону человека, который не поверил своим глазам и даже встряхнул головой - "Не мерещится ли?".
  
  ...Сам, как обычно, после кормёжки на рассвете пришёл на островок среди болота, прилёг на снег и задремал. Облежавшись к полудню, он заснул надолго и проснулся внезапно, словно его кто подтолкнул.
  Открыв глаза Сам увидел вдалеке, на краю снежной поляны, бегущих цепочкой волков...
  Вскочив, Сам бросился бежать сквозь колючие заросли боярышника и спустившись на болотину, свернул влево и проскакав по сосняку, начал по диагонали пересекать покосы...
  ...Волки уже дважды пересекали утренний лосиный след, и сбившись поплотнее, сократив расстояние между идущими, прибавили рыси.
  Вожак выдвинулся вперёд и на ходу, подняв голову, всматривался в заснеженный лес.
  Издалека заметив в болоте невысокий островок, передний волк чуть свернул в его сторону. Уже приближаясь к месту лосиной лёжки, волки почуяли свежий запах зверя и перешли на галоп.
  Огибая островок, Вожак прихватил парной ещё запах и вскоре наткнулся на следы, скачущего в панике, лося. Сделав размашистый проверочный полукруг, Вожак определился с направлением и поскакал в сторону сосняка. Стая устремилась за ним...
  Лось на галопа разогрелся, из ноздрей его вырывались струйки беловатого горячего дыхания, и он ровно и мерно прыгал, отмеряя прыжок за прыжком расстояния по три или четыре метра.
  В прыжке, задние его копыта выходили чуть за линию сдвоенных передних и в глубоком снегу отпечатывалась треугольная ямка. И эти ямки отмечали ровно загибающуюся чуть влево, линию его бега....
  Стая, растянувшись, галопом неслась вдоль лосиного, "горячего" ещё следа и впереди, как обычно на охоте был Матёрый.
  Казалось он не спешил, но расстояние между волками и Самом постепенно сокращалось.
  Выскочив на край широкой покосной поляны, волки заметили на противоположной стороне леса, мелькающий вдалеке силуэт лося и прибавили ходу.
  Сам тоже увидел гнавшихся за ним волков и потому, чуть повернув, по ложбинке, полной рыхлого глубокого снега, поскакал напрямик, вперёд, надеясь только на свои длинные сильные ноги...
  Волки через какое - то время, поднявшись в ложбинку, попали в этот глубокий снег, сбавили скорость прыжков и стали уставать.
  Матёрый, высунув красный длинный язык сквозь белые, оскаливающиеся при каждом прыжке зубы, ощущая возрастающую усталость, свернул чуть в гору и выскочил на гребень, с которого сильные ветра сдули снег в ложбинку.
  Бежать стало намного легче и к тому же, в прогалы леса, метрах в трёхстах впереди, чуть справа и внизу, то и дело мелькал силуэт лося.
  Расстояние между жертвой и хищниками неумолимо, хотя и медленно сокращалось.
  И тут, раздувающиеся ноздри Сама уловили в морозном воздухе запах печного дыма и он услышал, где - то далеко впереди, тюканье топора по дереву. Сам, не раздумывая, свернул в ту сторону и из последних сил наддал...
  Он уже дышал тяжело...
  Холодный белый иней от застывающего на морозе дыхания, покрыл его горбоносую морду и часть шеи.Широкая грудь вздымалась и опадала на бегу, и лось начал храпеть, с усилием втягивая воздух в лёгкие. Каждый новый прыжок давался ему с трудом...
  Уставший Вожак, а следом за ним и остальные волки, бежали молча. Но дыхание от усталости тоже сделалось хриплым и неровным.
  Однако расстояние между ними и лосем сократилось почти до ста шагов.
  Их чуткий нос хватал такой манящий, сладковато тёплый запах разогретой бегом плоти, и молодые волки на бегу начинали яростно взвизгивать...
  Не добегая до застывшего в неподвижности человека ста метров, лось перешел с галопа на мерную рысь и по чистому месту приблизился к осиннику, посреди которого, чернела человеческая фигура.
  Подойдя к человеку шагов на двадцать, лось остановился и дрожа всем телом от страха и возбуждения, тяжело поводя крутыми боками при дыхании, всё время оглядывался.
  Глянув в ту сторону, человек неожиданно увидел волчью стаю во главе с крупным волком, Вожаком, вынырнувших из леса и при виде человека, внезапно остановившихся...
  Волки, переминаясь с ноги на ногу, стояли на месте и словно ждали, что дальше будет делать человек...
  А человек тоже испугался. У него в домике, на стенке, висела заряженная картечью двустволка, но до домика было метров сто пятьдесят, а волки были всего шагах в восьмидесяти.
  Человек вдруг схватил срубленную осинку и замахав ею вдруг во весь голос закричал неожиданно для самого себя: "А вот я вас разбойников сейчас!"
  Осиновый стволик в его руках напоминал увесистую дубинку.
  Лось, прядая ушами от страха, нетерпеливо перебирая ногами, остался на месте, а волки услышав долетевший до них сердитый человеческий голос и увидев вертящуюся по кругу дубинку, прянули назад и один за другим исчезли в сосняке.
  Лось, блестя крупными навыкате глазами и чуть похрапывая, сделал насколько шагов в сторону виднеющегося за леском человеческого жилья, но к человеку не приблизился и обойдя его по короткой дуге, пошёл шагом, тяжело дыша и оглядываясь на дальний лес.
  Человек подождал, пока лось прошел через перелесок, разделяющий просеку и домики и тоже стал возвращаться, оглядываясь и удивляясь, такому неожиданно страшному и драматичному проявлению дикой природы в такой непосредственной близости от человеческого жилья.
  
  "Обычно человек, не только этого не видит, но и не хочет видеть,- рассуждал он про себя - чтобы самому спокойно спать и жить рядом с природой, чтобы не бояться свободы дикой природы, которая чревата выбором, ошибками, и конечно ответственностью. А за ошибки в природе всегда приходится платить смертью..."
  Сам, выйдя на границу человеческого поселения, не переступая её, но достаточно близко к ней держась, прошёл до дальнего угла пустынного посёлка, остановился, оглянулся на дальний лес, понюхал воздух и так же не торопясь ушёл в молодой ельник, из которого, кое где торчали вершины высоких берёз...
  Перейдя полузаросшую лесовозную дорогу он, Сам, почувствовал себя в безопасности и пройдя ещё какое-то расстояние по болотистым зарослям, лёг отдыхать.
  Он долго ещё, уже лёжа, осматривался и нюхал воздух, а потом, устало положив голову на снег, плотно свернувшись в полукруг, смежил веки...
  Здесь, неподалеку от человеческого жилья он был почти в безопасности...
  
  ...Ветреные сумерки спустились на заснеженную, промороженную землю.
  После неудачной погони, волки, пройдя еще какое-то время вперёд, остановились на границе леса и покосов, и легли.
  Но вожак - Матёрый голодный и потому раздражительно злой, долго устраивался, как обычно на возвышении, затем лёг и полежав какое - то время поднялся, выйдя на край поляны, поднял голову и глядя на появившуюся, мелькающую в тучах полную луну, вдруг завыл басисто и зло, изливая звуками, своё разочарование и тоску, порождённую морозной, многоснежно - длинной, полуголодной зимой...
  Волчица, внезапно потревоженная, при первых звуках голоса матёрого вскочила и через мгновение подхватила "песню" на самой пессимистичной ноте, но голосом более высоким и гнусавым.
  Молодые волки, возбудившись, окружили старших и "запели", словно предупреждая и запугивая одновременно всё и всех вокруг. "Мы здесь - говорили их объединенные общим настроением голода и безысходности, голоса. - Бойтесь нас и трепещите. Мы не оставим в живых никого, кто не сможет убежать, скрыться, спастись от нас!".
  Их свирепыми, безжалостными голосами природа предупреждала всё живое вокруг - волки здесь и бойтесь замешкаться или подумать, что вы сильны и в безопасности. От острых волчьих клыков и сильных челюстей может спасти только скорость ног, сила лёгких, и острое зрение, слух, обоняние, которые все должны держать в полной готовности и тренированности...
  ...Волки долго ещё изливали свою жалобу небу, но постепенно успокоились и когда лёг Матёрый, обтоптавшись и, прикрыв пушистым хвостом мочку влажного носа, улеглись и остальные волки...
  Задолго до рассвета, голодная стая поднялась из лёжки и ведомая волчицей вновь устремилась в поход - поиск.
  Пройдя по высокому правому берегу реки Олхи, стая словно ожившая цепочка, плавно изгибаясь, повернула вправо на речной извилине, а потом, поднявшись на крутой перешеек, перевалила в другой приток, и пошла по поднимающемуся полого гребню, обследуя вершины, приходящих слева распадков. Распадки были завалены глубоким снегом, который совсем не трогал ветер, не могущий пробиться сквозь чащу стволов и кустарников.
  Подойдя к небольшой, почти круглой маряне, поднимавшейся от ручья к самому гребню по всей высоте склона, стая, в редеющей темноте разделилась и цепочка распалась.
  Молодые волки во главе в Матёрым, свернули вниз, и по границе леса, не выходя на маряну, сошли в неширокую, покрытую наледью долинку ручья. Волчица пошла по гребню, тоже по границе между лесом и луговиной...
  Вскоре, сверху, в полутьме сумерек, она увидела силуэт крупного оленя с раскидистыми рогами, щиплющему засохшую травку, торчащую из мёрзлого склона. Ветер, на этом месте, уносил снег с поверхности в окраинные чащи и потому Рогач, старый олень - изюбр, кормился тут почти каждую ночь...
  И совсем уже собрался уходить в непролазные заросли противоположного склона, где его не могли найти, а тем более догнать волки, чей вой он слышал сегодня издалека, в начале ночи...
  Он проживал в этих местах с осени, и казалось, что ему здесь ничто не угрожает. После случая с человеческой петлей, он стал осторожнее, держался днём в непролазных чащах, а ночами выходил кормиться на окрестные открытые маряны...
  ...Сегодня, для него, всё было как всегда - кругом тихо и спокойно...
  Внезапно, олень, заслышав шорох на гребне склона, поднял голову и увидел серое пятно, мелькающее в кустах. Олень замер, убедился, что это волк и проследив, как серая одиночная тень направляется в его сторону, полный сил и уверенности в себе, начал с ровной рыси по диагонали и вниз, пересекая маряну, направляясь к ручью, за которым на крутом каменистом склоне заваленном валежником и снегом, никакие волки не могли его догнать, или даже просто приблизиться.
  Он так был уверен в себе, что вместо того, чтобы галопом рвануть в сторону ближайшего многоснежного леса и там искать спасения, мерной рысью стал спускаться в долинку....
  Волчица, однако, не скрывалась и не кралась к Рогачу. Она перешел в небыстрый галоп, держась, всё время немного выше того места, по которому скакал, набравший скорость, олень...
  Услышав стук копыт Рогача по мёрзлой земле на маряне, Матёрый, уже снизу, из долинки, определив местоположение и направление бега изюбра, помчался низом на перехват, стараясь встретить Рогача ещё на берегу залитой бесснежным гладким крепким льдом, наледи. И это ему удалось...
  Стая чуть приотстала, но поспешала изо всех сил...
  Рогач понял грозящий ему, коварный волчий замысел слишком поздно... Выскочив на лёд, оторвавшись от волчицы почти на сто метров, он вдруг увидел, что слева, вдоль наледи, уже в десяти шагах, скачет крупный гривастый волк и за его спиной мелькают ещё и ещё серые тени...
  Уже несколько раз сильные ноги уносили Рогача от волков, спасали ему жизнь в смертельной скачке преследовании...
  Но, в этот раз всё было иначе...
  Пытаясь уйти, от летящего на него Матёрого, он попробовал поменять направление, повернуть, чуть вперёд и вправо, но копыта скользнули по бесснежному льду, олень на мгновение потерял равновесие и его зад чуть занесло по инерции...
  Тут же, Гривастый сделал длинный прыжок и успел вцепиться мёртвой хваткой в заднюю ногу Рогача, чуть повыше копыта.
  Олень ударил другой ногой, Матёрого и тот с воем покатился на лёд, но этой секундной задержки, хватило двум молодым волкам, чтобы вцепиться клыками за ноги, а подоспевшая волчица, тоже в прыжке вонзила зубы в отяжелевшее после кормёжки брюхо оленя и прокусила его толстую кожу, разорвала брюшину в том месте, где слой и плотность густого зимнего меха была нетолстой.
  Рогачь, ещё успел боднуть одного зазевавшегося, неловкого молодого волка и тот, отлетел в сторону проткнутый чуть ли не насквозь отполированными острыми отростками левого рога...
  Но тут, на Рогача, разогнавшись в два прыжка, кинулся полуоглушённый, озлившийся Матёрый.
  Он вцепился клыками в морду оленя и повис на ней всей своей шестидесятикилограммовой тяжестью. Волчица, перехватившись, острыми как бритва клыками, располосовала толстую кожу, в подбрюшье, и в образовавшуюся рваную рану хлынула кровь, и вывалились кишки.
  Остальные волки, почуяв кровь, набросились на оленя, и он последним усилием, поднялся на ноги, таща на себе сразу несколько волков и сделав несколько неуверенных шагов, хрипя и шатаясь, рухнул на окровавленный скользкий лёд.
  Матёрый всадив клыки в шею под нижней челюстью Рогача, перекусил воротную вену. При падении, олень сломал рог, и потому голова его упала одной стороной на холодный лёд, а вверх торчал метровой длинны второй рог с восемью отростками...
  Можно было бы сказать, что самого сильного оленя в округе погубила переоценка своих сил. Ведь он мог помчаться с самого начала, как вихрь, напрямую и тем самым избежать ловушки...
  Но таковы, жестокие и беспощадные законы дикой природы!
  Извечное соперничество хищников и их жертв, всегда заканчивается гибелью жертвы, хотя на этой охоте нередко гибнут и те, кому природа предназначила роль убийцы. Так было и с молодым волком. Он не поостерёгся и погиб от удара рогом. От удара, который нанесла жертва защищаясь...
  В стае теперь осталось шесть волков - два самца и четыре самки. Они, оставшиеся в живых, даже не поглядели в сторону убитого волка и набросились со всей яростью двухсуточного голода на убитого Рогача...
  Почти до восхода солнца, волки драли и кромсали старого оленя, дырявили его шкуру, выдирая из мёртвого, но ещё тёплого тела куски мяса, вырывая и оттаскивая в сторону внутренности, лакая и слизывая выливающуюся на лёд, кровь...
  ... Лишь насытившись и отяжелев от съеденного мяса, волки отошли недалеко от своей жертвы и легли на днёвку, в прибрежном ельнике...
  Под утро вымороженный из воздуха, иней присыпал, прикрыл ледяную поверхность со следами кровавой ночной схватки, и издалека, на белом был виден торчащий вверх крупный олений рог и обрывки коричнево - шоколадного меха разбросанного вокруг полуобъеденного оленьего костяка...
  
  ...Приближалась пора волчьих свадеб...
  Волки становилась все злее, всё нетерпеливей.
  В одну из тёмных и вьюжных февральских ночей стая очень близко подошла в снежной круговерти к полузаброшенной деревне на берегу реки Олхи, где - то в её среднем течении.
  Остановившись за ветром, волки топтались на месте, чуя запах тепла и даже соблазнительный аромат овечьего зимнего хлева...
  Дома, на невысоком берегу, стояли тёмными привидениями, то возникая среди снежных смерчей, то пропадая за этими находящимися в "вечном" движении вихрями.
  Молодая, любопытная волчица, отделившись от стаи, поднялась, на береговой откос и осторожно, с остановками приблизилась к крайнему дому, стоящему чуть на отшибе и ближе всего к реке.
  За пределами ограды, на невысоком обрыве, стояла отдельно от остальных строений банька, к которой примыкала собачья конура, где спал, спасаясь от непогоды, чёрный, кудлатый пес Загря. Он дремал, как всегда свернувшись клубком в тесном собачьем домике, под вой и свист снежной вьюги, вспоминая свой вчерашний дневной поход в большую деревню Федосово, стоящую километрах в пяти, ниже по течению, на стрелке сливающихся Олхи и Олы...
  Деревня большая, дворов в сто, если не больше и с множеством собак в ней. Одна из цепных собак - Вьюга, "потекла" и сорвавшись с цепи, бегая по улицам деревни, взбудоражила всё собачье "мужское" население.
  Кобели со всех концов деревни, гурьбой следовали за легкомысленной Вьюгой, изредка вступая в короткие драки, когда самые крупные и сильные кобели принимались вдруг рвать кобелей поменьше.
  После такой трёпки, отчаянно воя и визжа от боли, "неудачники" хромая отбегали в сторону...
  Но вскоре, пережив позор поражения, продолжали следовать за свадьбой, в отдалении, сладострастно принюхиваясь к возбуждающему терпкому запаху распространяемому вокруг, вертлявой сучкой.
  Самые крупные кобели - их было всегда не менее двух, бежали за Вьюгой с разных сторон и старались не смотреть друг на друга, иногда нечаянно сблизившись, глухо ворчали, глядя в сторону и обнажали белые клыки.
  Они, "силачи" собачьей компании, откладывали выяснение отношений на потом, удовлетворяясь ролями самых обнадёженных претендентов на благосклонность кокетки Вьюги...
  Загря появился неожиданно.
  Он был почти в полтора раза крупнее самого большого из кобелей и без разговоров пристроился на ближнее, сзади, к Вьюге, место.
  Рыжий, старый кобель с полуразорванным в одной из подобных "свадеб" ухом, решившись, даже очень неожиданно для себя самого, рыкнув, кинулся в драку, но Загря перехватил его бросок и увернувшись вцепился в плечо, а потом вонзив клыки в бок и длинно располосовал кожу на сопернике.
  Яростный рык Рыжего в этой суматохе, смешавшись в общем рычании и лае, сменился пронзительным визгом боли и страха.
  Теперь Рыжий уже жалел, что так опрометчиво кинулся в драку, но было поздно.
  Загря оседлав его сверху драл, кусая за голову и плечи. На боку побеждённого кобеля появилась широкой полосой текшая из раны густая кровь, капающая с намокшей шерсти, большими каплями на заснеженную землю... На белом, красная кровь была особенно заметна...
  Через время Рыжий всё-таки вырвавшись из под Загри и с жалобными воплями бросился убегать и все остальные кобели большие и маленькие, "чуть отдали назад", а победитель Загря, приблизившись к игривой Вьюге, бесцеремонно обнюхал её зад, на что она ответила робкими увёртками и взлаиванием, на которые, Загря и внимания на обратил.
  Он овладел ею как ненасытный и свирепый победитель собачьего "рыцарского" турнира. И она не сопротивляясь, сдалась...
  Победитель сполна получил все, на что он рассчитывал. "Свадьба" закончилась и превратилась в бракосочетание.
  "Зрители" неохотно, но постепенно разбежались, оставив счастливых любовников, наедине друг с другом...
  Вот эти сладостные минуты триумфа и вспомнил Загря внезапно, лёжа у себя в конуре...
  ... Вдруг ему показалось, что порыв воздуха принёс в его домик незнакомый,
  тревожно - опасный запах.
  Загря, мигом очнувшись от грёз, выскочил из конуры и увидел в порывах белой метели неясный силуэт, мелькнувший в стороне реки.
  Загря опрометчиво бросился в ту сторону, в надежде выяснить происхождение тени.
  Он на прыжках спустился на заснеженный лёд реки и тут же сбоку, на него налетел Матёрый и ударив грудью свалил собаку и вцепился ей в глотку под челюстью.
  Молодая волчица, спровоцировавшая Загрю, подскочив, впилась ему в зад, в самое уязвимое кобелиное место и вырвала кусок плоти, одной хваткой, словно ножом отрезала.
  Ошеломлённый пёс взвизгнул от ужаса и боли, а подоспевшая старая волчица, с хрустом перекусила ему заднюю ногу...
  Матёрый перехватился, и вырвал из бока Загри кусок шерсти вместе с перекушенными рёбрами...
  Через минуту Загря был мертв, и волки растерзали его буквально на куски...
  
  ...А кругом, всё так же выла вьюга, кружились в неостановимом танце снежинки и сквозь беспорядочно летящий снег, на высоком речном берегу, проглядывали то и дело, тёмные молчаливые силуэты деревенских домов...
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://www.russian-albion.com Е-майл: [email protected]
  
  
   2006 год. Лондон. Владимир Кабаков
  
  
  
  
  
  
  
  
   Зимняя охота
  
  
  
  Зима к январю развернулась во всю ширь. Ударили морозы. Нападало много снега. В болотинках, в узких крутых распадках снегу легло до семидесяти сантиметров. Лес притих и насторожился...
  ... Молодой лось, лежащий в густом, серо - зеленоватом, молодом осиновом подросте, поднял голову осмотрелся и прислушался.
  Над заснеженной тайгой вставало обычное зимнее утро. Мороз ещё вчера, к вечеру, чуть сбавил и на ветках кустарников образовался белый иней, кристалликами льда осевший на подсохшей коре и остатках сухих листьев на ветках.
  Тёмный горизонт, на востоке прорезала сине - серая полоска зари и чувствуя, что ночь заканчивается, зверь не торопясь поднялся на длинные, нескладные ноги и огляделся с высоты своего немалого роста. Понюхав воздух подвижными губчато - чёрными ноздрями, он сделал первые несколько шагов и вновь прослушал округу - всё было спокойно и молодой зверь, привычными переходами, тронулся в сторону крутого, засыпанного снегом по брюхо, склона, за которым и было то, заветное, место.
  Вокруг, пахло оттепелью и потому, он решил перейти на соседний кормовой участок, рядом с небольшим курумником, подле которого было намного просторнее и виднее, чем в обычной тайге...
  Шёл зверь не спеша, часто останавливаясь и прислушиваясь. Совсем недавно в округе появились волки и однажды, лось уже убегал от них в долину соседней речки. Волки гнались за ним несколько километров и только в заснеженном сивере отстали и свернули в другую сторону, в сосняки, в которых снегу было поменьше.
  Тогда, лось жил в незнакомом лесу почти две недели, а потом возвратился в обычные места обитания, где он знал уже каждую большую кочку в болоте, каждое приметное дерево в лесу и ночью без труда находил нужное ему направление и место...
  Тайга кругом постепенно просыпалась от длинного ночного ожидания света. Снег укрывал всё белым пушистым "одеялом", и потому, даже рассветные сумерки позволяли, на белом фоне, видеть любое движение ясно и отчётливо.
  На наледи, где уже несколько недель лежали останки задавленного и съеденного волками оленя, мелькнула тёмная тень пушистого соболюшки, который наведывался сюда каждую ночь, подъедая остатки волчьего пиршества.
  ... Переходя наледь, в самом широком её месте лось, с оглушительным треском провалился под лёд, левой задней ногой, напрягшись скакнул вперёд, прошёл несколько шагов рысью и убедившись, что по краям, наледь значительно толще и без пустот, вновь перешёл на спокойный шаг...
  На крутой, заросший мелколесьем склон, зверь поднимался спокойными зигзагами, иногда останавливаясь и объедая ветки у молодых осинок. Он сламывал их, зажав между большими плоскими зубами а потом двинув головой отрывал и с помощью языка направлял корм в рот, ворочая нижней челюстью, как жерновом, перемалывал и проглотив, тянулся за новой.
  Чем выше он поднимался из долины, тем шире раскрывались ещё сумеречные горизонты - стали видны длинные, изломы гривы водораздельного хребта, чернеющие на белом неровной щетиной зарослей, обмороженного, застывшего в неподвижности леса, со снежными полянами, проглядывающими сквозь беспорядочную графику переплетения чёрных веток, ближних кустарников...
  Постепенно, на востоке открылась глубокая широкая долина реки вдоль которой, вдруг, из - за низкого здесь горизонта, брызнуло алыми лучами, восходящее солнце...
  Мороз, несмотря на оттепель, на рассвете был изрядным и черная жесткая шерсть на шее лося, покрылась белым, налётом инея, образовавшимся от тёплого дыхания, вырывающегося струйками из подвижных ноздрей.
  Перевалив гребень, войдя в смешанную, елово - сосново - берёзовую тайгу, молодой лось - бык, с небольшими, трёх отростковыми рожками, чуть спустился в небольшой распадок и северной стороной гривы, степенно дошагал до начинавшегося под вершинными скалками, курумника. Он переставлял длинные сероватые ноги, покрытые короткой, жёсткой шерстью, сгибая их в суставах, как ножки циркуля, а потом прямо вставлял в снег и потому следы оставались за ним, неровной цепочкой снежных вмятин, отделённой одна от другой почти метровыми расстояниями...
  Войдя в частый, светлый молодой осинник и постояв какое - то время, прослушивая округу, лось со вздохом лёг, не обтаптываясь и положив голову на белый мягкий свежевыпавший снег, закрыл глаза и задремал, слушая, как потрескивала кора на промёрзших берёзовых стволах, в холодной низине узкого распадка.
  Ярко - красное, на рассвете, солнце, поднимаясь выше над горизонтом, поменяло цвет диска на дымно - золотистый, и синеватый в тени распадков снег под его лучами заблестел, заискрился изумрудными огоньками, создавая невиданную картину драгоценного природного великолепия...
  Лось дремал особенно крепко и спокойно, однако заслышал шевеление внизу долинки, лёгкое поскрипывание холодного снега, поднял голову осмотрелся и увидел далеко под собой, на неширокой промёрзшей до дна, ручьевой наледи , коричневого оленя - самца, с серыми пяти отростковыми рогами, переходящего болотистую долинку поперёк. Лось, на всякий случай, понюхал воздух и не уловив ничего опасного для себя, вновь положил голову на снег и прикрыл крупные, темно - блестящие глаза веками с длинными заиндевелыми ресницами...
  Вид во все стороны, с его лёжки открывался хороший , а место в котором он лежал, было окружено с трёх сторон, засыпанным снегом курумником, по которому к зверю было трудно подойти неслышно и незаметно. С четвертой стороны, серой стеной стоял чащевитый осинник и ближние подходы к нему тоже хорошо просматривались...
  ... Большой город, как обычно зимой, просыпался медленно. Вначале в отдельных окнах больших тёмных домов загорелись редкие желтоватые электрические огни, потом по чёрным, кое - где обледенелым лентам асфальтированных дорог, побежали ворча и фыркая моторами, проснувшиеся автомобили...
  На засыпанных сверху белой утренней порошей, зашуршали, зашелестели шаги первых торопящихся на работы, прохожих...
  Постепенно на остановках начали скапливаться не выспавшиеся, подрагивающие от утреннего озноба люди и прошло несколько первых, промороженных за ночь троллейбусов, а потом появились и легковые авто, спешащие в сторону рабочих окраин. Из пригородов в свою очередь, служащие устремились в центр города...
  Когда над широкими белыми просторами замерзшего и покрытого снегом водохранилища, скользнули алые лучи восходящего где - то на востоке, солнца, город уже шумел и шевелился, обычной суетой рабочего дня...
  К полудню, к обеду, суета чуть увеличилась, чтобы вновь успокоится до вечернего разъезда по домам. Зимний день был холоден, сер и неуютен и казалось, не успев начаться, заканчивался, вновь погружаясь в тяжёлую, озябшую дремоту...
  ...Гена завёл свой микро - автобус, мельком глянул в зеркало бокового вида, включил заднюю передачу, чуть отъехал назад, разворачиваясь, потом вновь переключившись, нажал на газ и быстро выехал со двора и вскоре, свернув в промежуток между домами, попал на магистральную улицу.
  Его сын Максим, сидел справа , на переднем пассажирском сиденье и сквозь начинающие оттаивать окна автомобиля, посмотрел направо и кивнул головой. Гена боковым зрением увидел этот кивок, прибавил скорость, вливаясь в оживлённое, но осторожное движение автомашин, по заледенелой автостраде...
  Заехали за Федей, который ждал их уже с полудня, и начал волноваться. Всё его охотничье снаряжение было давно уложено в рюкзак и в полиэтиленовые мешки и он нервно смотрел очередной русский бесконечный детектив, с симпатичными и незлыми оперативниками, больше похожими на учителей младших классов, и красавицу, заместителя прокурора, которая ненавязчиво ими распоряжалась. Трупы и убийства происходили где - то за кадром и потому, оставалось любоваться хорошо окрашенными длинными и пышными волосами прокурорши и её большими карими глазами...
  Сам Федя был подполковником милиции в отставке, но со своим круглым, веснушчатым лицом, с рыжеватыми редкими волосами на голове, не вписывался в телевизионные героические каноны, и был похож на пожилого, но хорошо сохранившегося дворника...
  Тем не менее, он окончил два института и сделал приличную карьеру, дослужившись до начальника отдела. По работе ему пришлось увидеть не один десяток трупов и потому он, неосознанно благодарил создателей фильма за невольную деликатность...
  Наконец во дворе посигналил Генин микроавтобус и Федя заспешил одеваться и обуваться в лесную одёжку и обувку...
  С кряхтеньем влезая в машину, он спросил: - Вы чего - то сегодня долго? - но не получив ответа, поудобней устроился и стал смотреть в окно, ощущая внутри возникновение блаженного чувство освобождения на ближайшие дни от унылого и однообразного пенсионного быта...
  А то, что Гена иногда бывал груб - так он к этому привык, за долгие годы приятельства, ещё со времён совместных тренировок и соревнований - они оба в молодые годы были конькобежцами...
  Машина, между тем миновала пригороды, выехала на безлюдное шоссе и понеслась вперед, освещая на поворотах, молчаливо - таинственный, запорошённый снегом сосновый лес, подступающий к дороге слева, тогда как справа простиралась широкая заболоченная, заросшая кустарником и редким березняком, речная долина...
  На обочине, изредка из темноты возникали яркие холодные электрические огоньки небольших деревушек и дачных посёлков, разбросанных вдоль дороги, в бесконечной дремучей тайге начинающейся сразу за городом... Огоньки неожиданно возникали впереди и сбоку, а потом, пробежав перед окнами машины, так же неожиданно тонули позади, в темноте наступившего, долгого морозного вечера...
  Поднявшись на перевал, привычно тормознули, вышли из машины, хлопая в ранней ночной тишине, дверцами. При свете лампочки в кабине, разлили водочку по пластмассовым стаканчикам, чокнулись и под ироническое Генино: - Будем! - выпили крякая и после, вытерев губы ладонями, закусили бутербродами с колбасой.
  Черное небо над головами светилось холодной серебряной россыпью звёзд и звёздочек. Созвездие Большой Медведицы, выделялось яркостью и висело низко над горизонтом, показывая, что времени было ещё совсем немного...
  В деревню Черемшанку приехали часам к восьми. Осторожно переехав заснеженную речку по полуразваленному мосту, подъехали к деревянному домику с освещёнными окнами, стоявшему на длинной широкой улице протянувшейся вдоль речки. Услышав гул мотора и хлопанье дверок, из дома вышел хозяин, включил свет над крыльцом и после приветственных рукопожатий, пригласил приехавших внутрь.
  В домике был накрыт стол - хозяева, отец и сын, тоже, только сегодня приехавшие, в тепле натопленного большой печкой пространства, собирались ужинать. После следующих крепких рукопожатий, вошедшие, щурясь от яркого электрического света сняли куртки, тяжёлые башмаки и оставшись в носках, уселись за стол уставленный вкусными закусками, потирая руки и оглядывая после праздничное, продуктовое изобилие...
  Тут были и ярко - красные, круглые маринованные помидоры, солёные зеленовато - желтые пупырчатые огурчики с чесноком и стеблями укропа, солёное сало нарезанное тонкими ломтиками. копченная колбаса с белыми вкраплениями жира на темно - коричневом фоне, куриные ножки на большой ещё дымящейся жаром сковороде, ржаной круглый хлеб, толстыми ломтями лежащий в плетённой соломенной хлебнице.
  От большой, покрашенной белой известью печки, веяло теплом и уютом...
  Как обычно, в начале застолья, произошла небольшая заминка, прервав которую, хозяин - пилот аэрофлота на пенсии, поднял свою рюмку и провозгласил тост: - За прошедший новый Год, за здоровье и удачу!
  Все дружно чокнувшись, позванивая рюмками, выпили и принялись закусывать маринованными маслятами в прозрачном, тягучем желе и нарезанной мелкими жирными ломтиками солёной селёдочкой с луком , залитой прозрачно - желтоватым подсолнечным маслом...
  Незаметно возник общий разговор, и бывший пилот вдруг вспомнил, как однажды, в канун Нового Года, когда он был ещё вторым пилотом, их самолёт с пассажирами на борту, садился на занесённое глубоким снегом аэродроме на брюхо. Пассажиры были в приподнятом настроении, особенно те, кого дома ожидал праздничный стол. Никто из них конечно не знал, что у самолёта не выпускается левое шасси и конечно никто не заметил нервозности проводниц, которые особенно тщательно проверяли привязные ремни...
  Тогда всё обошлось благополучно, но командир корабля первым выскочил из кабины через аварийный люк, за что и был впоследствии разжалован и выгнан из авиации, правда вполне вежливо и без скандала...
  Следующую рюмку выпили в память об умершем три года назад, в тайге, на охоте, соседе и друге, Александре Владимировиче.
  Гена опрокинув рюмку в рот, одним глотком , не торопясь закусил и вздыхая, вспоминая смерть старого охотника, заговорил:
  - Александр Владимирович, земля ему будет пухом, умер счастливым человеком. Он конечно ждал смерти, потому что врачи его предупредили - любая нагрузка может его убить. Но он не хотел примириться с вынужденной неподвижностью и говорил посмеиваясь, что прогулки по лесу, инфарктникам даже очень полезны...
  Гена отщипнул корочку от куска хлеба пожевал её и после небольшой паузы продолжил.
  - Вот он и умер в хорошем настроении, осенью, в красивом месте, в радости, потому что в тот день мы добыли справного боевого изюбря - Александр Владимирович был охотник и потому радовался удаче ... А потом он умер, по существу за несколько секунд... Упал, потерял сознание и перестал дышать - больное сердце остановилось...
  Разлили молча по третьей. Не чокаясь выпили и стали есть праздничные разносолы...
  Встали из - за стола в десять часов вечера и несмотря на уговоры хозяина, переночевать в доме, решили ехать в тайгу, в зимовье и там уже располагаться на ночлег...
  Поблагодарив хозяина и сына за гостеприимство, охотники тепло попрощавшись с ними вышли к машине, постояли посмотрели на холодно - тёмное, звёздное небо, потом расселись по местам и тронулись вдоль молчаливой, с чёрными силуэтами домов с обеих сторон, улице, в сторону выезда из деревни.
  Опять переехали полу разломанный мост, прокатились мимо заснеженных покосов и въехав в тайгу, переваливаясь с боку на бок, покатили по разбитой лесовозами дороге, вдоль светлеющего в глубоком снегу, под ярким светом фар, заметённому старому следу вездехода - грузовика.
  Машина, урча мотором, медленно "брела" по занесённой колее и любая попытка вырулить на "не затоптанный" снег оканчивалась неудачей - борта промёрзшей колеи не давали микроавтобусу съехать на обочину и приходилось преодолевать упорное сопротивление подмёрзшей корки льдистого наста...
  Несколько раз микроавтобус буксуя и дрожа от напряжения останавливался и Гена резко переключаясь, отъезжал чуть назад, а потом разогнавшись, брал неожиданное препятствие "приступом". Он, выкручивая "баранку" то вправо, то влево, напряжённо вглядывался вперёд, высматривая более надёжные, для проезда, места...
  Наконец глубоко промёрзший, жёсткий след грузовика закончился и микроавтобус стал подобно буксиру, не быстро, но ровно, преодолевать снежную целину, и Гена расслабившись заговорил:
  - Я помню, как однажды, перед Новым Годом, мы ехали на "Уазике", на берлогу, в окрестностях ангарского водохранилища. Тогда был сильнейший мороз и мы, переезжая речку, вдруг провалились в глубокую промоину задними колёсами. Кое - как выбравшись на берег, мы обсуждали возможности вызволения машины. До берлоги было ещё несколько километров... Над промоиной поднимался морозный пар, и тайга стояла вокруг в угрожающем, холодном безмолвии...
  - Мы продрогли в течении нескольких минут, но успели подрубить лёд, под задними колёсами машины, и размотав лебёдку, которой, к нашему счастью была оборудована машина, зацепили её за ствол толстой упавшей на берегу берёзы и включив мотор, в натяг, по чуть - чуть, стронулись с места...
  - Все пытались помогать "Уазику", подталкивая его с боков и общими усилиями машина наконец выбралась на берег...
  - Ну а берлога как ?- спросил после долгой паузы Федя, который ещё ни разу не был на медвежьих охотах. Гена заулыбался и ответил - Ну, тогда, мы добыли справного медведишку, на котором было жиру, толщиной с ладонь. Я всю зиму жарил себе медвежьи отбивные. Вкус - исключительный, а если ещё рюмочкой водки сопроводить, для повышенного пищеварения, то... - Он не договорил фразу и тихонько рассмеялся...
  За окнами, в свете фар, проплывала ночная насторожённая, холодная тайга, заваленная сугробами промёрзшего снега...
  Вскоре выехали на болотину, на бывшие колхозные покосы, ограниченные по сторонам частыми зарослями тальника.
  - Тут совсем недалеко - прокомментировал Гена. Он хорошо знал эти места и потому расслабился - самоё плохое было уже позади...
  Радуясь удачному заезду к зимовью, он неожиданно продолжил свой рассказ:
  - Я в тот раз, впервые, несколько раз варил холодец из медвежьих лап. Вот это деликатес! Я из книжек знал, что самое вкусное в медведе - это медвежьи лапы, знал, что в Китае лапы продают чуть ли не на вес серебра. Но когда сам попробовал холодец, тогда понял, что это действительно редкая вкуснятина. Вкус совершенно изумительный - тонкий, нежный. питательный и видимо очень полезный, если не прямо лечебный. Ведь медведи часто питаются на лугах и полянах замечательными корешками и потому их мясо вообще целебное...
  Гена прервался, выезжая на широкую поляну, сделал большой круг, разворачиваясь, затормозил, остановился и включив внутренний свет в салоне автобусика произнёс: - Ну, вот и приехали!
  Захлопав дверцами, покряхтывая и разминая ноги после долгого сидения, вышли на воздух. Стояла глухая ночная пора и снег в свете фар был неестественно бел и непорочен, а чёрное небо светилось звёздами и в серединке, был виден Млечный Путь протянувшийся от края до края...
  Гена привычно скомандовал: - Предлагаю сегодня подняться в зимовье с минимумом вещей, а завтра с утра, прийти и забрать всё остальное...
  Никто не возразил и потому, собрав лёгкие рюкзаки, охотники. оставив позади себя одинокую, остывающую от перегрева, потрескивающую металлом машину, тронулись цепочкой, к зимовью.
  Пройдя немного по снежной луговине, поднялись на склон, примыкающий к речной долине и шагая след в след по сорока сантиметровому снегу, свернули по диагонали, в сторону темнеющего впереди распадка, заросшего редким молодым ельником...
  Зимовье встретило охотников сонным молчанием, и промёрзшими стенами. Пока Гена разводил огонь в печке, Максим и Федя, очистив от снега, осенью заготовленную поленницу дров, развели костёр снаружи. Яркое пламя, отбрасывая лёгкие тени на окружающие застывшие в снежной дрёме, деревья осветило, оживило белые пространства вокруг зимовейки.
  Взяв из зимовья большие закопчённые котелки, набив их снегом, подвесили над огнём, решив не варить кашу перед сном, а ограничится чаем с бутербродами.
  Из зимовья, через печную трубу, вскоре повалил серый дым, вперемежку с яркими искрами и раздались потрескивания и гул сильного пламени.
  Костёр тоже быстро разгорелся, конус огня, мелькая языками жёлто - алого пламени высоко поднялся над землёй и через десять минут, снег в котелках растаял и шипя, касаясь раскалённых краёв, закипела вода.
  В это время, в зимовье, Гена, пока напарники занимались костром, зажёг свечу, стоявшую в пустой консервной банке на подоконнике, соорудил на столе в зимовье подручные закуски: варёную лосятину, оставшуюся ещё от прежних охот, и прихваченное из домашнего холодильника, свиное солёное сало, белое, с розовыми мясными прослойками, репчатый лук нарезанный длинными дольками, пшеничный ароматный хлеб...
  В добавок, он выставил бутылочку водки и поставил каждому по пластмассовой пузатой кружке...
  Через полчаса Гена с сыном и Федя, уже сидели на нарах, вокруг стола и закусывали выпитую, обжигающе холодную водочку. Максим молчавший всю дорогу не удержался и проговорил. - Как здесь хорошо! И главное, что завтра в больницу, на службу не надо идти и можно хорошенько выспаться...
  Похрустывая дольками лука, прожёвывая вкусные закуски, все закивали головами...
  Спать улеглись где - то около двух часов ночи. К этому времени, в зимовье стало жарко и непонятно откуда появившаяся мышка, зашуршал полиэтиленовым пакетом, оставленным под столом...
  Гена с Максимом заснули почти мгновенно, а Федя долго ворочался искал удобную позу, то сбрасывал с себя куртку, то вновь ею укрывался. Он представил себе, как дома в это время, лёжа в двуспальной широкой кровати, рядом с супругой, при свете ночника, обычно дочитывал очередной детектив и потом удобно завернувшись в тонкое одеяло, медленно засыпал, вспоминая очередную серию увиденного накануне, детектива...
  А здесь было темно и тесно, тревожные отсветы из печного поддувала мелькали лёгкими тенями по земляному полу, и в углу, упорно скреблась невидимая мышка...
  Через время, Федя и сам не заметил, как заснул.
  Часа через три, он проснулся от холода пробиравшегося к телу через щели в лежащем сверху ватнике. Гена и Максим закутавшись с головой, спали чуть посапывая на вдохе.
  Поворочавшись, Федя встал, наложил дров, в тёплую ещё печку, снизу между поленьями впихнул несколько полосок бересты, чиркнул спичкой, зажёг огонь и стараясь не скрипеть дверью, вышел на улицу.
  Снаружи было темно, холодно и тихо. Тёмные силуэты деревьев вокруг маленькой избушки, стояли молча и совершенно неподвижно. Звёзды на небе, кажется утратили свою яркость, их сделалось значительно меньше и Большая Медведица, повернулась вокруг своей оси почти наполовину...
  Зайдя за угол и сделав дела, Федя подрагивая всем телом вернулся в зимовье, поплотнее закрыл дверь и улёгшись на нарах, услышал, как разгоревшись, огонь загудел в трубе. Поворочавшись, Федя заснул и в зимовье наступила тишина, прерываемая только мерным дыханием спящих людей...
  ...Лось кормился уже несколько часов. Глаза его привыкли к ночной темноте, и он изредка, останавливаясь в жевании, вслушивался и вглядывался в ночную тайгу вокруг. Было тихо и безветренно и потому, за десять шагов, в кустах шиповника было слышно, как попискивала маленькая мышка, глубоко под снегом, пробегающая по своим снеговым тоннельчикам.
  Почувствовав сытость, зверь ещё постоял, послушал, несколько раз втянул подвижными ноздрями холодный воздух и не торопясь, прошёл через чащу, высматривая удобное место с хорошим обзором, с курумником в тылу, потоптался, выбирая площадку поровнее и лёг, подломив под себя, вначале передние ноги, а потом опустил круп на снег, подогнув нескладные, угловатые задние. Лось какое - то время лежал подняв голову на длинной шее, осматриваясь, а потом задремал и положил голову на снег...
  Два крупных волка, встали из лёжек почти одновременно. Они лежали под толстой, пушистой елью, растущей на краю небольшой полянки, в широкой речной пади, неподалёку от журчащей подо льдом, речки.
  Волки, зевая потягивались, потом встряхнулись всем телом, разошлись на несколько метров. Тот что покрупней, задрав правую ногу помочился на кустик желтой прошлогодней травки, потом энергично разбросал снег задними лапами. Второй волк - это была взрослая волчица, с прокушенным в давних драках правым ухом, не стоявшим круто вверх, а чуть согнутым у самого основания и потому несимметричным, присела на задние ноги, чуть приподняв одну из них и прожгла узкое отверстие в снегу.
  Первый волк в это время высоко подняв голову, чуть подрагивая крыльями чёрного носа понюхал воздух и потом не торопясь обежал полукруг по поляне и пробравшись сквозь елово-ольховую чащу, вышел на наледь. Волчица последовала за ним...
  Вновь остановившись, они осмотрелись и направились вперёд, навстречу предутреннему ветерку, по дороге обходя частые куртинки молодых ёлок и стараясь выбирать чистые от кустарниковых зарослей, пространства.
  Вскоре речка сделала крутой поворот и волки сойдя с наледи в глубокий снег, начали, перестроившись на ходу, след в след, подниматься на пологий склон, через бывшие вырубки, заросшие молодым березняком, ольховником и редко встречающимися сосёнками.
  Они, по-прежнему шли навстречу ветерку, изредка останавливались прислушиваясь и поводя подрагивающими ноздрями, принюхивались. Поднявшись на гривку, волки чуть разойдясь, пошли лёгкой ровной рысью, вдоль гребня, перпендикулярно направлению ветра.
  ...Был тот предутренний час, когда в тайге становится особенно темно и тихо и когда копытные после продолжительной кормёжки ложатся на отдых...
  Волки шли автоматически переставляя ноги в одном и том же, среднем ритме и делали это почти бесшумно...
  Через некоторое время на востоке, прорезалась едва заметная синеватая полоска утренней зари и стали различимы большие массивы тайги на противоположном склоне широкой пади...
  Пройдя участок леса, с поваленными весной во время ветровала крупными осинами, волки соединившись, вновь пошли след в след и дойдя до пологого спуска, резко свернули и через несколько минут, спустившись с гривки, остановились на перекрёстке небольших распадков, поднимающихся от ручья на крутой склон заросший густым молодым сосняком...
  В это время их внимание привлёк необычный звук треснувшей ветки в осиннике растущем в низинке, между распадками. Волки насторожились и когда треск повторился, тронулись в том направлении, с места в галоп...
  Молодой олень уже заканчивал кормиться, чувствуя, как наполненный перемолотыми осиновыми ветками желудок начал оттягивать брюхо к низу. Он стоял в густом осиннике и потому двигая головой иногда задевал рогами за нижние сухие ветки, на не толстых стволах...
  Уже тронувшись по направлению на лёжку, он вдруг услышал шум упавшей снежной шапки, обвалившейся с изогнутого снегопадами, частого куста шиповника. Мгновенно замерев, в предутренней тишине он отчётливо услышал лёгкие звуки волчьих прыжков и рванувшись с места, поскакал не разбирая дороги чуть по диагонали, в сторону гребневой вершинки.
  Теперь волки преследовали его по слуху, стараясь завернуть зверя вниз, в долину...
  И через какое - то время это им удалось. Олень увидел непроходимую чащу ольшаника, впереди, в вершинке крутого распадка и свернул чуть влево, стараясь поскорее обежать это неожиданное препятствие.
  Волк - кобель, напрягая все силы ускорился и стал обегать чащевитый участок справа, а волчица, словно угадав его замысел, чуть сбавила ход и побежала параллельно следу оленя, оставлявшему на снегу, в прыжке, небольшие ямки от всех собранных во время приземления, четырёх копыт, чередующиеся через пять - шесть метров - такова была длинна прыжка испуганного зверя...
  Олень на ходу услышал, что волки начали отставать и тоже, чуть сбавил ход, а местами даже переходил с галопа на широкую рысь. Преследователям только этого и надо было...
  Волк, обежав ольшаник справа, тяжело дыша и высунув розовый язык, выскочил на чистое место, выше по склону и в какой - то момент увидел мелькающее в предрассветных сумерках, далеко внизу, темно - коричневое, движущееся пятно.
  Хватнув открытой пастью снег, волк резко изменил направление и с удвоенной скоростью помчался вниз, под горку.
  Когда олень понял свою ошибку, было уже поздно - волк несся на него справа, сверху и потому убегать пришлось, тоже резко свернув, но налево. И тут же, оглянувшись в другую сторону, он увидел позади, бегущую, параллельно его следу, волчицу...
  Олень вновь перешёл на галоп и широким намётом помчался вперед, швыряя на прыжках снег из под копыт, стараясь прорваться через наледь, к противоположному склону, на котором глубокий снег облегчил бы ему спасение.
  Но волки действовали по, уже много не раз опробованному плану. Они хотели согнать оленя на наледь, где снегу почти не было и преимущество оленя в скорости сокращалось до минимума...
  И тут уж пришлось поработать старой волчице. Она часто - часто толкаясь задними лапами, "хакая" при каждом выдохе, неслась за оленем по диагонали, сократила расстояние до жертвы, и первой выскочила на наледь.
  Олень поджимаемый сверху другим волком, старался как можно быстрее преодолеть опасную, скользкую, ледяную преграду, но волчица, тоже пугала его и потому, преследуемый зверь, чуть заворачивая вправо, понёсся низом склона, вдоль наледи. Горячее дыхание туманным облачком вылетало из его ноздрей и оседало на шее, покрытой крепким ещё, густым волосом.
  ...Волчица, воспользовавшись отсутствием снега на наледи, скакала, летела на махах по левой стороне пади, постепенно сокращая расстояние до зверя. Второй волк к тому времени почти догнал оленя и клацая белыми длинными клыками, на длинных прыжках, старался схватить оленя за задние ноги. Преследуемый зверь, в ужасе выгибая шею, делал многометровые, частые прыжки, но в какой - то момент, не выдержав близкой погони, свернул на наледь. Это было началом его конца...
  ...Под утро зимовье прогрелось и как обычно, охотники после волнений заезда и захода, проспали. Федя проснувшись ещё раз, не поленился, подложил в печку дров, и не выходя из зимовья, глянув в запотевшее, тёмное окно, подумал : "Вставать ещё кажется рано... И потом Гена спит, а значит и мне, тоже можно поспать". Федя лёг на своё место и сразу заснул.
  Проснулись окончательно около десяти часов утра, когда не улице вовсю светило яркое солнце, ощутимо пригревая южный безветренный склон, на котором стояло зимовье.
  Не торопясь развели костёр, поставили варить кашу с тушёнкой и чай. Пока мылись и собирались в лес, беря с собой минимум продуктов на полуденный перекус, Федя сварил рисовую кашу и заправил её тушёнкой, запасы которой, на всякий случай, хранились в дырявом, эмалированном ведре с крышкой, под нарами. Поели в нагретом зимовье, а чай пили уже на воздухе, у костра, обсуждая планы действий на сегодня.
  Гена предложил всем разойтись и обследовать окрестности, на предмет нахождения звериных следов. Во время "совещания", Федя не поленился, вымыл котелок из под каши, думая про себя, что он далеко всё равно не пойдёт и потому нет смысла, внимательно слушать указания Гены, торопиться и суетиться.
  Гена тоже, поглядывая на высокое солнце в небе, думал, что сегодня наверное надежды на добычу уже нет, но надо размяться и определиться, с завтрашним днём - то есть подготовить почву на завтра...
  Вышли от зимовья уже в первом часу дня. С синего ясного неба светило золотое солнце и снег кругом был такого белого первозданно яркого цвета, что слепил глаза и приходилось щуриться, чтобы что - нибудь разглядеть против солнца...
  Гена отойдя от зимовья с километр, поднялся на крутую гривку и отдыхиваясь, постоял несколько минут, рассматривая открывшиеся горизонты.
  Впереди был пологий южный склон с крупным сосняком и мелким сосновым подростом по низу. Чуть дальше, видна была долина реки, уходящая за крутую гриву, покрытую серо - черным густым кустарником. От неё, влево, полу дугой уходила долина крупного притока, лет тридцать назад почти под чистую вырубленная местным леспромхозом.
  На вырубах, то здесь, то там стояли высокие одинокие лиственницы, оставленные для осеменения окрестностей, а между, все пространство заросло лиственным подростом, щетинящимся тёмными зарослями на фоне белого снега.
  Было совсем не холодно и Гена расстегнув верхние пуговицы суконной куртки, стоял прямо и дышал полной грудью, любуясь необъятными просторами тайги и обдумывая куда пойти...
  Наконец решившись, он по кратчайшему пути спустился к покосам, не заглядывая в машину прошёл мимо неё и свернув по колее старой дороги, засыпанной толстым слоем нетронутого снега, пошёл вверх по течению, рассчитывая сделать петлю и возвратиться через низкую седловину, соединяющую основное течение реки с притоком, неподалёку от которого и была срублена зимовейка...
  Пройдя километра два вдоль реки, он вышел на развилку и свернув вправо, прошёл по толстой наледи с пустотами, в которых под толстым слоем льда позванивала, обмелевшим течением, река.
  Здесь, почти на стрелке слияния ледяных потоков, он увидел недавние, не больше часовой давности, следы двух крупных рысей, которые прошли здесь не спеша и даже иногда останавливаясь, чтобы поиграть.
  Гена прошёл по следам несколько сот метров, наблюдая как круглые и мягкие даже на вид, следы рысей, то сходились, то расходились, а местами видны были вмятины от тел крупных кошек, которые пользуясь хорошей погодой играли и резвились не обращая внимание ни на что...
  "Может быть гон уже начался - подумал он. - Хотя ведь ещё только начало января, а гон у рысей в феврале..."
  В одном месте, Гена снял толстую варежку, нагнулся, взял ладонью мягкий снег со следа и определил, что рыси, прошли здесь часа полтора назад...
  Когда следы привели к крутому заснеженному склону, где снег в чаще был глубже чем по колено, Гена развернулся и бросив след, уходящий в склон, вернулся на дорогу.
  Там, устроившись на поваленной лиственнице, он развёл небольшой костерок и в маленьком котелке заварил себе чай и после, с удовольствием съел пару бутербродов с полукопчёной колбасой и запил еду, кружкой крепкого, сладкого, горячего чая.
  Закончив есть он собрал остатки продуктов в рюкзак, посидел ещё какое - то время, разглядывая крутой заснеженный склон поднимающийся в сотне метров впереди, потом проводил взглядом уставшее, заходящее солнце и застегнув верхнюю пуговицу на куртке - к вечеру начинало подмораживать - тронулся дальше...
  Чуть не доходя до подъёма на седловинку, он заметил далеко впереди чёрточки глубоких, крупных следов и подойдя определил, что недавно через долину перешёл крупный лось. След не был свежим, но не был и вчерашним и потому, охотник предположил, что зверь прошёл здесь ночью... Разобравшись с давностью следов, охотник не торопясь тронулся дальше.
  К тому времени солнце село за серый лесистый горизонт, и с востока вверх по долине поднялись вечерние сумерки.
  Гена знал, что через час настанет темнота и потому не стал даже пытаться двинуться по следу сохатого и решил напрямик идти в сторону зимовья, а завтра утром вернуться сюда и начать тропить след.
  "За ночь, зверь далеко не уйдёт - размышлял охотник. - Он скорее всего пошёл на кормёжку, за эту гриву и видимо останется там дневать и ночевать. А завтра я приду и выправив след, попробую его добыть... И Максима с собой возьму... Вдвоём намного сподручнее охотиться" - заключил он и срезая по диагонали угол холма, стал подниматься на склон, который впереди, круто выводил к седловинке. А от этой седловинки уже было рукой подать до "дома".
  Гена, как всегда вернулся к домику из тайги позже всех, уже в полной темноте. Он издали заметил костёр на склоне, перед зимовейкой и внутренне порадовался тому, что его напарники были уже там и наверное варили ужин...
  Действительно, Федя, днём, сделав полукруг километра в полтора длинной, давно возвратился к зимовью, сварил очередную кашу с тушёнкой и вскипятил новый котелок чаю.
  Перед сумерками возвратился и Максим, который тоже далеко не пошёл, потому что ночь поджимала, а лезть в подъём, в ночи, совсем его не вдохновляло. Поэтому он не стал спускаться в долину следующей речки, а пройдя по гриве несколько километров "свалился" влево и пришёл назад уже по наледи, намёрзшей вдоль ручья, текущего в узкой долинке...Идти по ней было одно удовольствие и потому, Максим, возвратившись из похода, совсем не устал ...
  Пока Федя доваривал кашу, он растопил печку в зимовье и к приходу Гены всё было готово к комфортабельному ужину.
  Ужинали уже в полной темноте, в зимовье, где горела стоящая на подоконнике свечка и сухо пощёлкивали угольки в раскалившейся печке...
  Перед едой, немножко выпили и разговорились. Федя вспомнил в очередной раз, как осенью, он с приятелями ездил на Байкал, на изюбриный гон и стрелил там зверя...
  - Это было просто волшебно, - рассказывал он, прихлёбывая горячий чай из кружки и отдуваясь, вытирал пот с раскрасневшегося лица.
  - Я стою... За моей спиной в соснячке местный умелец трубит в трубу. И вдруг на край поляны выскакивает бычина с рогами, как соха, останавливается и озирается. У меня руки, ноги затряслись. Я едва карабин удержал... Поднимаю ствол, выцеливаю, а мушка ходуном ходит. Я нажал на курок и кажется глаза закрыл. Открываю, а он, бык, уже лежит и не шевелится...
  Гена был опытный зверовый охотник, но всегда немного ревновал других охотников к их успехам и потому к Фединому рассказу с самого начала относился прохладно. Зато Максим стал Федю расспрашивать.
  - А какие у быка были рога, Фёдор Инокентьевич? И сколько он весил, примерно?
  Федя с удовольствием рассказал, что у быка были большие, шести отростковые рога и весил он килограммов под триста...
  - Ну, таких не бывает. - скептически заметил Гена и разлил ещё по одной. У Феди глаза заблестели. - Ты знаешь, я сам удивился - не уловив скепсиса продолжил он - но этого быка мы до машины вытаскивали вшестером...
  - Так что у вас там загон был? - вновь съязвил Гена, который очень не уважал коллективные охоты, но Федя и тут не заметил подкола, и простодушно ответил: - Семь. Седьмой был водитель "Урала"...
  После дня проведенного на воздухе, после выпитой водки всех разморило, и потому, попив чаю, сразу легли спать и через несколько минут в зимовье уже слышалось громкое сопение...
  Гена на мгновение очнувшись, слез с нар, погасил свечку и вернувшись на своё место,тут же заснул вновь, теперь уже до утра...
  ... Шоколадно - коричневый олень - изюбрь нёсся по белому, пушистому снегу, высоко выпрыгивая и мелькая желтоватым "зеркалом" на заду, а вслед ему скакали серые волки, прижав уши и распушив хвосты... Тайга вокруг, стояла по прежнему суровая и молчаливая и казалось была совершенно равнодушна, к вечной как мир драме - жить или умереть. Хищники как всегда догоняли, а жертва стремилась убежать и спасти свою жизнь...
  Как только олень выскочил на наледь, разница в скорости сократилась и преимущество перешло к преследователям. Волки здесь, плотнее держались на ногах, в то время как олень, сильно толкаясь, твёрдыми копытами, проскальзывал задними ногами и потому гонка какое - то время шла на равных. Но тут наледь сворачивала чуть влево и волк , боясь что олень проскочит с наледи в заснеженный лес, где он будет иметь преимущество, напряг силы, сделал несколько длинных прыжков и наконец, на лету, вцепился мёртвой хваткой в правую заднюю ногу зверя, чуть повыше копыта и растопырив все четыре лапы стал тормозить, тащась всем телом по наледи, словно живой якорь.
  Олень, на мгновение потерял равновесие, поскользнулся передними копытами на запорошённом снегом льду, в этот момент, разогнавшаяся волчица с ходу прыгнула и используя инерцию, вскочила оленю на спину и вцепилась жертве в холку. В последнюю секунду олень выправился и оставшись на ногах пытался скакать дальше. Он ударил левым копытом волка, тот оторвался от ноги и кубарем отлетел в сторону, но тут же вскочил и злобно рыкая, постарался догнать потерявшего скорость зверя, с "седоком" на плечах....
  Олень даже сумел спрыгнуть с наледи в глубокий снег и от толчка волчица тоже свалилась вниз. Но тут вновь подоспел волк и в броске, весь вытянувшись, вцепился в бок оленя и дёрнув тяжёлой головой, вырвал большой кусок мяса из подбрюшья.
  Олень протаранил встречный заснеженный куст, но скорость бега потерял окончательно и тут уже оба волка с разбегу вскочили на оленя и на ходу рвали и кусали обезумевшего от боли и ужаса, слабеющего от ран зверя.
  На его неровных следах оставалась, широкой полосой, кровавая цепочка ало - красных брызг. По коричневой шерсти с загривка тоже потекли липкие красные потёки.
  Проскакав ещё метров пятьдесят со своими страшными "седоками", повисших на нём, он, уже не владея телом, столкнулся с молодым деревцем, шатаясь сделал ещё несколько шагов и рухнул в сугроб. Волк перехватившись, вонзил клыки в горло жертвы и перервал его одним мощным рывком. Алая, тёмная кровь жарким потоком хлынула на снег и олень, несколько раз дернувшись всем телом, умер...
  Хищники продолжали рвать его беззащитное тело и успокоились только тогда, когда разорвав живот, вытащили наружу дымящиеся паром внутренности и оттащив чуть в сторону, каждый свой кусок, принялись есть, по временам зло озираясь, облизывая окровавленные морды и порыкивая от не проходящего возбуждения...
  Для них это была очередная удачная охота из множества предыдущих. Но каждый раз они вот так напрягали последние силы в погоне, чтобы потом отъедаться на убитом звере, торжествуя очередную победу.
  Таковы безжалостные законы природы - одни убегают спасая свою жизнь, другие догоняют, спасая свою. Так мир устроен! Перефразируя русскую поговорку можно сказать: "Для чего в природе волки?! Да для того, чтобы олени не дремали"!
  ... Часов в семь утра, когда в лесу была ещё полная тьма, Гена проснулся, поворочался, слушая тишину вокруг, и просчитав до десяти, поднялся с нар, накинул куртку на плечи и скрипнув подмёрзшей снизу дверью, вышел на улицу...
  В ночной темноте на чёрном небе светили потерявшие свой вечерний блеск звёзды и на фоне белого снега выделялись расплывчатые пятна сосен растущих вокруг домика. Подрагивая от озноба, Гена зашёл за зимовье, постоял там, и захватив несколько поленьев дров из поленницы, возвратился внутрь. Он вставая, надеялся, после ещё хотя бы немного полежать, но морозец на воздухе помог преодолеть сонливость и потому, войдя в зимовье, он открыл дверку печки, наложил в тёплое ещё нутро, на покрытые пеплом угольки, новых поленьев, снизу положил бересту зажёг её и закрыл дверку. Буквально через секунды, в печке раздался нарастающий гул разгоревшихся дров, и при свете свечи, Гена поставил сверху на плиту, котелок со вчерашней кашей и второй - с чаем.
  Сын и Федя заворочались на нарах и Гена помешивая ложкой, греющуюся, ароматную кашу, произнёс добродушно - насмешливо: - Подъём, господа - товарищи! Сегодня у нас полный рабочий день...
  Первым из под куртки выпростался Федя, а за ним, недовольно зевая поднялся Максим. Пока умывались, одевались и обувались уже в лесные одежды и обувь, каша согрелась, чайник закипел и усевшись вокруг стола охотники нехотя, без аппетита поели...
  Потом, разобрав рюкзаки, каждый для себя, приготовил обеденный перекус и положил вместе с маленьким котелком в рюкзак. Без этого, ни один уважающий себя охотник в тайгу не пойдёт - в зимней тайге всякое может случится...
  В зимовье посветлело и когда вышли на улицу, увидели, что снаружи светло и где - то за лесным горизонтом уже готовиться к восходу солнце...
  Разошлись в разные стороны. Федя неспешно шагая по глубокому снегу, отправился вверх от зимовья, на гребень, по которому хотел под вечер выйти к машине - там и была назначена встреча. Гена и Максим, на сей раз вместе широко и бодро шагая, направились в падь, по которой текла речка...
  Спустившись вниз, они идя след в след, свернули налево, вышли на наледь и разговаривая полушёпотом пошли вперёд...
  - Мы, сегодня - говорил Гена - пройдём немного вниз по пади, а потом свернём по распадку направо и поднявшись на гриву будем искать следы вчерашнего лося. Он должен быть где - то недалеко. А уже выйдя на след начнём тропить и действовать по обстоятельствам...
  Максим молча кивал, как всегда соглашаясь с отцом, шёл позади и внимательно осматривал ближайшие склоны. Года два назад, в этом месте он стрелил двух изюбрей и потому надеялся на повторную удачу...
  ... Это было зимой, но ещё в декабре. Снегу было уже много, идти было тяжеловато и он приотстал от отца. Когда Гена, поднявшийся на гривку первым, вспугнул с лёжки двух маток, они на галопе побежали вниз и выскочили как раз на ошеломлённого и даже немного испуганного Максима, который заметив непонятное движение далеко вверху склона, постарался спрятаться...
  Стоя за деревом, видя приближающихся коричнево - шоколадных оленей он, гадал про себя - стрелять или не стрелять...
  Но вспомнив недовольное выражение на лице отца, решил всё - таки стрелять, вскинул ружьё и нажав на курок, ранил первую матку, а вторым выстрелом, попал следующей по лопатке и она с хода ткнулась мордой в снег...
  Оленухи выбежали на него почти метров на тридцать и он перед стрельбой, хорошо разглядел и крупы зверей, и головы и даже тревожное выражение их глаз...
  Ещё не веря в удачу, Максим отыскал глазами второго зверя и увидел, что другая оленуха стояла в густых кустах, просвечивая коричневым, сквозь тёмно - серые заросли. Молодой охотник и здесь не растерялся, прошёл, чуть вперёд и влево, нашёл удобный прогал и прицелившись выстрелил. Вторая оленуха, скакнув вперед после выстрела, неуверенно, хромая прошла ещё несколько шагов и зашатавшись упала в ольховый куст. Позже выяснилось, что Максим первым выстрелом переломил оленухе левую переднюю ногу и потому она остановилась в кустах. а не помчалась убегать дальше...
  Оленьего мяса, той зимой, семьям, хватило надолго, а Максима, жена ещё больше зауважала за добычливость...
  ...Пройдя по наледи ещё с полкилометра, рядом с малой маряной, на склоне, справа, охотники увидели следы недавно прошедшего здесь оленя и остановившись посовещались...
  Решили, что немного пройдут по следу оленя, а если он уйдёт в другую падь, то вернуться и займутся сохатым...
  Максим свернув чуть налево, поднялся на пологий склон небольшого распадка и идя параллельно следу, загребая резиновыми сапогами с напущенными сверху суконными брюками, глубокий мягкий снег, стараясь не шуметь, ушёл чуть вперёд, а Гена тронулся прямо по оленьему следу, слегка приотстав. Идти было трудно, но с утра, когда тело ещё полно сил, охотник передвигался быстро и потому, изредка останавливался, чтобы оглядеться и отдышаться.
  Поднявшись почти в самую вершину распадка, Гена остановился в очередной раз, обвёл взглядом кустарниковую чащу впереди и ему вдруг показалось, что он увидел лосиную голову торчащую над чащёбником и глядевшую в его сторону.
  Гена долго стоял не двигаясь и медленно поводя головой из стороны в сторону, пытаясь определить, действительно ли это была лосиная голова или ему померещилось, показалось, как довольно часто бывает на охотах... Но ведь шёл то он по оленьему следу...
  Наконец он сдвинулся с места, медленно шагнул два шага в сторону и вновь пригляделся - голова была неподвижна и по прежнему неясно было, есть там в кустах лось или нет. После долгой паузы, охотник сделал теперь уже четыре шага в другую сторону и в конце, в какой - то момент увидел и понял, что это лось. Зверь стоял неподвижно и смотрел на его переходы, не шевелясь и не отрывая от человека глаз...
  Как только Гена понял, что это сохатый, он не раздумывая, боясь, что зверь вдруг, сорвавшись с места уйдёт без выстрела, вскинул карабин и мгновенно выцелив чуть пониже головы, нажал на спуск. Грянул выстрел...
  Лось, развернулся в прыжке, мелькнув чёрной лохматой шерстью и исчез в кустарнике, протрещав валежником...
  Всё стихло и Гена оглядевшись, увидел сквозь деревья, впереди, слева на склоне остановившегося Максима, ожидающего от отца разъяснений. Гена помаячил ему, показывая, что стрелял в лося и тихонько пошёл вперёд по направлению к тому месту, где стоял и смотрел за охотниками, молодой лось...
  Выстрел был сделан так быстро, что он не совсем верил, что попал, но шёл медленно, озираясь, держа карабин на изготовку и пристально вглядываясь в тёмные места, в чаще.
  Поднявшись к тому месту, где стоял зверь, Гена увидел следы развернувшегося и ушедшего на скаку зверя и самое главное - клочок черной шерсти, лежащий на снегу между следами лося. Подняв клок, он повертел шерсть перед глазами, молча показал её идущему навстречу, Максиму, и ещё осторожнее пошёл по следу вперёд...
  Когда он оторвал голову от следов и поднял глаза, то увидел сквозь кусты, шагах в тридцати от него, чёрного - лохматого, красивого лося лежащего на снегу в неловкой позе. На его голове, Гена рассмотрел небольшие, трёх отростковые рожки...
  - Ага, - чуть не закричал он - я его добыл! - но сдержался и помахал рукой сыну призывая его к себе...
  Позже, они вместе, не торопясь осмотрели лежащего лося и его последние следы...
  Лось, после утренней кормёжки медленно шёл по гриве, часто останавливаясь и прислушиваясь; потом свернул в сторону вершины маленького распадка, по которому в это время поднимались охотники, тропя изюбря. Услышав шум их шагов, лось остановился в чаще и прежде чем убежать, решил рассмотреть всё получше. Он долго стоял и ждал, видя неясное мелькание фигур охотников, впереди и внизу...
  В это время. Гена, случайно бросил взгляд в сторону зверя, а тот, в этот момент, чуть повернул в голову в сторону Максима и это движение выдало его и заставило насторожиться охотника...
  Когда Гена передвигался из стороны в сторону, лось видимо ждал малейшего его движения вперёд, в свою сторону, чтобы развернуться и убежать. Но охотник интуитивно угадал намерения зверя, очень быстро выстрелил и попал лосю в грудь. И это был смертельный выстрел...
  Возбуждённый Гена рассказывал сыну как это было.
  - Я его увидел, но глазам своим не поверил. Поэтому я и присматривался получше. Но в тот момент, когда голова зверя, вновь чуть двинулась, я навскидку выстрелил, и был почти уверен, что промазал...
  Гена сделал паузу посмотрел вниз на то место, с которого он увидел голову лося и продолжил:
  - Возобновить стрельбу по бегущему я не успел, потому, что он мгновенно скрылся в чаще и слышен был только удаляющийся треск, почему - то быстро прекратившийся. Я не мог стрелять, потому что совсем его не видел, а наобум палить не захотел...Есть охотничье правило - не стрелять на звук...
  Максим приобнял отца поздравил его с удачным выстрелом и они стали разделывать лося.
  Зверь был упитанный, сильный и красивый. Рожки с тремя отростками показывали, что ему было три - четыре года. Чёрная длинная, блестящая шерсть, большая горбоносая голова, длинные серо - белые ноги с чёрными крупными копытами- показывали, опытным охотникам, что зверь был хорошо развит и несмотря на середину зимы, в полной силе и откормленности...
  Сбросив на снег рюкзаки, отец с сыном не спеша - время было всего около часу дня - развели костёр, подточили ножички и принялись за разделку туши.
  Максим в институте, хотел стать хирургом и потому хорошо знал анатомию и всегда интересовался анатомическими подробностями у добытых зверей и разделывал туши мастерски...
  Подрезая трудные места ножичком и помогая себе отдирать щкуру от мяса сжатым кулаком, они делали это с двух сторон и потом вскрыв брюшину, выпотрошив лося, вывалили наружу пахучий кожаный мешок - желудок и стали разбираться куда же попала пуля.
  Выяснилось, что пуля вошла в левую сторону груди, по касательной задела лопатку и проникла вдоль рёбер в область сердца, где пробила и оторвала большой кровеносный сосуд. Кровь слилась в брюшина и какая - то её часть вылилась через ноздри, на снег. Зверь был упитанный и на внутренностях, кое - где виднелись "серги" нутряного жира.
  Весил лось килограммов двести шестьдесят - двести восемьдесят и потому вынести его к машине уже в "разобранном" виде было совсем непросто...
  Закончив разделывать и исследовать убитого лося уже близко к сумеркам, проголодавшись, отдыхая, отец и сын, вскипятили чаёк и съели взятый с собой перекус.
  К машине отправились в шестом часу и подойдя к поляне, где отстаивалась машина, издалека увидели костёр, который развел Федя. Он уже давно ожидал Гену с Максимом и гадал что с ними произошло в тайге...
  Встречая их, он отошёл от костра и спросил: - Ну как? Добыли кого - нибудь?
  Максим прошёл мимо, к машине и ответил что - то нечленораздельное. Посомневавшись какое - то время, Федя решился спросить Гену...- Я выстрел слышал днём... Вы что, кого - то добыли?...
  Гена махнул рукой и равнодушно ответил - Да, стрелили бычишку. Так что, будем выносить...
  Федя вздохнул, вспомнив напряжение и усталость, когда несёшь в рюкзаке , на плечах килограмм сорок мяса, да ещё по не хоженной, заснеженной тайге, но промолчал...
  Посидели у костра, попили чаю, поели немного каши, которую Федя сварил несколько часов назад, сразу после полудня. Он рано пришёл к машине, потому, что устал и потому что не пошёл далеко - боялся заблудиться. А ходить по тайге, в одиночку, да ещё ночью он очень не любил, и если честно признаться - боялся...
  Гена между тем, коротко, как и подобает опытному охотнику, рассказал, как он стрелил зверя. Федя обрадовался, приставал с вопросами, на что Гена отвечал односложно, только да и нет... Ему казалось, что охотнику следует быть немногословным, но знающим и деятельно - удачливым. Федя же, как всякий любитель, готов был с энтузиазмом обсуждать каждую деталь удачной охоты. Его привлекала эмоциональная сторона охоты и немного отталкивала охота как профессия, как тяжёлая и часто, грязная работа...
  Допивая чай, Гена решил, что будут выезжать из тайги немедленно, и что за мясом приедут завтра, взяв с собой ещё кого - нибудь...
  Федя обрадованно поддакнул, а Максим как всегда промолчал...
  Прогрев паяльной лампой мотор, Гена спустя какое - то время завёл машину, подождал немного, потом все уселись в микроавтобус и не торопясь поехали уже в полной темноте, под холодным звёздным небом, по своему следу, назад на тракт, а потом и дальше, в город, не заезжая в деревню.
  Гена, как обычно вёл машину, управляясь с баранкой почти автоматически, а рядом сидел молчаливый Максим. Он вспомнил весь сегодняшний день и подумал, что в тайге, ему нравиться бывать всё больше, а когда это удовольствие сопровождается ещё и удачной, добычливой охотой, то интерес увеличивается многократно.
  За эти дни, он отвлёкся от работы в госпитале и ему уже вновь захотелось поскорее вернуться домой, увидеть уютную, приветливую жену и детей, которые с малых лет знали, что если "папа с дедой едут в лес", то обязательно привезут мяса из которого мамка наделает вкусных, сытных котлет и бифштексов. И старший и младший мальчики с восхищением смотрели на отца и деда, и очень хотели, когда вырастут, стать такими же охотниками, как старшие....
  Машина, вскоре, переваливаясь, на ухабах и рыча разогретым мотором, "выплыла" на трассу, и тут, резво побежала в сторону городу, освещая ярко горящими фарами, белый снег, лес на обочинах, утоптанную колёсами грузовиков и лесовозов, широкую шоссейную дорогу...
  Федя развалившись на мягком сиденье молчал и вглядывался в освещённое впереди машины пространство. Он тоже был доволен поездкой и думал, что завтра на "вынос" мяса надо обязательно взять сына, которому было уже двадцать пять лет и который тоже работал следователем в городском отделе милиции...
  " Надо будет его тоже приучать к охоте и к поездкам в тайгу - размышлял Федя. - Такой отдых, такая перемена обстановки - просто необходима, для милиционера - следователя. От уголовников, от их свирепых разборок невольно душевно устаёшь. А в лесу можно восстановиться очень быстро..."
  Он невольно вспомнил нелепые, но приятные детективные сериалы, а потом тихо улыбнулся, представляя, как будет сегодня рассказывать жене о прогулках по лесу, и хвастать что принесёт домой несколько десятков килограмм свежего мясца...
  ...Пара крупных рысей, отлежавшись днём в густом ельнике, вышла в сумерках на чистый, заросший крупным сосняком склон и направилась в сторону, вершины таёжного ручья, где разрослись молодые осинники, в которых зимовали зайцы - главная зимняя добыча рысей.
  Обойдя по дуге осинники, рыси разделились и одна залегла на утоптанной и посыпанной заячьим помётом тропе, а другая вошла в осинник и немного пройдя по тропе, вспугнула зайца, который мелькая в полутьме наступившей ночи беленьким хвостиком изо всех сил помчался от опасности и попал прямо в лапы затаившейся второй рыси. Используя такую тактику за ночь, рыси поймали трёх зайцев, которых им вполне хватило для утоления голода. Рыси вообще едят немного и часто съев лакомые куски тушки, остальное бросают или закапывают в снег...
  Под утро, проходя поверху гривки, среди сосен, самец - рысь, натолкнулся на след незнакомой рыси - соперника...
  Обнюхав метку, сделанную незнакомцем на обгорелом пне,он вдруг, покинув свою подругу, мягкими, но сильными и длинными прыжками помчался вслед нарушителю границ его кормового участка.
  Вскоре на окраине сосняка, уже на открытой маряне, "хозяин участка" заметил мелькающую в подлеске незнакомую, молодую рысь.
  Самец пронзительно, дико и страшно закричал и по прямой бросился на незнакомца. Отступать было уже поздно, и рыси схватились в открытом бою. Сцепившись неразделимым клубком, яростно урча и пронзительно рявкая, они катались по снегу подминая кустики багульника, торчащего из снега...
  Шерсть вокруг полетела клочьями и когда клубок распался, то хозяин здешней тайги, утробно урча отошёл чуть в сторону, взъерошенный и нервно подёргивающий коротким хвостом, а молодой рысь стал шипеть и припав к земле, напряжённо следил за уходящим победителем.
  Из ран, у него на боку в начале закапала а потом и обильно потекла кровь... Хозяин, отойдя к ближайшему высокому толстому пню, упавшей от ветровала сосны, сделал метку и злобно рыча и оглядываясь, плавно переступая круглыми, мягкими лапами, возвратился к подруге...
  Молодая рысь, постанывая и шатаясь, прошла некоторое расстояние, дойдя до полу занесённого багульника, вошла в чащу, легла и стала зализывать раны...
  ...Волки, после обильного пиршества, с переполненными животами, отошли от разодранной туши оленя совсем недалеко, и залегли в снег. Волк - самец устроился на развороченном прошлым летом муравейнике с таким расчётом, чтобы была видна туша убитого ими зверя, а волчица легла неподалеку и тотчас задремала, изредка дёргалась всем телом и повизгивала во сне, видя воображаемую погоню за новым зверем.
  Волк спал молча и очень чутко. Стоило треснуть от мороза, коре дерева в узком распадке справа, зажатом между, крутыми каменистыми берегами слоистого чёрного плитняка, он мгновенно просыпался, взглядывал в сторону туши и убедившись, что всё спокойно, вновь опускал угловатую большую голову с торчащими подвижными ушками, на вытянутые лапы, до следующего подозрительного звука...
  Утром, волки проснулись полные сил, и поднявшись, долго потягивались и широко раскрывая острозубые пасти зевали. Потом волчица подошла к волку и лизнула его в чёрный, влажно - блестящий нос. Волк недоверчиво отвернул морду, чихнул и потёр нос правой лапой...
  Они стояли рядом и видна была разница в размерах. Волк был сантиметров на десять выше волчицы и имел поджарый живот и длинные саблеобразные задние лапы которые стояли на снегу, более тесно чем прямые передние. Глаза у волка были коричнево - серого цвета и в лучах встающего солнца отливали янтарным блеском. Он был привычно спокоен и уверен в себе.
  Волчица, более приземистая и коренастая, имела низкую грудину, отвисший живот, и несимметричные уши, которые она подходя к волку, прижимала чуть назад. Волчица виляла толстым коротким хвостом, давая понять, что она в полной покорности и в полной власти волка - вожака.
  Не обращая на неё внимания, волк всем своим видом показывал, что нежности, в данном случае и в данное время совершенно неуместны.
  Он подошёл к дереву, поднял правую лапу, пометил низ дерева струйками мочи, потом дёргая лапами, расшвырял пушистый снег почти до земли и после этого, уходя с лёжек, перешёл с места на легкую рысь, направляясь на север, в обход кормового участка стаи...
  Через некоторое время, волки, выйдя на покосы, двигаясь один за другим, подошли к дороге и учуяв свежий запах колёсной резины и остановившись в нескольких шагах от колеи, долго осматривались и нюхали воздух...
  Совсем недавно по дороге проехала машина, оставив за собой глубокую снежную колею неприятно пахнущую мокрой резиной и железом...
  Потом, волки широкими прыжками перескочили опасное место и по прямой ушли в распадок, из которого навстречу внезапно задул холодный ветер, предвещавший перемену погоды и новые морозы...
  
  15. 01. 2007 года. Лондон.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Встреча с медведем
  
  
  Все двадцать дней мая, за малым исключением, идет снег - или с утра, или вечером, чаще ночью, реже - весь день. Дня два уже шел дождь. Времена года, казалось, меняются за считанные часы. Сегодня с утра на улице лежал пушистый снег слоем в пять сантиметров, а сейчас, глядя в окно, вижу ясный, холодный закат, темная суровая вершина на западе затемняет распадок, а на юго-востоке рдеют под заходящим солнцем снежные вершины хребта, которые я иногда путаю с высокими летними облаками. Они, по временам, заполняют горизонт, поражая зрение чистотой розового цвета.
  Восемнадцатого мая проснулся в шесть часов утра, полежал в теплом спальнике, раздумывая в полудреме: вставать-не вставать? Хочу привыкнуть к утреннему настрою; вдруг вспомнил о том, что утром собирался уйти на рыбалку. Но наверное все знают, как разительно отличаются вечерние настроения от утреннего. Поэтому, мысленно вяло уговариваю себя не спешить с лесом, - лес не уйдет, а поспать утром - так приятно.
  И все-таки ставшее привычным состояние: раз собирался, надо делать, не давало покоя. Еще пять минут размышлений, и вот вылезаю медленно из спального мешка, тело противится перемене температурного режима; вдеваю ноги в туфли, зябко поеживаясь, выпрямляюсь, гляжу в окошко: что-то серовато. Неуверенными движениями стягиваю свитер с крючка над изголовьем, надеваю на себя колючий и неуютный, заворачиваю спальный мешок, извлекаю из-под него теплое трико, покачиваясь, то и дело теряя равновесие, чертыхаясь, натягиваю на себя вначале трико, потом штаны, жесткие и хрустящие, делаю два шага до вешалки, надеваю фуфайку и выхожу на улицу.
  Погода сумрачная, но тепло: самая ходовая погода для меня. Пестря, потягиваясь, выходит из-за угла дома, виляет хвостом, - для него, наверное тоже.
  Сделав "дело", вхожу в дом, умываюсь, холодной водичкой, смывая остатки сна и нерешительности. Печку не растапливаю, наливаю холодного чаю, достаю масло, хлеб, колбасу и ем: аппетита нет, автоматически жую бутерброды и думаю, все ли взял? Рюкзак собран еще вчера вечером, заполнен обычным лесным снаряжением: котелок, кружка, ложка, нож, продукты: соль, лук, сахар, чай, рис, банка тушенки, кусок колбасы, булка хлеба. Моё снаряжение: ружье, бинокль, несколько рыбацких настроев, набор мушек, леску в карман сунул; туда же шесть патронов: четыре пули, одна картечь и дробь Љ2.
  ...Кажется все в порядке, глянул на часы - половина седьмого: можно идти. Снимаю фуфайку и заталкиваю ее в тощий рюкзак, а на себя надеваю длинный просторный пиджак - на ходу, да еще в гору после ста метров согреваешься, а в конце первого километра становится жарко...
  Тихонько, стараясь не стучать кирзовыми сапогами и не потревожить напарника, прохожу в комнату, беру со столика часы, надеваю на руку, завожу будильник на восемь утра и ставлю напарнику в головах, надеваю на плечи рюкзак, поправляю лямки, окидываю последний раз взглядом комнату и толкаю дверь.
  Пестря уже различает походное снаряжение и, увидев рюкзак, весело суетится вокруг, забегая вперед, "улыбаясь" глядит в лицо, понимающее и довольно взлаивает, потом, перестраиваясь на походный лад, убегает вперед - убедился, что мы и вправду идем в лес. Взбираюсь на первый подъем, регулирую дыхание, посматриваю вокруг и на небо, начинаю, размышляя сам с собой, определять погоду на день и конечном итоге успокаиваю себя тем, что весной, если дождь и бывает, то редкий и недолгий, обойдусь, как-нибудь без брезентового навеса, который летом я беру с собой обязательно.
  Пройдя по дороге около километра, сворачиваю направо и лезу в гору по северному склону. Кое-где еще пластами лежит снег. Сыро. Мох мягко проминается под ногой, кедровый стланик поднялся - зимой, придавленный снегом, он лежит, прижавшись к земле и мешает ходьбе. Выхожу на узкую просеку - тропу, которая змеится по верхнему краю гор, окружающих долину реки Муякан. По тропе идти легко и приятно, места кругом хоженые, обжитые, но для Пестри лес есть лес, - он то и дело исчезает не надолго то влево, то вправо. Появляясь передо мной, на меня не глядит: очень занят, - кругом запахи, и эти нахальные бурундуки-разбойники свистят и сердятся.
  ...Проходит час, другой, лес вокруг незаметно меняется, делается суровее. Тропа, то теряется, разветвляясь несколькими тропками, то находится снова. Но я не беспокоюсь и спокойно нахожу её продолжение. Внутренне, я уже перестроился на одиночество и трудности пути меня не пугают.
  Мысли в голове разные и больше без системы: воспоминания: прогноз погоды, перемешиваются с выводами о том, куда пошел этот след сохатого, кому он принадлежит: быку или телке, молодому или старому, давно ли прошел, торопился или шел не спеша, возьмет след Пестря, если встретит сохатого или нет?
  Много и часто встречаем медвежьи покопки, - когда-то здесь медведей бывало в эту пору много, а сейчас кругом урчат моторы, грохочет железо, человек разжигает костры, оставляя после себя пустые консервные банки, бутылки из-под водки, - это все создает фон, на котором трудно представить жизнь диких животных, тем более медведя. В городах это привычно и закономерно, но немножко необычно воспринимается это здесь, в местах, которые были вековой глушью еще пять лет назад.
  Тропинка, петляя то прижимается к берегу речки, то уходит от нее. И горы тоже, то сдвигают склоны, то отступают на километр или два, обещая ключ или приток - ручей. Муякан глухо шумит, желтой весенней, наполовину из талого снега водой, взбивая на перекатах белые шапки пены.
  Тропинка, вскоре, вышла к зимовейке, стоящей на берегу речки. Здесь особенно бросилась в глаза неряшливость, суетливость человека: на сто метров в радиусе, то тут, то там торчали пни, окруженные шлейфом щепок; вокруг зимовья, набросано много бутылок, тряпок, поленьев, консервных банок, пожелтевших бумаг. Тут и там следы кострищ; мусор лежит толстым слоем. На дверях зимовья с зимы приколота записка: "Товарищ, входя в зимовье, оставайся человеком". Я, не снимая рюкзака, на минуту вошел в него. Нары по бокам, ржавая печка, стол у окна, обращенного на юг; на столе - банки и котелок, по полкам разложен засохший хлеб, сбоку от стола, на гвозде висит мешок с чесноком. Подумалось, если бы не беспорядок вокруг зимовья, все это воспринималось бы хорошо и уважительно.
  Желания задерживаться здесь не возникало, и я пошел дальше, решив про себя, что остановлюсь попить чаю часов около двенадцати. Чем выше по течению Муякана, тем ближе горы подступают к реке, тем плотнее к воде подходит тропинка, пробираясь через завалы и приречные осыпи, тем труднее идти. К тому же, с пасмурного неба посыпался не переставая мелкий, редкий вначале, дождь, который становился все чаще и крупнее.
  ...Иду час, два, три. Рюкзак за спиной все тяжелее, пиджак на плечах и груди намок, а дождь все прибавляет. Приходится делать остановку и пережидать дождь, благо и место отменное попалось. Кедр, толщиной в обхват, стоит на берегу; под низко растущими ветвями сухо и мягко; прошлогодняя хвоя на ладонь покрывает землю вблизи ствола.
  Со вздохом облегчения сбрасываю рюкзак, передергиваю натруженными плечами, быстро развожу костер, от которого приятно пахнет кедровой смолой. Зачерпываю котелком воду из Муякана, бегущего буквально в двух шагах, и вешаю на берёзовый таган над костром, а сам удобно устраиваюсь в ямке между корнями дерева. Пиджак висит на ветке тут же под рукой, сохнет, а из рюкзака достал и одел на себя, легкую и теплую сухую телогрейку.
  Уткнувшись носом в меховой воротник, полулежа, опершись на согнутую в локте руку, сосредоточенно смотрю на огонь. Пламя перебегает с хворостинки на хворостинку; причудливо изгибаясь, поднимаются вверх язычки пламени, охватывая закопченные стенки помятого котелка. Задремываю... Неясные, плавно текущие мысли напоминают состояние человека замерзающего... Через время, открываю глаза, завариваю чай и, разложив перед собой колбасу, свежий белый хлеб, сахар, принимаюсь есть. Хлеб, нарезав ломтями, ставлю поближе к огню; когда он подрумянится и покроется хрустящей корочкой, беру его; с аппетитом жую тугую копченую колбасу, нарезанную тонкими пластиками, закусываю хлебом и запиваю горячим, ароматным чаем.
  Закончив чаепитие, все складываю назад в полиэтиленовые мешки, складываю их в рюкзак, который удобнее устраиваю под головой и, свернувшись клубочком, засыпаю под тихий шелест дождика по кедровой хвое.
  ...Летний дождь - с утра - до обеда...
  И точно, - часам к трём, дождик кончился, но по небу по-прежнему бегут облака с размытыми краями, а солнце так и не появилось. Капельки дождя повисли на ветках стланика и от неосторожного движения, порция холодного душа выливалась за шиворот, в карманы и на плечи... Однако идти уже можно.
  Чем дальше я шел, тем больше встречал звериных следов. Дважды встретились вчерашние покопки медведя. На наледи, рядом с медвежьими следами заметил крупные волчьи, то тут; то там попадался зимний помет сохатого и оленя благородного, и северного. Лес становился всё глуше и темнее, да и погода была пасмурной - свету в лесу было немного... Часов около пяти вечера, хоженая тропа свернула направо, в гору.
  Пестря бежал все время впереди, редко показываясь ввиду, имел облик деловой и озабоченный...
  Почти поднявшись на перевал, мы вспугнули белку, которая, сердито цокая, влезла на тонкую лиственницу и, нервно подрагивая хвостиком, вертела головой и сердилась на собаку, которая по всем правилам охотничьей науки звонка, азартно лаяла на зверька.
  Пестря в этот раз вел себя образцово, - он не бросался на дерево, не кусал веток, а сидя метрах в десяти от дерева, лаял, не спуская глаз с белки; и ведь его этому никто не учил, да и белку-то наверное видел так отчетливо в первый раз за свою собачью жизнь. Я обрадовался: определенно хорошие задатки в Пестре есть. Надобно будет их развивать, и может получится хорошая, промысловая собака.
  Стоя под деревом минуту-другую раздумывал: стрелять белку или нет и все-таки решил, что не стоит ее убивать, во-первых, не сезон, во-вторых - дроби - один патрон, а Пестря мне это небрежение добычей простит.
  Пошел дальше, а мой кобель долго не успокаивался, раза четыре возвращался к белке: полает, полает, услышав мой свист, побежит ко мне, но на полдороге остановится, долго смотрит в сторону оставленного зверька и, подумав возвращается. Полает полает, но видя, что я ухожу и зову его, снова побежит в мою сторону, потом остановится и опять вернется к дереву, на котором сидела сердитая белка.
  ...Тропа поднялась к перевалу, где брал начало ключ, и зимой стояла большая наледь, которая не растаяла по сию пору. Идти по наледи легко, но опасно: можно провалиться. Здесь снова встретил в странном соседстве следы медведя четырёх-пяти лет, средних размеров и крупные волчьи следы.
  Вспомнилось, что где-то читал о том, как по весне стая волков, пользуясь медвежьей бескормицей, нападала на слабых, некрупных медведей, которые и делались их добычей.
  Тропа уходила куда-то вперед и правее, а я хотел идти все время вдоль реки, и поэтому, перейдя наледь, свернул налево и побрел, утопая по колено в жидкую кашицу: смесь снега с водой. Недалеко от тропы случайно натолкнулся на естественные солонцы: вокруг было много следов сохатых, оленей, косуль, приходивших полизать соленую землю еще по снегу. Внимательно осмотревшись, и с удовлетворением отметил, что скрадка или сидьбы, как ее называли охотники, поблизости не было, да и место было непригодное для устройства засады: летом кругом солонца, наверное, только камни торчат, да водичка тихонько журчит по осыпи. Хорошенько запомнив место, я пошел дальше, то и дело останавливаясь передохнуть, вытирая пот со лба и ругая себя за опрометчивость, - можно было не лезть в эти снега, а остановиться на ночлег на южном склоне, рядом с тропой.
  Возвращаться к тропе было поздно, и я побрел вперед, гадая, что там, под горой, - снег или сухо. Прошло еще полчаса, склон, разворачиваясь плоскостью на юг, постепенно освобождался от снега, стал круче, и открылся красивый вид на противолежащий горный массив, где километрах в в трёх-четырёх от меня по прямой, взметнулся ввысь скальный уступ метров на триста-четыреста высотой - зрелище грандиозное.
  Однако долго любоваться панорамами не было времени - было уже около семи часов вечера, и наступала пора устраиваться на ночлег.
  Выйдя к Муякану, который здесь, с грохотом и шумом круто спускался с гористого плато вниз, пенистым, неистовствующим потоком, я стал двигаться уже вниз по течению, в поисках удобного для ночлега места. В этих местах, мох по колено покрывал каменную осыпь, и тонкие лиственничные стволы, конечно, не могли служить укрытием от ветра и холода.
  Пройдя вниз по течению метров пятьсот, пришел к развилке, где сливались два одинаковых по ширине потока, и речка, сделавшись вдвое многоводнее, утрачивала стремительность и яростный напор; еще чуть ниже, примерно с километр от развилки, я и решил ночевать.
  ...Вновь, найдя толстый, пушистый кедр, стоящий у реки, сбросил рюкзак и, немедля, приступил к заготовке дров. Топора у меня с собой не было, да он и не нужен, - кругом много поваленных толстых и тонких деревьев, над головой сухие кедровые ветки на растопку.
  Сбор дров занял минут двадцать, и осталось время порыбачить, - простенькие снасти были в рюкзаке, в полиэтиленовом мешочке. Но надо сказать, что я не рыбак и взялся за это только потому, что это оправдывало мой поход, и служило официальной его причиной...
  Около часа тщетно пробовал, то здесь, то там выловить что-либо похожее на рыбу, уж не до хариюсов или ленков...
  Наверное у меня не было никакого умения, или рыбы здесь не было, но за этот час ни разу не клюнуло, и я, смотав снасти, пошел к биваку, варить ужин.
  На ужин сварил рисовую кашу с тушенкой, но то ли сильно устал, то ли пересилил голод в походе, но ел без аппетита: кое-как, покопался ложкой в котелке и больше половины каши отдал Пестре, который был этому рад и, наевшись, завалился под куст, в нескольких метрах от костра, спрятал нос в пушистый хвост, а, точнее, прикрыл его хвостом и крепко уснул - набегался за день.
  Я же вскипятил чай, помыв в речке котелок, и долго неторопливо пил, размышляя, что делать завтра, вспоминая сегодняшний путь; в это время, медленные сумерки уступали место темноте ночи. Рядом, заглушая все, шумела река. В небе, в разрывах туч проглянули тусклые звезды. На противоположном склоне, еще почти сплошь покрытом снегом, откуда - то сверху, спустился туман; ветерок крутил дым костра, предвещая неустойчивую погоду назавтра...
  Весной ночи короткие, каких-то шесть часов, но в лесу, далеко от жилья в глухой тайге, зная, что вокруг ходят голодные медведи, не сильно разоспишься, - беспокойство и осторожность - дело обычное в одиночных походах, даже если у тебя под рукой ружье, пуля, выпущенная из которого, кажется, может повалить слона. Тем более, необузданная фантазия всегда к услугам, если надобно изукрасить подробностями, воображаемые опасности.
  Нельзя сказать, что я боялся медведей и вздрагивал от любого шороха, но чувство осторожности заставляет меня перед каждым ночлегом в лесу заряжать ружье картечью и пулей, а костер у меня всю ночь горит, хоть не жарко, но давая ровное пламя. Так и теплее и безопаснее. Для того, чтобы он горел постоянно, надо его поправлять через 20-30 минут, подбрасывать дровишек. Вот и посчитайте, сколько из этих 6 ночных часов я бодрствовал, а сколько дремал...
  Ближе к утру уснуть по-настоящему, надолго и крепко, хотелось все сильнее, но на востоке уже начало отбеливать. Время подошло к трём часам утра, и посомневавшись, что лучше сон или утренний, темноватый лес, полный живности, которая на рассвете идет кормиться, я выбрал последнее, спустился к речке, зачерпнул воды в котелок, пошевелив костер, поставил чай кипеть, а сам, снова спустившись к реке, умылся, и холодная, горная вода прогнала остатки сна - я почувствовал себя бодрым и спокойным.
  Не торопясь пил чай и наблюдал, как нехотя уходила из леса темнота, растворяясь в белесом тумане, наступающего утра. Светало. Небо было, как и вчера, обложено тучами, но дождя не было, и лишь капельки оседающего на землю тумана, падали на лицо.
  Допил чай, собрал все мешки и мешочки, сложил их в рюкзак, туда же спрятал ненужную на ходу фуфайку. Тщательно проверяя, нет ли тлеющих головешек, залил и затоптал костер и отправился.
  Было четыре часа утра. Кругом хмуро и мрачно, видимость плохая, сырость, оседая с неба, приглушала звуки. В такую погоду, говорят охотники, зверь наиболее деятелен, менее осторожен и пуглив и кормится до семи-восьми часов утра. Пестря, проспавший всю ночь, хорошо отдохнул и, привлекаемый множеством запахов, на рысях убегал вперед и в стороны, исчезая иногда надолго, распутывая следы.
  Тропинка шла все вдоль речки, пересекая небольшие наледи и множество ручьев талого снега, от которых летом не остается и напоминания.
  ...Пересекая в который раз такой ручей, я чуть сбился с тропы и ушел влево на склон, заросший кедровым стлаником, покрытый толстым слоем светло-зеленого мха. Пестря отстал где-то, шел я не торопясь и осматриваясь и вдруг, заметил под ногами клочки шерсти светло-серого цвета. Совсем было прошел это место, но подумал, что водичка от талого снега принесла эту шерсть по весне из недалека, и потому, остановившись, стал осматриваться. Только я поднял глаза, как заметил большой кусок шкуры, лежащий на виду, метрах в двадцати выше по склону. Подойдя, подхватив её за край, приподнял, надеясь увидеть под ней мясо, но оказалось, что шкура была кем-то свернута, скатана в кучу, и я увидел только остатки розовеющего черепа и рога, похоже, это был теленок северного оленя. Рядом лежал обглоданный остов позвоночника и задняя нога. Вокруг в радиусе трёх метров мох был содран до земли, и кустики были поломаны...
  Я мысленно задал себе вопрос: кто это мог сделать - волки или медведь, и не успел на него ответить, оглядываясь вокруг, поднял голову повыше и увидел в кустах пушистого стланика какое-то шевеление. Сосредоточившись, сфокусировав взгляд, я отчетливо разглядел медведя, который был не далее двадцати-двадцати пяти шагов!
  Не осознавая ещё до конца происшедшего, я подумал - какой он круглый и мягкий и ходит, ступая твердо и неслышно...
  А мишка так и маячил в кустах: то туда повернет, пройдет шага три, потом назад воротится, и впечатление такое, будто он что-то потерял в этих кустах. Медведь двигался, не останавливаясь, и хотя, наверное, заметил меня раньше, чем я его, но почему-то упорно делал вид, что меня не видит и в мою сторону не смотрел, - это нервное движение подсказало мне, что медведь сердится: я перебил его трапезу, или может быть он тоже вот-вот подошел.
  Только тут, я отреагировал на опасность, вскинул ружье, автоматически на ходу взвел курки и прицелился, намереваясь прострелить его туловище по диагонали...
  Медведь на мгновение и на свою или на мою удачу скрылся в густых зарослях зеленого стланика, а я, в это время, тремя прыжками выскочил на прогалину и тут снова увидел, как медведь шевелится в стланике и идет на меня, в мою сторону...
  Потом мягко и плавно всплывает на дыбы, удерживая равновесие, загребает передними лапами воздух и, цепляя вершинки стланника, медленно и молча двигается на меня, поворачивая голову с аккуратными полукружьями небольших ушей и, как бы, стесняясь смотреть прямо на меня.
  Казалось, зверь даже немножко чувствовал себя виноватым от того, что все так неловко получается. "Вроде бы вот я шел, шел и, наконец, пришел, а тут вдруг ты, и ведь нам вдвоем тут никак нельзя, пойми".
  В голове мелькнуло - такой смирный и симпатичный медведь, а ведь съесть меня может запросто!
  И я, вскинув ружье и прицелившись почему-то в голову, хотя проще и надежнее было стрелять в грудь, которая, как известно, больше головы. Но в тот момент, поток информации об охоте на медведя, выплеснулся вот в таком решении.
  До мишки было не больше двадцати шагов. Хорошо видны были его сердитые глаза, и может поэтому я нажал на спусковой крючок.
  Развязка длилась всего лишь несколько мгновений, но для меня растянулась в многозначную долгую картину...
  Мишка, какой-то миг после выстрела, еще стоял на задних лапах, потом хотел рявкнуть, устрашая меня и подбадривая и разжигая себя, но из его горла вылетел какой-то негромкий хрип, после чего он перекинулся через спину, разворачиваясь и бросился наутек...
  Как только он коснулся земли передними лапами, я перестал его видеть - заслонили кусты стланника, и только по треску сучьев понял я, как он торопился, убегая.
  Надо заметить, что, наверное, момент выстрела и неудавшийся рев почти совпали, но для меня время вдруг замедлилось в своем течении, и я все происшедшее видел картинами, отделенными одна от другой, значительными временными промежутками.
  Тут из-за моей спины выскочил на рысях Пестря и, слыша удаляющийся треск в кустах, бросился вдогонку, секунд через пять раздался его лай, который однако вскоре замолк. Я, наверное, изменился в лице и задышал часто, но мысли в голове работали четко.
  В погоню за медведем я не кинулся, но и убегать не собирался.
  Отойдя чуть в сторону, снял рюкзак, оглядываясь и сжимая в руке ружье, а в другой - неизвестно когда извлеченные из кармана пиджака еще два патрона с пулями, достал из кармана рюкзака нож и, затолкав за голенище сапога, штанину не стал опускать, надеясь в случае надобности быстро его выхватить.
  Вернулся Пестря и, не обращая внимания на мои команды: "Ищи! Ищи!", стал грызть кости - остатки оленя.
  Подозреваю, что он так и не разнюхал, что к чему и, не разобравшись, решил для себя, что хозяин, как обычно, поторопился и, стрелял безобидную трусливую животину, для него вовсе не интересную.
  Я, чуть придя в себя, стал гадать, попал или не попал в нападавшего зверя, но, вспомнив хрип и припомнив вдруг, что в левом стволе у меня, еще с ночлега, остался патрон с картечью, подумал, что, скорее всего, попал и, наверное, одной картечиной пробил дыхательное горло. Поэтому медведь, оставшись без голоса, перепугался этого обстоятельства, больше выстрела и, может быть, больше боли...
  Случилось все выше описанное в половине шестого утра.
  Небо по-прежнему, хмурилось, серый утренний свет подчеркивал темновато-зеленые тона, вперемежку с серым цветом окружающей тайги, и с трудом верилось во всё происшедшее здесь, ещё каких-нибудь пять минут назад, столкновение. Действующими лицами на этой затемненной сцене были голодный, недавно вставший из берлоги, медведь средних размеров и я, который, до этого и медведей-то в лесу ни разу не видел.
  Хмыкая и чертыхаясь, гадая попал - не попал, я стоял еще некоторое время в нерешительности и, наконец, тронувшись, пошел в сторону, куда убежал медведь, тщательно осматривая подозрительные кусты и выворотни, крепко сжимая ружье, заряженное двумя пулями - одной круглой, другой - системы Полева.
  Шел я по тропинке и видел, на пятнах нерастаявшего снега под ногами, свежие следы медведя, которые были величиной чуть больше моего сапога, и оставил их этот хищник, здесь, еще рано утром до встречи со мной. Река, тут заворачивала влево, тропинка тоже, и здесь я увидел следы убегающего медведя, который прыжками метра по 3-4 скакал напрямик и, вылетев на тропинку, грянул по ней, благо и места почище, и бурелома меньше...
  Пестра, чуть напрягаясь, бежал впереди, метрах в пятидесяти, и явно не горел, судя по всему, желанием вылавливать раненого медведя; где-то в закоулках его родовой памяти под черепной коробкой, наверное, хранилось осознание опасности, связанное с медвежьим запахом, но соображал он туго, и труда не взял до конца во всем разобраться.
  А я шел и размышлял, что или рассказы про свирепых медведей, которые после неудачных выстрелов кидались на охотников и оставляли их, задавив и спрятав, заваливая валежником, были неправдой, или мне попался добродушный мишка...
  Около часа я осторожничал, старался не упускать из виду Пестри, который показал бы мне, где залег медведь в засаде.
  Но страхи мои были напрасны, медведь, перепуганный больше меня, долго удирал по тропе, а потом свернул куда-то налево и в гору...
  Я понял, что всё обошлось, а тут и небо стало разъяснивать, показался серебряный диск солнца. Все происшедшее отодвигалось в ирреальность рассветных сумерек, порождающих причудливые и жутковатые видения.
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com Е-майл: [email protected]
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Караси
  
  
  
  Я приехал на сейсмостанцию после короткого отпуска в начале июня и застал там много гостей из нашего института. Приехали на машине и прилетели на самолёте, сотрудники и сотрудницы, на летний изыскательский полевой сезон. Сразу сделалось многолюдно и тесно. Вокруг дома стояли палатки, в самом доме сейсмостанции поселились две пожилые сотрудницы сейсмологической экспедиции, которые к тому же, на летней кухне готовили ужин для всей команды приехавших, и для меня заодно...
  В тот день были жареные караси в сметане, которых, за день до того, наловили сетями на Белых Озёрах, километрах в сорока от посёлка. Караси были очень крупными, а один и вовсе килограмма на три - четыре.
  Я охал и ахал поражаясь его размерами, а Толя Копейкин, мой напарник по работе на станции объяснил, что на этих озёрах никто и никогда не ловил рыбу сетями и только строители новой железнодорожной магистрали, стали туда ездить на рыбалку. Поэтому такие крупные экземпляры там и сохранились.
  На следующий день, я пошел в поселок за продуктами и встретил по дороге Жору, своего знакомого, бывшего торгового моряка, а сейчас оператора какой - то автоматической электростанции, на участке тоннельного отряда, называемого "третьим стволом".
  Тоннель копали сразу в нескольких точках, чтобы ускорить пробивку штольни, и на перевале были сделаны три "норки", в которых тоже копошились тоннельщики. Эти норки и назывались стволами.
  Услышав от меня о жареных карасях, Жора загорелся энтузиазмом, и стал уговаривать меня поехать вместе на рыбалку.
  - Сети у меня есть - агитировал он меня. - Лодка резиновая - тоже. Мы на сутки туда смотаем и назавтра будем уже дома...
  Я не рыбак, но подумав о том, что уж очень они, караси, вкусны в сметане - согласился.
  ... Стояло начало короткого таёжного лета. Дни длинные, тёплые, а ночи короткие и прохладные. Однако уже появились и досаждали комары, которые, даже в посёлке, заедали поедом и животных и людей. Женщины обязательно надевали плотные брезентовые брюки, хотя днём температура позволяла наконец, щеголять в лёгких платьях.
  Но я надеялся, что мы сможем от этой напасти отбиться. И потом на озере главным нашим занятием будет ожидание, когда в очередной раз надо проверять сети и потому, основное время можно проводить у дымного костра...
  Решили - надо ехать!
  ... Жора зашёл за мной под вечер, с необыкновенно тяжёлым рюкзаком, в который загрузил и надувную лодку, и сети, и еду. Он едва нёс его. Я взял с собой еды на двоих, в основном консервы и концентраты, и котелок, кружки, ложки.
  Выйдя из избушки, мы перешли мост через речку Кавокту, и взобравшись по тропике, на автотрассу, стали ожидать попутки...
  Было часов около пяти, но солнце стояло высоко, и времени у нас было достаточно, чтобы доехать и расположиться на ночёвку ещё посветлу.
  Синее небо, полусферой вздымалось над скалистыми вершинами гор, покрытых лесом, и из- за последней, дальней вершины, чуть выглядывали серые острия скалистых пиков Муйского хребта, находившегося от нас на расстоянии почти ста километров. Воздух был так прохладен и чист, что видимость была удивительной...
  Через полчаса, около нас тормознул, ярко - жёлтый, немецкий самосвал "Магирус", и мы, взобравшись в высокую кабину, поехали.
  На БАМе был с самого начала стройки, замечательный обычай, по которому водители, видя "голосующего" на дороге, обязательно останавливались, и если было место, то подвозили куда надо. Между "стволами" тоннеля, ходили "вахтовки"- фургоны, установленные на базе ГАЗ - 66, оборудованные мягкими сиденьями. Они использовались как автобусы, перевозя пассажиров, в том числе попутчиков, и денег за это не брали...
  Отчасти, как мне казалось, это напоминало транспорт будущего, когда всякая оплата проезда будет отменена ( так мы тогда думали, вдохновлённые обещаниями "теоретиков" из ЦК КПСС)...
  Во всяком случае на БАМе уже тогда так было!
  Вообще, попасть на Стройку Века было непросто, и потому, туда отбирали самых лучших, самых "комсомольцев" у которых заповеди строителя коммунизма, особенно в начале стройки, были в почёте. Я, в другом месте расскажу об этих интересных временах в истории Строительства, ну а пока возвратимся к рассказу о карасях...
  Водитель, не заезжая в посёлок, помчался вперёд и вперёд, переехал мост через Муякан и по правому берегу, вдоль подножия горного хребта, "полетел" на север, поднимая клубы пыли, завивающиеся спиралью позади грузовика. Подвеска у немецких машин была необычайно мягкой, и мы чувствовали себя, словно ехали в такси по асфальту.
  Через час, выгрузившись, попрощавшись с "гостеприимным" водителем, договорились о завтрашнем возвращении. (Он, завтра возвращался в это же время в посёлок).
  Я подхватил тяжёлый Жорин рюкзак, он одел на плечи мой, и мы тронулись по тропинке в сторону озера, на котором, все, кто его знал, ловили карасей. Жора это озеро знал - он ведь был рыбак. Родился у моря, и потому, рыбачил с раннего детства.
  ... Шли низкими, почти болотистыми местами несколько километров. Я притомился и вспотел, а комары атаковали меня непрерывно и настойчиво.
  Обмахиваясь от назойливых комаров, сломанной берёзовой веточкой, Жора, шагая впереди, как бы, между прочим, пояснил мне, что самые злые комары начинаются на закате.
  Я промолчал, вытирая лицо от пота, отдуваясь обмахивался веточкой и осторожно ступал ногами в топкие места, боясь поскользнуться и повалиться в грязную жижу, вместе с тяжёлым рюкзаком.
  Вскоре вышли к десятиметровой ширины, протоке и пошли вдоль неё.
  - Гляди! Гляди! - вдруг закричал Жора - Таймень!
  Я, пользуясь моментом, скинул рюкзак на траву и стал вглядываться в прозрачную воду и вскоре увидел тёмное, почти чёрное "брёвнышко" под водой, почему - то плывущее против течения. - Здесь таких много - авторитетно подтвердил Жора, немного успокоившись от большого впечатления, вызванного величиной рыбины. - Но, здесь, они не такие большие, как на Верхней Ангаре. Там ребята рассказывали - ловят рыбин килограммов на шестьдесят - семьдесят, на связанные вместе волейбольные сети, сплавляясь на лодке вниз по течению. За ночь вылавливают несколько штук, конечно не всех таких больших. Но всё же... Жора сделал паузу. - Я тоже несколько штук поймал на мышь. Ты знаешь, что это такое? - спросил он меня. Я сказал что слышал, а точнее читал в рыболовных учебниках о такой рыбалке.
  -Ты не представляешь, что это такое! - снова взволновался Жора. - Руки трясутся, ноги дрожат от усилий, когда тянешь такую рыбину!..
  Он хотел продолжить рассказ, но на него налетело облако комаров, и он стал от них отбиваться, шлёпая себя ладошкой по лицу и чесать голову. Он ускорился и подгоняя меня, повторял - Ну пойдём, пойдём, тут уже недалеко...
  Мы, действительно, скоро пришли.
  Устроившись у старого кострища, распаковали рюкзаки, накачали резиновую лодку, осмотрели сети и не откладывая решили их поставить, пока светло.
  ... Солнце село за горные вершины, послав последний прощальный луч, как верный знак того, что завтра увидимся с ним, вновь.
  Но в горах и после захода солнца ещё долго светло и мы этим воспользовались. Комаров было видимо - невидимо, пронзительный звон стоял над всей большой широкой речной долиной. Мы обмазали репеллентом все открытые части тела, и это немного помогло отбивать комариные атаки.
  Погрузившись в просторную резиновую лодку, отплыли от берега на середину озера, почти круглого по периметру, заросшего по берегам высоким тальником. Вода была прозрачной, и мы видели, как опускаемые в воду сети, становились на дно стоймя. Сквозь чистую воду были видны белые поплавки, протянувшиеся в глубине, цепочкой, по прямой линии.
  Мы установили три сети, одна рядом с другой, связав их концы. Комары одолевали и нападали на те места, на шее и на лице, которых мы касались мокрыми руками и тем самым, смывали репеллент. Приходилось, то и дело шлёпать по открытым частям тела ладошками, отбиваясь, но от этого становилось ещё хуже...
  Незаметно надвинулись сумерки и установив сети, мы, торопясь, погребли к берегу, бегом взобрались на крутой берег к кострищу, не забыв прихватить с собой лодку.
  Поспешно развели костёр и стали собирать дрова вокруг, опасаясь скорого наступления полной темноты.
  Но ночь пришла довольно светлая, как всегда бывает здесь в это время года - казалось, что звёздное небо, отражаясь в тёмном зеркале озера, удваивало количество света.
  Огонь разгорелся быстро и мы, с комфортом устроившись рядом с костром, полулежа, отдыхали, разговаривали, радуясь, что костровой дым отгоняет комаров...
  Вскипятив чай в чёрном от копоти котелке, достали хлеб и колбасу, хрупая луком, с аппетитом поели и, слушая насторожённую тишину, изредка прерываемую непонятными плесками на озере, стали ждать середины ночи. Решили проверять сети чаще и если надо, то переставлять их на новое место... Жора от всего происходящего был просто счастлив - он подливал мне чаю, подкладывал дровишки в костёр и рассказывал...
  
  Я родился и жил всю жизнь в Калининграде, где мой папаша служил во флоте. Учился я неважно и потому, лет в шестнадцать бросил школу, несмотря на семейные скандалы и поступил в "шмоньку" - школу моряков. Кенигсберг ведь стоит на берегу Балтийского моря...
  Немецкий философ Кант, родился, преподавал и умер в Кенигсберге - вставил я, но Жора не обратил внимания на мою реплику, и мне стало неловко - лезу со своими интеллигентскими, никому не нужными знаниями, в нормальную человеческую жизнь...
  Жора ещё долго вспоминал учёбу в "шмоньке"...
  - Драки с городскими - продолжал он - были обычным делом. Ножички, приятно оттягивающие карманы, были постоянными нашими спутниками. Жизнь была полна опасностей, но именно поэтому, скучать не приходилось.
  Иногда, случались разборки внутри училища, курс на курс. Вот тут - то, каждый мог себя проявить. Были в этих схватках герои. Но были и слабаки, которых все презирали и им, приходилось из училища уходить...
  Одним словом, была настоящая мужская жизнь - подытожил Жора...
  Я, слушая в пол-уха, лёг на спину и, всматриваясь в звёздное небо, пытался отыскать знакомые созвездия среди тысяч и тысяч видимых звёзд. Млечный путь пролёг заметной светлой полосой по чёрному небу, и я вдруг ощутил глубину, трёхмерность космоса над нами и вокруг нас...
  ... Странное ощущение движения громадного земного шара, вдруг возникло во мне. Казалось, я, впервые почувствовал и вращение земли вокруг своей оси. От громадности представляемой в воображении картинки, я невольно поёжился...
  ... На озере, что - то громко плеснуло, и прервавшись, Жора долго вглядывался в темноту...
  
  Рыба играет - заключил он и продолжил рассказ.
  Костёр розово - желтыми отблесками высвечивал ближайшие кусты, а дальше была тревожно - напряжённая темнота, вмещающая ночную, опасную таёжную тайну.
  В озере и вокруг нас, что - то шуршало, тихо позванивало, плескалось. Лес и вода жили напряжённой ночной, слышимой, хотя и невидимой жизнью...
  Через время, я вновь сосредоточился на рассказе Жоры. А он повторял тему, но уже в деталях.
  
  В "шмоньке" учились отчаянные хулиганы. Драки случались, чуть ли не каждый день. Почти у всех будущих моряков, были спрятаны в карманах ножички, а то и настоящие "финки". Но, слава богу, эти ножи редко пускали в ход. Так, - показать, что ты тоже не жук на палке - это да...
  Когда закончил "шмоньку", устроился на сухогруз, который ходил между Калининградом и Клайпедой, возил разные грузы.
  В армию я не попал, для морячков была какая - то отсрочка. Скоро, с помощью отцовских друзей, удалось устроиться на торговое судно, которое ходило в загранку. Меня заметил капитан и назначил суперкарго - это моряк, который отвечает за закупку и доставку продуктов на судно, для питания команды...
  Жора сделал в рассказе паузу, и, вспоминая, помешивал угли в костре длинной, тонкой палочкой...
  
  У меня были деньги, я выходил в город, на рынок - продолжил он.
  - Вообще, жизнь наладилась... Но потом, после того, как исполнилось двадцать пять лет, повзрослев, я стал как - то уставать от тесноты, однообразия и монотонности судовой жизни. На берегу, в Калининграде, познакомился с девушкой. Стали встречаться... А тут началась стройка этой большой Магистрали и я решил "поменять курс". Уволился с флота, поженился и приехал сюда... Он помолчал и закончил свою историю: - Заработаем здесь на квартиру, на машину и уедем назад...
  
  А жена где работает - спросил я прерывая затянувшееся молчание.
  - Да там же где и я - ответил Жора и отхлебнул остывающий крепкий чай из кружки. - Она закончила торговый техникум, но здесь на основном тоннельном портале работы нет, вот и устроили её сторожем, на склад. Ночует дома и раза два за ночь сходит посмотрит, как там дела. А иногда, я вместо неё подежурю...
  Сглотнув чай из кружки в последний раз, Жора выплеснул остатки на костёр и посмотрел на звёзды. Ковш Большой Медведицы развернулся на четверть круга и наступила почти полная темнота и тишина полуночи.
  - Пора - произнёс Жора, и я тоже поднялся, растирая лицо руками, отгоняя дрёму.
  Уходить от костра не хотелось. Тёмные силуэты кустов вокруг, казалось, таинственно двигались, то, отстраняясь, то, приближаясь, в зависимости от силы и высоты пламени в костре.
  Мы, осторожно ступая, почти в полной темноте, непривычной после яркого пламени костра, на руках, спустили лодку к воде и поплыли к сетям, ориентируясь, по чуть заметной линии противоположного берега.
  Я грёб, а Жора держал бечеву с металлическим якорем на конце, опущенным почти до самого дна. Но первый раз мы промахнулись и проплыли мимо сетей. Пришлось разворачиваться и повторять заход.
  На сей раз, зацепив сетку, дошли вдоль неё до начала, стали проверять улов, поднимая сеть к поверхности и перебирая руками бечеву с поплавками.
  Глаза постепенно привыкли к темноте, и я первым заметил, что - то, серебром блеснувшее в глубине, движущееся вместе с сетью к поверхности. - Ага, попался! - обрадованным голосом произнёс Жора и повозившись с сетью, подал мне тяжёлого, словно литого из текучего, живого металла, серебристого карася.
  Вот так красота - не удержался от восклицания и я. - А какой он жирный да толстый.
  
  Это ещё что?! - подхватил мой напарник - это ещё сравнительно небольшой, всего граммов на восемьсот. Тут такие чушки бывали... Едва из воды вытащишь...
  Карася бросили в мешок, на дно лодки и продолжили осмотр сетей.
  Мы оба, подхваченные общим чувством азарта, уже не замечали окружающую нас таинственную ночь, разговаривали громко, увидев мелькнувшего в глубине карася, кричали во весь голос: - Ещё один! Ещё карась!..
  Для меня рыбалка - большое чудо, наверное, ещё потому, что сам я не умею рыбачить, не знаю ни повадок рыб, ни рыболовного снаряжения.
  Толя Копейкин, мой напарник по сейсмостанции, всегда одинаково шутил надо мной, когда я в этом признавался, и лукаво улыбаясь, повторял: - А чё тут уметь - то? Наливай, да пей!
  И каждый раз я хохотал, представляя себе пьяных, не стоящих на ногах рыбаков, зная, что для многих, рыбалка - это повод, чтобы съездить на природу в хорошей компании и там напиться от души...
  В первую проверку, в наши сети попало восемь почти одинаковых по размерам рыбин. Я радовался, как ребёнок, запуская руку в мокрый мешок и щупая круглые, блестяще - серебряные, скользко - чешуйчатые бока карасей.
  ... Причалив к берегу, мы привязали мешок с рыбой к ветке прибрежной ивы и рыбы, погрузившись в воду, задвигались, отчего казалось, что мешок ожил...
  Поднявшись к полу прогоревшему костру, мы подбросили дровишек и задрёмывая стали ожидать рассвета...
  К утру стало прохладнее, и когда во второй раз мы проверяли сети, то иногда, по телу пробегала невольная дрожь, заставляя нас, то поочерёдно, то вместе, тягуче зевать...
  ... Во второй раз мы вынули из сетей шесть карасей. Я, смеясь, говорил Жоре, что их словно по одной килограммовой мерке вырастили, а он, вздыхая, отвечал мне, что трёхкилограммовых уже всех повыловили.
  ... Вскоре, на востоке, появилась алая полоска зари и по воде, протянулись серые полосы тумана, становящегося всё гуще. Комары тоже исчезли - наверное, улетели немного поспать, и потому, мы обессиленные беспокойной ночью заснули, а когда открыли глаза, то солнце уже поднялось над вершинами деревьев, и остатки тумана быстро разгонял по воде, начавшийся утренний ветерок. Комары тоже, словно устали от ночных поисков "пищи" и исчезли, попрятавшись в камышах и густой осоке, растущих на прибрежных отмелях...
  Мы, почёсываясь и позёвывая, любуясь наступающим светлым и чистым днём, вновь заварили чай, попили горячего, сладко - терпкого напитка и нам стало легко и весело.
  Вздымавшийся на другой стороне реки горный хребет, картинно отражался своими крутыми каменистыми распадками в гладкой воде, а трава и листья деревьев и кустарников вокруг, поражали яркостью зелёного, чистого цвета...
  Жора сделал для себя и для меня, удилища, из длинных и ровных стволов прибрежной ивы, приладил к ним, быстро и умело, катушки спиннингов, предусмотрительно прихваченных им из дома.
  Я совсем не умел забрасывать блесну, но, вспомнив шутку Копейкина, улыбнулся: " Не боги горшки обжигали"...Тем не менее, я не столько рыбачил сам, сколько смотрел, как это делает Жора.
  ... Закинув блесну, широко размахнувшись, далеко и точно, он начинал энергично крутить катушку спиннинга, иногда по ходу энергично поддёргивая удилищем. Я, несколько раз замечал, как из под плавучего острова, чёрной тенью, хищно выскакивала щука, пытаясь схватить, стремительно несущуюся под водой, к лодке, блесну, мелькавшую светлыми боками.
  ... Наконец одна из щук догнала блесну и, клацнув зубастой пастью, заглотила железку и обманутая, повисла над водой, в недоумении тараща глаза и извиваясь всем телом.
  Жора ловко подхватил её сачком, снял с крючка и бросил на дно лодки. Хищная рыбина открывала зубастую пасть, переворачивалась с боку на бок, но потом затихла, "уснула", как говорят рыбаки.
  ... Через время и я поймал небольшую щучку и был рад и взволнован до того, что руки у меня тряслись, и я никак не мог зацепить её сачком...
  ... Солнце поднималось всё выше и отражение широкой искристой дорожкой пролегло по водной поверхности озера. Я успокоился, сел поудобнее и стал просто смотреть, как Жора, вытягивает одну за другой щук, хотя и небольших, но быстрых в воде и жадных, а потом, трагически разочарованных, "зевающих", и бьющихся в лодке.
  Поймав штук десять щучек, Жора предложил перекусить. Было уже одиннадцать часов утра и время от рассвета пролетело незаметно.
  Перед тем, как пойти к костру, мы ещё раз проверили сети. В них оказалось всего три карася, но видно их было в прозрачной, просвечиваемой солнцем воде издалека, и потому мы быстро с ними управились.
  Снова развели костёр, вскипятили в который уже раз чай, поели.
  В это время к костру подошёл незнакомый мужик, лет сорока пяти, заросший щетиной и одетый в ватник и резиновые сапоги.
  
  -Привет рыбаки - радушно поздоровался он с нами и мы в ответ вежливо ответили ему тем же, с опаской гадая про себя, кто он такой - не рыбинспектор ли? Словно почувствовав наше скрытое беспокойство, мужик отрекомендовался: - Я живу тут недалеко, на метеостанции, приплыл на лодке, по протокам, сетёшки проверить...
  Мы обрадовались, что наши подозрения не оправдались и налили ему горячего чаю и предложили бутерброд с колбасой. Он от еды отказался, но чай взял и отхлёбывая стал разговаривать.
  Узнав, что я "геолог", то есть сейсмолог, он отметил между прочим, что знает многих из нашего начальства, потому что они у него на метеостанции иногда останавливаются, когда проезжают мимо...
  Разговорились, и я спросил про жизнь здесь, до начала Стройки.
  
  - Сейчас всё переменилось - со вздохом отметил он. - Раньше здесь вообще никого не бывало, кроме медведей, лосей и волков. Охота была царская. Я как приехал сюда, завёл себе щенков из под хороших собак, из Уояна. Там раньше одни тунгусы - охотники жили. Ну и собаки у них были отборные, не то что сейчас...
  Он разочарованно вздохнул.
  
  - Выросли здоровенные зверюги - продолжил мужик, отхлебнув чай из кружки. - Как-то раз, летом, они, в протоке, вдвоём волка догнали и задавили, прямо в воде. А как заматерели, один раз вообще чудное случилось!
  - Мы, как - то пошли в местную таёжку, оленей посмотреть и если удастся, то стрелить... Зашли в распадок, а собаки где - то вдруг отстали. Потом слышим, грызутся между собой, где - то под горой. Мы туда бегом...
  Подходим, а там лосиха лежит и брюхо собаками располосовано - кишки вывалились, а кобели между собой дерутся - чья добыча. Мы попробовали подойти, да куда там, кидаются на нас, на своих хозяев...
  Он допил чай, посмотрел на озеро, помолчал и продолжил: - У зверовых
  собак это бывает. Они когда зверя - подранка доберут, то садятся около и никого не подпускают, грызут своих и чужих. А величиной и силой, они были, как волки...
  Так вот тогда, мы их кое - как от лося отвлекли. Потом, когда ты на лося сел, собаки успокаиваются. Мол, теперь это уже твоя добыча...
  Мужик невесело улыбнулся и продолжил: - Однако, со временем перевелись
  эти собачки. Один убежит куда, другого украдут. Остался у меня один Карай.... Я в нём души не чаял - рассказчик грустно вздохнул. - А он мне отвечал взаимностью. С ним мне хорошо было в лесу. Он был как ручной волк...
  Мужик сделал паузу и долго смотрел на противоположный хребет...
  Мы тоже молчали...
  
  - А тут Стройка началась, - продолжил он, наконец. - Метеостанция стоит наберегу Муякана, недалеко от берега. Зимой машины, пока хорошей дороги ещё не было, ездили по льду. Карай, как заслышит мотор, так на реку карьером, а там, летит за машиной, пытается обогнать и остановить. Это у зверовых собак инстинкт такой. Многие такие собаки машин не любят и гоняются за ними...
  Рассказчик снова помолчал. Видно было, что вспоминать эту историю ему тяжело, но и поделиться горем, тоже хочется...
  
  - Как - то раз, я дрова около дома рубил. Слышу, мотор гудит на реке. Карай
  намётом туда. У меня, словно сердце чуяло, остановил работу и слушаю.
  
  - Вдруг, Карай лаять перестал и завизжал. Я хватаю ружьё со стены - сердцеуже почуяло беду - и бегом на реку. Вижу, лежит Карай на снегу, и самосвал этот немецкий, уже за речным поворотом скрывается. Я заорал, чтобы остановился, стрелил раз по кабине и побежал наперерез, напрямик через мысок, там река крутит. Выскакиваю из перелеска, а он у дальнего берега, далековато уже, уходит. Я навскидку, по кабине опять. Пуля по металлу стукнула, взвизгнула и ушла рикошетом...
  Я себя не помню, вернулся к Караю, а он уже не дышит, хотя ещё тёплый и кровь из носу бежит на снег. Я поднял его на руки, отнёс к дому...
  Метеоролог помолчал, поставил кружку, вытер ладонью рот.
  
  - А водила этот, змей подколодный, испугался, перестал сюда ездить, а потом и вовсе уволился и в город уехал... Я бы этого водилу убил, если бы встретил... Я узнал кто он такой...
  Мужик, помолчал, а потом перевёл разговор на другую тему.
  - Ну что, нарыбачили чего?.. Мы ответили, что поймали штук пятнадцать.
  
  - Ну, на жереху хватит - подбодрил он нас. Вот раньше рыбалка была - он мечтательно вздохнул. - Бывало сети со дна не поднять. Рыбы тут в озёрах было не считано. Он снова вздохнул: - Я помню, в этих речках, да и в Муякане и тайменя и хариуса было очень много. А в Верхнюю Ангару, омуль осенью на нерест заходил косяками, длинной в несколько километров, аж вода кипела. Тогда, в эти дни, "саковали" и солили омуля на зиму, по несколько крапивных мешков. Саковать - это, значит, ловить большими сачками с берега - пояснил он привычно.
  Метеоролог ещё раз что - то послушал внимательно в стороне протоки,
  поблагодарил нас и закончил разговор: - Будете в районе метеостанции, заходите...
  Он махнул рукой, повернулся и ушёл по тропинке, вдоль берега, скрылся в кустах...
  
  - Жалко мужика - вдруг прервал молчание Жора, сосредоточенно глядя надалёкие горы.
  
  - Ведь он жил тут до начала Стройки, как король. Был сам себе хозяин, был известным человеком здесь, всеми уважаемый...
  
  - А сейчас? - после короткой паузы вопросил он, и сам себе ответил: - Десятки тысяч человек, машины, трактора, экскаваторы даже.
  Жора зевнул, долго молчал, потом посмотрел на солнце и спросил - Снимаем сети и домой?
  Я кивнул в ответ утвердительно...
  С утра дул ветерок, и синяя озёрная волна покрылась белой рябью волнишек. Мы поплыли к сетям уже без прежнего энтузиазма - устали от бессонной ночи, от крепкого, вяжущего во рту чая, от разговоров. Хорошо ещё, днём, ветер сдувал комаров в закрытые, влажные места озеринки.
  На сей раз, в сетях оказалось всего два карася.
  
  - Может это и лучше - рассуждал Жора. - Нам ведь ещё к дороге выгребаться.
  Я снова кивнул. Говорить ничего не хотелось. На меня, рассказ метеоролога произвел тягостное впечатление. Я по своей жизни на сейсмостанции знал, как трудно бывает перестроиться и привыкнуть к переменам в тайге.
  Иногда, так бывает неприятно, когда после сосредоточенного одиночества зимой или весной, вдруг нагрянут гости, или знакомые, какие - то любопытствующие, часто пьяные люди...
  ... Выходили к дороге, тяжело нагруженными: лодка, вёсла, по мелочи всего, да ещё и рюкзак карасей...
  Брели, хлюпая резиновыми сапогами по мокрой тропинке, не глядя по сторонам, сцепив зубы от напряжения, и вытирая солёный пот с бровей и с подбородка.
  Подойдя к трассе, повалились на обочине на траву и долго лежали, отдыхая.
  Вскоре послышался шум мотора и появился наш самосвал. К тому времени, мы поделили карасей пополам и двух отложили для шофёра. Тот вначале отказывался, но потом взял, спрятал в бардачок, и начал рассказывать, что в лагерь к лесорубам, куда он ездил, повадился ходить медведь, на помойку, за столовой.
  
  - Собаки лают всю ночь. Медведь осторожный, ворочается в кустах, на открытое место не выходит. Собаки всю ночь без передышки лают...
  - Он помолчал и махнув рукой продолжил: - Убьют его ребята! Подкараулят и убьют. Спать зараза не даёт. Собакам ведь пасть не заткнёшь. Всю ночь бухают: Гав, гав, гав...
  Самосвал довёз меня до самой сейсмостанции. Мы попрощались с Жорой, и я нагруженный рыбой, спустился с прибрежного склона по тропинке, напрямик, минуя дорогу.
  Перейдя деревянный мост через Кавокту, я увидел, что на летней кухне хлопочут наши поварихи - готовят ужин.
  Собаки выбежали меня встречать: и взрослые и щенки. Они прилежно виляли хвостами и от умиления встречей, лезли лизаться.
  Когда я показал карасей "хозяйке" на кухне, она только всплеснула руками.
  Из дома, на шум вышел Толя Копейкин. Он осмотрел рыбу, похвалил меня и стал по хозяйски точить кухонный нож. - Вы Надежда Петровна не беспокойтесь - проговорил он благородно. - Я сам почищу их и приготовлю к жерехе. Мы их до завтра в ледник положим, а завтра, на ужин, вы пожарите...
  Чуть позже, собаки с аппетитом хрумкали выпотрошенными внутренностями больших рыбин и даже чуть не подрались. Пестря, не поднимая головы, предупреждающе зарычал, обнажив белые длинные клыки.
  Щенки сразу отошли, а Рика тоже ответила утробным ворчаньем.
  Я прикрикнул на Пестрю и Рика, воспользовавшись моментом, прихватила у него кусок внутренностей и отбежала, но с достоинством, к дальним кустам.
  ... Из дома вдруг выкатился пушистый котёнок Тимошка. Он бесстрашно прошёл меж собак, потёрся пушистым бочком о мой сапог и легко вспрыгнул на колени. Пестря, бросил быстрый взгляд на бесстрашного котёнка, но я, перехватив это предупреждение ревнивца, возвысил голос, отчитывая собаку: - Но! Но! Смотри у меня!
  Пестря отвернулся, сделал вид, что это предупреждение - внушение его не касается, отошёл и со вздохом лёг на траву, свернувшись калачиком. Из под его полуопущенных век, смотрели тёмные, внимательные глаза.
  Я, на всякий случай, посадил котёнка на плечо и вошёл в дом, где было уже по вечернему прохладно и полутемно...
  Солнце, привычно садилось за лиственничную, зелёную рощу, на северо-западном склоне, на другом берегу Кавокты...
  
  Зима. 1999год. Лондон. Владимир Кабаков.
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com Е-майл: [email protected]
  
  
  
  
  
  
  
  
   Верный
  
  
  
  Тунгус Иван Волков, работавший в строительно-монтажном поезде лесорубом, под Новый год по пьяной лавочке порезал трех человек, а четвертый всадил ему нож в ответ, и серьёзно поранил, пробив лёгкое. Когда милиция, вызванная комендантом общежития прибыла на место, то застала обоих участников драки за перевязкой, причём Ивана, сидящего на полу и истекающего кровью, перевязывал Петя Востриков, у которого, у самого, из раны на спине сочилась кровь, но он, порвав рубаху, пытался унять кровотечение у Ивана. Волкова сейчас же увезли в больницу, а Петю посадили в КПЗ, ввиду несильного ранения, но через сутки отпустили под подписку о невыезде.
  Иван Волков пролежал в больнице двадцать дней и, когда рана на животе затянулась, он с помощью приятелей бежал из больницы в лес! А куда - никому не известно. С собой он прихватил и собаку по кличке Верный.
  Этого отчаянного парня искали всю зиму, а весной обнаружили его следы на Муе, где он жил и охотился. Команда милиционеров устроила облаву и удачно, без сопротивления захватила преступника в зимовье. При этом Верный, который должен охранять хозяина, был коварно обманут, одним из милиционеров, который, тихонько подойдя к зимовью, приласкал Верного и подкупил того куском аппетитно пахнущего мяса.
  Его хозяина, Ивана Волкова, связали, посадили в вездеход и увезли в райцентр. Вскоре, прошёл суд и Ивана Волкова, признав виновным, посадили на несколько лет в тюрьму...
  А Верный остался в посёлке, скучал и искал пропавшего хозяина перебегая из одного человеческого поселения в другое. По иронии судьбы, через некоторое время, собака попала в руки Пети Вострикова, участника той самой злополучной драки...
  Он, чувствуя за собой невольную вину перед осиротевшей собакой, ухаживал за ним, кормил, сделал даже уютную конуру. Но дружеских отношений между ними так и не завязалось. Петя не был охотником, в отличии от Ивана Волкова, в лес не ходил, а охотничьей собаке такой хозяин не нужен... В конце концов, Верный и от него сбежал и, скитаясь по лесу, набрёл на метеостанцию, стоящую далеко в тайге. Тогда я там работал некоторое время, подменяя одного из лаборантов...
  Надо сказать, что на метеостанции была стая собак, одна другой крупнее и злее. Мне рассказывали, что эти собаки стаей легко давили волков, а однажды три из них в начале зимы, выгнав на наледь сохатого, повалили его на лёд и выпустили внутренности, до того, как хозяин поспел к ним.
  Возглавлял стаю здоровенный чёрный кобель с оторванным в драке ухом и жутковатым взглядом зелёных глаз. Он держал всю стаю в повиновении и страхе, пресекая малейшую попытку к самостоятельности.
  При появлении Верного, Одноухий сразу дал понять, кто в стае хозяин. Во время кормления, он без предупреждения набросился на Верного и сильно покусал того, несмотря на яростное сопротивление. Я видел всё это и с трудом отогнал Одноухого. Верный, поскуливая, и глядя на меня, хромая ушёл за сарай...
  Понимая, что о нём некому позаботиться, я кормил его остатками от нашего стола, и через некоторое время, Верный стал приходить в себя. Когда он появился на метеостанции, он был худой, рёбра торчали, и хребет забором выделялся под грязной, линяющей шкурой.
  Через полмесяца он стал выправляться: бока округлились, грудь стала шире, шерсть, очистившись после линьки, заблестела. Белые пятна на чёрном фоне стали смотреться как стиранные салфетки... Одним словом, собака восстановила боевые кондиции...
  Но вот особенность характера: я кормил его, гладил и прочёсывал шерсть, но его угрюмость не проходила, всё это он воспринимал, как надоедливое приставание, и в ответ на мои заботы, он ни разу не приласкался ко мне, ни разу его хвост не вильнул в ответ на моё поглаживание. Весь его полный достоинства вид говорил: "Хочешь, ухаживай и корми, это твоё дело, но мне до тебя дела нет".
  Наконец, он поправился полностью, и стало видно, что это собака превосходна: широкая грудь, туловище на стройных и длинных ногах, маленькая голова с коричневыми мрачно смотрящими глазами, уши небольшие и подвижные, в пасти торчат острые белоснежные клыки в два сантиметра длиной.
  Отношения с Одноухим оставались натянутыми и Верный избегал стычек с ним, сохраняя достоинство, уходил от драки, но никто из стаи не смел, подходить к месту, где Верный лежал большую часть дня.
  Однажды, когда Одноухий ушёл с хозяином на рыбалку, Верный за какую-то провинность "побил" второго по силе кобеля в стае, моментальным броском сбив того с ног и прокусив лапу.
  Стало заметно, что и Одноухий, наконец, начал чувствовать возрастающую силу соперника, он уже не так нагло прохаживался перед лежащим Верным и избегал вообще появляться за сараем, во владениях последнего...
  Прошло ещё полмесяца.
  Однажды, я собрался на рыбалку, взял спиннинг, сумку под рыбу и пошёл вверх по реке, надеясь наловить хариусов и ленков, где-нибудь за перекатом. Со мной отправились и собаки, - впереди бежал Одноухий, за ним все прочие и, к моему удивлению, чуть-чуть позади и поодаль бежал Верный.
  Мне вдруг в голову пришла мысль, что сегодня что-то случится в собачьей стае, но я подумал об этом и забыл. Найдя подходящее место, я, подняв голенища болотных сапог, зашёл в реку, и стал бросать мух на верховую. Хариус словно ждал меня, клёв был хороший, и через полтора часа у меня в сумке трепыхались десятка два крупных, пахнущих свежим огурцом рыбин. О собаках я забыл.
  Вдруг откуда-то справа раздались странные звуки - не то визга, не то пронзительное тонкое рыдание. Я подумал, что это, может быть, пищит медвежонок, потерявший мать. Тогда, куда девались собаки, почему они молчат?
  Река шумела, перекатывая пенные буруны через крупные камни, преграждавшие течение, но лай я всё равно бы услышал. Выйдя на берег, я положил спиннинг на песок и осторожно пошёл на звук.
  Подойдя ближе, я увидел, что под берегом что-то копошится, а остальные собаки сидя наверху, внимательно смотрели туда.
  Приглядевшись, я заметил, дерущихся собак. Это были они: Верный, чёрная промокшая шерсть которого вздымалась на загривке, и Одноухий, которого он душил, повалив в воду.
  Из горла поверженного вожака собачьей стаи, вылетали эти странные стонущие звуки - не то визг, не то предсмертный хрип.
  Прикрикнув на них, я схватил палку. Верный, нехотя отпустил Одноухого и глянул на меня налитыми кровью, опьяненными жаждой убийства глазами. Он был не в себе.
  ... Вывернувшись из-под победителя, Одноухий с жалобным визгом, куснул за морду Верного, но тут же ретировался, жалко поскуливая.
  Взгляд Верного, не обратившего внимания на последний укус, весь его вид - взъерошенный и какой-то заторможенный, я воспринял, как укоризненную фразу: "Ага, и ты за него, и ты не даёшь мне отомстить за прошлое постоянное унижение". И, что греха таить, - я вдруг подумал, что обидел Верного, - ведь ему столько пришлось вытерпеть от Одноухого.
  Осмотрев прибрежные кусты, я понял, что послужило поводом для драки: по берегу лежали кусочки засохшего хлеба и вскрытая консервная банка - остатки от рыбачьего обеда. Видимо, Верный первый нашёл их, а Одноухий почёл за право сильнейшего, отобрать добычу...
  С этой поры в собачьей стае сменился вожак. Верный, не обращая внимания, на окрики бросался за Одноухого, оседлав сверху, стараясь ухватить за загривок, или шею, стоило тому во время кормежки подойти ближе, чем на пять шагов. Одноухий же в этом случае, спешил отступить, опустив хвост между ног и всем видом, давая понять, что он ничего не имеет против нового вожака... Казалось, справедливость восторжествовала!
  Однако, вскоре случилось непонятное. Верный вдруг заскучал, стал отказываться от пищи, всё реже и реже выходил из дощатого сарая, а потом стал куда-то исчезать,- сначала на полдня, на день, потом на несколько дней. Надеясь, что осенью смогу с ним охотиться, и пытаясь приучить к послушанию, я посадил его на цепь. Прошло несколько дней, и всё это время, Верный, отказываясь от еды, молча и угрюмо лежал в тени, и казалось, что за сутки не сдвинулся с места ни разу. Его равнодушие ко мне, перешло в неприязнь, и я стал читать в его взгляде презрение и ненависть.
  Видя, что с этим характерным псом не сладить, я отпустил его с цепи.
  Он, некоторое время ещё лежал, не двигаясь, потом, будто проснувшись, встал на ноги, потянулся, и трусцой не спеша, побежал в лес. Больше я Верного на метеостанции не видел.
  Октябрь. 2005 года. Лондон. Владимир Кабаков...
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.comили в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com Е-майл: [email protected]
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Хищники и жертвы
  
   (Отрывки из романа "Симфония дикой природы)
  
  
  Свинцовая вода в реке переливалась и шумела на перекатах...Прохладный ветер, ещё с ночи гнал по низкому небу серые тучи. Лес неприветливо шумел вокруг и где - то, в чаще тревожно поскрипывала полу сломанным стволом, наклонённая к земле, сухая осина...
  Выйдя из густого темнохвойного леса, молодой лось прошёл по берегу, оглядываясь и прислушиваясь, и остановился на галечном берегу небольшой, неглубокой речной заводи...
  Плоская часть открытого берега, в весеннее половодье заливаемая водой, была покрыто зелёной травкой и осенними последними цветочками, горящими среди серо - зелёной пожухлой травы, ало- красными капельками, чуть удлинённой формы. Рядом, шумела быстрым течением, серо - свинцового цвета вода. По небу ползли тёмные снизу, ватно - влажные облака...
  Постояв на обдуваемой прохладным ветерком щебёнчатой косе, молодой лось, медленно шагая своими нескладными, длинными ногами с черными копытами и серой, жесткой шерстью на их внутренних поверхностях, подошёл к воде. Остановившись перед заливчиком, долго стоял и слушал тишину наступающего вечера, поводя нескладной большой, горбоносой головой, шевеля длинными ушами, разворачивая их как локаторы, в сторону неожиданно громко плеснувшей речки или тихо треснувшей ветки под ёлками. Зверь наконец, словно решившись, не торопясь вошёл в воду, почти по брюхо и стал не спеша пить, булькая животом, в котором, вода переливалась, как в большой кожаной бочке...
  Напившись, молодой лось поднял голову, вновь осмотрелся, прислушался и только после этого, вышел на берег, громко ударяя острыми копытами по камешкам. И не доходя до леса несколько шагов, решил чуть подождать, не покидать продуваемого ветром берега и насладиться отсутствием комаров и лосиных клещей, которых в лесу сегодня было, как никогда много...
  Эта его пятиминутная остановка и стала причиной всех трагических событий, развернувшихся вскоре, на берегу таёжной безымянной речки ...
  ... Стая волков, состоящая из волчицы, матёрого и четырёх полугодовалых щенков, после днёвки в болоте, густо заросшем молодым ивняком и кустарниками жимолости, на невысоком, сухом бугре, поднялась и вслед за волчицей мерной рысью направилась к реке, чуть растянувшись в цепочку. Последним шёл матёрый, заметно отличавшийся своими размерами и большой гривастой головой. Казалось, что она росла из самого туловища, без шеи. Он переставлял ноги в два раза медленнее, чем щенки, но ступая широко, не отставал и даже временами, остановившись и что то вынюхивая, после, быстро догонял стаю.
  Пройдя берёзовый распадок поперёк, волки вышли на звериную тропу и волчица, замедлив ход, несколько раз понюхала ветки на обочине, высоко поднимая голову. Учуяв, совсем недавно прошедшего здесь лося, напружинившись, она коротко рыкнула и молодые волки, подтянувшись поближе, тоже стали тоже принюхиваться...
  Волчица, определив направление запаха, перешла на неслышный галоп и замелькала серой с чёрной полосой по хребту спиной, среди хвойной зелени, склонив голову к земле поскакала по звериной тропе, которая вошла в густой ельник и чуть повернула в сторону речки...
  Полого отклоняясь, всё больше и больше влево, тропа вдруг вынырнула из чёрно-зелёного ельника на открытую поляну берега, и волчица отчётливо увидела стоящего метрах в семидесяти впереди молодого лося с небольшими, плоскими раздвоенными рожками на нескладной голове и волосяной серёжкой, висящей на тонкой ещё шее. Лось успел перелинять и потому был почти черным, с короткой шерстью на брюхе и на внешних сторонах ног, отросшей чуть подлиннее только на загривке...
  Матёрый задержался, приотстал, вынюхивая свежий лосиный запах оставленный на тропе, когда этот же запах, несильный порыв ветра принёс почти с противоположной стороны...
  Матёрый волк резко свернул с лосиной тропы и напрямик, перепрыгивая через ягодниковый кустарник и проскальзывая под низко растущими еловыми ветками, устремился к берегу реки, который он за годы жизни в окрестных лесах знал хорошо...
  Лось боковым зрением заметил у себя за спиной движение серых быстрых теней и сорвавшись с места, в галоп помчался к спасительному ельнику, в противоположную от реки сторону...
  На границе еловых зарослей, стояла большая разлапистая ель. И только лось поравнялся с ней, как откуда то сбоку, из под ели, стрелой в его сторону метнулась ещё одна крупная серая тень и оттолкнувшись сильными задними лапами, в прыжке, матёрый бежавший лосю наперерез, вцепился, длинными белыми клыками в левое заднее стегно лося...
  От сильного удара, зад крупного зверя занесло в сторону, но он удержался на ногах, и мощно оттолкнувшись, сбросил с себя опытного хищника и помчался дальше. Волк, однако, успел клацнуть зубами и почти вырвал из бедра большой кусок мышцы, которая повисла на коже и стала болтаться на бегу причиняя лосю сильную боль... Кровь почти тотчас же хлынула из раны и залила, промочила шерсть на ногах и на брюхе зверя...
  В ельнике было тесно для крупного зверя и услышав, что волки настигают его с азартным взвизгиванием, он вновь свернул в сторону реки...
  Выскочив на берег, лось стуча копытами проскакал до воды и так же широко и мощно прыгая, поднимая тучи брызг, наперерез течению, задевая копытами неглубокое дно, перескочил реку, оставив волков далеко позади. Вода после лося окрасилась кровью и течение унесло эти бурые разводья вниз по реке...
  ...Медведица не торопясь, вперевалку, перешла полусухое болото и вслед за ней, из береговых кустов, появились медвежата и наперегонки, словно два круглых мячика, покатились по болотистой осоке, толкаясь и похрюкивая от щенячьего восторга...
  Весёлая компания перешла через открытое пространство и вошла под полог густого лиственного леса. Заросли папоротника скрывали медвежат и только мохнатая спина медведицы была видна среди зелени, не торопясь "плыла" среди моря травы. Изредка заботливая мамаша, останавливалась, поднимала лобастую голову над зарослями и поджидала деток, посматривая вокруг и прислушиваясь...
  Неожиданно вышли к реке и спустившись с невысокого берега к воде, звери вошли в воду и долго пили отфыркиваясь, лакали, капая влагой с намокшей шерсти. Вдруг медведица учуяла запах свежей крови, принесённый ветерком вдоль поверхности реки...
  Она рыкнула и медвежата по этой команде выскочили на берег и вертя головами, начали тревожно осматриваться. Медведица, необычайно проворно, по прямой, вспрыгнула на берег и поводя влажным, чёрно блестящим носом определила направление, откуда по ветру, прилетел запах...
  Все трое, выстроившись походным порядком, идя вдоль берега против течения, направились к источнику запаха, которым был, раненный волками, лось...
   В полу километре от медвежьей семейки, он стоял в реке почти по брюхо в воде, а с двух сторон теснилась, иногда нетерпеливо вбегая в воду, волчья стая, догнавшая раненного зверя. Молодые повизгивали от азарта, с брызгами заскакивали в быструю воду и тогда, лось делал угрожающие движения в их сторону, мотая рогатой головой...
  Матёрый и волчица не спешили, лежали на берегу и не отрывая пристального взгляда серо - жёлтых глаз от жертвы, изредка облизывали розовыми, тонко - плоскими языками, белые, острые зубы...
  Крупные, с чёрно блестящим оперением вороны, увидели происходящее случайно, пролетая над речной долиной, и тут же расселись на вершинах елей. Наблюдая за развитием событий, они коротко, но возбуждённо переговаривались, а точнее каркали, обмениваясь впечатлениями о происходящем на берегу...
  ... Медведица с медвежатами вышла на прибрежную галечную косу и увидев лося, стоящего посередине, направилась в его сторону. Волки вскочили засуетились, повизгивая и вздыбив шерсть, чуть отбежали подальше от реки, но продолжали наблюдать за лосем...
   Медведица была раза в два крупнее матёрого и потому, последний скаля белые клыки , визгливо рыча от раздражения, тоже отошёл чуть в сторону. Медвежата, один из которых был необычно светлого серо-коричневого цвета, а второй, тёмно коричневый, теперь, видя столь необычайное скопление зверей испуганно жались к матери, которая заняв позицию, ближнюю к лосю стояла неподвижно, нюхая воздух, поднимая голову высоко и казалось вовсе не глядя на раненного зверя...
  Она попробовала напасть на лося, но тот переплыл, перешёл, через реку и медведица покрутившись на берегу, боясь оставлять медвежат одних, рядом с волчьей стаей, недовольно рявкнула и медленно удалилась в лес, оставив зверя на растерзание волкам...
  Прошло несколько часов...
  Лось ослабленный потерей крови и часами стояния в ледяной воде - умирал...
  Зверь уже несколько раз падал в воду, но проплыв несколько метров по течению, вновь поднимался на ноги... Постепенно он выходил из реки всё больше и всё ближе к нему подкрадывались волки... Наконец он лёг, прямо на неглубокой отмели, повернув большую горбоносую голову с крупными, тёмными глазами в сторону берега.
  Первым к нему подлетел чёрный ворон. И по кромке берега, как то боком, готовый в любой момент улететь, подпрыгал почти вплотную к печальной голове молодого лося и заглянул к нему в глаза...
  И увидел в них знак смерти...
  Но умирающий зверь собрал последние силы и поднял голову. А испуганный ворон сердито каркнул и отлетел в сторону, где на него резко бросилась волчица и клацнула зубами в нескольких сантиметрах от крыльев. Ворон взлетел на всякий случай повыше, и ещё долго возмущённо каркал, осуждая такое вероломство.
  Медведица с медвежатами, на время покинула берег и волки оцепив лося дугой, сантиметр за сантиметром приближали происходящее к развязке...
  Лось лежал в мелкой воде, головой вперёд, в сторону подступавших волков...
  Наконец, матёрый, видя, что молодой лось уже не может поднять даже голову, напрягся и крадучись мелкими шажками стал подходить всё ближе и ближе к обездвиженной жертве. Глаза лося, после долгих мучений от боли и страха, уже затуманились равнодушием смерти...
   Но он всё ещё был жив, когда вожак волчьей стаи, вдруг коротко рыкнул и прыгнул вперёд, в мелкую воду и вонзив клыки в незащищённую шею, стал рвать лося, мотая головой из стороны в сторону, намертво вцепившись в горло. Остальные волки, словно по неслышной команде, тоже кинулись, набросились на умирающего зверя, поднимая брызги и на какое - то мгновение почти закрыли своими серыми телами чёрного лося...
  Через минуту всё было кончено, и лось умер, а оголодавшие волки принялись терзать, рвать жертву, отдирая от туши куски мяса и слизывая кровь, проступающую на месте глубоких ран и разбавленную водными брызгами...
  Незаметно, из лесу вышли, возвратились медведица и медвежата. Они по касательной, насторожившись и вздыбив жёсткую шерсть, подошли к туше убитого волками лося, и волки, ощерившись и утробно рыча, скаля зубы, и поджимая хвосты, медленно отошли от полурастерзанного зверя...
  Медведица, заметив, что матёрый слишком близко подошёл к медвежатам, вдруг сорвалась с места и рявкая на каждом прыжке отогнала волка подальше, после чего озираясь и порыкивая приблизилась к окровавленной туше и лизнув кровь, сильными челюстями вцепилась в основание задних ног и упираясь лапами вытащила тяжёлую тушу на берег...
  Затем, вырвала кусок плоти из безжизненного тела и оттащив это мясо подальше, по галечному берегу, принялась есть...
  Медвежата копошились тут же, может быть впервые в своей жизни пробуя свежее мясо с кровью...
  Наконец наевшись и не рискуя больше раздражать долгим ожидание, насторожённых, лежащих невдалеке волков, медведица вновь рыкнула и медвежата опасливо косясь в сторону серых разбойников, вплотную за матерью ушли в ельник и отойдя несколько сот метров, легли отдыхать, облизывая мордочки...
  Воспользовавшись суетой, несколько воронов слетели, с окружающих отмель деревьев и переругиваясь, каркая и стараясь держаться от вожака - ворона на расстоянии, стали клевать окровавленную тушу убитого зверя...
  Волки вновь бросились на свою жертву и испуганные вороны с криками негодования взлетели, и вновь уселись на ветках тёмных елей, беспрестанно и злобно каркая...
  Привлечённые карканьем из лесу вышел ещё один медведь и увидев сцену пиршества, валкой рысью кинулся на волков, которые теперь уже обозлённые голодом и долгим ожиданием, вздыбив шерсть на загривках и почти на прямых, негнущихся лапах окружили пришельца и рыча, почти взлаивая бросались молниеносно на крупного медведя, по два - три одновременно, кусая его за зад и за лапы... Соперники завертелись, закружились в поединке и неизвестно, чем бы эта схватка закончилась, если бы медведь недовольно рявкая не отступил, теснимый сплочённой стаей...
  Наконец - то волки получили возможность насладиться плодами своего разбоя...
  Они вгрызались во внутренности, разрывали толстую кожу на брюхе, отрывали мясо от костей и завладев крупным куском оттаскивали его в сторону и лёжа, уже не озираясь и не вздрагивая ушами, насыщались...
  Поедание жертвы длилось долго и как - то незаметно из лесу приблизился и принял участие в трапезе ещё один, молодой медведь. Он подошёл осторожно, боком, подняв шерсть на загривке. Но, видя, что волки заняты едой, устроился с дальнего краю и стал рвать и кромсать острыми молодыми зубами мясо на левой задней ноге...
  Волк и волчица с большими кусками мяса перед собой, поедали его в нескольких шагах от туши, а молодые были не настолько агрессивны и готовы к схватке, чтобы пытаться отогнать медведя от туши. Казалось, что молодые звери на время заключили перемирие, понимая, что в этот раз мяса хватит всем...
  Наконец медведь перегрыз сухожилия и оторвав ногу от туловища поволок ее по камням в сторону темнеющего стеной ельника...
  Молодые волки отяжелев, с вздувшимися от большого количества съеденного мяса животами, по одному отходили от туши, облизывая окровавленные морды и устраивались под деревьями, вокруг матери волчицы. Матёрый лёг чуть в стороне и задремал, время от времени поднимая тяжёлую голову и оглядывая окрестности...
  Наконец то настало время для воронов. Они, планируя, всей стаей, один за другим слетели с деревьев, расселись вокруг разорванной уже на клочки туши, по периметру окровавленных остатков и стали своими сильными, чёрными клювами отрывать кусочки мяса. Раз за разом между ними возникали короткие драки из - за лакомых кусочков, и только вожак вороньей стаи, ел то, что хотел и при его приближении, другие вороны испуганно отпрыгивали в сторону или даже на время взлетали, уступая место сильнейшему, помня силу и остроту его клюва и когтей...
  
  
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com Е-майл: [email protected]
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"