Аннотация: О черки о политике, и о многом другом. Большое видится на расстоянии, поэтому "Взгляд со стороны".
Поездка в Гент.
Мы выехали в пятницу утром...
Стояла сухая облачная погода и добираясь на вокзал Ватерлоо, мы видели вокруг обычную городскую жизнь: утреннюю суету клерков, не выспавшиеся лица, разнобой и разностильность зданий мелькающих за окнами...
Привычная утренняя жизнь центрального Лондона...
Сойдя с автобуса и перейдя дорогу мы вошли в стеклянные двери, внутрь. Это был
Евростар - отдельный международный вокзал, с кассами, досмотром вещей, проверкой паспортов, и ожиданием посадки...
У меня английский паспорт, но человек, в паспортной будочке, почему то мой паспорт просканировал на особой машинке, а Сюзи, мою жену пропустил почти не глядя. Сидя в ожидании посадки я думал, что особенного заметил он в моём паспорте: русскую фамилию, недавнюю дату выдачи паспорта?..
Сели в третий вагон поезда, лицом вперёд (другая половина вагона, лицом назад), и поехали...
Уезжать куда то надо по утрам. Тогда и на дворе светло и приезжаешь ещё днём (по европейским масштабам, всюду можно попасть не более чем за десять часов), и когда едешь, то всё видно вокруг...
За окнами незаметно промелькнула Южная Англия, потом двадцать минут в тоннеле и вот уже Франция. Дубов по перелескам почти нет, поля побольше и попросторнее, домики владельцев ферм победнее или просто другие по архитектурному стилю. С сочувствием, я смотрел на проезжающие машинки, на грузовики, на пустынные дворики в пролетающих мимо посёлках и городках...
Рутинная жизнь. Привычная, надоевшая, тоска старения и увядания...А может быть это мои внутренние чувства проецировались на окружающую жизнь?
Меня в путешествиях всегда волнует эта сторона жизни тех мест, мимо которых поезд, автобус, автомобиль проносится на скорости и если даже увидишь человека, то и лица его не запомнишь, а он тебя и вовсе не увидит, не заметит в суете обычного дня...
В Брюсселе высадились в новый, большой, современный вокзал, с низкими потолками и загадочными закоулками...
Перешли, катя чемодан на колёсиках, на платформу внутренних рейсов. Сели в поезд до Гента, в двухэтажный вагон, в окна которого далеко вокруг были видны мокнущие под редким дождём поля и обрубки тополей, которые обрезают с "малолетства" на уровне двух метров.
Так они и стоят, неподвижными уродцами, вдоль железнодорожной колеи, между длящимися "пригородами" с маленькими прудами, по весеннему захламлёнными огородами, стёртыми вывесками, на серых фасадах городских домов. Всё это движется, мелькает оставаясь позади, проваливаясь в беспамятство...
Приехали...
Войдя в вокзал, постарались найти кафушку, но вместо, увидели прокуренный переполненный бар. Вернулись к небольшому киоску без столиков и стульев, стоя выпили кофе и съели по бельгийской вафле, ароматной и испечённой на наших глазах в специальной машинке, неприветливой буфетчицей.
Выйдя на привокзальную площадь, посмотрели план и решили идти пешком, - до гостиницы было километра три по узким улицам с трамвайными путями посередине. В книжном магазине, на одном из углов, в витрине, увидели сборник рассказов Улицкой, на русском языке...
Я не удивился, думая, что и здесь, наверняка есть русские, которые работают где-нибудь на стройках или уборщиками мусора, и от большой тоски "по маме", покупают и читают по вечерам русские книжки. Однако Улицкая, с её грустным реализмом, вряд ли подходящее чтение для тоскующих по России людей...
Перейдя по мосту через канал, глядя в основном себе под ноги, мы достаточно быстро дошли до Монастериум - нашей гостиницы...
Портье в окошечко выдал анкету, Сюзи её заполнила и мы по деревянной лесенке, со стёртыми ступеньками, пристроенной к стенке холла поднялись на второй этаж и вошли в номер - келью...
Помещение просторное, с высокими потолками, с окном в сад и с тёплой ванной, тоже с большим окном. "Место не экономили" - подумал я раскладывая принадлежности на полку перед большим зеркалом.
Был полдень и ещё пять часов назад мы выходили из своей квартиры, в центре Лондона, а сейчас, проехав пол - Европы, устраивались в бывшей келье монастыря, основанного восемьсот лет назад, францисканскими монахами...
Попив чаю в номере, мы вышли в город и по плану, определив его центр, тронулись вперёд. Перед нами из за поворота возник фасад громадного храма святого Николая, с почти стометровой каменной колокольней. Но мы шли в старинный замок, который долгие годы средневековья занимал герцог, владетель этих бельгийских земель, находящихся почти в центре Европы...
Замок был уютным и хорошо отреставрированным, со следами продолжающихся работ. Стены, окружали здание башни, на верху которой была смотровая площадка, а внизу, под каменными стенами, располагались красные черепичные крыши жилых домов. И то тут, то там вздымались каменные громады церквей и колоколен...
Спустившись на первый этаж, мы попали в музей - средневековую тюрьму, с орудиями пыток в витринах и высокой гильотиной в прихожей. Меня удивил крапивный мешок, предназначенный для отрубленной головы, подвешенный с другой стороны лежанки, на которую валили бедного приговоренного, и зажав его шею, деревянными створками, дёргали за верёвочку и голова, ещё вращая глазами, заливая пол кровью из перерубленных вен, падала в куль...
Кстати, этот замечательный механизм придумал доктор Гильотен, во времена Великой Французской революции...
Вспомнив Великую Октябрьскую революцию, я подумал, что во времена социальных катаклизмов, в людях просыпается инстинктивное, философское понимание процесса жизни...
В музее были не только металлические "приспособы" для пыток, но и средневековые картинки, рассказывающие душещипательные подробности об аутодафе, в котором, "обычно", большую роль играл пастор. Ведь известно, что погубив тело, можно иногда душу спасти, чем и занимались служители культа, в те времена, на публичных казнях...
Были механизмы пальце-дробильные, смирительные рубашки с металлическими ошейниками, кандалы, ручные и ножные, специальные деревянные лежанки, держащие осуждённых неподвижно долгое время...
Но особенно меня поразили клейма, которые раскаляли на огне, и которыми, как лошадей "штемпелевали", метили преступников. При этом, злодей был привязан за руки вверху, а ноги зажимали в особое приспособление. Даже если он терял сознание, то процедура клеймения продолжалась по инструкции...
Тут же, лежало деревянное приспособление, которым затыкали рот, чтобы пытаемый не мог кричать, от боли или от возмущения...
Наши недавние предки были совсем не сентиментальными людьми...
Последний гентский палач умер всего сто сорок лет назад, в 1866 году...
Как далеко шагнула цивилизация, в деле смягчения наказаний, за последнее столетие с небольшим!
Когда немножко оглушенные увиденным, вышли из древней цитадели, было около пяти часов вечера и мы решили погулять по городу до ужина.
Пройдя по узким улочкам в сторону центра, заметили смешно обрезанный сбоку дом и увидели, что это городской магистрат, состоящий ка бы из двух частей. Одна -средневековая, с крутой, высокой черепичной крышей и каменными скульптурами, стоящими в несколько ярусов. Среди изображенных в камне средневековых горожан, были монахи, крестьяне, рыцарь в доспехах и даже охотник с соколом на руке и собакой у ног.
Вторая часть здания, была явно более позднего происхождения и представляла из себя трёхэтажные колоннады, разделяющие окна одно от другого.
Обогнув здание, мы увидели Белфорт, башню - колокольню, строительство которой началось в тринадцатом веке, и которая является одной из самых высоких и мощных колоколен в Средней Европе.
Приходится высоко задирать голову, чтобы рассмотреть в подробностях и длинные стрельчатые окна, на этажах башни, и собственно колокольню, и многоэтажный шпиль, уходящий высоко в небо...
Чуть дальше виднелся величественный силуэт Кафедральный собор Святого Ваафа и ещё, но тоже неподалёку, монументальный готический храм, Святого Николая...
Я охал и ахал, поражаясь величию духа средневековых зодчих и трудолюбию нескольких поколений строителей, каменотёсов, плотников, стекольщиков, художников...
Ведь эти гиганты строились и достраиваясь перестраивались, в течении многих столетий. Каскады ажурных арок стрельчатых окон и потолков, вознесённых на такую высоту, представляются сделанными руками неземных существ. Какова должна была быть сила веры, в Бога, Христа Спасителя и Святого Духа, чтобы вот так, всю жизнь, невзирая на войны, наводнения, болезни и голод, довести до конца строительство храма посвящённого Богу и его святым ...
Вечером, мы прошли по центральной торговой улице, с ярким освещением и витринами модных магазинов и магазинчиков. Улица была полна народу и в магазинах толпились покупатели...
Цены, по сравнению с английскими были вполне умеренные, но похоже, что остальные люди, так же как мы только смотрели и приценивались...
Вернувшись в Монастериум, мы попили чаю, отдохнули и пошли ужинать в город, - цены в гостиничном ресторане были для нас великоваты...
Увидев вывеску вегетарианского ресторана и услышав тихую музыку изнутри, мы вошли и устроившись в креслах, под джазовое спокойное пение съели чашку горячего супа, какое то замысловатое блюдо, состоящее из набора салатов и варёных зёрен, выпили кофе и вернулись в гостиницу, где вскоре, убаюканные тишиной, окружающей бывший монастырь, заснули.
Утром, подольше понежившись в постели, мы спустились к завтраку в ресторан, и читая свежие английские газеты поели сытно и вкусно. Традиционный для Европы брейкфаст, был разнообразен, а сервировка отвечала хорошему уровню гостиницы...
Вышли в город часов около одиннадцати и войдя в собор Святого Баафа, долго "путешествовали" во времени, переходя из одного придела в другой, рассматривая картины изображающие эпизоды из земной жизни Христа...
С правой стороны центрального, наполненного полумраком нефа, высилась, выполненная в форме большого развесистого дерева, кафедра для проповедей, настоящий шедевр искусства резчиков по дереву и камнерезов. Масштабы кафедры, вполне отвечали масштабам самого собора...
Было сыро и холодно и потому мы спустились в музей, расположенный в крипте храма. Там было тепло, светло и играла арфа, чьи волшебные звуки, напоминали о временах давно минувших, служили некоей путеводной нитью в прошлое. Под каменно-кирпичными сводчатыми потолками, кое-где с расчищенными остатками настенных росписей, располагались картины бельгийских и голландских художников средневековья, в том числе и Босха, который изобразил деталь прохождения по улицам Иерусалима, Иисуса Христа, несущего крест, окружённого отвратительными персонами из толпы, со страшными лицами.
Мне подумалось, что Босха можно была бы обвинить в антисемитизме - настолько отвратительны и искажены злобой были лица вокруг...
Подойдя к арфисту, пожилому, красивому музыканту в чёрном парчовом жилете, с ухоженной бородкой и грустными, задумчивыми глазами, мы остановились. Он играл, не глядя на зрителей, склонив голову, внимательно прислушиваясь к лёгким звукам грустных мелодий...
Мы задержались здесь надолго, настолько услышанное соответствовало увиденному...
Выйдя из музея, мы продолжили осмотр храма...
Здесь, в холоде громадных пространств, глядя на картины, написанные на досках и на больших полотнах, рассматривая изваянные из камня спокойные лица, давно умерших епископов и читая надгробные плиты, я понял необычную преемственность жизни людей верующих, которые продолжат вслед за тобой дело, которое ты оставил на половине, а если и не закончат его полностью, то их дети продолжат. И так далее...
И так далее... Жизнь продолжится вечно, доколе будет такая преемственность...
На улице, когда мы продолжили осмотр города, начался мелкий не сильный дождь. И мы прошли на окраину бывшего средневекового города и посмотрели ворота, сохранившиеся до наших дней. Над ними в полутьме, горя бесчисленными окнами, возвышались башни современных, безобразно геометричных жилых домов, жители которых уже настолько привыкли к остаткам старины, которая их окружает, что перестали на неё обращать внимание...
Возвращались в центр, вдоль канала, на котором то тут, то там при свете фонарей поблескивал лёд, в одном месте, мы вдруг увидели тысячную стаю серебристых рыбок, казалось заснувших, "столпившись", одна рядом с другой. Это сонное царство иногда нарушалось блеском серебристого брюшка или медленным шевелением плавников. Мы долго гадали, что было причиной такой неподвижности?
Выйдя на оживлённую улицу, вошли в кафе, где нас встретил приветливый хозяин и несколько тихих посетителей, сидевших далеко друг от друга...
Под музыку григорианского хорала, не торопясь поужинали и выпили терпкого белого вина.
Мы сидели в одиночестве в небольшой комнате и не спеша разговаривали об увиденном сегодня, поглядывая в тёмное окно выходящее в сад. Время текло неспешно...
Нам было тепло и уютно и никто не мешал наслаждаться отдыхом, едой и музыкой...
Нам повезло с этой поездкой. Думаю, что летом, в Генте полно туристов и побыть одному не удаётся ни днём, ни вечером...
Вернувшись в гостиницу мы пораньше легли спать, чтобы поутру уехать в Брюссель...
В десять часов утра, мы на вокзале в Генте, сели на поезд и через двадцать пять минут были в Брюсселе.
Погода стояла влажная, с серого неба сыпал мелкий дождь. Но гулять по улицам и площадям Брюсселя было приятно...
Мы посмотрели королевский дворец и парк подле него, вспомнили историю, короля Леопольда, дяди королевы Виктории и друга принца - консорта Альберта, постояли подле его конной статуи, где он изображён с длинной бородой, непокрытой головой и странном длиннополом одеянии.
Дворец королей, как все дворцы в Европе, был хорошо спланирован, симметричен и молчалив. Жизнь давно ушла из него, и как все дворцы, он зарабатывает себе "на жизнь", как музей...
Проходя мимо художественной галереи, увидели длинную очередь на выставку знаменитого русского ювелира Фаберже.
"Надо же - думал я - в такую погоду люди стоят под дождём, чтобы посмотреть драгоценности, которые никто никогда не носил, и которые только показывают умение мастеровых, обрабатывать драгоценные камни...И только...
Они не хотят знать ни человеческих судеб владельцев этих шедевров, ни разу не ощутивших теплоты людских тел..."
Чуть дальше, на небольшой площади расположился антикварный рынок, где было много серебряной посуды, литых подсвечников, картин. Здесь, мы увидели, как седой старичок, держа дрожащими руками купленную картину в стиле Сезанна, бережно нёс её в машину. На лице его блуждала довольная улыбка...
"Может быть мечта осуществилась?" - подумал я и тоже невольно улыбнулся...
Чуть позже, найдя типичную местную "забегаловку", мы пообедали тем, что обычно едят неприхотливые брюссельцы из окружающих небогатых районов - суп из пакета, омлет и спагетти болонезе с томатным соусом и сыром...
Пора было возвращаться на вокзал...
На вокзале, в оставшееся время купили шоколадок, печенья, бутылку Чинзано, для взрослых детей, и посидели, попили кофе в ожидании посадки, наблюдая суету приездов и отъездов.
Возвращались в Англию, под дождём и в тумане. Но переехав Ла Манш по туннелю, вдруг обнаружили, что в Англии заметно теплее, сухо и ясно.
Лондон, в отличии от Брюсселя, показался очень большим городом с множеством машин и людей на улицах. Когда уже войдя в квартиру я глянул в окно и увидел знакомое сияние огней в Сити, то почему то стало грустно. Ещё какие-то часы назад мы были в другой стране, менее уютной, но и менее знакомой и потому притягательно загадочной...
А теперь, вновь начнутся серые, скучные будни, и так будет продолжаться до следующей поездки...
6. 02. 2006 года. Лондон. Владимир Кабаков
Кировский театр в Лондоне.
В Лондон приехал балет Кировского театра из Петербурга. Один из наших друзей играет
в оркестре театра и мы были рады увидеться вновь.
Встретившись, сели за стол в нашей тесной кухоньке на Хаттон - Гарден, выпили водочки и обменивались новостями... Он рассказал нам, что гастроли продлятся две недели и будут показаны пять балетов, включая "Лебединое озеро". Потом, коротко сообщил о трагедии, случившейся в его семье...
У нашего знакомого совсем недавно случилось непоправимое горе - умерла, долго и тяжело болевшая жена и он был печален и задумчив. Тем не менее поговорили душевно, вспомнили Россию, современную жизнь, друзей и знакомых.
Я вглядывался в изменившееся, постаревшее лицо друга, думал, что и в нашей семье печальные перемены не за горами. Нам с женой тоже под шестьдесят, и хотя мы здоровы, но в таком возрасте всякое здоровье и довольство собой относительно...
Назавтра жена, купила билеты в Роял - Опера, где проходят гастроли Кировского театра, на "Лебединое озеро" и мы договорились, что встретимся там, уже перед спектаклем...
Я, ехал с работы автобусом, по солнечным, летним улицам Лондона, через центр, в очередной раз любуясь панорамами многоэтажного, блестяще - железно - стеклянного Сити, и недавно выстроенным "огурцом" - небоскрёбом из стекла и металла, странной огуречной формы...
Сойдя с автобуса, прошёлся пешком, минуя станцию метро Холборн - стэйшен, узкими переулочками, и пройдя мимо массивного "саркофага" масонского центра, оказался около входа в театр. Люди не торопясь шли мимо и со стороны старого рынка, Ковент - Гарден раздавался гул голосов.
Я стоял на углу в ожидании и Сюзанна вскоре появилась одна, с пластиковым пакетом, в котором были бутерброды и бутылка с холодным чаем, для меня. Наши дети - сын и дочь добирались до театра своими тропами - дорогами...
Старшая дочь Аня, закончила год назад Кембридж и писала там курсовую о русских балетных сезонах труппы Дягилева, в Париже. Она была страстной балетоманкой, сама когда то, в раннем детстве, ходила в балетную студию, сюда же в Роял - Опера, да и сейчас ещё дважды в неделю ходит заниматься балетом, правда понимая, что балерины из неё уже не получится...
Сын все эти дни был занят в репетициях Лондонского школьного симфонического оркестра, который собирался в конце недели на гастроли в Италию. Максим - шестнадцатилетний скрипач - любитель...
Мы с женой, не дождавшись детей, после того как я съел бутерброды, вошли в театр, поднялись в прохладном лифте на самый верх и найдя свои места на галерее, сели и стали осматриваться. Вскоре и дети появились.
Театр, после реконструкции, открылся года три назад и ещё не утратил праздничного блеска новой позолоты и чистоты линий, хорошо подобранного по цветовой гамме, интерьера. Сидеть здесь на галерее было уютно и просторно и было видно почти всю сцену, одну из самых больших и глубоких в Европе.
Мы с семейством довольно часто бываем здесь на спектаклях. Благо, что от дома сюда, всего пятнадцать минут ходу пешком...
Последний замечательный балет, который мы здесь видели, был тот самый балет "Весна священная" Стравинского, с которым Дягилев дебютировал в Париже почти сто лет назад. "Весна священная" и меня поразила своей необычайной переживательной динамикой и неистовством, как музыки, так и движений танцоров - тревожно драматический ритм и строй первобытной мистерии. Тогда в Париже это наверное прозвучало, увиделось, как гром среди ясного неба классики...
Но возвратимся в Роял Опера...
Свет наконец погас и началась оркестровая увертюра. Потом открылся тяжёлый, багровый с золотом занавес и перед нами предстала картина дворца в чёрно - коричневых, бархатно палевых, акварельных тонах...
Появился учитель Принца в чёрном. Сам Принц разумеется в белом и коротконогий крепко сбитый шут, в двурогом колпаке, танцуя, подсмеивался над учителем и прислуживался Принцу...
Но вскоре появились и лебеди - все в белом - тоненькие девушки, топающие ножками и плавно поводящие гибкими, нежно - лилейными ручками - "крыльями". Принц тут же влюбился в самую замечательную лебёдушку, но вскоре потерял, и на её месте появилась чёрная лебедь, под водительством ало - красного изнутри, но чёрного снаружи, длиннополого, мрачно - демонического создания, почему то с почётом принятого во дворце...
Незаметно подступил конец акта и перерыв и мы с женой пошли на открытую галерею, сели за столик и любуясь закатом над Лондоном, выпили шипучего, кисло -сладкого лимонада...
Большинство зрителей на галерее пили вино и никого здесь это не удивляло. Можно сказать что бокал вина входит в театральный ритуал...
В этот день, несмотря на аншлаг, в зале было достаточно свободных мест, и после перерыва мы прошли на балкон и сели в передние ряды перед барьером, с хорошим обзором сцены, на которой были выстроены роскошные интерьеры королевского дворца. Начался второй акт, и растерянный Принц, увлёкся "чёрным" двойником белой лебёдушки.
При этом, "патрон" чёрной лебеди, стремительно бегал по сцене, взмахивая полами длинного ало - чёрного плаща, то включая то выключая своим магнетизмом, свет на сцене, а белая лебедь возникала на большом экране, в глубине сцены, видимо напоминая забывчивому Принцу о его клятве в верности.
Публика живо реагировала на балетные антраша Одиллии, и наш сосед слева, громко кричал браво, неистово хлопал в ладоши и обменивался своими восторгами с женой сидевшей рядом.
Надо отметить, что в Роял Опера, существует клуб любителей балета и они хорошо разбираются в профессиональных тонкостях исполнения...
И таких в Лондоне очень много...
А мне почему то вспомнилось, вполне некстати, Лев Толстой и его скептическое отношение к балету, как к барской забаве. Возможно и наши эстетические вкусы с возрастом изменятся, но сегодня, мы аплодировали с восторгом - зрелище действительно было замечательным. И оркестр звучал слаженно и лирично, хотя во время скрипичного соло, я боялся почему то, что скрипка концертмейстера, сорвётся на самой высокой ноте и сфальшивит...
И тут я вспомнил двухлетней давности поездку в Питер, Мариинский, или как его сегодня называют, Кировский театр, оперу Вагнера "Золото Рейна".
Подозрительно модернистская декорация в форме громадного чёрного торса, тлеющего алым откуда то изнутри, лежала поперёк сцены, и солисты одетые в чёрные трико лазали по телу и пели на немецком языке неразборчивые арии, в процессе "восхождений и спусков"
Сам театр мне тогда показался неуютным и запущенным, модернистская постановка - претенциозной и фальшивой. Наш друг, провёл тогда меня, через служебный вход и усадил в полупустой ложе, из которой было плохо видно сцену и приходилось вытягивать шею, и даже привставать, чтобы рассмотреть действие...
Тогда я ушёл разочарованным, не дождавшись конца оперы, и мне показалось, что и наш друг, оркестрант был от этого представления не в восторге...
На второй перерыв, мы вышли всем семейством и наш сын, поедая бутерброды, по-английски рассказывал о трудных репетициях - они готовили для очередного концерта, трудную пьесу Малера, и потому все мучились: и молодые оркестранты и дирижёр. А я вспомнив знаменитое изречение русского полководца Александра Суворова и процитировал по-русски: "Трудно на репетициях - легко на концертах" и Сюзанна перевела это сыну, по-английски...
Вернувшись в зал, мы переменили места в третий раз, и это уже был "третий" спектакль за один вечер. Мы близко видели лица, мускулистые тела и даже напрягающиеся связки на шеях танцоров и танцовщиц. Раньше, слитно звучавший оркестр, разделился на отдельно звучавшие инструменты, и мы видели грустно - сосредоточенное лицо нашего друга, в глубокой тени оркестровой ямы.
Казалось, что играя свою партию, он продолжал думать свои невесёлые мысли: о будущей жизни, об умершей жене, о подростке сыне, оставшемся в Питере с бабушкой... Он был профессионал и мысли о своём, не мешали ему играть и следить за партитурой...
А на сцене, кордебалет Кировского театра, показывал чудеса тренированности и слаженности, и особенно хорош был в статичных позах, когда девушки были действительно похожи, на грустных и страдающих лебедей.
Вдруг, на сцене появился черный человек - коршун, с большими крыльями и в чёрном же "воинском" шлеме. Он гонялся за бедной Одеттой, и белый Принц пытался её защитить. Между ними завязалась схватка, и Принц оторвал у своего "супротивника" правое крыло. После чего, человек - коршун упал на сцену и в муках умер, а Одетта воскресла и у них с принцем всё было хорошо...
Одетта действительно была великолепна, Принц немного тяжеловат и потому надменен, кордебалет хорошо тренирован и подобран по статям. Мы много и с энтузиазмом хлопали, когда занавес, то закрывался то открывался, выпуская на авансцену смущённых таким тёплым приёмом солистов. А вокруг, взволнованные мужчины громко кричали браво, вставали с мест и громко аплодировали замечательным русским
После представления, мы у служебного входа встретили нашего друга и по многолюдным весёлым улицам, проводили его до гостиницы на Стрэнде.
Он грустно улыбался, подшучивал над моим оптимизмом, и было видно, что он устал и хотел поскорее попасть в номер, чтобы остаться одному. Мы простились, пригласив его в гости на воскресенье, и пошли знакомой дорогой домой, мимо Буш Хауса - радио - студии корпорации БИ-БИ- СИ, мимо закрытого на замок парка Линкольн-филдс, из которого доносились трели чёрных дроздов.
Сюзи взяла меня под руку и сказала, что наш друг выглядит непривычно одиноким и печальным. Я согласился кивнув головой, шагая по светлым как днём, чистым улицам, и вспомнил полутёмные по ночам улицы в русских городах, пьяненькие, небезопасные компании, кучкующиеся на перекрёстках, подозрительные тёмные переулки, с разбитыми лампочками убогих фонарей...
Придя домой, мы поужинали обмениваясь впечатлениями и легли спать...
Ночью мне снились, длинные, нелепо бессмысленные сны, в которых проснувшись, и вспоминая, я признал образы, своих неразрешимых иммигрантских проблем...
Июль. 2005 г. Лондон. Владимир Кабаков
Репетиция балета...
Роял - Опера в полумраке блистал позолотой и сцена, как остров плыла нам навстречу, заполненная группами и отдельными танцовщиками и танцовщицами. Кто то из девушек солисток повторял в пол силы привычные па, а из оркестра звучал "гул голосов", музыкальных инструментов, среди которых, необычно для балетной оркестровки, выделялось фортепиано.
Казалось, что люди на сцене время переводят, но каждый из присутствующих и на сцене и в зале знали, что, и в какой последовательности надо делать. Чтобы не мешать другим...
Шла обычная репетиция...
Чуть позже сцена очистилась и появился кордебалет и парами, уже в сценических платьях, закружились в хороводе. Снизу, из оркестра, однако, по прежнему раздавались звуки фортепьяно, накладываясь на пиликанье скрипок, прерываемые зычными призывами духовых. Затем занавес закрыли и включили свет в зале. После мягкой полутьмы, необычайно ярко осветился высокий красивый потолок и зал с четырьмя ярусами ложь и багрово - алой, бархатно - плюшевой драпировкой сидений, барьеров, штор и перегородок...
Наконец из глубин сцены появился дирижёр, чей торс и кудрявая голова в очках возникла над барьером, и тут же он замахал дирижерской палочкой, напевая "Там, там, там..."
Свет вновь погас и голос, через негромкий репродуктор в зале, мирно спросил "Готовы?"
Не отвечая, дирижёр взмахнул руками и репетиция началась.
Какое-то время я приглядывался, всматривался из темноты зала, к тому, что происходит вокруг, слыша мерное нерегулярное кликанье фотоаппаратов установленных в зале, на высоких треногах. Потом обо всём забыв, внимательно наблюдал за происходящим на сцене. Театр, позади, молчал равнодушной тишиной, сцена играла и танцевала, и в какой-то момент мне показалось, что это всё для меня одного, лично...
И всё-таки кругом шла напряжённая, хотя и незаметная для постороннего взгляда работа.
Балетмейстер, нестарый ещё стройный и пластично двигающийся, как пастух кордебалетного стада, расхаживал по сцене, и выговаривал замечания, наперерез музыке оркестра и топоточку пуантов балерин: "Зина! Я тебе уже пятый раз говорю - не отставай от девчонок! Ты спишь, что ли?" Зина не отвечая продолжала танцевать, слушая упрёки с виноватым видом
- Надо же - думал я -он, отмечает её по имени, вот уже в пятый раз, а это ведь и хорошо, что из такого стада, он выделяет её одну...
А на сцене кружится, нежно розовая метель из складчатых лёгких платьев и надвигается апогей маленького балета: оркестр вспыхивает литаврами посреди гула духовых, дирижёр, что то попутно проговаривает надтреснутым голоском, делая последние замечания и пожелания музыкантам, сидящим внизу, в яме, и потому невидимым...
Последние громкие аккорды "анонимного" пианиста, и праздник танца заканчивается...
Это было переложение на язык балета, концерта Чайковского для фортепиано с оркестром...
Следующий маленький балет - "Притча о блудном сыне" Прокофьева...
Мы в перерыва, преодолев оркестровую яму, по металлическим сходням, придвинутых к краю сцены, прошли через неё, наполненную ещё возбуждёнными, быстрым движением, стройными девушками и спустились по узким коридорам и коридорчикам вниз, в буфет.
Сидя за столиком и попивая холодный лимонад (на улице жаркое лето), обсуждаем увиденное и услышанное с нашим другом, музыкантом оркестра Кировского театра. В ответ на мои восторженные реплики, согласное кивание моей взрослой дочери Ани, которая и привела меня сюда, Гриша, лукаво улыбаясь отвечает: "А ведь я, этого великолепия не вижу. Я ведь там, в яме, как лев в клетке, сижу и гляжу только на дирижёра. Да ещё в ноты!".
Он устал и был грустно ироничен - Кировский балет, за четырнадцать дней гастролей, давал двадцать представлений. Успех обещал быть полным и заслуженным. Талантливые солистки и солисты, воспитанные в русской школе танца, замечательно подобранный и не мене профессиональный кордебалет и хороший оркестр - всё вместе давало ощущение большого праздника...
И ведь англичане любят и понимают балет. Есть при Роял - Опера, клуб любителей Кировского театра, и я уже знаю несколько англичанок, которые стали изучать русский язык, полюбив русскую оперу и балет.
Одну из них я встретил на этой репетиции и поговорив с нею, выслушал комплименты и в адрес танцовщиков и постановщиков...
Вернувшись в зал, увидели на сцене рисованный задник, с еврейскими пастушьими шатрами, синим морем и кораблями на рейде...
Репетиция вскоре возобновилась и в начале, режиссёр - постановщик из зала, по репродуктору, попросил поднимать занавес с первыми звуками оркестра- музыканты начинали, занавес, почему то запаздывал, звучал недовольный голос постановщика и следовала остановка...
И проделывалось это несколько раз, прерывая репетицию и сердя дирижёра...
Каждый раз, разочарованные балерины, в платьях сшитых по еврейской моде первого тысячелетия до рождения Христа, пробегали из угла в угол сцены, возвращаясь на исходные позиции. На четвёртый раз занавес взмыл вовремя и балет продолжился...
Блудный сын, явно не уважал Родителя, торжественно и авторитетно появляющегося на сцене, в длинном одеянии с роскошными высоко - художественными складками на нём. Непутёвого сынка уже поджидали неподалёку дружки - гуляки и подружки, в коротких хламидах из фиолетового бархата...
В конце концов, Отец, любящий сына, отдал ему положенную часть наследства, и тот тотчас же пустился в загул, с оравой приятелей и приятельниц...
Но вскоре веселье и сексуально страстные танцы закончились, деньги из наследства, частью потратили, а частью украли и "блудный" сын возвращается к Родителю, униженный, нищий и больной...
В момент когда ослабевший от пережитого, ползущий по земле сын, попытался преодолеть ограду вокруг отцовского дома, чтобы попасть внутрь, дирижёр застучал по пюпитру палочкой и оркестр замолк. Разочарованный танцовщик - солист, вынужден был остановиться, и со вздохом, перевернувшись на спину, лежал в ожидании, пока дирижёр втолковывал музыкантам, что и как надо в этом месте играть...
Наконец, блудный сын, вновь пополз, и тут дирижёр остановил оркестр ещё раз. Тут, уже танцовщик не скрывая своего раздражения, встал, перешёл на несколько метров назад и снова лёг на пол... Наконец оркестр заиграл, сын дополз до Отца, попросил прощения, был прощён и всё закончилось хорошо...
Начался следующий перерыв, и я проходя через сцену, увидел "блудного сына", который вытирал пот с лица и пил воду из пластмассовой бутылки. Он мельком глянул на меня и я показал ему поднятый большой палец - он действительно был великолепен...
В буфете, я пытался объяснить притчу Грише и дочери.
- Отец - это Бог - вещал я - А сын - это грешник, впавший в разврат и дебоширство. Но Бог всех любит, и потому, Отец принимает покаяния своего грешного сына...
Дочь смотрела по сторонам, а Гриша улыбаясь откликнулся на моё резонёрство: - Ты можешь не объяснять. У меня, самого три сына..."
Последним был балет, поставленный на вальсы Равеля. В начале он не захватил меня и мне даже казалось, что балеты в спектакле надо было поменять местами - "Вальсы" перегнать в середину, а "Блудного сына", поставить в конец...
Но потом, я вдруг уловил развитие сюжета на сцене, и понял, что и в "вальсах" есть своя драматургия. Главную партию танцевала Ульяна Лопаткина и я проникся красотой движений человеческого тела в танце, уловил смысл этого языка, несмотря на всю очевидную условность происходящего на сцене...
В конце балета, партнёр уносит Лопаткину на руках, со сцены за кулисы, и кордебалет грустно её сопроводил...
Я тряхнул головой, очнувшись, вспомнил где я. И ещё какое-то время сидел переживая увиденное...
Когда я, выходил из зала, через сцену, Лопаткина стояла в углу за сценой и гневным, беспокойным взглядом смотрела вокруг себя, всё ещё тяжело дыша...
Мне захотелось ей поаплодировать, но я тихонечко прошёл мимо...
Гриша проводил нас до служебного входа, мы поблагодарили его, за доставленное удовольствие и вышли на улицу. Мы с дочкой, тоже вскоре простились и я один, зашагал, отправляясь домой, по тёплым полупустым улицам, размышляя и переживая, только что увиденное и услышанное.
Русский балет - это всё таки замечательная вещь! - думал я вспоминая полумрак большого зала, суету артистов и их преображённые в танце тела и лица...