Однажды мне позвонили домой и чей-то вкрадчивый голос попросил меня завтра за час до начала спектакля подойти к спужебному входу Большого театра, со мной хочет поговорить Юрий Николаевич Григорович. Ошарашенный таким приглашением, я не сразу сообразил, что это невозможно, так как завтра у меня суточное дежурство в клинике. Опомнившись, я стал названивать коллегам по отделению с просьбой поменяться со мной дежурством; один из них согласился.
На следующий день, за полтора часа до начала спектакля я уже топтался около служебного входа, вызывая тревожные взгляды актеров и служащих театра. Григорович вышел ровно в назначенное время. Приветливо улыбаясь, он взял меня под руку и повёл в театральный буфет. Там за чашечкой кофе он рассказал мне суть дела. Его родственник недавно был выписан из клиники для долечивания на дому симптоматическими средствами. В числе прочих процедур было откачивание жидкости из правой плевральной полости. Вмешательство небезопасное.
Кто-то рекомендовал ему меня, как врача, работающего во Всесюзном онкологическом Научном Центре АМН СССР, где я, якобы, чуть ли не каждый день делаю плевральные пункции и, следовательно, хорошо владею этой методикой (что было правдой). Я взялся за работу и на время значительно облегчил страдания больного. В качестве благодарности, Григорович обещал приглашать меня на свои спектакли. Первым из них был "Щелкунчик". После спектакля, Юрий Николаевич спрсил меня понравился ли мне поставленный им балет. Я, разумеется, стал восторженно отзываться о его работе. Но, видимо, великому маэстро этого было недостаточноиз и он стал вытаскивать из меня признание в том, что же мне не понравилось. Польщённый тем, что всемирно известный балетмейстер интересуется моим мнением, я разоткровенничался и стал распинаться о том, как меня охватило чувство дискомфорта, когда кордебалет танцевал под мелодию знеменитого вальса, темп и громкость которого нарастают (крещендо). Мне казалось, что и в танце должно появиться нечто эспрессивное, вихревое. Но балерины продолжали исполнять спокойный, размеренный танец.
Балетный гений пришёл в негодование: "А Вы как же думали, - грозно осведомился он, - мы так и будем вытанцовывать каждый такт музыки!? У нас своё видение сюжета, свой язык, свои средства выражения чувств!". Прав был Козьма Прутков: "Рассуждай токмо о том, о чём понятия твои тебе сие дозволяют". Правда, у того же Пруткова есть утверждение оправдывающее меня: "Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы, а потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий". Онако, больше приглашений в этот храм искусства я от Юрия Николаевича не получал.