"Хоть не Сивилла, но смотрю я вдаль одурманенного собственной темнотой неба, и вижу в нем свое протянутое по времени отражение. Лицо, искаженное гримасой ужаса. Женщина, у которой из сосков капает кислота, разъедающая нежную кожу младенцев. Мужеподобная царица с грубым, покрытым оспиной лицом, с приторной, как лопнувший финик, улыбкой. Жена, разрубающая ветку царственного кедра, на котором расселась. Такой я предстану перед судом вечности.
А она, алмазная сестрица моя воссияет застывшей кометой над всей Евразией. Елена Прекрасная, единообразная, прообраз солнца для вечного мастера. Погибнуть за нее - послужить Афродите.
История - старая карга в меняющихся картах, повторяет слухи жирных повитух, спящих со слепыми рапсодами. Смотрите на меня. Я сижу в старом храме и поглаживаю гладкие ляжки Аполлона. Ему это нравится, и я чувствую, как растекается по его телу нежная улыбка. Огромное небо, опаленное лунным свечением богов, протекает в нас сквозь все щели храма. В ауре этого небесного сознания мраморное покрытие бога теплеет под моей рукой.
Эй! Это был божий знак! Слушайте все, Вода, Огонь, Воздух, Земля, из которых слеплены стены этого храма, слушайте меня и не вопите так от ужаса, когда говорит Клитемнестра - Мужеубийца.
Я вспоминаю, и образы, вошедшие в меня, как в сундук, в который Ахейские странники засовывают статуэтки понравившихся им божков, вылетают из моей груди воплощенными демонами. Они, вновь оживленные, беснуются по простору храма, и разыгрывают свои старые заученные сцены.
Вот снова предстоит перед взором моим сестра Елена, готовящаяся к встрече с женихами. Воины, с гранеными наконечниками незнающих промаха копий, мужчины, с телами упругими и гладкими, как их сверкающие в безоблачный день щиты, толпятся в приемной дворца, ожидая божественного твоего появления.
Вот снова слышу я вопли, будившие меня в ранней юности. Это кошачьи крики рабынь, принимающих хозяев в соседних залах. Боль любви разбавляла темноту ночи красно- багровыми разводами приближающегося рассвета.
Раскрывается передо мной день, когда ты появился, Агамемнон. Верзила с бычьим телом, со скуластым лицом сладострастника, великий царь, ты пришел. Без обычной свадебной суматохи ты увез меня. И только вошли мы в твой прекрасный дворец, и слуги услужливо захлопнули за нами двери зала, как мы уже валялись, вцепившись друг в друга, на холодных блестящих плитах зала. В припадке любви ты ранил мое тело острыми золотыми подвесками, а потом впивался раскаленными губами в кровоточащие раны на коже, и входил в меня со всей силой тяжелого сильного тела. И я исчезала в этом потоке ощущений. Удовольствие усиливало боль, а боль удовольствие. Все пропадало в этом разрушающем мир потоке. Весь мир словно бы сокращался в одну точку и распадался на сотни осколков. Мое тело под весом этих невыносимых удовольствий превращалось в воздух, вмещающий все эти осколки в себя.
Потом я тебе надоела. Ты ушел к рабыням, чьи кошачьи крики вновь как в детстве сопровождали мои бессонные ночи. Тогда стала меня навещать мрачная гостья, богиня смерти. Внимая ее мелодичным песням, проводила я ночи. Ифигения, мы зачали тебя в крови и страсти. В крови страсти ты ушлаот нас. Электра и Орест никогда не заменят тебя. Эти бледные, злобные дети, плоды перезревшей любви. Они так же бесплотны, как и ночи, в которые были зачаты.
Ты не знала, Ифигения, он любил тебя не как отец, а как муж. Ты напоминала ему Елену, которую он в свое время прозевал. Гордость не позволяла ему иметь тебя наложницей, и он знал, что единственный путь войти в тебя, войти ножом. Он не мог отдать тебя Ахилесу.
-Сегодня пришло твое время, ты будешь невеста, - сказал он тебе. И ты надела самые белые одежды, радостно пошла за ним. Да же я не догадывалась, что он задумал. Воины заслонили тебя от толпы зевак. Но я, злосчастная, любовалась тобою с балкона замка. Отец играючи гладил твои плечи, медленно подводил тебя к алтарю. Потом ты, кажется, поняла, почувствовала, упала на колени, прижалась к ногам отца. Он медленно ласкал твою спину, пока ты не воспламенилась от его рук. Ты вскочила и пустилась в пляс вокруг него. Твои руки поднимались к солнцу. Движения становились все быстрее и быстрее. Глаза закрылись, лицо изогнулось в улыбке. Страсть захватила тебя, ты забыла о смерти и замерла с этой улыбкой в изнеможении, в ожидании неземного удовольствия. И невидимо от тебя, он вонзил в твое мягкое тело лезвие - и тело забилось в оргазме смерти.
Агамемнон, слышишь меня, я убила тебя во имя любви. Единственный плод нашей любви был тобой умерщвлен. Я убила тебя, чтобы сохранить тебя на веки для себя. Эта любовь не имеет ни начала, ни конца. Она созидает и разрушает. Она не имеет ни жалости, ни гнева. Все мы связаны навеки этой кровавой цепью вселенской любви. Ифигения снова вошла в мое тело. Убийство, сведение на нет любого различия наших тел - свидетельство страсти. Все они: Ифигения, Орест, Электра приняли участие в этой бесшабашной оргии. В этой силе, сметающей все на свете и все созидающей. Силе первичной и изначальной, которая поглощенная голодом и похотью к самой себе, создала этот мир"
Так говорила я, будучи Царицей Аргоса. Мне нужно было играть эту роль. Яркие звезды привели меня в чувство. Я, менада, в тяжелом охмелении лежала на поляне. Сверху падало тяжелое небо. Я, видимо, долго спала после ежегодного праздника перевоплощений, который мы справляем каждой весной. Мой милый бог, мой Дионис, лежал в крови рядом со мной. Он был Агамемноном. В порыве любви мы разодрали на части его, столь вожделенное нами тело. Мы хотели иметь его навсегда. Я знаю, теперь он пребывает во мне, и сразу во всех нас, менадах. Он пребывает в нас абсолютно. Я дышу и вижу: на верху кипарисы качают свои посеребренные как копья верхушки из стороны в сторону. Я чувствую движение, значит, время еще существует для меня. Но что это значит? Я могу двигать пальцами, вставать, и видеть тело моего Диониса. Я могу закрыть глаза и прийти в экстаз, забыть это тело и слиться с ним, любимым, вернуть себя тому пламенному Эросу, прелестному малышу, невинно пускающему повсюду свои стрелы.