Извращенная любовь

  В незапамятные времена, уже не помню в каких краях, жила была одна женщина. Спрашивается эка невидаль - женщина, сколько их по всему свету раскидано про всех и не расскажешь. А расскажешь про одну, другие непременно обидятся и скажут, что же Вы дорогой автор такой рассякой про нее написали а, про нас забыли, чем мы хуже ее разве мы не тем концом ложки кушаем, ан нет тем - поэтому не имеете Вы никакого морального права про нас забывать в угоду ей одной. Вот и весь Вам наш женский протест, что хотите то с ним, то и делайте, но от своего мы не отступим, и ляжет он на Вашу душу невыносимо тяжелым бременем. Вот поэтому нелегко мне писать про эту женщину, и уверяю Вас, дорогие читательницы, что озолоти Вас, с головы до ног не захотелось бы Вам милые, что бы про Вас кто ни будь, что ни будь, подобное написал. Ибо история, что я сейчас поведаю, грустна и даже может показаться безнадежной, но и это тоже не правильно. А потому что бы не утомлять Ваше драгоценное внимание пустой и суетной болтовней перейду к нашей героине Шуре.

  Шура в родных местах была женщиной заметной как своей фактурой, так и характером. Крупная, но не полная с горделивой осанкой невольно останавливала она на себе внимание. Но более всего задевал и беспокоил в ней соседей ее непредсказуемо противоречивый характер. Да что тут удивительного как же ей не родиться со сложным характером, когда в ней каких только кровей не было намешано, все и перечислять не стану. Славянские упорство и лень временами сменялись невинными татарскими хитростями, и тогда Шура любила постояв у забора и с беззлобной ехидцей "подергать" соседей, у которых как ей казалось, были проблемы с чувством юмора. Но обижаться по настоящему на нее боялись, зная о ее памятливости и вспыльчивом характере. Еще она имела тайную склонность к поджогам и надо отдать Шуре должное в этом она была виртуозом, разве что не везучим. Однажды она даже подпалила своего старого соседа и, кстати, дальнего родственника Германа, после того как хитрый отчим рассказал ей про его старые грешки. Помнится этот блондинчик, всем известный забияка и хулиган по молодости тоже любил, мимо походя зажженную спичку в соседское сено бросить. Так вот Шура так все точно рассчитала и ловко "красного петуха" Герману подпустила... Но все испортил ветер, что внезапно повернул в ее сторону, и пламя перекинулось на их с отчимом хату. Воды Шура не жалела и сама пожар потушила. Так что соседи ей за то еще и благодарны были, лето выдалось сухое жаркое и им от пожара немало досталось. В одном Шуре здорово повезло - так это в том, что никто так и не узнал, что она же сама Германа и подпалила. Соседи же придя с покоса, по старой памяти, подумали на Германа что это, мол, он за старое взялся, да только просчитался вот ему простаку и досталось больше всех и надо сказать за дело. Судили его за халатность всем селом и в возмещение материального ущерба той же героической Шуре оттяпали у него половину земельного надела - а хозяйство надо отметить у Германа было отменное. Но история эта длинная и запутанная и не поймешь в ней ничего, не разобравшись в судьбе самой Шуры. Что же касается страсти Шуры к поджогам, лично мне кажется, это просто дурная наследственность ведь всем известный пироман Герман и Шурочка приходились друг другу дальними родственниками.

  Говоря о загадочной натуре Шуры, мало что поймешь, не узнав о ее детстве и родителях. Еще когда Шуры и в помине не было. Ее маменька по тем временам дама крайне образованная страсть как любила читать. Так прочла она однажды книгу двух очень умных дяденек экономистов. И так впечатлилась ее девичья душа высоким пафосом их мужской мысли, что решила она непременно с ними перезнакомиться. Оказавшись в их землях, увидела она двух важных лобастых бородачей, дядечки оказались хоть куда. Будучи девушкой увлекающейся ей тут же приглянулся тот, что почернявее. Вот уж и влюбилась тогда Шурочкина мама - просто без ума была от Бородатого все ум его холодный и точный ей нравился - то ли может быть оттого, что своего не хватало? В общем, вернулась домой Шурина мама без бородача, так как к тому времени он уже был счастливо и выгодно женат на родной сестре Германа. А книжки свои писал просто для удовольствия, между делом ублажая свои интеллектуальные и духовные амбиции, как настоящий ученый. Все же написанное им как выяснилось, было для него лишь приятной игрой ума, и менять ему ничего не хотелось так как, по его мнению, в его жизни все и так было прекрасно. Вот этого противоречия между необходимостью бури вычитанной ею из книжки и настроением самого Бородача она ни как своим простым девичьим умом понять не могла и не поняла. Встретили дома Шурину маму не столько поумневшей сколько отяжелевшей. И что-то с обменом веществ у нее произошло, очень захотелось ей в прежнем убежденной вегетарианке - мяса да что бы непременно с кровью было. Мягкость и женственность сменились на вспыльчивость и убежденность. Первыми почувствовали сию перемену в хозяйке свободолюбивые кошки, что пустились наутек по соседям те же, кого приютили, а кого и нет. Конечно, после того как родилась Шурочка, характер ее мамаши чуть смягчился, но прежним уже не стал. Ни кто уже не видел той стройной и мечтательной девушки, что прогуливалась вдоль реки с зонтиком в одной руке и с книжицей в другой. Так и остались в ней на всю ее жизнь нервность и внутренний раскол.

   Да чуть не забыл еще в ту пору, когда Шурочкина мама глаз не сводила с важного и рассудительного Бородача, с нее не сводил своих голубых глаз белокурый Герман. А она неосторожная девушка его даже не замечала, что очень задевало его капризную и ревнивую натуру. В общем, обиделся он и не на шутку за свою неразделенную любовь, поклявшись отомстить всем участникам ненавистного ему романтического действа. И отомстил, но как говорят злость плохой советник, а потому сам от этого же и пострадал. Но это будет, потом, а до этого Шурочкина мама по его злому навету от любящего супруга наотмашь сапогом по тугому животу получила. Потом очередь дошла и до Бородача, с ним Герман разбирался долго и основательно воспользовавшись тем, что этот "Умник" как звал он за глаза Бородача жил в его владеньях и своего надела не имел. Ох, и поиздевался над ним завистливый Герман, да так что Бородач навсегда пожалел, что написал свою треклятую книгу, которая принесла ему и не только ему столько боли и страданий. Только после того, когда Шура с соседями загнали в угол обнаглевшего Германа, что успел всех до печенок достать. Собрал разуверившийся в любви Бородач все, то немногое что осталось от его разоренного хозяйства, и пошел искать лучшие места, где бы он в тени развесистого дерева смог писать свои умные книги. Обдумали тогда соседи трагедию, что произошла с ними со всеми, и решили, что имей Бородач свой земельный надел, то не случилось бы сей страшной истории. А, потому посовещавшись всем миром, выделили Бородачу небольшой земельный надел с большим фиговым деревом, что бы ему было, где писать свои мудреные книжки. На чем все и остались довольны.

   Но вернемся к Шурочке. Даже в положении Шурочкина мама была женщиной видной и интересной. И приглянулась, а потом и полюбилась она невысокому, плешивому мужчине с дефектом речи. Был Картавый из многодетной семьи и совершенно непонятного происхождения. Умен, энергичен и коварен был ее поклонник и если ростом и красотой не вышел, то во всем остальном был крайне талантлив и не зауряден, вот беда только не ценил он в себе этого совсем. Почему постоянно самоутверждался, но насытиться достижениями не мог по причине крайней неумеренности своего характера. И каждый раз нервничал и переживал, испортив свой и без того нелегкий характер одержимостью, мятежностью и вспыльчивостью. В общем, чего удивляться, что в душе его произрастал непролазный чертополох из зла, жестокости и мстительности. Постоянно ссорясь и быстро наживая врагов, часто прятался от них. Так что, однажды спасаясь от очередного недруга, залез он в самую середину болота и сидел там несколько месяцев, чем немало всех удивил. Еще Картавый страсть как любил ездить и такой странный становился он в эти моменты, что люди не знали, что и подумать. Так наденет на себя Картавый чужие: зипун с шапкой и ездит на телеге вдоль поселка, вперед и назад, местные окликают его, а он словно и не слышит, мол, якобы это вовсе и не он, а просто какой-то заблудившийся глупый мужик. Попадая в разные передряги, Картавый всегда выходил сухим даже из самой грязной воды. И вот одно было плохо, никак не мог он про неразделенную любовь Шурочкиной мамы к Бородачу забыть от чего люто ревновал. Добивался Картавый руки и сердца Шурочкиной мамы страстно, пытаясь во всем превзойти своего более удачливого предшественника, да так что уверяю Вас, в итоге его и превзошел. Сколько было им написано прекрасных писем своей будущей жене, сколько сделано обещаний... не ошибусь, если скажу целые тома. Но как только добился он сердца и прекрасного тела своей супруги то первым же делом побил ее в кровь. А, напоследок вспомнив тихие и вкрадчивые слова Германа о правде бремени чрева супруги, и о том, что не девкой в жены взял, в сердцах и ярости не сдерживая боль души, попинал молодую жену в тяжелый от Шуры живот. Что с одной стороны ускорило рождение Шурочки, а с другой наложило пожизненную печать тяжести и неуравновешенности на ее и без того сложный характер. В память о страстной и неразделенной маминой любви Шурочка росла девочкой себе на уме. В отличие от рассеянной и вечно благодушной маменьки любила она поверховодить над соседскими мальчишками и девчонками, но делала это тайно и чужими руками. Добавим к Шурочкиному портрету еще два важных штриха, была она крайне недоверчива и обидчива.

  Новоиспеченный супруг и потом частенько бивал свою изнеженную родителями жену, что бы знала, кто хозяин в доме и что он новый хозяин будет строже предыдущего. С тех пор нередко эта хрупкая избалованная и эксцентричная дама благородных кровей, забившись в угол, мотала на свой белый кулачек красные, от крови, сопли затравленно глядя на свирепого и на все готового муженька. Проблему тестя и тещи Картавый решил сразу и кардинально, по принципу нет их и нет проблемы, так что после свадьбы никто их больше и не видел. Не знаю, уж любила ли она его, но то, что боялась и уважала так это уж точно. Да и как же оно могло быть иначе, подумайте сами. Страх к нему сохранила и Шура, познавшая тяжесть ноги отчима еще в материнской утробе. И доходил этот страх у Шурочки с маменькой перед Картавым до странного. Так что как только тело отчима устало от метаний страстной души и с облегчением выпустило из себя в астральные просторы его мятежный дух. Шурочка с мамой не захоронили покойного по-человечьи на кладбище, а на ужас всем соседям закатали в стеклянную банку поставив ее с покойником посреди просторного сарая. Только не подумайте, Шура с маменькой не были сумасшедшими, просто не лишены были здоровой осторожности. Очень боялись они, что однажды в полнолуние вылезет из своей могилы отдохнувший и набравшийся сил муж и отчим в одном лице и вот тогда им уж точно не поздоровится. А тут сходят они вечерком посмотреть на "уважаемого" убедятся, что лежит он на месте и ни куда не делся только после того и заснут спокойно.

  Еще до смерти Картавого на Шурочкину маму стал засматриваться один невзрачный и немногословный мужчина, с которым у Картавого дела какие-то темные были. Так порой встанет этот Немногословный в отдалении пока муж где нибудь, шныряет и народ баламутит, а это он любил после Шурочкиной мамы более всего. Так вот встанет Немногословный в отдалении и смотрит на Шурину маму - страстно так, загадочно и самое главное вожделенно. Поначалу не по себе Шуриной маме было от этого страстного и молчаливого взгляда на столь непримечательном внешне мужчине. Да и слухи нашептывали про этого серого человечка страшные вещи. Но что поделаешь, каждый последующий муж в чем-то может быть лучше в чем-то хуже предыдущего, но в главном всегда на него похож. Привыкшая к твердой руке и тяжелой ноге покойного супруга мама Шуры без любви отдалась в надежные и крепкие руки нового немногословного мужа, почувствовав в нем хорошего хозяина. Так уж получилось, что этот Молчаливый ревновал ее уже к двум своим предшественникам Бородатому и Картавому. Ох, как он только не измывался над Шуриной мамой и бил и брал силой. Но все же нужно отметить не было в нем тех стихийных: мощи, силы и злобности Картавого. А то ведь как бывало с Картавым, заведется он вдруг на совершенно ровном месте, да так что женщины и спрятаться не успеют. Делал свое мужское дело молниеносно, они бедные боли от его тумаков и пинков почувствовать не успевали, разве что потом поболит. Немногословный же был силен в другом много не бил, но бил с изыском. Жену к побоям готовил медленно и основательно страха нагонял, понимая, что боль живет в голове, а не в теле. Принципом Немногословного было минимум усилий и максимум боли. А ведь только подумать малограмотным человеком был, а как поднялся одно слово психолог - вы....к ой простите самородок. Что и говорить садист он был все же непревзойденный. После его "ласк" Картавый казался Шурочкиной маме просто ангелом разве что немного вспыльчивым. Но сказать только это о втором муже Шуриной мамы значит, ничего не сказать. Был он еще и великий выдумщик. Однажды пока Шурочкина мама спала, принес он с бойни пол ведра теплой телячьей крови и ведь не поленился - затейник эдакий. Медленно и осторожно ее липкую и жирную под супругу вылил и тут же на двор покурить. Любил он Герцеговиной побаловаться разомнет, бывало неторопливо цигарку, а табачок в трубочку забьет и наслаждается дымком теплым да утром туманным. Слушает, как лесные птицы в просыпающемся лесу ухают. И мысль у него от всей этой благодати такая светлая и ясная становится, что каждая его последующая шутка все страшнее делается. Постоял он так немного и как только петухи закричали зарю возвещая. Дикий крик супруги, ревом реактивного самолета срывая с теплых постелей соседей, разорвал тишайшее утро. И такой истошный был этот крик что, услышав его, однажды не забудешь уже никогда так, и будет он страшным эхом в ушах стоять. Постепенно крик перешел в подвывание и поскуливание. А он изверг даже и не улыбнулся, а все оттого, что умел он душой радовался, а не лицом, а ведь этому цены нет, ибо это и есть истинная радость как любовь настоящая только та, что невысказанная. Так постояв немного не спеша, пошел он к взволнованной неожиданным событием супруге. Которая к его приходу уже успела всю себя с ног до головы ощупать, ища в своем организме источник кровопролития. И не найдя его в полном отчаянии и недоумении забившись в угол стонала вся в крови не понимая спит она или не спит. Зашел он спокойный такой и тут же успокаивать ее начал что, мол, ей нечего бояться за свой физический организм, он совершенно здоров. А то, что кровь вокруг да эка безделица она же сама среди ночи в сомнамбулизме с бойни крови притащила и на кровать вылила вот и ведро рядом стоит, да так что он чудом только что и успел с кровати соскочить не измазавшись. Будить ее не стал, потому что слышал от докторов, что лунатикам этим самым можно большой душевный вред причинить. Ну а так как у Шурочкиной мамы воображение отличалось особым богатством, да и внушаемая она была, что греха таить, то, провести ее было несложно. Да и попробуй, докажи что все на самом деле было совсем не так.

  Это еще что. Шурочка и маменька очень курочек любили пшено, и отруби им сыпали, любуясь квохтаньем и суетой этих невинных созданий. Бывало сядут на порожек вдвоем и пшено им бросают, а сами смотрят на них так любовно - умиротворенно и обсуждают каждую в отдельности. Только отчима эти птички очень раздражали, может быть оттого, что под ногами путались, а может быть, он просто ревновал, сейчас трудно сказать точно. В общем, загнал он их в тесный загон и на том не успокоился, между делом новую шутку выдумывая, и выдумал! Поймал он трех лис в соседнем лесу, а может быть, купил Черт его знает, но последнее мне кажется вернее. И пока женщины в поле были, он лис к курам и запустил. Ох, и порезвились лисы средь куриного царства, в их то дикой лесной жизни такого изобилия и в помине не было. В это время Немногословный молчаливо стоял с трубкой в зубах, лукаво с прищуром посматривая, как пух и перья с кровью перемешиваются. И дивился он не суете обреченных птиц, а усердию глупых лис. А они пьяные от легкой крови рыжими молниями метались из угла в угол, забивая несчастных кур. И как только лисы покончили с курами, разве что съесть всех не смогли, сытые и довольные разлеглись посреди крови и перьев, а Немногословный словно исчез, улизнув в хату. Тут с покоса мама с Шурой вернулись и, увидев все это, дар речи потеряли от навалившегося на них горя. Стоят они парализованные не в силах взгляда отвести от разодранной окровавленной перины с разлегшимися на ней сытыми и наглыми лисами. И пока стояли они так в горе и растерянности, вышел Он своей мягкой и бесшумной походкой. Удивился и возмутился Он разбою, учиненному в его хозяйстве наглыми лисами, тут же пообещав наказать рыжих, как полагается. После чего самолично изловил их по одному и прямо с живых шкуры спустил на глазах у без того растерянных женщин. Да так ловко он это сделал словно бы, всю свою жизнь живодером работал. Содранные шкуры по барски бросил на плечи остолбеневшим от страха и удивления женщинам. Добавив как всегда значительно "Не переживайте, память кур мы увековечим в лисьих воротниках, и пусть рыжие враги видят, из своего темного леса, и знают, как забираться к нашим курам!". А мама с Шурой парализованные с окровавленными шкурами на плечах стояли, словно бы и не шкуры это вовсе были, а гвозди, которыми их к стене прибили, молча, глядя на сутулую спину степенно удалявшегося Немногословного.

  Была у Немногословного только одна странность, к покойнику что так, и лежал в сарае он равнодушно относиться не мог. Да как тут будешь, равнодушен, когда что ни вечер жена и падчерица вместе, а то по очереди ходят посмотреть на покойника. Кто знает, может быть молчаливый, тоже боялся его. Но, а как его можно было не бояться - свиреп и безжалостен был при жизни Картавый. Да и если присовокупить к тому его беспринципный ум и хитрость образ получался более чем зловещий. Был такой момент в жизни Картавого и Немногословный знал об этом, когда Картавый умудрился в нужный момент с выгодой для себя со злейшим своим врагом Германом в союз вступить и от этого скупердяя деньги получить. И так это предприятие всем казалось невозможным, что никто в то не поверил. Но Немногословный знал это наверняка, и это не давало его честолюбию никакого покоя. И вот представьте себе, что этот символ удачливых хитрости и изворотливости лежит у вас прямо под носом, а твой любимый и желанный человек каждый вечер ходит на него посмотреть как тут покой и уверенность в себе не потерять. Так вот почти сразу женщины и соседи заметили за Немногословным странную слабость, любил он на этот сарай забираться. Иногда и дела то, ни какого нет, а глядишь, вскарабкается он как горный козел на крышу и стоит там с улыбкой на лице в полной неподвижности только рукой, словно семафорит или от кого отмахивается. До сих пор никто не знает, почему он это делал - может быть, таким образом, хотел возвыситься над непостижимостью гения своего предшественника. А может быть, хотел, что бы флюиды талантливости и гениальности что говорят, вьются возле усопшего хозяина, словно комары или мошка, какая с покойного на него перебрались. Но уверяю Вас ничего уверенно сейчас уже сказать нельзя, так как никаких достоверных источников с тех пор не осталось. Но лично мне кажется, что учится Немногословному у Картавого, было не чему. Уж на что, на что, а Шуриной маме на мужей везло, что не муж то гений, а вот злой или добрый то другой вопрос.

  Именно Немногословный оказал наибольшее влияние на Шурочку, так как тогда она была еще совсем не смышленым ребенком. Бывало, поговорит отчим с соседом, мило так поговорит поулыбается ему своей светлой задорной улыбкой. После чего шмыгнет в дом, и давай точить свой кинжал точит его и точит пока рукой не устанет и не успокоится. Особенно был он неравнодушен к Герману. Может быть, помнил про его тайную дружбу с Картавым, и эта память не давала ему покоя. И чем больше боялся Немногословный, тем больше улыбался. Так и повелась у них с Германом странная дружба, от которой всем соседям потом крепко досталось и не только им. Так что события те запомнились на долгие годы. Как только сдружились Немногословный с Германом, так сразу стали то одного, то другого соседа доставать. Прижмут его вдвоем, где нибудь за сараем и требуют с него что якобы, мол, он должен им что-то. Навесят на него оброк и покоя не дают. А что соседу было супротив них двоих делать, вдвоем то они всяко сильнее его оказывались. Но Немногословный на то и был молчалив, что и делал он все не своими, а чужими руками. Тогда Шурочка была еще девушкой несмышленой, вот он ее, и науськал Германа подпалить пока он его возле реки разговорами отвлекать будет. Да если бы ветер вдруг не переменился, кто знает, что бы получилось что там, на уме Немногословного было, мы не знаем, но одно ясно точно, что было бы по крепче, чем с курами и лисами. Тогда он впервые испугался, так и стоял остолбеневший в отдалении, пока Шурка как полоумная с ведром и водой на огонь бросалась, и ведь отстояла - одно слово шальная и везучая девка эта Шурка была не в пример своему отчиму.

  Шло время, старился отчим, а Шурочка взрослела и, превращаясь в красивую сильную женщину. Отчим, чувствуя приближение своей кончины и понимая что, придется идти туда, куда всегда не задумываясь, отправлял других, боялся ее холодной и неизбежной. Может быть, от страха этого перед ней, всю жизнь откупался он жизнями чужими, даже не считая их, никто этого не знает, смерть поглотила и его. Очень он хотел, что бы Шура захоронила его рядом с Картавым, вот что значит привычка пугать. Хотел, что бы и его в страхе перед сном навещали. Только за жизнь свою длинную исчерпал он весь страх к себе, видно слишком часто им пользовался. Пришло время, и не стало этого злого затейника. И все же странная эта штука - любовь как иногда трудно бывает отличить ее от страха, что нередко с поверхности любовью кажется, а заглянешь чуть глубже, нет же, оказывается никакая это не любовь, а жидкий липкий страх колышется обманчивой трясиной. По началу никто не поверил, что злого затейника не стало, а что бы убедиться кинулись посмотреть. Кто знает, может это шутка его новая, да так рванули, кто от любви, а кто от страха, по мне так все одно, что не на шутку подавили друг дружку. И все-таки затейник он был не превзойденный, надо же было так умереть, что даже из своей собственной кончины шутку злую сотворить. Исполнила Шура волю своего отчима и положила его на обозрение рядом с Картавым. Посмотрела она на него, посмотрела, плюнула в сердцах, вытащила его из прозрачной посудины за сарай да там и закопала.

  Как только не стало Немногословного, рванули к Шурочке - богатой невесте с окраин осторожные женихи, что боялись ее отчима словно огня. Но теперь то было совсем другое дело, хозяйство Немногословный оставил после себя прекрасное пойди еще найди такое. Так что выстроились они в очередь, и стала Шура выходить замуж, только вот с чувствами у нее что-то не ладилось ни как ну, в общем, мужей она поменяла много всех и не упомню. Первый из них помню, был мужик крепкий, но не крупный за то шибко хозяйственный все в своем огороде копался да по старой памяти любил соседей попугать. Помнится однажды так раздухарился, ругаясь с соседкой, что в сердцах в нее калошей запустил, ладно, что промахнулся, а то муж у нее больно крепкий был, могло сильно достаться. Но долго в мужьях он не удержался, подсидел его один красавчик металист-тяжелоатлет. Этот постоянно на себе тяжести таскал, ох и самовлюблен был, в округе все зеркала скупил, гляделся в них, и наглядеться не мог, только в старости совсем плох, головою стал. Неплохие они мужья были, но чувств к ним у Шуры не было ну и с детишками тоже не ладилось. Может быть от того что страсти они в ней не вызывали так то и понятно что ни в какое сравнение они с папашами ее не шли. Да и Шурочка от всех своих перипетий жизненных стала женщиной страстной, радовали ее глаз норовистые скакуны, а не ленивые и заторможенные тяжеловозы от которых на нее скука с апатией находили. Ну, в общем, всех Шуриных мужей не упомню, расскажу лишь о последнем. Был он молод и речист. И такой интересный он был, что даже плешивость не портила его располагающего улыбкой лица. В общем, не мужик, а сущее для женщин наказание. Разговорчив он был, все по соседям ходил и мирился. Бывало, Шура ждет его, а он, про время, забыв, у соседа, так заговориться и такой благодушный станет, что от этого общения все ему отдать готов лишь бы только его слушали. Может быть, потому и полюбился он соседям. Но, понятное дело, особенно приглянулся он старому Герману, чье хозяйство когда-то к Шуре отбыло. Говорливого Шура любила, каким то особым чувством и, наверное, ревновала, все прежние то мужья верными были, а этот о ней не радел, все по гостям ходил, соседским женщинам улыбался, а обаятельный он был на редкость. Вот, наверное, это и изменило что-то в ее организме и таким образом, что забеременела она. Но беременность протекала у нее тяжело так что, еще не родив, сошла Шура с ума. Как доктора сказали психическое расщепление, у нее произошло, да еще и множественное. В общем сложная и драматичная у Шуры судьба получилась. С этого момента и стало разваливаться ее хозяйство, так часть растащили, часть растерялась, и Герман свою часть себе вернул не без помощи Говорливого. Да Бог с ним с барахлом этим, оно дело то наживное. Может быть, все это и не плохо увидим, больше всего обидно за то, что у Шурочки с маменькой в чувствах непорядок был, а от того и с мужьями у них ни как не ладилось, маялись они сердешные и страдали всю жизнь. Да дорогой мой читатель про самое главное я и забыл, родилась у Шуры дочка славный такой ребенок. И вот что меня беспокоит, глядя на судьбы ее родительниц горемычных, так хочется, что бы хоть она счастлива была в любви да с мужем. Ну, посмотрим, время покажет.

  12.7.1999 г.