Слушай меня! Громовым раскатом пронеслось над моей головой. И страх приковал мой взгляд, к его золотым сандалиям стянув мою душу корочкой страха. Почему? Я же знаю, он не причинит мне зла, но все равно боюсь, и не могу оторвать глаз от его темных почти черных волосатых ног.
- Слушай меня дух бесплотный и повинуйся! Я отправляю тебя в мир греха и соблазна, тебя ждет жрица!
Внезапное падение захватывает дух, в глазах все меркнет, я проделываю сальто-мортале, легким осенним листом опускаюсь на канализационную решетку. Все вокруг мне немного знакомо когда-то кажется, я уже был тут. Да, конечно же, я в городе Х..е. Прямо подо мной дренажная решетка, а передо мною женщина лет 50-ти, точнее большой плакат с ее изображением, грозно смотрящий на меня из подлобья. Она в колоритном украинском наряде, на голове платок как у Гоголевской Солохи, а руки ее подняты и обращены ко мне ладонями. Да это она и есть баба Зина та самая волшебница и кудесница, к которой Он меня и направил.
Оторвавшись от ее гипнотического взгляда и повернувшись, я обнаруживаю самую, что ни на есть обычную гостиницу. Словно ведомый кем-то я незаметно поднимаюсь около занятых чем-то своим горничных и идущих куда-то по истертому зеленому паласу постояльцев. Где же этот номер? Ах, черт возьми, да вот же он - 69. Как все знакомо, гостиничная романтика, видавшая виды дверь со следами чьих-то ботинок, стертый пятачок замка и круглая ручка. Но впрочем, это все сентиментальные отступления, а о главном я так и не сказал, я здесь в несколько необычном виде и если в этот момент кто-то окажется у этой чертовой двери, то ровным счетом ничего кроме двери не обнаружит. Вы с удивлением спросите, а где тогда я, ваш покорный слуга? Отвечу терминологией нашей героини - бабы Зины, волшебницы и чародейки, я тут же, но в виде сгустка лептонных полей. И прошу Вас, не спрашивайте меня, что такое лептонные поля, я не знаю! Я всего лишь скромный слуга! Не для слабых умов это знание, но для посвященных жриц и жрецов вроде бабы Зины. Если же Вы вздумаете искать ответ, на этот запутанный вопрос в физике, отговаривать не буду, ищите. Один мой знакомый уже несколько лет как ищет его вместе с психиатрами. И не упрекайте меня в болезненной фантазии, это несовременно никто до сих пор не знает где начало у этого мира, а где конец, что первично - курица или яйцо, Вы или Ваше отражение в луже, фантазия или реальность. Сдается мне, этот мир безнадежно запутан и ничего определенного о нем, сказать нельзя! И вообще говорить и рассуждать о мироустройстве нам смертным все равно, что если бы лист бумаги на моем столе стал рассказывать мне о моей жизни - абсурд вот именно он и есть. И все-таки как сильно хочется спать, а голова хоть и лептонная, но уж очень тяжелая. А все, оттого что лептонный дух Вашего покорного слуги вызвала на одном из спиритических сеансов баба Зина. Да что-то я все о себе и мироздании, совсем забыв про нашу героиню. Трудно сдержать волнение, еще шаг и я окажусь в мастерской настоящей волшебницы, прикоснусь к миру высокому и недоступному, спрятанному за высоким забором ее гениальности. Стучать в дверь нет необходимости, меня она вызвала давно, а потому я просто просачиваюсь. Пожалуй, это одно из немногих преимуществ, что дает лептонное бытие. Но вот мы и в прихожей. Еще шаг и ... о, боже мой, какой бар...к, извините хаос в этой мастерской магии и колдовства. Чего только не увидишь в домах у гениев самое главное ничему не удивляться.
Вот и стол, за которым еще недавно она контактировала с миром лептонных двойников. Нет, это не стол, а верстак, за которым наша художница ваяет свои чудеса. Как жаль что я не художник, какой Петрово-Водкинский натюрморт, среди хлебных крошек, яичной скорлупы и колбасного серпантина гордо возвышается недавно початая бутыль "Мельникова". Символом странствий среди следов былого пиршества лежит старый кожаный тапок. Неужели..., нет..., непременно летала, а я этого не видел, вот так всегда мы проходим мимо настоящего чуда, так и не заметив его. И, наконец, изящным живым штрихом, вдохнувшим жизнь в этот затрапезный гостиничный материализм, стал грустный таракан, да вы не ослышались самый обычный таракан. Одинокий среди крошек он был похож на старого бедуина вернувшегося из странствий на пепелище своей родины навсегда опоздавшего и раздавленного горем.
Да, собственно говоря, о чем это я?
Вот и наша баба Зина лежит ничком на не застеленной постели в черном бархатном халате с белым воротником. На свесившейся с постели ноге повис второй тапок. А ведь и в правду летала, в порыве мистического транса, и тапок уронила на стол. Голова ее повернута набок видно плотное с крупным ноздреватым носом лицо, украшенное роскошным алкогольным румянцем. Не каким-нибудь розоватым колером, что выдавал бы пристрастие хозяина к ликерам, винам и подобным им разбавленным сокам для слабонервных и тонких костью, нет почти фиолетовым, что лег на лицо неизгладимой печатью неукротимого темперамента требующего настоящего горючего для метущейся и свободной души романтика. Тут нужен не сок, а квинтэссенция более 40 градусов способная гореть чуть видимым голубоватым пламенем. Читатель не морщитесь ведь это один из возможных симптомов гениальности. Из-под задранного рукава халата, на роскошном белом плече крепкой и здоровой женщины, пригрелась, зеленой змейкой, уже немолодая, как и ее хозяйка, лаконичная татуировка "ЗИНА" ее расплывчатые буквы были увиты розами с уже затупившимися от времени шипами. Из-под халата выглядывали крепкие без признаков дряхления икры, как у человека еще не потерявшего ни вкуса к жизни, ни презренья к смерти. Пышные волосы, недавно выбеленные и завитые, у самых своих корней прятали черноту, изрядно перемешанную с сединой. Да это благородное серебро страданий могло бы украсить голову и более молодой женщины, но только не бабу Зину. Она и в свои 50 лет секс-символ лишенный бренных человеческих страданий. Как преданная жрица культа она выходит перед нами на сцену в ослепляющем клубке голубоватого света и разводя свои крепкие и сильные руки, обнимает нас слабых, больных, страждущих говоря нам пронизанные сочувствием и любовью простые ласковые слова, спасая нас от чужих зависти, зла и ненависти. Она - наша сверхъестественная "крыша", проводник высших сил. Что бы мы делали без нее в своих страхах и колебаниях, незнающих как поступить. Кто как ни она укажет нам истинные корни зла и страданий притаившиеся где-то совсем рядом. Она - чудесный фонарик в темном царстве чужих зависти и зла, что найдет их в темном логове и уничтожит своей сверхъестественной силой. И она наша сильная и могущественная заступница поможет нам одолеть врагов. Мы видим ее на сцене, и наши изголодавшиеся чувства взрываются нечеловеческим оргазмом, сметая перед собою сложные условности жизни и не нужный нам суетливый разум. Иронии Создателя нет предела, гордые тем что мы Homo Sapiens то есть Человек Разумный, с презрением отвергающие свое родство с обезьяной, мы легко и с удовольствием расстаемся с разумом отпинывая от себя как назойливых собачонок свои ум и сознание. Оказавшись самыми сильными и достигнув вершины биологического вида, наделенные разумом и способностью мыслью постичь необъятное в тайне своей души мы мечтаем вернуться, обратно отдав Отцу нашему его великие подарки. Так, как сказано, "Наступят времена и обратятся из-за ошибок наших дары его в проклятие и наказание, и каждый победивший побежден будет, а каждый любимый разлюблен". Мы устаем от сложностей этого мира, нам нужны чистые и простые инстинкты. Ведь только они могут дать настоящее забвение и блаженство, только они могут свергнуть надоевшее своей демагогией и обещаниями вечно наивное - сознание. Дать пусть совсем маленький пусть совсем короткий рай, но на земле. И о добрая, мудрая, великодушная и посвященная в правду баба Зина! А, потому разведя свои сильные материнские руки, поглотит нас разуверившихся и скорчившихся от страха в лоно своей необъятной души, щедро даря нам давно забытое в суете оргиастическое удовольствие, уводя нас в мир радости и облегчения.
Она спит спокойно без храпа и посвистываний как, наверное, спят только бесплотные ангелы и дети. Но если ангелы невесомы, то баба Зина имеет массивную плоть крепкой украинской крестьянки, продавливающую поверхность упругой тахты.
Хозяйку словно застывшее в ожидании приказа окружает воинство разных странных предметов и вещей. Они лежат тут и там, какие-то непонятные талисманы из кожи камня, металла и костей, источающих из себя запах сапожной мастерской. На полу под столом стоят бутыли разного размера, формы и цвета закрытые пробками от болгарских и итальянских вин. В них покоится слегка опалесцирующая жидкость каждый раз почему-то называющаяся по-разному. Вот большая пузатая бутыль с тонким горлышком такие в старых фильмах любили наполнять мутными самогоном и кислушкой, на ее этикетке из куска школьной тетради крупным уверенным, но не ровным почерком написано "ОТ ПОРЧИ". Рядом - на маленькой трехгранной бутылочке из-под уксуса, я с трудом разобрал незнакомое мне слово - "ОТБЛЯТЬСТВА". Тут же в длинной изящной бутылке от благородного Итальянского вина покоился эликсир, спасающий, но уже "ОТ ПОЛОВОЙ НЕМОЧИ". И это далеко не весь арсенал! Глядя на этот музей обвинений человеческому несовершенству, невольно начинаешь понимать что человек - это несчастное существо, рождающееся только для того чтобы преодолеть свою долю препятствий на ипподроме жизни, испить чашу горьких страданий, вдохнуть дух эфемерных удовольствий, и так ничего не поняв обрести настоящий покой на кладбище.
На столе заботливо завернутая в хрустящий целлофан и перевязанная серебристой лентой, лежит неизвестно как давно написанная Гомером Илиада, а рядом с ней так и не поставленные в вазу розы. Тут же под столом в пузырьке из-под детского питания жидкость, спасающая "ОТ ЛОБКОВЫХ ВШЕЙ". Что тогда после этого полеты в космос и конкурс имени П.И.Чайковского? Как тут не поверить бабе Зине, когда она толкует о существовании параллельных миров, которые якобы иногда хитрым образом пересекаются и тогда мы видим Ги Де Мопассана страдающего сифилисом или сумасошедшего гения Ницше. Но как бы это ни шокировало нас, в этом есть некое единство и гармония, в которой болезнь порождает нечеловеческую чувствительность, а она гений. Странное дело, но в номере 69 меня ничто не шокирует, ни амулеты с бутылками, ни пакеты конского волоса и травой и, наконец, даже сама баба Зина. И вдруг Гомер...! Разве это не пересечение двух чуждых друг другу миров плутавших и случайно столкнувшихся в непроглядной ночи вечности зовущейся бытием в этом странном номере, где играют с лептонными полями и колдовством. Ну, вот сколько раз я сам себе говорил, что нужно жить проще, не усложняя жизнь подобными ассоциациями и умствованиями, а то чем черт не шутит можно впасть в грусть и заболеть гордыней. Да конечно нужно жить проще!
Между тем Баба Зина, внимая тайному языку своих пророческих снов, и не думает пробуждаться, а раз так то я, пожалуй, присяду в мягкое сиреневое кресло с прожженной сигаретой обивкой и расслаблюсь...
Ох! Резкая боль возвращает меня в мир реальности, а тошнотворная боль пронизывает меня, словно бы меня ударили в живот. И действительно там, где располагается мой лептонный живот, лежит тот самый завернутый в целлофан Гомер, а передо мною, не видя мою лептонную суть, сидит, слегка ссутулясь Баба Зина, а ее лицо, искаженное муками похмелья не излучает ничего хорошего. Напротив, все десятки мегатонн ее неиспорченного культурой природного темперамента готовы были разнести в любой момент в пух и прах этот не радующий ее мир вместе с назойливой мухой, что только что вырвала ее в похмельную реальность из спасительного забытья.
Пока я дремал Баба Зина, пытаясь покончить с мухой, швырнула в нее несчастного как впрочем, все поэты Гомера но, промахнувшись, попала мне прямо в живот. Еще некоторое время Баба Зина, своими до бледности жестокими глазами, выражавшими нечеловеческие ненависть и злость, выискивала неосторожное насекомое. Потом, тяжело поднявшись, шаркая одним тапком, она направилась в коридор, по дороге прихватив со стола другой тапок, пошлепала в ванную комнату. На столе где лежал тапок, поблескивало мокрое пятно с остатками от другого "Бедуина" среди так им и не скошенной им жатвы хлебных крошек.
Утро оказалось не самым лучшим в жизни волшебницы. Вдобавок ко всему прочему в кране не оказалось горячей воды, о чем я тут же узнал по взрыву отборного мата. Тут не выдержал и я, вскочив и в холодном поту, оказавшись в своей квартире сидя в любимом сером кресле с газетой на лице. С газетной бумаги на меня смотрела баба Зина как с того самого плаката, что пригрезилось мне в этом жутком сне. Внизу красовалось ее лаконичное послание: 'Дорогие мои бедолажные! Как Вы там без меня? - замоталась я и не могу нонча к Вам приехать, в то время как люди злые сыпют в Ваши постели землю могильную и толкают в подушки путы мертвецкие, оговаривают и портят Вас, не давая вам житья. Я помню о Вас и мысленно с Вами. Скоро приеду, ждите!'. Холодными ручьями с моего лба катился пот. Я сидел в кресле, глядя перед собою, и не знал радоваться мне всему этому или печалиться.