Синд проснулся рано утром. Солнце было какое-то мрачное, затянутое едкими испарениями промышленного города. Синд включил кондиционер и подошел к окну, разминая затекшее за ночь тело. На улице, несмотря на раннее время, сновали туда сюда деловитые люди. Они так сновали ежедневно, с той же поспешностью, с тем же страхом не успеть, что-то сделать, вызывая у Синда лишь глухое раздражение, но сегодня все было как-то не так. Показалось или ему просто хотелось, что бы хоть сегодня все было не так. Люди привыкли жить в этом мире по его законам, которые они сами и установили. Эти законы всегда изменялись, эволюционировали, хотя нет, не эволюционировали, а просто терпели метаморфозы и люди терпели эти метаморфозы, даже не ощущая изменений. Если сравнить законы прошлого и настоящего, то разница огромна и очевидна, но для одного взято человека этой разницы не существует. Ему кажется, что, как есть сейчас, так было всегда и ничто не может изменить порядок вещей. На людей давит эта рутина. Она пригибает их к земле. На Синда давила не только эта рутина, но и понимание ее существования. Он не был философом и не искал истины. Он просто думал, и эти мысли уносили его так далеко, что иногда ему хотелось распахнуть окно и сделать всего один шаг, который прекратит все его мучения. Огромный шаг для человека и ничтожный, незаметный для человечества. Хорошо, что не наоборот. Но он не знал что ждет его за призрачной гранью, отделяющей живых от мертвых, ведь возможно , что хрен Там, не слаще редьки здесь, а кому охота менять шило на мыло. Вот и приходится жить в этой никчемной жизни. Синду хотелось конца света, какого-то вселенского армагедона. Он мечтал о нем уже давно, чтобы весь клоповник под корень, чтоб ни одна тварь не выжила. Скажем огромный метеорит, комета или еще что-то в этом роде, что-то зрелищное. Синд хотел залезть на крышу какого-нибудь высотного дома с ящичком пива и смотреть, как толкутся внизу прямоходящие животные, как они цепляются ухоженными коготками за свои жалкие жизни. Мысли Синда прервало шуршание простыней за спиной - проснулась Лу и принялась щебетать какую-то очередную чушь, за что Синд ее и любил. Эта чушь была единственным спасением от губительных мыслей. Лу принялась рассказывать какой-то сон на полчаса, а потом еще переживания на час. К обеду она все забудет. Синд не слушал ее даже в полуха. На сегодня был предсказан конец света. Конец календаря майя, последняя самая длительная эпоха - Эпоха Созидания, которая началась 12 августа 3114 года от Рождества Христова и сейчас, 21 декабря 2012 года, завершился последний двадцатилетний период Пятой Эпохи Созидания, когда Земля и Солнце оказались на одной линии с центром нашей Галактики. Все предыдущие предсказания не сбылись и у Синда осталась последняя надежда на сегодняшний день. Майя очень трепетно относились ко времени, обожествляли его, покланялись ему и если уж они ошиблись...
- Синд, ты не забыл, что сегодня мы идем в театр, - Лу ворковала уже с кухни.
- Нет, - откликнулся Синд.
Он ничего не забыл. Сегодня его мозг был, как никогда светел. Мысли стояли ровной шеренгой и только самые нужные.
- Звонила мама. Обещала сегодня приехать. Постарайся с не ссориться. Она приедет всего на один день.
Синд не собирался ни с кем ссорится, потому что завтрашнего дня для него не существовало. Если не конец света, то пуля в висок. От перестановки мест слагаемы, как говорится, сумма ни хрена не меняется. Синд открыл ящик стола и достал наградной тридцатизарядный "Стечкин" - подарок русского главнокомандующего Восточного Альянса в урегулировании "теплого конфликта".
Конфликт давно урегулирован, да и альянса уже нет, а пистолет вот он. Так же смертоносен, как и раньше. "Сегодня у меня слишком хорошее настроение чтобы позволить кому-то его испортить" - подумал Синд и вставил полную обойму.
Вечер подкрался незаметно. Лу пришла из магазина и принялась пересказывать, какой разговор у не вышел с продавщицей, которая попыталась обвесить ее на тридцать грамм.
- ... а про себя думаю: с каким бы удовольствием дала ей в хитрую морду вместо того чтобы вежливо требовать жалобную книгу и довесок. Мне эти тридцать грамм вообще-то не так важны ("но, все таки важны", - вяло отметил для себя Синд), и я бы даже...
"Так всегда: думаешь одно, говоришь другое, делаешь то, что должно, по законам людской стаи, а в результате получается совершенно не то, чего ожидал, - зло думал про себя Синд. - Нет, сегодня мой день. Сегодня говорю то, что думаю, делаю что хочу, получается, что задумал и непринужденно сру на общественное мнение".
Когда Лу пошла в ванную комнату, наводит окончательный марафет, он надел плечевую кобуру, пиджак, поправил пред зеркалом бабочку и крякнул от удовольствия. Сегодня он дошел до той грани за которой существование в этом паскудном мире для него окончательно прекратилось, непомерный груз свалился с плеч, будто закончился какой-то срок его наказания и теперь он счастлив, а главное свободен.
В коридоре их встретил жирный арендадатель, у которого они снимали квартиру, и принялся требовать объяснений, почему Синд задерживает квартплату. Синд подтолкнул Лу к лестнице - иди, мол, сейчас догоню. Когда хлопнула дверь подъезда, Синд достал пистолет и трижды выстрелил в жадную голову. На шум выскочила соседка, увидела труп и, завопив дурным голосом, получила в настеж разинутый рот свои две пули. Лу ждала его в такси. Синд сел на переднее сиденье, и машина покатила по пыльным улицам города.- К искусству приобщаетесь? - спросил шофер. - Это хорошо. На что едете? - обратился он уже к Синду.- Рули молча, - отозвался Синд.Шофер обиженно хмыкнул и деловито остановился пред желтым глазом светофором, хотя можно было проскочить.Лу остановила такси в квартале от театра. Можно было, конечно, подъехать и прямо к мраморным ступеням, но там парковки не было, поэтому все машины ставились в соседних кварталах. Лу подошла к театру, показывая всем видом, что ее шикарная машина стоит на парковке в соседнем квартале. Синд смотрел не на сцену, а на людей. Какой-то фанат искусства, а, может быть, просто дебил, отчаянно захлопал и через несколько секунд уже весь зал, как по команде, хлопал вместе с ним. Одинокие хлопки, неслись с разных сторон. Их тут же поддерживал весь зал, толи из желания не казаться чуждым искусству, толи просто срабатывал рефлекс соборности.В антракте Синд гулял по буфету и к концу антракта у него уже изрядно шумело в голове. Синд сидел в мягком кресле, курил одну за одной, запивая неразбавленным виски. Перед глазами стоял проклятый неразорвавшийся снаряд возле последнего окопа. Синд споткнулся об него, потерял драгоценные секунды, а потом сидел в окопе под артобстрелом, засыпанный землей и держал на руках истекающего кровью Керета. В ушах гремел голос военврача :"Он потерял слишком много крови. Если бы пораньше...", и протягивает документы бригадира Керета: передай, мол, семье. А у него кроме бригады и семьи-то нет, детдомовский он. "Нам всем жаль бригадира Керета. Он был хорошим солдатом. Это большая утрата для всех нас" - сказали Синду в штабе, кода он принес документы. "Чего им жаль? - злобно подумал Синд - "он был хорошим солдатом", а то, что он был самым лучшим человеком на всем этом грязном свете они и не вспомнили. Им жалко не погибшего бригадира Керета, а утраченную боевую единицу номер... Хотя им, наверное, и не положено никого жалеть. Если бы они всех жалели, то давно бы уже застрелились. А кто тогда должен жалеть? Матери? Так они всех жалеют. Да и не нужна им эта жалость. Мертвым жалость не нужна - им это безразлично. Калекам жалость не нужна - им своей хватает. Целых никто не жалеет, их только спрашивают сколько людей они убили, а сколько друзей потеряли не спрашивают. Да и не нужна им эта жалость. Это только унижает. А что же тогда нужно? Что? - Синд залпом допил коньяк и закурил новую сигарету. - Керет вытаскивал меня два раза, а я даже одного не смог." К нему подошел конферансье и потрогал за плече.- Сэр, антракт окончен, представление уже началось.- Я изуродован людьми, - отозвался Синд, не услышав слов конферансье за собственными мыслями.
- Сэр, представление уже началось. Пойдемте, я помогу вам найти ваше место.- Ладно. С этим мы сейчас разберемся.Конферансье начал перечислять актеров и рассказывать историю написания пьесы. Синд устал от жужжания и выкинул назойливого собеседника в окно. Звон стекол и визг официанток выставили перед Синдом двух охранников.- Сер, вы пьяны и сопротивление аресту является тяжким преступлением. Вытяните вперед руки, мы наденем вам наручники.- О, ребят-та,--радостно завопил Синд и дружелюбно развел в стороны руки.Подойдя в плотную, Синд с короткого размаха ударил первого охранника пригоршнями по ушам, нечего лезть с наручниками, а второго, попытавшегося выхватить дубинку, ударил ребром ладони в горло и поднялся в зал. В зале оживленно наблюдали за представлением. Со сцены несмолкаемым потоком неслась какая-то несусветная чушь. Синд закрыл дверь и волнистой походкой направился к сцене. Он обошел оркестровую яму и поднялся на сцену. Актер, читающий монолог, уставился на Синда и начал запинаться. "Чш-ш-ш" - просвистел Синд на актера, приставив палец к губам. Актер совсем сбился и замолчал. - Что вы себе позволяете? - зашипел на него из раковины суфлер. - Сейчас же уйдите со сцены. Синд подошел к раковине и пнул суфлера в нос. Суфлер тут же исчез и только хриплое бульканье говорило о его существовании.- Это театр одного актера, - объявил Синд на весь зал. - Драматический театр.Синд достал пистолет и несколькими выстрелами в основание обрушил огромную люстру на зрителей. Зрители завопили, завизжали, повскакивали с мест и побежали к выходу. Выход был Синдом предусмотрительно закрыт. Началась паника и люди, объятые ужасом, устремились к другому выходу. В толпе, разбрасывая радостные солнечные зайчики, заблестела откормленная лысина и тут же раскололась, как перезрелый огурец. Во все стороны брызнули ошметки мозгов и словно шрапнель кусочки черепа, еще больше сея панику. Пожилая дама дико завизжала и сразу же забулькала простреленным горлом. Кто-то побежал остановить Синда, но не добежал. Молча упал, обливаясь кровью. Синду надоело высматривать отдельные личности, и он принялся стрелять просто в толпу. Похотливый, жадный до человеческой плоти свинец забирал безвозвратно человеческие жизни. "Интересно, вспоминают ли эти скоты свою жизнь, как говорят? - отстранено думал Синд, пока пистолет в его руке яростно плевался огнем - И если да, то что, черт возьми, они могут такого вспомнить из своей никчемной, однообразной жизни перед забвением?" Охраны не было, видно испугались. И правильно сделали - с дубинками на пистолет не попрешь. Зал быстро очистился, остались только трупы, умирающие и заплаканная Лу, с прижатыми к груди кулачками.- Что ты наделал? - тихо спросила Лу.В зале было тихо и ее хрустальный голос раскатился громом по всему театру.- Крыс отстреливал, - радостно сообщил Синд.Он находился в истерической радости и все время махал пистолетом.- Это были люди, - сказала Лу.- Люди? - Синд пожевал слово и сплюнул. - Хер на блюде, а не люди. Все люди лежат в братских могилах.Синд сошел со сцены и вышел из зала, а Лу осталась, обливаясь жгучими слезами, слушать короткие выстрелы. Вот он "теплый" синдром.На улице бегал объятый ужасом народ. "Как лихо я разворошил этот гадюшник", - подумал Синд. Он ворвался в толпу, но на него никто не обратил никакого внимания. Синд стал озираться, выискивая причину повального ужаса толпы. На горизонте зловеще разрасталась огромная кроваво-красная луна. Она вошла уже в атмосферу и окуталась огненными сполохами.- Всех под корень. Всех, - вопил Синд, срываясь на визг. - Долой блядское семя.Он стрелял в воздух, танцуя на крыше машины. Он хватал пробегавших за шиворот и о чем-то спрашивал, что-то втолковывал. Они не пытались оттолкнуть его от себя, они просто тащили его за собой, таращась вперед куда-то чумным взглядом. Синд устал беситься и остановился, любуясь падающей Луной. К его боку прижалось что-то маленькое и нежное. Лу. Она простила его. Она всегда прощала его, когда он пьяный разносил вдребезги всю квартиру, когда бил ее, когда спустил беременную с лестницы, а врачи сказали, что больше шанса не будет, она простила его, простила и сейчас. Она любила его, а он... А он смотрел вперед и видел, как приближается волна земли, деревьев и кусков чего-то бесформенного, как огонь несется по улице и испепеляет все на своем пути. Земля и Луна, столкнувшись, рвались на части. Огонь пожирал все живое. Потоки раскаленной магмы хлынули на свет. Солнце вспыхнуло и разлетелось светом по всей галактике. Планеты сталкивались со звездами и взрывались, планеты сталкивались с планетами, звезды со звездами и все взрывалось. Галактики и вселенные приходили в хаотическое движение, сталкиваясь, друг с другом. Все рушилось, гибли триллионы разумных (гуманоидных и негуманоидных и еще черт знает каких) форм жизни. Все эти многочисленные миры находились в каждой молекуле и все они гибли. Молекулы, под действием тепла, приходили в движение, сталкивались и разлетались. Пузырьки отрывались от стенок и рвались наружу, исходя радостным шипением, как бы говоря: "Выпей меня. Я самое вкусное пиво на свете". Но Синд ничего этого не видел. Он сидел на крыше высотного дома. Под боком у него уютно устроился ящичек прохладного пива. Синд смотрел на приближающуюся комету и ухмылялся во всю ширь небритой морды, не подозревая о существовании альтернативных пространств. Он вспоминал, как бежал с бригадиром Керетом на плече под перекрестным огнем, как огибал воронку возле последнего окопа, как его награждали "стечкиным", как потом гулял с Керетом на гражданке. Синд достал фотографию детей - четыре сыночка и лапочка дочка. Да, неплохой набор. Они сейчас сидели вместе с Лу в бомбоубежище. Как они там? Синду конечно тоже предлагали место, но он отказался. Ему не надоела жизнь или еще что-то. Нет. Просто после столкновения с метеоритом будет новый мир, в котором старому Синду делать нечего.