Войти в её дом - перейти из одного мира в другой. Тот ли мир в доме, что и был (и сохранён в памяти, незатронутый злом и разложением)? - " И осмотрюсь неспешно". Застав себя за этим "осмотрюсь", определить, что "скован и неутешен". Хотя бы и зная, что принёс это состояние в себе и с собой. Но здесь оно прочиталось ясно и это свойство её дома - позволять в себе твориться сокровенному, как бы давая защиту от внешнего, чреватого предательством и злом, мира.
Тонкость необычайная ( тонкость, теряющая очертания и переходящая в "призрач-ность", которая - вовсе не атрибут призрака-нечисти), сопутствующая и способствующая творящейся тайне единства двух жизней. Единства, пусть и короткого, молниеносного, но позволяющего увидеть и ощутить собственную целостность - а это именно то, что под-вержено ущербу и сомнению.
"...смущён тем, что время застыло" - неблагодарное это занятие - интерпретировать стихи ( да ещё со своей, отнюдь не высокой, колокольни). Но где ещё найду почти собственное ощущение застывшего времени, когда на пределе полноты вдруг совпадают - случившийся давно и длящийся сейчас - моменты счастливого, неискажённого восприятия мира и себя в согласии с воздухом, солнцем, деревьями и травой?
Лишь то живое, что приходит к концу, лишь то настоящее, что нельзя запустить с начала или середины. Сознавая это, не попутчики прощаются, но ещё живые двое, на исходе дня одаривают друг друга пониманием-прощением. И в этом, коль не ошибаются, видят мудрость.
Невнятность - неясность, усложнённость, запутанность - признаки обмана, напори-стой лжи и подмены (почти незамаскированной) подлинных основ жизни суррогатами со-временных "научных" (наукообразных) представлений о том, как надо жить. Псевдоно-визна кружит головы, вызывая "...колебания умов, ни в чём не твердых". Истинность, глубина и самоотверженность человеческой души в её "возрастании в правде" заменены (вытеснены) критерием успешности. И, конечно, это сделано и делается неспроста.
Успешны в этой жизни те, через которых зло приходит в мир. Они - на виду, их жестокость, алчность и цинизм широко рекламируются в качестве стратегии силы. Именно на них, как на самых жизнеспособных и деятельных, опирается государство в строительстве "подлинно демократического общества".
Как же мало тех, кто способен противостоять "злодеям алчным, пакостным, как кал"! Но они есть и их жизнь - тотальное неприятие разворачивающегося, набравшего силу, зла. В свою жизнь, "в свой дом и мир" они не пустят, несмотря на угрозы и лесть и наглый напор, никого и ничего, связанного со злом. Их мало, они разобщены да и обороняют "свой" дом и "свой" мир - как же на них надеяться? Но вспомним
простонародную, почти наивную уверенность в победе Христа над дьяволом: "...потому, что дьявол желает погубить всех, а Господь хочет спасти каждого". На них именно исполняется сказанное и подкрепляется словами Серафима Саровского: "Спасись сам - и тысячи вокруг тебя спасутся!"
Стр. 7 "Злые слёзы" (лето, 1986)
Хотелось бы, да так и подмывает наговорить много красивого, значительного в ответ на затронутое этим стихотворением, внутреннее чувство, удивительно резонирующее со словами, составляющими саму ткань и плоть стиха. Однако важнее всего миг правды ("...здесь правды на миг").
Коли есть этот миг - отступает явное, отчётливо видимое "враг" (беспомощный сейчас, но холодный и безжалостный впереди - враг). Достойно и для души целительно, отвергнув очевидное, признать над собой власть и силу правды, давая и "врагу" возможность изменить себя.
Стр. 8 "Время шло да и шло..."
Здесь надобно молча слушать время и пытаться понять - не то, что, одно за другим, сменяя друг друга, из друг друга вырастая - происходило, наступало, сворачивалось и усыхало-уменьшалось, а саму конструкцию-сущность времени. Время неощутимо, если не развёрнуто в событиях. Во всём происходящем, а оно таково, что весь интерес и смысл помещает в себя. Собой же, событиями и чередой изменений, объясняя интерес и выявляя смысл. И настолько это очевидно-банально, что других "почему?" и "как?" не возникает. Как правило, не возникает. Само по себе невидимое, время не создаёт наглядной общей картины всего, с человеком за его человеческую жизнь происходящего и произошедшего. Однако, оставляет следы, подобно годовым кольцам на срезе дерева. Судьба и хронология семени - побега - ростка - ствола - пня прочитывается по срезу легко и без существенных (для дерева?) ошибок. Активность человека во времени по сравнению с активностью дерева - просто бешеная. Однако аналогия не исчезает, упразднить её невозможно и она - плодотворна, т.е способна давать объяснения и отвечать на вопросы. Представим себе наличие в человеке своего рода "годовых колец", мало того - пусть они будут видимы. Сложность и запутанность подобного человеческого среза будет невообразимой и указать на какую-либо точку "годового кольца", как на причину конкретного события либо невозможно, либо крайне сложно ( однако есть хиромантия и её знатоки, в линиях руки находящие и причины и следствия. Ещё ближе к "кольцам" отпечатки пальцев, линии там концентричны и ясно различимо родство с кольцами среза дерева. И не случайно за ними признано исключительное право однозначно определять одного человека среди всех других).
Так вот, не развивая тему дальше, стоит предположить, что наиболее выделяющимися кольцами-следами среди прочих будут те, что соответствуют деятельности человека против времени - с точки зрения времени это патология и она обязательно фиксируется.
Против времени это прежде всего против последовательности жизненных событий во времени, якобы самой этой последовательностью всё, в жизни происходящее, объясняющей. Ничего она, последовательность, не объясняет - именно это является всеобщей догадкой о том, что что-то в мире не так, чего-то мы не-видим-не-знаем-упускаем. И потому несчастны в веках. Любая человеческая деятельность, отрицающая время, как всеобщую причину творящегося в мире, направлена против времени и имеет "следы", радикально отличающиеся от хронологических "колец".
Смею предположить, что наиболее очевидно это в творчестве, а среди его ипостасей - в живописи. Безличная форма, в которой исполнено стихотворение, как бы корреспондирует с течением времени и как бы его и изображает ("Время шло да и шло..."). А что касается наполнявших его событий-этапов, то они - плоть и ткань самого времени от своих начал до скоро наступающих исчезновений. Но исподволь, непрямо и не повышая голоса, такая форма открывает совершенно иное: вневременное по своей сути открытие (мира?), по сути своей - волшебство (потому, что не волшебство - это свойство протяжённого во времени) - требует к себе пристрастия, преодолевающего сомнения, страхи и неуверенности всяческие, в том числе и внешне-бытовые. Пристрастия и не меньше, ибо когда мень-ше, тогда - см. текст стихотворения.
Нет ли в таком прочтении ошибки? Нет ли в нём стремления подогнать смысл стиха под заранее приготовленную, добротную форму? В значительной мере ответ, а правильнее - разгадку даёт "Господин средних лет". Вот он, вопреки всему живущему, создан временем и иных начал и оправданий в существующей реальности не имеет, да к ней и не принадлежит. Он - монстр, нежить. Инструмент, используемый временем для восстановления "естественного" (не патологического) порядка вещей. Имеет ограниченное, "служебное" употребление: "...его время пришло". Его появление свидетельствует о том, что наличествует деятельность, развёрнутая против времени. Смысл его изречений таков, что эта антивременная жизненная активность закончилась, иссякла. Что процесс этот закономерен и способен преодолеть или хотя бы сгладить "негативные" последствия, сопутствующие распаду и крушению надежд. Но ведь это не так, это ложь хотя бы потому, что этот "господин" задействован временем - извлечён из небытия, наделён характерной атрибутикой, озвучивает и усиливает накопившиеся сомнения и разочарования, неопределённости и усталость того, кто противостоит всяческой хронологии и не признаёт над собой "закономерной" власти времени.
"Потянуло протяжным, тревожным,
Осторожным, тоскливым, острожным"
- это явно не результат речений "господина средних лет". Он, не живущий, встроен, внедрён в реальность и занимает в ней некоторое место, пространство. А по сути он - пустота, которая - стоит лишь отвлечься, перестать на мгновение слушать - становится прозрачной, проницаемой для зрения и слуха. На это мгновение как бы приоткрывается, становится чувственно доступным то, что скрыто за пределами вещественной реальности. К нему и отношу эти две строки, завершающие стихотворение.
Стр. 10 "Сейчас уже нельзя спокойно спиться..."
Загадочна первая фраза. По смыслу выходит так, что был предшествующий данному, разговор-текст, отнесённый к тому времени, когда были неприятности жизненные, неприятности, вызванные стабильным и всеобщим идиотизмом т.н. общества. От них, когда они, множась и разворачиваясь, доставали сверх меры, можно было сбежать в пьянство - в до поры надёжную, обжитую область. Практикующие этот "эскейп" (eskape - побег) не обольщались относительно пользы данного действия, однако результатом утешались. "Демократические реформы" изъяли из пьянства, пусть сомнительную, но всё же доброту, а также возможность взглянуть на мир с иной точки зрения, нетрезвой, но - иной. Теперь ничего этого в пьянстве нет и оно всё более становится опасным для жизни.
Зацепившись за это рассуждение, можно по-иному прочитать всё последующее стихотворение. А в последующих строках, в хороших темпе и форме, идёт простое перечисление реалий демократии: смерть, ложь, глупость, порок, безумие, селекция урода, антихрист , вампир. И удостоверяется отсылкой к Блоку, к его (скорректированной) строке: "Идёт борьба, покой уж не приснится".
То, что содеялось со страной, с людьми: "...остались крохи от великого народа". Знакомое читаем у протоиерея Льва Лебедева: "Планомерное уничтожение русского народа завершилось во второй мировой войне". Числя себя русскими, теми русскими, которые и были великим народом, мы не являемся. Имея в отечественной литературе образ-эталон русской души, жизни и характера - всего этого не разумеем. По отношению к собственной культуре и языку ведём себя, как иностранцы, которые, сдержанно галдя по-своему, щёлкают фотокамерами московские высотки, ВДНХ, станции метро. От них многого и не требуется, но мы-то, мы, русские - русского же понять не можем. И отмахиваемся от родного, внутренне нам присущего, как от общеизвестного, банального, скучного. Заглядываясь на красочную и громкоорущую рекламу откровенного дерьма.
Что же касается пишущего и рифмующего, то, признавая за автором право на собственную условность, считаем эпитет сей верным, но недостаточным. Лучше, на наш взгляд, озвучит ситуацию "антропный принцип". Анализируя значения основных мировых констант, физики говорят о том, что появление человека во Вселенной закономерно и необходимо для целей Вселенной. Так, совокупность разрушительных для страны и людей процессов "демократических преобразований" предопределила появление некоторого человеко-места, некоторой роли в бурлящей человеческой массе современной Россиянии, которая заставляет широко видеть и говорить об увиденном.
Стратегия данного текста - повторение. Дело зашло так далеко, что повторение не толь-ко закрепляет в памяти, но и составляет часть нового, прибавляемого смысла. Как задача, стратегия эта, её необходимость, не усматривается непосредственно из материала, но су-ществует на более высоком уровне реальности. Что и предопределяет её надмирность (ме-тафизичность). Именно так, раскрываясь в первую очередь перед чувственным взором и только значительно позже - формализуясь в языковых формах, ведёт себя всякая истина.
Стр. 11, "Я живу, соответствуя корчам страны...".
Стихотворение состоит из четырех четверостиший, в каждом из которых скрыт основной (по смыслу) глагол. В первом четверостишье это - видеть.
Во втором, многое звучит - глагол будет - слышать.
В третьем не глагол доминирует, а словечко-вопрос "Где" - определителем будет глагол - искать.
И наконец, в четвёртом автор открывает рот и обретает право - говорить.
Составилась нисходящая вертикаль: видеть - слышать - искать - говорить.
Не так ли мы начинали жить, во все глаза рассматривая мир, наполняясь и переполняясь образами таинства бытия? И зрение было главным чувством из прочих пяти.
Плохо слышишь или не слышишь вовсе - когда занят собой, занят разговором с самим собой. Как только научишься эту само - деятельность в себе (и в других) смирять, так сра-зу становятся (от - становление) слышимыми мир вокруг и внутри нас.
Немало дней, месяцев, лет должно пройти, прежде чем начнёшь искать: сначала - ответы на вопросы, позже - того, кто может на вопросы ответить и только тогда и если сильно повезёт - тебя позовёт Тот, кто Сам есть огромный вопрос к тебе лично и чья жизнь есть всеобщий ответ всем и обо всём вопрошающим.
Имея в душе Того, кто обратился к людям с Истиной и этими людьми был распят, выйти на люди и сказать им о том, что живут они плохо - все, что мир вокруг - в чужих руках и это касается - всех, и что об этом не говорить надо, а кричать с площадей во весь голос - трудно очень это и для многих - невозможно. Да и стоят ли они - все - этого?
Если, задумав говорить, садишься за стол и на бумаге мучительно медленно составляешь из слов предложения, из предложений текст, то это занятие не оправдаешь ничем: ни пользой, которую указываешь сирым и убогим, ни внутренним долгом (перед кем?), ни голосом совести, который не позволяет молчать. Но если вдруг, сам собой возникает текст всеобщего масштаба, который через тебя проистекает в мир людей, и ты уже не говоришь, а свидетельствуешь - тогда ничто и никто тебя не остановит, как бы низко ты в этот момент ни упал.
Становится понятным то, что вертикаль - нисходящая. Хочешь что-то понять - пожертвуй чем-то, хочешь понять всё - пожертвуй всем. А это и означает низ: вверху осталось то, чем пожертвовал. Внизу нет ничего, только ты и точка отсчёта - ноль, который получился в результате вычитания тебя-настоящего (собственно тебя) из тебя-верхнего (того тебя, что с великими трудами карабкался вверх).
Стр. 12, "Не говори, не хватит слов..."
Разбирать - да ни в коем случае! Пройти мимо, не ухнув со свистом в "давным, давным давно" - тоже не получается. Чувство выходит сродни ощущению-видению археолога, держащего в руке камень из древнего фундамента и в голове - целое, величественное здание храма с куполами под солнцем. Конечно, вижу своё, но - как увидел бы без "пурпурного домино"?
Стр. 12, "Частые советы...", начало 70-х
Здесь главное - дата. Отнесённость к тому времени. Ну и память личностная, которая сквозь тяжело нагруженные слова безошибочно выводит к ...молодости, силе и нетерпению. И к привычке, рождённой тем временем, говорить загадками, скрытно. Одной и той же фразой и извлекая скрытое, запретное и упрятывая его же путём намеренного доведения до абсурда. Тогда и писали так, и музыку сочиняли и фильмы снимали - всё с фигой в кармане. Ну, что же, фига проросла сквозь дырявые карманы и дала плоды. Ну, а какие могут быть плоды у фиги - фиговые...
Стр. 13, "Экология"
Я бы, с разрешения автора, строки Ахматовой продолжил: "Когда б вы знали из какого сора растут стихи, не ведая стыда". Понадобилось мне слово "стыд". До грехопадения стыд был неведом, нагота не притягивала взор, не вызывала похоть. Прекрасное, безвоз-вратно утерянное состояние души и тела - известно и свойственно было Анне Андреевне. Впрочем, как и её стихам, стыдного в соре не видящим.
Между тем, слово "сор" и значение его обидное возникло на границе мира , разделён-ного пополам грехом первых людей, изведавших змиев соблазн. Верхняя часть мира оста-лась совершенной, сияющей, истинной. Внизу стал неуютный мир, берущийся трудом и потом. Шло в дело всё, пригодное для жизни. Оставшееся сиюминутно объявлялось со-ром, отходами, балластом, никчёмным, непригордным. Далее, так ничего и не понявший о грехе, человек обозначил сорными растения, мешавшие земледелию, мелкие деревья и кусты, мешавшие вырубке леса, мелкую рыбу, мешавшую ловле крупной. Изрядно пона-строив, вдоволь повоевав, человек объявил о приоритете построенной им "второй приро-ды". Отправив, тем самым, в сор всю настоящую природу. Ну, а в мозгах человеческих сор завёлся ещё раньше. И нет ничего удивительного в том, что не растут они, стихи, во второй природе - им место на воле, среди того, что человек счёл для себя бесполезным.
Всё это работало на разделение: людей, наций, общества. Со времён Вавилонского про-екта лучшим способом разделения остаётся смешение языков. В современном виде недос-таточно чтобы китаец сторонился француза. Гораздо эффективнее оказалось непонимание внутри языка. Впрочем, понимание - всегда редкость, даже если слова одинаковы и озна-чают одно и то же. Понимание это труд, это энергетика, это, если хотите знать, вообще талант. "Слова давно мы понимаем разно..." - так оно и есть. А уж совместить образы в разных сознаниях доступно далеко не каждому. Впрочем, вопрос так и не стоит. Индиви-дуальность, внутренний суверенитет, отчуждение от общего целого - вот черты, в наше время завидные. Для общения хватает корпоративных жаргонов и эмоциональных прими-тивов. Собственно общение плохо формализуется и подчинено туманным целям. Куда лучше и определённее во всех смыслах - коммуникация. Настолько лучше, что и человека можно исключить без потерь качества.
"...Мы создаём среду из пустоты" - не очень-то и понятно. Однако на помощь прихо-дят строки М.Цветаевой: "...Глотатели пустот - читатели газет". Тогда оформленная пус-тота - действительно среда и, вдобавок - среда потенциальная. Способная вместить в себя всё.что угодно. Характер этой потенциальности видимо таков, что особенно любезен бе-сам. Которые, поселившись: "...наши грязные и глупые мечты талантливо, легко овеще-ствляют".
Особенно хорош контекст, заданный А. Ахматовой, особенно он привлекателен для людей философского склада. Оставив в одночасье все свои сомнения, они, движимые бла-городным безумием, приступают к непосредственному постижению тайн бытия: "..кем или чем, да и зачем наш мир и разум сверчен". Сама же Анна Андрееевна, проговорив-шись относительно поэтического метода, осталась особенно строга и требовательна к сути стиха равно как и к своей жизни: "В простом не допускала чепухи -
Владела даром ждать, сносить удары".
Стр. 14, "Гражданская проза"
Наука у нас (да и не только у нас) стала очень самостоятельной. Не независимой, не самодостаточной, а именно самостоятельной. Она сама определяет свой статус в стране и обществе, сама определяет своё направление и свои приоритеты, сама оценивает свою эффективность и т.д. и т.п. То есть является одной из ведущих сил в стране. Наука весьма агрессивна и требовательна в отношениях с государством. И настолько естественно вы-глядит во всех своих ипостасях, что никому (внешнему по отношению к науке) и в голову не взбредёт усомниться в её привилегиях. И это только внешнее, только то, что на виду.
Между тем, сомнения относительно науки во всём спектре её присутствия в стране - более, чем уместны. Если не считать двух - трёх десятков (на всю страну!) действующих учёных, то профессиональная отдача, совокупная польза от научных институтов и учреж-дений близка к нулевой.