Кантор Вадим : другие произведения.

Скотские родители

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вода шла очень медленно. Несколько минут я стоял, не решаясь сдвинуться с места, смотрел, как они плывут. Родители словно стояли, их тела находились в вертикальном положении. Отчего все это становилось еще более сумасшедшим, заразно опасным.

Скотские родители

  
   Они ругаются сейчас за стеной, в другой комнате, мои родители. Кричат друг на друга уже несколько часов, не переставая. Я лежу на кровати у себя и пытаюсь сосредоточиться на чтении какой-то книги. Ничего не получается.
   Помню, раньше родители ссорились по-другому. Они никогда не кричали друг на друга. Может быть, это было еще хуже, но хотя бы не так однообразно. Без их теперешнего многочасового перекрикивания.
   Мне вспоминается одна сцена. Мы втроем жили в коммунальной квартире. У нас была только одна комната. Никакого пространства, уединения - всегда на глазах, ежеминутное присутствие всех троих. Родительские ссоры происходили уже когда мне было года четыре. А скорее всего и раньше.
   Я стоял у стола, обхватив его ножку, родители были у двери. Перед выходом в коридор существовало пространство вроде кладовки: всегда темное, его отрезали от комнаты оранжевой занавеской.
   Отец стоял в этой темной кладовке и его почти не было видно. А мать сидела на стуле перед ним. На полу валялись осколки разбитой посуды.
   Полчаса назад они поссорились, и мама хотела выбежать на улицу, но отец ее не пустил. Просто встал, загородив проход. У мамы текли слезы и от бессилия она стала бить посуду из какого-то дорогого сервиза, подаренного родителями отца. Наверно, при этом она что-то говорила, сейчас я уже не помню.
   Отец молча смотрел на нее. Про меня они забыли.
   Потом, показалось, мама немного успокоилась, и села на стул рядом с отцом. Но внутри у нее продолжало все разрываться. В какой-то момент я заметил, что она держит отца за руку и со всей силы сжимает его кожу ногтями. От напряжения ее лицо сводило судорогой, такая была злость.
   Я всматривался в овальный силуэт, бывший по моим представлениям отцовским лицом, и пытался увидеть на нем слезы. Не верилось, что кто-то может вытерпеть такую боль. Но я ничего не увидел. Из-за того, что света недоставало или слез вообще не было. Отец никогда не появлялся при мне плачущим.
   Вечером они помирились и вместе убирали осколки посуды. Я даже представить себе не могу, чтобы сейчас такое случилось. Они никогда уже ничего не разобьют. Часами стоя друг против друга, будут кричать, выблевывая одни и те же претензии, всегда одинаковые эмоции. Одни и те же на протяжении десяти лет, наверно.
   В какой-то момент мне надоедает их ругань за стеной, я закрываю книгу и выхожу из дома.
  
   Два часа ночи. Я слишком быстро опьянел сначала от пива, а потом и от всего остального, что сегодня выпил. Сейчас уже не важно. Нужно найти открытый подъезд, где можно переночевать.
   В руках почти полная бутылка пива, в рюкзаке еще одна. Я иду по ночному городу, по тихим пустым дворам, присматриваясь к подъездным дверям, освещенным желтым светом оголенных лампочек.
   Не допив первую бутылку, я нахожу открытую дверь. Допиваю, устроившись на подоконнике между пятым и шестым этажами. Вторую уже не достану из портфеля, с алкоголем на сегодня покончено.
   Одновременно со щелчком лифта где-то наверху сознание проваливается в сон.
   Помню, я был девочкой. Я стоял на берегу глубокого ручья и передо мной проплывали мои родители. Вода такая прозрачная, что их было видно во весь рост.
   Они плыли рядом, но как бы порознь. Тела покрылись ожогами. Ожоги по всему телу. От них они и умерли, похоже.
   Это невыносимо, я всмотрелся в глубину и увидел, что у мамы не было ступней. Ноги заканчивались вкрученными в голень кукурузными початками красно-коричневого цвета, цвета всего тела.
   Мама вдруг запрокинула голову, и рот у нее приоткрылся. Из него вытекла струйка гнили. Клок волос отвалился от головы, течение отнесло его в сторону.
   Вода шла очень медленно. Несколько минут я стоял, не решаясь сдвинуться с места, смотрел, как они плывут. Родители словно стояли, их тела находились в вертикальном положении. Отчего все это становилось еще более сумасшедшим, заразно опасным.
   Они вылезли на берег. Я знал, что сейчас мне влетит, живот свело от резкого чувства вины. Родители подошли ко мне, кукурузными початками мама проваливалась сантиметров на десять в рыхлый берег.
   Они рядом со мной. Я больше не мог стоять, от предчувствия наказания ноги ослабли и я присел на влажную землю. Потерял сознание.
   Сознание теперь где-то в стороне, рассматривало нас из-за деревьев. Больше никакого страха, вины или отвращение, одно любопытство.
   Моя голова лежала у мамы на коленях. Мама гладила меня, проводя рукой по волосам, плечам, груди. В двух метрах спиной к нам на корточках сидел отец. Он не обращал ни на что внимания. Я даже не видел его лица.
   Все молчали. Никаких чувств больше не существовало. Я проснулся в подъезде с ощущением маминых коленей на затылке. Как же глубоко они вошли.
  
   Нужно возвращаться. На шестом этаже с металлическим грохотом открывается дверь, я вскакиваю с подоконника, из заднего кармана высыпается мелочь. На площадку выходит женщина средних лет. Она смотрит на меня и спрашивает.
   - Что ты здесь делаешь?
   Нагнувшись над полом, я отвечаю:
   - Собираю мелочь.
   Она кивает, показывая, что все понимает, я ее не проведу. Наверно, у меня заспанный вид.
   Приезжает лифт, женщина заходит в него, а я, подобрав все рубли, сбегаю по лестнице. Я выхожу из подъезда, когда лифт останавливается на первом этаже.
   Быстрее домой - одна единственная мысль вертится в голове. Я так до конца и не протрезвел на своем подоконнике.
   Я машинально засовываю руку в портфель и вытаскиваю бутылку пива, оставшуюся с ночи. Первые несколько глотков борьбы с тошнотой, но после становится лучше. Вчерашнее опьянение смешивается с утренним пивом. Ощущение, что еще удастся ухватиться за прошедшую было веселость.
   Я так и поступаю. Ухватываюсь.
   Автомобиль. Я почему-то оказываюсь в автомобиле с незнакомым водителем. Уже темнеет, но еще не так, чтобы включили уличные фонари.
   Мы останавливаемся на перекрестке. В соседнем ряду другая машина, на заднем сиденье у окна девушка моего возраста. И нас обоих опущены стекла. Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до ее пальцев, беру ее руку в свою.
   События сменяются очень быстро. Мы уже у кого-то дома. Девушка стоит ко мне спиной, рассматривая себя в зеркале во всю стену. Я подхожу к ней сзади и обнимаю, обхватив грудь руками.
   Кроме нас в полутемной комнате больше никого нет. Свет проникает из коридора. Не выпуская девушку, я ногой закрываю дверь, и мы падаем на паркет.
   Как быстро до этого дошло.
   Мы раздеваемся до трусов. Я сажусь на полу, девушка садится на меня. Она трется об мой пах, я тереблю ее грудь, провожу по талии, по попе, мы целуемся, ее язык оказывается у меня во рту и мне это неприятно, я приподнимаю ее туловище и с силой опускаю на себя.
   Эти рывки продолжаются несколько минут, девушка соскакивает с моих ног, я держу ее за тонкие почти прозрачные трусики, провожу под ними рукой, ощущение влажных волос на пальцах, от этого места невыносимо приятно пахнет, я приближаюсь к ее лобку лицом и целую, отведя трусики в сторону, девушка в возбуждении хватает меня за волосы.
   - Может, ляжем в кровать? - спрашиваю я.
   - У тебя есть презерватив?
   - Нет. А у тебя?
   - У меня тоже нет.
   Несколько секунд мы молчим.
   - Поэтому не будем ложиться, - заканчивает девушка.
   Еще пару минут мы ласкаем друг друга, поглаживая руками, но это быстро надоедает. Мы поднимаемся с пола, молча одеваемся и выходим из комнаты в освещенный коридор.
  
   Я оказываюсь дома после часа ночи. Мама выходит из ванной. Отец заперся в своей комнате, потому что она не дала ему есть продукты, которые приготовила на ужин.
   - Зайди к нему, - говорит мама, показывая на закрытую дверь. - Он хотел с тобой поговорить.
   - О чем? - спрашиваю я.
   - Не знаю. Мы поругались за несколько минут до твоего прихода.
   Я разуваюсь, присев на трельяж.
   - Иди, - повторяет она.
   - Я завтра с ним поговорю.
   Мама молча смотрит на меня. Потом, когда я встаю с трельяжа, пробует поцеловать, но я отстраняюсь и иду в свою комнату.
   - Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, - повторяет за мной мама.
   Я захожу в комнату и плотно закрываю дверь.
  
   Ощущение полного отстранения. С этого все и начинается. Я один в своей комнате, заперся на замок. Лежу в кровати, не сняв одежды. На полу валяется книга, больше невозможно ее читать.
   Небо в окне становится все светлее: черное, темно-синее, фиолетовое, голубое, почти белое. Всю ночь я не могу уснуть. Лежу с закрытыми глазами, иногда открывая их, чтобы посмотреть, как изменилось небо.
   Если вырезать из памяти темные куски, когда я с закрытыми глазами, получится как при перемотке видеокассеты - небо светлеет на глазах.
   Семь часов утра. Нужно подниматься и уходить, если я не хочу встретиться с родителями. Отец наверняка захочет поговорить со мной о школе, в которую я не хожу с начала полугодия. Это очередной бессмысленный скандал.
   Я закрываю глаза в последний раз, намереваясь открыть их через пять минут, встать и выйти на улицу. Здесь меня и захватывает сон.
   Я все еще лежал на спине, когда в комнату зашла мама. Она принесла мне поесть.
   - Я ухожу через минуту, - сказала она. - До вечера.
   - Пока.
   Я кивнул, когда мама уже выходила из квартиры. Кивнул ее спине.
   Она поставила тарелку в кровать, прямо на оделяло. Две небольшие котлеты и картофельное пюре. Я начал с котлет.
   Что-то вдруг стало мешать, как будто кусок котлеты застрял между зубов. Я отложил вилку и залез пальцами в рот.
   Зуб снизу слева, на который наткнулся палец, зашатался. Я наклонил его в одну сторону, в другую, а потом потянул на себя. Он вышел почти без сопротивления вместе еще с тремя зубами. У меня в руке оказалась похожая на десну пластина с четырьмя торчащими кусками кости в коричневом фарше.
   Стало противно, но я все-таки снова взял вилку и продолжил есть. Пюре, попадая на оголенную десну, вызывало странные ощущения.
   Это не было связано с болью. Скорее, резкое неприятие тактильных ощущений. Прикосновение к десне - неожиданное в той же мере, в какой непонятное. Как безболезненное ковыряние иголкой в рваной ране с мясом наружу. Жуткое, ничем не объяснимое чувство абсурда.
   Я продолжил есть, хотя совершенно не чувствовал вкуса, даже не был голоден. Я доел картофельное пюре и снова взялся за котлеты. Все повторилось.
   Теперь шатался зуб сверху. Я потянул его вниз и вытащил на этот раз пластину с шестью или восемью зубами. Пол верхней челюсти осталось в руке. Просто невероятно.
   Я положил их рядом с первой пластиной и вернулся к котлетам, каждую минуту доставая части челюстей.
   К концу еды во рту осталось несколько зубов. Все в разных местах, ни одной смежной пары. Их я тоже достал. Они вышли не так легко, как остальные, но и без особых усилий.
   Теперь не было ни одного зуба. Все лежали в тарелке с остатками желтого пюре и коричневых котлет. Я отнес их на кухню и выбросил в мусорное ведро. Никакого проку от них больше не было.
   Входная дверь хлопает, и я просыпаюсь. Черт, не успел уйти раньше, чем встали родители. Теперь придется объясняться с ними.
   Я поднимаюсь с кровати, быстро одеваюсь и выхожу из комнаты. В коридоре на меня несется отец, я успеваю отскочить в сторону. Он дергает на себя дверь и раздраженно кричит на лестничную площадку:
   - Опять блох таскать пошла?
   - Нет, я не блох..., - мамин голос, как всегда влажный от оправданий и нерешительности.
   - Ну я с тобой еще поговорю.
   Отец захлопывает дверь и быстро идет в свою комнату, ничего не говоря мне. Слышно его тяжелое дыхание.
   Я обуваюсь и выхожу из квартиры. Несколько минут жду в подъезде, чтобы случайно не встретиться с мамой, кормящей дворовых кошек. А потом выбегаю на улицу и как можно быстрее уношусь оттуда.
  
   Девять часов утра. Я захожу в метро. Не дожидаясь поезда, сажусь на лавку, закрываю глаза и окунаюсь в неподвижное забытье.
   Подходит поезд, но у меня нет сил, чтобы подняться. Дождусь следующего. Поезд уезжает, но я больше не закрываю глаза. Взгляд упирается в стену напротив, выложенную пошлой светлой плиткой с металлическими буквами названия станции.
   Поезда проходят один за другим. Я обо всем забываю, сейчас ничего не хочется. Только сидеть и ждать следующий поезд.
   Ко мне подходит милиционер.
   - Молодой человек.
   Я поднимаю голову только после третьего или четвертого обращения. Когда он начинает теребить меня за плечо.
   Показываю ему документы.
   - С вами все в порядке? - спрашивает милиционер.
   Киваю.
   - Вы уже больше часа здесь сидите, смотря в стену.
   Я поворачиваюсь к часам. Красные цифры над темной дырой тоннеля подтверждают слова милиционера. Пол одиннадцатого.
   Он так и остается стоять, нависая надо мной. Наверно, хочет, чтобы я уехал, неприятности ему ни к чему.
   Я поднимаюсь с лавки и захожу в подошедший поезд. Милиционер удовлетворенно смотрит на меня сквозь стекло, а потом вместе с перроном уносится влево.
   Через несколько секунд после того, как опускаюсь на сиденье, я засыпаю. Странная сексуальная фантазия, неприятная до легкой дрожи в пальцах.
   Я оказался в комнате, совершенно бесплотный, там одно мое присутствие. Привлекательная девушка прошла из одного конца в другой. Комната без окон, не было даже двери.
   Я на секунду отвлекся. Когда девушка снова попала в мое поле зрения, у нее не было левой кисти. На полу рядом с ее ногами лежали пальцы: от целых до отдельных фаланг. Девушка болезненно улыбнулась: ей доставляло это удовольствие.
   Она провела ножом по обрубку руки: от плеча до локтя. В месте разреза просунула пальцы под кожу и стала отделять ее от мяса. На губах застыла улыбка ужаса, боли и наслаждения. Даже непонятно, чего было больше.
   Не в силах наблюдать за этим, я отвернулся. Но ни на что, кроме девушки, здесь нельзя было смотреть. Все в комнате вопило о том, что здесь происходит. Преодолевая отвращение, я продолжил наблюдать за действиями девушки.
   Она лежала на полу и заканчивала со второй ногой. Девушка перепиливала их у самого основания специальной леской. Вокруг не было ни одной капли крови. Все очень чисто. Слышалось только тяжелое дыхание девушки, едва справляющейся с блаженством, которое сама себе доставляла.
   Я лег рядом, положив голову в нескольких сантиметрах от ее головы. Мы уперлись друг в друга лицами.
   Девушка была уже без ног и половины руки и воротила ножом в своем животе. Торчала только черная рукоятка, которую она иногда выпускала, чтобы немного отдохнуть.
   Через минуту она вытащила нож и, глубоко вдавив, медленно провела по горлу. Через секунду раздался вопль оргазма. Голова с раскрытыми во всю ширину глазами стукнулась об пол. Девушка перестала дышать.
   Я поднес руку и провел по ее лицу: мягкая и податливая плоть женщины, умершей в моем присутствии. В этот момент я ощутил свою причастность к ее сексуальному самоубийству.
   Я хотел вцепиться в ее шею, продолжить действие, но не ощущал рук, их не было. Одна бесплотность, с которой я здесь оказался. Только неудовлетворенное желание.
  
   Я открываю глаза в том же самом вагоне, в который зашел в пол одиннадцатого. Прямо передо мной темно-красные женские брюки. Я поднимаю голову и натыкаюсь на мамино лицо.
   Она с беспокойством смотрит на меня, внимательно разглядывает черты лица, пытаясь понять, в каком я настроении.
   - Ты ушел ничего не поев, - говорит она, поднеся рот к моему уху.
   Ее волосы касаются моей щеки, отчего мне делается неприятно. Я киваю и без причины улыбаюсь. Мама меняется в лице, в поджатый подбородок впивается ужас. Она хватает меня обеими руками за лицо.
   - Улыбнись еще раз.
   Я хмурюсь, не понимая, что с ней произошло.
   - Улыбнись еще раз. Открой рот, - кричит мама.
   Я оглядываюсь по сторонам. Несколько пассажиров заинтересовались нами. Когда я поворачиваюсь, они ненадолго отводят глаза, чтобы потом снова повернуться.
   - Что такое? - спрашиваю я маму.
   Она просовывает пальцы между губами и сама открывает мне рот. Я чувствую женский крем с с вонючим запахом и таким же вкусом.
   - Что с твоими зубами? - кричит мама мне на ухо. - Они все выпали. Все.
   Она проводит пальцами по голым деснам. Я вспоминаю это ощущение по недавнему сну. Все так же неприятное.
   Старик в серой женской кофте и широких брюках проходит мимо нас, внимательно всматриваясь в мое лицо. Он слышал каждое слово, которое прокричала мама.
   Старик останавливается рядом с нами, грубо отталкивает маму в сторону. Она неуклюже падает на сиденье рядом со мной, недоуменно смотрит в угол вагона, в котором никого нет. Ее лицо разлагается моментальной болезнью.
   В руке у старика длинный черный зонт, который он использует как трость. Старик поднимает его и грязным концом вставляет мне в рот. Он водит металлическим стержнем по деснам, убеждаясь, что зубов, действительно, нет.
   - Интересно, - говорит он.
   Старик вытаскивает зонт и снова упирает в пол металлическим стержнем, еще влажным от моей слюны. Потом грубо хватает маму за руку и резко тянет на себя.
   - Идемте, - кричит он ей на ухо. - Пока он не выкинул что-нибудь еще.
   Мама поднимается. Я смотрю на нее, пытаясь понять, что происходит, но она отводит глаза.
   Поезд останавливается, и они выходят на пустой перрон. Прислонив ее к колонне, старик целует в шею, в губы, обнимая свободной рукой за талию, прижимает к себе. Я жду, когда они, наконец, скроются за левой границей окна.
  
   Снова ночь. В какой-то момент сразу в нескольких вагонах гаснет свет, и мне так и не удается отличить темноту тоннеля от темноты ночной улицы. Я уже не в метро, но как это произошло, осталось непонятным.
   Муторная усталость в ногах и во всем теле. Как будто я весь день занимался физическими упражнениями. Скорее всего, уже очень поздно, потому что ни одного автобуса не проезжает мимо, пока я иду по проспекту к своему дому.
   Идти еще долго, и усталость со временем оттягивает на себя все внимание. Кроме нее больше ничего нет.
   Я засовываю руки в тесные карманы, надеясь хоть немного ослабить напряжение в спине, упершись руками в бедра. Облегчение на несколько секунд, но после все тоже неудовлетворение.
   Я поглядываю на придорожные кусты: не прилечь ли за ними до утра, а потом, отдохнув, прийти, наконец, домой?
   Нет, это не подходит. Я промерзну до костей, они со всех сторон продуваются. Стоит ненадолго остановиться и ночная прохлада мутирует в невыносимый холод, постепенно высасывающий из тела остатки жизненного сока.
   Но внезапно - я всматриваюсь в едва различимые окрестности - кажется, я почти пришел. Каких-нибудь десять или пятнадцать минут до дома. Мне приходит в голову пробежать этот путь. Быстро, как только смогу.
   Я вытаскиваю руки из карманов, перепрыгиваю с левой ноги на правую и начинаю бежать. Сначала медленно, но с каждым шагом все быстрее.
   Через сорок метров я уже разогнался и несусь со всех ног. Дорожка тротуара, панельные дома с кустами по обе стороны проспекта, город целиком - все уносится назад. Светлые точки фонарей размазываются в линии, петляющие на каждом шаге.
   Нос, неожиданно заработавший с такой частотой, не справляется, и я по-собачьи открываю рот. Ночной воздух врывается внутрь, продувая морозом гортань, глотку, а потом и всего меня, пробравшись в самую сердцевину.
   Проезжающие в нескольких метрах машины сигналят. Водители высовываются из окон и что-то кричат. Но воздух свистит в ушах, звенит, и ничего не слышно, кроме этих свистов и звона.
   Наступает момент и мне начинает казаться, что за мной кто-то бежит, за мной гонятся. Я пробую обернуться, но безуспешно, только спотыкаюсь обо что-то и едва удерживаюсь на ногах, не сбавляя скорости.
   Становится страшно. По спине струится пот и волнами проносятся мурашки. Холодный воздух продувает всего меня, проникая под летнюю одежду - под футболку, в штанины легких джинсов, он влезает даже под трусы, оголяя перед городом всего меня.
   Понемногу шаги сзади становятся все тише. Но это еще сильнее пугает меня. Страх сковывает движения, как будто сводит все сокращающиеся мышцы. Я бегу через силу, борясь не с усталостью, а с нерешительностью тела, отказавшего в самый неподходящий момент. Когда я нуждаюсь в нем сильнее всего.
   Шаги снова приближаются. Волна мурашек и болезнь в тактильных ощущениях врезаются в основание шеи, я уже ощущаю прикосновение чужих рук. Шаги такой силы и так близко, что кажется, я путаю их со своими. Преследователь должен был уже врезаться в меня сзади.
   Это происходит через мгновение.
  

Он врезается в меня,

проходит насквозь,

разворотив заледеневшие внутренности,

и выскакивает спереди.

Я кричу,

мечусь из стороны в сторону,

простынь наматывается на вспотевшее тело.

Передо мной все они:

случайные собутыльники,

девушки, в первую минуту знакомства становящиеся любовницами,

одноклассники,

раздраженные прохожие,

соседи по этажу,

два преподавателя, пытающиеся изнасиловать меня в актовом зале,

не прекращающие ругаться родители,

да, это они - родители -

их спины я вижу перед собой,

один за другим они проносятся сквозь меня

в ста метрах до нашего дома,

чтобы оказаться в нем первыми.

Они, мои необыкновенные убийцы.

  
   Я падаю и ухожу лицом в растаявший асфальт.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"