Бледный словно лед свет прожектора озарил театральный занавес. Бордового тона сукно с легким шуршанием шевелилось, тая за собой будущее действо. Раздался третий звонок и скрежет разъезжающегося занавеса урезал царящий в томящемся зале гул. По стенам, балконам и сцене проскользнули последние отзвуки благородного многоголосья перешёптываний и занавес наконец распахнулся. Он представил залу необычайной красоты, декорированную искусными своего дела мастерами сцену, собранную из тысяч и тысяч мельчайших деталей, преобразовывающих ее в нечто более значащее чем просто место действия. Горели свечи на золотых и посеребренных канделябрах, резная мебель ручной работы создавала уют, а зеленые и бежевые тона ковров, устилавших пол, предавали сцене жизнь, играя красками на фоне резных оконных рам и дверей, пустыми неостекленными дырами глядящих на нарисованный пейзаж. На балконах ахнули восхищенные голоса, и по залу прокатился морской волной вдох восторга. Дремлющая доселе оркестровая яма очнулась от вечернего дурмана, и театральный маэстро возвелел начать представление. Медным голосом прогудела первая труба, поддерживаемая низким отзвуком контрабаса. Тут же, вроде бы не в тон, но очень кстати в напев тяжелого инструментального баса вмешалась малютка скрипка. Ее тоненькая песня очень живо текла между звонких ударов тарелок и тяжелых барабанных гулов. Звонкая, но в то же время немного по осеннему унылая, мелодия зазвенела вовсю и полетела по залу, жадно подбирая щедрые аплодисменты. Спектакль начался....
Вскоре очередной удар тарелок розкололся в отзвуках музыки и дал знак инструментам замолчать. Осталась лишь тончайшая мелодия флейты. Ее песня предназначалась главной актрисе, и предзнаменовала ее выход. Ледяной свет прожектора угас, оставив сцену в сумерках свечей и блеске золотых декораций. Зал погрузился во мрак.
Неспешной, благородной походкой на сцену, затянув печальную песнь, вышла первая солистка. Её наряд давал понять что пред тысячей глаз начала свою грустную историю сама королева. Пышное платье её переливалось искрами драгоценных камней, рассыпанных великим мастером. Дорогие ткани и меха окантовывали подолы и воротники. Белоснежные жемчужные бусы снежинками облегали шею. Золотые браслеты и перстни тяготили руки. И вот, легкий словно бабочка веер описывает в воздухе чудесные фигуры, поддерживая бархатную песню.
За кулисой раздался тяжелый мужской бас, и на сцену словно из ниоткуда выскочил прекрасный мужчина. Королева смолкла допев свою партию, а мужчина все увивался вокруг и продолжал чудесный спектакль. Его красный костюм плотно прилегал к гибкому телу, и казалось что это порхает по сцене обжигающий ловкий огонек. Песня его была весела и полна жизни. Инструменты враз грянули гулкий марш затопив голос флейты. Софиты на сцене вспыхивали теплыми цветами, раскрашивая сцену причудливыми узорами теней.
Дверь распахнулась и впустила в зал немного света снаружи. В дверном проеме появился силуэт. Человек в коричневом плаще неспешно зашел внутрь. Походка его была легка, и чистые до этого туфли увязали в слоях многолетней пыли. Он прошел через зал и поднялся на сцену, где все еще висели на вешалке выцветшие костюмы. Пышное платье утратило былую форму, и свисало теперь к самому полу пожелтевшими лоскутами ткани. Меха и шелка облезли, превратившись в клочки тряпья. Стеклянные бусы потрескались и валялись на полу с прочим мусором. От пламенного костюма осталась лишь едва узнаваемая рубаха. Она выцвела и напоминала теперь больше ржавчину, чем необузданный огонь. Декорации были все так же великолепны, но теперь, вместо узоров тронных залов и дворцов их украшали круглые узоры паутины и слои серой пыли. Занавес больше не мог спрятать сцену от несуществующих зрителей. Он покрылся дырами, выцвел и собирался сам вот-вот рассыпаться в пыль.
- Опять показалось,- хмуро пробубнил человек, и еще раз оглядевшись, поплелся прочь. У двери он обернулся, бросил последний взгляд на великий когда то зал, и скрылся в проеме, крепко затворив скрипучую дверь, и зал снова погряз в тенях....