Ужин давно закончился, все роты уже в казарме, в тепле. Кто подшивает подворотничок, кто стирает хэбе, кто чистит сапоги или пишет письмо домой. А наш взвод упорно шагает по неосвещенному плацу, наворачивая круги во имя воспитания коллектива.
- Взво-о-о-од, песню! - кричит замкомвзвода, здоровенный старший сержант.
Командира с нами нет. Командир давно уже дома. Сержанты пытаются справиться с толпой, одетой в шинели, самостоятельно. А как еще сплотить армейский коллектив, как не строевой подготовкой?
- Песню, мать вашу! Воробьев, за-пе-вай! - это он опять надрывается.
Еще три шага, и Воробей унылым голосом начинает, а все так же уныло подхватывают:
- Но только крепче выходила из огня
Суровая обветренная Русь,
Ну, как ты обходилась без меня,
А я вот без тебя не обойдусь...
Пауза на вдох, еще три шага, и опять:
- Но только крепче выходила из огня
Суровая обветренная Русь,
Ну, как ты обходилась без меня,
А я вот без тебя не обойдусь...
Этого куплета хватает на узкую сторону плаца. Если мы идем по длинной стороне, то ноем его два раза. Не отлынивает никто. "Старички" орут с "молодыми" вместе. Это со стороны, возможно, кажемся мы толпой и хреновым подразделением. На самом деле мы давно спаяны внутренней дисциплиной, на самом деле мы давно привыкли к тому, что один - за всех, а все - за одного. И если сегодня сержанты гоняют взвод, то - весь взвод. Но это совсем не значит, что кто-то сможет заставить нас "держать ножку", чеканить шаг или петь настоящую строевую песню.
Унылое нытье становится все тише, слышно шарканье ног по расчищенному асфальту. Никто и не думает поднимать ноги. Цель - доказать командирам, что все должно быть в меру.
- Взвод, сук-ки, песню!
- Но только крепче выходила из огня
Суровая обветренная Русь,
Ну, как ты обходилась без меня,
А я вот без тебя не обойдусь...
Воротники шинелей уже подняты, спины сгорблены, ушанки напялены на самые брови. Те, кто стоит в середине, даже руки засунули в карманы.
- Стой, раз-два! Что, суки, не поняли? Будем ходить до утра! А утром - по распорядку, мать вашу!
Откуда-то из темноты, из строя раздается отчетливо:
- Нас ебут, а мы крепчаем!
- Что-о-о-о-о? Кто сказал? Кто сказал, спрашиваю? Напра-а-а-а-во! С места, с песней, шагом-м-м - марш!
- Но только крепче выходила из огня
Суровая обветренная Русь,
Ну, как ты обходилась без меня,
А я вот без тебя не обойдусь...
И еще раз. И еще и еще. Мы готовы ходить до утра. Сержанты ходят вместе с нами. Им тоже холодно. Они растеряны. Они не знают, как отступить, но не дать нам выиграть эту маленькую схватку. Их спасает дежурный по части:
- Старший сержант Павлов!
- Я! - (вернее, не просто звук "я", а так, с напряжением всех связок, с усилием, выталкивая гласные из самой глубины организма: "й-я-а!").
- Ко мне!
И вполголоса подбежавшему старшому:
- Ты что, мать твою, воспитанием занимаешься? Офицером никак стал? Прогибаешься? По распорядку через полчаса в части отбой. И чтобы ни одна мне сука не шелохнулась в постельках! Чтобы тихо мне тут было! Завтра есть строевая по расписанию? Завтра и займешься. А я специально проконтролирую, так твою...
- Й-есть!
Бегом возвращается обратно и орет:
- Взво-о-од! Нале-во! С песней, с места шаго-о-ом - марш!
- Но только крепче выходила из огня...
Но теперь идет строй, а не толпа. Нога четко бьет по асфальту. Коробка взвода движется к крыльцу казармы слитным шагом, единым организмом. И в голосах уже не унылость, а нагловатая радость: не справились, не смогли, скоро мы будем в тепле! Сегодня - отбились.
А что там будет завтра? Кросс? Строевая? Да пусть себе! Мы - крепчаем!