Попаданцы
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Попаданец
Сам процесс перехода в этот мир Виктор не помнил.
Может, ехал на машине и в него врезался самосвал. Это если у него был автомобиль. Не помнил и этого. Может, просто закрыл за собой не ту дверь. Или, наоборот, открыл не ту. Может, убийца наемный дождался в подъезде дома и быстро и ловко зарезал длинным острым ножом... Хотя, вот это уже чистая фантастика. Кому он был нужен - простой системный администратор средней корпорации? О, кстати! Системный администратор. Это помнил. Еще бывали случаи перехода в другой мир во сне. Или вот было у кого-то такое написано, что демоны утаскивали с собой в качестве наказания. Или, наоборот, для поощрения, если обычный земной мир считался адом.
В общем, процесс перехода никак не задержался в мозгах. Просто Виктор вдруг и сразу понял, что он уже не дома, что на нем не его одежда, а вокруг - не его мир. При этом он отлично понимал и помнил, кто он такой есть тут и кем он был там. То есть, "там" - это раньше, в своем мире. Вот он, Виктор, системный администратор. Вот новый мир вокруг. А свой привычный - он остался где-то в другом месте.
Книги о всяком таком читались легко. Книг таких в последнее время было много. Это же неспроста, правда? То есть, тенденция такая существует, значит? Поэтому еще никакого излишнего волнения Виктор не испытывал. Он даже заранее знал, что язык, на котором говорят в этой местности, будет ему понятен без специального долгого изучения. Потому что так положено по сюжету.
Теперь, значит, как положено, он должен что-то такое особое ощутить и понять, почувствовать, испугаться, может быть...
Но ничего такого особого не было.
Виктор открыл глаза и стал медленно изучать окружающий его мир. Мир был мал и тесен. Небольшая комната с низким скошенным потолком из ошкуренного горбыля. Кровать с жестким хрустящим матрацем под спиной. Прямо вверху на потолке, до которого действительно - рукой подать, следы от раздавленных насекомых. То ли комары тут такие большие. То ли тараканы - маленькие.
На кровати он лежал полностью одетый и в сапогах. Сапоги были тяжелые и ощутимо жали в подъеме. Грубые серые штаны. Виктор проверил, похлопав по бокам - без карманов. Все верно. Условное средневековье, как говорится. Значит, и белья у них тоже еще нет. А штаны такие носят, пока носятся.
По идее, тут должно было немилосердно вонять. Просто обязано было вонять. Потому что средневековье и всякая антисанитария, и полное отсутствие канализации. Но, наверное, при переходе в это тело и в этот мир кроме языка настроилось и обоняние. Так что Виктор не ощущал ничего особо неприятного. Вот жареное мясо с капустой...
Он повернулся набок и поглядел на близкий пол. Пол был собран из толстых досок, в щели между которыми пробивался желтый колеблющийся свет. Из щелей пахло едой, и доносился негромкий гул голосов.
Значит, это какой-то кабак. И гостиница при нем заодно. Вот он, Виктор, лежит на кровати на втором этаже, под крышей. В отдельной комнате. Значит, при деньгах. Ну, хотя, так и должно быть - так в книгах и описывают почти всегда.
Осталось выяснить совсем немного. Есть ли тут волшебство, то есть магия? И если есть, то как научиться на чародея? Потому что для продвижения в волшебном мире необходимо самому быть волшебником. А вот если мир не волшебный, а почти исторический, средневековый, то тут уж Виктор...
Он подумал немного: значит, так - добавки к стали, булат из многих прутков, порох - это уголь, селитра и еще что-то, пироксилин... Да! Зачем вообще черный порох? Можно сразу делать пироксилин. И еще гремучую ртуть. Вот и будет тогда веселуха. Королем сразу не стать, конечно, но бароном каким-нибудь с замком, с прислугой, с едой вкусной и всякими напитками и лакомствами.
Виктор шумно принюхался. Вот, кстати, мясо. Это же наверняка какая-то дичь. В те времена всегда жарили кабанов целиком на огромном вертеле. И резали кинжалами сбоку, кидали на блюдо, жадно поедали горячее, запивая вином или пивом... Надо бы как-то перекусить. Но сначала проверить деньги и понять, как тут вызывать официанта в номер. Нельзя же сразу - на народ. Обвыкнуть надо хоть немного. Осмотреться, пропитаться местным запахом, понятиями разными.
В дверь вежливо постучали.
- Какого дьявола?- крикнул он грубо.
Богатые в кино и в книгах всегда кричали грубо.
- Господин барон будет ужинать у себя или спустится в общий зал?- ответный голос был подобострастен и негромок.
Ага. Все-таки барон, значит. То есть, как положено.
- Здесь буду. Тащи все сюда. Нечего мне там с народом этим...
- Сию минуту будет исполнено!
Шаги по скрипучей лестнице. А вот когда поднимался - Виктор не слышал. Значит, просто задумался слишком сильно. Вот и не слышал ничего. Это он зря. Тут надо ухо востро держать. Мигом обворуют, а то и укокошат. Не-е-ет - он тут просто так не пропадет. Пироксилин, гремучая ртуть, сталь с добавками, булат... Да он миллионером будет. В золоте ходить и из золота пить. В музее кубки золоченые были - очень симпатичная посуда. Страну себе купит, и сам королем станет!
Снова стук в дверь:
- Ваш ужин!
Виктор встал с кровати. Доски пола под ним ощутимо прогнулись, вниз посыпался какой-то мусор. Вот, кстати, и тут можно кое-что местным посоветовать. Он поднял руку и потрогал потолок. Метра два от пола до потолка. А над кроватью - так и еще меньше, там угол крыши.
Опять стучат:
- Ужинать будете, господин барон?
Черный тяжелый засов поддался не сразу. Зато дверь открылась, как смазанная, да еще и на автомате. Прямо вырвалась из рук и улетела в темноту коридора, стукнув по стене. А из коридора вдруг полезли какие-то молчаливые и быстрые. И сильные. Виктор сказать ничего не успел, а уже снова лежал на кровати, отнесенный волной человеческих тел. Его держали крепко за руки и ноги. А в лицо, опустив пониже фонарь, всматривался какой-то очень неприятный тип.
Вернее, мужик, как мужик, конечно. Без лишних примет. Но в такой ситуации он был очень неприятным типом.
- Что вам надо?- просипел Виктор.
- Хм... Барон, значит? Ну-ну... И где же ваше баронство? Как называется замок? Вот этот трактир - как он называется? В каком городе находится? В каком королевстве? Кто у нас сейчас король? Чей вы вассал?
Вопросы он задавал быстро, небрежно и таким тоном, что становилось ясно: ответы не нужны. Это он так, чтобы показать Виктору, что все знает.
- Мы можем договориться,- начал Виктор, но тут же получил в зубы.
Удар был не кулаком - костяшками пальцев, вскользь, только чтобы разбить губу. Почувствовав во рту вкус крови, Виктор присмирел. Хотя и так - не подергаешься, когда тебя держат умело и крепко.
- О чем нам договариваться? Что вы умеете? Атомную бомбу пообещаете? Пулевое оружие? Порох? Динамит?
- Булат,- быстро сказал Виктор.- Я знаю про булат.
- А мыло ты умеешь варить, пришелец? А соль очищать? А лекарства разные - умеешь? Пенициллин сможешь производить? И эти, афродизиаки для короля и свиты. А?
Виктор молчал, пытаясь понять, что же тут такое происходит. Совсем не как в книгах. Этот вот назвал его пришельцем. Знает такие слова, как "атомная бомба". Так, может, это тоже попаданец? И чего тогда им тут на одной территории томиться? Надо в разных королевствах власть брать, а друг другу помогать. Потом в гости...
- Вы - тоже?- прошептал он, косясь на молчаливых крепких мужиков, держащих его.
- Я не тоже. Я - посланец Совета. Совет принял решение, и мы его исполняем. Только потому и живет еще наша страна. А то, дай вам только волю... Королем хотел стать, да? Да ты не бойся, не бойся. Пытать я тебя не буду. Пытать надо, когда надо получить информацию. Когда добиваешься, чтобы сказал человек правду. А зачем мне твоя правда, человек? Она же опасна. Полезного для нас ты ничего не знаешь. А вредного - сколько угодно. Может, ты еще и спирт можешь выгонять?
- Могу,- кивнул Виктор.
- И табак выращивать и сушить?- прищурился незнакомец.
- Найду, выращу, высушу!
- И коноплю?
- Если надо - все, что угодно,- Виктор и правда был готов на все, что угодно.
- Вот не зря же я заставляю всех своих затычки в уши вставлять, как на такое дело идем. Зачем им слышать и слушать? Опасные вещи говоришь, пришелец. Но Совет принял решение. Опасные открытия никогда не должны быть совершены. Опасные изобретения - уничтожать и забывать. Опасных людей - без суда и следствия. А ты опасен, так я считаю. Барон, значит, как там тебя...
- В-виктор,- заикнулся Виктор.
- Ну, так и запишем: барон Виктор злоумышлял на королевскую власть, занимался алхимией. Потом раскаялся и от раскаяния сам, значит... Кончай его, ребята.
И незнакомец сделал странный жест рукой. Виктора сразу стащили с кровати, быстро затянули петлю на шее, растянули, потянули в разные стороны, так и удерживая за руки и ноги. Темнеющее сознание еще ухватило последние слова в жизни в этом мире:
- Как много стало самоубийц в последнее время! Вот и этого славного подданного не успели вовремя остановить...
Попал
Девчонки Витьку любили.
Не за деньги, которых у него все равно никогда не было, не за квартиру и московскую прописку - все равно он был из отборной "лимиты", и жил в служебном жилье, предоставляемом только на период работы.
Кстати, в центре Москвы, на удивление, такого жилья оказалось предостаточно. Настолько предостаточно, что одно время вся группа ходила к Витьке праздновать праздники или просто посидеть и чуть-чуть (на большее не хватало студенческих средств) выпить. Он называл полученную за честную работу сантехником в ЖЭКе служебную квартиру в доме, поставленном то ли под снос, то ли под капитальный ремонт, "семипалатинском". Ни ремонтом, ни сносом старого особняка с серыми от пыли окнами, стоявшего в одном из арбатских переулков, уже который год даже и не пахло. Но прописывать постоянно в таком доме уже было нельзя. Вот временно - можно. И Витька жил с временной московской пропиской в самом центре столицы, почти на самом недавно "офонаревшем" Арбате, недалеко от театра имени Вахтангова.
Его "семипалатинск" начинался на "черной" лестнице, потому что парадный вход был заколочен наглухо с каких-то очень давних лет, чуть ли не с Гражданской войны. С лестницы обитая рваным черным кожезаменителем дверь открывалась сразу на кухню. Да, это была настоящая кухня. Она была размером с хорошую нынешнюю двухкомнатную квартиру. Столы, стоящие по стенам, и газовые плиты (каждой семье, когда была коммуналка - своя), были просто незаметны в огромном пространстве под пятиметровыми потолками. Из длинного коридора влево и вправо открывались семь полупустых комнат. Где-то даже оставалась старая кровать, и можно было попроситься и переночевать у Витьки в его "семипалатинске" в случае чего. Восьмая дверь в торце коридора вела в маленький тесный закуток, оборудованный старинным унитазом и большим чугунным баком на трубе. А ванной там вообще не было. Потому, объяснял Витька, что народ в то время, когда строили этот дом, регулярно ходил в баню. Ванная - это для помещиков разных, а тут честные купцы жили возле Арбата.
Потом, со сменой профиля - из сантехника он стал электриком в другом ЖЭКе - Витька жил уже в "пятигорске". Но тоже выходило роскошно. Один - в пяти комнатах.
К третьему курсу он бросил свои рабочие профессии, потерял роскошные хоромы и жил уже в рабочем общежитии, втроем в одной комнате. Зато работа у него была теперь можно сказать высоко духовная, культурная и даже красивая. Он устроился спасателем в бассейн "Москва", что на Кропоткинской, как выйдешь из метро - сразу через площадь. Зимой бассейн окутывался плотным облаком пара, под которым в теплой воде резвились купальщицы и пловцы. А вот с началом весны Витька выходил на парапет и гулял туда и сюда, пошевеливая бицепсами, трицепсами и прочими красиво накачанными мускулами. Загар прилипал к нему прочно, и уже с апреля Витька был бронзовокож и беловос от солнца, сверкая на подплывающих и заигрывающих с ним девушек ярко-синим глазом из-под выгоревшей косой челки. Плавал он хорошо, и даже смог получить на открытых соревнованиях какой-то разряд, который тоже помог, когда начальство стало разбираться, кто и по какому такому праву работает спасателем в прославленном бассейне.
На сессию он приходил, похожий на древнегреческого бога. В легкой светлой футболке, подчеркивающей рельеф мускулатуры, загорелый, веселый и очень какой-то легкий.
Вот девчонки Витьку и любили. За легкость.
А он - их.
Летом у него была самая такая работа - с утра и до самого вечера. А зимой давали отпуск. Потому что по бортику не погуляешь в мороз. А сидение спасателей в будке за стеклом никого не успокаивало. И начальство тоже не понимало - за что платить мужикам, которые сидят в будке за стеклом. Вот летом работа видна. Вон работа, по бортику марширует, что-то руками показывает купальщикам.
Сегодня Витька задержался. Он все дожидался, когда из воды выйдет девушка, с которой немного переговорили и даже чуток посмеялись. Витька ее давно заметил, а сегодня умудрился с бортика красиво прыгнуть в воду, ласточкой, прогнувшись, прямо возле нее. Вынырнул, отфыркиваясь и закидывая назад длинный чуб, улыбнулся девушке, порекомендовал быть осторожнее и выполнять правила безопасности, расписанные на большом щите перед входом на территорию бассейна. А потом мощно подтянулся и сел на каменный бортик. Встал, прошелся туда-сюда, посматривая искоса на нее. Вроде, тоже смотрит, интересуется.
Вот он и ждал ее теперь, сидя возле раздевалки.
Так и не дождался. То ли прозевал уже, то ли она как-то иначе выходила. Или все еще плещется в теплой воде. Батон у него кончился, две бутылки из-под кефира аккуратно легли в чугунную урну. Если помыть, так и сдать можно, но Витьке сейчас надо было спускаться в метро, а потом еще с пересадками. В общем, выбросил.
Он обошел бассейн, перешел площадь, спустился привычно в метро, бросив пятачок в автомат, дождался поезда и присел в уголке.
Задремал.
...
- Эй, слышь? Ну-ка, вставай, давай!
- Пьяный, что ли?
- Да не похоже, вроде... Чистый. И загар - видишь какой.
- Из Турции, наверное, приехал. Или из Египта.
- Ну, вставай, вставай уже, парень! Поезд дальше не пойдет!
В ребро неприятно и твердо ткнулось что-то жесткое.
Витька открыл глаза. Перед ним стояли два плотных мужика в незнакомой черной форме и в черных же матерчатых кепи, вроде тех, что в кино про фашистов. Один из них несильно, но ощутимо тыкал Витьке в бок длинной и жесткой черной палкой, резиновой по виду. Точно, как в кино.
- Пьяный, нет?
- Я не пил,- хрипло со сна ответил Витька.
- А раз не пил, так катись, значит, вон - на волю. Поезд идет в депо.
Витька вышел из вагона в знакомый зал, пошел, оглядываясь на этих, в черном и с палками. Поднялся по эскалатору, уже наверху, на выходе, додумывая медленно, что дурость ведь сделал, потому что надо было конечно ехать домой, отсыпаться, а не гулять по вечерней Москве. И пятак, получается, за так вот просто отдал орденоносному имени Ленина московскому метро.
Он вышел под раскидистые липы, вдохнул глубоко...
А выдохнуть как будто забыл. Бывает, когда забываешь вдохнуть. Это если в драке пропускаешь удар под ложечку, сгибаешься, краснеешь лицом, разеваешь рот, а вдохнуть не можешь. А вот тут наоборот вдохнул всей грудью - и замер.
Прямо перед ним, за знакомой площадью имени князя-анархиста, вместо широко разлегшегося парящего в наступающих вечерних сумерках подсвеченного прожекторами бассейна стоял огромный собор, сверкая золотом куполов и крестов в свете заходящего солнца.
Бр-р-р...
Витька помотал головой. Посмотрел направо - вон же памятник Фридриху Энгельсу на своем привычном месте стоит. Посмотрел налево - вон чугунный забор у Пушкинского и даже какая-то очередь вдоль него, хоть и закрывается уже скоро музей. Поднял с опаской голову - собор! Как на картинке в старой книге, только весь цветной, яркий. И деревья вокруг него зеленые. И памятник еще какой-то сбоку. Откуда все это?
Он крутнулся на пятках, отворачиваясь от потока машин.
Арка, желтый павильон Кропоткинской, надпись про "имени В.И.Ленина", бульвар, уходящий вдаль, шахматисты на лавочках. Все так привычно и знакомо.
Повернулся снова.
Собор!
Этот, как его... Он подумал, наморщив лоб, но так и не вспомнил название.
Опять и опять крутился на месте, пытаясь как-то состыковать в голове знакомое и привычное и - собор. Глаз цеплялся за какие-то мелочи, память пыталась отвлечь и успокоить. Вроде, еще и вот это: не было раньше никаких киосков у самого входа в метро?
Витька шагнул к стеклянной витрине и замер, раскрыв по-дурацки рот. Вся витрина, вся полностью, от колена Витькиного и до самого верха, на поднятую руку, была уставлена пивом в бутылках. В бутылках и - никто же не поверит - в банках!
Пиво в бутылках... Пиво - в бутылках! Не разливное в знакомой точке возле рабочей столовой, куда надо с бидончиком или со своей банкой приходить. И не по блату в магазине у Верки, где две бутылочки могут оставить тебе за хорошее настроение и пару анекдотов из свежих. Но за деньги оставить, конечно, не просто так. И не в ресторане за две цены. И не "Жигулевское" с "Московским".
Витька наклонился к витрине, читая надписи. Все пиво было не знакомое. Все было, похоже, импортное. И названия были написаны не по-русски. Хотя, цены были правильные. Вон в уголке притулилось знакомое "Жигулевское" - по двадцать восемь. Это правильно, нормально. А импортное - по сорок, сорок шесть и пятьдесят. Нормально, вроде. А вот "Московского" вовсе нет. Зато какая-то "Балтика" блестела разноцветными жестяными боками.
Это ж как в кино каком-то, выходит - пиво в банках!
Точно - кино! - хлопнул он себя по лбу. Вот была бы хохма, если бы он сейчас полез в окошко киоска требовать пару бутылок "жигулей". Вся киногруппа, небось, смеялась бы над ним, не переставая, до самого конца съемок.
А раз кино, то понятно все и с собором - нарисованный, не иначе. И со сплошным потоком машин - это они тут по кругу ездят, наверняка. Для съемок можно что угодно. Вон, Бондарчук какое Бородинское сражение сделал. Смотришь - и веришь.
Витька, криво усмехаясь, подошел к переходу, дисциплинированно дождался зеленого огонька и пошел к собору. Громада собора приближалась рывками, в такт шагам, нависала над Витькой, заставляя задирать голову.
Вот ведь, умеют наши декорации делать. Как в "Войне и мире", точно.
Оглянувшись украдкой, он шагнул на мягкий зеленый газон и с размаха стукнул кулаком по стене. Вместо гулкого удара по фанере получился слабенький шлепок по каменному монолиту и отбитая рука.
Ругаясь сам на себя, он пошел вокруг, удивляясь всему окружающему.
Где же его бассейн? Где раздевалки? Где будка со стеклом для зимнего времени? Где полуголые спортсмены и девушки в купальниках и резиновых шапочках? Где все это?
А памятник оказался какому-то царю.
Голова у Витьки кружилась от непонимания и несоответствия настоящего. Закрыв глаза, он чувствовал себя на своем рабочем месте. Открыв - не узнавал его.
Отвернувшись от громадного здания, накрывшего собой бассейн, он двинулся к привычным желтым павильонам Кропоткинской. Домой, скорее домой! Заснуть и проснуться в знакомом и привычном.
В вестибюле, порывшись в кармане, достал пятачок и замер перед непонятным блестящим устройством, в котором даже места такого не было, щели этой для монеты. Куда совать-то?
Сзади аккуратно похлопали по плечу:
- Документики ваши можно?
Витька оглянулся. Перед ним стоял парень лет двадцати пяти в тусклой серой, какой-то мышиной, форме и черных высоких ботинках. На груди у него была нашивка с надписью иностранными буквами "Police".
И вот тут Витька все понял. Все сразу понял, все, как есть.
Он, наверное, просто попал в параллельную вселенную! Как в книжке! Где-то в метро пересек неведомую грань, и влетел в страну, в которой не было революции, не было Ленина и Сталина, не было Хрущева и оттепели, не было Брежнева... И войны, выходит, никакой не было. И поэтому у них тут полиция и церкви. И еще пиво всех сортов в киосках.
Но если так, и ничего такого не было, то откуда же вдруг памятник Энгельсу? И метрополитен имени...
Или это такая параллельная, где, выходит, фрицы победили, что ли? Но тогда откуда здесь собор? Он же точно до войны был взорван!
Мысли разбежались, раскатились мелкими ртутными шариками по темным закоулкам мозга.
- Ну, документы, спрашиваю, есть?
Витька мелко захихикал и протянул полицейскому свой паспорт с временной московской пропиской.
...
- Девчат, вы Виктора давно видели?
- Да он по летнему времени все дни у своего бассейна торчит!
- Напомните ему, чтобы к семинару обязательно конспекты приготовил. Ну, или пусть спишет у кого, если не успеет. Будут спрашивать Брежнева, "Возрождение" и "Целину".
- Как появится, так и скажем сразу. Обязательно...
Рассказчик
Сколько книг было прочитано, буквально изучено - и все зря.
Ведь как пишут все эти писаки, как пишут... Не только наши - во всех странах так пишут. Что всегда и в любом мире есть таверна или трактир, или кабак, или еще как. Всегда там есть горячая вкусная еда и холодное пиво или даже что покрепче. И всегда - практически во всех книгах - барду или рассказчику обед и ужин там гарантированы. А если хороший рассказчик, так и пожить пускают. Не просто так пожить, а еще и доплачивают! Так и идет, собрав длинные волосы кожаным ремешком, бард-рассказчик по описанному в книгах миру. Устал идти - присядет, отдохнет. Надоело шататься по дорогам, или погода вдруг стала не для пешехода - задержится в деревне или городе. И никто его и никогда не обижает, потому что от него все новости. Газет же там еще нет. Телевидения, радио там всякого. Тем более - всемирной сети. Поэтому деревенские мужики получают информацию исключительно вербально, то есть устно. В кабаках этих, в трактирах, в тавернах, от проходящих мимо рассказчиков.
Петр готовился к карьере заранее. Он выучил много стихов наизусть. Старался разобраться в каждой прочитанной книге. Потому что, если разберешься в сюжете и героях, если расставишь все по полочкам и свяжешь события в цепь из понятных и запоминающихся звеньев, то потом можно долго рассказывать. Вот, например, если Джордана им рассказывать, как волшебную сказку такую - это же десять томов! Или вот еще можно Перумова с его магом, который шел и шел, воевал и воевал. Главное не перепутать, где и что и когда.
На карточках можно поместить название книги, главных героев, дать пунктирно, что и за чем следует. Потом эти карточки можно почитать уже перед самым выходом в люди. Вот и все - вот ты и великий умный рассказчик, знающий столько всего интересного, сколько им ни в жизнь не увидеть и не прочитать.
Оружие ему было не нужно. Как и особая физическая подготовка. Потому что, если ты бард или рассказчик - тебя никто не тронет.
Одно время он хотел стать чистым бардом. Но потом посчитал, сколько всего надо - хорошая гитара, потом еще учиться на ней играть, потом запасные комплекты струн, потом песни и всякие баллады, которые там будут слушать... Нет, рассказчиком гораздо проще и легче. И сытнее. Музыка не всем нравится, да и мало ли какие вкусы у сельского населения там, куда попадешь. Говорят, что в Средние века популярны были волынки, флейты, да барабаны - вот и как тут угодить крестьянину?
Хотя, угодить ему невозможно. Это точно. Дикий ведь народ. Совсем дикий. Ничего не понимают.
Петр нагрузил тачку тяжелым липким навозом и стал толкать ее к выходу. Теперь надо сложить все в кучу, пересыпанную травой и опилками. Так навоз будет преть до самой весны. А весной - разбросать по всему полю, перекапывая и смешивая с землей.
- Эй, сказочник,- лениво позвал от крыльца толстощекий сын хозяина дома.- Мать сказала - еще две таких тачки, и можно будет перекусить. Только в дом тебе нельзя. Воняешь сильно. Так я тебе тут на верстаке поставлю. Дождя нет, потерпишь!
Вот так. Еще две тачки, и миска лукового супа. И наверное, еще кусок хлеба. В желудке забурчало, завыло. Очень хотелось есть. И очень не хотелось вспоминать самые первые дни в этом мире.
Петр тогда сразу двинул к трактиру, выделявшемуся высокой зеленой крышей и вывеской с какой-то русалкой на ней. Вот там ему и объяснили, что никому его сказки-рассказки не нужны. Придумать всякую хрень может каждый. Вон, хоть Юкки-дурачок. А платить или кормить и еще поить за пустые россказни - это тебе только в сказках такое могло привидеться. Хочешь есть? Вон, дров наколи. Или почисть конюшню, выгреби оттуда всю грязь. Или перекопай огород. Или натаскай воды. Или...
- А в других местах,- попробовал он отбиться от предложений,- за рассказы платят. И все слушают и благодарят.
- Так и у нас будут слушать, чего ты хочешь? Скучно ведь. Вот заработай себе на ужин, садись со всеми, как равный с равными, как поработавший и заработавший, вот тогда уже и рассказывай. А они тебе про свое расскажут - про погоду, про червя, что жрет капусту, про бабочку, про урожай, про корову, что отелилась сразу тремя телятами и лопнула. Да много всего тебе еще расскажут! Но только поработай сначала.
Петр плюнул и ушел оттуда.
В соседней деревне его гнали с собаками - тут просто не любили чужих. В следующей, когда он уже чувствовал, что дальше так не сможет, пришлось смириться и натаскать какой-то бабке воды в бочки.
Покормили.
Так вот теперь и шел по миру, разыскивая, где бы можно было просто рассказами кормиться. Но везде требовали грубого тяжелого физического труда. Или денег. А деньги опять же добывались трудом.
Дикий край. Ничего они тут не понимают в искусстве. Никакой культуры.
- Эй, сказочник! Что ж ты кучу-то навозную такую кривую построил? Ее же размоет по весне! Ну, никакой в тебе культуры нету, братец. Ничего-то ты не умеешь - даже с простым назьмом не справишься. Так за что тебя кормили в Срединках, говоришь? За дрова или за воду? Что хоть умеешь-то делать по настоящему? По-людски - что умеешь?
Пышки
- И-и-ирка-а-а!- в ушах зазвенело.
Даже зачесалось в ушах. Ну, кто еще может так визжать, кроме Таньки? То есть, давно уже Татьяны, как там ее папу, Петровны, что ли?
- Здорово, Петровна, чего блажишь-то, как прямо...?- Ирка, несмотря на время года, была по-осеннему сумрачна.
Она и в школе такой была - серьезной и даже суровой. А Танька - та балаболка известная. И блондинка к тому же самая натуральная. То есть, и волосами и внутренним своим содержанием. И фигура у нее тогда была - ого-го. Секс-бомб, секс-бомб... Прямо вот про нее давнишняя песня. Не то, что сейчас, критически оглядела ее Ирка. Хотя, эх, кто сейчас не с такой фигурой? Годы - они же прибавляют вовсе не там, где надо.
- Да ладно тебе нудеть, подруга! Ты погляди, какая погода!
Погода была просто классная. Вчера прошел сильный дождь, помывший город и сбивший легкий летучий мусор в дальние углы. Теперь этот мусор лежал живописно по газонам, вдоль поребриков из блестящего сколами граней гранита, сметенный с черной скользкой мостовой утренними дворниками.
Традиционно начало первого по-настоящему весеннего месяца мая было холодным, но солнечным. В воздухе плыл чуть уловимый запах огурцов - неподалеку толстая бабка в пуховом платке и сером ватнике продавала из пластиковой бочки свежую корюшку. Очереди к ней не было.
Подруги синхронно закурили, каждая своё, облокотились на парапет, глядя в отражавшую синее небо и яркие желтые дома медленно и тяжело текущую внизу воду.
- А помнишь...,- начали вдруг синхронно и рассмеялись вместе.
Раньше у них тоже так бывало, что одна и та же мысль вдруг приходила в голову. Бывает так: вроде, совершенно разные на вид люди, а думают иногда - слово в слово.
- А помнишь, как в "Пышечную" всем классом ходили на Первомай? Помнишь?
- Ну, не всем, наверное? Нас все же было тогда - ого-го. Под сорок человек...
- Конечно, ничего не помнишь. И еще отличница была, а память-то - никуда. Стареешь, что ли? Нас так много было, что в две очереди пришлось встать тогда. Я пошла налево, а ты - направо. И стояли потом у столиков в разных залах. Потому что тесно было. Но тепло-о-о...
- А вот в Москве наши пышки называют пончиками, представь, да? Пончики! Они там охренели в конец в столице своей.
Ирка научилась говорить разные грубые слова без всякой запинки, и не опуская глаз. Работа, чтоб ее так и туда... Тут с мужиками за день так наговоришься, что и дома потом хрипишь, бывало, как пьяный матрос.
- Пончики - это же такие круглые, с повидлом! Вот!- сжала пухлый кулачок Танька.
- А они их пирожками называют. Те, что с повидлом.
Ирка в Москве бывала почти еженедельно. И всегда приезжала оттуда с головной болью от суеты и крика. Москвичи все какие-то шумные были. Спешили куда-то все время. И народа в Москве всегда слишком много. Хоть на улице, хоть в метро.
- А пирожки - они вот так, плоские такие, - сомкнула ладони, не выпуская сигареты, зажатой между двумя пальцами, Танька.
- У меня бабушка тогда делала классные пирожки. С картошкой и с жареным луком. И еще с рисом и с яйцом.
- Ага, помню, помню... А пойдем-ка, что ли, в "Пышечную", а? Ну, не хочу я что-то сегодня в ресторан сегодня. Хочу, блин, детство свое вспомнить. Молодостью тряхнуть, типа.
- Ты только, когда трясти начнешь, не просыпь песок, подруга!- хрипло хохотнула Ирина. А потом вместо ответа просто повернула направо.
В стороне от набережных было теплее. Не дул промозглый ветер с Финского залива, на котором еще не растаял лед вдоль берега. Не сквозило морозной свежестью вдоль каналов. И еще там было тихо. Шаг в сторону от Невского - и уже тихо.
Они одинаковым жестом синхронно откинули капюшоны модных курток. У Ирки под капюшоном обнаружилась хулиганская маленькая парижская кепка. У Таньки - берет художественной расцветки. То есть, такой расцветки, что просто словом каким-то назвать было невозможно. Старое "серобуромалиновый" тут не годилось. Химические цвета со страшной силой лупили по глазам, отбрасывали на светлые кудряшки какой-то нереальный киношный отблеск.
- Ну, ты, мать, даешь,- одобрительно сказала Ирка.
- А то!- гордо выпрямилась Танька, искоса посматривая по сторонам.- Или мы не в своем городе?
В "Пышечной", которая не меняла вывески и ассортимента все то время, сколько подруги помнили себя, было не по-весеннему пусто. Странно пусто и странно тихо.
Они взяли по пять пышек ("не объедаться пришли, а чисто для памяти!") и по стакану кофе, который тут варили в большой алюминиевой кастрюле и разливали черпаком, как в прежних столовых. Запах от такого кофе был точь-в-точь, как в детском саду. Вот тот самый кофейный напиток с молоком и коричневыми пенками. Тот самый, как в детстве.
На высоких мраморных столах стояли старенькие металлические салфетницы, в которые были воткнуты пачки обрезков грубой серой бумаги.
- Гля,- ткнула локтем Танька.- Все, как тогда!
- Блин, подруга,- чуть не пролив кофе, огрызнулась Ирка.- Ты бы поосторожнее, что ли!
Их голоса разносились по пустому залу и возвращались эхом.
- И не ори, не ори тут,- зашептала Танька, прихватив сразу промокшей от жира бумажкой первую пышку - кольцо из теста, щедро посыпанное сахарной пудрой.- Некультурно это - орать! Мы же с тобой, как никак, жительницы культурной столицы, а не...
И так она это узнаваемо произнесла, так вдруг показала интонациями их давнюю классную руководительницу, что Ирка не выдержала и заржала в голос, вытирая ладонью нос и рот.
И сразу замолкла, глядя остановившимися глазами в дальний угол.
- Ты чего, чего? Подавилась, что ли?- засуетилась Танька.
- Цыц!- шикнула Ирка.- Глянь туда вон. Сзади. Только осторожно.
Возле углового столика в тени стояла странная пара. Парень был одет в самый натуральный плащ из болоньи, под которым был виден колючий толстый свитер домашней вязки. На голове у него был черный суконный беретик. А девчонка с толстой рыжей косой крутила в руках старинный пленочный фотоаппарат.
- "Зенит",- прошептала Танька.- У нас такой же был. Где взяли, а?
- Фрики какие-то, что ли... Смотри, смотри, как одеты.
Кроме болоньи и свитера на парне, на девушке привлекали внимание зеленая брезентовая куртка с рядом ярких значков над нагрудным карманом, и юбка из клетчатого тусклого штапеля. И длинные носки. И черные ботинки с тупыми носами. А у парня, наоборот, ботинки были остроносые. Но совсем не такие, как сейчас. Они были коричневые и на толстой черной "микропорке". Вот так это раньше называлось.
- Может, иностранцы? Стиль, может, такой... "Совьетик", типа?
- А говорят-то по-русски...
Там, в углу, тоже разговаривали. Совсем не громко, но пустой зал доносил каждое слово.
- Смотри, Саш, какие тетки странные. А берет какой, берет!
- Иностранки - сразу видно,- солидно отвечал Саша.- Они там у себя с жиру бесятся. А потом все равно к нам едут. Потому что у нас - культура, блин. Сейчас вот, спорим, выйдут на Желябова и пойдут наверняка к Дворцовой. Они всегда туда ходят. Ну, все, что ли? Поели, да?
И они пошли мимо замерших на месте Таньки с Иркой.
И пахло от них совсем не так. И глядели они совсем не так. И за руки...
- Черт!- прошептала Ирка.- Это кто тут у нас в детство свое хотел? Черт-черт-черт. А ну-ка, пошли-ка...
Она схватила подругу за руку и потащила ее за выходящими на тихую улицу. Танька все оборачивалась на свою тарелку, но ногами послушно перебирала, и они успели выскочить буквально сразу за молодежью. Те повернули направо, и пошли куда-то по осенней тихой улице Желябова, пиная на ходу яркие желтые листья и переговариваясь негромко. А Танька вдруг прислонилась к стене и руку правую - на сердце.
- Ой,- только и сказала.
- Ты чо, ты чо, подруга?- забеспокоилась, закудахтала Ирка.- Ты смотри тут у меня! Может, таблеточку, а?
Танька только слабо помахала рукой, мол, и так выкарабкаюсь, а сама все смотрела, смотрела, смотрела...
- Что-то холодно мне стало. Пошли свои пышки доедать...
В зале слева за дверью было столпотворение народа. И очередь. И справа - то же самое. Пожилые и просто очень старые и совершенно седые парочки пили местный странный кофе, мечтательно зажмурившись, хватали серыми бумажками горячие пышки, и шептались восторженно, от чего стоял негромкий гул.
- А, ну-ка, назад,- Ирка руководила Танькой, как опытный дрессировщик.- Спокойно выходим.
На Большой Конюшенной было по-весеннему ярко. Солнце било в глаза, отражаясь от высоких витрин. Народ шел плотно по обеим сторонам улицы. Черные гладкие автомобили загораживали бортами проезжую часть. Вдалеке мигал светофор. Где-то на пределе слышимости играла гитара.
- Знаешь, что,- сказала Танька.- Что-то я уже не хочу этих пышек. Пойдем, пожалуй, в ресторан. Пойдем, а? Выпьем профилактически. А то как-то знобит меня.
- Ну, так ветер-то с Финского... Весна, блин,- щелкнула зажигалкой, отворачиваясь от вездесущего сквознячка, Ирка.
Они пошли налево.
А ровно через пять шагов обе синхронно оглянулись. Потом посмотрели друг на друга и рассмеялись в голос.
- А все равно никто не поверит,- сказала Танька.- Я и сама себе не верю.
- Ты, главное, одна за пышками сюда не ходи, ладно?- заботливо ответила Ирка.- А то здоровье-то уже не то, чтобы по всяким пышечным рассекать.
И они снова рассмеялись.
И кто бы из прохожих понял - чему смеются две солидные дамы, вышедшие из дверей под странной вывеской - "Пышечная"?
Магазинчик у обочины
Машка подрабатывала на этих каникулах. Подрабатывать было лень, но свои собственные деньги, за которые не надо было отчитываться перед родителями, перевешивали.
На работе ее звали отвратно - Манькой. Так начала называть Ирка, которая торговала за соседним прилавком всякими нужными и ненужными мелочами. А Машку поставили на продукты, которых тоже было - только самые необходимые. Стандартный магазинчик при дороге не мог давить ассортиментом, как всякие "пятерочки-шестерочки-магниты". Только самое необходимое. Сигареты, например. Или вот еще пиво в холодильнике.
Бывало, подваливал неспешно огромный двухэтажный экскурсионный автобус, и все пиво тут же уносилось крепкими загорелыми мужичками в его пахнущее кожей и гремящее музыкой нутро. Но чаще заходили какие-то замученные жизнью седоватые типы, вылезающие из побитых жизнью "жигулей". Они покупали хлеб и консервы. Всегда хлеб и консервы. Ну, иногда еще всякие сухие супы. Конечно, если бы магазинчик стоял на главной трассе... Но его хозяин на той трассе построил в короткий срок большую новую "стекляшку". А тут, на дороге местного значения, поставил старенький павильон на два прилавка друг напротив друга. Подвел электричество, за которое потом воевал с пожарными и с представителями облэнерго. Поставил страшненькую деревянную будку над глубокой ямой - туалет. Завел продавщиц, работающих посменно и не претендующих на большое. Все. Осталось ему только подъезжать раз в день, "снимать кассу" и устраивать нагоняй, если что вдруг не так.
Сегодня все было, как обычно. То есть, тоскливо и сонно. Ирка дремала, положив руки на свой прилавок, а голову - на руки. Машка, потосковав и даже попробовав почитать книжку - конечно, ничего не получилось, потому что кто же читает в каникулы? - пошла покурить на крыльцо. А что, раз покупателей нет - имеет полное право.
На улице стоял пасмурный июль. Вчера лило, как из ведра. А сегодня парило. Наверное, опять к дождю. Тут у них всегда так: если показывают в телевизоре, что вокруг везде стоит дикая жара, то у них - дождь, а если всех заливает, как в прошлом году было, то тут обязательно дикая сушь, и солнце и синее небо - такое синее, что вверх просто не поглядеть. Сегодня было не жарко, а так, что в самый раз. Вот Машка и одета была так, по-летнему: шорты, топик, а сверху белый халат - она же "на продуктах".
Курить в одиночку тоже было скучно. Но Ирка не курила вообще, и даже пыталась что-то там говорить, типа, "воспитывать молодежь". За такое Машка запросто могла послать, кого угодно и куда угодно. Ирке она объяснила это. Вот теперь они немного вроде как бы в конфликте. И поговорить-то тянет, но - как? Поругались ведь. Опять же - покурить очень хочется.
Машка стояла на крыльце, опершись плечом о столб, отгоняла струйкой дыма редких, но ужасно назойливых и упрямых лесных комаров. Лес - вон он. Сразу за вырубкой начинается. Тут места вообще лесные - грибные и ягодные. Еще, бывает, рыбаки наезжают. Хорошие тут места, в общем. Только очень скучные. Ничего и никогда тут не происходит. И никогда не произойдет.
Машка курила и дико хотела в город. В настоящий большой город, не в этот, где жила.
А еще, как не стыдно бывает об этом подумать и самой признаться, она хотела принца. Черт с ним, с белым конем. Пусть даже на самом простом мотоцикле. Но чтобы принц был самостоятельный и без сильно вредных привычек. Она посмотрела на свою сигарету и кивнула сама себе - ладно, курить пусть ему будет можно. А больше - ни-ни. В общем, даешь принца, дорогое мироздание!
- Извините, пожалуйста,- вырвал ее из скуки и полудремы незнакомый голос.
Кстати, знакомых голосов было всего только два. Ирка, но она сейчас спала, и хозяин, но Варпет приедет только к вечеру. Так что все остальные голоса - незнакомые.
- Ну?- сказала Машка, медленно и плавно поворачиваясь.
Это был ее коронный ответ на любой вопрос. Так, "нуканьем" своим, она доводила до кипения собственных родителей.
Даже быстро двигаться, как-то реагировать на неожиданность было скучно и лениво.
- А не подскажете, уважаемая сударыня, какое у нас сегодня число?
Машка стояла и только рот разевала от удивления. Здоровый такой дядька. Как подошел-то совсем бесшумно? И откуда такой? Бородатый, но еще молодой, вроде. Одет совсем не по погоде - какой-то длинный зимний ямщицкий, что ли, тулуп из черной овчины, шапка-ушанка, на ногах - валенки... Летом, блин - валенки! И рюкзак огромный за спиной. Такой, что даже над головой нависает.
- А?- глупо так ответила Машка.
Даже про "ну" забыла.
- Число, спрашиваю, какое сегодня?
- Так, это, девятнадцатое, значит...
- Ага, ага... А день недели не сообщите прохожему?
- Вторник,- уверенно ответила Машка.
Дядька отошел на пару шагов, аккуратно переступая валенками через лужи, потом повернулся всем телом - иначе с таким рюкзаком просто нельзя:
- А...
- Июнь, две тысячи двенадцатый,- опередила его вопрос Машка.
Он кивнул, но продолжал смотреть молча. Задумался, что ли?
Тут уж Машка не выдержала и выдала:
- Планета Земля, ноль двенадцать в тентуре, налево от Большой Медведицы...
Дядька улыбнулся, кивнул, поправил на плечах лямки рюкзака и шагнул через канаву в лес. Еще минута - и нет опять никого на дороге.
Машка бросила сигарету в лужу, зашла в магазинчик, растолкала Ирку, помирилась по-быстрому, улыбнулась, и с жаром начала рассказывать про вот такое странное, которое случилось, не поверишь!
- А ты чо?- спрашивала Ирка.- А он - чо? А ты ему чо?
Потом постояла, обдумывая что-то и морща лоб, выскочила вдруг из-за прилавка и выбежала на крыльцо. Вернулась задумчивая и немного чем-то расстроенная, похоже.