Аннотация: "Volo me esse hominem" - хочу быть человеком. Некоторые киборги тоже могут этого хотеть.
Эта история вписывается безжалостной тонкой строкой в ткань мироздания в зените расцвета человечества. В те несбыточные далекие времена, когда генная инженерия давно уже перестала быть чудом и стала инструментом, когда давно уже на последний не измененный колос пшеницы попала модифицированная пыльца; когда споры об этичности давно уже стали единственной проблемой в вопросах регенерации или ретуши геномов будущих детей; когда уже давно последняя птица спела свою последнюю песню в последнем нетронутом уголке леса; когда человек научился всему, кроме одного - созданию новой жизни с нуля, и признал свое поражение, и стало ясно: богом человеку не быть, тогда и происходит эта история.
В сонной паутине огней мегаполиса, безжалостно ярких и одиноких, запутывается человек.
Дождь барабанит об асфальт, смазывает серый шершавый язык в блестящее под ногами зеркало, цветет пузырями на лужах. Злые иглы ливня забираются под воротник толстовки, соскальзывают по спине, заставляя вернувшегося в город после многих лет отсутствия человека раздраженно ежиться.
Джесс, конечно бы мог воспользоваться системой искусственной терморегуляции, которая не сильно пострадала за эти годы, но он упрямо сжимает бескровные губы, нахохливается, как мокрый воробей, и рассеянно бредет, шаркая по лужам.
По сторонам он смотрит неохотно, только жадно цепляет взглядом названия мокрых улиц, и идет, идет, идет. Как проходящая вверх по реке рыбешка, возвращающаяся к месту своего рождения. Да и мокро почти так же.
Он идет так долго, что практически пересекает мегаполис из конца в конец, минуя границу дождя - тому не по силам умыть весь распаренный город; еще через пару сотен метров становится ощутимо теплее - сухой прогретый летним солнцем асфальт отдает тепло под чернильным покровом ночи. Воздух душно цветет запахами.
Нужная улица наконец приветливо выглядывает отворотом с широкого проспекта, и Джесс сворачивает в царство тускло горящих фонарей. Нужный дом типовой застройки глядит в пустоту замызганными окнами первого этажа, а дальше растворяется в темноте.
Третий этаж, седьмая квартира. Сенсорная панель звонка ложится под нетерпеливый палец, мигает красной полоской, считывая отпечаток, и...
...молчит.
Джесс барабанит кулаком в дверь, будто на дворе какой-нибудь лохматый двадцатый век.
Открывший человек осекается, глядя на ночного визитера. Тот стоит, зябко приподняв плечи, юный, темноволосый и светлоглазый, глядит на него призраком прошлого.
- Ох, - только и говорит хозяин квартиры, грузно приваливаясь плечом к дверному проему. - Вот как. Жив.
Джесс кивает, глядит немигающим взглядом:
- Вы состарились, - констатирует он очевидное. Мужчина, внешне едва лет под сорок, мрачно фыркает:
- Ну, физиология, знаешь ли, беспощадна.
Конечно, они оба преувеличивают. Медицина делает свое дело, люди живут дольше и лучше, и календарный возраст за пятьдесят - это совсем не развалина, это человек в расцвете сил, просто гораздо мудрее, чем в двадцать пять и выглядящий немного старше. Но дай человеку даже не сотню лет, две, о чем люди раньше только мечтали, им все равно будет мало.
- Говорят, вы участвовали в работах по утилизации, - начинает Джесс, и мужчина осторожно кивает. - И я слышал про liliac-17.
- О, - только и говорит тот. - Ага.
Когда человечество, перепробовав мир на зуб, наигравшись в природу, вошло в пубертат и потребовало самовыражения, оно попробовало создать искусственный интеллект. Не просто машину, но разум, и подарить ему тело: человечество так долго читало о киборгах в книгах фантастов, что решило их создать.
Удивительный синтез техники и органики, доделать механикой то, чего не может пробирка; создание этичного рабства - киборг не человек, он может быть твоей игрушкой и игрушкой науки. И упрямое человечество, провозившись десятки лет, смогло.
Только вот прекрасные и совершенные люди с механическим сердцем оказались страшным напоминанием о смертности и тщетности бытия. Они не старели, они не страдали, они были прекрасны и убийственно равнодушны к жизни. А люди продолжали стареть и умирать, пусть процесс этот все замедлялся и замедлялся.
Киборги, дети интеграции компьютера и органики, оставались сереброволосыми куклами с просчитанными математически реакциями, бесконечно приближающимися к человеку, но так и не достигающими его. Они умели улыбаться, в том числе и глазами, умели имитировать личность, были прекрасными бойцами, если установить соответствующие программы и импланты, у них даже волосы и ногти росли несколько дней после смерти, совсем как у человека. Но людьми они не были.
Киборги окончательно доказывали беспомощность человека: он может сколько угодно играть в господа бога, но на самом деле он лишь жалкий подражатель. И что на самом деле личность и душа - эти тонкие субстанции, в которых находили себе утешение поэты и романтики - на самом деле голая химии. Потому что сила воли - силой воли, но личность, мечты, характер - ничто перед грубой физиологией, как показал опыт двадцать первого века. Ты можешь любить человека, но если правильно послать сигнал в мозг, ты сможешь увидеть, как твои руки уничтожают его.
И когда системы начали сбоить, а отдельные модели выходить из-под контроля, правительство поставило жирную точку: консервация технологий на ближайшие пять-шесть декад, а дальше видно будет.
Всех имеющихся киборгов изъяли и уничтожили.
Или почти всех.
Джесс и Лайн - тот самый мужчина - сидят на прогретой за день крыше.
Когда-то Лайн был молод, голос его был мягче, а волосы распускались огненным цветком, но сейчас ему уже календарно далеко за пятьдесят, и в уголках его тонкого рта залегли первые горькие морщинки, и среди медно-рыжих волос серебрятся отдельные ласточки старости.
Джесс прислушивается к себе: ему... странно.
Он помнит его молодым, веселым; помнит, как тот проводил бесконечные тестирования, такой сосредоточенный и собранный, фанатик науки, который при этом смешно верил в то, что когда-нибудь в киборгах проснется настоящий разум; помнил, в каком он был ошарашенном восторге, когда обнаружил сбой в программах Джесса, и помог бежать. Как крепко пожал ему руку под покровом ночи и велел не забыть перекрасить пепельные волосы для маскировки и беречь себя, и голос у него подозрительно дрожал. Как Джесс понял в ту ночь, что ему всего-то на самом деле едва за двадцать. Тогда - понял только умом, потом, спустя годы, научился чувствовать.
Лайн позволил ему сбежать за три месяца до того, как программу законсервировали.
А теперь легенды приводят его к нему обратно.
- Ты совсем не похож на киборга, - сообщает ему Лайн, глядя в темное небо. - Знаешь, я много думал, почему ты такой.
- И?
- Помнишь, незадолго до твоего побега я выяснил, что у тебя сломалась система биомеханической репарации? Что биологическая регенерация у тебя по-прежнему на высоком уровне, сверхъестественном для человека, но контролирующие твою физиологию электрические импланты не восстанавливаются?
- Один специалист, которому я позволил исследовать меня, пришел к тому же выводу, - кивает Джесс. DG-S7, если быть точным, но он предпочитает имя. - Я попал к нему сильно пострадавшим, - морщится он и решает не уточнять, через какую мясорубку ему довелось пройти.
Лайн удовлетворенно улыбается:
- Значит, у тебя большая часть тканей теперь не имеет контроля. Перелинял как змея, да?
Джесс позволяет себе улыбнуться. Для этого ему уже давно не приходится сознательно активировать нужные участки процессора, он делает это сам.
- Говорят, проводили испытания, - начинает он. - При уничтожении киборгов.
Ученый напряженно кивает.
- И обнаружили, что экстракт водяной лилии разрушает всю механическую и компьютерную часть. Насколько это правда?
- Зачем тебе это? - напрягается Лайн.
Джесс молчит так долго, что тот решает, что ответа уже можно не ждать. Но потом киборг неохотно - совсем как человек - размыкает губы и тихо говорит:
- Я хочу быть настоящим. Настоящим человеком.
- Решил убрать те крохи механики, что остались в тебе? - Лайн устало трет лоб, и ему кажется, будто он пытается что-то объяснить ребенку. - То, что ты по-настоящему хочешь чего-то - уже делает тебя человеком.
- Просто скажи мне: это действительно так?
- Да, вещество не трогает органическую часть. Оно очень летучее, легко проникает в организм даже через кожу.
Они сидят в молчании, оба напряженно размышляют. И Джесс, вместо того, чтобы встать и уйти, после того как узнал все необходимое, вдруг просит:
- Спой мне.
Лайн тушуется. Тогда ему было двадцать и он верил во всякую чепуху. Что искусственный интеллект может стать настоящим и живым, что он может сделать то, что было не под силу ученым, просто относясь к киборгу как к живому. Он верил, и был готов на любые безумства, даже петь колыбельные, когда у исследуемого им DG-S7 случился конфликт процессора и органической части и начались проблемы со сном. Сейчас он солидный человек, давно бросивший эти глупости, да и голос у него теперь стал сердитый, прокуренный, и он точно не собирается-
- Пожалуйста. Это важно, - Джесс серьезно глядит на него из темноты, из-под надвинутого на глаза капюшона, и он за эти годы совсем не изменился. Будто только вчера вырвался из бокса.
Лайн вздыхает, тушит сигарету о крышу и откашливается.
Джесс, поджав острые колени к груди, спит на прогретой солнцем крыше.
Лайн думает о том, что тот давно уже вырвался из оков машины, и теперь нарывается на смерть за глупые идеалы. Но, конечно, Джесс так и не поймет, что не токсин способен превратить его в человека, а разные глупости, свойственные только людям. Иррациональные и дурацкие. Самые человеческие. Одну из которых он и собирается совершить, с совершенно человеческим упрямством.
Он тяжело вздыхает и снова закуривает.
Через три дня, сырым промозглым утром, часа в четыре утра, в лесу у стен города, на поляне патруль находит неподвижного человека, лежащего в траве. Его черные волосы влажно поблескивают, слегка отросшие корни серебрятся лунной белизной.
Он мертво улыбается в пустоту, крепко зажимая в ладони огромный белый цветок, слегка отливающий голубизной, будто сияющий.
В чаще над его головой поет свою тоскливую журчаще-посвистывающую песню искусственный соловей, будто последнюю колыбельную перед вечным сном человека. Глупого, глупого человека.