Мальчишки бегали по крышам гаражей, выстроенных в один ряд и видимых мне
из окна пятого этажа. Двухдневный снегопад укутал их толстенным слоем снега.
Они коеґгде стояли не впритирку, а с полуметровыми промежутками, но свирепый
ветер соединил снежный покров гаражей в сплошное поле. Я неодобрительно
наблюдал за беготней по крышам и высматривал, не присоединился ли мой сын к
этой компании вопреки моим наставлениям. А они были обоснованны. За год до
этого девочка из начальной школы (а еето как туда занесло?) бегала летом
поверху и схватилась за токонесущий провод около загнутой железной трубы,
торчавшей над гаражом. Что уж там она замкнула на себя, не знаю. Похоронили.
По яркой пестроцветной куртке я узнал одного из пацанов с нашего двора.
Когда мы были с ним моложе на два года, я проходил по улице между высоких
деревьев и увидел его, забравшегося на могучие сучья достаточно высоко, чтобы
можно было, упав, сломить шею. С земли, запрокинув голову, с ним, сидевшим на
ветках, перекликалась девчонка. Он бы и без зрителей залез, но при ней надо
было не просто залезть, а как можно выше, выше других, тоже карабкавшихся по
дереву. Я узнал в нем себя. Не мало лазато (или как надо сказать, не вступая в
противоречие с грамматикой?). И на деревья, и на колокольню полуразрушенной
церкви. Он опасливо смотрел не на верхние сучья, а на меня. Наверно, ждет, что
прикрикну на него и велю слезть. Как бы не так! От меня ты этого не дождешься.
- А я в твоем возрасте выше залезал.
Мои слова озадачили его, но он тут же услышал другие.
- А ну слезай немедленно! - это исходило от проходившей мимо тетки в
длиннополой шубе, придававшей женщине тумбистый вид. Так одевались в старину
боярыни, а нынче - предпенсионного возраста чиновницы, которых в советское
время называли мелкими служащими. Паренек неохотно спустился на один сук ниже.
Мне была неприятна эта дама. Куда бы деться от таких! Она - мой идейный враг в
воспитании детей. Но куда денешься, если в школах преподают женщины, а мужчин
разґдва и обчелся.
Вдруг мои глаза чуть не выпрыгнули из орбит. Парень с крыши гаража исчез.
Снежный мостик полуметровой толщины обвалился, пацан ухнул вниз в щель между
гаражами, а вся масса снежного козырька рухнула на него. Я кинулся на выход, не
успев снять домашние тапочки. Как я прыгал по лестничным маршам и как обогнул
торец здания, сколько минут это заняло - не знаю. Подбежав к промежутку между
гаражей, в котором исчез мальчишка, я еще не имел плана, что буду
предпринимать. Сам я туда не влезу, габариты мои уже не для такой щели. А звать
кого? Звонить по 01, 02 или по 03? Пока позвоню да пока приедут, поздно будет.
Среди города сейчас погибнет человек. Не в горах, не турист, не альпинист.
Погибших под снежными лавинами мне довелось выкапывать немало. И в горах
Кольского полуострова, и на Памире.
- Эй! - крикнул я. Ответа не было.
- Эй! - снова повторил. Застонав от бессилия чтоґто предпринять, я сделал
несколько гребков руками, отшвыривая снег, закупоривший расселину. Из снежного
сугроба, накрывшего мальчишку, послышалось какоеґто всхлипывание, сопение,
барахтанье, потом он "вольным стилем" выплыл ко мне. Когда я смог дотянуться до
его руки и выволок его из ущелья, лицо его было мокро от тающего на нем снега.
Но хочется думать, что это были не слезы. Щелкануть бы его самым непедагогичным
образом по глупой башке, чтобы поскорей поумнел!
- Жив?
Он согласно мотнул головой и соскребал снег с ошалелых глаз. Я помог ему
выпростаться из сугроба, выгреб изза его ворота горсть снега. Я узнал его по
шраму ожога на подбородке. Это он сидел два года назад на дереве, и еще это был
мой "футболист". Однажды я посетил по делам школу и уже спускался к выходу. В
вестибюле у двери чтоґто происходило. А что - я понял тогда, когда в меня
ударилась кедина. Ребята пинали чьюто кедину. Возмутиться? Но я не та баба в
шубе. И не в нос же мне залепили. Мгновенно я дал пас отскочившей от меня
кединой. Пас был принят, я пнул еще два раза, обрадовано включившись в игру. И
шагнул к выходу, провожаемый обалдевшими взглядами ребят. Но одного я заметил и
запомнил. Лицо его было изуродовано шрамом давнего ожога.
Знаете, суетится мать у плиты, тут же вертится ребенок. Задели за
торчащую ручку сковороды или кастрюли, и шипящее горячее варево опрокинулось на
ребенка или на ноги хозяйке. Видал и таких. Поэтому самым строгим и
категоричным требованием моим бывает распоряжение: никогда ручка посуды не
должна торчать, отворачивайте ее к стенке.
Это был тот, с ожогом.
- Жив? - уже обрадовано решил я еще раз удостовериться: - Испугался? -
Неґе... - протянул он, размазывая сопли. Зачем унижать будущего мужчину таким
вопросом, - спохватился я. Все равно не сознается. - А вы маме не скажете? -
последовал вопрос, прозвучавший как просьба. Как будто я мог быть знаком с его
родителями, только что переехавшими в наш вертикальный барак из последнего в
городе горизонтального небоскреба.
Пацанва, его ровесники, обступили его, шмыгавшего носом и побывавшего в
переделке (последняя ли?). Мог быть и плохой конец, а случилось это перед самым
Новым годом.
Конечно, мне и в голову не пришло бы явиться к его родителям и "стучать".
С парнем, взрослеющем год от года, мы друзья, хотя я о нем больше ничего
не знаю, кроме того, что рассказано. Иногда мы встречаемся с ним на улице и с
обоюдной улыбкой здороваемся. А рассказал ли он чтоґто своим родителям, мне
неизвестно.
***