С караваем хлеба я вышел из магазина снова в непроглядный снегопад.
Пушистый и чистый снег падал густо, и было какґто празднично. Может быть,
оттого, что Новый год "на носу", завтра.
В сугробе свежайшего, еще не успевшего слежаться, снега, укрывшего снег
старый, истоптанный, пурхался ребенок возраста детсадовского. Он был одет
добротно, и ему нравилось, как и мне в его возрасте, барахтаться в сугробе.
Увидев меня, он воскликнул: - О, Дед Мороз!..
За мою бороду меня в этом часто подозревают, особенно в новогодние дни, и
я привык.
- А ты Снегурка? - мгновенно ответил я вопросом, еще не разобрав, кто
передо мной, настолько ребенок был залеплен снегом. - Я не Снегурка, я -
мальчик, - возразил он, утверждая свою половую принадлежность, а говоря языком
психологической науки, свою идентичность и гендерный шовинизм... Ну конечно же,
только мальчик мог вести себя так, сообразил я. - Я понял, ты - Снегурок.
Он приостановил свое барахтанье в снегу, раскрыл рот, осмысливая новое,
созданное мной слово. Женщина, ушедшая шагов на десять вперед, позвала: - Саня!
Пойдем же!
- Мама, я - Снегурок, да? - выбравшись из сугроба, спросил он. - Да, да,
- покорно отозвалась она.
- Нет сладу, - сдержанно пожаловалась мать, за рукав которой уже уцепился
мальчик Снегурок. Одной рукой она обхлопывала его от снега. Другой держала, -
конечно же, - набитую чемґто пластиковую сумку. Сумки эти, пакеты являются
столь же непременной принадлежностью наших женщин, что если потомство вздумает
скульптурно запечатлеть их, то в руке женской фигуры скульптор обязательно
изобразит набитую сумку, иначе было бы неправдиво.
И такая усталая обреченность была во взоре ее, что я понял: она одна из
тех, у кого нет мужа, а у ребенка - отца. Женщина и в зимнем одеянии заставила
меня подумать: ничего, ладная. В другой обстановке я мог бы спросить, почему у
них не сложилось, но не здесь же. В этой ее обреченности была такая
предназначенность, звучавшая и в тоне ее голоса, что не возникло во мне
ненужного, бесполезного сочувствия к ней, а скорее шевельнулась жалость к
гуляющему гдеґто отцу этого Снегурка. Кошка предпочитает гулять сама по себе, а
разве можно жить неизвестно где и быть счастливым, не видя, как дурачится в
сугробе Снегурок? Сотню шагов я шел вместе с этой неполной семьей.
- Ну, до свидания, Снегурок! - произнес я, опережая их. И виновато
подумал, будет ли свидание? Потом я оглянулся. Он ковылял по рыхлому снегу еще
не растоптанной тропинки, взмахнул приветственно рукой.
***