- Поняли господа? Выборы всего лишь раз. И этим надо пользоваться! - вещала своим гнусавым голосочком какая-то заезжая харя. - Пользуйтесь, господа, пользуйтесь.
Какие к чёрту господа, к чему нам эта неприкрытая лесть? К чему нам она? За всех не скажу, может кому-то это нравилось. Но меня это оскорбляло. Какие к чёрту господа? Когда и за людей многих из нас доселе не считали. А тут вдруг господа, зачем? Я прям, полыхнул негодованием изнутри. И стал задыхаться от угара полыхнувших чувств. А Мика, стоявший рядом со мной, в этой толпе заулыбался, возгордился, шею вытянул как петух породы Род-Айленд. Понравилось ему, что господином нарекли просто так, за компанию и оптом. Приятно ему стало. Я аж отвернулся от омерзения.
А заезжая морда продолжала гнусавить с постамента памятника напротив Чон-Арыкского сельсовета. И руками харя махала, как утопающая, и ногами топала, и кулаком ударяла по трибуне как большие риторы. Скоро выборы, а харя пришла нам пропагандировать - нет, неправильно, - пропихнуть кандидата. Рассказ его лился из уст, как нагромождение тезисов и несвязанных с этими тезисами обещаний, как поток лести, втекающий в ушные раковины слушателей. Господа, дамы, ассигнации, коммуникации - всё это было нам так чуждо и ново.
Бабушки, дедушки умилялись виду, речам этой хари. Качали головами и исторгали охи - вздохи. "Как правильно говорит молодой человек, пай - пай - пай" и так далее.
- И восстанут нищие из лажи. И укрепятся силы их, и наедятся они до отвалу, и напьются до чёртиков. Всё будет, всё будет, говорю вам. Господа, дамы, внимайте моим речам. Повелеваю. Зачаровываю. Всё будет. Всё. Верьте. И у дурной домохозяйки не пригорит картошка, не убежит молоко, сопли у детей не потекут. Всё будет. У алкаша будет собутыльник, одноразовый стакан и "вмазать", и разговоры будут у них, господа, и разговоры у них проникновенные будут. И машина сломается у соседа, и жена красавица от него уйдёт. Всё! Всё что захотите...
Оратор тарахтел как расстроенный холодильник и выдавал всякую дрянь, а народ качался и бурлил, охал и вздыхал. "Всё будет". Оказывается, всё будет. Мы не знали, но, оказывается, всё будет.
- Младой члавек, а пенсия, пенсия, родимая будет?
- Будет бабуля. Будет. Проголосуете и будет. Несколько раз будет, по кругу пойдёт.
- А коммунисты будут? - спросил какой-то сопляк, пытаясь сынтеллигентничать.
- Будут, размножим и приумножим, заведутся у нас и коммунисты, и шантажисты, и гомосексуалисты, и программисты. Все будут.
- Хлеба б нам, - сказал какой-то персонаж, сошедший со страниц Фёдора Михалыча, умоляющим голосом.
- Дадим, поедите, наедитесь, и отрыжка у вас даже будет!
- Уррра, урраа!!! - закричал весь народ.
Даже я не сдержался и крикнул вместе со всеми, но потом, правда, одумался и смущенно прикрыл свой рот.
- Господа, а сейчас будет концерт. Преприятнейший, превосхитительнейший концерт наших звёзд. Это всё сделал Он, всё ради вас, господа Чон-Арыкцы! А для желающих в том бусике будут наливать "вот-столечко", просто надо расписаться, всего-то, мелочь, всего-то делов. Зато там наливают "вот столечко", - сказала харя, гогоча.
Ой, что тут началось, шараханье людей из стороны в сторону. Хамство бабуль, срывавших свою кротость на дедулях. Стоны впечатлительных девиц. Крики, взвизги детей, парней. Где-то рядом началась драка. Кто-то упал в обморок, пытаясь добраться до бусика. Вынесли парня, еле живого, приговаривавшего с закрытыми глазами - "мне б чуток, всего чуток". Девицы лишились стыда, и, задирая юбки, расталкивали всех, чтобы занять места поудобнее для грядущего концерта. Меня один раз ударили в ребро локтем. Надо мной пролетела особа - так, что пришлось зажмуриться от представшего пред очами стыда. Это барахтанье продолжалось минут десять.
- На, всё тебе принеси, всё тебе достань, пей, - поднёс ко мне стаканчик с "прелестью" Мика. - Еле добрался до грёбанного буса.
- Убери на хрен.
Меня сгубила моя деликатность, обёрнутая в дешевые лоскутки.
Потом начался концерт. Не ахти, конечно, не ахти. Трудно ожидать достойного концерта от тех, кто ещё вчера не считал тебя за человека, а сегодня назвал господином. И звёзды ли выступали? Может это безработные с "Молодой гвардии" или со Льва Толстого? Фонограмма истошно скрипела, кассетник жадно сжевывал. Но все были довольны. Оплёваны, унижены, пьяны, но довольны. Вытирали рукавами высокопоставленные, "надлежащие" плевки с лиц и улыбались. Много ли нам надо для счастья?
Через полчаса агитавтомат снова вышел на сцену под рукоплескания толпы.
- Выборы всего раз дамы и господа, важно проголосовать правильно, ответственно, - кривляясь, любезничал он, - и будут каждый день пьянки в предзакатных лучах, концерты в заставленных бухлом кафешках, танцы, пляски, песни, каждый день, всегда! Хочешь достойную жизнь согражданин? Хочешь обещанное? Оно тут, оно здесь, это обещанное! Никто не обманет, Он не солжёт. В фургончиках вы коснулись краешка того "клада благ" им раздариваемых! Такие не солгут дамы и господа. Дорогой друг, брат, сестра - все твои затаённые устремления в предвыборном бланке. Ключ от клада - галочка напротив фамилии!
Народ колыхался. Где-то над нами стояла густая надышанная толпой дымка. Мы были униженны. Но мы проголосуем как велено. Потому что нет меня, есть только мы.
- Петух Род-айлендский, не хреново тебе, а? - спросил я у Мики по пути в Орто-Сай.
- Да брось хныкать, я всё знаю, - доставая из подмышек бутылку "Бруньков" погрустнев, ответил он. - Я всё знаю, и про концерт бездарей, и про бухло разбавленное водой, и эти "незримые" клады в фургончиках. Я же не дурак. Только скажу тебе другое. Годика три тому назад, помнится, тоже были выборы, слушал выступление кандидата. Тот тоже дрянь всякую наобещал, я запомнил только одно "и баба горбатая, с морщинами, станет петь, пританцовывая навалившейся внезапно молодости". Мне оборот понравился, хотя тоже фыркал и морщился от омерзения. Народ также спаивали. Я тогда не дотронулся до водки, побрезговал. Ну, победил, короче, тот кандидат, ни хрена не "затанцевала старая баба своей молодости", только горб вырос и морщинистее стала. И что? Ничего не изменишь. Базиль ты понимаешь? Единственная мысль, которая помогает нам жить "здесь ничего не изменишь". Как только постигнешь эту мысль, во всей её немудреной глубине, не будешь брезговать их халявными подачками. Вот что ты дурак не глотнул? Холодно же. А так хоть согрелся бы.
- Харош, так уж и ничего не изменишь?! Люди-то меняются!
- Эх, мальчик ты мой. Неужели ты не понял, что туда идут только для того, чтобы окатить фекалиями таких, как мы с тобой. Поначалу замысел у них светел и, чёрт возьми, возвышен, правопорядок, свобода и тэде и тэпе. Но по пути наверх их капитально обсирают те, что повыше, те, что покруче. Но крутых постепенно ломают молодые, и жаждут мести за былые унижения. Надо же кого-то оплевать в отместку! А достаётся нам. И этот вонючий круговорот вечен. Помнишь, как там у поэта про фонарь? И пусть, думаешь, обещают что хотят, хоть рай на земле, хоть седьмую жизнь в Андалузии в обществе средневековых японских гейш. Или что там у них было?
- Дурачок, а зачем ты взял пузырь у тех, кто тебя оплёвывает а? Может, не стоило, раз тебе известно всё наперед?
- Нет, ты однозначно не въехал, если задаёшь такой идиотский вопрос. Мы все играем, пойми это. Они - главные роли: ответственных и честных. А мы - второстепенные: послушных и кротких, либо молчащих, либо галдящих; третьего не дано. И знают все, что ни черта они не ответственны, шнурки себе, глядишь, не могут завязать. Мы это знаем, но молчим. Роли-то расписаны. Нам досталось место в кордебалете - задирать повыше ноги и улыбаться, а не рассматривать чужие шнурки. Зачем брезговать подарком, пусть даже от таких, если это остаётся только в тебе. Понимаешь? Зачем тешить своё самолюбие, мол, "я не взял, ах как я крут", если это никого не интересует! Ты - ноль, чистая совесть не накормит, на неё "Пепси" не купишь. Твоя чистая совесть понятие "чисто субъективное". А вот тяжеленный портфель и высокопоставленный кабинет - штука объективная, и тут ничего не поделаешь. Люди хотят есть, кто накормит? Может, ты со своей чистой совестью? Нет, ты им этого не дашь. Они пойдут, сам знаешь, к кому. Бог ты мой, я иногда думаю, что людей с портфелями стоило выдумать, мы так мелки и слабы, а один вид этих людей убеждает нас в том, что завтра наверняка будет халявное бухло. Они нам нужны, также как мы им.
- Это всё оправдания. Чушь. Грош им цена.
- Сам знаешь, что я прав. Скажу больше, каждый "Я" ненавидит "Нас". И мечтает об этом пресловутом портфеле. Весь вопрос в том, к какому "Мы" в данном случае он себя относит. "Мы - униженное и оплёванное", "мы - привилегированное" или "мы - инертное"? Нет, я лично, за всю Одессу не скажу, но не видел ни одного человека, который бы любил "Нас" даром, просто так, не в силу сложившихся обстоятельств, и не из-за корыстных интересов типа "дай-ка отымею". Кстати, отметил знаковую тенденцию в последнее время - "здесь каждому принято выступать от имени Нас". Понимаешь? Ненавидя Нас, выступать от имени Нас, подразумевая в конечном итоге себя любимого. Некая шизофрения наоборот. И я люблю - тебя, Армена, Айгулю. По-отдельности - души в вас не чаю. Но всех, скопом, толпой - боюсь и остерегаюсь.
- Ай-яй-яй, как там было у Булгакова: "Вы разом не анархист - индивидуалист?"
- Нет, дружок, тут надо смотреть в рожу, в страшную, облезлую, кривую - рожу этой социальной действительности, а не тешить себя "отвлечением". Вот тебе пример, пройдут эти выборы - я наверняка уверен, уверен как в заскорузлости собственной привычки раскидывать носки по комнате в том, что электричество снова начнут отключать. А между тем, тот мужчинка на трибуне, он ведь ничего про это не сказал, даже не отмолчался прерывистым кашлем! Forget about it до осени - как бы говорил он. И мы поддерживали "Let's forget about fuckin problems, let's помечтаем" - слышится в наших овациях! Живи сегодняшним. Дают бухнуть, не вороти нос, пей до дна, завтра ведь могут и не налить!
- Заплесневевший пессимизм, что тут сказать. И что ты предлагаешь, если всё так "капитально зафигаченно"?
- Бухнуть. Я предлагаю отметить ударной пьянкой за казенный счёт рождение этой прерывистой речи. Бухнём. И пусть всё катится к чертям, если оно вообще куда-то после стольких испытаний, грёбаных, способно катиться! Открывать? Стаканчики бы купить, есть два сома?
- Есть целых пять. Только как-то неловко подачками травиться, не нравится вид крышки, явно палёная, - серьезно затрепетал я.
- Э, пусть даже палёная. Ещё лучше если окажется палёная. Так нам и надо, плебеям. Травится халявной водкой, розданной перед выборами.
- Это хорошо, это ты Мика, прям фаталистично сказал. Так выпьем за то, чтобы... отравились.
- Выпьем, Базиль, чтобы после этого две недели нам тот господин-благодетель в заляпанной соплями, холодной больнице снился.
- Слушай, Мика, я тут подумал, а если не отравимся? Получится, что мы "успешно полакомились"?
- Эка проблема! Завтра снова пойдём на агитацию, опять нальют. Опять попытаемся. Должно же когда-то повести и нам?
Вечерело. Сидя в роще, у арыка, чуть выше площадки для картинга мы с Микой провожали день "приятной пьянкой" и проникновенной беседой в предзакатных лучах.