Вместо предисловия.

Спросил однажды Человек у Солнца, что есть жизнь.

И вняло Солнце просьбе жаждущего. И говорило оно, что жизнь человеческая есть сон. Самый красивый и самый глубокий из всех снов.

Но не уверовал Человек в слова Солнца и шел дальше, пока не встретил Месяца. И спросил Человек у Месяца, что есть жизнь.

Внял Месяц просьбе жаждущего. И говорил он, что жизнь человеческая есть сон. Самый красивый и самый глубокий из всех снов.

Тогда, в исступлении, бросился человек к Истине. И воскликнул: "Скажи мне, Истина, что есть жизнь моя в руках Бытия? Если сон - то почему?".

Долго думала Истина, но подчинилась всемирному Закону, ибо не могла сделать иначе, поскольку все вокруг Человека, в том числе и она, служила ему.

И так говаривала Истина.

"Жизнь человеческая есть сон. Самый красивый и самый глубокий из всех снов.

Ты, Человек, знаешь, - сон может быть настолько реальным, что представляется тебе жизнью твоей. Ты в нем существуешь, ты его переживаешь. Но, проснувшись, убеждаешься в его нереальности и усмехаешься, ибо он заставлял тебя принимать решения и нести за них ответственность.

Но приходит в твой дом Ночь. И вновь засыпаешь ты под ее колыбельную, и снова ты во сне своем. И так же пробуждаешься затем и усмехаешься.

Так вот, Человек, жизнь твоя и есть такой же сон."

I.

Солнце, описав на небе прямой овал, упало и затаилось между двумя пальмами, одиноко стоящими в бескрайной пустыне. К нему медленно приближался всадник в парадном обличии консула, который, описав кривой полукруг, свалился между ними. На коне остались лишь навьюченные еще в столице бутылки с пометками "Baltikum - Terzium". Правда, большинство из них было пустыми, но не это, мой читатель, самое главное.

А главное заключается в том, что вскоре на горизонте появился... осел. Это маленькое и всеми изъезженное вьючное животное было явно на последнем издыхании, ибо ношей его был не бидон молока, а римлянин патрицианского происхождения, в белой рубахе, перепоясанной лентой, в сапогах того же, пурпурно-красного цвета, и черными, мягкими и шелковистыми усами на довольной и разжиревшей морде.

Вопреки всем законам физики и логики, второй всадник не разделил участь первого, а лишь, тяжело вздохнув, произнес голосом жертвенного агнца, который вот-вот ждал прекращения земных тягот посредством совершения древнего ритуала ублажения богов:

- Нет, Леха, не будем больше так напиваться!.

И издав вопль молодой вавилонянки, отправляющей культ в храме богини Венеры, с пылающими глазами викинга-берсерка и жаром как у жертвы средневековой инквизиции, под которой запылало пламя, он все-таки разделил участь консула.

II.

- Фииииля, ты гдеееее? Ааауу! - простонал консул.

Он еще был не в состоянии подняться на ноги, поэтому искал своего усатого друга, сенатора Филло (или, по-дружески, просто Филла). Филл не ответил, зато над консулом жутко заржала лошадь.

- Почему надо мной все ржут... О, боги, боги, яду мне, яду....

Но боги бездействовали. Казалось, они еще спали, и лишь некоторые из них начинали пробуждаться, дабы начать новый день. Апатичнее всего в это утро была Венера, которая провела бурную ночь в кузнице у Вулкана, поэтому консул, будучи человеком, чье утреннее настроение зависело прежде всего от богов, а не только от количества выпитого в прошедшую ночь алкоголя, не только не возлюбил, а, можно сказать, возненавидел весь белый свет...

Пальма помогла консулу встать на ноги и не упасть в первые мгновенья нахождения на двух ногах. "Почти как человек" - подумал он...

- Скорее, как обезьяна, ха-ха! Они тоже умеют стоять на ногах, правда, пока пиво пить не научились... Научатся....

Алексус Суворус (так звали консула, на кельтский мотив Алекс, но в миру он существовал под гордой аббревиатурой АИС) сразу понял, что это - его лучший друг Филипп. Сначала ему хотелось его повалить, но потом, вспомнив, что в такого рода поединках он еще ни разу не выигрывал, не нашел ничего лучшего, чем спросить:

- Ты, так сказать, где был?.

На что Филл незамедлительно ответил:

- Ссать ходил... Это твое пиво меня задолбало! Лех, а ты как дурачком был, так и остался, ха-ха!... Шучу! Ладно, не бей меня, все равно не сможешь, я тебе в ухо тогда....

Сенатор не успел договорить, как вверху что-то зашуршало. Через несколько мгновений раздался пустой звук - Алексус упал...

Как впоследствии выяснил Филл, консулу на голову свалился кокос, что заставило его задуматься над вновь возникшей проблемой: "Откуда произошел этот пустой звук - от кокоса или от головы консула?"...

III.

... Сияло яркое солнце. Его лучи за несколько минут преодолевали расстояние до Земли лишь для того, чтобы затем отразиться на лице маленького Алексуса. Да что говорить о Солнце?! Казалось вся природа сосредоточилась вокруг мальчика, выбрав его тем самым центром всего мироздания, причиной всего сущего, эдаким Вселенским Логосом. Алексусу это очень нравилось, тем более что удачное расположение комнаты давало ему возможность наслаждаться этим одному из самых первых во всем дворце.

Но бывали и ненастные дни, когда со Средиземноморья приходили огромные, черные, страшные и, как будто, чем-то озлобленные тучи, и дождь крупными каплями увлажнял землю, давая живительную влагу посевам, а маленькому Алексусу - повод для размышлений. И, воистину, духа великого был будущий консул, ибо постоянно думал, в отличие от своих сверстников, о том, как сделать жизнь лучше, как все вокруг обратить в пользу каждого живого существа, а не проводил время за бездумными играми.

О, великодушное создание! Однажды, прогуливаясь по скверу, он увидел черепаху.

- Как медленно она, так сказать, ползет... Как ей тяжело... - вздохнул он.

И в следующее же мгновенье животное оказалось в его могучих руках, которые уже лет десять как постоянно увеличивались, впрочем как и другие известные части тела нормально развивающегося подростка. Отклонения в развитии, конечно, были, и мы обязаны упомянуть об этом, тем более что все придворные писари умалчивали о них, но останавливаться на этом не будем. Скажем лишь, что наш герой не был уродом - имел, как, впрочем, и все патриции, две ноги, две руки, голову на плечах и некоторые другие физиологические черты, а также особенности, присущие практически всем римлянам мужского пола. Вышеупомянутое же развитие происходило как вследствие действия естественных природных сил, так и вследствие постоянного употребления пива - напитка, состоящего из отвара зерна, в который затем добавлялись вода и хмель, и который доводился до состояния брожения. Пребывая в таком состоянии несколько дней, он затем благополучно отправлялся в долгое путешествие по пищеварительной и выделительной системам подростка.

Но вернемся к описанию.

Принеся черепаху в свою комнату и заперев в клетке, внутри которой бегал и злобно озирался ощипанный накануне попугай, маленький гений неторопливо уселся в кресло, сдвинул брови, нахмурил лицо и начал думать. К нему постоянно приходили либо совершенно незначительные мыслишки, либо достаточно весомые идеи, как-то, например, пойти и попортить дворовых девок, тем более что его старший друг, Рэм Членовоз, постоянно настаивал на том, что это круто и что будущему консулу, представителю одного из лучших патрицианских семейств Рима, уже пора познать женщину, благо физические возможности позволяют это сделать, но наш герой отводил такого рода недостойным помыслам лишь несколько бит своего адресного пространства, которое по причине своего ограниченного объема успешно отгоняло еще более "весомые" мысли. Основная же часть мозга, его терабиты, а также интерфейсы для распределенных вычислений, занятые непосредственно решением проблемы, постоянно напрягались и едва помещались в черепной коробке.

Наконец, Великое Озарение пришло к Алексусу и Высший Абсолют открыл перед ним еще одну тайну мироздания, в результате которой он вскочил, как будто ему в известное и немалое место, представлявшее будущего оратора с задней стороны, прокусив слой кожи, сравнимый по толщине с кожным покровом какого-нибудь бегемота или носорога, впилось какое-то очень большое и достаточно наглое насекомое, и мигом, со скоростью, сравнимой лишь с бегом страуса, помчался в мастерскую, где смастерил четыре деревянных колеса небольшого размера. После этого он, взяв гвозди и молоток, прибежал сделанные давеча колеса черепахе, после чего вышел на улицу и пустил ее по дороге.

И, - о, Чудо Великое, - она поехала, всем своим видом благодаря маленького мальчика, а Алексус, с высоко поднятой головой, гордой походкой направился обратно в дом.

Он шел, а дорога не прекращалась. Огромная лиловая туча появилась с юго-запада, а он все шел и шел. Но туча настигала его, пугая вспышками и раскатами грома, и, как будто, временами, после очередной вспышки, злилась и громко выкрикивала несвойственным обыкновенным тучам голосом:

- Вы дурак, Вы идиот! Дебил! Что Вы идете и смотрите на меня своими тупыми глазами!.

Лишь тогда отрок понял, что это какая-то непростая туча, и бросился бежать. Однако все яснее и яснее обнаруживал он всю безысходность своей ситуации. Каждое следующее, долго ожидаемое и внезапно уносившееся мгновенье, говорило ему о двух исходах - либо остановиться и отдать себя во власть своего преследователя, либо свести счеты с жизнью. А тем временем на горизонте, постепенно растворяясь в каплях дождя, исчезал его родной город, и леса уступали место пустыне.

Алексус мчался со всех ног, сбивая мозоли, а вокруг ему мерещились бочки с питием и воздух все более и более насыщался запахом хмеля и дрожжей...

- "Леха, пора уж вставать. Ишь пузо-то развалил!" - громом раскатилось по пустыне.

Бедный мальчик, озираясь, остановился возле одиноко стоящей пальмы, и тут порыв ветра ужасающей силы налетел на него. Перед ним вспыхнула молния и он упал.

IV.

Ах, какая же прекрасная пора - детство. Но сейчас уже не детство, совсем даже не оно. Разве у ребенка может быть пузо? Да и этот пресловутый хохолок, выступающая на лоб часть волосяного покрова на голове, которая не перестает быть объектом насмешек.

Так что же это? Иллюзия? И нет никакой черепашки с колесами, никакого дворца, где ты есть самый свободный человек?

Да, это так. Детство твоё, консул, прошло.

Оно улетело так же, как и улетает самая красивая бабочка твоей провинции - медленно, величественно, отражая на своих бархатных крыльях закат.

Кстати о закате. Не суждено тебе, консул, забыть закат, который ты столько раз наблюдал из окон своего дворца, это одно из самых величественных представлений в театре природы. Здесь ты одновременно осознаешь себя ничем и всем. Ничем - потому, что происходит это не по твоей воле, не для тебя играет свою финальную симфонию Его Величество День. Всем - потому что ты понимаешь, что способен созидать эту картину, восхищаться мудростью богов.

Ах, насколько жестоко звучит этот безапелляционный приговор судьбы. Вся трагедия жизни в том, что ты даже не успеваешь задавать вопросы своей фортуне, а она тебя тянет за собой как упряжка выносливых лошадей тянет за собой по рельсам многочисленные повозки в какой-нибудь затхлой каменоломне. А вокруг нищета. Нищета, рабство и тюрьма. Видел ли какой-нибудь зажравшийся претор как человек в кандалах смотрит на эту повозку? На него никогда не будут смотреть эти глаза, самые тяжелые глаза всей Империи и тяжесть эта - не их тяжелый труд, а их душа. Идите на каменоломни и смотрите на них, на это золото под коростой. Нигде, лишь вследствие неестественного заточения человек настолько разнится с самим собой. Весь смысл его жизни искажается. Он восклицает своему провидению, мол, как я здесь оказался, неужто это и есть мой путь жизни, но я никогда о таком не помышлял. И, уверяю вас, почти каждый узник думает об этом, ибо не есть нормальным тот разум, который, будучи наделен богами свободой, думает о заточении. Хотя бы потому, что он не знает свободу, несмотря на то, что живет в ней, и только в кандалах начинает ее понимать.

А что такое, консул, свобода?

Столько о ней говорят, а никто не знает. Она как невидимая птица - ее слышат, но никто не видит.

Может, свобода - это Колизей, где одни сознательно заточают других, чтобы, смотря на последних, упиваться своим высшим положением? Но еще непонятно, кто более свободен - ревущая толпа или гладиатор, настолько ушедший от действительности, что неясно, кто сражается на арене - боец или всего лишь его тело.

Или это всего лишь приятная иллюзия?

Суворус открыл глаза и услышал бодрый голос своего попутчика...

V

- Тааак, что из пива? Пять литров "Квиритского" , ящик "Сенатуса Принцепса", ну что еще... Да, "Карфагенского доброго" пару бочек не забудь... подожди, там консул чего-то бубнит...

- Да, Лех. Слушаю. Чего "так сказать"? Говори внятней... Чего? Какой еще "Анус Бочковый"?... А, "Манус бочковое"! ... Понял. Еще чего? Опять трешку?! Чего тебя на нее него все тянет? Хоть бы "Плебейского крепкого" заказал... Ну чего заладил "так сказать, так сказать"? .. Ладно, не ворчи, будет тебе и Трешка. Да хоть девятка, только пожелай.

- Итого, господин сенатор, с вас пятьдесят восемь.

- На, держи! Сдачу себе можешь оставить... Знаешь, лучше бы он не просыпался. Так сладко храпел, думал - не проснется, а он, этот Суворус, вот какой - чуть про пиво заслышит, так сна как не бывало. Раньше и не спал, бывало, по нескольку ночей, все ходил угрюмый по своим покоям - то в спальню жены своей зайдет, сдернет с нее одеяло, да и про битву какую или про мудреца какого-нибудь рассказывать начнет; женушке-то спать хочется, но нельзя - все-таки Paterfamilias перед ней, а не просто любовник какой... Ты, Марцио, лей, лей, про трешку не забудь только, и закуски положи поболее...Да! Урологический сбор у тебя есть? Тогда и его взвесь грамм пятьсот... Ты не думай, это не мне, а консулу... Ну, на чем я остановился? А, вот! Короче, не только жене, но и сыну надоели эти его хождения. Последнему, наверное, еще даже больше.

Но нашли они способ. Точнее, Антониус - он, говорят, сообразительный малый, весь в отца пошел. Ну вот, в то время, как Суворус в очередной раз решал важные государственные дела, подошел Антониус к матери своей, да и изрек - "Как птица хищная без дичи жить не может, так и Pater наш не может жить без пива. Так получается, что птице необходима дичь, а Patery необходимо пиво. Если Pater не может добыть пива, значит он не Pater, так же как если хищная птица не может добыть дичь, то она не хищная птица. Вот она, эта первопричина его угрюмости! Дадим хищнику того, чего он желает!".

Так и порешили. Но лучше в доме от этого не стало. Теперь действо разворачивается примерно таким образом. - Ходит Суворус хмурый, хотя на самом деле, конечно, придуривается - ему ж известно, что ровно в девять к нему подбежит сын и принесет пива. Иной раз и радость-то свою еле сдерживает, все ему видится эта заветная бутылка, но - ровно в девять, раньше, понимаешь ли, нельзя, как повелось с того дня, когда Антониус ровно в девять поднес к нему эту емкость с золотистым напитком.

Конечно, в силу определенного слабоволия и врожденной упертости, пытался консул изменить этот срок, подарки преподносил Антониусу - фрукты там заморские разные, когда тот повзрослел, то фрукты поменялись на вина дорогие, которые Суворус, восклицая "In pivo veritas", не признавал и считал "отродьем плебейских ног", а однажды даже девушку ему невинную на ночь привел. Таким образом, Антониус, благодаря страсти отца своего, к своим шестнадцати годам уже много чего повидал, испытал и перепробовал, но старый обычай не изменял. Консул же, понимая, что самому ему бегать по улице в поисках пива совсем даже непристойно, ничего не мог поделать, а заказывать на дом не получалось, поскольку в таком случае и место свое государственное потерять не сложно - что ж это получается - консул заказывает на дом алкогольные напитки, да и в немалых количествах (а дозы потребления у Алексуса действительно были львиные) когда ему о делах государственных заботиться должно.

Но наставало девять часов, на руках Антониуса как на крыльях, к Отцу неслась на заветную встречу Бутылка, после - вторая, третья, десятая, двадцать пятая... Затем, в то время как сын и жена, наученные горьким опытом, запирались в своих комнатах, Суворус, утолив свою пивную жажду, начинал то, что ласково называл "вакханалией". Проходило это по большей части одинаково и выглядело примерно так. Осушив последнюю бутылку, Отец грузно вставал из-за стола и медленно начинал равноускоренное движение, противодействовать которому было равносильно собственной погибели. Жилые комнаты, в которых прятались члены семьи и домашние животные, находились в другом конце здания, соединявшегося длинным коридором. Этот коридор помогал консулу развить скорость, достаточную для того, чтобы выбить первую дверь, иногда (это зависело от количества выпитого пива), кинетической энергии Суворуса хватало и на свержение второй двери, которая располагалась напротив первой, и вела в спальную сына. Если же ее было недостаточно, то для проникновения в обитель Антониуса использовались различные подручные средства, например, каменные бюсты, коих в доме было бесконечное множество и коллекция которых удивительным образом пополнялись после каждой бессонной ночи дома нашего героя.

Если все подручные средства были использованы, а дверь в комнату сына так и не была открыта или ликвидирована, то в дело шли хитрости. О, этим консул славился всегда! Однажды, например, он начал царапать своими ногтями пол, при этом постоянно мяукая своим басом. Антониус, опасаясь за рассудок своего отца, поспешил открыть дверь, о чем впоследствии очень долго жалел.

Короче говоря, консул всегда получал доступ в покои сына, чем постоянно гордился в кругу своих преданных друзей, но вот о средствах почему-то старался умалчивать.

Но продолжу. Надеюсь, Марцио, ты не устал меня слушать?

Оттрепав своего сына за лоботрясничество и проведя экзекуцию по причине "неполного исполнения сыновних обязанностей", отец сменял гнев на милость, наверное, самую искреннюю милость во всем Риме! Он усаживался подле него, спрашивался как любящий отец, откуда у него по всему телу синяки, прижимал его к себе, после чего вдруг внезапно вскакивал и восклицал: "Ну разве я не Paterfamilias!". Антониус по горькому опыту знал - его во что бы то ни стало нужно убедить в том, что он - самый патерфамилистый патерфамилиас, при этом не лишним будет упомянуть родословную Суворусов до пятого колена и сказать, что носители сей гордой фамилии всегда славились велкопоповицкими( то есть, на польский манер, - великолепными) козла.., то есть отцами.

После этого начинался второй акт пьесы "Горе от пива".

Носитель гордой фамилии покидал покои сына и медленно, но уверенно, подминая под себя все на своем пути, устремлялся к жене и различными способами завладевал входом в ее обитель, где изобретал и тут же пробовал в действии различные способы манципации, не стесняясь в средствах и способах. О последних, к сожалению, я ничего не могу сказать, так как консул уперто не хочет об этом рассказывать, а его жена при слове "манципация" постоянно падает в обморок.

В заключении же этого безумства Патерфамилиас шел искать себе место для ночлега, и находил его, по обыкновению, в коридоре. Сын, помолившись богам-избавителям, ложился спать. Жена же в это время уже давно видела сны, по обыкновению, фантазмагоричные, как-то, например, трезвого Paterfamiliasa - достойного мужа и идеального семьянина, носителя гордой фамилии Суворусов...

VI

На небе разворачивалась борьба. Упорная борьба дня и ночи, с непреходящими атрибутами и одним и тем же исходом. День демонстрировал свою мощь, взывая на помощь Солнце, славшее на Землю свой свет, исходивший с самого горизонта и, ввиду нелегкого путешествия через постоянно увеличивающееся количество атмосферы, приобретавшего все более отчетливый оранжево-красный оттенок.

Ночь же, отдохнувшая за день на другом полушарии, пыталась сейчас занять место Дня. Она уже выпустила своего неизменного спутника - Месяца, который, хоть еще и тускло, но все же проглядывал на небосклоне.

Где-то недалеко, на траве сидела бабочка-однодневка. Она родилась сегодня утром, и вот через несколько часов ей уже придется умирать. Ей это было прекрасно известно, так же, как было известно Дню о том, что ему придется уйти на другую часть земли, чтобы затем обратно вернуться. Она была полностью готова умереть здесь для того, чтобы перенестись на другую часть своей жизни, и только в одном винила она провидение - что не было ей суждено увидеть Утреннюю Звезду, ту, которая исчезла перед самым ее рождением.

Наконец День уступил место Ночи, которая не замедлила накинуть на Небесный купол чарующее и пугающее черное покрывало с блестящими звездами.

В это время по дороге, ведущей из N-ской провинции Римской империи, ехала одинокая повозка. Человек, правившей ей, был высокого роста, крепкого телосложения. На заросшем лице, которое было достаточно хорошо видно при бледном, но холодном свете месяца, обозначались некультивированные несколько дней остатки бороды-эспаньеллы.

За ним, в багажном отделении повозки, под покрывалом, сопело и переворачивалось Нечто, похожее на отъетого кабана, хотя и необычайно большого для этих мест. Рядом с Нечто стояла дюжина бочек и несколько ящиков пива, содержимое которых дружно позвякивало, как только повозка наскакивала на какую-нибудь неровность.

Первая мысль, которая наверняка пришла бы к каждому наблюдателю сей картины - мужик, затарившись пивом, ехал на базар продавать свинью, которую он откармливал несколько лет, дабы последняя приобрела очертания, дающие право ее владельцу выторговать пару-тройку сотен у покупателя. А пиво - для того, чтобы не было скучно по дороге, ведь со свиньей особо не разговоришься.

Но тут повозка остановилась. Причиной этой остановки, вероятно, и было это самое Нечто, которое перестало спокойно лежать. Вместо этого оно начало сопеть и кряхтеть, после чего вдруг выскочило из-под покрывала, и, материализовавшись в Консула, с басистым криком "О, боги, боги..", полетело к придорожным кустам. Выбрав в качестве объекта куст репейника, оно обрушило на него целую Ниагару того, что в течении нескольких часов копилось у него в недрах выделительной системы.

VII

"Был ясный день, светила полная луна. Цвели цветы и морозный воздух превращал дыхание всякого живого существа в пар".

Как тебе начало моего нового романа? Чего ты, Консул смеешься? Этот смех - от непонимания? Или ты знаешь Истину, ту самую, которая все не дает себя увидеть? Ты сумел схватить эту птицу счастья за хвост?

Да нет! Истина - это не распутница, которая решает: "Вот этому не дам, тому тоже не дам, а тебе - пожалуйста". Истину боги создали как одну из непреходящих переменных нашего мира, как, например, время. Они ее охраняют так, как не умеет охранять своего императора ни один преторианец. Мы лишь можем подойти как можно более плотнее к ее обители.

Вот какой-то чиновнишка лицемерничает. Зачем? - Сделать себе карьеру и богатство. Он стремится к богатству. Но богатство не есть истина, оно своим блеском заставляет нас забыть, как может выглядеть истина, разрушает наше представление истины. И что он имеет в итоге? Пятьдесят лет. Впалые, пустые глаза, разжиревшую до безобразия супругу, с которой, тем не менее, приходится еще ходить по разным официальным пьянкам. Большой дом с прислугой, двор, посередине которого - бассейн, в котором плавают белоснежные лебеди.

Но что тебе, чиновник, до этих лебедей?! Ты и красоты-то наверное не знаешь. Пусть, дескать, плавают - сказала тебе жена - будет чем перед гостями похвалиться.

Ладно, довольно про чиновника. Не думай обо мне, консул, ничего плохого, - я не тебя имел ввиду.

Скажи мне лучше, разве не может на улице стоять трескучий мороз и цвести цветы, самые яркие, самые красивые цветы? Говоришь, в Риме морозов не бывает? Так это не Рим, а, положим, Германия. Бесконечные поля, окруженные где-то на горизонте дремучими лесами, на которых совсем недавно лилась кровь римских легионеров и варваров, голубое небо, высоко стоящее полуденное солнце. И кто сказал, что днем не может светить луна? Еще никто не доказал обратного, а то, что все это видят, не говорит о том, что не может быть по-другому.

Не я первый, но и не я последний скажу, что мир - не только то, что мы видим, слышим и чувствуем. Почему же, Консул, в том мире, который мы не видим, не слышим и не чувствуем, во времени, которое еще не пришло, не может одновременно быть и день и ночь? Говоришь, день и ночь - противоположности, так же, как и черный с белым? Но они стали противоположностями тогда, когда люди назвали эти явления днем и ночью, а эти цвета - черным и белым, а затем сказали, что день противоположен ночи, а черный цвет противоположен белому, потому что так происходило до них и на протяжении их жизни. И что тогда скажут те, кто увидит ночное звездное небо, украшаемое полной луной, на котором одновременно будет сиять яркое солнце? Да ничего особенного они не скажут. Подивятся немного, а затем создадут себе новых день и ночь.

VIII.

- Ладно, Леха, пора бухать - не замедлил поторопить своего друга Филл, который в уме успел досчитать до семисот восьмидесяти двух, прежде чем Суворус попрощался со своим внезапным другом Репейником.

- Да, так сказать...

- Ну тогда открывай пиво!

- Это, так сказать, поче...

Филл не помедлил отвесить консулу подзатыльник - легкий такой, но чувствительный и быстро ставящий человека на отведенное ему природой место.

- Ааай! Уже открываю, открываю!

IX.

- Кем ты, так сказать, будешь?

- Помолчите. Не мешайте мне слушать природу и не отвлекайте!

- Могу ли я увидеть тебя?

- Это вряд ли возможно.

- Как я тогда узнаю, кто ты есть?

- А Вам это надо, Алексей Иванович?

- Конечно да... Да, так сказать!

- Зачем? Разве Вам станет от этого легче?

- Да.

- Не лгите. Не идите на поводу своего любопытства, ибо Вам не хватает мудрости его понять. А непознанное любопытство более походит на страсть.

- Угу. Но это, как его там, так сказать... Ну это, ... не страсть.

- Как там у одного поэта... "Кровь угасит мысли, мысль угасит кровь"...

Ладно. Говорите, не страсть?... А это мы посмотрим.

- Что? Как?!

- Я ставлю Вам условие. Вы должны будете подождать. Сколько? Всего пару тысяч лет. Не волнуйтесь, они пролетят незаметно, но запомнятся множеством приятных моментов... Согласны?

- Ну ладно, так сказать. Я готов... Хотя, постой, какую ты мне можешь дать гарантию, что я тебя встречу?

- Гарантию? А у Вас, Консул, есть выбор? И зачем мне давать гарантию, коли я Вас ни к чему не обязываю?

А теперь молчите. Дайте мне возможность любоваться Закатом.

X

Вот ты Суворов, каков. А я так и знал. Так долго жаждал меня увидеть, а теперь даже и не признаешь.

В тот прекрасный вечер я ушел от людей. Это был последний вечер той жизни. Я сидел на берегу Средиземноморья, по моим щекам текли слезы.

Я говорил сам себе, мол, неужели не удастся мне больше увидеть этот закат, это море?

И заговорило Солнце, посылая мне свой прощальный закат. Оно говорило, что встретит меня там, через две тысячи лет, и вновь будет радовать своим закатом и своей зарей.

И заговорило Море, окатывая меня своей волной. Оно говорило, что так же, как и Солнце, будет ждать меня там, через две тысячи лет, и вновь будет радовать своей свежестью.

Тут ко мне подошла Она, единственная, которую я любил. Любил вместе с этим Закатом, любил вместе с этим Морем. Любил не за красоту, а за совершенство красоты.

И вместе с тем, она была недоступна в своем совершенстве, так же, как недоступен в своем совершенстве Закат. Так же, как недоступно в своем совершенстве Море.

И заговорила Она, что будет ждать меня там, через две тысячи лет, вместе с Солнцем и Морем, и вновь будет радовать меня своей красотой.

И постиг я тогда одну величайшую мудрость.

***

Непостоянны люди - это мне постоянно нашептывало Время. Они слишком зависимы от того, что было названо ими обстоятельствами. Они видят слишком много ложных звезд.

Но здесь я чувствовал себя особенно одиноко. Здесь была почти пустыня, в которой поочередно контрастировали палящий зной и жуткий холод.

И лишь мои постоянные спутники поддерживали тепло свечи моей жизни. Не однажды я думал покинуть сей бренный мир, и не страх возмездия меня останавливал.

Мои спутники останавливали меня. Мое Солнце светило мне и находило в этом свое счастье. Мое Море окатывало меня своей волной и вместе с Солнцем находило в этом смысл своего бытия. Тогда к чему свелось бы их существование не будь того, для кого они светили.

К чему свелся бы смысл существования дня, если б не было ночи?

К чему свелся бы смысл существования Бога, если б не было Человека?