Когда она очнулась, совершенно не получалось думать. Голова была словно заполнена визгом радиостанций, как минимум трех, вещающих одновременно. Плюсом шла пульсирующая боль, точно с похмелья. И хотя Анна практически не пила, в своей жизни ей приходилось встречаться с похмельем два раза. После окончания школы, на выпускном, и после девичника, когда перепились всем курсом, отмечая свободу и "наступление взрослой жизни", манящей блеском бриллиантов, словно морковка перед носом глупого осла.
Анна попыталась сосредоточиться, отодвинуть, вытряхнуть из себя боль. Открыла глаза и ничего не увидела. Темнота и тошнота.
Надо проспаться, - мысль едва пробивалась через помехи заполнившие голову. Анна, пытаясь не стонать, приняла позу эмбриона, подтянула колени к груди и обняла их руками. Какофония радиопомех не прекращалась, подстроиться под них удалось с трудом, но все же сон пришел, покачивая на волнах инфернальной музыки больше напоминавшей хаос.
Придя в себя второй раз, Анна вновь ощутила отголоски похмельной боли, виски вибрировали пульсом, подрагивая энергичными моторчиками под кожей. Следовало что-то предпринять, пересилить себя совершить простые действия, тогда станет легче. Всегда становиться легче, когда шевелишься. Шевелись, двигайся!
Мысли крутились в пустоте, как бы сами по себе, не принося ни облегчения, ни неудобств. Тело сигнализировало о холоде мелким дрожанием в плечах и вибрацией зубов. Не стоило так напиваться, подруга.
Анна открыла глаза и удивилась продолжающейся темноте. Сколько же я спала? Не может быть, чтобы так мало. Темнота казалась абсолютной. Но ведь абсолютной темноты не бывает? Всегда пробивается что-то через шторы? Полумрак необходим, необыкновенно важен, для чего-то очень нужного. Она не понимала для чего, но была твердо уверена, что нужен.
Неужели, если она сообразит для чего, то перестанут тарахтеть моторчики в висках? Пробравший озноб, заставил Анну попытаться укрыться одеялом. Протянутая в поисках рука не нашла ничего похожего, принеся неожиданное удивление, когда наткнулась на нечто железное в ногах. Ничего еще не понимая, Анна ощутила странное.: Обрывки связных мыслей мелькали калейдоскопом, не желая складываться в стройную картинку: Что? Нет! Как? Не может быть... Это просто глупый, несчастный сон... глупый безумный сон... кошмар, и надо проснуться. Просыпайся, просыпайся...
Такое уже бывало раньше не однажды. Всегда удавалось проснуться, всегда. Помнишь? Не однажды, ее захлестывало мутной водой в кошмарах.. руки не могли шевелиться, ноги сводило судорогой, оставалось только тонуть в неожиданно реалистичных видениях. Жидкость, проникающая в распахнутый в немом крике рот, холодные струи мощной реки...
Собраться с силами и просто перевернуться на другой бок, вот что требуется сделать. Когда это удается, очень просто оказаться в реальности, потому что всегда просыпаешься. Ничего не выдумывать, не пытаться прорвать тугую мембрану сна. Даже в неосознанном бреду, перевернуться на другой бок - всегда означало прервать сон. Почему так случалось - Анна не понимала, да и не старалась разобраться. Случалось и все.
Кулаки Анны сжались, мышцы правой руки, которая была придавлена телом, напряглись. Анна оттолкнулась от мягкой поверхности и провернула тело. Звякнуло железо, раскалывая нереальность сна на "до" и "после".
То, что было "До" - отошло на тридцать второй план в художественной зарисовке. Случившееся "После" - отозвалось мелкими иголочками в районе сердца. Маленькие отвратительные коготки впились неожиданно больно, распространяясь, множась и перехватывая дыхание.
Нет, ничего фатального не произошло, Анна не умерла. Она просто улеглась на другой бок, и выдохнула: "Так".
Так это все же не сон?
Сон или не сон, дорогуша? Протяни свою нежную ручку и пощупай ту тяжелую вещицу на ноге. Ощути твердость металлического звука. Ха-ха! Нервные блохи разбежались от сердца по всему телу злыми укусами в нервы, и присосались.
"Твердость металлического звука" - это неграмотное выражение, правда? Так учили тебя преподаватели? "Хорошее образование - приличной девушке просто необходимо" - это уже родители. Будьте толерантны, будьте вежливы, стремитесь к успешности, общественные нагрузки необходимы для социализации в коллективе...
Неожиданно, все наиважнейшие сентенции оказались разбиты этим "твердым железным звуком" и плотной тяжестью на щиколотке. Блестящее зеркало социализировавшейся Анны, бережливо встроенное в урбанистическое общество - мелко осыпалось пошлыми стразами, набилось острыми иглами в праздничные туфли на высоких каблуках...
Анна почувствовала что падает. Падает набело, без черновика - возможности подняться не будет.
Пересилив оцепенение - как ей это удалось, в такой ситуации, она не понимала - Анна ощупала щиколотку, будто обморозив кончики пальцев о холодный металл браслета кандалов.
Это конец... неосознанная дикость несформулированной мысли билась в черепной коробке.: Это конец, конец, конец...
Широкая округлость браслета неплотно прилегала к ткани джинсов, рука коснулась чего-то вроде болта, стягивающего его половинки. Дальше шла цепь. Довольно толстая, около сантиметра в диаметре сталь, и звенья сантиметров пяти величиной, насколько можно было судить в темноте. Анна дернула цепь на себя. Подавшись около метра, цепь, глухо звякнув от натяжения, встала намертво.
Жить совершенно расхотелось, думать было противно, лишь слабая тоска неумолимо усиливаясь, порождала туман забытья. Это сон! Это не может быть правдой! Она не в состоянии вынести ТАКУЮ правде. Нереально. Просто нереально. Не с ней! Только не с ней такое происходит! Она этого не хочет, не переживет. Бред. Бред.
Бред!
Хорошо бы умереть, такое ощущение родилось где-то внутри мелко трясущейся души. Хорошо бы умереть и вновь родиться. Воскреснуть, или что там еще.. Реинкарнироваться, в конце концов. Почему бы нет? Во многих религиях, во множестве книг, которые она читала, реинкарнация описывается как вполне достоверный факт.
Черт! Какая реинкарнация? Она, видимо сошла с ума в своей библиотеке, начитавшись трансцендентальной ерунды. Еще бы не сойти - глотать книжные тома в таких объемах. Дура!.
Определенно - она сошла с ума!
Я! Сошла с ума! Я галлюцинирую! Это так просто, по- иному и быть не может. Темнота - первый признак. Сколько уже длиться темнота? Час? Сутки? Невозможно, невообразимо долго. Надо просто дождаться... дождаться... врачей - вот кого надо дождаться. Спасателей. 911. И ее вылечат. Ведь такое лечится? Очевидно, лечится. Раньше с ней такого не случалось. Ни в детстве, ни в школе, ни в студенчестве.
Все очень просто и легко. У нее проблемы с головой. С каждым может произойти. Но это корректируется. Не может быть, чтобы не корректировалось. Не может...
Вот только, где-то она читала, что осознание своего сумасшествия - признак нормальности. Если ты понимаешь, что ты ненормален, значит ты - нормален. Дай бог, чтобы хоть один гребаный философ собрал эту адскую головоломку, в тот момент, когда он сомневается в своей разумности
Бред. Путаница. Заблуждение. В таких размышлениях точно можно заблудиться до умопомрачения.
Анна приняла решение. Она уснет, непременно уснет, и не будет насиловать себя интерпретациями. Прямо сейчас - спать. Тело, казалось самостоятельно, без ее участия снова приняло позу эмбриона, руки, как в детстве, сложились ладошечка к ладошечке и устроились под щекой. Дрожь усилилась, Очень хотелось плакать. Но слезы не шли. Очевидно дрожь, от холода или от нервного возбуждения, - перекрывала доступ к слезам. Голова кружилась. Очень странно - казалось, даже сама темнота расплывается и становится нереальной. Небытие. Прострация захватила, окуклила и приняла эмбрион Анны - все, что осталось от ее личности. И наступила бесконечность тишины, затянув Анну в спасительный сон.
Еще одно пробуждение принесло ощущение трезвости. Упорядоченность мыслей возникла не вдруг, на фоне всплывающих воспоминаний о звуке железной цепи. Проклятая железка норовила запутаться в мыслительном процессе, дробила образы, вклиниваясь в них ледоколом. Чтобы хоть как-то избавиться от ее тяжелых звеньев, Анна начала считать вслух:
- Один, два, три...
При счете "семь" - запершило в горле, при счете "восемь" - связки пересохли, при счете "девять" - Анна закашлялась.
- Как это тупо, - произнесла она через полминуты.
На самом деле - тупо разговаривать с собой в темноте: ровно как в анекдотах про блондинок. Анна попыталась улыбнуться, и это ей почти удалось. Хотя, даже не видя лица в зеркало, она знала насколько кривая вышла улыбка. Горькая ухмылка, скорее...
Да ты, блядь, прекрасно выглядишь, подруга! Мысленно заорала она на себя. Тебе только и думать сейчас о внешнем виде и политесах! Ты, сука, сидишь в темноте на цепи, и тут непременно надо озаботиться соблюдением приличий! Кого ты боишься оскорбить своей ухмылкой, толерантная ты, дура?
Анна почти никогда не употребляла подобных выражений, обсценная лексика не пользовалась успехом в ее круге общения, ей негде было услышать бранные слова в детстве: родители - люди набожные и всегда блюли приличия, но сейчас, эта необходимость выкричаться здорово прочистила мозги, отодвинув мысли о тяжести железной цепи куда-то вглубь, освободив пространство для воспоминаний.
Вчера она не напивалась. Определенно - нельзя назвать пьянкой бокал мартини, которым она промочила горло в баре.
Память о вчерашнем - вчерашнем ли? - походе в бар с Сюзи, постепенно всплывала, проясняя подробности. Сюзанна - невысокая, болтливая толстушка, заведующая сектором технической литературы в библиотеке, где они работали, подскочила к Анне в самом конце смены и, чуть запыхавшись, выпалила:
- Ты не представляешь, что я сегодня пережила! - Содом и Гоморра! Нашествие студенческой саранчи из инженерного университета. Тебе несказанно повезло с распределением. Сектор художественной литературы - просто синекура. Парочка заслуженных старых профессорских пеньков в день, из тех, кто уже не способен освоить интернет. Мечта скромной интеллигенции. Не то, что эта галдящая толпа вечно голодных студиозусов, озабоченных если не сексом, так сессией, - Сюзанна звонко расхохоталась похожим на звук колокольчика смехом.
- Я определенно нуждаюсь в терапии! Как насчет посидеть в "Мерседесе" после сложного трудового дня? - А, подруга? Соглашайся!
Анна не считала ее близкой подругой - собственно, Сюзи этого и не требовалось - скорее неплохой компанейской коллегой, которую не хотелось расстраивать. Тем боле, что впереди уик-энд и, хотя неделя не выдалась для Анны такой уж сложной, возможность немного разрядиться показалась неплохой мыслью. В конце концов, она же не хочет отбиться от коллектива, окончательно заделавшись белой вороной? Хотя обывательская болтовня об интрижках celebrity, ценах на недвижимость и веяниях моды - никогда не доставляла ей удовольствия. На фоне манящего мира книг, в который Анна любила погружаться ежедневно, проблемы реального мира представлялись пустыми и надуманными, словно черно-белый комикс против цветного полнометражного мультфильма "Алиса в стране чудес".
Наверно поэтому, в свои двадцать три, Анна все еще одинока. Современные мужчины вчистую проигрывали Ретту Батлеру из "Унесенных ветром".
Пара давно забытых интрижек, закончившаяся скомканным сексом и необязательным "звони" - оставили неприятные впечатления и ощущение грязи, ожесточенно смываемое в душевой в течение нескольких дней после случившегося. Тем с большим наслаждением Анна погружалась в бумажный мир грез на любимой работе - хоть с этим ей повезло. Возможностью читать хорошую литературу, да еще получать за это деньги Анна дорожила. После окончания университета, совершенно случайно, подвернулась вакансия в окружной библиотеке. Честно говоря, конкурентов на это место просто не было - оплата небольшая, работа непрестижная, но Анну все устраивало как нельзя лучше.
Погрузившись в размышления, Анна почувствовала правильный путь. Мелкие подробности произошедшего продолжили обретать осязаемые очертания.
Сюзи заскочила к ней буквально через минуту после окончания смены. В своем странном фиолетовом плаще, с безразмерной сумочкой от Gucci, - Сюзанна напоминала юмористическую героиню второго плана, в каком-нибудь третьесортном молодежном сериале. Ярко накрашенные губы, ни секунды не оставались без движений: вывалив на Анну кучу совершенно ненужной информации, губы постоянно улыбались и, казалось, жили своей, отдельной от Сюзи жизнью. Иногда способность Съюзи болтать не переставая немного раздражала, но не в этот вечер.
Они вышли из тепла вестибюля на промозглую улицу. Влажный февральский сумрак уже расцвечивали галогенные фары проезжающих автомобилей. Городские клерки спешили по своим неотложно-пятничным делам, заполняя промежутки между бетонными и стеклянными коробками офисных зданий и модных магазинов. Город в такие минуты походил на сороконожку, конечности которой, подчиняющиеся неведомым законам, то двигались в унисон, то, теряя очевидную стройность, хаотично дергались, пересекались и путались между собой. Было странно, отчего эта сороконожка не падает вдруг, погребая под своей каменой тяжесть человеческую цивилизацию.
Девушки не стали брать такси - бар "Старый Мерседес" располагался в шаговой доступности, что позволяло без особых неудобств заскакивать туда в обеденный перерыв - перехватить сэндвич с колой, или, как сейчас, - уютно посидеть пару часиков, ни о чем особом не беспокоясь.
Несмотря на название, ничего старого в интерьере бара "Старый Мерседес" не было - главенствовал индустриальный стиль: хромированные металлические поверхности, стекло, зеркала, броский яркий пластик разнообразных оттенков синего.
Анна и Сюзи вошли в уютное помещение, встретившее теплотой, пожилой лысоватый гардеробщик принял у них верхнюю одежду. Анне это бар нравился больше других, хотя, за свою, не столь длинную жизнь, она бывал всего в тех, или четырех. По меркам даже деловой части города бар считался не из дешевых.
Они прошли к оригинальной барной стойке, собранной из толстых стеклянных труб, заказали у молодого суетливого парнишки-бармена пару мартини и осмотрелись. "Старый Мерседес" состоял из двух уровней. На первом, облицованном темно-синими, полупрозрачными пластиковыми панелями, никого не было. Встроенные светильники, некоторые из которых вращались, создавали уютную атмосферу, бросая сквозь полутьму причудливые блики на пустующий сейчас подиум с шестом. Приятно пахло лавандой - это отличало бар от собратьев в лучшую сторону. Анна терпеть не могла пропахшие пивом и застарелым потом заведения.
По случайности, Анна знала, что владельцем бара является женщина - стройная холеная дама лет сорока. Анне приятно было думать, что, возможно, хозяйка тоже не переносила запах пива, который, как известно, намертво впитывается в естественные материалы: дерево, ткань. Интерьер "Мерседеса" не имел ничего натурального - только современная синтетическая отделка, стекло и металл.
Получив свои мартини, девушки поднялись по хромированной, довольно крутой, металлической лестнице на второй уровень. Предусмотрительно укрепленные на ступеньках черные резиновые коврики, позволяли уверенно себя чувствовать даже нетрезвым посетительницам на высоких шпильках.
На верхнем уровне негромко играла музыка - похоже что-то из диско 80-х, решила Анна - и расположились несколько небольших компаний.
Сознание Анны раздвоилось: Анна, которая со Сюзи - устраивалась за уютным квадратным столиком, делала первые глотки напитка и вживалась в атмосферу пятничной расслабленности.
Анна, лежащая в темноте, скованная цепью - жадно вспоминала подробности, по мере их прояснения в тумане прошлого. Она надеялась, что нечто невероятно важное зависит от того, сколько нюансов удастся вытащить из памяти. Возможно - это был самообман, попытка скрыться от жесткой реальности железной тьмы, сродни тех попыток, которые вполне удавались раньше, когда она погружалась с головой в вымышленную, но такую близкую и теплую, книжную реальность, с ее звездными принцами и бескомпромиссными героями детективов hard-boiled.
Как бы то ни было, Анна вспомнила группу из четырех офисных клерков. Молодые, веселые ребята громко переговаривались - о чем, было не вполне понятно - их звонкие голоса переплетались с композицией Souvenirs группы Voyage.
Через стол, в затененном уголке, улыбалась друг другу парочка среднего возраста. Мужчина и женщина - наверняка, первое свидание почему-то решила Анна. Женщина периодически ненужно поправляла прическу, мужчина - старался держать спину прямо и выглядеть альфа-самцом, со стороны это смотрелось весьма потешно.
Два бизнесмена, в дорогих, даже на ее неискушенный взгляд, костюмах, предпочли ярко освещенный столик, склонились над какими-то бумагами, то и дело использовали авторучки, поправляя что-то в документах.
Сюзанна трепалась ни о чем, поддерживая в себе энергию мелкими глотками мартини. Анна слушала ее не вполне, вставляя в нужных местах необязательные реплики. Когда первая порция выпивки закончилась, Анна вызвалась сходить на нижний уровень за добавкой.
- Еще парочку мартини, будьте добры, - попросила она вертлявого бармена.
Блондинчик ухмыльнулся, не то чтобы нагло, но как бы понимающе и наполнил бокалы. Вернувшись к Сюзи, Анна обнаружила ее танцующей с одним из офисных клерков - высоким, стройным, с короткой стрижкой. Еще один парень из их компании поджидал Анну, присев на место Сюзи.
- Привет, как дела? Есть желание немного потанцевать?
Ухоженная "испанская" бородка, прищуренные глаза с наглыми темными зрачками. Светля рубашка, расстегнутая сверху на пару пуговиц. Банальность в незамутненном виде - определила для себя Анна. Настроение тут же покатилось под гору. Парень выглядел довольно симпатично, с правильными чертами лица и аккуратной прической. Вот только неистребимый запах интрижки на одну ночь окружал невидимой аурой все его существо.
- Извините. Мне требуется освежиться, - сухо сказала Анна. Поставила бокалы с мартини на стол, не дожидаясь ответной реплики, развернулась и поспешила спустить в дамскую комнату на первом уроне.
Нет в мире ничего противнее, чем пережидать интерес незатейливого кавалера в дамской комнате. Анна, сделав свои дела, чувствовала себя слегка деревенской дурой. Тщательно вымыла руки, затратив времени раза в три больше чем требуется. Нажала большую кнопку на электросушилке, подставила мокрые руки под приятный горячий воздух.
Стены, облицованные мелкой, цыплячье-желтой керамической плиткой - дорогая итальянская, уверенно определила Анна, точно такую она видела в сетевом маркете на Восточной улице - казались удивительно смешными, но бесспорно гармонировали оппонируя основному интерьеру бара с его синими тонами.
Еще минут пять-семь она вертелась перед зеркалом, строя себе гримасы и тихо раздражаясь своей слабостью и неумением прямо отвечать "нет" на неприятные просьбы. Конечно не размазня- накручивала злость Анна - но что-то близкое к этому. В итоге, полыхая праведным задором и готовая к бою, она выбралась из плена нереально-желтого окружения. А когда бодро поднялась на верхний уровень - воевать оказалось не с кем. Клерк, претендовавший на танец, уже присоединился к своим друзьям, а за столиком Анны о чем-то мило ворковали Сюзи и ее свежеиспеченный кавалер.
- Ходила освежиться, - небрежно произнесла Анна, но на ее реплику парочка, увлеченная флиртом, не отреагировала. Анна почувствовала себя слегка обманутой. Она села, выпила почти половину своего бокала мартини и потеряла какую-то внутреннюю пружинку - ничего не хотелось, даже встать и уехать домой - лень, хотя ясно было видно, что она тут "третий лишний".
Анна задумалась о том, что это конечно неприятно, быть "третьим лишним", но она уже взрослая девочка. Умная, рассудительная, и она не станет поддаваться легкомысленному порыву "я тоже сумею подцепить себе мальчика", ее не взять " на слабо", она не больше не облажается, как в третьем классе школы, когда на перемене задрала подол своего платья, чтобы доказать что ничего не боится и плевать на все хотела.
Тебя снова поимели, дурра безголовая. - разбила воспоминания Анна, лежащая на какой-то подстилке в холодной камере. Она вновь облажалась, Анна поняла это ясно, словно решила наконец арифметическую задачку на квартальной контрольной. Из недр сознания поднималась, захлестывая всю сущность, волна горькой на вкус правды. Это не закончится неприятным разговором с матерью и парой недель смущения в школе. ЭТО гораздо серьезнее, детка. Подумай, если посмеешь, к чему ЭТО может привезти. Абсолютно ясная картинка врезалась в мозг, оттеснив способность воспринимать действительность.
Воспоминания укорили свой бег: вот Анна начинает чувствовать неприятное жжение в желудке, вот у нее слегка кружиться голова, вот ее клонит в сон. Вот - она прощается с Сюзанной , спускается к барной стойке и просит заказать такси. Забирает свою куртку из гардеробы и выходит на улицу. Вот - ожидает приезда авто...
Затем пустота, полный вакуум.
И вот она лежит здесь прикованная.
В это очень не хотелось верить. Невероятно, невозможно!
Мама... мамочки, я не хочу, пожалуйста, не надо.. нет.. нет...
Слова стали слишком тяжелыми, чтобы прорваться наружу, они проваливались куда-то глубоко, в потаенное нутро, которое цивилизованный человек никому и никогда не показывает. Звуки скапливались в кровеносных сосудах, стекались каплями, ручьями и реками в центре черной дыры по имени Анна. Сминались, теряя форму, сжимались до размеров атома, но этих невыплаканных звуков скапливалось все больше и больше. В конце концов, они образовали огромную бесформенную шарообразную массу, Завертелись с бешеной скоростью, взрывая черную дыру изнутри, и прорвались в реальность звериным воем:
- Ааааа! Ааааа! Нееееет. Не наааадо... Боже сделай так , чтобы ничего этого не случалось. Слезы самопроизвольно текли из ее глаз, протачивали дорожки и плыли горькой солью в рот: Боже, если ты существуешь... пожалуйста, Господи! Обещаю, обещаю... я верю в тебя, Боже.. Никогда-никогда больше ...
В монастырь! Я уйду на всю оставшуюся жизнь в монастырь, запрусь в келье и стану молиться сутками.. Пожалуйстаааа... спаи меня...
Воспаленные голосовые связки не позволяли Анне произносить полноценные предложения, но она продолжала хрипеть междометиями, прокручивая в горле глухо бьющиеся мысли: Пожалуйста Господи, поверь мне последний раз, я грешница, пожалуйста, я исправлюсь. Сделай так, чтобы все закончилось хорошо, умоляю тебя! Я все поняла, не наказывай меня больше, я все исправлю, обещаю. Я уйду в монастырь, клянусь самым святым, прояви пожалуйста свою милость.
Не может быть, чтобы столько людей верило напрасно. Ты же существуешь? Тысячи лет, все верили, я тоже буду верить, Я верю, умоляю, Господи...
Ее яростный порыв неожиданно быстро израсходовал почти всю энергию тела и мысли. В голове Анны не осталось ни одного целостного соображения. Она лежала абсолютно обессиленная, хрипя и подвывая, уже не пытаясь выразить ничего внятного, просто исторгая из себя невообразимый страх, окутавший сознание. Страх и беспомощность.
Но, в конце концов, и это прекратилось. За душой не осталось ничего - зеро - голый ноль. Пустая оболочка от человека, осознавшего неотвратимость катастрофы. Конечно, Бог есть, И, изредка, он являет чудеса, достойные вечного хранения в Библии. Слухи об этих чудесах передаются из поколения в поколение. Даже записные атеисты, когда наступает предел прочности отдельно взятой души, вынуждены задуматься. К сожалению, это не спасает о неизбежности конца. Вера или неверие отдельной личности - ничего не значат для вечности.
Анна очнулась от того, что ей захотелось писать. Мочевой пузырь сдавило, дискомфорт разбудил ее обессилевший, но все еще живой организм. Казалось, нет никакой возможности ни помыслить, ни пошевелиться, и только вживленные в подкорку инстинкты цивилизованного человека заставили открыть глаза, для начала.
Анна разомкнула набухшие от плача веки - ничего не изменилось, вокруг по-прежнему царила темнота. Моча поддавливала, заставляя шевелиться. Преодолевая слабость, Анна встала на четвереньки. Ощупав подстилку, она нашла край и вяло сообразила, что находится, скорей всего, на матрасе, который брошен на холодный бетонный пол. Не найдя в себе энергии встать и боясь неудачного падения, Анна преодолела тяжесть цепи, такую нереальную сейчас, в момент слабости, и поползла.
Выбрав всю слабину привязи, Анна кое-как справилась с застежкой джинсов и присела облегчаясь. Струя мочи, ударившая в бетонный пол, звучала неприлично громко, но это почему-то ее ни сколько не смутило.
Добравшись обратно до места лежки, Анна попыталась уйти в спасительное, бездумное забытье сна, и не смогла. Волны истерики не возобновлялись, и в клеточках мозга стали самопроизвольно зарождаться мысли.
Кто-то из тех, кто находился с ней в "Мерседесе" - подсыпал, очевидно, в бокал с мартини, какой-то наркотический препарат. Это можно было сделать незаметно и легко, в то время, пока Анна отсутствовала за столиком, посещая дамскую комнату. Это мог быть любой из клерков, любой из бизнесменов или даже Сюзи. Догадка о Сюзи сначала показалась Анне постыдной и неправильной, но, какого дьявола - почему бы нет? Разве можно снять подозрение с Сюзанны, лишь на том основании, что она женщина и коллега? Они не настолько близки: даже в гостях друг у друга никогда не были. Что творится в голове у этой болтливой девицы - кто знает? Легче поверить в заранее подготовленную пакость, чем в спонтанные действия незнакомца в баре.
Мысли хаотично перескакивали с одного на другое.
Чем таким Анна выделяется среди других девушек ее возраста, чтобы имело смысл похищение? Зачем вообще похищают людей? Услужливое воображение живо подсунуло массу неприятных вариантов, начиная с сексуального рабства, и заканчивая охотой за донорскими органами. Впрямую размышлять об этом было страшно и противно, поэтому Анна с усилием задвинула эти варианты вглубь сознания, на второй план. Хоть и с трудом, но ей все же удалось переключиться на теперешнее состояние организма.
Конечно, страшные образы никуда не делись, продолжая исподволь готовить ядовитую похлебку, постепенно отравлявшую душу. Требовалось срочно переключиться, иначе можно сойти с ума. И, может быть, это был бы наилучший выход из положения, но руки уже принялись ощупывать звенья цепи, одно за другим.
Металл представлялся достаточно гладким, во всяком случае - ничего похожего на шершавые чешуйки ржавчины пальцы не ощущали. Бездумно перебирая слабо позвякивающие сочленения, кисть Анны подобралась к стене. Анна аккуратно все ощупала, но ничего полезного это не принесло. Она поняла, что не в ее силах освободиться, во всяком случае - без нужных инструментов. Цепь проходила куда-то насквозь, через трубу, замурованную в бетонную или оштукатуренную поверхность. В каком-то совершенном забытье, она все же ухватилась обеими руками за цепь, и принялась монотонно дергать, ни на что не надеясь, а скорее пряча в бессмысленности действий страх перед будущим.
Сколько это продолжалось - невозможно было определить. Четверть часа, или четыре часа - кто знает. В себя ее привела острая боль в ладони - очевидно, во время одной из эволюций, защемило кожу между звеньями.
Зашипев от боли не хуже дикой кошки, Анна выругалась и окончательно очнулась. Мысли перекатывались в голове заторможенными глыбами, растягивались в сознании, словно старая жвачка, не в состоянии отлипнуть одна от другой. Наслаивались многоэтажными параллелями, существуя одновременно во множестве измерений.
Она жалела себя, одновременно вычленяя из памяти лица людей находившихся тогда в баре. Сравнивала их по степени ненормальности, утверждалась в одном варианте, и тут же его отбрасывала. Злость накладывалась на бессилие, воспоминая безоблачного детства -переплетались с сюжетам "Парфюмера" и "Собирателя костей" о маньяках и жертвах. Разобраться в этой какофонии не представлялось возможным.
И все же, уцепившись за кончик клубка, Анна постепенно вытягивала логику произошедшего.
В возможность террористического акта она не верила. Политикой Анна интересовалась мало, ни в каких партиях и коалициях не состояла, звездой кино или прессы не являлась. Следовательно, как заложник ценности не имела. Финансовой ценности она тоже не имела. Родители - обыкновенные пенсионеры - надеяться получить с них богатый выкуп - это из разряда дилетантский фантазий. Единственным вменяемым вариантом оставался маньяк. Сумасшедший.
Наибольшая вероятность.
Но защитный механизм психики не позволял ей вдумываться в подробности - проблема воспринималась как нечто неделимое целое - на интуитивном уровне. Скорее всего, попробуй Анна поразмышлять над подоплекой и подробностями - с ней бы снова случилась истерика, а потом забытье. Но охранная система выработанная множеством поколений эволюции сбоя не дала.
Будучи не в состоянии думать об угрозе, Анна погрузилась в грезах о спасении. Почему-то она была уверена, что самой ей спастись не удастся. Эверест прочитанных книг, тысячи супергероев заполонивших литературу и кинотеатры, предлагали миллионы разнообразных путей спасения, которые в запуганном мозге превращались в единственный хеппи-энд: появлялся "рыцарь без страхи и упрека" и в самый кульминационный и трагический момент спасал Анну от бесчестия.
Совершеннейший идиотизм. Инфантильность, если подумать. И Анна прекрасно это понимала, в глубине души. Но отказаться от шаблонного сценарии недоставало никаких сил. Причем самое дурацкое, но что очень сильно ее тревожило - в своих фантазийных далях она не могла разглядеть лицо спасителя. Казалось еще вот-вот, еще одно напряжение, еще одна попытка, и она увидит желанные черты...
Плавно проваливаясь в сюжет, Анна погрузилась в какой-то апокалипсический сон-бред о конце цивилизации, глобальной ядерной войне, и армиях зомби, от которых ее спасал рыцарь с туманом вместо лица, зачем-то замуровав Анну в пещере и посадив на цепь...
2.
Режущий свет, проникший через опухшие веки, неожиданно разбудил Анну. Некоторое время она ничего не могла сообразить, но потом накатившийся ужас понимания прошел волной через все тело. С трудом разлепив глаза, Анна долго щурилась на электрическую лампу на потолке, привыкая к неожиданно яркому освещению.
От страха она не вполне разглядела подробности - лишь общую картину давящей серости и пустоты. Вся ее сущность обратилась в точку ожидания. Все мысли чувства заморозились в предчувствии неприятностей. Нет - НЕПРИЯТНОСТЕЙ! Большие, огромные буквы пульсировали перед глазами и в голове, отдаваясь постыдным эхом в мочевой пузырь и сфинктер. Легкие, захлебываясь, непроизвольно начали сокращаться, выжимая из себя звуки то ли мычания, то ли стона.
Анну крупно трясло, она даже не сообразила, когда успела забиться в угол, подтянув колени к груди и подняв согнутые руки перед собой в защитном жесте. Дрожь была настолько сильной, что через тонкую материю блузки шершавая штукатурка стены оставляла царапины на спине. Анна чувствовала содранную кожу, но не ощутила боли. Параллельная фоновая мысль утверждала, что это невозможно - она всегда боялась боли и травм - но так было.
Закрыв глаза, тело часто дергалось от страха, время бесконечно растянулось, потом растянулось еще немного, хотя казалось что дальше уже некуда.
Время застыло. Ничего не происходило.
Тело замедлило дикий свинг, конвульсии становились все реже и реже, и, в конце концов, стабилизировались: примерно пара дерганий в минуту. Сознание Анны вернулось из небытия обратно в тело. Анна решилась открыть глаза. Необычный белый свет заливал комнату три на четыре. Сквозь пальцы, прижатые к глазам, ей удалось разглядеть большую спиральную энергосберегающую лампу.
Ничего не происходило. В помещении никто не появился. Массивная, явно металлическая дверь, покрашенная коричневой краской, не открылась. Никаких звуков, никаких шагов. Ничего.
Тело затихло, прекратив непроизвольные трепыхания. Книжная мудрость, усвоенная Анной лишь теоретически, подтверждалась: ничто не может продолжаться вечно. Человек - такая скотина, что постепенно привыкает ко всему.
Поднятые высоко руки отяжелели, Анна обняла колени и прижалась к джинсам подбородком, непроизвольно пытаясь уменьшиться в размере. Минуты медленно перетекали одна в другую. Замерев, Анна разглядывала комнату: серая штукатурка стен, серый бетон пола и потолка. Справа от входной двери, в дальнем углу длинной стены - матрас веселой расцветки с хаотическим узором, впрочем, сейчас не вызывавший ни крупицы веселости. У другой длинной стены, почти напротив Анны находился напольный унитаз - чаша Генуя -вмонтированная в бетон. В метре над унитазом - торчащий из штукатурки простой одинарный латунный кран. Больше в комнате ничего не было. Гладкая металлическая дверь без ручки, с круглым замочным отверстием. Дверное полотно плотно прилегает краями к стене,
Внутренние природные часы Анны отсчитали, как минимум, полтора часа, прежде чем она услышала скрежет скрип ключа и шум двигающегося засова.
Анна замерла, уже не пытаясь закрыться руками. Привыкла к участи жертвы, - вяло шевельнулась безвольная мысль. Дверь, на удивление, легко и без скрипа открылась.
Вошел ОН.
На первый взгляд, в нем не было ничего инфернально - обыкновенный поджарый мужчина, среднего роста, лет сорока пяти. Тяжелые даже на вид армейские ботинки с толстым кантом, камуфлированные брюки с парой боковых карманов на бедре, камуфлированная футболка. В руках - совершенно не гармонирующий с обликом - белый ширпотребный пластиковый пакет с рекламой "Kent".
Короткий ежик темно-русых волос, прямой нос. Тонкие губы, острый подбородок. В общем и целом - совершенно незапоминающаяся внешность. Внимательный, слегка оценивающий взгляд темных глаз.
Это стало для Анны неожиданностью, но на вид - ни капли невменяемости, ни признака сумасшествия. ОН закрыл дверь до щелчка собачки, поставил пакет у ног, выпрямился, прислонился спиной к коричневому железу и непринужденно замер, разглядывая Анну.
Молчание воцарилось на целых две минуты - не меньше - которые показались ей двумя тягучими часами.
- Привет, - наконец произнес ОН ничего не выражающим голосом, лишенным индивидуальности. - Ну что, будем знакомиться? Меня зовут Алекс.
Мне безразлично, как тебя зовут, - хотелось крикнуть Анне. Сейчас же отпусти меня! Но она промолчала, естественно, потому что, что-то очень страшное таилось в его спокойной речи. Нечто пугающее требовало от Анны осторожности в словах и даже просто во взгляде.
- Я знаю твое имя, Анна, - казалось, он ничуть не обеспокоен и ее молчанием. - Но оно мне не очень нравится. Надеюсь, ты разрешишь называть тебя Киса? Ты ведь не будешь против?
Анна оторопело молчала, глотая злые слова, готовые сорваться с языка: конечно я против, сукин ты сын!
- Кис-кис-кис, - он позволил себе улыбнуться. Улыбка получилось довольно напряженной, бессмысленной. - Ты позволишь называть тебя Кисой? - повторил он с нажимом. - Не слышу? Да или нет?
Сволочь, какая же он сволочь. Анна сжала зубы, уже понимая, что выхода нет, и придется соглашаться - о последствиях отказа думать не хотелось.
Он неожиданно ловко, каким-то одним текучим движением оттолкнулся спиной от двери, нагнулся к пакету и выхватил оттуда черную полицейскую дубинку.
- Неужели тебя придется учить разговаривать, Киса? Он опустил жилистую, волосатую руку с зажатой в ней дубинкой вдоль ноги, и замер.
Зрение Анны обострилось скачком, мохнатая рука неожиданно приблизилась, увеличившись в размерах, точно так, когда глядишь на что-нибудь в лупу. Волосы на руке были седые, а тыльная сторона ладони покрыта россыпью капель пота. Отчетливо выделялись бугорки набитых костяшек кулака, которыми любят хвастаться поклонники восточных единоборств. Мозг Анны совершенно вымерз и остановился, словно сломанная карусель.
- Не слышу ответа, - чуть повысил голос Алекс, - Я знаю, ты не немая. И довольно образованная девушка. Возможно - требуется урок хороших манер? Он чуть наклонился, изобразив шаг вперед.
- Нет, пожалуйста, нет! Пожалуйста... - хрипло выкрикнула Анна, вытянув в защитном жесте руки и ненавидя себя за вырвавшиеся слова слабости.
- Вот и отлично, - наигранно весело произнес он. - Не стоит меня бояться. Если будешь вести себя хорошо, мы с тобой обязательно подружимся, вот увидишь. И руки опусти.
- Опустила руки, Я сказал!
Душа Анны просыпалось сквозь сито страха и превратилась в пыль.
- Так ты разрешишь называть тебя Киса?
- Да, пожалуйста, не пугайте меня. Отпустите меня, пожалуйста, - в полубреду пробормотала Анна, - меня мама ждет. Этот аргумент даже ей самой показался таким наивным, что она в ступоре замолчала.
- Кис-кис-кис, - он дотронулся кончиком дубинки до ее головы. - Все у нас отлично сладится, Киса, мы же друг друга понимаем? - Вот и прекрасно, - похвалил он безвольно кивнувшую девушку.
- Ты же умничка у меня, ты же будешь послушной? А послушным девочкам принято дарить подарки, - он вернулся к полиэтиленовому пакету и стал в нем что-то искать.
Тело Анны снова совершило предательство: ее мелко, почти незаметно била дрожь. Ей представилось, в одно мгновение, какое-то страшное орудие пыток, скрытое в этом, до тупости обывательском, пакете с надписью КЕНТ, нечто невероятно жуткое, что и вообразить невозможно в самом извращенном кошмаре.. Нечто, что будет приносить ей боль в оставшиеся минуты жизни.
- Ты, наверно, хочешь пить, - он бросил на матрас маленькую пластиковую бутылку с водой.
Анна вряд ли поняла, что это такое. Ее захлестнула волна облегчения и, почему-то, -благодарность, наверное просто потому, что это не оказалась какая-нибудь ужасная железка для пыток.
- Кис-кис, очнись, приди в себя! - он протянул ей картонный стакан с пюре быстрого приготовления.
- Мы же не хотим, чтобы Киса голодала? Держи, это должно быть вкусно, - он схватил ее руку и, преодолев слабое сопротивление, вложил в ее пальцы чуть теплый стакан.
Алекс вернулся к двери и снова подпер ее спиной. Его взгляд скептически оценивал испуганную девушку. Губы скривились в застывшей усмешке.
Молчание затянулось.
Анна потихоньку приходила в себя, но боялась пошевелиться. Дрожь перестала мучить тело, провалилась куда-то внутрь, в душу, и там обосновалась. Кисть безвольно держала упаковку с пюре, взгляд незряче застыл на бутылке с водой.
Что ему надо? Зачем это все? Боже, неужели это никогда не закончится? Ей хотелось знать, хотелось спросить его, чего он от нее хочет, но из подсознания просачивалось чувство облегчения. Чем дольше растягивалось время до точки невозврата, когда потребуются моральные и физические силы, терпение - чтобы перенести все, что ей уготовано - тем большее облегчение она испытывала. Умом Анна понимала: момент, когда придется пересечь границу неизвестности и погрузится в предстоящий кошмар - рано или поздно наступит. Но дрожащая душа молила о продлении неопределенности. Наивность желания оттянуть неизбежное - брала верх над доводами разума.
- Ого! Киса сделала пи-пи в неположенном месте? - издевательский голос вывел ее из состояния прострации.
- Что это такое? - он указал на четко выделяющееся пятно на поверхности пола, где Анна пописала, когда было темно, когда она ничего не соображала, не знала, что в помещении есть место для туалета.
- Ай-яй-яй, - он укоризненно покачал головой, будто только сейчас увидел место конфуза.
Анне стало жутко неудобно, она покраснела, и, неожиданно для себя, вдруг попыталась оправдаться:
- Цепь слишком короткая. Было темно. Я не знала. Не смогла дотянуться.
- Надо было немного потерпеть и дождаться меня, - он оторвался от двери, сделал несколько больших шагов, ухватился за цепь и резким рывком вытянул из стены еще метра полтора или около того.
- Я прибавил немного с той стороны, - объяснил он растерянной Анне, - за стеной длину можно регулировать. - Попробуй, сейчас должно хватить до туалета и крана.
Он так и продолжать стоять в шаге от Анны, даже и не подумав освободить пространство для забившейся в угол девушки.
- Вставай, вставай. Пробуй. Или ты собираешься продолжать гадить где попало?
Пристыженная Анна, неуклюже гремя цепью, опираясь на стену локтями, с трудом поднялась. Забытый стаканчик с пюре так и остался зажат в руке.
ОН оказался выше ее роста где-то на половину головы. Анна старалась не смотреть ему в глаза, и видела только острый кадык и гладко выбритый подбородок. Ее обдало запахом острого дезодоранта и ментоловой жевательной резинки. Его губы двигались, гипнотизируя, прозвучал короткий приказ: "Иди".
Словно зомби, гремя цепью, мелко переставляя ноги, она направилась к противоположной стене с кранной и унитазом. Ей не потребовалось оглядываться, чтобы увидеть, как он шагает след в след за спиной, она это ощущала всеми органами чувств. Казалось, жар, исходивший от него, - материален, упруг и толкает ее в поясницу, лопатки, затылок.
Спустя полную напряженного ожидания удара вечность, Анна добралась до места определенного им под туалет, и застыла, не оборачиваясь, незряча глядя в стену.
- Делай свои дела. Писай, - возникла сзади звуковая волна, прошла сквозь мозг Анны, разрушила остатки ее гордости, ударила в грубо оштукатуренную поверхность и, презрев законы физики, выкрошила из стены несколько крупных песчинок. Воздух начал сгущаться, напоминая смрадный болотный туман.
- Тебе необходимо приучиться к порядку, - неумолимо произнес холодный голос. - Надо убедиться, что Киса способна соблюдать гигиену. Сними джинсы, садись и писай. И не надо меня стесняться - нам придется стать очень близкими, если мы хотим жить в мире и согласии.
- Я не хочу, я не могу сейчас, - почти беззвучно прошептала Анна, уже все поняв, уже все сообразив. Яркий красочный образ унижения зародился и полыхнул взрывом безнадежности, оставив в нейронах мозга незаживающий ожог. Плечи Анны безвольно опустились.
-Нет? - Он обошел Анну, встал сбоку, прислонившись плечом к стене. Бездумным движением протянул руку к крану, и стал крутить открывая-закрывая.
- Не хочешь? - тугая струя воды прерывистыми толчками - точками и тире билась в фаянсовое дно чаши, будто выбивая сигнал SOS.
- Ну, раз не хочешь - не буду и настаивать.
Он прекратил насиловать кран, положил левую руку ей на голову и погладил по волосам:
- Хорошая Киса, все понимает. Ты же все прекрасно понимаешь, кошечка?
Анна потерянно молчала, в ее глазах зарождались слезы. Он начал медленно накручивать ее ухоженные длинные волосы на ладонь. Голова Анны задралась так сильно, что в растянутом горле перехватило дыхание. С потолка в глаза, неимоверно ярко, бил режущий свет.
- Но все же, ты нуждаешься в первом уроке, - прошептал на ухо пахнущий холодным ментолом голос. Киса знает, в чем провинилась?
Анна была не в состоянии ни выговорить слово, ни двинуть головой в жесте подтверждения или отрицания. Да он в них и не нуждался, это было очевидно.
Он развернул ее тело, оттащил от стены, пнул под колени, а когда Анна упала, принялся тыкать ее лицом в мокрое пятно пахнущее мочой:
- Нельзя гадить где попало, нельзя! Ты сама виновата, зачем ты заставляешь меня нервничать! Я обязан научить тебя гигиене, понимаешь?
В нос Анны лез резкий запах, частицы мочи, пыли, грязи, песка - серыми кляксами размазывались по лицу, попадали в глаза, причиняли нестерпимую боль, забивались в ноздри. Анна задыхалась.
- Ты будешь соблюдать порядок! Будешь! Будешь! - откуда-то с неимоверной высоты, из небесного Ада гремел дьявольский голос. - Гадить надо в унитаз! Никто не собирается за тобой прибираться! Здесь у нас служанок не предусмотрено, понимаешь?
Кажется - она хватала его за руки. Может быть - просила, умоляла о чем-то. Может - хрипела и плакала. Она не поняла, не запомнила. Все слилось в один сплошной поток ужаса и грязи, растянулось по всем секундам и минутам, пока продолжалась экзекуция.
В конце концов, "воспитание" прекратилось. Она все еще помнила книжное "все когда-нибудь завершается". Книги не врали. Возможно - только ненужная, непрактичная в этой безумной ситуации печатная банальность и спасла ее от помешательства.
Он стоял над ней запыхавшийся и говорил: "Сама виновата", и: "О, черт, испачкал руку", и: "Я тебя приучу к порядку". Говорил: "Ладно, на сегодня достаточно", говорил: "Не забудь умыться - выглядишь паршиво". И, уже уходя: "Надеюсь, ты все поняла, Киса. Почему-то уверен, мы с тобой подружимся"
А потом глухо щелкнул замок, и наступило невыносимо запоздавшее, такое долгожданное спокойствие.
Искусственный свет неживой энергосберегающей лампы контрастно прорисовывал: старенький матрас веселой расцветки, на матрасе - небольшую пластиковую бутылку с водой. Поблескивающую металлом, растянутую на полу до середины комнаты цепь. Анна словно смотрела чужой, непонятный фильм, требующий глубоких размышлений.
И только застывший кадр, с раздавленным картонный стаканом, пюре из которого размазалось по бетонному полу, - давал понять, что режиссер этого фильма совершенно ничего не понимает в композиции, гармонии. И уж наверняка, это будет неимоверно, невозможно затянутый фильм, в конце которого не предусмотрен хэппи-энд.