Аннотация: 1977-й год, Нью-Йорк. В паре десятков кварталов выключен свет. Преступность, все дела. Альтернативность - в том, что дело происходит зимой.
12.02.1977, 22:14:34.
54 Street, 43 ap.5:
Мы хотели пойти в бар всей компанией. Но, как всегда, в последний момент решили все отменить: Эрик с братом решили остаться дома, сославшись на погоду, Том и Бриджет захотели провести время наедине, а Энни просто не брала весь день трубку. И поскольку получилось, что в бар иду я один, я тоже решил не ходить. И остался дома.
Дома было скучно. Телевизор не показывал после вчерашнего шторма - снесло антенну, на журнальном столике валялась повествовательная чушь, в облике книги в мягкой обложке, под журнальным столиком как раненые солдаты лежали и стонали пустые бутылки из-под пива. Телефон отключили еще десятого числа, а больше, честно говоря, я не мог придумать себе занятия. И поскольку вечер планировал тянуться и тянуться до победного конца - то есть, пока я от тоски не выброшусь из окна своего первого этажа - я решил просто лечь спать. Надежды на сон не было, но попытаться стоило.
Измятое постельное белье, которое вроде бы давно уже следовало поменять, - непременный атрибут холостяцких апартаментов - почему-то загнал меня в еще большую хандру. Я подумал, что вообще-то в такой вечер субботы, в который нечего делать, можно заняться, например, уборкой или другим чем-нибудь, на что в здравом уме не решишься и не согласишься ни за какие коврижки. С неверием и скрытым ожиданием чуда, как атеист, пришедший посмотреть на схождение благодатного огня, я стянул с кровати простыню и свернул вдвое, втрое, вчетверо. Нет, ничего, пол не разверзся под моими ногами, но и нимба вокруг головы не появилось. Но поскольку я уже успел испортить кровать и спать на голом матрасе не собирался, я проделал те же манипуляции с пододеяльником и наволочкой, заморгав от пыли, тоннами взлетевшей в воздух.
Заниматься стиркой, как бы то ни было, не хотелось ни в каком виде, а потому я просто бросил белье на пол ванной. В свете слабенькой лампочки, висевшей над раковиной, оно выглядело еще грязее, чем на самом деле, и я подумал, что зубы у меня, возможно, вовсе и не желтые. Криво улыбнувшись своему отражению в треснутом зеркале (нет, вы не подумайте, я его рукой случайно разбил), я отправился к шкафу - за другим бельем.
Белья не оказалось.
Нет, я, конечно, ожидал чего-то подобного. Инициатива наказуема - и раз уж я сам решил навести порядок, сам я с этого и получаю... дивиденды. Но все-таки это оказалось ударом под дых. Я почесал голову, хотел было вернуться в ванную, но потом решил, что это дело принципа - как выборы президента. Раз уж выбрали не того, нечего его снимать и просить старого вернуться - сами виноваты, вот и пожинайте плоды, чтоб в следующий раз неповадно было.
Голая кровать выглядело застенчиво и беззащитно. Хотелось не к ней прижаться, как это обычно бывает, а самому ее к себе прижать. Это, конечно, было нездоровым чувством по отношению к кровати, даже учитывая, что она по праву была моим четвероногим другом, а потому я решил поменьше на нее смотреть - и просто лечь спать. Я стянул с себя свитер, бросил его на стул, к остальным девяти свитерам, потом подумал и натянул его на подушку. Вроде получилось ничего себе, приличненько. Прямо в одежде забравшись под одеяло - разве что ботинки сбросил - я подумал, что представляю собой наитипичнейший образ холостяка-раздолбая, о котором можно смело писать комические рассказы и печальные повести. С одной стороны - какой простор для самоиронии. С другой - печально.
На этой печальной мысли я и закрыл глаза.
Собственно, закрыть-то я их закрыл, но спать при этом не получалось совершенно. Я начал вертеться, и если бы подо мной была простыня, я бы ее скомкал. Похвалив себя за предусмотрительность, я откинул одеяло и открыл глаза обратно, уставившись в горящую лампочку под потолком. Надо бы свет выключить.
Только я об этом подумал и начал вставать, как на меня сразу же накинулась безумная сонливость и усталость, будто организм работал только из чувства противоречия. Ну хоть так. Я зарылся носом в подушку и, сладко улыбнувшись, уснул.
12.02.1977, 23:42:56.
Snipe-square, 2 ap.44:
Алек ушел в магазин за кофе, потому что просыпаться без чашки черного мы оба давно уже разучились. Знаете, как это бывает, ходишь кругами с кругами под глазами до тех пор, пока не доберешься до этого наркотика. Опиум, чистой воды опиум для современного человека. Притом вполне себе легализованный. В общем, стоило мне почувствовать себя возмужавшим, повзрослевшим и отрекшимся от студенческих глупостей, как сразу в тиски меня схватил новый наркотик, из-за своей внешней безобидности еще более опасный.
Хотя, возможно, в этих мыслях виновато мое плохое настроение. А в плохом настроении - плохая погода. За окном бушевал ураган, который уже успел прервать пару телефонных линий (дозвониться до Энни не удавалось, например), намести снегу по самые окна и насквозь проморозить стекла. Даже сквозь всю эту термоизоляцию, которой хвастался наш кондоминиум, ощущался соленый металлический запах суровой зимы. Отнюдь не американской зимы, я вам скажу. Вообще, за все свои годы жизни я ни разу не встречал такого холода - на Аляску не ездил, да и вообще на Север, ошивался, в основном, вокруг офиса и с друзьями во всяких теплых от народа помещениях, типа баров, ресторанов и дискотек. Видимо, гора решила, что раз Магомед к ней не идет, пройдется-ка она сама. И вот, весь город может меня благодарить за доброе дело. Или я просто много на себя беру.
Я пощелкал кнопки на телевизоре, потом вырубил его из сети и отправился на кухню. Все-таки субботнее ничегонеделание заставляет делать, например, уборку, ужин, работу или еще что-нибудь ненужное и вредное. На кухне пришлось помыть посуду, погреметь кастрюлями, пролить на пол немного воды. Тогда я заметил, что Алека что-то давно нет. Нельзя сказать, чтобы я забеспокоился - мальчик он взрослый, сам разберется, скорее всего.
Но в общем-то волнение нарастало.
Я закончил с кухонными делами, поставил мясо в духовку, а сам кинулся к дивану, на ходу стащив с полки томик Драйзера. Бросил свое бренное тело, утомленное, но удовлетворенное домашним хозяйством, в мягкие объятия мебели, приложился поясницей к подушке и с каким-то снобским удовольствием раскрыл книгу в середине. На колени мне упали три бумажки по двадцать долларов каждая.
- Вот те на, - поднял я бровь. Настроение медленно, но верно ползло вверх по собственной шкале.
Но стоило подумать о брате - и оно снова упало на пару делений вниз. Нет, в самом деле, уже полчаса прошло, может, магазин закрыт? Мы что с ним, и правда такие наркоманы, что готовы до пятой-стрит дойти за банкой коричневого золота? Или все-таки случилось что?
В дверь постучали. В воспаленном разуме пронеслись от одной до ста идей, кто это может быть и что осталось от Алека - и каждую я обдумал, оценил и принял возможной. Так что когда я подошел к двери, выглядел я, должно быть, жалко. Даже не заглядывая в глазок, я открыл замок и уставился на банку кофе в руках Алека.
- Что случилось? - весело спросил он, потирая варежкой замерзшую красную щеку. С трудом сдержав себя, чтобы не обнять брата, я пропустил его в квартиру.
- Да нет, просто я устал малость. Сейчас еда будет готова, - почесал я бровь. - Чего так долго?
- Да у них там с телефоном проблемы, отрубился, сигнализация, считай, не работает, они закрылись пораньше и сидят там чуть ли не с ружьями, сторожат.
Мы вместе посмеялись, я поставил банку на полку, заглянул в духовку - мясо, вроде, пока не сгорело.
- Завтра точно надо встретиться с ребятами, хотя бы Дени выгулять, а то ведь загнется со скуки.
- Будто ты его не знаешь, он небось к себе уже привел барышню или двух!
- Ну он очень расстроился, когда мы отказались идти в бар.
- Э, нет, брат, нечего тут круговую поруку выстраивать, - погрозил Алек пальцем. - Это ты отказался, а я хоть сейчас готов в этот бар идти. Если он не спит. Может, позвонить ему?
- Набирай, - одобрил я. И в самом деле, некрасиво получилось. Ну да ладно, Дени вряд ли обидится или, тем более, будет скучать. Самый жизнерадостный человек из всех, кого мне довелось узнать, он-то точно найдет способ как поднять себе настроение.
Алек поднялся с дивана, поднял трубку телефона, начал по памяти набирать номер. На том конце трубки, видимо были какие-то не те гудки, так как он довольно быстро повесил телефон обратно на рычаг и с сожалением пожал плечами.
- Может, он не заплатил, - предположил я.
- Угу, - согласился мой брат.
12.02.1977, 01:33:42,
77-street, 21 ap.12:
Было тихо-тихо за окном. Воздушно белые снежинки бились в стекло, точно раненые птицы, слишком гордые, чтобы закричать. Свет уличных фонарей сверкал на их хрупких ледяных крыльях, разбивался радужным веером и проливался на подоконник. Изредка налетали порывы северного ветра, утаскивали снег прочь, а он тянулся лапами ко мне, прося защиты и убежища. Мы, люди, так жестоки к снежинкам - а ведь им суждено беспокойно летать и в конце упасть замертво в груду своих сородичей. Нам остается только нанимать дворников, чтобы они убирали эти братские могилы. Совковыми лопатами.
Мне все равно было хорошо и спокойно - хотя, в свете недавних мыслей, мое задумчивое наблюдение за снежинками может показаться лицемерным и жестоким. Я справилась с не задавшимся днем.
Он начинался не особо хорошо. Я проснулась слишком рано для субботы, потому что забыла вчера закрыть форточку - и в комнату проник ледяной воздух. Он успел занять телеграф и вокзал - еще чуть-чуть и взял бы ратушу, но я вовремя проснулась и, отрубив ему пути к отступлению, задышала его насмерть. Потом позвонил Эрик, потом Дени - и тут зима нанесла ответный удар. Мирное искристое февральское утро превратилось в самый настоящий ураган. И обрубило мне телефон. Я думала сходить в службу, попросить - даже потребовать, чтобы мне все сейчас же починили, но потом выглянула в окно, заранее содрогнулась. И никуда не пошла.
Топили, между прочим, тоже не очень, а потому холод все равно квартал за кварталом отвоевывал мои территории. Без боя я, к своей чести, не сдавалась. В бой пошла горячая вода из-под крана, кипятильник, обогреватель, в общем, я попыталась окопаться на позициях.
И почему меня так тянет на милитари? Эх, чертово подсознание.
Я сделала легкую уборку: протерла пыль на полках, вымыла пол и так далее. Думала почитать - но под настроение ничего не было, а Драйзер, которого так любит Эрик, мне почему-то не понравился, надо будет осторожно ему намекнуть, когда увидимся. Музыку? Проигрыватель, как назло, сломался, и я решила его не трогать, чтобы не сделать еще хуже.
Поэтому я села на стул у подоконника, легла на него грудью и стала считать снежинки и размышлять о законах мироздания. И, вообще, скажу я вам, это оказалось очень увлекательным занятием. Все те метафоры, что пришли мне в голову за восемь часов сидения под окном, едва вошли бы в Большую Американскую Энциклопедию. Даже если учесть, что половину из них не пропустила бы цензура.
Я вдруг подумала - а вот сесть бы и записать! Вышла бы книга, беллетристика, Эрик бы оценил, он любит такое. А я бы раздавала автографы и на пресс-конференциях говорила бы: "Да, вы знаете, это была такая тихая-тихая ночь, и воздушно белые снежинки бились в стекло, точно раненые птицы, слишком гордые, чтобы закричать..." - а все бы сидели, затаив дыхание, и внимали. Я улыбнулась своему прозрачному отражению в зеркале.
Знаю я, чего не хватало. Звезд. Их не видно в нашем городе, разве что ранним утром, пару мгновений. Но я знала, что где-то там, за слепящими огнями "яблока" есть поля, города и берега, где обитают россыпи блестящих софитовых звезд. Дыры в куполе ночного неба, души, нашедших радость и спокойствие рая, слезы радости и счастья и горя и потери - одновременно.
И еще кого-нибудь, кто слушал бы этот бред, молчал в ответ или нес такой же... Может, друга. Может, любимого. Но, естественно, в такую погоду не бывает ни дружбы, ни любви. Защипало в носу.
И вдруг погас свет.
Я бы заплакала - точно, но когда вокруг стало темно и словно еще тише, я от удивления забыла о несчастной себе и настороженно прислушалась. Наверное, это проснулись древние инстинкты: чу! хищник? - и, наверное, я выглядела как встревоженная волчица. Хотя, скорее всего, как напуганный хомячок. Еще минуту я пыталась понять, что происходит, потом отошла от окна, уселась на диванчик и стала ждать, когда свет включат обратно. Где-то на улице, довольно близко, раздался визг тормозов, рев бибикалки - и звук удара. Ночь чернела и шумела свистом ветра.
Заметно похолодало - без электрического обогревателя и в обычную-то ночь холодно. Был бы примус... но когда в начале недели приходили пожарные с инспекцией, я отдала его Дени - и, как всегда, забыла вернуть. Надо было надеть куртку или одеяло. Может, стоило лечь спать? А как же честолюбивые идеи, вернее сказать, мечты, о собственной книге - когда еще будет такое настроение как сейчас? Нет уж, просто оденусь и посижу на диване. Болеть времени не было.
Я преодолела собственную лень - молодец! - встала с дивана, подошла к вешалке и сняла легкую зимнюю курточку. Ну не рассчитан мой гардероб на минус двадцать градусов - да и не бывало в Нью-Йорке раньше такого. Закутавшись поплотнее в высокий меховой воротник, я еще и зашла в спальню и взяла шерстяной плед. Вот так, во всеоружии, я села на диван и почувствовала себя настоящим русским. В смысле, русской.
13.02.1977, 02:11:04,
54 Street, 43 ap.5:
Я проснулся от холода. Кто знает, что это за пробуждение, мне посочувствует - остальные, поверьте, что пробуждения хуже быть не может. И настроение оттого успешно остановилось где-то на отметке "-65 градусов". Там же находился и столбик термометра. Поверить было трудно, что еще какие-то два часа назад я находился в мирном и замечательном настроении - в данный конкретный момент мне хотелось рвать и метать. Ну какого черта, подумал я.
- Ну какого черта?! - возопил я.
"Ну какого черта?!" - скорчил я рожу.
Если бы я мог встать с кровати способом "ну-какого-черта-восклицательный-знак" - я бы так и сделал. Но вместо этого пришлось просто подняться, скинув с себя затвердевшее от холода одеяло. Да оно и в самом деле затвердевшее! Нет, это же надо так. Социальные службы в этом городе вообще никуда не годятся. Вот. Да.
Я еще минут десять песочил социальные службы этого города и сам город, и зиму, и затвердевшее одеяло, и канадцев, и коммунистов, которые довели чужую страну до ручки - а сам в это время бил кулаком по выключателю. Свет в комнате не загорелся даже когда я уже отбил себе руку. Выключили, что ли? Или, не дай бог, порвались провода? Может, просто лампочка перегорела?..
Большая комната и кухня лишили меня всякой надежды - свет и там не горел, а вероятность того, что за два часа лопнули пять лампочек, была ничтожно мала. Вместе со светом куда-то подевалось и отопление, телефон и, черт возьми, газ.
Нет, но газ-то как связан с электричеством?!
Я походил кругами, потом натянулна себя теплую куртку. Выглянул в окно, туда, где бушевала стихия. Там кто-то кричал, где-то разбивались стекла, раздавался какой-то перестук чего-то по чему-то, - в общем, царил настоящий бардак. Бардак. Замечательное слово. Бардак. Природное любопытство потящило меня к окну - в кромешной темноте, снаружи не горело ни одного фонаря, - и, естественно, это же природное любопытство подложило мне под ноги нечто твердое и со множеством острых углов. В поисках природного любопытства, разумеется, чтобы оторвать ему ноги и руки, я зарылся носом в ковролин, содрав кожу с щеки да и вообще больно стукнувшись. На глазах выступили слезы, нос онемел от боли. Будто даже в ушах зашумело.
И когда прогремел взрыв, я не сразу понял, что это за окном. Вылетели стекла, засыпав меня ворохом острых осколков - я только успел прикрыть голову руками. Раздались какие-то истошные вопли, над потолком кто-то видимо, слетел с кровати, за обеими стенами комнаты - тоже, да и внизу мне послышались подозрительные звуки. Я решил полежать еще минут пять, а потом подняться и узнать, что же произошло.
Но природное любопытство выбралось из-под ковролина и забралось на усыпанный стеклом подоконник. Чертыхнувшись, я полез за ним.
Вот только в тот момент, когда я поднял голову на уровень окна, буря вспомнила о своем существовании - и сразу же ударила мне навстречу. Сказать, что я замерз или даже продрог, значило не сказать ничего. Природное любопытство ухахатывалось на подоконнике.
А снаружи бушевал огонь. Далеко вообще-то, кварталах в трех-четырех, но даже отсюда было понятно, что горит что-то большое и огнеопасное. Скажем, газопровод. Я покосился на дверь кухни... Нехорошо. А если пожар сюда доберется? Может, лучше выйти на улицу?..
Где же ботинки? Переминаясь с одной застывшей пятки на другую, я стоял у дверей, не решаясь выйти и не решаясь остаться. Райончик-то не самый лучший для ночных прогулок. С другой стороны, взрыв рядом, скоро налетит полиция и служба спасения, может быть, теневые бароны и ночные короли додумаются не высовывать носа из своих теней и ночных клубов? Как всегда, монетка. Вот только карманы пусты.
- А... была не была, - что-то я слишком много начал с собой разговаривать, вы не находите? О да, находим, конечно.
13.02.1977, 02:14:01.
Snipe-square, 2 ap.44:
Зима как-то внезапно вступила в свои права. Вернее, она просто лишила нас наших прав. Например, права прийти домой в выходной день, лечь в кровать - и продрыхнуть до самого утра без каких-либо происшествий и проблем. Нет, черт возьми, я не хочу быть пессимистом, но мир изо всех сил старается меня им сделать - и пускай это звучит очень пессимистично.
Разбудило меня отсутствие одеяла - и безумный холод в комнате. Через открытую форточку влетали снежинки - и кружили по воздуху, оседая на мебель, одеяло, пол. Не таяли. Отопление вырубили, что ли? Черт, этого только не хватало!
- Алек, ты тут? - хриплым голосом прокричал я из-под одеяла. Ну вот, еще и простыну, что ж все так некстати! - Алек, что там со светом?!
Из-за стены раздался глухой голос брата, совершенно неразборчивые слова, вернее сказать - выражения. Алек не скупился на них, когда в жизни что-то шло наперекосяк. Потому-то у них с Энни все и разладилось. Не только поэтому, конечно, но в том числе.
Я в ужасе оглянулся по сторонам. Вон стул, на котором удобно устроились закаменевшие уже джинсы и футболка - добрых три метра до него. Можно их в одеяле преодолеть, верно... Эх...
Наполовину уже приподнявшись в постели, я подумал, что мне совсем не хочется вставать - этот холод, проникая даже через самые тонкие щели в одеяле, промораживал до костей, а кости - до костного мозга, а костный мозг - до основания. И основание тоже промораживал.
- Алек! - схватился я за воспаленное горло, что со стороны могло выглядеть, будто я собрался себя душить. - Алек!
Я откинул голову на подушку, начал медленно считать до двадцати. Помогало редко, главное было во время счета успеть убедить себя в острой необходимости подняться. Я изо всех пытался, где-то на двенадцати я решил плюнуть на все и умереть от пневмонии, но к семнадцати уже горел желанием творить, и жить полной жизнью, а для начала - одеться.
- Двадцать! - шумно выдохнул я, откидывая одеяло в сторону. Не давая холоду схватить, сжать и загнать меня обратно в кровать, я бросился к стулу, подхватил джинсы и, смешно прыгая на одной ноге, стал засовывать другую в штанину. Руками в это время я уже накинул на плечи рубашку - добрую, полосатую, с начесом, канадской фирмы Brandenburg.
Я бы с радостью описал процесс своего одевания подробнее, сославшись на собственную педантичность и любовь к деталям, но, боюсь, ничем особенным этот процесс не отличался, так что оставим в стороне сей, вне всякого сомнения, важный момент моей жизни.
Короче, я стоял в коридоре, одетый, засовывал в ботинки побелевшие (угадайте от чего) ноги, когда из своей комнаты выбрался Алек. Бледный как смерть, завернутый в два одеяла, а на лице написано во всех мелочах, что он собирается сделать с министерством энергетики.
- Эрик-к-к, - заметил он меня. - Убей меня...
- Балда, одевайся.
- Холодно же... морж ты хренов, - заныл Алек. Он так все время делает - это наша семейная привычка, только я предпочитаю ныть мысленно, чтобы только я знал, какой я нытик. - Газ есть? Включи конфорку, а?
Я кивнул, отправившись на кухню. Повернул рычажок, чиркнул спичкой - в воздухе скромно заискрились сизые огоньки. Слава Богу, хоть чем-то согреться можно... кстати! Повинуясь внезапно возникшему желанию, я забрался в шкафчик под плитой - где зябко ютилась бутылка бразильского коньяка, которую Алек привез год назад с курсов повышения квалификации. Не так чтобы идеально, но "для сугреву" подойдет. Я позвал брата, специально позвенел бокалами, чтобы тот побыстрее одевался и подбирался - как и ожидалось, тот прибежал почти сразу, я еще открыть пробку не успел. Довольно потирая руки, закутавшись в два шерстяных шарфа, он сел на стул и жадно вперился взглядом в бордовую мутноватую жидкость. На вид - обычный самогон. На запах - обычный самогон. На вкус, как ни странно, тоже обычный самогон. Мы выпили по две рюмки, закусили остатками наполовину зачерствевшей булки, и задумались, что нам делать дальше. Вернее сказать, я задумался, а Алек выглядел так, словно ничто в мире его не волнует.
- Может, кофе? - спросил он вдруг. Я лишь покачал головой.
Рвануло. Заколебались стекла, закричали люди, какая-то кошка совсем по-человечески мяукнула, если так можно сказать. Я вскочил со стула, подбежал к окну, Алек встал рядом. Довольно-таки далеко отсюда полыхал пожар - судя по тому, как среагировали на взрыв наши стекла, он был неслабым. Приложив ладони к стеклу, я пытался разглядеть хоть что-нибудь, кроме огня - и почти сразу понял, что горит где-то в окрестности пятьдесят четвертой улицы. Как раз где жил Дени! Я на пальцах объяснил Алеку свои на этот счет мысли, и мы чуть ли не бегом направились на улицу.