(г. Александров)

ЦВЕТНОЙ СОН

На огуречной зелени двора

цвел белый таз, и дно его кровило,

и скользких рыбин, словно мух, ловило,

а толстобрюхие пустились в пляс,

тяжеловесно шлепаясь в траву.

Дом наседал с угла, простор глотая.

У сломанной калитки, отекая,

хозяин пьяный преклонил главу.

Ходила рыбой жизнь его во сне.

Он мучился, хрипел, ушанка сбилась...

Разлитой желчью быль в зенит катилась,

и кровь со слизью высохла на дне.

ЧЕРНО-БЕЛЫЙ СОН

Мне снился необжитый дом,

холодный дом из теплых бревен,

и надвигающийся Овен,

и я внизу - на гужевом.

Нет, было проще - мертвый дом

с немыслимостью занавески,

и краски траурны и резки,

без памяти о голубом.

***

Святой авось письма, молитвенный в повторе:

так пишут в никуда, остановив часы...

Безмолвная страна, ты снишься мне, как море

нестроевой сосне центральной полосы.

Аскольдова страна - далекая планета -

непрошеные сны на рiдном языке...

Не запечатано посланье без ответа,

спасительно "кому", и верится руке...

Приснись, мое письмо, любому робинзону

реликтовой смолой на дольнем берегу.

Сновиденное дно - стихи не по сезону,

молитва - вестовой, и я еще могу

надеяться...

ОСЕНЬ

Сегодня или осень погодя...

И манит ли земля, коль парусник скитался?

С небесных крыш скользил и разбивался

стеклярус пунктуального дождя.

Литинститутский дворик опустел.

Веселые шаги в тепло пошелестели.

Мерцали фары - блеснами в купели,

и темноликий Герцен золотел...

Дождливый Австр,

с промокшего плеча

сними прилипший лист - октябрьскую почту.

И парусник, бегущий к одиночеству,

о якоре горюет сгоряча.

МАУГЛИ И КАА

Страх растет как бамбук.

Зов последней луны.

Изваяние тьмы

ты, о Каа!

Оргия тишины.

Оцепенелый стук

гадкого рыжего

хвоста.

Только большой удав,

только круги на песке,

только мы и луна,

о Каа...

Кровь-то была одна...

- Вот что, маленький брат:

не мелькни

в темноте.

***

Мой город окружен дождем.

Он призрачен, как Атлантида.

И ты теряешься из вида

в опричном городе моем.

Так тихо, словно жизнь ушла

на берега. Сомкнулись воды.

Здесь нет тебя и нет погоды,

и май, как сонная пчела,

свербит о лете и тепле,

и относительности лиха...

А в городе моем так тихо -

как в затонувшем корабле.

***

"Понимание - молчаливо..."

Андрей Вознесенский

Первичность жеста - вторичность слов.

Первичность взгляда - вторичность уст.

О, понимание без слов -

блаженство листьев, камней, медуз...

О, шевеление робких крыл,

изнеможение певчих жил!

Стихи - чредою родных могил:

запечатлел - скрыл.

До бессловесности травяной,

до обреченности восковой

слушаю голос земли, хвой, -

не твой.

Не понимаю:

молчишь - со мной?

***

Я встретила тебя в одном фотоальбоме.

Мир тесен, и у всех есть общие друзья.

На этот раз они чудили в вашем доме.

Широкий жест судьбы - когда помочь нельзя,

запечатлеть и дом, и хохот, и гитару,

и опалить лицо, и полыхнуть в груди

непрошеным огнем от фотографий старых,

и медленно закрыть альбом на середи...

не надо о любви и ни о чем - не надо.

Куда ж нам плыть, душа? - тебя не обмануть,

а осень за окном пылает листопадом,

и не уснуть...

* * *

Говорят, невыразимого не существует.

Интересно,

существует ли неизобразимое?

Надо будет спросить у художников.

Для меня

твое лицо -

самая неизобразимая вещь на свете.

Оно - событие,

непрерывно свершающееся.

Глаза.

Никогда не видела горных озер,

и слава Богу.

Стала бы сравнивать

твои глаза

с водой,

небом, отраженным в воде,

изменчивым небом -

далеким,

холодным,

прекрасным,

насмешливым,

непостижимым.

Смотришь -

и голова кружится.

Когда мне приснится

горное озеро с высоты птичьего полета -

вспомню тебя.

... Волосы,

настигающие,

как ударная волна.

Сопротивление бесполезно.

"Уязвимость - свойство живой материи", -

говаривал Бродский.

Твои волосы -

напоминание о том,

что я живая.

И уязвимая.

Можно продолжать,

но зачем?

Я не видела лица более переменчивого,

чем твое.

"Портрет" по-французски - "черта в черту".

Ничего на складывается.

Облик отдельно,

выражение отдельно,

целое - неуловимо.

Легче написать про полет бабочки с невесомыми крыльями,

чем передать

мгновенную смену настроений на твоем лице.

Я перестаю думать о словах, когда смотрю на тебя,

перестаю думать,

я вообще перестаю быть.

Какой из меня портретист?

Ты,

как вода и музыка,

непереводим

на другие языки,

да и не хочется переводить,

хочется слушать.

Слушаю Моцарта -

и вижу тебя,

сразу.

Все уже сказано.

Неужели пройдет

мало или немало лет,

и не будет

ангела,

музыки,

мечты,

счастья.

Будет чужой человек,

действительно далекий.

Скорей бы, что ли.

Его портрет

мне уже не захочется рисовать.

23-24. 07. 2001