Бабушке надо помогать даже тогда, когда она об этом не узнает. Мало того, именно такая помощь, на манер былых тимуровцев, когда тебя не хвалят, а ты не выставляешь содеянное напоказ, и будет самой настоящей. А если при этом ты ещё и проявляешь храбрость, смекалку, терпение и мужскую выдержку, то вообще можешь собой гордиться. Ну и что, что бабушка об этом не знает? Зато знаешь ты сам, на что оказался способен, и этим горд.

Да, бабушка так ничего и не узнала. Я ей доложил, как учила: за истёкшее время на подведомственной территории ничего существенного не произошло. Существенное - это или когда она следы и без меня видит, или когда должна куда-то идти и говорить:

- Что у вас тут стряслось, милые, внучок-то у меня зелёный ещё, сплоховал, поди, так вот я сама сейчас разберусь.

Ничего такого в этом случае не осталось, так и говорить не о чем. Зато есть о чём писать!

Бабушка так говорила: если, скажем, какой юный балерун ушиб или поцарапал ножку и к тебе вышли за зелёнкой, дай, но мне не докладывай. Потом, за ужином можешь, конечно, вспомнить, особенно ежели домашним интересно, как ты бабушке помогал. А вот коли, допустим, вызвали "Скорую помощь" и ждут, то мне об этом доложи обязательно, потому что мне с ней потом дело иметь. Или нос кто расшибёт, пусть и без "Скорой". Мне же потом кровь замывать и родителей успокаивать.

Помощник - он и есть помощник, не полноценный заместитель. Особенно такой малец, как я. Вообще-то, я большой уже, раз бабушка меня за себя одного порой оставляет. И я её не подвожу.

Вот и в этот раз так было, вернее, началось. Когда все "загрузились" и репетиция началась, бабушка решила сходить на базар, и меня за себя оставила. Недолго, говорит, а ты побудь. Работы пока немного, справишься. Собственно, одна работа - на месте быть. Для порядка. И кто-то должен же открыть бабушке дверь изнутри.

Но, подождите, вам же надо объяснить, о чём речь. И где всё это происходило. А то начал, как будто вы всё уже знаете - как вот я знаю. И только сейчас сообразил, что вы совсем не в курсе. Но мне простительно так запаздывать.

Я ведь ещё маленький!

Так вот, бабушка у меня хоть и на пенсии, а ещё бодрая и активная. Не хочет дома сидеть, но и на прежней работе не осталась - какое-то время надо было меня нянчить, когда я малень... совсем уж маленький был. Вот и устроилась вахтёршей в "Дом детского творчества", что в Детском парке. Его ещё "Домиком творчиков" ласково зовут. И дежурит там неполный день.

Когда вот детский сад "садиком" называют, то это потому, что дети, в него ходящие - маленькие, вот и пристраивают уменьшительно-ласкательный суффикс. А само-то здание, да ещё с территорией, и большим быть может, и даже очень. Но с "Домиком творчиков" ситуация иная. И "творчики" махонькие, и домик небольшой. Аккуратный такой двухэтажный особнячок, окружённый газоном с клумбами. Вывеска, а к ней ещё двуногие стенды с афишами рядом.

Когда в первый раз бабушка взяла меня с собой туда, я думал, что она там - словно тётя Дуня в нашем детском садике. Сидит в уголке за столиком, смотрит, кто вошёл - а то и у самой двери встречает, если позднее утро и матерям некогда. Пальтишками зимой заведует, полы моет, воспитательницам помогает. Если кому к заведующей надо - покажет, а то и проводит. В общем, следит, чтобы вошедший человек "сиротой" не оставался.

Даже если его приходится для рассирочивания выгонять. Пьяного, например.

А тут совсем не так. Начать с того, что входная дверь - железная и постоянно заперта. Надо позвонить в звонок и сказать в домофон, кто ты и зачем хочешь попасть внутрь. Тогда тебе, может быть, откроют.

Почему домофон? А просто бабушка не за самой дверью сидит. Там и сесть-то некуда, столик не поставишь, чтоб проход не закрыть. После короткого двухдверного тамбура идёт крохотная площадочка, от которой наверх поднимается лестница. Дальше идёт узкий и короткий коридорчик, за которым типа площадочки, но уже не лестничной, на неё выходит несколько дверей - каптёрка, чулан, туалет. Подсобные, в общем, помещения. А дальше и хода нет.

Но если подняться по двум пролётам длинной лестницы, то попадаешь на верхнюю площадку. Она тоже небольшая, но, в отличие от нижней, по ней не ходят - там окно, а не дверь. Вот сверху-то и поставили стол для вахтёра со стулом, и домофон провели. Из окна даже видно, кто по дорожке к двери походит, но ещё не подошёл. Кто уже у самой двери стоит, тот невидим. А если низкорослый кто за вахтёра остаётся, то ему и вовсе люди только на самых дальних подступах зримы.

При такой расстановке входную дверь открытой не оставишь - это и мне, мальцу, ясно. Не будет же бабуля ежеминутно перегибаться через перила и высматривать, кто это там вошёл! Нет, пусть кто хочет войти позвонит и объяснит трезвым голосом, что хочет, мы ему и откроем... или нет. Пожилые люди, типа моей бабушки, по голосу хорошо разбирают, врёт человек или говорит всё-таки правду. А ежели и ошибочка выйдет, то вошедшего можно перехватить, когда он поднимется по лестнице. У бабушки есть тут кое-какие средства... и тревожная кнопка вдобавок. Но это на крайний случай.

Так вот, стол бабушки, то есть вахтёра, слева, а направо - тоже короткий коридор, как и внизу, тоже вестибюль, куда выходят двери, но это двери уже не подсобных помещений, а балетных классов. Ну, может, не везде там балет, но когда бабушка в первый раз мне приоткрыла дверь щелью, чтобы показать-похвастать, чей покой охраняет, там как раз шли занятия типа балетных. Половина девушек - в белых купальниках, половина - в чёрных трико с головы до пят. Балерины настоящие. Правда, бабушка сказала, что это ещё девочки, у них вон даже грудки плоские, но мне они показались довольно большими, "телесными". Я ведь робко в щель заглядывал. Потом, если дома что-то рассказывал, приходилось следить за собой, с усилием говорить "девочки", а не просящееся на язык "девушки", а уж тем более не "тётеньки". Хотя участницы старшей группы такими и выглядели, лифчики у них проступают и попы большие.

Для меня ведь девочки - это мои ровесницы, крошки с косичками в коротеньких платьицах. А тут люди сосредоточенно занимаются серьёзным делом. Вот и кажутся взрослыми поэтому, наверное.

Занятия организованы так. К условленному часу родители приводят своих детей к "Домику" (ну, старшая группа сама приходит, конечно). Опоздания здесь редкость, вышколены все, поэтому в дверь проходят большими группами, звонят мало. Проходят наверх, переодевают детей и запускают в классы. Иногда один класс работает, иногда - несколько. Педагог детей принимает и родителей отпускает. Занятия начинаются.

Через несколько часов, когда они заканчиваются, родители приходят уже поодиночке, то и дело звонят в дверь. Иной раз трезвонят даже. Бабушка ворчит, но понимает, что никто ведь точно не знает, когда именно закончатся занятия, каждый оценивает это на свой лад. Или - на свой страх и риск. Потом, многим хочется хоть в щёлку полюбоваться на своих чад, их успехи в балете (я уж всё это балетом называть буду, хотя тут и гимнастика есть художественная, и акробатика, и пантомима, и даже жонглирование), вот и не желают ждать снаружи. Особенно когда холодно или дождливо. Вот вахтёрша и не покладает трубку домофона.

Вы уже поняли, что вскоре после "загрузки" детей в классы для вахтёра наступает затишье - на полтора-два часа минимум. Опоздания очень редки (педагоги реагируют на них очень непедагогичными словами), а приходить забирать детей никто и не думает ещё. Главное - во всех классах балет в один час начинается. Вот как раз в эти-то спокойные часы, когда работы нет, я и могу бабушке помочь, отпустить её, скажем, на базар. Какая-никакая, а помощь.

Теперь вам всё понятно должно быть, особенно если ещё раз перечитаете начало. Добавлю, что дело происходило в тёплом арбузном августе, репетировали что-то к началу учебного года.

Бабушка сказала:

- Позвонят в домофон - снимай вот эту трубку (дотянешься?) и басом, не торопясь, говори: "Кто там?" Помни, что пока ты тут хозяин, в твоей власти пускать или не пускать. Тебе должны объяснить, зачем идут. Если скажут: "Опоздал с ребёнком", спроси фамилию и в какой класс, а сам помешкай и пошурши, словно список достаёшь. Чётко ответят, не экая и не заикаясь - отвори. А если мямлить начнут, выдумывать или затихнут - ложи трубку без разговоров. У нас тут пропусков нет, взамен - правдивые ответы по домофону, приучайся распознавать враньё и правду. Коли ошибёшься и кого-нибудь не пустишь из нужных - я тебя потом выгорожу. А если, наоборот, пустишь ненужного и вредного, он с тобой всё что захочет сделать сможет. Помни об этом!

Главное, следи, чтобы все вошедшие сразу же поднимались наверх. Не идут - перегнись через перила, а то и не поленись спуститься. Вот тут у меня трость с набалдашником припасена (Какая клюшка? Клюшка с загогулиной!), её возьми для храбрости. И если надо - не стесняйся орать и выставлять вон. Тебя поддержат. Помни - ты охраняешь покой хрупких балерин и ранимых педагогов!

Напутствуемый ценными советами, я отдежурил два или три бабушкиных "базара" и считал себя уже бывалым вахтёром-волонтёром. В самом деле, чего тут сложного, трудного? "Чрезвычайных происшествий не происходило!" - бодро рапортовал бабушке. Наверное, чересчур бодро. Вот и накликал.

Или сглазил.

В тот день бабуля словно уходить не желала, всё что-то забывала и за чем-то возвращалась. А напоследок нарвалась на опоздавшего с матерью. Только спустилась к двери - звонок в домофон, слышен сверху. Я растерялся, ещё ведь на дежурство себя не чувствую заступившим, законный-то вахтёр тут ещё. Ну, она открыла дверь тамошней кнопкой, сунув сперва куда-то кошёлку. И сказала, что спустилась проверить замок, а то он что-то барахлить стал. Повозилась для отвода глаз, подождала, когда родственница уйдёт. И снова - за кошёлку.

Смотрю - по лестнице уверенным шагом поднимается девочка в чёрном купальнике и с гимнастической шишечкой волос. Я немного обалдел - когда переодеться успела? Потом уже понял, что мама просто сняла с неё юбочку и стянула волосы (а может, "шишечка" ещё дома была сварганена), вот тебе и весь переодёв. Когда опаздываешь, мешкать нечего.

Юная балерина сперва даже не посмотрела в мою сторону (а видела ведь вахтёршу внизу!), затем аж вздрогнула, заметив краем глаза, что за столом кто-то сидит. Я принял гордую позу и, как в известном фильме, "сдвинул брови". Кашлянул басом. Всем своим видом постарался показать пагубность опоздания. Сейчас тебе в классе педагог задаст, гордячка ты эдакая!

- Пропусти её, Борис! - раздался снизу знакомый голос.

Оказывается, я мог её, в принципе, задержать! Девчоночка поняла это, вздрогнула, пригнулась и перешла на трусцу, миновала меня, блестя всеми бочками, спинкой и попкой, и вбежала в класс. Тот-то же! Спасибо, бабуля! И за "Бориса" тоже.

- Как договорились! - снова подала голос бабушка. Не орать же, что уходит. Не положено ведь...

- Вас понял! - проверил я свой бас... басок. И это "вас" - тоже в расчёте на чужие уши. Бабушке ведь не видно, ушла ли уже девчоночка или, может, нагнулась и чешки поправляет.

Я уже хотел слезть со стула и подслушать у двери, как ругают опоздавшую (и как её зовут - тоже, ругают ведь всегда по имени), но важность не позволила. Ещё откроют дверь, чтобы её выставить! Лицо потеряю.

А с вахтёрского места ничего не услышишь...

Больше никто не опаздывал. Бабуле я помахал рукой, когда она была уже на краю дорожки, только тогда я её увидел с моим-то ростом. Слез со стула, на который вставал ногами, и принялся за картинки-раскраски.

Прошло где-то... ну, скажем полчаса. Я увлёкся разрисовкой, аж язык высунул - кончик. И вдруг сильно вздрогнул - заверещал под самым ухом звонок домофона.

Аж забыл сперва, что надлежит говорить и каким тоном. Пока вспоминал, звонок повторился, но уже не пугая. Мелькнула мысль: может, не реагировать? Позвонят и уйдут. Имеет же право вахтёрша спуститься, например, в туалет? Но тут же себя ругнул за малодушие, "бывалые" так не поступают. И на середине третьего звонка, кашлянув, снял-таки трубку:

- Алло! То бишь - кто там?

Напряжённо вслушиваюсь. Передо мной стоит нелёгкая задача - отличить правду от вранья, ведь я не вижу, кто перед дверью стоит, в глаза не могу посмотреть. Если б в окно пялился, может, и углядел бы подходящего на дальних подступах. А трубочка-то великовата для детской головы, её то и дело между ухом и ртом сдвигай. Бывалый я, конечно, но вместе с тем и юный.

Ещё когда заканчивал фразу и начинал двигать трубку вниз, услышал вроде как лёгкий женский взвизг "ой!". Что дальше? Жду, вжимая от напряжения трубку в ухо. Вроде бы дыхание чьё-то слышится... но, может, это просто домофон фонит? Во всяком случае, не спешат мне отвечать, себя и причину называть. И я от этого смелею.

Если б, допустим, грозный мужской голос прозвучал:

- А ну, пацан, открой быстро! А не то...

Я бы, конечно, не отворил, но почувствовал бы себя скверно, смелости не прибыло бы. А тут - молчание. И я уже собирался переспросить, ещё более густым басом, как вдруг трубка оживает:

- От... буль! Откройте... откройте, пожалста, - слышится слабый девичий голос. "Буль" - это такой невнятный горловой звук, типа рыганья.

Ситуация, чую, нештатная. Конечно, на робкое "пожалуйста" не ведусь, ответом не удовлетворён.

- Да кто там?! - спрашиваю уже грознее, злее.

- Это я... ну, я... откройте!

Я всё ещё не понимаю. Для опоздавшей - поздновато, да они и знают, как нужно отвечать в домофон, чтобы тебя скорее пустили. А тут что-то невнятное-непонятное.

- Из какой группы? - спрашиваю на всякий случай. Вдруг чётко ответит, тогда пущу с чистой совестью.

- Ох! - звучит в трубке и наступает пауза в несколько секунд. - Очень нужно, пустите! - Пусть восклицательные знаки вас не путают, голос всё равно слабый.

Ответ совсем не чёткий, ясности нет. Я уже вспоминаю слова бабушки: "ложи тогда трубку без разговоров!" Да, но надо же что-то ответить, чтоб не жали кнопку повторно. Типа: я не понял, кто вы и зачем, и поэтому не пропускаю. А то сказка про белого бычка выйдет, со звонками-трезвонами. Мешкаю секунду-другую, и тут вдруг мой взгляд падает на трость с набалдашником, спрятанную под столом. Смелею... А из трубки доносится:

- Да пустите же! - слабо, но отчаянно.

И я... я нажимаю кнопку отворения двери. Не столько как бдительный вахтёр, сколько как маленький мужчина, которому брошен вызов - испугается или нет слабой девушки. О том, что за нарочито слабоголосой девицей могла стоять целая кодла парней с бейсбольными битами, я тогда не думал. Мал был, да и грабить тут нечего.

Пропел зуммер, я услышал звук открывающейся (а затем и закрывающейся) двери, шаги вошедшей. Эх, не сказал в трубку что-нибудь о том, почему пускаю. Бабушка, впрочем, тоже не говорила, просто слова из трубки убеждали её в том, что надо открыть.

- Бабуль, а почему ты не говоришь гостям: "Проходите, пожалуйста"? Ну, как вот дома ты всегда.

- Потому что дома и на работе - это две большие разницы. Домой я приглашаю, кого хочу, и показываю им своё расположение, типа благодарю, что откликнулись и пришли, а на работе я - на посту. Пускаю не кого хочу, а кого обязана, кто имеет право входить. "Пожалуйста" означает, что в другом случае ты можешь сказать "анти-пожалуйста" и не пустить того же человека, от твоей охоты всё зависит, от воли хозяйской. Волеизъявления. На посту же у меня нет самой права решать, кого пускать, кого нет, я лишь проверяю, имеет ли человек право быть пропущенным. И потом, язык ведь не железный, отобьёшь его ещё, говоря каждому "пожалуйста". Если б они хоть "спасибо" за вход говорили!

Я повесил трубку и стал ожидать разворачивания событий. Бабушка наставляла, что вошедший должен сразу же подняться наверх, предстать перед нею. Тем более что всем нужно именно наверх. Жду. Нет, шагов не слышно. Какое-то то ли сопение, то ли пыхтение, то ли просто тяжёлое дыхание. Ровно моя бабуля с тяжёлыми кошёлками после базара. Но тут, по-моему, кто-то помоложе. Гнались за ней, что ли?

Выжидаю, потом перегибаюсь через перила. Вернее, пытаюсь перегнуться. Но это и бабушке-то нелегко, а уж мальцу... то есть юному помощнику ватёра... Тогда я чуток спускаюсь по лестнице и опять стараюсь перегнуться. Проклятые перила как раз на уровне головы! Вставание на цыпочки не помогает, а если присесть, то голову через прутья не просунешь. А и того хуже, коли просунешь, да застрянет. Вот и весь сказ.

Нет, надо спускаться. А в кои-то веки (ну, не веки - разы) выпало поисполнять вахтёрские обязанности в полном их объёме, а не просто сиднем сидеть, местоблюстительствовать. Но я тут же вспоминаю об оставшейся под столом трости. Вернуться за ней? Колеблюсь, но почти сразу отказываюсь. Успею ещё взлететь наверх, коли понадобится, а коли не успею, то дико заору... то есть, чего это я, мужественно вступлю в схватку, пусть и без трости. Я хоть и мал, но так могу пяткой в живот дать... если, конечно, мне его подставят. Или не успеют убрать. И потом, я же сверху иду, у меня преимущество положения.

Начинаю топать вниз - неспешно, солидно. Пусть внизу слышат - серьёзный человек шествует! "Мороз-воевода дозором..." Тьфу, не то. Конечно, когда меня увидят... но до тех пор пускай заочно поуважают. Я ещё и кашляну пару раз басом.

Ещё почему медленно иду - чтоб легче было обратиться вспять, если... ну, если понадобится. Вытечет из трезвой оценки обстановки. Когда по лестнице сбегаешь, то быстро не затормозишь, а то и споткнёшься. А на повороте, пока меня ещё не рассмотрели, как следует, я баском скажу как бы себе под нос:

- Да кого же это черти принесли? - подражая бабушке.

Как говорит мама, первое впечатление - решающее, и сейчас главное, чтобы оно сложилось у вошедшей молчуньи прежде, чем она меня увидит.

Бурча себе под нос, и тем себя ободряя, а у незнакомки создавая о себе впечатление, усиленно топая, я вышел на среднюю лестничную площадочку, повернулся и наконец-то увидел ту, кто вошла. Кто-то стоял внизу, опираясь на угол перил лестницы, согнувшись и тяжело дыша. Почти так же, как однажды навалилась на лестницу моя бабуля, придя с особо тяжёлыми кошёлками - у неё схватило сердце, чуть вошла.

Неужели и сейчас так? Видя, что человек безобидный, забыв о солидности и о трости, я сошёл обычным своим (ну, ускоренным) шагом и рассмотрел гостью лицом, как говорится, к лицу.

Из-за позы и дыхания, выдававших страдания, девушка сперва показалось мне тётенькой, и не очень даже молодой, но сближение помогло - это всё-таки была девушка. Да и наряд на ней не "тётеньковый" - джинсовые топик и шорты, по-молодёжному весьма. Причём топ очень короткий, но довольно солидный, как верх такого бикини, в котором обе груди кажутся единым валиком - видел такие на пляже. А вот шорты, хоть внизу и "мини", и даже со слегка скошенными кромками, сверху доходили аж до самой талии, из-за чего попа казалась весьма большой, да и живот немаленьким. Наряд дополняли сизо-голубые носочки, торчащие из-под кроссовок с джинсовым верхом. Вы, наверное, уже догадались, что перехватывающая светлые волосы лента тоже имела джинсовый окрас, будучи, однако, весьма тонкой.

Девушка с видимым трудом подняла голову, чтобы взглянуть на спускающегося вахтёра. Я увидел голубые глаза с затаённой болью, а они - довольно молодого (ну, очень) человека, пыжащегося казаться важным.

- Что с вами? - спросил "молодой человек".

Девушка напряглась всем телом, прежде чем ответить:

- В туалет хочу... умираю... нигде не нашла... люди везде... идти не могу... спасибо!

Наконец-то, вопреки бабушкиным ожиданиям, вахтёрам начали говорить "спасибо"!

- Как же вас угораздило? - спросил я, не зная о чём спрашивать и обходя фигуру сзади - в том числе, чтобы проверить, не зашёл ли кто-нибудь ещё. Тут-то я и увидел, как сильно увеличивают попу высокие шорты, особенно когда человек ещё и вперёд наклоняется. Теперь понятно, почему девушки любят шорты с низкой посадкой - чтоб ягодицы поумереннее казались.

Между прочим, бабушка делает в этом слове ударение на "и", а нам в детсаду объяснили при случае, что надо на "я". Отстала старушка от жизни... но, если честно, то и меня на "и" тянет "ударять", так как-то естественнее. Птицы, девицы, тупицы, царицы, ягодицы... Ударение на "а" в слове "царь" мы же не переносим в слово "царица"!

И, раз уж зашла речь о бабушкиной речи, я ещё скажу, что она не приемлет слова "бикини". В целом говорит "малый купальник", а о составляющих - "пляжные трусы" и "пляжный лифчик". Конечно, о других - сама она, когда мама с папой вытягивают её-таки летом на пляж, неизменно надевает купальник "большой".

По бабушкиной "номенклатуре" на девушке, похоже, "пляжный лифчик" - правда, джинсовый, "сухопутный".

Тем временем бедняжка стремится ответить на мой несуразный вопрос:

- Пол-арбуза съела... на спор... все разбежались... не могу...

Она с видимым усилием отжалась от лестничных перил, и я увидел её распрямлённое тело. Да, шорты по талию - это ягодично, это мощно, это круто. И что-то напоминает...

Я - мальчик уже "большой", и мама старается при мне не ходить даже полуодетой, стесняется. Но как-то раз, недавно, она зашла в комнату, где я спал, чтобы что-то взять из комода, одеваясь. На ней были белые трусы, а поверх - коричневые колготки по талию. Трусы просвечивали и по высоте были в половину верха колготок. И сзади тоже так. И мне подумалось: попа в трусах меньше, а в колготках - больше, два вида одновременно, и по-разному хороши. Извините - ягодицы.

Но, постойте, надо же что-то делать! Я разглядываю человека, а ему хочется в туалет. Интересно, большой был арбуз? Половина для одной - это круто. На спор - как мне это знакомо! Скажут ребята: "слабо тебе!", и на автомате отвечаешь: "А вот и не слабо!" И попался! Правда, пузырь на прочность пока не доводилось испытывать. Но взрослая на вид девушка, да ещё в таких шортах! Повелась ведь на что-то, сил не рассчитала.

Тем временем бедняжка попыталась перекрыть мой недостаток сообразительности:

- Где тут у вас туа... - в горле у неё будто булькнуло, и она рыгнула - смачным арбузным запахом. И не продолжила, изо всех сил сдерживала кашель.

Эх, да у неё эти пол-арбуза ещё в горле стоят, желудок полон! Значит, и почки работают, нагнетают. Надо спешить.

- Туалет у нас вот тут, - не забываю басить я и показываю в короткий, уже знакомый вам коридорчик. И, словно кавалер, подаю барышне руку, она берёт и бредёт, опираясь на неё, какими-то скованными шагами. Словно биоробота веду... или, скорее, просто робота с его угловатостью. Но мы продвигаемся.

Кончено, будь у нас отдельный женский туалет, я бы довёл её почти до, а уж дверь она пускай сама отворяет. Но у нас кабина одна, общая, запирающаяся. Поэтому я аж завожу "клиентку" туда, и чего не помогаю "отворить", так это шорты.

- Пожалуйста, - говорю, поворачиваясь, чтобы уйти, и вдруг вспоминаю, что защёлка-то на двери сломана. Ну, тут никого больше нет, никого я не впущу снаружи, как ни проси, пока бедняжка не закончит. Даже пусть где-нибудь посидит, потому что скоро ведь ей опять приспичит.

ПриспиСит.

Ухожу к себе громкими топающими шагами. Пусть слышит, что меня тут нет, вернулся юный вахтёр к исполнению своих обязанностей. Можешь смело приступать к исполнению своих обязанностей перед организмом.

Слышу вполне ожидаемый щёлчок. Э-э, нет, милая, не запрёшься, несправно тут у нас. Щёлк-щёлк-щёлк! Да не теряй ты время, не много его у тебя. Ага, больше не щёлкает и не зовёт. Поняла, или всё равно ей стало - и мне легче.

Пока неспешно поднимаюсь, "пережёвывая" в уме впечатления, которые в "реальном времени" не осознавал. Тяжёлая опора на мою руку... Не шутка, почти тётеньке помог! Запах, как от сильно взопревшего тела, не вполне заглушаемый "взрослым" дезодорантом... Тяжёлое дыхание, словно у старенькой бабушки... Эге, а с полным пузырём, пожалуй, и не вздохнёшь полной грудью! Особенно в таких высоких и "заковывающих" талию шортах. И чего она только их напялила? Или таково было условие спора?

Такой джинсовый костюмчик, припоминаю я, впервые вижу. Обычно либо куртка и джинсы, либо мини-шорты на бёдрах и лёгкий, не-джинсовый топ. Кстати, это мне кое-что напоминает...

Как исполнилось мне пять лет, папа решил сделать меня "настоящим мужчиной" и для этого закалить, обливая холодной водой. И дёрнул же меня чёрт заорать благим матом при первой же "мужской" процедуре! Мама вбежала, отобрала "ребёнка" (не успевшего превратиться в "мужчину") и категорически запретила над ним издеваться. А я-то хотел, мимо воли ведь завопил, не ожидал, что вода окажется такая обжигающая.

Единственный вид закалки, на который удалось уговорить маму - это хождение по дому, когда нет гостей, в одних трусах. "Воздушные ванны" - так сформулировал папа эту процедуру для мамы. Летом и зимой, между прочим; зимой, конечно, с отоплением. Папа и сам так ходит, так я вот наряду с ним. А там, когда научусь молчать под струёй холодной воды, можно и к закалке вернуться.

К тому времени маме вход в ванную будет закрыт, когда там сын раздетый!

Но "раздеться до трусов" оказалось потруднее, чем молчать на холоду. Меня ведь с детства... ну, раннего детства, очень раннего, приучили кутаться - объясняя тем, что вот придут гости, а я "как маленький" раздет. Поэтому даже летом я ходил дома в длинных тренировочных штанах и футболке с рукавами. Зимой они утеплялись, становясь "с начёсом".

Когда впервые разделся до трусов (то есть не стал надевать ничего, кроме них, встав с постели), то поначалу показалось прикольно, необычно, но очень скоро стал зябнуть. Потянуло одеться по-старому. Вот не могу себя пересилить, и всё тут. Не такой уж я, оказывается, и большой.

Будь на дворе лето, я бы смог постепенно привыкнуть к похолоданию в квартире. Но была, как назло зима, и батареи не усердствовали... Ждать лета? Это соловьи пускай ждут, а мы с папой чего-нибудь придумаем!

И придумали - обнажать тело постепенно, привыкать и стягивать с себя дальше. Для начала мама со вздохом отрезала обтрепавшиеся концы моих старых трикотажных штанов, сделав их почти по колено.

- Ну, чем не кюлоты?! - воскликнул папа, сразу же вызвав моё "почему?" Вернее, "что это такое?"

- А до того ты был санкюлот!

А вот рукава у футболки обрезали (ну, не резали, а просто взяли безрукавку) рано, ручонки мои зябли. Пришлось, как и штаники - по локоток, а уж потом, после привыкания - и по подмышки.

Таким макаром дошёл я до трусов типа семейных и простой майки навыпуск. Потом майку укоротили так, что нипочём в трусы не заправишь, и пупок виден, как у девчонки. Словно вырос я из маечки, но только в длину почему-то. Ветерок гулял по телу, и я опять же привык к этому.

Какой будет следующий укорот? Папа говорит:

- Можно бы обрезать маечку ещё выше, под грудью, перед тем как вообще её упразднить. Но это будет очень похоже на девчачий топик. И не перепрыгнешь выше - лифчик начнёт выходить. Поэтому не пора ли уже тебе сделать большой шаг? Последний, заметь!

Я был не прочь... но мама зорко следила за постепенностью, не давала делать большие скачки.

- И почему обязательно девчачий? - приговаривала она, принимаясь за перешив. - Когда бегуны бегут в жару, у них номерки на голое тело надеты, типа топа выходит, и очень даже по-мужски. Особенно ежели грудные мышцы хорошо развиты, а номер - первый. Хочешь побыть легкоатлетом, сынок?

И сварганила мне прикольный "номерок". По длине он как раз был как у этой девушки... с поправкой на рост, конечно. Прикрывал грудные мышцы, грел даже лучше майки навыпуск, ибо плотнее прилегал к телу. Я даже дольше стал на месте бегать на утренней зарядке.

Некоторое время я сидел на бабушкином... вахтёрском стуле, вспоминая всё это (то есть позволяя "этому" всплывать в памяти). Слышно были шарканье из-за дверей, иногда доносились команды того или иного педагога, а одно время из-за двери класса зашумели барабанные палочки - это отрабатывали "налёт шершней". Поначалу-то я их пугался, аки шершней настоящих... или даже ос, но бабушка объяснила, в чём дело, даже в щёлку заглянуть дала, и вот я в курсе и храбрый.

Там такие девчушечки орудовали, культурно шумели - сами пугались своего же шума, судя по личикам. Больше, чем я, ей-богу!

Палочки-то и подвели, помешали расслышать. Чуть они стали стихать, до меня донеслось слабое:

- Мальчик! Ма-а-а-альчи-ик!

Может, это педагог так обращается к кому-то? Я был совершенно уверен, что девушка уже вовсю "бурит" над унитазом, а то и заканчивает. Но вот "шершни" угомонились, и я ясно расслышал идущее снизу:

- Молодой человек! Мо-ло-дой че-ло-ве-е-е-к! - с перекатывающимся ударением.

Блин, а это же "моя" - узнаю голос и его слабость! Похоже, "мальчик" тоже она же кричала... да решила, что я важничаю и не откликаюсь поэтому, вот и уважила. Произвела в "молодые человеки". А я всего-то наслаждался тем, чего совсем недавно пугался - дробным перестуком и подвыванием "шершней", и пребывал в неведении.

На этот раз побежал по лестнице скоренько. Нештатная ситуация, надо думать, должен принимать меры, а первое впечатление я уже произвёл, вон даже "молчелом" кличут. Так что это всего лишь деловая спешка, торопливость, а вовсе не мальчишеская несолидность.

Моя подопечная стояла на полпути между лестницей и туалетом, держась за стену, выглядела хуже прежнего.

- Есть тут кто-нибудь из женщин? - спросила она в "рваном" ритме, глубоко не вдыхая и отдыхая после каждого слова.

- Так точно! - по-военному ответил почему-то я. - Двое педагогов и человек двадцать девочек.

- А... старушка? Здесь на вахте всегда старушка сидела.

- Бабушка в деловой отлучке, - ответил я басом.

Вместо "блин!" девушка всего лишь скривила лицо.

- Слушь, позови кого-нибудь из взрослых... ну, педагогов.

- Никак невозможно, - продолжал басить я. - Идут занятия, которые нельзя прерывать. А для чего, в чём дело?

И тут я увидел нечто. Бывали в прошлом случаи, когда собеседник, взрослый или ровесник, сомневался, стоит ли мне что-то говорить. Они оценивающе смотрели на меня, отводили глаза, хмурили лоб, "экали", что-то про себя соображали. Иногда требовали даже дать слово, что никому не проболтаюсь. И всякий раз это длилось не меньше минуты, я успевал погадать, будет ли мне оказано, в конце концов, доверие.

Теперь же вот этапы сомнений промелькнули на девичьем лице за какую-то секунду, и оно сразу "устаканилось", приняло выражение доверия - вынужденного, правда. Типа "А-а, была - не была!"

- Понимаешь... застёжку у меня заело. Не могу сама расстегнуть. Помог бы кто из женщин, да ждать не могу. А ты... не поможешь ли ты? Раз других нет, - словно оправдываясь перед собой.

- Думаю, что смогу вам помочь, - говорю веско, как бабушка, когда её что-нибудь просят педагоги. Девушка облегчённо вздыхает, насколько позволяет живот, и позволяет мне увести её обратно в туалет.

Оба молчаливо понимаем, что в коридоре такому делу не место. И кто знает, сколько она сможет сдержаться после расстёгивания, не хлынет ли из неё тут же. Так что и дверь под рукой нужна, и унитаз. А зачем вообще выходила, коли передвигаешься с трудом? Ах да, чтобы дозваться этого тугоухого... поклонника "шершней". Заворожённого ими.

По застёжкам я опыт имел. Расскажу немного, пока бредём.

Как-то летом играл я с другими ребятами и девочками во дворе, в песочнице. И вдруг выходит к нам Кешка. Он немножко старше нас, но уже нос воротит от детских игр. А тут вдруг пришёл. Потому что ровесников, тоже брезгующих, во дворе нет, а повыпендриваться, похвастаться хочется. На безрыбье... А хвастаться он хотел плавками, в одних которых и вышел.

Красные, блестящие, с фирменной эмблемой и очень узкие, аж боязно, что свалятся. Такие узкие я доселе только на девчонках видел, да и то - на пляже. Вообще-то, у нас не принято играть во дворе в плавках, короткие штанишки рулят, но и прямого запрета нет, к детям отношение снисходительное. Так что, считай, новой моды застрельщик вышел.

Ну, Кешка - к нам, в песочницу, и давай сверкать красной попкой, выпирать писькой и заливать. Мол, на днях он на пляже оказался один в таких вот плавках, и довольно большие девочки наперебой зазывали его в свою компанию - надоели им длинные, бесформенные шорты сверстников. Насколько большие девчата? Ну, некоторые из них в одних трусах, без верха, - нехотя признал наш хвастун, - но тут, - показал на грудь, - уже есть!

Потом он трепался о том, как долго учился надевать плавки правильно, чтоб нигде ничего, и вместе с тем - везде всё, и должным образом завязывать верёвочку в пояске. Но и тогда сразу на пляж не рискнул, а походил дома, на глазах старшей своей сестры, "обстрелялся" её взглядами. Она, кстати, посоветовала ему кое-где подбрить, как она сама делает, - и Кешка выразительно поглядел на девочек.

- А сестра в чём была?

- Ну, ей тоже надо было "обстреляться" моими взглядами, имелось кое-то узенькое...

Кешка с гордостью продемонстрировал нам своё умение завязывать верёвочку в пояске не спереди, а сзади, обвив талию, как некоторые "пляжные лифчики" завязываются. Без верёвочки такие плавки не удержатся даже без прыжков в воду. Мы дружно завидовали, чего скрывать.

Но вот во двор вышел кто-то из его сверстников, и Кеша сразу побежал к нему - сверкать плавками. Я заметил, что одна из девочек, самая тихая, исподтишка дёрнула сзади кончик, превратив легко развязываемый "бантик" в тугой двойной узел. Нехай поразвязывает полчаса драгоценные свои плавки, и чтоб ему в туалет в это время хотелось!

Хотя из такой узости можно кончик через верх высунуть. "По-большому" тогда хоти, да всем животом!

Я тогда решил, что у меня тоже будут узкие плавки с верёвочкой в пояске - рано или поздно, мытьём или катаньем, нытьём или скапливанием (в смысле - денег на обновку). И что тоже буду застёгивать верёвочку сзади. Именно что застёгивать - завязывание меня не устраивало, раз тебе любая хулиганка исподтишка может дёрнуть, а ты потом возись, а то и режь. Что взамен?

Я вспомнил, как Кешка сравнивал свою верёвочку с завязками "пляжного лифчика". Но у лифчиков бывают и настоящие застёжки. Например, меня всегда привлекала крючочная застёжка маминых бюстгальтеров, как её ловко мама на спине "запирает" и как та через одежду не выпирает. Хорошо бы и мне что-нибудь на такую же застёгивать... И я тайком спорол с маминого лифчика (изношенного, на выброс) крючочную застёжку и спрятал в потайное место.

Теперь знаю, куда её пристроить - в будущем. Конечно, на виду нечего оставлять, на виду пусть будет обвивающая талию верёвочка, а застёжку "погружу" за задний кант, ближе к попе. А чтобы не выскакивала вверх, сделаю крохотный внутренний карманчик жерлом вниз и буду засовывать в него застёгнутую застёжку. На ощупь это легче, чем завязывать. А тем более - развязывать.

Так что, как видите, в застёжках я кое-что кумекаю и сейчас помогу страждущей девушке справиться со своей бедой.

Если раньше я стеснялся в упор разглядывать её шорты, то теперь просто обязан познакомиться с "фронтом работ". Иду и смотрю. Тем более, разница в росте мне помогает, если вообще не под нос суёт.

На обеих сторонах попы (ну, ягодицах) - по карману, но и все шорты кажутся сшитыми из отдельных кусков материи, "карманов", вон, даже заклёпки пропечатаны. А когда клепают из разных? Конечно, когда всё вместе из отдельного куска было бы чересчур жёстким, негибким, ненадеваемым. Поэтому и смотрятся эти ненастоящие "заплаты" прочными кусками брони, склёпанными по форме женского низа. Я уже упоминал, что сверху шорты высокие - по талию, а снизу - как обычные мини-шорты, но со скошенными краями - в направлении паховых складок. Ремень в шлёнках оказался нарисованным, тут и расстёгивать нечего, а узкая вертикальная полоска "вклёпанной брони" обозначала гульфик. Привычной, торчащей из передней петли пуговки не было, если бы не "ремень" и "заклёпки", шорты казались бы трусами. Но какая-то застёжка должна всё-таки быть, потому что талия - узкая, бёдра - широкие, а материя - не эластичная.

Как-то, не так давно, я закапризничал (трудно, конечно, признаваться), не желая надевать трусики, показавшиеся мне чересчур узкими. Мама не стала насиловать и недуром натягивать, а села рядом и рассказала, как в девичестве переходила от больших, по талию, трусов к более модным "слипам". Из-за ощущения пупка наружу, недоодетости ниже пояса, она стала выбирать слипы (по-мужски - бельевые плавки), которые туго тянулись и были всклень. Такие как от коленок к широкому месту поднимаешь, так думаешь, что не пройдут, настолько туго растягиваются. Ну, думаешь, стиснет тебя. А перевалишь через тазовые широкие косточки - и сразу узкие боковушки удобно располагаются на "склонах" талии, почти не жмут, натяг спадает, но то, что трусы должны "упаковывать", упаковано надёжно. И она показала, насколько крут склон от талии к тазу, тут у неё абажур целый.

Так что трудно натягивать - легко носить!

Но шорты - не нижние трусы, простой тянучестью не обойдёшься. Ну, сейчас разберёмся, зашли уже обратно в туалет.

- Вот, - говорит девушка, покорно вставая передо мной, - вот тут вся и закавыка.

Оказывается, та полоска "брони", что на месте гульфика, закрывает две сходящиеся и расходящиеся "полы", соединённые "молнией". В замочек оной вставлена короткая леска с двумя пластиковыми колечками. Потянешь за одно, вытянешь на всю длину - "молния" закрылась, потянешь за другое - открывается (или заедает, как вот сейчас). Похоже на шторы с висюльками, только те по горизонтали шастают. Здесь у нас тоже есть горизонталь - позади "ремня", со стороны тела, вшиты узкие скобочки с двух стон, в них колечко вкладываешь и ведёшь пальчиком, пока вся леска не натянется, не вместится. Живот при этом нужно вобрать, а потом отпустить, и вот этот-то отпуск и будет венцом застёгивания, вместо продевания в петлю пуговицы. Такие вот особенные шорты.

Не знаю, как девочкам, а лично мне удобнее было бы терпеть малую нужду со свободным животиком. Эх, как у неё его выпятило! И не вберёшь, чтобы вытащить колечко (почти что парашютное).

"Клиентка" поясняет, что уже вытягивала наружу колечко, но, когда оно не пошло дальше и надо было звать на помощь, снова по инерции спрятала вовнутрь, чтобы никто не увидел случайно. Стеснительная... Ну, давай теперь вытягивай.

Она сунула пальчик за пояс, попыталась втянуть живот и охнула.

- Не могу. Давай ты. Чужой рукой лучше.

Это точно. У меня мама хоть и врач, и всё медицинское умеет (ох, бедная моя попа!) а сама себе уколы никогда не делает, знакомую медсестру зовёт. Сама себе ведь жалеешь "бо-бо" сделать, а чужой человек твоей боли не чувствует, р-раз - и вколол на всю длину, ты и охнуть не успеешь (девчонка сказала бы - ойкнуть). И хорошо, что не успеешь, а то человека напугаешь и помешаешь довершить дело. Это же высший пилотаж уколов - только начинаешь ощущать боль, а весь "кубик" уже в твоём мягком месте.

А то и два!

Правда, сейчас ситуация отличается. Вместо ойканья последствия резкой боли могут быть более тяжёлыми, можно сказать - мокрыми. И я лезу аккуратно, лишь чуть-чуть подпихивая наваливающийся на джинсу живот, используя преимущество тонких детских пальчиков. Кожа лоснится от пота, слабо попахивает аммиаком... За сколько же времени ты съела эти пол-арбуза и сколько потом терпела? А утром-то хоть ходила? До капельки?

Это мне вспомнилась одна история дворовая.

Один наш дворовый пацан, Юрик Долгорукий... это не фамилия, а прозвище. Давайте вначале объясню, как появилось. Колечко-то не спешит выковыриваться, выкомаривается...

Так вот, однажды у него в семье зашёл разговор на тему "а вот женишься..." А у мальчика была старшая сестра Юля, о ней я ещё скажу, и, видимо, из-за недружности совместного бытия, или просто "рубя с плеча", он заявил:

- А я и не женюсь!

Лёгкая паника среди родителей. Соображают, что делать... И вот мама придумала:

- Ах, если так, то приучайся уже сейчас себя обслуживать! Вот, я соберу твои майки-носочки-трусики, теперь сам их стирай, а я покажу как.

Расчёт был на то, что мальчик не вытерпит испытания стиркой и сдастся, согласится поступить как все, когда вырастет. Может, оно бы так и вышло, в конце-то концов, но тут вмешался папа. Ему очень не понравилось "делай тогда сам" от жены, и он против этого боролся. Стал думать, как бы приохотить мальца к малоприятному и совсем не мужскому занятию. И придумал.

Незадолго до этого он подарил сынишке подводную маску - с ластами и трубкой, с собой чтоб брать на пляж летом. Но дома всё это лежит без дела, пылится, можно сказать, разве что в ванне мальчуган "ныряет", забавляется. И вот отец посоветовал налить в маску воды, надеть на голову, не дыша, разумеется, носом, и поглядеть, как изменяется всё вокруг. Руки, в частности, кажутся длиннее. А чтобы на них не скучно было любоваться, можно и делом каком заняться, той же стиркой.

- Если забудешь и "нюхнёшь", случаем, воды из-под маски, не паникуй и не срывай, неприятно, но несмертельно, в носоглотке она тебя пообжигает. Главное, сразу же продуйся, вдыхай ртом и выдыхай носом. Под водой в речке ещё и не то может случиться, надо быть готовым, автоматизм выработать. А женишься... то есть решишь, жениться ли тебе, ты ещё успеешь. Тут автоматизм вреден.

И мальчик настолько полюбил свои длинные руки и нос в воде, которую нельзя в себя затягивать, что стал стирать ещё и бельё своего отца, и даже до маминого добирался. Крупные-то вещи ему не доверяли ещё. Оттого и прозвали Долгоруким. Тем более - Юрий.

Так вот, старшая его сестра Юля училась в школе и готовилась к первому в своей жизни турпоходу. Подготовка включала в себя задирание носа перед младшим братом, которому ещё очень далеко до подобных взрослых мероприятий. Как бы её поставить на место, девчонку, пусть и старше его? И Юрик придумал:

- Ночевать в спальных мешках будете, говоришь? А ты ведь привыкла, чуть встав, в туалет бежать, меня ждать заставлять. В походе так не выйдет. Что же, все вылезут и зарядку делать станут, а ты "до ветру" убежишь? Или наткнёшься в кустиках на парней, а потерпеть до других (кустиков - не парней) и не сможешь? А я вот зарядку до писса утреннего делаю, пока ты в туалете, хоть и младше тебя, и хочу сильно. Слабо, а?

Юля то ли повелась на "слабо", то ли и сама понимала, что в походе всякое бывает и нужно быть готовой ко всему. И стала пересиливать себя, не писить утром до... пока сможет. А братик услужливо ей чай готовил (тоже в рамках "не женюсь"), проверял пальчиком, надут ли животик, не схитрила ли сестрёнка и не слила ли где в тазик. Иной раз и на прогулку выводил. Мы смеялись: собак выводят, чтобы по дороге писили и какали, а сестру для "совсем наоборот".

Юрик рассказывал, что пару раз Юлька капнула в трусы, но мы ему не очень-то верили. Да, она не даёт ему стирать её бельё, вообще, разглядывать, но из-за описанных трусиков ли? Кому вообще сёстры дают, тем более - старшие?

Ага, кажется, поддалось колечко. Похоже, тут чужой человек должен орудовать не из-за боли, а из-за спешки. В смысле - у него-то не болит, он никуда не спешит и может потихоньку "выбирать леску", как на рыбалке, без заклинивания. Тут уж точно: поспешишь - людей насмешишь.

Тяну потихонечку, чую - меня по голове гладят, но не "похвально", а словно руки чем-то занять надо, нервозность ощущается. И вдруг мысль: негоже раздевать до конца, помог "расклинить", и довольно, не на унитаз же её усаживать. Говорю деловито:

- Наладилось будто. Держи, - и в руки колечко сую. Снимай их с моей головы-то, руки свои беспокойные, работа им есть.

Она схватила колечко и потянула. Дёрнула, чего там. И ойкнула - снова "молнию" заклинило.

- Помоги ещё, - возвращает.

И рад бы, да на этот раз глухо. Может, сильные мужские руки и помогли бы, но я же мальчик ещё. Потом, тут то ли расстегнуться помогаешь, то ли описиться. Она это поняла, похоже.

- Что же делать?

- Давай снимай как есть, - ведь заклинило-то на "последнем дюйме".

Края, "полы" гульфика уже достаточно разошлись, живот на них налёг. Девушка очень нерешительно берётся стаскивать шорты, но морщится, мешкает. Нет, и тут дело надо брать в свои руки!

- Потерпи, пожалуйста!

Приходится немного нажимать на кожу, чтобы позволила с себя стягивать сантиметр за сантиметром джинсу. Не знаю, насколько это больно, но немного представляю - по ахам, кривлению лица, закусыванию губ. Между прочим, я это уже где-то видел...

Ну да, в парке, летом. В биотуалет выстроилась целая очередь. И вот одна девушка, примерно того же возраста, что и эта, вся изнервничалась, изнапрягалась, губы себе искусала. И один парень, видя это, уступил ей свою очередь. Правда, он не первым стоял, так что ждать всё равно пришлось, и с ним разговаривать, но это помогло.

Помогло не опозориться на людях.

Потом она его самого ждала из туалета, сказала, что хочет как-то отблагодарить. А он, может, ни о чём таком и не думал, и не ожидал даже, что его снаружи ждать, оказывается, будут. Какой-то глупый вид стал у этого джентльмена. Но увести себя под руку всё-таки позволил.

- Ой, подожди, не выдерживаю, давит всё!

Это - "моя", не та, благодарная. Встала отдохнуть (не в смысле - сидела и встала, а встала поодаль от меня), глаза блуждают, живот поёкивает. А я чую - в замкнутом пространстве уже аммиаку накопилось. Начала писить "газово", ещё тая в себе жидкое. Ну, мне чего, я-то в любой момент могу наружу выйти.

Вдруг девушка отстранённо глядит на меня и... стаскивает топик. Он же тоже давит! Плотно, чёрт, прилегал... Хоть тут себе облегчить. Вешает на какой-то гвоздь, я мельком вижу её бюст в лифчике - тёмно-синем, блестящем, с короткой "молнией" между чашек. Похоже, пляжный... или сейчас мода такая на исподнее? Но не пристало пялиться на женское, тем более, человек от тебя зависит. Раз полегчало, то, может, снова примемся?

Я даже перехожу вбок, к бедру, продолжая выколупывать живот с тазом из упрямых шорт. Раз "клиентка" не выдыхает и не втягивает живот, когда мне нужно, придётся мне подгадывать свои действия под её выдохи. Ну, зачастила! Хоть помоги в чём-то, за нижние кромки потяни, что ли. Если не догадываешься, то, может, не так уж сильно и хочешь?

Теперь, когда топик снят и голой кожи прибыло, мне стали бросаться в глаза рёбра, обтянутые лоснящейся, влажноватой кожей. Я всё-таки не такой уж малец, чтоб девушке носом в живот... или попу упираться, я повыше чуток, и глаза как раз на уровне рёбер. И что-то они мне напоминали...

К нам во дворовую песочницу одно время приходил играть Игорь, паренёк из соседнего дома (если не из дома через один). Приносил прикольные, "фирмовые" игрушки, веселил нас анекдотами (детскими). Но потом мы ему сказали, чтобы больше не приходил. Почему? А он девочек лапал. Девочки у нас молоденькие, в летнюю жару, бывало, в одних трусиках во двор выходят. Так этот Игорёк станет центром внимания, задурит людям мозги со своими роботиками и байками, а потом вдруг протянет руку к ближайшей дурочке и пощекочет. Иногда - исподтишка, порой - открыто, нагло. Особенно любил щекотать между рёбрами (вот почему я о нём вспомнил), но не брезговал и подмышками, и ступняшками - что под руку подвернётся.

Подружки наши потом жаловались, что их сильно от этой щекотки пробирало, он там, на рёбрах нервные узлы умел затрагивать, так что они по песку катались и с большим трудом сдерживали визг - такой, от которого матери на балконы выскакивают. Визжали, но в меру, как при простой игре. Мы только не понимали, Игорёк щекочет любую попавшуюся и расслабившуюся, или же заранее подсаживается исподтишка к понравившейся или "вычисленной", с самой бурной реакцией.

Как бы то ни было, миром попросили его больше не приходить. Он:

- И пожалуйста! У вас девчонки какие-то вялые, толком повизжать не могут, одежду с себя посрывать. У нас в песочнице девки порой писаются от моей щекотки, вот какие! И кайф ловят. Так что и не ждите больше меня. Ну вас!

Мы потом посовещались с девочками: и вправду можно описиться после подрёберной щекотки? Их же щекотали, им виднее. То есть - чувственнее. Они подумали и сказали, что это разве лишь в том случае, когда сама уже хочешь. Не в смысле - щекотки хочешь, а в туалет. Но если хочешь, то туда и бежишь, верно? Так что, похоже, кто-то сама шла на риск, может, даже пари держала, мол, напилась, но всё равно твоё корябанье выдержу.

Тем временем моя подопечная смекнула и стала-таки тянуть шорты за нижние края. Вдвоём дело пошло веселее, и вот уже бока шорт перевалили через тазовые косточки, показались трусы - пониже талии, но тоже высокие. Похоже, моя миссия выполнена. Мавр сделал своё дело, мавр может...

Это не я - любитель Шекспира, это бабушка иногда так приговаривает, уходя с дежурства. А вслед за ней - папа и мама. В подходящих случаях.

Отворачиваюсь и делаю шаг, но тут же слышу за спиной:

- Подожди. Отвернись, но не уходи, - и звук смачного рыганья. Желудок почуял, что животу полегчало, ну, и протолкнул жижу.

Конечно, случись что, ей в таком виде стрёмно будет выходить из туалета, чтобы позвать меня. Что ж, побуду "под рукой". Вот услышу плеск в унитазе, тогда уж точно "мавр" может идти.

Пока же слышу пыхтенье, ругательства шёпотом и лёгкое журчание воды в унитазе. Её, наверное, этот звук заводит, невыносимым терпёж делает. Мне и самому... того... захотелось. Конечно, много легче позыв, чем её, но зажиматься тоже приходится.

Ага, слышу за спиной:

- Повернись, ладно уж, помоги!

Откликаюсь, в смысле - поворачиваясь. И первым делом вижу измученное, измождённое лицо с капельками пота и слипшимися на лбу волосами. Да моя старенькая бабушка и то бодрее выглядит! Второе ("вторым делом") - груди в промокшем от пота лифчике, они словно обвисли, хотя и небольшие, девичьи. Затем вижу трусы, жёлтые... вернее, жёлтые у них только боковушки, а вся широкая серёдка - кисейная, полупрозрачная, и только в самом низу сгущается белизна, покрывая самое сокровенное.

И самое сейчас страдающее.

Руки у девушки заведены почему-то назад, и она там ими что-то шерудит. Похоже, совсем повело ей голову, раз не догадается повернуться, помогать-то, поди, надо сзади... почему-то. Хотел скомандовать, то есть подсказать, да вижу, что она даже не вышагнула из сползших до пола шорт. Посему обхожу сам, смотрю и обалдеваю.

По распопине в трусах идёт "молния"! Да, от пояска до "между ног", золотистая такая, в тон желтизне материи. У некоторых девочек так сзади застёгиваются платья, а тут, понимаешь ли, попа. Но - ягодицы красиво обтянуты, выделены! Каждая отдельно, а не единым полушарием, как в трусах с задком из простого куска материи. Класс!

Только вот "молния" та заела и не желает расстёгиваться, а без этого трусы не снять, зря стараются руки. Помните эпизод с брюками-шортами из "Бриллиантовой руки"? Но там хоть "молнию" спереди заедало.

Но вот я вижу что-то, что заставляет удерживаться от смеха - с трудом. Знаете, иногда зубристые края "молнии" не сходятся на коротком участке, топорщатся и возникает эдакий овал, а то и круглая дырочка. Так вот, такая маленькая дырочки в заевшей "молнии" образовалась у моей подопечной прямо над дырочкой, откуда какают, даром что застёжка "золотая". Вот он, общий недостаток всего, застёгивающегося сзади!

Надо пояснить, почему я с трудом удержался от смеха. Само по себе, конечно, угарно, но плюс и ещё кое-что. Знаете, у взрослых есть такая незатейливая хохма: "У тебя вся спина белая"? Так вот, уже упоминавшийся Игорёк занёс к нам в песочницу похожий прикол.

- У тебя в трусах прореха, - говорил он девочке.

- Где? - пугалась она, нагибая голову и начиная себя разглядывать.

- Сзади, - отвечал шутник. - На самой попе, откуда какают. Это чтобы пукать было удобнее, ветры пускать?

Бедняжка заливалась краской и в большинстве случаев убегала, прикрывая попку ладошками. Конечно, никакой прорехи там и в помине не было, это просто прикол. Какая ж мама отпустит дочку во двор, не оглядев хорошенько со всех сторон? Одежду не проверив. Тем более, когда оная состоит из одних трусов.

Мы после изгнания Игоря и сами стали так подшучивать над подружками, но только над вредными: жадинами, ябедами и тому подобными.

Но сейчас надо не терять время, а действовать. Отталкиваю беспомощные руки и ввожу в действие свои, берусь за "замочек". Да, не идёт, её правда. А девушка ещё и тазом повиливает туда-сюда, задачу мне не облегчает. Рыгает теперь просто постоянно, остатки пол-арбуза уходят из желудка. Что-то сейчас будет...

Когда заедает металлическая (а не пластиковая) "молния", это всегда глухо. Об этом однажды сказал папа, разглядывая такую застёжку на мамином платье, а он знает, что говорит. И другим объясняет, если не верят. Металлические зубчики почти никогда не обрабатывают, не скругляют, они прямые, с микрозаусеницами, и в самом замочке, где зубчатые края сходятся, мало что предусмотрено для гладкости открывания-закрывания. Вот и заедает, хоть в кислоте растворяй. А коли резко металл по металлу чиркнет, то и сплавиться могут заусеницы.

Не знаю, насколько резко дёргала за замочек девушка, но не по моим, уставшим уже, рукам разъять сплавившиеся где-то края. Да сильно и не дёрнешь, на пределе бедняжка, ещё брызнет. Вот уже постанывать начала... А, между прочим, в обязанности вахтёра входит обеспечивать тишину и покой в помещении.

Я проверил, можно ли при нераскрывшейся "молнии" (это похлеще нераскрывшегося парашюта!) перетащить боковушки трусов через тазовые косточки. Оказалось, нельзя, не шорты это, ни на сантиметр ведь не раскрылась. Потому и застёжка, что материя блестит, словно фольга, и совсем не тянется, словно забронирована ею попа. Я слышал краем уха, что бывают какие-то пояса верности из металла для женщин, не наподобие вот этого ли?

Зато трусы могли немножко сдвигаться вперёд-назад, ведь "молния" частично их освободила. Я их так подвигал, игнорируя усиливающиеся стоны - нет, глухо. А почему, собственно, глухо, раз впереди кисея? Смелая догадка пронзила мозг. Я оттянул трусы максимально назад, приставил девичьи руки к задранному задку, держи, мол, и басом сказал:

- Дуй через кисею!

- Как же так...

- Дуй, тебе говорят! Если мощной струёй, то просечёт - не растечётся, а мокрое пятнышко высохнет.

До сих пор не могу понять, что на меня нашло. Не знал же точно. Может, когда слушал невольно, как мама "бурит" в санузле, вернувшись домой, или утром, после сладкого сна. Ну и струя, думал. Такая просечёт и ситечко, и марлю.

Наверное, просечёт.

Спорить у девушки не было ни сил, ни времени. Она поддёрнула трусы назад и грузно стала опускаться, лучше сказать - наваливаться на унитаз. Я старался не смотреть, но всё-таки заметил уголком глаза, что за "кисеёй" открылось что-то чистое, розовое, безволосое. Откуда знаю, что волосики должны быть, умолчу.

Уходить "мавру"? Но как бы страждущая не свалилась с унитаза, она ведь в сантиметре зависла, не хочет марать "золотые" свои трусики о грязный стульчак. Встал рядом, всем видом своим показывая, что не смотрю, и взял на себя задок трусов, освободил её руки, нехай ими держится, а не напрягается в коленках.

Секунды бежали, грузное (мне так казалось) тело подрагивало, зависнув над унитазом, но ничего не начиналось. Не смотрю, но слышу. А слышу разве что постанывания, и ещё через материю трусов ощущаю, как напрягается попа, следуя за напряжением мышц тела.

- Не могу, - слышалось между охами. - О-о!

Я слегка забеспокоился - не слишком ли сильно тяну, не затянул ли ей писю? С другой стороны, если недотяну, и моча хлынет в плотную часть, растечётся по трусам, плохо будет. Тогда и дырочки в "молнии" не хватит, чтоб сливать, и как потом высушишь? А запах? Нет, ослаблять натяг нельзя.

- Колени разведи, - советую.

Из-за стеснительности, что ли, но она бёдра совсем немного расставила. А я ведь знаю... ну, неважно. Ежу, в общем, понятно, что устье нужно как можно больше освободить. Вот я и брякнул, выразил словами, как покороче. Взрослый, конечно, потоньше бы подобрал выражение.

Если бы только его к такому деликатному делу вообще подпустили.

Девушка подчинилась, вернее, согласилась, но вышло несильно. Наверное, в детском саду не учили её на "шпагат" садиться, да и в школе гимнастику не жаловала. Впрочем, я бы и в таком скромном раскоряке сумел бы пописить... И сейчас вот нелишним было бы.

И тут что-то произошло. Подтягивая ей трусы назад, я ощутил через материю (обычно через неё ощущают насквозь, но тут - вдоль), насколько сильно напряжено тело, закаменело аж. Кончено, если для маленькой девочки описиться - позор, что уж говорить о "девочке" большой! Наверное, всё тело выложило все свои силы, чтобы зажать махонькое устьице, а теперь вот не верит, что угроза прошла и можно (нужно!) расслабиться. Трусы-то ведь на теле ощущаются, да ещё с каким натягом!

Моим.

Как-то мы с бабушкой гостили летом на даче у её старинных знакомых, и у них там был бассейн-"лягушатник", к которому сбегалась вся окрестная детвора. Для меня такой бассейн был новинкой, я всё боялся, что меня кто-нибудь за ногу схватит, я запаникую и хлебну воды. Девчонки ведь такие вредные! Бабушка успокоила меня, поправила тугие плавочки и на ухо сказала:

- Орать можешь, тут все орут, но ни в коем случае не описийся от испуга. И вообще не писий в воду, так или сяк.

Наверное, на моей мордочке нарисовался вопрос, потому что она предупредила:

- Воду испортишь, а, кроме того, если хоть раз пописишь, когда писька и весь низ в материи, то потом и на суше сдерживаться не будешь. Не сможешь. Так и будешь писиться в трусы, как маленький. Понял?

Наверное, и тут так. Табу на струение, когда тело ниже пояса чует на себе материю. Что-то надо делать. Но что?

- Пощекотать? - вырвалось у меня. Словно маму спросил: "Почесать?", видя, как она не может дотянуться.

- Угу, - горлово промычала бедняжка, у неё и в горле всё стиснуто, еле дыхание проходит. И отогнула руку от ближайшей ко мне подмышки, локоть отвела. Шуруй, мол!

Я рад стараться, мигом нырнул в тёплое (горячее!) заветное место, начал скрести... и почувствовал, что скребу по металлу. Ну, не по металлу, а, скажем, по боку кожаного сапога, так же нет шанса пронять, даже царапнуть, на худой-то конец.

Скребу сильнее, вдруг чую - что-то мешает, на тыльную сторону кисти жмёт. Оказывается, в спешке я просунул руку под лифчик, ну, под ту его часть, что опоясывает торс. И, оттягивая при скребках эластичную ленту, как бы "взвешиваю" ближнюю ко мне грудь, вверх её подтягиваю. Хороша грудка! И я-то хорош. Будь постарше... но тогда счёл это помехой, высвободил руку - и опять за своё.

Бреет она, что ли, подмышки, как папа, или у них ничего и так в них не растёт? Хрен редьки не слаще, бритое голого не шершавее. Не за что зацепиться. Ещё хоть ногти б были! Так нет, бабушка всегда "под корешок" обстригает. Вахтёр, говорит, должен иметь приличный внешний вид. А мне сейчас не "вид" нужен, а ногти, чтобы "пробить броню". Видок-то и у моей партнёрши тот ещё.

Щекочу под рёбрами, как Кешка в песочнице. И тут неудача. Не прощекотываются! Тогда иду на риск, отпускаю трусы (успею ужо снова подтянуть, когда начнётся) и начинаю елозить по женскому телу обеими ладошками - ну, куда могу дотянуться. Может, если одновременно подмышкой и между рёбрами, то проймёт? Шиш! Фигушки! А на живот боюсь давить, вдруг взорвётся, я и трусы не успею ей подтянуть.

Меня начинает охватывать отчаяние, да и усталость, если честно, накатывает уже. Что же это, в самом деле, такое? Конечно, силёнок у меня маловато. Но щекотка - не борьба, тут умение важно, а не сила. Вот Кешка, с его опытом, сумел бы пронять эту "броненосицу" неподдающуюся. А я даже "в процессе" обучиться не могу - в спешке ведь щекочу. Что же такое, в самом-то деле?

Яростно чешу с обеих сторон подмышек, скребу, заезжаю на руку, чую её напряг, и меня вдруг осеняет. Они же у неё напряжены, руки, ибо от стульчака ими отжимается. Они и всему телу размякнуть не дают, не отпускают его. Как бы её усадить?

Папа говорит: умей обходиться тем, что под рукой, а полным комплектом и дурак обойдётся. Как я ему благодарен сейчас! Только у меня не под рукой, а "под ногой". Вот как!

Педагоги и юные танцовщицы у нас обувают чешки, приходящие за ними родители вынуждены натягивать на уличную обувь бахилы - бабушка за этим очень следила. Но мне она сказала: ты ни танцор, ни гость, вид должен иметь хозяйский, и обувай-ка домашние тапочки. Не те, что дома ношу, у тех вид стоптанный уже, а купила мне новые, нарочно, выглядящие прямо как туфли. Я в них вот сейчас.

Хорошо, на полу сухо. Мигом скидываю тапки, просовываю их между бёдрами зависшей и стульчаком, хлопаю по локтю - опускайся! Всё-таки поменьше надо команд "на ты", а то непонятно, во что знакомство наше вырастет. Девушка, пристанывая, опускается на мои тапульки.

- Расслабимся, - говорю ей, заимствуя обращение "на мы" у врачей и детсадовских воспитателей.

Даю на это дело две секунды, и снова начинаю щекотать. Ага, отмякать начала, оттаивать! "Сапожья кожа" не мгновенно, но превращается в женскую, уже и продавливается, и чуть смещается, и зацепить можно. Ага, и можно ещё смотреть, где реакция активнее - ёканье, вздрагивание, быстрый вдох или выдох. Ага, постанывать начала - не с удовольствием ли? Вот уже, ура, пытается оттолкнуть мою ручонку, но сама себя окорачивает. Значит, пронимать начал! Вот что значит "отпустить тело"! Ещё, ещё шуруй, парень! Она от тебя никуда не уйдёт.

Вдруг из уст девушки вырывается лёгкий визг, она его обрывает волевым усилием. Я слежу за животом - не пора ли бросать щекотку и тянуть трусы сзади? Визг повторяется, на этот раз погромче и подлиннее. Эге, а это совсем ни к чему - тем более, дверь не заперта. Но тут "шершни" сверху снова начинают "шершнить", потолок аж трясётся, глухо стучат барабанные палочки. Давайте, родные, шпарьте, а мы тут немножко сами похулиганим.

Постепенно, спускаясь по рёбрам, обрабатывая каждое (а начинаю-то от груди), спускаюсь к животу. И начинаю его массировать, расслаблять - и выше трусов, и по трусиной кисее. В массаж вкрапливаю щекотку. Девушка повизгивает и время от времени издаёт полнозвучный визг. Это как дыхание: если дышишь мелко-мелко, то время от времени тянет вздыхать полной грудью.

Поистязав живот, снова взбираюсь по рёбрам к груди и, видимо, перехожу запретный рубеж. Или же скребок по краю нежной сиси вышел очень уж чувствительным. Девушка хватает мои ручонки и отводит от тела, но они, руки её, чую, какие-то слабосильные. И тут... я не узнаю себя.

Почти как взрослый мужчина, хватаю руки трепыхнувшейся за плечи, скольжу вниз, к локтям, одновременно отводя назад за спину (эх, бачок мешает!), затем дохожу и до запястий. При большой фантазии можно сказать, что выворачиваю ей руки назад, выкручиваю. Но сейчас это рабочий момент. И пару секунд прижимаю кисти рук друг к дружке, как бы наставляя: так держать! Поняла?

И на эти считанные мгновенья память уносит меня в раннее детство. Как-то в детсаду нас обучали парному танцу, в котором мальчик держит девочку за поднятую вверх руку, а она вокруг этой руки вертится, вздымая платьице. Сперва одна воспитательница, в паре с другой, показала нам, как это здорово, потом стали учить нас. Наверное, девчонкам стоило бы отработать это "фуэте" отдельно, а потом уже к нам в руки идти. В общем, не получалось у нас, а у меня особенно.

Наверное, собака была зарыта в том, что мы с Ритой, партнёршей моей, слишком тесно сплетали вытянутые вверх руки и вовремя не отпускали друг дружку, вот она и "запутывалась", не могла завершить полный оборот, хотя начинала энергично. Я в растерянности опускал руку, не отпустив её, и пальцы расплетать приходилось аж другой рукой.

Однажды я запоздал с расплёткой, и партнёрша попыталась стукнуть (или шлёпнуть) меня свободной рукой, спереди назад. Я отразил атаку, схватил её ручку и прижал к уже вывернутой. Всего лишь хотел "поучить", заставить потрепыхаться, причинить неприятные ощущения, чтоб больше не пыталась хулиганить. Но вышло так, что как бы вывернул девочке обе руки, да ещё к себе прижал (это для надёжности, чтоб не вырывалась).

И тут меня, можно сказать, проняло особое, доселе не испытанное ощущение - сладостное чувство обладания девчачьим телом, контроля над ним. Тем более, Ритка, тщетно трепыхнувшись, затихла и не пыталась освободиться. Аж в трусах что-то шевельнулось и в голову отдало, дух захватило. Конечно, тут, среди других пар и на глазах воспитательниц, я не смог бы сделать с девочкой-ровесницей "всё, что хочу", но уже и обездвижки довольно, чтоб голова поплыла. И то ещё важно, что я сам её отпустил, а не она вырвалась. Пусть и вынужденно отпустил, чтоб никто не успел заметить, а всё-таки! Всё же, всё же...

Как бы вам объяснить... Ну, вот, например, папа любит смотреть по телику соревнования по прыжкам в воду среди женщин (а мама, назло ему, смотрит, как прыгают с вышки мужчины в плавках). Я тоже иногда поглядываю, и меня особенно впечатляет, когда прыгунья на вышке встаёт перед прыжком на руки - это ж цирковой номер! Очень трудно, опасно и зрелищно.

Однажды какая-то девушка сорвалась, едва-едва распрямив руки, и прыжок ей не засчитали. Я спросил у папы, почему. Ведь прыгнула же, и в полёте даже крутилась.

- Когда встают на руки, - ответил он, - то стойку фиксируют. Ну, то есть показываешь судьям и зрителям, что стоишь устойчиво и долго можешь так простоять. Вернее, не то чтобы долго, долго-то и руки устанут, и судьи не позволят, а то показывает, что сама выбирает тот миг, когда отталкивается и начинает прыжок. Пусть даже мигов этих, из которых выбор, и немного. Но это - её выбор, понимаешь? А кто валится, та миг не выбирает, а просто подчиняется законам физики. Вот и не засчитали прыжочек, ибо у него не было волевого начала

Понятно объяснил!

Вот и с Риткой та же петрушка. Я могу, имею возможность удерживать её секунды три-четыре от силы, но эти секунды состоят из мигов, скажем, из десятка, и я сам, понимаете - сам, выбираю тот миг, когда её отпустить. Главное - то, что этот миг не последний, то есть я мог бы держать её и дольше... и тогда нет принципиального различия, три секунды или три минуты могу я "владеть" покорным девичьим телом.

Ритка сердито зыркнула на меня... но, пожалуй, не только сердитость во взоре её была. Я быстро скумекал, что надо бы послабже держать девичью ручку - так она сама стала в мою вцепляться и самой себе не давать завершить фуэте. Чудачка! И, конечно, после всякой неудачи пыталась меня шлёпнуть свободной рукой. Я не подводил, секунду-другую "обладал" строптивицей, и ей приходилось сердитость глаз нарочно делать... но первого, свежего впечатления уже не было, и в трусах всё было спокойно.

А под конец репетиции Ритка крутилась уже по всем правилам, полным оборотами, у меня и шансов не было её как-то "приструнить". Может же! А к следующей репетиции снова "разучивалась" и залетала ко мне в "замок".

Однажды мы с ней оказались возле другой пары... ну, неважно. Смотрю, а мальчик с девочкой то же самое вытворяют, что и мы! Мало того, он ей локотки сзади свести пытается, аж похрустывает что-то. А она так головой повела вбок, глаза широко распахнуты и в них что-то такое... Не боль, во всяком случае.

Я вот думаю: может, именно потому и перестали с нами разучивать этот замечательный танец, что заметили, как мы им злоупотребляем? Но ощущения я запомнил... да оно само запомнилось. И вот тут всплыло в памяти... и в трусах.

Теперь хлеще даже, взрослая, всё-таки, девушка, а руки слабые, до такой степени нужда одолела. И новизна ощущения обладания вернулась, да тут ещё и грудь в лифчике рядом... В общем, когда я опомнился, то подвёл девичьи ладони к задку её трусов - сама тяни, милая, спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Сама себя не расщекочешь - вот и делай то, что по силам, а я уж по твоему телу пройдусь как следует.

И я стал наяривать. Полусвежее чувство обладания девичьим телом сменилось совсем новым чувством податливости этого тела, отзывчивости на мою щекотку. Ага, ближнюю ко мне руку на затылок положила, выставляя подмышку, трусики одной рукой тянет. А вот с затылка перенесла и рот себе зажала, булькает внутри. А "шершни" то загрохочут, то застучат, то замолкнут.

Боюсь, своей щекоткой я не давал телу расслабиться, всё время "взводил" его. Поняв это, перестал и слабенько-слабенько поелозил пальцами ниже пупка, докуда трусы позволили. Девушка вдруг рыгнула и одновременно пукнула.

- Ой, мамочки! - вскрикнула.

И тут же выпустила целую "пулемётную очередь" через свою дырочку в "молнии". Каморка наполнилась сероводородом (это я у папы осторожно выяснил, как вонючий газ называется). Эх, совсем не то раскочегарил, сквозь кисею не пройдёт, да и через дырку вряд ли. Разве что жидкое-жидкое... но тогда вообще капец.

Расслабившееся было тело снова занапрягалось, снова стало зажиматься - с другой стороны. Я помертвел, представив, что сейчас будет, силы-то на исходе. Впрочем, есть ещё последний шанс.

Я нащупал замочек задней "молнии", который заклинивший. Внутренний голос велел мне сразу не тянуть, а "присмотреться". Ягодицы пульсировали, стремясь сжать "каку" покрепче, таз ходил на пару сантиметров вперёд-назад. Хорошо ещё, что руки на живот положила, не мешает мне сзади.

И вот я ощутил, что ягодицы под трусами стали словно камень. Не вру, вот правда! А что, если? И в следующее окаменение легонько потянул замочек.

Пошёл! Но тут же встал, едва попка распустилась. Я не стал драть недуром, а подождал следующего окаменения - ещё на сантиметр вниз. Так за несколько раз и расстегнул до конца, хотя руку уже приходилось совать почти что в унитаз, рискуя испачкать. Кажется, и дырочка в "молнии" исчезла, я ещё пальцем проверил, до конца ли дошёл.

В это время вдруг снова грянули "шершни".

- Вста-ать! - заорал я прямо в ухо девице.

Она аж подскочила. Да, это был единственный способ поднять её, и поднять быстро, потому что попёрдывание загустевало и вот-вот должно было перейти в покакивание. Я быстро, но без хаотических движений, спустил золотисто-кисейные трусы до колен, особо не пялясь на оголившийся... хм... живот. Всё, теперь садись на мои тапки. Это ты и без команды сделаешь.

Теперь-то уж точно "мавр сделал своё дело". Выхожу в коридор, весь обессиленный. Думаете, легко щекотать? Да ещё взрослого, по сути, человека. "Шершни" утихают (задолбали уже своим дребезгом!), и вдруг я слышу, как во входную дверь стучат, она трясётся, и бабушкин голос доносится:

- Внучок, внучок! Заснул, что ли? Ну, я тебя ужо!

Проверяю, хорошо ли захлопнута дверь в туалет - а там уже "процесс пошёл", с пошмякиванием, параллельным попёрдыванием и постепенно развивающимся плеском. И несусь к двери, жму кнопку открытия:

- Привет, бабуля!

- Я вот тебе дам - "привет"! Где был? Я звоню-звоню, беспокоюсь, стучу уже минут пять.

- Я был в туалете, - сказал я правду. - А тут ещё "шершни" эти - слышишь, снова начали?

- "В туалете"! Знаем мы твой "туалет", - не верит бабушка. - Небось, за девочками подглядывал?

- Как же я подгляжу, бабуля? Они же все в купальниках, да ещё чёрных, неинтересных. Я и вправду был в туалете.

- Вот я ужо проверю, - она всё ещё не может отдышаться. Наверное, барабанить в дверь не легче, чем щекотать.

- Как же ты проверишь, бабуля? Я ведь уже сходил, смыл за собой. Не будешь же ты мне живот щупать, как маленькому! Я ведь на вахте.

- Ну, там узнаешь, как проверю. А пока неси-ка вверх мои кошёлки. Раз большой, то и неси обе.

Я взял маленькую, с арбузом, а большую, с арбузом побольше, только попытался приподнять. Сделал вид, что не по плечу мне. Ну, как в цирке клоуны притворяются, что не могут поднять гирю, а она лёгкая. Нет, я люблю свою бабушку, и рад бы показаться большим и сильным, но... если попру наверх обе, то родная старушка может пойти в туалет. Оставив же кошёлку на пороге, не пойдёт, не приучена имущество без глаза оставлять. Бабуля, я тебе потом десять кошёлок наверх перетаскаю, только эту ты уж сама, пожалуйста, самолично.

- Я думал, ты вернёшься позже, - говорю, таща груз. - Всегда же не меньше часа ходила.

- А я и не дошла до базара, - пыхтит сзади бабушка с другой кошёлкой. - Тут, недалече, арбузы дюже дёшево продавали, вот я и взяла пару. Поменьше - это для тебя. На базар в другой раз схожу, или попозже... если отдышусь, и ты слово дашь, что вахту верно нести будешь.

Я делал вид, что мне тяжело, плёлся по лестнице еле-еле, не пропуская бабушку вперёд. Надо дать девушке время, чтоб смогла дела свои сделать, последствия ликвидировать и незаметно уйти. Да и щекотка меня довольно обессилила, измотала даже, притворяться почти не приходится.

Поднялись. Бабушка первым делом обошла двери классов - притворены ли, продолжаются ли ещё занятия. Хорошая у тебя привычка, бабуля. Время, главное, занимает.

Когда вернулась, пускаю в ход другую хитрость: начинаю разглядывать и нахваливать покупки - арбузы в данном случае. Хозяйки это любят.

- И не скажешь, что уценённые, верно? Да и не уценённые они, а просто дешёвые, раз не на рынке продают, а прямо с машины. Продавец говорит, что когда цену скинул, молодёжь прямо расхватывать начала. Купят, говорит, попросят разрезать и прямо на улице жрут. То ли жажда одолела, то ли на спор. Одна девка в низких шортах чуть не пол-арбуза зараз сожрала и не поперхнулась.

- В высоких, бабуль!

- Раз я говорю "в низких", значит, в низких и есть, - рассердилась старушка. Не любит, когда ей перечат. И хорошо, что не любит, не заметила моего прокола. - В высоких-то много и не слопаешь, животу вываливаться некуда. Баловство всё это, особливо ежели на спор...

Тут она меня прямо-таки просверлила взглядом. Я струхнул - неужели заподозрила что-то или догадалась? Но дело было в другом.

- А вот как я тебя проверю, - сказала бабушка. - Ты в туалете по какому делу был?

- По обоим - "большому" и "малому", - снова ответил я правду. Не спросила ведь, мои ли это дела.

- Вот и хорошо. Арбузы ты у меня любишь. Вот и скушай сейчас половинку своего, махонького. Ежели в туалет за полчаса не побежишь, так и быть, поверю, что в нём ты уже был, а не пялился в щели дверные.

Дались ей эти гимнастки! После того, что я только что видел... и щупал, малолетки эти мне вообще до лампочки!

- Бабуля, а это не получится, будто я на спор ем? - поинтересовался я. - То есть - баловство, по твоим же словам.

- Спорят-то, милок, равные, а мы с тобой совсем даже наоборот, - она оглядела меня с головы до ног. - А где же твои тапочки?

Блин!

- Я их в туалете на унитаз положил, чтобы ноги не запачкались, - вы заметили, что я не сказал "свои ноги"? - Ты же знаешь, как у нас грязно там. А когда к тебе выскочил, то в спешке и не надел.

- Так поди и надень! - был приказ. - Чисто-то у нас тут чисто, да нельзя ребятёнку голыми ножками по камню ходить. И босой вахтёр - это не вахтёр.

- Слушаюсь, товарищ вахтёр!

Только бы она не просекла, что посещение мной туалета лишает смысла всю её проверку - а писить мне действительно хотелось, да ещё как-то по-особенному. "Шершни", конечно, заглушали звуки из туалета, но и я не слышал, ушла ли уже гостья.

Да, ушла. Тапочки мои стояли на бачке унитаза - наверное, самом чистом месте во всей каморке. Я быстренько оправился, взял их, повернул... На одном месте красовался чёткий помадный отпечаток губ.

Благодарность мне.

Пришлось, конечно, вздохнуть и стереть, жалость-то какая. Но запомнил на всю жизнь.

Взлетаю на второй этаж, словно на крыльях.

- Бабушка, давай нож! Тебе - пол-арбуза, и мне - пол-арбуза!

- Была бы я девушкой, - ворчит она. - Кажись, и съедала помногу... на спор - не на спор, а чтоб покрасоваться. Парни почему-то любили, чтоб девушка терпеливая была. Не представляешь, как мне в туалет хотелось, а виду подавать нельзя.

- Представляю, бабуля! - в который уже раз отвечаю ей чистую правду и съедаю-таки на радостях пол-арбуза - почти. И не помогло мне опустошение, еле уговорённые полчаса продержался. И внешне виданные ощущения узнавал уже изнутри.

Интересно, как звали ту девушку?

Бабушка, повторю, как в начале, так ничего и не узнала. Но какой ценой мне это далось!