Ну и ночка выдалась, а в июне всего лишь! Ворочанья, трепыханья, задыхания и снова ворочанья. Сплю я или в полузабытьи? Ох, опять подо мной противно-влажно. Говорят, тепло заставляет молекулы двигаться быстрее, но, видать, и тела тоже.
     Вы не поверите, но Ева этой НочьЮ полНостьЮ разнагишилась, потеряла стыд. Или просто злость её взяла — на эту влажНуЮ тёплую тряпку, противно липНущуЮ к распаренному телу. "Тряпка" туда-сюда, снималась только через голову, так бессоночка наша её и стащила, отставила руку, разжала — проблемы нет. А ведь кроме ночнушки этой на ней ничего и не было. Вот и хорошо!
     Правду сказать, остатки стыда всё же сохранились, но это лишь когда выныривала из жаркого полузабытья. Несколько раз порывалась подойти к столику, где они перед сном поставили бутылки с газировкой, но лишь сил доставало спустить ноги с кровати, Ева осознавала, что ни в чём она, и ложилась снова. Всё-таки лежать в своей законной кровати, как хочешь, — это одно, а бродить голой среди пяти кроватей, обитательницы которых ворочаются, стонут и открывают время от времени глаза… бр-р! Другое это совсем, хоть глазки и мутны у них. Всё равно как непроизвольный выпуск газов во сне и преднамеренный, натужный п-ёж — проснувшись.
     Жажда, конечно, усугубляла страдания, но ненамного. Кто ходил и пил, всё равно метались по кровати, залитой пОтом, и ловили, как рыбы, воздух ртом. А одна напилась покруче, так её разбудил пузырь, поздновато. Сквозь сон Ева услышала: "Опаньки, мокренькая, салфетки у меня где-е?" А в жару сон — дело тонкое, проснёшься от чего-нибудь, и обратно погрузиться — проблема.
     Вы, наверное, удивились, почему это бутылки стояли на одном столике, а не по изголовьям? Так Кира присоветовала. Перед питьём девчонка должна хоть малость разгуляться — до возможности налить воду в стакан, а то вон парни спросонья дуют по пол-литра газировки, а потом рыгают, стонут, бурчит у них в животе. А спросонья рыгнёшь — и всё из тебя кувырком, из расслабленного-то горлышка. Кто-то собирался в туалет, нашаривал брюки, будил остальных. В плавках уснёшь — просыпаешься в мокрых. А утром в их "берлогу" зайдёшь — и мочой воняет.
     Откуда она посвящена в такие подробности, Кира не уточняла, зато привела ещё один аргумент в пользу общинной воды. Если расставить по изголовьям маленькие бутылочки, то может статься так, что кто-то выхлестает свою порцию, а потом ещё захочет. А в полусне моральные устои слабеют, можно не понять, что это воровство, и ненароком обезводить соседку. Плохо то, что в подсознании останется разрешение самой себе безнаказанно брать чужое без спросу, и может потом сильно подвести уже наяву. Постоянно ведь одалживаешь чего-нибудь у соседки: прокладку, чистые трусы, кока-колу, мобильник… Девчонки согласились, что лучше пусть уж вода будет общая и в отдалении. К тому же один столик и вытереть легче, чем шесть изголовий, а потом ещё и подушки сушить. И вода в большой таре дешевле выходит.
     Ева было обрадовалась, когда за окном замаячил рассвет, но ведь это же июнь, светает дико рано, и спать нужно продолжать. Да и голова какая-то чугунная, от подушки не оторвать… бы, если бы та не валялась уже под кроватью.
     Долго ли, коротко ли, но открыла наша соня глаза, и что-то побудило её повернуть голову набок. На соседней кровати лежала её подружка Кира, тоже с головой набок и распахнутыми глазами. Они встретились взглядами, улыбнулись, тихонько рассмеялись — не разбудить бы кого.
     Кира, раскрепощённая и почти что нахальная, залегла в кровать в чём мать родила и запрещала спать дома, а теперь вот некому. Легче ей было ненамного. Потелеснее она была Евы, порельефнее, пожирнее — хотя жирной не назовёшь, зрелые женские формы. И страдала от жары по полной.
     — Подымаемся, — сказала она тихонько. — Всё равно это не сон.
     — Шести ещё нет, — возразила Ева. — Что делать-то будем?
     — В дУше поплещемся. И ещё, мы же хотели подучить утром, вот и подучим. Только не здесь, а там, — то есть в учебном корпусе. — Там прохладнее, особенно на первом этаже, не прогрелся он ещё. Я зНаЮ одно местечко, рядом с подвалом, оттуда прохладным дует-веет.
     Всё это Кира говорила в ушко подружке, встав на коленки у кровати. Разгулялась девчонка. Значит, доспать-доворочаться Еве не суждено этим утром. Встаё-о-ом. У-а-а!
     Перед выходом вышла заминка. Кира двинулась, как была, будто и не замечая наготы. Ева вцепилась в неё и хотела было взмолиться, но тут зашевелились, забормотали полуспящие. Пришлось ограничиться испуганной жестикуляцией. Кира в знак сдачи шутовски подняла руки — чтоб надели на неё ночнушку, за ночь отдельно от хозяйки отдохНувшуЮ, сухую. А вот Еве пришлось облачиться в дневное бельё, а мокрую "тряпку" с полу взять с собой — прополоснуть.
     Залезли под душ вдвоём, но снова столкнулись. Ева норовила открыть одну холодНуЮ воду. Кстати, всю зиму только она в кранах и была. Горячую дали, когда потеплело, когда не так остро и нужна стала она. Но, как оказалось, нужна всё же.
     — Под холодным душем можно простыть, — объяснила Кира, отлепляя подружьи ручки от крана. — Это нас солнце плавит, а всю речку раньше июля не прогреет. А иммунитет у нас всё ещё спит, у распаренных. К тому же у переохлаждённых начинается выработка тепла, организм же не знает, мокнуть ему в холодной воде пять минут или час. И когда ты вылезешь из-под душа, минуту тебе будет хорошо, а потом всё жарче и жарче. И надо лезть уже в ванну, похолоднее, а то и со льдом, а после неё уже простуда с ещё более высокой температурой… Нет, давай так.
     Она открыла горячую воду, подрегулировала. И Ева согласилась, что тёпленькая водичка — самое то.
     Встали вдвоём под одну струю, потёрлись, как обычно, телами, поласкались. Потом занялись каждая собой, ладошками отводили на себя струи. Кое-где прошлись мылом. В общем, утренний душ удался.
     Когда они вернулись в комнату, посвежевшие, с каплями воды на коже, кое-кто из соседок ещё пытался дремать, а другие буквально ползали — кто силился сползти с кровати, кто неверными шагами куда-то шёл. Сил не было абсолютно, Ева даже чуток засмущалась, что им с Кирой после дУша полегче, чем другим.
     Жара уничтожила всякие сомнения насчёт одежды, миНи-Юбку Ева надела быстро, а то всё чего-то боялась и раздумывала. На верх пошёл топик, недавно купленный, с полочкой. Кире удалось уговорить стесняшку, что лифчик таким летом должен отдыхать. Сто раз в зеркало обсмотрелась, не видно ли чего, или чего не так видно, и только тогда согласилась. И то руки к бретелькам сами собой тянулись, поправить, а их и нет, приходилось себя контролировать.
     Кира не учла одного. Полочка хорошо держала бюст больше минимума, а вот когда Ева резко вздёрнула руки, топик пошёл вверх и полочка мазнула по соскам, оказалась выше них. Покраснела, отвернулась, оправила. Кто виноват, что держать на полочке нечего? Приходилось носить топик с опаской, лишних движений не делать. Не очень-то удобно. Но в жару выбора нет, не мальчишечью же майку напяливать!
     Кира накинула какую-то воздушНуЮ тунику, руки возденешь — и тебе по пояс она. Трусы были с ремешками и длинными боковинками, могли сойти за шорты. Всегдашние кроссовки уступили место босоножкам, в кои-то веки девичьи лодыжки прикрыли беленькие девочкины носочки.
     Им предстоял коллоквиум с зачитыванием рефератов, коллоквиум, непривычно глубоко "въехавший" в июНьскуЮ сессию. Преподавательница предупредила, что если заночует на даче (а в городе невозможно дышать) и не вернётся с первой электричкой, то пусть начиНаЮт без неё, она девчатам своим доверяет, почитают друг дружке рефератики и получат допуск к последнему экзамену. Но было опасение (а Ева вечно чего-то опасается), что однокурсницы, с их женскими чувствами, могут оказаться более строгими судьями, чем преподаватель, придирки там всякие, счёты. Рефераты поэтому надлежало подучить, а если говорить правду — то и дописать. Кира хорошо это придумала — перенести подготовку в прохладный корпус.
     Но всё же чего-то не додумала. Вот чего — запастить водичкой. Они же первые ушли из комнаты, неловко было забирать общую воду у просыпающихся и жаждущих. Сейчас там, наверное, вся расхлёбана. Так ведь и на рефератах пить захотят!
     — Ты иди, не жди меня на солнце, — хотя оно ещё и невысоко поднялось, а уже жарко, — а я заскочу в универсам и загружусь. Думаю… по две большие, — прикинула Кира.
     — Многовато. Обопьёмся.
     — Остаток весь наш будет, с собой заберём. А недопивать нынче вредно. — И Кира, сунув подружке свой пакет, пошла в сторону, к знакомому магазину.
     До вуза было недалече. От асфальтовой площадки перед главным входом исходило какое-то тепло, не полНостьЮ остыл асфальт за ночь, а тут снова — нагревайся. Ева чуяла тепло голенями, казалось, постой она тут, и жар начнёт подниматься по бёдрам, окутает таз, ещё выше и выше… Каблучки босоножек словно погружались в подплавленный гудрон, медленно идти было опасно. Цок-цок-цок, потянула тяжёлую дверь и нырнула в не слишком-то светлый вестибюль.
     На неё пахнУло прохладой. Дверь корпуса выходила на север — наверное, чтобы побольше окон смотрело на юг. Вестибюль у них был довольно просторный, но предприимчивые люди почти весь заставили его "домиками" из сложенных под углом стендов с навязчивой рекламой. К чему, скажем, студенту "Мерседес" последней марки? Или средство для долголетия — китайское, трудновыговариваемое. Кое-какие стенды оставили, так уж и быть, пустыми — под объявления деканата. К ним и обратила своё внимание вошедшая.
     Ну вечно она опасается! А вдруг… А вдруг в июле надо отрабатывать, а вдруг надо срочно сдать зачётки в деканат, а вдруг ещё чего не так? И она последняя окажется. В деканат соваться боялась… да и открыты в такой час деканаты разве что на Дальнем Востоке. Но деканат и сам не жаловал "диких" посетителей, поэтому вывешивал подробные объявления, только читай, а не мимо проскакивай. А за уточнениями, в случае чего, или там отпрашиваться, может пойти Кира.
     Кстати, не только официальные лица использовали внерекламные площади. В глаза бросился плакат на весь стенд с карикатурной коровой. Подпись гласила: "Жевала, жевала, и центнер нажевала, а за это, оказывается, медаль дают!" В грустных коровьих глазах угадывалось что-то знакомое…
     Позже Кира объяснит ей, что тут высмеиваются "новые доктора наук", из тех, что на всю катушку используют откат ВАК — не непременно теперь застреливать новое научное направление, достаточно "нажевать" вал. А особенно быстро он "нажёвывается" за рубежом, всё равно где. Даже если тебя туда пригласили постоять на подхвате, кто мешает помечтать, что ты подхватываемое сам выдумал и осуществил? А по возвращении "оттуда" можно и вслух мечтать, вслух произносить, что ты был там самым главным, что без тебя никуда… Читайте "Бобик в гостях у Барбоса" Носова, примерно так.
     О том, чью физиоНомиЮ угадала Ева в коровьих глазах, не будем…
     Тем более, что сейчас её занимало другое. Шорох, доносившийся откуда-то из угла, заставленного стендами. Людей тут чуть свет быть не могло, неужели крысы??? Или того хуже — мыши!!!
     Что-то противно ёкнуло "под ложечкой", отдалось в пузырь. Ева приоткрыла рот для традиционного истошного визга, но тут же откатила. Мыши — они шуршат, шебуршатся, но не шепчутся. А из угла доносился именно шёпот. К тому же — зовущий её по имени.
     — Ев, Ева-а-а! Там никого больше нет?
     — Никого, — ответила наша героиня, и сразу поняла, что тут кто-то боится чего-то пуще неё. Пока врубалась, что мыши тут ни при чём, узнала, вроде, голос. И волосы, выглядывающие из-за "домика".
     — Подь-ка сюда.
     Она подошла. Да, это её однокурсница Эвелина, полнотелая, ещё хлеще Киры, какая-то развязная, по углам прятаться никак не расположенная. Но сейчас на ней из одежды была только… простыня, поддерживаемая под подбородком, до колен не доходящая. Даже на ногах… чёрт возьми, да она босиком! Неужели… неужели её подкараулили и раздели? Поздним вечером? Всю ночь здесь просидела?
     — Ева, это правда? — задала непонятный вопрос покрытая простынёй. И ещё загадочнее: — Ты не НЮ?
     — Я не — что? — только и смогла ответить Ева.
     — Не знаешь, значит. Видела объяву, ну, на второй двери?
     Входных у них было двое дверей, внешняя потяжелее и поторжественнее, и внутренняя, полегче, обычно открытая. Объявления с внешней стороны комендант регулярно срывал, вид чтоб не портили, а вот на стёклах внутренней они красовались, но главным образом траурные. Да ещё орудовали там, бывало, объявители дикие, на стенды внутри никаких прав не имеющие. Ева проходила сквозь двери без задержки, однажды прочитала траурное — и слезами умылась. Всё по лицу потекло, больше так не хотела.
     Но сейчас, раз такое дело, пришлось вернуться и прочитать. И выпучить глаза.
     "В силу несусветной жары деканат объявляет факультет нудистской территорией". Вот это да!
     Сомневаться в преподнесённом большими печатными буквами наша студенточка не умела, а слово "деканат" производило на неё прямо-таки магнетическое впечатление. И ещё это не вполне понятное слово… Если бы написали просто: "Разрешается раздеваться" или "Одежда запрещена" — точно бы подумала, что шутка. Но такое почти что наукообразное слово… Ну-дист-ской. Нет, точно деканат написал, больше некому.
     Для Эвелины это был не довод. Она на секунду распахнула свою простыНЮ, и Ева тихо ойкнула, ощутила, как забилось сердце.
     — Эвка, да ты с ума сошла! Одежда хоть под рукой?
     — Тут, в пакете. Улицы пока не нудистские, не пройдёшь. А зря… Не хочу быть белой вороной. Но кто знает, так ею станешь или сяк? — Она снова показала оба варианта, распахнув и запахнув простыНЮ. — Так ты ничего не знаешь? И вчера-позавчера не видела эту объяву?
     Ева ничем не могла помочь. Возникла заминка.
     — Может, у вахтёрши спросим?
     — Она в своей будке в бикини сидит. Нудизм нудизмом, а кто при исполнении обязаны чем-то отличаться. Вместо погон — полоски на груди и лобке. М-да… Ну ладно, ты у нас робкая, так что иди себе, а я посижу ещё в углу, поНаблЮдаю.
     Ева помялась.
     — Слушай, а у тебя нет ещё одной простыни?
     — Зачем? А-а, и ты белой вороной не хочешь быть. Нет, второй нет. Мне и одной много. Вот что тогда. Давай сумочку и ступай читать объявы на "домиках". Если кто пройдёт, заговори с ним так, чтобы я поняла, ню и нас тут или не НЮ, скидывать ли простыНЮ. А если всё это правда и спросят, почему ты одета, скажи — ничего с собой не взяла, одежду сложить некуда, нет ли у него пакета пустого?
     — У неЁ!
     — Да тебе-то что! Ты же одета, можешь и с мужчиной поговорить. Это мне разведёт мужик ручки — как бы не развёл потом ножки.
     — Да раз правда, он же будет таким… ну, понимаешь…
     — Да уж. Услышу твой визг, сразу простынку сброшу — значит, НЮ с "хоботком". Слушай, там кто-то к двери подходит, прикрой меня!
     — Да это Кира. Не бойся. Я у неё сейчас спрошу.
     Подружка, НавьЮченная бутылками с газировкой, внимательно прочитала объявление, хмыкнула, пощупала, хорошо ли приклеено.
     — Надо же, первый раз пошли навстречу студентам. Ну, давай пройдём в уголок, не в проходе же раздеваться. Ф-фух! Рада?
     — В уголке Эвелина. Понимаешь, Кир, она не уверена, что это всерьёз, боится, что пошутили. Меня спрашивает, а я ничегошеньки не зНаЮ. Ты тоже?
     Отрицательное качание головой.
     — Никто не проболтался. Похоже, никто и не знал.
     — Тогда — шутка?
     — Не обязательно. Может, с нас ещё слово возьмут, чтоб не болтали, до ректората не дошло чтоб. Потому заранее и не звонили, не раззванивали. Где, говоришь, Эвка?
     — В том вон углу. Она, Кир, — Ева нагнулась к подружьему уху и что-то прошептала.
     — Иди ты! Эвка, ты где?
     "Привидение" в белом робко вышло из-за угла. Жестом обременённой хозяйством женщины Кира поставила на пол сумки, шагнула навстречу, скользнула взглядом, присвистнула. Не успели девушки обменяться приветствиями, как Кира схватила угадывающиеся за простынёй у подбородка кулачки, с силой развела. Присвистнула пуще прежнего, отпустила. Кулачки стыдливо сошлись, тело снова окуталось белым.
     — Ну и ну! Серьёзно, выходит.
     — Я не зНаЮ…
     Все трое задумались. Никто ничего припомнить не смог. Единственным доказательством служила и вправду несусветная жара, которая по мере восхода солнца обещала становиться всё более и более таковой. Вряд ли бы нашлись те, кто не клял бы в душе общественНуЮ мораль, насильно лепящую на распаренные тела одежду.
     — Что же делать? Если ошибёмся, нас ведь засмеют! А то и опозорят.
     Вдруг Ева ощутила, что под одеждой у неё влажно. Взопрела при ходьбе, а сейчас вот остудилась и почувствовала. У Киры на лице крупные капли пота. Ах, она же и тяжесть тащила! А вот у Эвелины лицо чистое, не очень от жары страдающее, простыня-то не прилегает, вот в чём фишка. А без неё и тем паче лучше. Ах, как бы узнать, что нудизм объявлен вправду?
     Кира нагнулась и вытерла пот подолом туники, мелькнул её зад в полутрусах-полушортах.
     — Слушай, Эв, а у тебя нет ещё простыни?
     Ева фыркнула. Кира мигом сообразила, что вопрос не оригинален.
     — Ну, кто что предложит?
     Несколько секунд царило молчание.
     — Можно мне? — Это отважилась Ева. — А что, если содрать объявление, будто так и было? А Эва оденется. А если потом наклеят опять, вот и узнаем, деканат это или не деканат.
     Предложение не очень понравилось нестеснительным студенткам. Единогласно они сказали, что приклеено намертво, и не подковырнуть. Но никто не двинулся, чтобы проверить.
     — А это у вас что? О, газировка! — Эвелина было протянула руку, чтоб схватить бутылку, но простыня разошлась, руку пришлось убрать. Ева помогла, придержала одёжку, пока страждущая булькала из горлышка, наконец, утёрла рукой рот. Жест настоящей нудистки, какие там носовые платки! — Давайте тогда так. Я остаюсь в углу, а вы стойте тут и как войдёт кто, ругайтесь. Чего, мол, ты не взяла лишний пакет? Ой, да я не знала, ой, да я взяла, ой, да ты туда воды напихала. — Она натуралистично имитировала голоса подружек. — Если вошедшая разденется, поясните, что пакет нужен для одежды, оттого-то вы ещё и не НЮ. Ну, а уж я пойму из разговора, что к чему.
     — А если это шутка?
     — Тогда то, для чего нужен пустой пакет, должно остаться тайной.
     Девушки рассмеялись. Предложение Эвелины было разумным и не таило подвоха, они уже хотели согласиться, но вдруг Кира щёлкнула пальцами. Вид у неё был торжествующий.
     — Лучше сделаем. Знаете, как?
     Конечно же, они не знали. Пришлось рассказать, взять на себя лидерство.
     — Кто над кем может посмеяться? Меньшинство над большинством или большинство над меньшинством?
     Ведомые подумали, подвоха не нашли и дружно ответили, что численное большинство смеху содействует. В цирке-то сотни людей хохочут над одним-единственным клоуном.
     — Правильно! И вот как мы на этой почве можем стрюкачить. Я остаюсь прикрытой так, чтобы в мгновенье с себя скинуть, как вот Эвка. Трусы — долой, обувь — долой, руки — из рукавов, под тунику. Хоть и не простыня, но слетит, как миленькая!
     — Да я тебе помогу, потяну вверх, дай только знак. Особенно, если сзади подразорвать чуток. — Кивок, трест швов.
     — Спасибо, не надо дальше. Ух, холодок по спине какой хороший, а уж если совсем скинуть… И мы с тобой сидим… то есть читаем себе в углу объявления. Тебе, Ева, отводится особая роль, и тоже надо подготовиться. Снимешь туфельки с носками, подвернёшь топик, чтоб на лифчик походил, трусы лучше снять.
     — Как — трусы?! — испугалась Ева.
     — Да ведь юбка на тебе останется, дурашка! Не задирай её, и всё тип-топ. И так, подготовившись, ты встаёшь между дверьми и смотришь на улицу. Если входит девушка… ах да, для тебя лучше с мужчин начать. Если входит парень, тебе нужно только как-то объяснить своё торчание здесь. Возьми с собой бутылку, есть у нас маленькие, — звук шевырянья в сумке, — и как только он потянет ручку, начинай булькать. Только второй рукой за живот не держись, не привлекай внимания. Ничего страшного нет, если даже мужчина. А вот если появятся девчата, то как только они потянут ручку, начинай по складам читать объявление. Умеешь по складам?
     — В детстве умела. Так то когда было!
     — Придётся детсадовскую юность вспомнить, тряхнуть стариной. Читай с середины, будто стоишь тут уже минуту или две. Главное — их внимание привлечь. И секи, зНаЮт они про это или нет, всерьёз примут или в шутку. Если всерьёз, то мы услышим, как они тут шуршать будут. Тогда скидываем всё с себя — ты, Ев, тоже — и присоединяемся к ним. Проходим кодлой через вахту и диктуем моду всему корпусу.
     — А если сочтут за шутку?
     — Тогда всё зависит от того, сколько их. Если больше трёх и все ни в какую, идёшь к нам, мы тут в углу одеваемся и смиряемся с потением весь день, идём за ними одетыми. Но если меньше — ты, Ев, громко им говоришь: "Погодите!" Это будет нам сигналом. Мы мгновенно раскрываемся, выходим к ним в полной красе и начинаем над ними смеяться. Приговариваем что-то вроде: "Вы — вот так — и на территорию НЮ?" Или "Смотрите на них, одетые, ха-ха-ха!" Ты, Ева, тоже нужна для большинства, скидывай демонстративно топик, выставляй бюст, а когда они засмущаются и застыдятся, юбку тоже долой. Только не грохнись, а то смеяться, непроизвольно, начнут уже над тобой, если их больше одной. Они разНЮниваются и присодиНяЮтся к нам. Мы объясняем им, что если сейчас пройдём в корпус, то после нас туда могут набиться одетые и получится нехорошо, надо тут устроить фейс… то есть боди-контроль, НЮ-отбор. Становимся в засаду, а ты, Ев, снова приодеваешься и выходишь на дозор. Теперь нас больше, пятеро или шестеро, меньшее число мы к себе точно так же присоединяем, а больше маловероятно чтоб шли, да они могут и добровольно, без смеха разНЮниться, особенно если ты, Ев, постараешься. Скажи, дочитав объявление: "Ой, я боюсь, ой, не надо, девочки, ой, голой учиться!" Они тебе наперекор пойдут, а то и силком разденут.
     — Ой!
     — Да девчонки же! Но ты лучше не давайся, сагитируешь — и пяться за угол. Если они увидят, что на тебе нет трусов…
     — Позор тогда!
     — Да нет, заподозрят, что ты — приманка. Как же боишься, когда сама в таком виде! Беги к нам и раздевайся. Ну, а когда нас будет с десяток, то мы любого… любую… любое число в дугу согнём, сколько сюда не зайди! Десять голых, не стесНяЮщихся девчонок! Да тут и любой парень плавки скинет.
     — Ой, мамочки!
     — Не любо — не зыркай, хладеть не мешай. За нас заходи, в случае чего. Но, вообще-то, нудизм — это когда с нагими общаешься так же, как с одетыми, не рассматриваешь их, не присматриваешься. И сама уверена, что тебя не прозыривают. Если что, скажи так с упрёком: "Не по-нудистски это" или "Нудисты так не поступают" и отвернись с гордым видом. Поняла?
     — Здорово! Но… можно мне трусики оставить?
     Девушки переглянулись. Кира ответила:
     — Знаешь, что такое искусственный офсайд? Это когда вперёд должны выйти абсолютно все защитники. Если хоть один задержится, быть беде.
     Но Ева не парень, чтоб знать такие вещи.
     — И если ты со своими трусами замешкаешься, то останешься в стане одетых, то есть в лагере противника, лишишь нас численного большинства. Мы не сможем их высмеять, и ты не сможешь нам помочь. Чтоб смеяться над одетыми, надо быть нагой, а раз ты не нага, значит, смеёшься над раздетыми, над нами с Эвкой! То есть предаёшь. Мы потерпим поражение, а с нами и ты.
     — Конечно, парадоксальная вещь, — подхватила Эвелина, — раздеваться, чтобы защититься, но мы ведь взрослые, чтобы постигать такие парадоксы. Юбочки вполне достаточно, "молНиЮ" ослабь, чтоб не заела в критический момент.
     И она рассказала бородатый анекдот про художника, который пил кофе с одетой натурщицей, когда в мастерскую постучалась жена. Тогда он велел: "Быстро раздевайся и принимай позу, а то жена бог весть что подумает!"
     — И вспомни, что мы-то тут будем безо всяких трусов и дружно выйдем на твоё "Погодите!"
     Действительно, в компании не так страшно. И Ева, облегчив одёжку и прихватив бутылку, отправилась на свой боевой пост.
     Поглядывая наружу, она вдруг припомнила, что Кира рассказывала ей что-то про нудистов. Прошлым летом это было, тоже жарким, но не настолько. Что же говорила она?
     Всё вспомнить не удалось, конечно, обрывки только, но Кира потом просмотрела текст рассказа и вписала НедостаЮщее. Вот что получилось.
     1. Освобождение от одежды — не самоцель. Одежда — это не какая-то там "ошибка" в истории человечества, а необходимая вещь. Особенно в нежарком нашем климате. В смысле — не круглый год жарком.
     К сожалеНиЮ, одежда потянула через века за собой и негативные следы. Самый главный — это ассоциация одетости с целомудрием, а наготы — с сексом. Если женщина раздевается в присутствии мужчины, даже отстранённо, будто причёсывается, обоим ясно, что это означает.
     Другая нехорошесть — привычка судить о человеке "по одёжке", не только встречать. Модные "тряпки" создают ореол престижности вокруг самых ничтожных людей.
     Всё это закрепощает сознание и создаёт простор для манипулирования им. Те девчонки, кто перекрашивает волосы, одновременно меняя причёску, зНаЮт, что не все знакомые узНаЮт их в новом облике сразу. Иной раз только по голосу. Не слишком ли много чести волосам — идентифицировать человека? И с одеждой то же самое.
     2. Поэтому нудизм можно определить как освобождение от комплексов и предрассудков, связанных с одеждой, в том числе и посредством пребывания нагой. Он может быть частью более широкой программы по освобождеНиЮ сознания и укреплеНиЮ психических качеств личности.
     3. Реши для себя, подходит ли это тебе. Не будет ли неодолимых трудностей. Если ты жаждешь новых супермодных джинсов или на пляже носишь ну очень крохотный купальник, чтобы привлекать внимание мужчин, то практикование нудизма может оказаться очень трудным. Нужно ли тебе это?
     Тренировать мозги можно и другими способами. Или просто получать удовольствие от жизни, в одежде или без. Только прошу — не называй обнажение с эротическими или сексуальными целями нудизмом.
     4. Если всё же решила, с чего начать? Есть разные варианты. Если решение принято зимой, с обнажением придётся повременить до тёплых дней. Начни развенчивать одежду морально. Посмотри округ себя, обрати внимание, как многие выпеНдриваЮтся друг перед другом с помощью модной одежды. Но в чём их заслуга? Они не только её не сшили сами, но даже и денег на покупку сами не заработали. Фактически, злоупотребили добротой тех, на чьём иждивении находятся, научились подлизываться, каНЮчить, чуть ли не шантажировать. И что должна демонстрировать добытая таким образом одежда?
     Но, предположим, что деньги они заработали сами. Что это означает? Только то, что заработана определённая сумма денег и пущена на эгоистические цели. С одной стороны, деньги не принесены в семью, где им всегда можно найти более серьёзное применение. С другой — налицо попытка использовать слабости человеческой психики. Дикари некогда восторгались от вида блестящих бус, на которые ушлые белые выменивали у них действительно ценные вещи. И мы туда же?
     А вот если девушка сшила хорошую одежду сама (в наше время это неправдоподобно), она заслужит от окружающих скромной похвалы. В самом деле, если она сама сотворила то, что используется как признак социального статуса, престижа, то в глазах окружающих она выглядит чуть ли не самозванкой. А ведь ходящие в купленном ниже её стоят — во всех отношениях.
     5. Предположим, ты любишь красоваться — не задумываясь, зачем и почему. Любишь внимание, восхищение. Кстати, нудизм в расширенном толковании относится и к бижутерии, и к косметике, и к маНикЮру-педикюру. Но представь себе самую твою злостНуЮ врагиНЮ и вообрази, что она купила всё то же самое, надела на себя и намазалась. Даже лучше твоего купила — а что, у врага всегда денег больше (вспомни Эллочку-людоедку и миллионершу ван дер Бильт). Представила? Горечи не чуешь, будто тебе изменил близкий человек? Да, но кто именно изменил? Бижутерия, косметика и всё подобное, что продаётся. Затем их, продажных, и продают, чтобы служили всем, кто заплатит, невзирая на свойства их личности. Стоит ли водиться с подобными беспринципниками?
     6. Ты красишься, серьгишься и "прикидываешься" самую малость, ради завершённости своей природной красоты? Отлично. Главное — не делать идола, кумира из всего покупного. Да и из самодельного — тоже.
     Но и здесь есть подвох. Скажи, ты — это ты, когда накрашена или в натуральном своём состоянии? Если тебе, накрашенной, улыбаются и идут на контакт, то что было бы без грима? По-дружески советую: варьируй искусственНуЮ часть своего облика, некоторые дни вообще ходи некрашеной и без бриллиантов, замечай, как к этим "флуктуациям" относятся окружающие. Не слишком ли много значенья придают?
     Лучше всего улучшать свой облик перед людьми, которые зНаЮт тебя, как облупленНуЮ. Особенно — перед любимым человеком. А для посторонних и стараться незачем.
     7. Удовольствие, которое ты получала от одежды и которое, НадеЮсь, сейчас считаешь неполноценным, старайся преобразовывать в удовольствие от ощущения собственного тела. Обрати внимание на фасон, фактуру белья, форму — всё, что не бросается в глаза встречным-поперечным, а нужно именно тебе, что ближе к телу. Обеспечь ему комфортное существование, а снаружи одежда может выглядеть и безлико. Но ты же главнее её, не правда ли?
     Заодно проверь и все другие предметы своего быта. Не слишком ли мягка постель? Хорошо ли сидится за письменным столом? Обязательно ли носить такие каблуки, чтобы подошва отдыхала, а большие пальцы и пятка несли всю нагрузку? И всё, что ещё заметишь.
     Если зимой дома тепло, спи обнажённой — даже без ночнушки. В ванной, переодеваясь, не спеши, побудь сама собой хоть немного, без чувства стыда. Можешь спеть под нос или выполнить несколько плавных упражнений на растяжение, приседания. Одевайся, не как избавляясь от стыда, а просто как исполняя что-то рутинное. Трусы, лифчик надевай с тем же чувством, что и куртку — холодно потому что. И того не более.
     8. Позаходи на нудистские сайты, посмотри, как люди живут. Можно порекомендовать и некоторые (но только лишь некоторые!), относящиеся к разряду эротических, например DOMAI. Но это для мужчин они эротические. Ты же погляди, как свободно, раскованно, с чувством собственного достоинства (и только иногда — с игривостью) держатся сфотографированные девушки. Влезь в их шкуру, представь себя на их месте. Конечно, может понадобиться подзаняться физкультурой, чтобы тело красиво выглядело. Займись! Готовь сани летом…
     9. Вот и дожила до тёплых дней. Раздеваться донага? Не спеши. Проверь, удерживают ли груди под собой карандаш. Может, их лучше поддерживать? Лифчик типа открытой полочки.
     Нудизмом можно заниматься только в компании людей, которые на это смотрят точно так же. Единомышленников. Оголиться на пляже, полном горячих молодых людей, не есть нудизм. Эпатаж, стремление к групповому сексу — всё, что угодно. Нудизм к этому и близко не лежал.
     Начни с тех часов, когда ты в одиночестве. Когда остаёшься одна дома, ходи нагой. Конечно, надо соблюдать сама знаешь какую гигиену. Скажи одежде: "Я с тобой не прощаюсь навеки, Знай, что ты мне нужна не всегда". Научись прислушиваться к собственному телу, ценить его свободу, обвевание ветерком. А одиночество не беда — есть компьютеры, плееры, телефоны…
     Можно, вслушиваясь в организм, и упражнениями физическими заняться, но если у тебя приличная грудь — смотри, не растряси её. Надень на это время тугой спортивный лифчик.
     Главное, научись не стесняться, не зажиматься при наготе. Раньше-то ты была нага только при переодеваниях, когда снимала одну одежду для того только, чтобы надеть другую (пусть и после ванны, душа). А оказывается, что так жить можно. И как жить!
     10. Если самой понравилось, неминуемо захочется продлить время обнажёнки и познакомить других людей (домашних, подружек) со своей находкой, ставшей привычкой. Делай это осторожно. В общаге, например, тебя девчата поймут в смысле разврата, независимо от того, как отнесутся — положительно или отрицательно. Начни с постепенного облегчения одежды и дойди, докуда позволят. Помни: главное — не абсолютная нагота, главное — безразличное отношение к одежде.
     11. К профессиональным нудистам я бы не советовала ходить. Народ там разный, атмосфера — сектантская, обособленность процветает. Кое-где под маркой нудизма прибирают к рукам людские души. Обо всех говорить не буду, но ошибки тут чреваты. К тому же, участие в нудистских общинах требует много времени, если вообще не переезда к ним. Домашние, близкие заиНтересуЮтся… Стоит ли игра свеч?
     Нудистка должна быть не только нагой. Она должна вести себя без стыда, не иметь на теле следов одежды (рубцов, красных полос, беззагарных пятен) и не проявлять связанных с одеждой привычек (оправление, подтягивание, сование рук в карманы). Если этого нет, то она выглядит лазутчицей в лагере противника.
     12. Время от времени спрашивай себя: "Изменилась ли я за этот месяц? В какую сторону? Сильно ли? Что ещё могу сделать?"
     Если сознание начнёт раскрепощаться, ты это сразу заметишь. И сама поймёшь, что делать дальше, над чем ещё поработать. Это может быть ликвидация рассеянности, необязательности, вредных привычек… Лиха беда начало.
     Ещё несколько "если".
     Если ты в человеке в самой невзрачной одежде можешь увидеть именно человека, рассмотреть его в сплетении различных его человеческих качеств…
     Если сама привыкла не бросаться в глаза окружающим яркой видимостью, а достойно общаешься с людьми, ценя их лучшие качества…
     Если удалось найти друзей, подруг, разделяющих твою точку зрения, особенно — любимого человека…
     Если самочувствие не зависит от одежды (и её вообще наличия)…
     Если при неожиданном возникновении непорядка в одежде (а что, сейчас и джинсы с девчат падают, настолько низко они сидят, уже и самое широкое место таза миНуЮт) ты не паникуешь, не теряешься, не визжишь истово, а устраняешь дефект отстранённо, будто кто-то что-то уронил, а ты подняла и подала…
     Если в своей компании парни и девушки смотрят друг другу в глаза, а не на одежду, не на скрывающиеся под НеЮ части тела…
     Если идущая впереди тебя девушка демонстрирует новый выдуманный ею вариант оголения ещё одного дециметра кожи, ловит на себе взгляды, а ты ей нисколько не завидуешь…
     … то нудизм свою задачу для тебя выполнил. Поздравляю!
     Но если парень, едущий с тобой в лифте, вдруг начинает снимать брюки, застопорив для удобства кабину, это не нудизм! Радость по поводу встречи единомышленника здесь абсолютно неуместна :-)
     Меж ног повеяло ветерком, животик поёжился, Ева вздрогнула. К корпусу двигалась большая компания девчонок — человек шесть или восемь. Не иначе, как вылезли из одной маршрутки. Ей они врезались в глаза, потом описала одежду. Летняя жара, и девочки изощрялись.
     На идущей впереди платье было красивое, жёлтое, почти золотое. Материя не просвечивает, но почему-то кажется, что ещё немного… а чего немного-то? Ну, дождик немножко брызнет или свет усилится, и просвечивать непременно будет. И на попе поблёскивает, хотя Ева это только потом увидела. То ли шёлковые трусики, то ли лоснится сидячее место, то ли попа так натягивает, до блеска. А ниже этого малоуловимого поблёскивания ну никакого движения ягодиц не угадывается, а юбка-то прямого, почти квадратного покроя, ничем не оживляется. Длинная — болталась бы, мини — жила бы энергичной жизНьЮ спелёнутых ягодиц, а тут всё скучно как-то.
     Правда, сверху золотистая материя плотно, до глянца облегала лифчик с жёсткими на вид чашками, округлыми, но в "пиках" проступающих в форме многогранников со сглаженными рёбрами, словно затейливая пластиковая упаковка.
     Рядом и чуть сзади шла гладкокожая девочка, в меру пухленькая, но без особого рельефа. На тело, казалось, был небрежно брошен кусок тонкой гладкой материи, лишь случайно оказавшийся скроен по форме и обнявший тело. Как одежда, он смотрелся зыбко и непрочно, при любом движении гладь ткани хоть на миллиметр, но свободно скользила по глади незагорелой ещё кожи, елозила, ни грамма постоянства, ни градуса утепления. Казалось, спрыгни на с высокого бордюра и присядь до попы у пяток — и выскользнет из платьица, никакой пятачок которого не хранит верность пятачку кожи под ним. Практично, но вдруг кто поблизости соблазнится лёгкостью сдёргивания? Вихлянье кого хочешь утомит, пусть хоть бюст обретёт чёткость очертаний, пусть и крохотный.
     А вот девчушечка вся в белом. Тоненькое, настолько тоненькое, что неясен даже его цвет, колечко вписалось в центр плоского переда маечки, делало три ровные складочки-морщинки и рельефило материю по бокам, чуточку оттягивая вперёд. В плосковатые эти фунтики сверху спускалась будто припухшая плоть в мягкой лоснящейся кожице. Чтобы впечатление безвольного сползания в фунтики сменилось впечатлением стремления плоти вырваться из-под майки, той должно быть много больше, соски должны перестать грустить и начать пучить, взбугривать материю, словно капсюли у морских мин.
     По другую сторону шла девушка то ли в платьице, то ли в купальничке, то ли в корсете, удивительно симметричном по талии и осевой линии. Изящные силуэты бочков, на крепком обжатии всё явно и корсетится. Сзади — косые канты по зрелым женским ягодицам и столь же косые — по лопаткам, и почти столь же выпуклые, чтоб без стеснений ходили лопаточки, а сходятся косые на выпуклом четвёртом позвонке, словно лобок там. Перёд же смахивает на песочные часы: коротенькая юбочка-фартучек снизу и такая же присборенная трапеция опрокидывается вверх, прикрывая бюст в лифчике, веерно так. В такой одёжке можно и на руках ходить — разницы никакой.
     Ещё одна примета — толстый поясок, но только спереди. Нет, это не жировая складка выдавливается, как у других, по бокам талии портят силуэт маленькие круглые цилиндрики — концы полупояска этого. Покрути их в одну сторону — и одёжка пойдёт вверх и вниз, закрывая груди вплоть до шеи и ножки чуть не до коленок. Покрути в другую — и пойдёт вниз и вверх, открывая "запруды" для пышной плоти и до блеска обтяНутуЮ лонНуЮ косточку. Погода на протяжении дня меняется, ну, и одежда должна.
     А вот на этой — топик с глубоким задним декольте, но на тоНЮсенькие бретельки-ниточки были нашиты широченные ленты кружев. Откуда она их только взяла, с бабушкиной комбинации, что ли, спорола? Очень похоже, очень уж вид старомодный. Получились этакие девичьи крылышки, под которыми беззаметно проходили бретельки уже ближе что к телу. А на передние лямки то ли кружев не хватило, то ли тут они только смех вызовут. Поэтому в двух-трёх местах бретельки топика и лифчика были скручены: если присмотреться, коротенькими отрезками серой пластиковой проволоки, из тех, коими в упаковке скрепляют скрученные кабеля, чтоб не разворачивались. Всё-таки хорошо, что некоторые девушки не забывают о своём белье сразу, как его наденут, не позволяют вылезать там и сям, даже если "верхняя" одежда очень этому способствует.
     И вот вся эта армада движется на нашу героиНЮ. Всё может сорваться! Надо действовать, брать инициативу на себя.
     Отвернув топик, чтобы не походил на лифчик, одёрнув юбку до треска (швов или косточек, интересно?), она выглянула навстречу весело щебечущей компании:
     — Девчата, что такое нудизм?
     Девчата удивились, потом прыснули. Ева заметила в их числе Ксюшу с Маринкой. Первая, невысокая, и топик носила очень низкий, сарафанный какой-то — верхний срез под грудью. Выручал лифчик, но тоже несерьёзный. За самые вершки не ручаюсь, но в остальном он был из прозрачного, чуть эластичного пластика, сверху обе чашки прикрывали звездообразные серебристые накладки. В минуту смущения или желая привлечь внимание хозяйка начинала их крутить, то вместе, то поодиночке, а потом, глядя вниз, пыталась выровнять звёздочки, чтоб не очень криво уж было. Проводила под верхними кантами "сарафана", поддёргивала вверх, чтоб не обнажал кожу под лифчиком. Талии, конечно, у одёжки не было.
     Марина была повыше и потелеснее. Бретельки через плечи в положенных местах изгибались в виде больших вопросительных знаков, и между двумя этими полуокружностями была туго натянута тонкая материя — внизу посветлее, сверху — потемнее, словно тело отошло и не спешило отражать приникшие солнечные лучи. По бокам её "вопросов" материя туго уходила на спину, и вот эти-то округлые бочка грудей были самыми аппетитными местами скучного бюста.
     Именно Марина и ответила:
     — Это твой костюм.
     — Как — мой?
     Наша героиня дико испугалась — неужто заметили? Впервые она боялась не того, что рассмотрят её анатомические детали, а того, что, увидев их доступность взгляду, поймут, что она лукавит, говорит неправду. А признаться нельзя — подведёшь Киру, да и Эвелина ей вроде доверилась. Пришлось напрячься, сжать зубы и процедить:
     — Не поняла.
     — Ну, знаешь, как говорят: "В костюме Евы", — объяснила Ксюша, чей костюм очень тому способствовал. — Или: "в чём мать родила". Такие пляжи, где все нагишом.
     Глаза Евы округлились. Нет, актриса пропадает!
     — Голышом? Но тогда это неправда, нет, не может быть правдой! — Её голос срывался, глаза застили слёзы. — Вы же не разденетесь, нет? И мне тогда не надо, да? Ну, скажите же!
     Девчата, еле вместившиеся в приём между дверьми, уже жадно читали объявление, Еве пришлось отступить в вестибюль. Пауза.
     — Да, плохо верится. Главное — внезапно как-то, без подготовки, — раздавались голоса.
     Ксюша слабо возразила:
     — А помните, возле вахтёра постоянно лежит стопка газет. А там много фоток раздетых. Может, нас так подготавливали? И вот пришло время воплотить?
     Небольшая заминка. Полнотелая энергичная Марина, страдавшая от жары больше всех, словно искала глазами что-то. Вид после маршрутки у неё был какой-то помятый, очки на лбу перекосились.
     С младших классов она отринула младодевичьи косички, хуже горькой редьки ей надоевшие, стала стричься "под мальчика", ну, разве что попушистее у неё на голове оставляли. Но когда начал тяжелеть её перёд, Марина почувствовала, что не хватает противовеса. Коса, которую она начала отпускать, никаким боком не походила на те опротивевшие косички: толстая, волосок к волоску, с затылка степенно опускается на шею — красиво так. Гордо выпрямись — и почувствуешь противовес.
     Да, но сначала груди росли быстрее, чем волосы, по массе, а если точно — по субъективному ощущению массы. Так и должно быть! Но потом положение изменилось, пышности оформились. А коса набрала ход, уже к поясу стремилась… Подрезать её хозяйка не захотела, посему прибегла к противо-противовесу — очкам, которые в силу молодой остроты зрения, всего ишь придавали лицу малодоступное выражение. А на лоб сдвинешь — и доступ возобновляется, чей надо.
     Вдруг Маринин взгляд остановился на девице, которая летом ходила в самых разных топиках, но можно было заметить, что верхний их срез систематически варьируется от целомудренной горизонтальности до бесстыжего полукруга и обратно. За эти "лунные фазы" её и прозвали Луной, хотя полноты в ней особой не было. А бюст её привлекал больше внимания, чем у всегдашне вывалогрудых. Синусовые колебания проверены небесными телами бог знает сколько веков, почему бы не воспользоваться телам земным?
     Привычным движением она всё поправляла и поправляла длинные тоненькие бретелечки чёрного топика, прямо до краём ключиц чтоб были, едва не сваливаясь, а те всё съезжались и съезжались по ключицам к шее. Этот жест, похоже, заменил ненужное теперь расстёгивание и разведение в стороны воротника блузки — где они, те целомудренные одежды? Нынешним девушкам даже в полутопике жарко, тянет, тянет бретельки, а смысл? Всё равно на теле остаются. Может, провоцирует "несчастный случай" полного сползания? "Не виноватая я, он сам сполз!" Лучше уж иди в нудистки, там проще и честнее.
     Сейчас топик Луны был в наиголейшей фазе, и Марина решилась.
     — Ф-фух! — Повертухалась, потрясла нехилым бюстом. — Я вам вот что скажу: чтоб избавиться от одежды, причина — жара — у нас уже два дня как есть, два бесконечно длинных дня. Не хватало только повода, предлога, а теперь есть и он. — Жест в сторону объявления.
     — Но если шутка? — спросила Луна. Ковырнула пальчиком — словно монету на зуб попробовала. — Ой, отлепляется!
     — У кого скотч, клей или чего липкое, хоть жвачка? Ага, чего это ты жуёшь? — Марина прямо залезла соседке в рот. — Жвачничать в жару вредно, лепи лучше плакат. Прискотчите эту объяву, чтобы танком не оттащить. — Девчата бросились выполнять, поняв зачем. — А если шутка, так хуже будет самому шутнику. Вешали объяву не мы, никто из нас не засмеётся, если в этом обвинят. Нас тут восемь, да Евка — девятая, вместе мы — сила! Нагая женская сила. Если все вместе встанем в холле, любой проходящий оставаться в одежде будет стыдно. Давайте в холл и скидываем. У кого есть большой пакет, сложить чтоб?
     Пакет, на счастье, нашёлся, но отыскались и трудности:
     — А если парни?
     — Видели фильм "Город Зеро"? Ну, как голая секретарша там естественно держится? Вот и мы так. Главное — создать атмосферу естественности, нерассматривания. Нагота должна стать чем-то само собой разумеющимся. Раз уж девушки не боятся раздеться, то уж парНЮ-то стыдно должно быть в плавках. Ну, айда в холл!
     — А я? — спросила Ева, отступая от двери.
     — Ах да, ты же у нас стесняшка. Ладно, оставайся пока так, только отойди за "домики", а когда нас будет полный холл, и не заметишь, как руки сами тебя разденут. Стадное чувство не переборешь.
     — Ла-адно.
     И Ева тихо пошла в угол, к своим, между делом следя, вправду ли раздеваются однокурсницы.
     Вправду. Гм… Приоритетом изобретательности пришлось уступить перед натиском численного большинства. Впрочем, чёрт с ним, с приоритетом, главное, что нудизм начинает торжествовать!
     Кира и Эвелина быстро врубились в ситуацию, чмокнули нашу осмеляшку в щёчки и стали незаметно присоединяться к толпичке. Ева осталась в углу. Коли так, Маринкино предсказание скоро сбудется.
     И действительно, стали подходить люди и поголовно перевербовываться в нудисты. Вернее, нудистки. Девушки исполнительнее парней, там, где парень надеется на последНЮю маршрутку, и на ту опаздывает, девушка приедет на первой за час до занятий.
     Дверь открывалась, впуская всё новых и новых… Еве, из её тёмного закутка, видны были верхние части тел, и во многих случаях в глаза бросался блеск пухлых плеч, спины, надгрудья — это когда низкие топики на тоНЮсеньких бретельках. Блеск одновременно жирный и потный, не замутнённый ещё загаром, но, как покажет июль, и загар ему не помеха — любят девушки блестеть, и всё шире и шире открывают блеску простор, всё ниже и ниже опускают спинку, да и перёд порой на грани приличия.
     Не обошлось без накладок. Кто-то аж расплакался:
     — Можно, я только верх стяну? Ну, можно?
     Ева чуть не крикнула: "Ура!" Нашлась-таки подруга по стыдливости, а то что это такое — чуть узНаЮт, что можно, и летит прочь немудрёная летняя одежонка чуть не в одну кучу, так и думаешь, что потом её просто вывезут подальше. Лишними вмиг становятся юбочки и джинсики, никаких моральных барьеров, Но, выглянув из-за "домиков", разочарованно вздохнула — Это всего лишь Майка-"козьи ножки".
     Эта высокая стройная, но чуточку нескладная девица почему-то считала, что ножки у неё ужас какие красивые, от пальчиков и до шеи. И чтобы подчеркнуть гармоНиЮ, носила плотно облегающие брюки из искусственной кожи — и зимой, и летом. Чёрные, блестящие, почти сияющие.
     Ножки, если честно, не завораживали. Когда на них стоишь вытянувшись, голени вогнуты вперёд — выпуклы назад, да ещё и тонкие чересчур может, для антилоп и красиво, а для людей не очень. Блестящее и сияющее прямо тычет взгляд в эти дуги, вот и пошло прозвище "козьи ножки".
     Зато брюки-облеги доставляли хозяйке массу неудобств. Даже по-маленькому сходить в них было проблемой (и пузырю они, кстати, не давали расширяться), а уж когда приспичивало по-большому, Майя обосновывалась в кабинке надолго — её можно было не ждать. Кода тонкая, немудрено и порвать, а то и ещё хуже — заклинит на полпути, ни туда — ни сюда, как в полуснятых брюках ходить? Разве что посчитать за полунадетые. Или иметь в сумочке острый ножик и по-китайски сложенную юбочку в пакетике: смочи водой — развернётся. Нет, брюки надо и надевать и снимать с лаской и нежНостьЮ, неторопливо.
     Все гадали, сколько времени она облачается дома. А однажды на перемене "козьи ножки" удивили окружающих приличной шишкой сзади, на интересном месте, будто хозяйка обделалась. Нет, она просто пукнула, или, скорее, незаметно для неё газы выходили постепенно, а деваться-то им некуда, всё закупорено, между искусственной кожей и натуральной молекула не прошмыгнёт. Вот и скопились, где могли оттянуть хоть чуть-чуть. Все втихаря улыбались, ждали, когда Майя сядет, но нет, не лопнуло у неё ничего. И не завоняло, кстати. Злые языки потом говорили, что плотные брюки и вес тела просто вогнали газы обратно в кишечник, намекали и на другой, более экзотический их путь вбора в тело. А что, раньше, говорят, и пушки кожаными делали, и ничего, выдерживали давёж.
     И вот теперь именно несНимаЮщиеся брючки, а не природная стыдливость, заставили хозяйку просить скидку. С таким трудом их натягивала, и вот — на тебе.
     Окружающие подождали, пока она снимет ярко-зелёНуЮ маечку, избавится от лифчика. Будь бюст пышным, может, и простили бы низ, но нет, худовата девушка, на нулевой лифчик еле-еле плоти наскребается.
     — Ну-ка, попытайся снять!
     Майя с трудом расстегнула "молНиЮ" (нужно было прижимать, а то живот распирал и заклинивало застёжку), приотворила брюки. Нет, тут что снимать, что натягивать — нужно время, терпение, особая поза и, может, посторонняя помощь — квалифицированная. Эластичность небольшая, да и прочность сомнительная. О трудностях облачения говорили и трусики — шёлковые, скользкие, чёрные — если кожа лопнет, цвет исподнего выручит.
     Девчата стали думать, отправить ли бедняжку домой или разрешить остаться, портя всю картину, и кто-то спросил:
     — Если трусики с боков разрезать, их можно выпростать?
     Майка улыбнулась. Ликвидация белья нисколько не помогала сдиранию брюк, но оказалось, что если она выпростает, распоров, трусы и отвернёт приспущенные елико возможно кожаки на ягодицы на манер матросского воротника, то ей разрешат остаться. "Козьи ножки" по-прежнему подчёркнуты, но суть нудизма не в их именно обнажении. А "суть"-то как раз и выглядывает в отвёрстую кожу, очень даже по-нудистски выбритая.
     Майке сказали ещё идти в нужную аудиторию и сесть на задНЮю парту, не светиться одеждой, не смотреться чёрной — на фоне белокожих — вороной. Она поплелась — с вдвойне обёрнутыми в кожу ягодицами козочкой, даже на козьих ножках, не поскачешь, ещё лопнет кожа — одна из двух.
     Ева вздохнула и снова скрылась за "домиками". Её одежда, поняла она, снимается до неприличия легко. Надо будет подумать хотя бы о плотных бриджах.
     Вот пришла потная Светка. Обычно под этим словом понимают что-то нехорошее, но она потела добровольно и не без удовольствия.
     Она была настолько плотно сложена, что даже нарочитый пупочный разъём выглядел на ней естественным. Казалось вполне натуральным, что такое тело не вместится в тесные джинсы, выжмутся излишки, словно подошедшее тесто из квашни, и естественно же сдвинут топ, который тоже всего не вмещает. Ну, а самые большие излишки накапливаются кверху топа и буквально воюют там с материей на грани приличия. Хотя и перемирие часто случается, тогда всё прикрыто, тип-топ, только вздымается невероятно.
     В летнюю жару Светка заначила моду на белые водолазки, когда все изощрялись в укорочении топиков. Фишка была в том, что тончайшая белая материя быстро промокала от пота и затем поддерживала его испарение с приятной прохладцей, даже в какой-то мере тянула воду из кожи, если та упиралась. Лифчик под такую водолазку состоял из пластиковых розеточек и отрезков рыболовной лески, типа "намордников", натягивалось всё это только-только чтоб держалось, дальше прижимала потная водолазка — и славно прилипало. Конечно, отворотов на шее не было, зато пупок надёжно прикрыт — и ему так прохладнее, кстати.
     Мода не у всех привилась, потеть — это надо уметь ещё, а кого водолазка утепляет или выдаёт запашок, та носи топики. Не будет тебе такого кайфа, как большие темноватые мокрые пятна на белом, захватывающие и выпуклости, чуть проступающая изнутри леска и еле уловимый запах потеющего в одиночестве женского тела.
     Светка не очень охотно согласилась на нудизм, и раздевать её пришлось нескольким девушкам, очень медленно и осторожно стягивать мокрую тонкую одёжку, ещё порвётся. И в кучу не бросишь, надо так, чтобы сушилась. Полюбовались на лесочный лифчик, но и его пришлось снять, смириться с отвисанием. Да, этой нудизм не подходит, разве что за компанию, телесна очень. Ладно, разрешим руками поддерживать.
     — А вот с этим что делать? — послышался вдруг голос.
     Тут-то уж Ева прямо должна была выглянуть. Она встретила Магнолу прошлым летом, издалека увидев, и целую зиму не решалась спросить, что это блестело тогда в её "биг-гальтере". Вроде как водой он был залит, так отблёскивали солнечные лучи, но нет, с наклоном и лёгкой кривизной, не вода это. Наша героиня додумалась до пластика, типа того, из которого бретельки делают, но зачем? Может, вредны солнечные лучи нежной кожице или постепенно возвращается мода на закрытость, пока вот такую — прозрачнеНькуЮ? Впрочем, на всех девицах теперь тёмные очки, стёклами кверху, типа прижимки для волос, не по прямому назначеНиЮ. Так что это было?
     Взору выглянувшей предстало, как Магнола осторожно вынимает из открытого бюстгальтера кусок прозрачного вещества, расклинивавшего ей грудки и заравНиваЮщего верх приятной блестящей выпуклостью. Типа льда, но нет, не тает ведь, на горный хрусталь больше похоже, такой со всех сторон выемчатый, криволинейный. А когда сняла лифчик, похожая штучка и со дна его появилась, клинила грудки и оттуда — верно, чтоб друг дружку не грели.
     Первая девчонка, что взяла это чудо, аж вскрикнула:
     — Ой, как здорово! Ты что, живёшь рядом?
     Магнола терпеливо ей, да и всем, объяснила:
     — Нет, я издалека езжу. И от жары в пути страдая. В том-то и фишка. Это такой сорт чешского стекла, лёгкий, и большой теплоёмкостью и малой теплопроводНостьЮ. Кладёшь в вечера, а ещё лучше — со вчерашнего утра в морозилку, а перед уходом из дома вкладываешь в гальтер, и весь день у тебя грудь в прохладе. И всему телу хорошо, и форму улучшает, хотя мне это и не надо, — добавила торопливо.
     — Ты только пощупай! — слышались восклицания.
     Девчонки щупали, даже Ева ручонку умудрилась протянуть из-за всех. Действительно, приятно так холодит, просто не верила, что хозяйка по жаре — да хоть сто метров — прошла. Так и к обеду вправду не нагреется. Кроме того, было заметно, как магнолкины груди начинают страдать от жары — они сперва стояли без поддержки, словно замороженные, и вдруг на глазах стали опускаться, оседать, словно плавясь, теряя горделивую форму и очарование, превращаясь просто в округлые ёмкости расплавленного женского жира. Магнола быстро стала одной из многих с неинтересными висяками.
     — А что ж ты не надела полНостьЮ прозрачный лифчик? — спросил кто-то.
     Вместо ответа хозяйка подняла на согнутом пальце снятые ранее топик — из тех, что позволяет облифченному бюсту вываливаться. Нет, по улице так не пройдёшь. Вот если быв эти "стекляшки" были цветными или "метелицей", затушёвывающей соски, но тогда это не нудизм. И вообще, гигиена советует держать сокровища в матерчатом из натуральных волокон, а не в пластике.
     — Девчата, у кого есть прозрачный?
     Несколько штук нашлось, но не подошли по размеру. Прозрапластик жёстковатым, из него кроят только лёгкие конусики, чуть побольше бюст — и всё. А так бы все и носили. Но что же делать? Кто-то нашёлся:
     — Знаешь, как мужчины перекуривают, выходят в специальные места? Ты тоже так крепись, а потом выходи и охлаждай свой бюст в стекле. И хватит надолго.
     — А это мысль. — Звук поцелуя.
     Ева уже ушла в свой закуток. Несколько раз ей казалось, что слышит мужской голос, тогда приседала (лицом к стене) и затыкала уши. А когда вставала, оказывалось, что в туалет ей не нужно, это просто спазмы со страху.
     Некоторые из приходящих больше стеснялись обнажения своих татуировок, чем анатомии. А может, просто кокетничали, боялись, что раз нудизм, то на тела не будут обращать внимание. Вот, у одной чашки выкрашены под цвет грозовых туч и по телу сползают вниз вытатуированные капли, орошают аленький цветочек с глубоким центром в пупке, а в них уходит стебелёк, в какую-то спутанную коричневую массу, похожую на торф — специально не брилась. Вот почему она везде купалась в закрытых купальниках! Покочевряжилась, похихикала, сняла лифчик — и вот уже нет впечатления грозовых облаков, да и многие капельки оказались под двумя огромными свешивающимися "каплищами", один цветочек благоухает, облагораживает киску.
     У другой из заднего прохода "выползает" татуированный глист, она сначала о нём и не подумала, смущённо разглядывая свою бикини-причёску, достаточно ли она прилична. И только услышав, как сзади кого-то стошнило, спохватилась. Заприкрывалась руками, сцепленными под попой,забормотала, что-де боится этих зверюг до потери сознания, ну, ей и предложили "закодироваться", пугало разместить, "подсадную утку". Гастроэнтеролог чем-то там смазал, хохотнул, велел прийти через полгода на ещё раз. Приду продлиться, вот только зачем лифчик снимать пришлось, не поняла…
     Кто-то оформил ягодицы под груди, а между настоящими грудями вытатуировала задний проходец, видный только при достаточно открытом бюстгальтере. А тут никакого не полагается, все видят и оценивают, даже потрогать норовят.
     Некрасивые жировые складки девушки зататуировали под потёки вулканической лавы, тоже не очень красиво, но всё же. И всё это рассматривалось, обсуждалось, бралось на заметку. Нудистка нудистке подружка, сестра и второе "я", так что стесняться нечего, плохие чувства с одеждой сымай!
     Татуировка на спине другой раздевшейся глистовой тошноты не вызвала, но многие скривились:
     — Фу-у, что это за обрубки? Татунула бы что-нибудь целенькое.
     Валида была не из бойких, типа Евы, только робость её была национального происхождения. Она коротко объяснила, что у неё там, и в дальнейшем старалась спиной не поворачиваться. К нудизму она вообще относилась прохладно и, если честно, сейчас усиленно представляла, что это всё — гарем сильного восточного человека, собравшийся в предбаннике. Так на Востоке можно. Только вот "жёны" не восточного отнюдь вида. Из пленённых, что ли? Бывали же времена…
     Подробнее девушка рассказывала о своей тату близким подругам. От них узнаем и мы. Валида была подом из дагестанского аула, не настолько далёкого от города, чтобы тамошняя жизнь не оказывала влияния. В частности, от раздельного купания голышом молодёжь перешла к совместному костюмированному. Мало того, старшие согласились и на бикини для дочерей. Во-первых, лифчик вообще родом с мусульманского Востока, тут Европа долго отставала со своими корсетами, а во-вторых, грудь должна быть хорошо упакована, чтоб не растряслась перед замужеством, жениховы родственницы на этот счёт (и на много других) строго проверяют. Сплошные же купальники груди только лишь "предусматривают".
     Разрешить-то разрешили, но поставили чёткий предел. Бикини должно быть тёмной расцветки и полностью покрывать то, что взялось покрывать. В частности, трусы должны быть строго до талии, пупок прятать. И вообще, чем больше они похожи на шорты, тем луче.
     Да на Востоке и не принято выпендриваться путём разнагишания передо всеми, там девушки ценятся по иным качествам. Никто ограничениями этими не тяготился.
     Но вот Валида приехала в город, поступила учиться. На пляже её сразу же неприятно поразили "залежи" обнажённых ягодиц с едва заметными тропками стрингов посерёдке. Даже парни этим баловались. А над "полными" бикини подсмеивались.
     Девушкой наша героиня была скромной, но по-восточному. Вероятно, влияло "гаремное сознание", которое, хошь — не хошь, а впитывалось с детства. Да мы это уже поняли — скромная по нашим меркам отказалась бы раздеваться, убежала бы подальше, а Валида смотрит — как остальные "жёны". В этом скромность. В компании чисто девичьей она без всяких оделась бы, как все, не думайте.
     Но было у неё и эстетическое чувство. Задницы в стрингах казались ей попросту некрасивыми, лямочки стрингов напоминали ремешки в упряжи верблюдов, безобразно они шли по распопине, неплотно и поверху лежали. Чуть сдвинется лежащая по песку, лямочка отойдёт — любуйтесь на дырочку. Нет, это не то.
     Но как же одеться так, чтоб над её родным бикини не смеялись? Девушка одолжила у подружки сплошной спортивный купальник, с крестом на спине, там-то трусиная часть стринговой быть просто не может. Подружка прыгала в нём в воду в бассейне, а на пляже "бикинила", вот и одолжила Валиде. Непривычно свободно в груди, но ничего, не такая уж большая у неё грудка. Зато облегает здорово. Тонко, но здорово! Якши.
     Валида уже подумывала купить себе точно такой же, но тут её пришло в голову мысль. Шёл по телику её любимый фильм "Белое солнце пустыни", непослушная Гюльчетай всё время заставляла себя звать в строй. Вот она возится с черепахой на песке. Панцирь блестит, выпуклый. Черепаха… Вон оно что!
     До нового лета времени было много — весь учебный год, и она раздобыла бикини черепаховой расцветки. Задница в нём смотрелась ну настоящей черепахищей, когда вверх обращена. Чтобы усилить сходство и одновременно показать, что в стрингах будет не то, Валида сходила на татуаж, и из панциря "черепахи" на спину "высунулась" голова, а вдоль бёдер — "ножки". На голом теле смотрясь обрубками, они-то и испугали девчат, а под обычную одежду она черепаховое бикини не надевала. Объяснила на словах, пригласила после сессии на пляж полюбоваться.
     Конечно, татуировка — штука неординарная. Как послушная дочь, Валида посоветовалась с родителями и получила разрешение — но с условием одеваться летом так, чтобы тату не была видна. Голова черепахи, таким образом, гарантировала стыковку одежды, пупок внутри и безопасность почек и придатков, а черепашьи ноги очерчивали минимальную длину юбки — то есть ставили предел коротизне своими коготками. Для проверки, не видно ли, надо наклониться вперёд, пусть не на девяноста градусов, но хотя бы на сорок пять.
     Черепаха-татушка подкрепляла моральные принципы. Всё-таки мораль подвержена размыванию, а татуировка — это надолго. Достаточно дотянуть до поры, когда молодая женщина поймёт, что не в публичном разнагишании, расхлябанности счастье. Надо иметь в себе нечто такое, чтобы услышать из уст любимого: "Во всех ты, душечка, нарядах хороша!"
     — Не могу вот показать, — посетовала Валида, — в такую жару я пододеваю слипы, их же не видно, — она держала их в руках, не успев куда-то спрятать.
     — Видела я такую "черепаху", — припоминая, произнесла одна девчонка. — На пляже на море, ездила прошлым летом. Лежала там огромная попища, вся в щитках этих черепашьих, и на каждом значилось: "Phone inside". Я подумала, что это типа вездесущего "I love you" на эротических трусах, но мужчины-то знали, что к чему. Каждый, кто перешагивал, отрывал такой щиток, сколупывал, легко тот отставал. А красавица притворялась спящей. Легла она в трусах, а встала в стрингах, с ягодиц всё сколупнули бабники. Вот уж обзвонят её!
     — Прямо как объявление на заборе с отрывными концами.
     — Лучше — тело само себя рекламирует. Голова, кстати, у неё на особой подставке покоилась, чтобы груди не плющить, а во всей красе показать еле касающиеся песка. Вечером на тусовке я её видела, отплясывала она с мужиками. На новорожденные стринги надела белую прозрачную бочку, на торс — черепаховый топ, груди из панциря рвутся, а она давай себе наяривает. С теми, должно быть, кто протелефонил её.
     — Да нет, с теми, небось, индивидуально, порознь договорилась.
     — Но я тут ни при чём, — испуганно заговорила Валида. — У меня ничего такого, всё настоящее, крепкое, не оторвёшь. Хотя… вспоминаю, как щипали меня за попу, только лишь глаза закрою. Это из-за таких вот развратниц, да?
     — Нет, — успокоила её Марина. — Из-за твоего ладного телосложения, аппетитности. Девчонка ты что надо. А стринги — ну, купи прозрачные трусики со стринговым окрасом, попу облегают, но не затенят.
     — А тату?
     — Да, верно. Ну, носи "черепаху".

     — Да-а, а вот это даже снимать жалко.
     Что такое? На вошедшей девице была глухая длинная маечка телесного цвета, стилизованного под "прозрачку на голое тело", со всякими мелкими чертами кожи типа родинок и складок. Нарисован был и пупок, а из него вылезал (или в него уходил) мощный крест из морёного дуба, богато украшенный серебром, позолотой и драгоценными камнями (аппликация из остатков ёлочных игрушек). Поперечная перекладина креста закрывала нарисованные груди, но всё же было видно, что они недуром разведены в стороны и соски прибиты гвоздями к концам этой перекладины. Виднелись шляпки недозабитых гвоздочков. Красные кусочки сосков, запеклась кровь — всё очень натуралистично.
     Когда девица эту маечку сняла, то оказалось, что пущего натурализма ради груди и впрямь разведены с помощью кусочков пластыря, а то стояк прямым не получится. В натуре-то оно поскучнее будет. Но здесь же не мазохисты собрались, а нудисты. Если хочешь бюст распять, распинай в натуре на стеклянном кресте, не заслоняй подарки природы.

     И до Евиных ушей доносилось возбуждённое девичье жужжание. Вспомнился вдруг Кирин рассказ о подслушанном ею разговоре. Подружка официально некурящая, но почему-то оказалась в курилке библиотеки, месте, располагающем к откровенности. Сюда не доносился уличный шум, солнце обливало окна, не было грубых, гогочущих студентов, Курили неторопливо и интеллигентно. Похоже, всё неинтеллигентное притягивалось к компьютерам, которых в библиотеке не было.
     Разговаривали два преподавателя. Второй, в основном, поддакивал, хмыкал, нукал. Кира воспроизвела монолог первого.
     — Выговор, считаю, несправедлив. Если бы зав вник, как обстояло дело, он бы понял и не возмущался. Я порывался рассказать, так меня и слушать не стали. Хоть ты выслушай.
     Конечно, Кира навострила ушки.
     — Поставили мне практические работы в субботу. Личная жизнь, конечно, страдает, но есть и плюсы. По субботам корпус какой-то тихий, спокойный, малолюдный. Интернет побыстрее, чем в будни. И пораньше уйти можно безнаказанно.
     Заходит впервые группа. Почему-то на первое занятие всегда приходят гурьбой, словно чего-то опасаются и хотят отбиваться вместе. Это уж потом, когда поймут, что бояться нечего, начиНаЮт являться поодиночке, тянутся, тянутся… А в первый день собираются в коридоре. И как-то сразу видишь группу в целом, вырисовывается её лицо.
     Начало сентября, лето продолжается, девочки по-летнему одеты, пупочки, ножки, попки, декольтяшки. Ну, ты знаешь. Топики на тонких бретелечках. Поэтому в общей куче в глаза бросились руки в длинных рукавах. Ну, не то чтобы длинных, пониже локтя только. Шарю по толпичке глазами, они галдят, рассаживаются, сумки в одно место складывают. И всё глаз мой на "рукавастой" останавливается.
     Девица довольно крупная, загорела за лето поменьше остальных, голубоглазая, симпатичная, в целом. Не суетливая, волосы компактным "хвостиком". Одета в свитер с длинными рукавами, красиво так пухлые руки материя обтягивает. Свитер белый, поблёскивает, впечатление чего-то парадного. Средней длины юбка цвета топлёного молока. Очень умеренное декольте, а вот на спине вырез побольше, лопатки видны. И ещё — верхняя часть торса плотно-белая, а под поперечной чертой — кантом исподнего — до пояса чуть-чуть потемнее, это кожа просвечивает. Что ж, у других и не такое углядишь, здесь ещё всё скромно.
     Я ещё подумал — не жарко ей с рукавами? Если бы не вырезы спереди и сзади, подумал бы, что водолазка, заправленная в юбку. Не совсем по сезону одежда.
     Сели. Я представился, стал знакомить с практикумом. Потом пошла техника безопасности. Когда сказал, что волосы девушки должны подбирать, показал на неё, заслужил улыбку. Вариант практически идеальный, "хвостик" сложен вдвое, концы не болтаются, при любом наклоне головы не помешают. Азалия, так её звали, гордо встряхнула головой.
     Дошло дело до халатов. Кто пакетами шуршит, вынимает, кто жалуется, что не взял, не предупредили заранее. Как Заля отреагировала, честно говоря, не заметил.
     Она ещё целиком в белом была, юбка лишь чуть потемнее, сразу среди белых и не углядишь, что без халата. Тут ещё возле меня столпились люди, задания им давай, а от Зали напарница подошла.
     Углядел непорядок, только когда стал обходить работающих, всё ли путём. Её выдал вырез на спине, у халатов таких не бывает. Я — к ослушнице, но быстро не подойдёшь, тут никого не толкни, людей и столы обойди, громко не окликай. Заля — от меня, причём не шарахается, а двигается плавно, с какой-то грациозНостьЮ. Я тогда решил недуром на неё не переть, а оказаться рядом как бы случайно. Хожу, советы даю, НадсматриваЮ. Стараюсь быть полезным членом "временного учебно-практического коллектива". Бесхалатница не отстаёт. От своего рабочего места она ушла, так теперь то с подружкой словом перебросится, то в зеркало на стене поглядится, то у лаборантки что-то спросит. Кошки-мышки в темпе вальса.
     Я стараюсь не кружиться по лаборатории, а оттеснить упрямицу к двери. Там шкаф отгораживает что-то типа тамбура, загоНЮ, думаю, туда и прижму. Видно же, что сторонится меня, раз отходит и отходит. Вот и поучу уму-разуму, не мешая остальным.
     Похоже, Кира многое приукрасила и расцветила, так долго за сигаретой не разговаривают. Хотя, может, они сигары курили.
     — Так вот, в тамбур этот — загнал. Шагнула она туда, будто объявления на двери почитать. Я, уже не скрывая намерений, — за ней. Стою сзади, она не оборачивается. Окликнуть — имя, как назло, забыл, если вообще успел узнать. Дотронуться — нехорошо. Вырез на спине что-то напоминает, но не пойму, что. Остаётся кашлянуть — но не смущённо, а возмущённо, будто вот-вот по имени назову.
     И тут вдруг вижу родинку у лопатки. Ма-аленькая такая родинка, но так всё по-человечески как-то. Спина словно говорит: "Ну зачем ты ко мне в такой ярости подошёл? Я же боюсь твоего гнева, и уйти некуда. Пощади меня, пожалуйста!" И застёжка изнутри чуть-чуть выпирает, на девичий перёд намекает.
     Честное слово, иди речь о мелком каком прегрешении, я бы простил. Но халат — нет, это вещь крупная. Одной дашь слабину — назавтра все на голову сядут. Скажут, любимице своей позволил, а мы? Придётся потревожить всё-таки. Кашлянул и успел что-то вроде "Э-э…" сказать, будто имя припомиНаЮ. Рассчитывал, что она быстро повернётся и зачастит свои оправдания, как обычно бывает, имя и не понадобится.
     Студентка повернулась, но не резко, а плавно, будто сказать однокурснику: "А-а, это ты!" Испуганной она не выглядела.
     — Я с вами поговорить хочу, — взяла сразу она в руки инициативу, будто сама меня сюда попросила прийти. А я-то думал, что загнал её!
     И как только услышал слово "гимнастика", сразу в голове будто прояснилось. Конечно же, это на ней гимнастический купальник! В этот вот вырез, растянув, НыряЮт ногами и протискивают широкое место таза, а потом, дав сжаться, подтягивают сверху. И рукава ну точно купальниковые! Это плавательные без рукавов.
     Да, Заля, она так назвалась без церемоний, занималась гимнастикой. Спортивной, а немного и художественной, не решила ещё, на чём остановиться. На тренировках, среди девчат, ничего ещё, но не за горами и состязания, там зрители, мужчины, в основном, и фотографы. Ей стеснительно на их глазах. Сани надо готовить летом, телегу — зимой, так не разрешу ли я ей учиться справляться со своей стеснительностью постепенно. По субботам корпус полупустой, начальства нет, как здорово, и если я разрешу ей ходить на занятия в купальнике, ничего плохого не будет, а она привыкнет к мужским глазам, и вообще — чужим взглядам, в их группе несколько парней было. Конечно, надо бы заранее, но не знала она, кто будет вести, в расписании не сказано. Ей очень-очень надо побороть робость, стыдливость, а вы кажетесь ну таким всепоНимаЮщим…
     При желании узнать, кто ведёт, и заранее разыскать — не проблема. И последняя фраза — это лесть. Но чересчур не было, самую малость она согрешила. Руки так развела и чуть-чуть подняла — мол, видите, как прилично всё.
     Я, честно говоря, не совсем её понял. Подумал, что она хочет ходить так, как стоит передо мной, то есть в юбке на купальнике. Привыкнуть к взглядам должен верх. Бюст у неё недурён зело, гимнастки же обычно плоскогрудые, но это кто с детства занимается, а Заля начала поздновато, когда уже сформировалась как девушка. Это я потом узнал, мы же подружились почти.
     И не случайно, что её от "спортивки" тянуло к "художке", где меньше рывков, больше плавности. Вот откуда чувствующаяся с первых минут знакомства грациозность! Представил даже, как при поворотах всяких будет красиво колыхаться её бюст, чуть-чуть отставая от тела…
     Не грех и позволить. Кивнул: "Да, хорошо", и еле успел сказать: "А как же халат?" Она мне: "Сейчас!" — и за дверь — шмыг!
     Кое-кто из студентов хранил свои халаты на других кафедрах, куда успел уже записаться. Отпрашивались, чтобы принести. Естественно, подумал, что и она так. Ничего особенного.
     Хотел уже уйти от двери, но вдруг почувствовал, что что-то не так. Не слышно удаляющихся шагов, зато слышен какой-то шорох и даже, кажется, стрекот "молнии".
     Поддался естественному любопытству и приоткрыл дверь.
     Юбка у Зали была уже в руках, а тело красовалось в купальнике полНостьЮ. Я уже говорил, что от бюста до пояса просвечивала чуть-чуть кожа, подтемняя белизну. Конечно же, по животу шла линия трусиков, и всё ниже неё точно так же забелялось, как и верх. На ногах, только сейчас заметил, носочки беленькие и чешки.
     Я аж открыл рот. Голые ноги, просвечивающие трусики — это, может, и ничего в спортзале, на на занятиях в вузе не очень прилично. Чересчур белые части напомнили мне широкие полосы "Штриха" в студенческих работах, покрывающие "грешные" места. Это не подчистка лезвием, каракули на бумаге остаются, но взор к ним перекрыт. Вот и на теле так.
     Надо же, как запреподавался, даже о женском теле вон как думаю. И "оно" хорошо, чего у меня выпросило! А я, дурак, не понял сперва, согласился.
     Но не успел объяснить. Внезапно Заля сунула мне в руки юбку и сказала, ничуть не смущаясь:
     — Спасибо большое, что разрешили. — После этого как дашь ход задний, как спасибо вернуть? — Ещё одна просьба к вам большущая — спрячьте вот это к себе подальше, чтобы мне слабине не поддаться, обратно не натянуть. Мне очень-очень надо осмелеть к состязаниям. Я на них вас приглашу, обязательно, и не отказывайтесь. А пока спрячьте юбочку, чтобы я не видела, куда. — И ноги так стеснительно погладила.
     От растерянности я сначала взял в руки этот комок материи, и пока Заля говорила, чуял тепло её тела. Это как-то подкрепило её слова, размагнитило мою решимость сопротивляться. Хотя, выгляни кто из соседней лаборатории, я оказался бы в дурацком положении.
     Юбку, опомнившись, вернул. В нас, преподавателей, уже въелась опаска всяких провокаций, в основном, взяточных, но и сексуальных тоже. Рефлекторно прямо отдал остывшую одёжку, с поличным чтоб не взяли.
     Спросил, а как же однокурсники. Да она с ними уже договорилась! Удивляться не будут, ждут её в таком виде. Мало того, мальчишки согласились не отводить глаза, а наоборот, смотреть в оба, шарить взглядами по всему телу, приучая к тому хозяйку. По всему телу, по всем участкам, ничего не стесняясь. Пусть пялятся на бюст, живот, попу, в промежность заглядывают — всё на пользу, только руками не трожь. И я, как мужчина, могу послужить благородному делу, если не буду стесняться, и побольше буду оглядывать её с ног до головы, тормозя на… да на чём угодно.
     Я замялся. Не в моих привычках "пялиться". Так, могу взглянуть при случае на красивости девичьей фигурки, но не более. Скажут ещё, что, с женщинами дела, что ли, не имел? В новинку их тела тебе?
     Заля тут же заметила. Объективная необходимость, говорит, смелеть ударными темпами. Какая такая необходимость? А тепло быстро проходит. Чего там — сентябрь и гулькин нос в октябре, а между похолоданием и включением отопления всегда большой зазор, по прошлым годам зНаЮ. Там, кстати, и состязания скоро. Занятия же раз в субботу… то есть в НеделЮ. Вот и считай. М-м-м, считайте.
     Она говорила очень мягко, но убедительно, видно, что просчитала ситуацию заранее. Мне показалось, что давно её зНаЮ, что притёрлись мы друг к дружке в общении и потому легко и непринуждённо всё у нас выходит, даже когда возражает один другому. Забеленные места купальника символизировали девичью аккуратность. Если на белье ни пятнышка, то и в мыслях порядок, и в тетрадях.
     Такую идиллию жаль нарушать, можно только ещё немножко покочевряжиться. Проработать ситуацию, чтоб все возражения отмести. Даже хотелось, чтобы она отмела, что я ещё выдумаю.
     Ну, раз однокурсники в курсе, а начальства нет… Поколебался, осмотрел ещё раз ладНуЮ фигурку и согласился. Только юбку чтоб сама отнесла и в пакет сунула, а я уж отнесу, если желаешь, пакетик в глубь кафедры, чтоб сама и не нашла.
     Только как же халат? На это Заля сказала, что материя купальника такая же белая, что выделяться на общем фоне не будет. А в группе были и такие, кто напяливал на мини-юбку куцый халатик и сверкал ногами почти по всей их длине. Не запретишь! И совсем меня успокоила Заля, сунув в руки листок с подписанным отказом от претензий на случай порчи одежды. В кармане юбки прятала.
     Оставалась лаборантка. Она у нас молоденькая, с ней студентка обещала договорится сама. Девушка девушку поймёт, да и её на соревнования пригласить можно.
     Заля вернулась в лабораторию первой, а я ещё постоял. Надо было успокоиться, сделать вид, что ничего особенного не случилось, и дать ей поговорить с лаборанткой.
     Занятия пошли своим чередом. Я из вежливости, помня уговор, бросал взгляды на купальник, бюст, ягодицы. Но, видать, ей этого показалось мало. Она, когда случалось разговаривать, намекнула мне, что, мол, я, может, не вполне верю, что она гимнастка, так что в подтверждение может показать мне кое-что из освоенного. И сама напросилась уйти во внутренние помещения кафедры, чтоб не нарушать технику безопасности.
     Всякие сальто-мортале я отверг с порога. Брусьев, мостика, да и ковра приличного на кафедре отродясь не было. Согласился на "шпагат" и на прохождение по половице, как по бревну, с разными там махами и поворотами, "ласточками". Парни тоже посмотрели. Гимнастка просила нас поактивнее пялиться на разные места её тела, чтоб "закалиться" к соревнованиям. Даже пугать просила, в ладоши хлопать, но это уже я запретил — стены тонкие.
     Разрешила парням поднять её со "шпагата" за лодыжки, в воздухе раскорякой повисела. Больше в наших стеснённых условиях ничего не покажешь, не убирать же стулья к стенам, как перед танцами. Я понял — гимнастка это серьёзная.
     Впоследствии она уже входила-вбегала к нам в купальнике, в туалете переодевалась. Книксен, или как это у них там называется, род приветствия, и за дело.
     Занятия через два стала моя Азалия появляться какой-то весёлой, вроде даже возбуждённой. Плавные гимнастические движения стала делать прямо в лаборатории, напевая себе под нос, или молча, внезапно. Я остерёг, но совсем не запретил, здорово всё-таки у неё выходит.
     Когда она, стоя одной ногой на полу, вторую вытягивала вверх и, протянув руки по обе её стороны, начинала титровать, восхищённых взглядов мало не казалось. Ну, а сама героиня разве лишь лукаво посматривала по сторонам, медленно опуская ножку.
     Всё это здорово скрашивает скучНоватуЮ лабораторскую жизнь. Обычно нас ошибки студенческие развлекают, но если позитив какой — тем лучше.
     Но в чём же, всё-таки, причина? Оказывается, лектор, а им сам завкафедрой читал, совсем студентов затерроризировал. Не опоздай ни на минуту, ни ещё чего. Вышвыривал из аудитории одной левой, даром что пожилой, лучше сам уходи. Как рявкнет: "Пач-чему в наушниках?!" — так сразу из ушей вон. "Пач-чему мобильник?!" — скорей прячь в сумочку. "Пач-чему в кепке?!" — а у девушек это в моде, так срывай с головы и на скамейку. "Пач-чему не пишете?!" — сразу за тетрадью лезь, если остаться хочешь.
     Однажды в сентябре похолодало, и многие пришли в летних куртках. Такие чего в гардероб сдавать, лёгкие же! Но снова под сводами аудитории загремел зычный профессорский бас: "Пач-чему в куртке?!" Да прохладно потому что! Но — снимали, стягивали, чуть не рвя, только чтоб с глаз долой.
     Быстро, очень быстро выработался условный прямо рефлекс: при виде направленного на тебя грозного взора и первом слове "Пач-чему?!" руки сами приходили в движение, чтобы скорей убрать предмет лекторского недовольства подальше куда, пока худшее не последовало. Главное — не держать это, не касаться, отстраниться, мол, "это был не мой чемоданчик", не буду я им пользоваться. Оставишь в руках — тоже можешь вылететь, мол, отвернусь, а ты опять за своё.
     А на моих занятиях ничего такого нет. Свобода, воля. Материал тот же самый, мы со студами балакали при сдаче работ, потихоньку приучить чтоб их к науке нашей. И они отдыхали душой от всесекундной угрозы "Пач-чему?!" Особенно Заля. Она такая вся эмоциональная, на доброе отношение откликается, а злого не переносит.
     Не очень удобно мне было пользоваться контрастом "злой следователь" — "добрый следователь". Я даже в шутку стал спрашивать: "Пач-чему?!", когда ошибку в работе находил. Люди пугались, глаза круглые, руки дрожат. Заля обиделась прямо. Наверное, не хотела слабинку свою мне показывать. Я ей: "Чудачка, сама же хочешь закалиться морально. А если он к тебе на соревнования придёт и в самый-самый момент гаркнет своё пач-чему? Ты же со снаряда сорвёшься, или так оттолкнёшься со страху, что через зрителей перелетишь. Привыкать надо, я же понарошку".
     Она серьёзно так говорит: "К этому привыкнуть я не могу, хоть немного, а дрогну. Прошу вас сделать так, чтобы он не пришёл, вы можете, я зНаЮ". И так на меня посмотрела. Мне как-то сразу шутить расхотелось.
     Мы успешно "закаливали" её тело от взоров. Единственное, на что не согласились — это сверкать вспышками, фотоаппаратов или хотя бы зажигалок, чтобы и от них её закалить. От нежданной вспышки и колба может из рук вылететь, и ещё чего похуже, и не только у Зали. Техника безопасности! Вот после занятий если останешься, тогда и попугаем, и даже поснимаем по-настоящему, снимки на память оставим.
     На фоне её строгой грациозности мне стали резать глаз прыгающие в вырезах топиков груди, попы, вылезающие из джинсов до раздвоения, "птичьи гнёзда" на головах. И работы выполняла Азалия легко, почти играючи, а в тетради всё так аккуратно, ответственно. Ну да, раз по бревну пройти можешь, то порядок во всём. Искал бы зацепку, чтоб отказать в купальнике — не нашёл бы.
     Впрочем, обнажёнки от занятия к заНятиЮ становилось всё меньше и меньше. Сами собой удлинились юбочки, затянулись декольте, и пупочки всё реже выныривали наружу. Девочки поняли, что одна голая кожа, без сопутствующей красоты движений и форм тела, мало что значит. На фоне аккуратно одетых Заля вовсе не выглядела голее. Как-то естественно смотрелись канты её купальника по паховым складкам, по диагоналям ягодиц. И вырез на спине больше не выглядел неуместным, и рукавчики хороши. Казалось, она везде и всегда такая, берёт характером, а не разодетостью.
     Всё шло хорошо, но пришла осень с её холодами, моя гимнастка начала уже поёживаться, и становилось ясно, что её "закалка" близится к концу. Пупочки других девушек исчезли под материей, тонкие бретелечки уступили место настоящим воротникам.
     Напоследок Заля решила как бы сдать зачёт по смелости, показать, что избавилась она с нашей помощью от комплексов. Она часто уходила в глубь кафедры, чтобы там "пошпагатить" или повертеться, на глазах или без, от избытка сил. Натура активная, энергия выхода ищет, но не пугливо-суетливого, а спокойного и мощного. Разрешение уединяться имела, а она разрешила, и даже попросила меня входить без стука и лучше, если неожиданно.
     На последнем "закалочном" занятии, пока я разбирался с наплывом сдающих работы, Заля скрылась в своё обычное местечко, я даже и не заметил. Кафедра опустела. Какая-то студентка с яркой Залиной сумкой появилась из глубины кафедры и вышла в дверь. Я, не успев оторваться от журнала, подумал, что это и есть Заля, тут ведь не поймёшь, кто попрощался, кто нет.
     В сумке, как оказалось, лежал купальник и обычная, на смену, одежда, но несла её не хозяйка…
     Я заполнил журнал, собрал бумаги, кое-что черкнул на память — как обычно после занятий. Поскольку изнутри никто не выходил, я уверился, что ушли все. Но, как понял потом (увы, поздно), моя спортсменочка затаилась и ждала, когда я подойду к двери, ведущей из внешней лаборатории внутрь кафедры, там у меня вещи оставались, и она это знала. Хотела, чтоб я её не издали, а сразу вблизи в "зачётном" виде увидел. А подружка терпеливо ждала с сумкой под внешней дверью.
     Я приблизился к лаборантке — спросить, как всегда, как прошло, по её мнеНиЮ, занятие, поболтать чуток, расслабиться. И вдруг услышал в коридоре тяжёлый шёпот:
     — Вы из этой группы? Что, кончилось занятие? А чем вы занимались?
     Блин! Припёрся, старый хрен, проверить решил субботу. У студентов выпрашивает. Как я мог залететь, увидь он Залю в купальнике! Хорошо, что ушла. Даже если это она в коридоре, значит, одета прилично, раз он не гневается, не удивляется.
     Я пошёл к двери, чтоб помешать ему выНЮхивать. И только начал к ней поворачиваться, как с другой стороны увидел краем глаза та-акое!
     Изнутри кафедры выходила Заля, но, боже мой, в каком виде! Без купальника, в одном спортивном бюстгальтере и трусиках, да ещё и босиком. Всё, что забеливало купальник изнутри, теперь предстало перед моим взором. Так она решила показать мне, что избавилась от стеснительности вовсе и теперь может спокойно гимнастировать на любом количестве глаз. Не эротика, не секс, а просто пройти несколько шагов спокойно от одной двери до другой, а там её подружка с одеждой ждёт.
     Я остолбенел. А спортсменочка изо всех сил крепилась, показывала, что ништяк, что ничего особенного не происходит, со смущённой улыбкой шла, обходя меня, к выходу, вот-вот попрощается.
     И вдруг завалила добровольный свой экзамен. Со сдавленным горловым звуком кинулась ко мне. Не сразу я понял, зачем. А просто она увидела входящего на кафедру их лектора. Вернее, сперва восприняла его просто как мужчину и бросилась под прикрытие оказавшегося под рукой подходящего по размеру объекта. То есть моего тела. Не так уж и изжила робость.
     Я выставил руки, она тоже, чуть присела. Мы очутились почти в объятьях друг друга.
     — Что это такое? — грозно прозвучало сзади.
     Оборачиваюсь, и тут оказывается, что я обНимаЮ полуодетую девушку за обнажённые плечи, она жмётся ко мне, льнёт и смотрит в лицо, как могло показаться со стороны, влюблёнными глазами. Хотя это была всего лишь мольба о помощи.
     Кто бы мне самому помог! Жмясь ко мне, Заля топила меня напрочь.
     — Что тут происходит? — гремели начальственные вопросы. — Что вы себе позволяете?
     Ещё почему она жалась — выход-то был перегорожен, а одежда там, назад дороги нет. Подружка уже выглядывала из-за могучего завова корпуса, но помочь ничем не могла. Не одежду же верхом кидать!
     О гипнозе я не подумал. Уже мягко отстранился от девушки, но что делать, не знал. Немножко возбудился сам знаешь где, да и кто бы на моём месте остался холодным. Пригладил брюки незаметно, а зав рассмотрел причину полНостьЮ.
     — Пач-чему в лифчике?! Пач-чему в трусах?! — не нашёл старый хрыч других слов.
     — Виновата, — забормотала Заля и… стала исправляться.
     Мы с заведующим остолбенели оба. С раскрытыми ртами глядели, как девушка расстегнула и сняла лифчик. Ух, и грудь у неё!
     — А… э… — вырывались невнятные звуки из начальственного горла.
     — Щас, щас, — бормотала она, словно в полусне, снимая трусики. Быстро-быстро стащила, испуганно сунула мне тёплое бельишко, будто однокурснику верному, и выпрямилась, разведя руки и показывая, что предметов начальственного недовольства больше на виду нет.
     Зато на виду было кое-что другое!
     В глазах чуть виноватинка светится, типа, да, проштрафилась немножко, но сразу же исправилась, не так уж и виновата, вы же видите, не злостная какая. И смущение сменяется выражением деловитой преданности. Всё о-кей, не правда ли?
     Стоя совсем обнажённой, мне она показалось просто богиней. Купальник всё-таки смазывал совершенство форм, а так всё мне и открылось. Крепкое, по-спортивному сложенное тело, в меру подбритый лобок. Хоть Венеру Милосскую с неё ваяй, потелеснее только и посовременнее.
     Груди, выдрессированные тугим спортгальтером, свисали не так сильно, как должны бы при их объёме. Да и грудные мышцы натренированы. Соски чуть-чуть сплющены, не портят форму. Такие у статуй лепят, смазанные.
     Потом уже я узнал, что полногрудым и просто полным, занимающимся тем не менее гимнастикой, советуют и спать в облегающем лифчике, а днём носить по возможности корсет. Формовать тело, слепливать в единое целое, готовить к резким движениям, чтоб больно не разбрасывалось.
     В эти десять-пятнадцать секунд девушка была великолепна. Я потом видел её в этой позе на соревнованиях, когда она стояла не первой в очереди на выступление. Непринуждённое самообладание, обучали их специально. Даёт полюбоваться собой в статике, чтобы потом блеснуть телом в динамике.
     Лектор ошарашенно, с застывшими глазами, молчал, и гипноз начал проходить. Заля почуяла неладное, в её глазах выражение "всё о-кей" сменилось недоумением. Что ещё не так? Посмотрела вниз, брови взлетели (словно на турник подтянулась), потом на нас, мужчин, глаза расширились, тело дёрнулось. Булькнула испуганно горлом и повернулась, убежала в глубь кафедры. Дала полюбоваться на себя сзади, в движении, не хуже переда, жаль только, что мимолётно.
     Я потом подумал: ведь убежала так, словно поняв, что плохо выступила на снарядах и аплодисментов не дождётся. Не стремглав умчалась, а потрусила как бы в понимании, что она тут лишняя и надо освободить сцену. Всё-таки стеснительность мы ей погасили недурно.
     Голова на крепкой шее стала зловеще поворачиваться в мою сторону. И мне вдруг пришла блестящая мысль. Я сказал заву:
     — Понимаете, она после занятий переодевалась к соревнованиям. Я зашёл, увидел, что она в купальнике, рассердился и спросил: "Пач-чему в купальнике!" Повернулся и пошёл встречать вас. А она поняла по-своему и удалила предмет моего недовольства. Машинально, наверное, по привычке. Тут вошли вы…
     Логично, правда? А этот козёл влепил мне выговор! Правда, это всё ещё лаборантка видела. Может, он с её стороны доноса опасался, перестраховывался?
     Концовку, похоже, Кира выдумала. По-женски звучит как-то.
     — Заля перевелась из моей группы, стала ходить на неделе. Опускала глаза, когда мы с ней сталкивались. Но однажды на столе я нашёл пригласительный билет на гимнастику.
     А после соревнований… Её многие хотели проводить, но она попросила меня. И пока шли, призналась, что те секунды невольных объятий были ещё радостней, чем сегодняшняя победа. И если я не возражаю, вернётся в субботНЮю группу. А если всё-таки возражаю, то… ну, тогда субординация не помешает нам обняться прямо сейчас. Понравилось же тогда, да? Ну, и так далее.
     Крепкий спортивный характер, чемпионский. Куда тут денешься?

     Голого народу скопилось столько, что стали уже выталкиваться в корпус и растекаться по нему. Похоже, что крайней она не останется, слева и справа, спереди и сзади будут такие же. А ведь это самое главное — не стать крайней!
     И Ева рискнула раздеться. Но — последний контакт одежды с телом не желал исчезать, молил продлить его ещё хоть чуть-чуть, поэтому она завернула топик над грудью, а юбочку — до пояса. Всё наружу, но можно быстро откатить назад, прикрыться, если вдруг раздастся банно-женский визг, озНачаЮщий непрошеного мужчину.
     Впрочем, женщины не всегда визжат, могут и отбрить. Вот что произошло с Лёшкой (его рассказ записан Кирой).
     Хорошо летом сидеть во временных кафешках с кабинками, разделёнными синтетическим плющом с матерчатыми цветочками! Только вот причины радости разные. Одни НаслаждаЮтся видимым уединением и расслабляются, другие сидят по соседству тихо, как мыши, и подслушивают. А бывает, и не хочешь подслушивать, а приходится. Так Лёшка однажды и слушал чириканье двух девчонок, одна из которых уже несколько раз побывала на нудистском пляжике и теперь уговаривала подружку пойти вместе с ней. Конечно, художественного описания обнажённой натуры не было, но, как говорится, лучше раз увидеть…
     Лёшка стал ловить детали, чтоб узнать, где это райское место. Где-то недалеко, но на машине туда не проедешь, так что "дикарей" вокруг и нет. Девчонки приезжают на автобусе и довольно долго от остановки "пилят". Любительницы, блин! Но вот какой автобус?
     А у Лёшки был велосипед и планы на лето. Планы можно и поменять. Почему бы вместо гонок по шоссе не попетлять по малопроходимым грунтовым дорогам, а то и тропкам? Вперёд, конечно, над картой посидеть, прикинуть, где русалки могут лёживать.
     Мелькнула мысль потереться на площадке, откуда отправляются из их города все пригородные автобусы, и последить за девичьими стайками, собирающимися и куда-то отправляющимися. Летом у молодого женского пола всё просматривается, и можно отобрать тех, на ком нет бикини. Включая тех, на ком вообще белья нет. Но ведь нудистки — тоже люди, они везут с собой сумки с полотенцами, подстилками, едой-питьём, кремом от или для загара… в общем, достаточно багажа, чтобы среди него затерялось бикини, а то и сплошной купальник. Многие любят х/б, а в синтетику переодеваются на месте. Ну, и как тут отличишь нудисток? Все с сумками, все пока одетые, никто о своих намерениях не кричит. Нет, тереться у автобусов незачем, да и потом красться за компашкой несолидно.
     Поэтому Лёшка первым делом хорошо смазал велосипед. Звук от плохо смазанных частей далеко разносится, а нудистки, небось, настороже. И стал разъезжать по своему плану. Один маршрут в день, не больше. Если не попадались "русалки", наслаждался природой, ловил рыбу и раков, наносил на карту интересные места, подыскивал место для мужского "нудачка". А что, раз девушки, судя по подслушанному, против совместного.
     И в конце концов нашёл искомое. Оставил велосипед подальше, прокрался, раздвинул кусты и насладился открывшимся видом. В самом деле, без ничего! Но соски, губы и ещё что-то смазывают каким-то кремом. Глаз смотрит, а лучи не добираются, луч вреднее взгляда.
     Всё хорошо, но когда Лёшка уходил, то есть крадучись выбирался из кустов, нечаянно хрустнул веткой. Затекло тело лёжа, да и когда пробирался к неизвестному, осторожности больше проявлял. А тут — обратно, то есть к известному. Ну, и ослабил бдительность.
     Хуже всего то, что нудистки, кажется, услышали. Не то чтобы завизжали, но какой-то переполох поднялся. Конечно, они не могли знать, кто это там, так и медведь мог хрустнуть, но и пойти посмотреть не могли — если медведь, ему нудисты вкуснее. Наверное, бросились одеваться, но подробностей Лёшка не слышал — побежал прямиком к спрятанному под травой велосипеду.
     Чуть не НеделЮ потом ему хотелось и кололось. Вдруг спугнул девчонок? Или "одел" в бикини. Чего же ехать, этого добра на любом пляже навалом.
     В конце концов верх взяло любопытство пополам с мыслью, что в нагом виде его девчонки догонять не будут. Даже если они стали настороже, даже если засекут его любопытные глаза из-за кустов. Чего же не попробовать? А коли ушли с этого местечка, то парни там своё лежбище голотелое устроят.
     И Лёшка решил повторить свой визит.
     Вполне бы всё сошло с рук, собирайся там настоящие нудисты. Люди, которые, чуть отъехав от общества на природу, сразу же освобождаются от одежды и ни за что не оденутся, даже если за ними подглядывают. Никакие взоры их не смущают, они опасаются только силовой реакции общества на их "непотребность". А зырить — зырь, и даже хихикать можешь беспрепятственно, они тебя за дикаря считать будут.
     Но те, за кем подсматривал Лёшка, не были такими. Собственно, уже отсутствие в их компании мужчин обо многом говорило. Типа женской бани или туалета, это ж ради нудизм! Обнажённость — не способ существования, а средство испытать острые ощущения, пощекотать нервы, бросить условностям общества перчатку. Сначала кайфуют от стрёмности, неопределённости, неизвестности, а увидь, что обнаружены — начнут громко, с визгом испытывать острые ощущения уже от такой определённости, известности.
     И опять же могло всё обойтись, если бы все сошлись на том, что самый кайф — это когда не знаешь, видна ли кому, и совершенно незачем обращать внимание на хрустящие ветки. Но были и такие, кто мыслил осторожнее. И медведь мог оказаться рядом (глушь всё-таки), и разбойники, и насильники. Как он раньше не подумали! Городской, беззаботный образ мыслей, а тут дикая природа! Только таких соседей надо терпеть, которые только лишь смотрят и не действуют, остальные — нон грата, но пассаран. Нужно охранение и лучше — сидя на деревьях, мало ли что. Кстати, и остроту ощущений испытаешь, взбираясь, обнажённость-то утратить придётся. Голый охранник — не охранник. Ещё острее ощущения — спрыгивая…
     Лёшка аж присел, когда сзади затрещали деревья и со слоновьим топотом что-то с них посыпалось. Наверное, так охотятся леопарды. Не успел он встать с глубокого со страху приседа, как спрыгнувшие навалились на него и, не мудрствуя лукаво, взяли за руки-ноги, по одной каждая. Слава богу, не леопарды. Девчонки в купальниках, сторожили они подруг, сидя на деревьях. Слава ещё раз богу!
     У схваченного хватило ума не кричать. На крик могли прибежать только разве что нудистки, и неизвестно, выпустили бы они его, насмотревшегося, живым. Свидетель! Лучше уж не отягощать, не усугублять. Да и несолидно кричать, раз в руках хоть у четверых, но — девчонок. Позор для парня!
     Сиденье сверху имело ещё одно преимущество. Распятого парня ни о чём не спрашивали, а понесли прямо к его велосипеду — значит, видели, где он с него слез. Значит, поняли, что он здесь уже освоился, а не просто бродит по окрестностям. Знает об их уголке, понять были должны. Ну, кранты!
     Принесли. Державшие за руки подняли с травы велосипед, придали руки хозяина к рулю, отпустили их и стали придерживать велик, чтоб не падал. А сжавшие ноги подняли их повыше, развели пошире и — отпустили. Одновременно передние подтолкнули велосипед.
     Если бы эти чертовки могли, как акробатки, взгромоздиться друг на друга, они бы его и вниз головой "подвесили". Хорошо, что только руки вверх смогли вытянуть, и что великанш среди них не было. И то — голова закружилась.
     Лёшка резко, почти рефлекторно согнулся в пояснице и угодил ногами точно на педали. Стукнулся пятками будь горазд, но боль потом почуял. Главное — он сидит на верном друге, ноги на педалях, руки на руле, импульс дан. Можно… нужно… ничего не остаётся, как ехать!
     Когда оторопь отошла, понял, что его просто выпроводили. Легко отделался. Вон они какие, сторожить стали свой пляжик. Лиц "охранниц" он не разглядел, не до того было. Впрочем, в любой девичьей компашке найдутся одна-две решительных, сильных духом, ещё пару в помощь — и готов патруль.
     Всё, ездить туда больше незачем. К пляжику с других направлений не подберёшься, а единственный путь перекрыт. С воды разве? Но в пределах прямой видимости других пляже там нет.
     И Лёшка вернул свой прежний план — гоняться по шоссе.
     В последние дни лету его снова потянуло на старое место. Может, и нет там уже девиц. Потом, он запомнил "те" деревья, теперь уж "кукушки" незамеченными не останутся. А ещё лучше… Эх, мировая идея! Пробраться на место заранее, с рассветом, оборудовать себе местечко, устроить пикник на одного человека и спокойно ждать появления "стриптизёрш". Да, это не нудистки, а именно сами себе стриптизёрши.
     Так он и поступил. И что же — девицы появились! Он даже подслушал их щебетание, ветер донёс — мол, в последний раз здесь нагишом, учебный год начинается, уже не попляжничаешь. На всю катушку, девчата, а! С элементами порно. Что это такое, кто знает?
     Он чуть не фыркнул. Ладно, это тихо, это сошло. Лёшка допустил только один промах — спрятал велик почти там же, где и раньше. И если он хорошо запомнил деревья, с которых валятся интересные "груши", то "груши" хорошо запомнили место, где был спрятан велик. И каждый раз, когда приезжали не первым автобусом, осматривали его. И в тот день не первым приехали.
     Девчонки разделись до белья, расстелили подстилки и начали обнажаться целиком, медленно и со вкусом. Лёшка впился в них взглядом, и вдруг — услышал, как тихо звякает звонок. Чёрт, это же его велик! Кто-то нашёл и то ли зовёт хозяина, то ли, наоборот, увести хочет, но вот сплоховал и звякнул. Что делать?
     Если велик угонят, он в пиковом положении. Деньги, как на грех, остались в сумочке под рамой, при себе ни гроша. Даже если бросить всё имущество — подстилку, еду-питьё — то пилить придётся изрядно. И лучше если он внезапно налетит, чем нашедшие велик станут обыскивать кусты, готовясь встретить сопротивления.
     Звонком, как оказалось, брякала маленькая девчушка в простеньком платьице. Из деревни, что ли, забрела? Не амбал какой, хорошо. Лёшка решительно направился к ней, отобрать велик и дать по попе, да ещё пожалеть, что сорвалось зырканье, ещё и не начавшись. Только ведь начали раздеваться! Ну, сейчас я на ней вымещу!
     И вдруг, уже не валясь с риском с деревьев, а выскочив из-за них, появились "амазонки" в камуфляжных купальниках. Девчушечка играла роль приманки, хотя и вправду была деревенской, сагитировали её городские поголышничатть в их компании. В каждой даже очень и очень стыдливой, такое желание живёт, протест против условностей, загоНяЮщих в стыд.
     Нашего героя снова распяли в воздухе. На этот раз он "загорал" в плавках, шорты остались у подстилки, и предстал во всей красе перед девушками. Снова всё повторилось. Ощутил в руках руль, ноги взлетели в воздух и раскорячились. Э-э, да его до хруста шпагатят, наказывая, в тот раз так не было. Не пропустить момент, когда отпустят. Ага, оп-ля!
     Почуяв пустоту, он резко свёл ноги, но… но педалей на старом месте не оказалось. Раз на раз не приходится. В прошлый раз ему просто повезло, но не всё коту масленица. Ступни проскочили, ткнулись в землю, и тут эбонитовое сиденье тупым топориком стукнуло в пах. Рубануло пах!
     Он заорал, повалился с великом на землю и стал вздымать руки, вытаскивая из-под себя "коня", но безуспешно. Наконец выдохнул и лёг неподвижно, подёргиваясь.
     Кто-то догадался сдёрнуть, порвав резинку, плавки и плеснуть холодной водой на месиво. Парень дёрнулся, застонал. Чуть приоткрыл глаза. Девчат видит, а сил даже перевернуться нет.
     Девчонки нашли его лежбище, всё собрали и принесли к велосипеду, положили. Из-за деревьев слышался их шепоток, сверкали их глаза. Неужто-ж погубили мужчину? Сам виноват, но… у каждой из них парень есть, только бы не с ним так. Может, оклемается? Ага, поднялся кое--как, постоял, повёл велик в поводу. Сядет, может, когда отойдёт, пусть крутить педали придётся стоя. "Товарищ судья, а он не может сесть!"
     Никто и не подумал одеваться, а тем более комкать последний день нудизма. Не на тех напал!

     Похоже, что собравшиеся тоже сумеют за себя постоять, не уменьем, так числом. Сколько их уже? Ого, сколько! И всё так непривычно, всё так вдруг. Знать бы заранее хотя бы. Можно было бы и… Как там Кира говорила однажды:
     — Мне бабушка рассказывала, как она в детстве баловалась с подружками, шили они трусы из марли, чтобы, как тогда говорили, "побесстыдничать". Подробно рассказала, как, если хочешь, мы с тобой можем попробовать.
     Жаль, что не попробовали тогда, но рассказ запомнился.
     — Марля, как ты знаешь, не эластичная совершенно, поэтому шили прямо на себе, тем более, что сНятиЮ мерок не обучены. Сначала из широкой резинки делали поясок, делили его булавками на три равное части. Девушка скидывала одежду, надевала этот поясок на себя, помощница ориентировала его так, чтобы одна из меток была посередине задницы. Мерила растопыренными пальцами одну из задних третей, поскольку резинка на теле растягивалась немножко, и подбирала бинт в эту ширину. Можно чуток пошире, но не Уже. А иногда приходилось брать и небинчёНуЮ марлю. Это когда кто из старших сестёр интересовался или, стесняясь, приходили взрослые женщины. Бабушка говорила — раньше задницы на воле росли, не в джинсах, ну, и вырастали, докуда хотели. Зато рожать было легче, и рожали охотнее.
     Бинтов брали пару, или же один резали, отмотав. К каждой из задний третей пояска надо было пришить по стороне бинта. Помощница, а то и две, осторожно орудует иголкой, а обряжаемая стоит, закрыв глаза, и лишь чуть-чуть кольнут её, сразу в крик. Тихий крик, чтобы не прибежали снаружи. Её должны хорошенько погладить, с головы до ног, успокоить, и снова за иголку.
     — Зачем же шить на теле? — спросила тогда Ева.
     — Именно потому, что резинка, обегая талию, растягивается, хотя и немного. Не растянется — талию не сожмёт, держаться трусы не будут. Пришьёшь НерастягиваЮщуюся марлю к нерастянутой резинке — потом не растянешь ни ту, не другую. Приходилось терпеть. До крови никого не кололи, больше так орали, чтобы их пожалели. Потом, это своего рода ритуал. Девушка стоит нагая и медленно покрывается подобием белья.
     — А-а!
     — Да, крик больше означал: шейте же быстрее, не копошитесь, я же голая, нельзя так долго! Но вот бинты пришиты. Обряжаемая придерживает поясок, чтобы вниз не съехал, а помощница обтягивает, обёртывает, окутывает каждую ягодицу марлей, натягивает на выпуклости. Края бинтов заезжают по бокам наперёд, поэтому общее направление — сверху вниз и немножко спереди назад. Старается помощница, сопит, всё чтоб хорошо было. Когда пройдены самые широкие, самые выпуклые места, бинты начиНаЮт резко сходиться и к промежности совмещаются совсем. Так, вместе, один на другом и проходят через нижний мыс девичьего тела, подпаковывают его. Широковато, конечно, потом там подрезают с боков, чтоб враскоряк не ходить, а кто и оставляет. И, вынырнув спереди, совмещённые бинты идут строго вверх, где их уже ждёт передняя свободная треть пояска, по длине как раз их ширине равная. И вот уже иголкой орудует сама обряжаемая, а помощница зорко следит, не кольнёт ли кожу, и как только это почудится, сразу передразнивает былые "Ой!" Мол, к себе так же строго относись, как и ко мне, губы не кусай.
     — Значит, спереди двойной слой?
     — Конечно, они же не напоказ. Попа вся видна сквозь марлю, ну, а спереди виднеется что-то там за двойной марлей темноватое, может, где и проклюнется через два слоя волосок. Понимаешь, такие трусы считались тогда верхом бесстыдства. Да, кстати, потом их надо сшивать и по бокам, и по задней серёдке, где-то подрезать, где-то разошлось, тогда только нитки пойдут и лишний кусок тела выглянет. По кромкам обметать, это работа кропотливая. Зато такие, сшитые на теле, трусы сидят, как влитые, жалко снимать.
     Кстати, бабушка, когда выходила замуж за дедушку, рассказала ему стыдливо про свои девичьи забавы, так он сказал, что этакое окутывание ягодиц напоминает ему, как он в армии портянки мотал. И как-то раз "одел" молодую жёнушку в марлевые трусы гораздо быстрее, чем это делали подружки молодые. С иглой обращаться в армии, оказывается, тоже учат.
     Ну, и лифчики из марли тоже шили. Такие вытянутые кверху кульки для грудей, а резиночное обрамление держало. Груди тогда тоже тяжелее были сегодняшних. Извини, я не про тебя… И в таком вот белье и на пляже лёживали, и ходили под одеждой. Дедушка бабушке так и дома разрешал ходить, если жарко и посторонних нет.
     Ева подумала: вот бы такие трусы сейчас! Промежуточное оголение, а там и снять можно будет незаметно…
     Место она себе выбрала, выйдя из угла, довольно заслонённое "домиками" и голыми спинами от двери, виден был только верх двери, как она отворяется. Зато слышно было просто отлично. Когда дверь открывали, сначала слышалось: "НЮ!" Если вошедшая не внимала, а пыталась идти дальше, звучало требовательное: "Погоди!" Секунды две паузы, чтоб врубилась и заколебалась, и вдруг сверху светлело, а снизу темнело — нудистки быстро падали на корточки, истошно орали: "НЮ-у-у!", хлопая себя по чему попало, попадая всегда по голому, шлепки выходили знатные. Крик был из серии: "Пей до дна!", не подбодрит, так испугает, но разденешься непременно. Хуже всего, если придётся снимать дурно запахшую подмокшую одежду…
     Изредка после этого доносились разговоры вполголоса — значит, приходится уговаривать, агитировать. Но чем дальше — тем реже. Пример перед глазами и стадное чувство.
     Ева смотрела, как открывается дверь, и вдруг её что-то будто кольнуло. Дверь-то высокая…
     Она не могла равнодушно проходить через узкий и высокий дверной проём без самой двери, всегда охватывало неприятное ощущение. Хорошо хоть, не передёргивало и не заставляло инстинктивно подтягивать одежду, как это было в школе, пока свежи в памяти те детсадовские события. А в первом классе и вообще бегала от таких проёмов, не могла себя заставить пройти.
     Точно такой же проём был у них в детсаду, где-то в самых задах здания, где обычно обитают чуланы, кладовки и общая захламлённость. Там и дверь особо ни к чему, сняли её по какой-то надобности когда-то, ну, и с концами. Для открывания-закрывания дверь требует какого-никакого пространства, это тебе не шкаф-купе, что, безусловно, мешает захламлять пространство, которое сам бог к тому предназначил.
     Высота того дверного проёма раза в два превосходила рост самого высокого из малышей. Ну и что? Не акробаты же, на плечах друг у друга не стояли. А вот кому0то пришла в голову мысль, как это можно использовать. Малышу ли? Или кто взрослый подсказал? Сейчас уже и не выяснишь.
     Ева замечала, что в детсаду дети шепчутся, куда-то исчезают, какие-то особые взгляды друг на дружку бросают. Просто заговоры какие-то, но никто её не зазывал никуда. Мала, робка, такие всё мамам бесхитростно рассказывают. Незачем посвящать.
     Но однажды наша героиня случайно забрела в те края и издали увидела, что проём снизу закрыт фанерой в рост ребёнка. Зачем это? Подойдя поближе, увидела, что эту фанеру с двух сторон поддерживают две старшие девочки, а вдоль стены выстроились шесть девочек помладше, Евины ровесницы, причём были они в одних трусиках, босиком. Медосмотр? Зарядка? Ещё один раз так выглядел обыск, когда у одной девочки пропало дорогое колечко, невесть зачем подаренное её родителями. Неприятно, конечно, но того не более. Она же не брала. И другие не усугубляли, хихикали даже, мол, не найдут всё равно.
     Ева уже открыла рот, чтобы спросить, что это тут такое, но тут к ней подошла третья старшая девочка (они, старшие, как раз были одеты, хоть и очень легко) и пониженным голосом, но строго сказала:
     — Очень хорошо. Ты — следующая. Раздевайся.
     Привыкши повиноваться, девочка Евочка быстро (дело привычное) разделась до трусиков, но ей велели снять и их.
     — Они снимали, — сказали ей. Ну, если все, то что ж… Одни ведь девочки вокруг.
     — Так, хорошо. Подойди сюда. Повернись спиной. Прижмись к фанере.
     Это немножко похоже на… как её… флу… флё… флюоро… флюорографию, вот как. Но ведь они не врачи. Может, им доверили? Старшие ведь часто помогают взрослым.
     — Глаза надо защитить, — и ей завязали их чем-то чёрным.
     Сердечко нашей героини колотилось, что-то должно было произойти. Интересно, что? К чему подготовиться морально?
     — Готово? — чей-то сдавленный голос ответил: "Да". Походе, это мальчишечий. Вернее, наша голышка не поняла сперва. В детстве у всех голоса высокие.
     — Чуть-чуть вперёд, — её немножко отстранили от фанеры. Но совсем касания избежать не удалось, и по трению Ева поняла, что фанеру поднимают вверх. Перебирают руками, наверное, и вынимают, механизмов-то никаких нет.
     Вот раздался стук — фанеру явно ставили на пол. И вслед на этим Ева ощутила руки третьей старшей у себя на пояснице, пихающие её назад до соприкосновения с чем-то мягким. Две боковые девочки схватили её ладошки, дёрнули, прижали к чему-то и обхватили чем-то типа петли. Присели, та же участь постигла и лодыжки.
     Только сейчас Ева поняла и осознала, что её попка прижата к чьей-то тоже попке, а запястья и лодыжки скреплены с такими же другого ребёнка. Он, должно быть, тоже разделся и встал спиной к фанере с той стороны. Вот для чего пригодился высокий проём — фанеру чтоб вынуть.
     Голос старшей девочки произнёс:
     — Мальчик, если понял, кто за тобой, скажи!
     Что? Мальчик?! Сзади неё, голой — мальчик??! И, судя по попке… да и всему остальному — тоже нагишом?!!
     Ответа не последовало, но мальчик попытался руками дотянуться до Евиного тела. Придя в себя от первого шока, она напрягла свои мышцонки и не дала ему к себе прикоснуться.
     Снова голос:
     — Девочка, если поняла, кто за тобой, скажи!
     Ева не поняла, но и сказать тоже не могла — горло перехватило. Впустую вопрос.
     — Мальчик, если понял… — снова завелась пластинка.
     Ещё и дыхание перехватило. Непроизвольно изо рта завыскакивало: "Ой, ой, ой" — короткими междометиями.
     — Евка, это ты, что ли? — вдруг донёсся голос её "двойника". — Тебя же не было в шеренге. Откуда ты взялась?
     Этот мальчик, уже не упомнить его имя, никогда её не обижал, случалось — защищал, но вот рассказать о таких играх — не рассказывал. Не хотел пугать, наверное. А вот остеречь не догадался. Или не посмел?
     — Мальчик выиграл, — раздались из-за спины мальчишечьи голоса. — Он её узнал первым. Наша взяла!
     — Отказываюсь от победы, — сказал победитель. — Развяжите нас и вставьте фанеру. Небось, обманом её заманили.
     Как же ей повезло! Он и тут её защищает.
     — Непорядок, — не согласились старшие девочки. — Кто выиграл, имеет право, надев трусы, пять минут смотреть на голого проигравшего — безо всякой фанеры. Или, по взаимному согласию, стоять связанными, сколько он хочет, без повязки на глазах. Ева, будет с твоей стороны согласие?
     Проигравшая не могла ответить — такие правила повергли её в полуобморочное состояние, она едва не повисла на привязях. Издалека до неё доносились голоса: девочки настаивали на продолжении стриптиза, мальчики, включая старших, "секундантов", были за скорейшее прекращение. Если обманом завлечённая "настучит", по первое число влетит именно мужскому полу.
     Он потому и победил. Ребят развязали, мальчики тут же вставили фанеру. Еву пришлось одевать, сама она была ни на что не способна. Отнесли мальчишки её на руках в сад и оставили отходит, благо было лето. А была бы зима — раздеваться перед фанерой пришлось бы долго, подозрения могли бы возникнуть.
     Когда Ева очухалась, то почти что возликовала — как дёшево она отделалась! Но тут же её снова волной накрыл страх.
     За фанерой мог оказаться совсем другой мальчик! И тогда бы ей пришлось пять долгих минут, триста долгущих секунд сгорать от стыда, стоя перед ним в чём мать родила и не смела даже прикрыться руками или отвернуться! А может, и ещё на что имеет право победитель, ноги там раздвинуть или потребовать "по-маленькому" показать. Друг же её не смог бы защитить, пойти против всех. Ему бы сказали: выиграй сам, тогда и проявляй великодушие.
     Именно под второй волной страха Ева остро захотела по-маленькому. В саду, поблизости никого не было, и ближайшая яблонька получила детский поливчик. Сразу стало легче* А окончательно развеял дурное настроение тёплый солнечный денёк, садовые ароматы, безветренная погода, безмятежность. Одним словом — обстановка, в которой нагота естественна, тем более детская. Нет, это не сподвигло раздеться здесь и сейчас, но выветрило чувство неестественности наготы былой. Не так уж и плохо походить нагишом, сели мальчиков вокруг нет — так и лезло в голову. А поскольку мальчишеских тел она там так и не увидела, то всё стало казаться не таким уж и страшным.
     Она даже не узнала, сколько их за дверным проёмом было. Понятно, все же вели себя тихо, чтоб ничего не подсказывало игрокам. А вовсе не для того, чтобы скрыть, что так кто-то есть. Играют посвящённые в правила игры, со всем согласные, это её одну так экспромтно вовлекли.
     Слово "экспромт" она узнает много позже.
     А тот парень потом к ней подошёл и сказал:
     — Извини, что так вышло. Знал бы, что это ты — дал бы тебе выиграть. Мне-то что, смотри на меня, сколько хочешь, а ты-то девочка. Там только бесстыжие играют. Я спине своей не поверил, что это ты.
     Зла на него она не держала, ведь друг дружку нагишом они так и не увидели. Только крепче задружили. Вся ненависть досталась дверному проёму. Ни ногой больше в него!
     Но в жизни такие же, узкие и высокие, встречаются там и сям.
     Конечно, рассказала доверчиво об этом Кире, а та угуманила правила. Нагишом, да ещё связанными — это не для повзрослевших. Играли в единственной комнате общаги, где с какого-то головотяпства стояла двуспальная кровать. Из огромного шифоньера, отогнув гвозди и металлические уголки, вынимали заднюю стенку из тонкой ДСП и кровать эту перегораживали. По разные стороны тихонько ложились парень и девушка, в купальных пока костюмах, нагишом — это впереди, с завязанными глазами. Фанеру поднимали и убирали, и лежащим надо было опознать друг друга. На ощупь, на запах, частично — на слух. Запрещалось снимать что-либо друг с друга и вынуждать к подаче голоса. По голосу узнать — плёвое дело, а снимать — это даже не к белью относится, а к резиновым купальными шапочкам, под которые девушки, да и парни некоторые, стали после первых неудач забирать волосы, чтоб по их длине и ощупи не опознали сразу.
     Если выкрикнутое имя было правильным, звучали короткие аплодисменты и победитель снимал с глаз повязку. В течение трёх или пяти минут, как уговорятся загодя, он мог делать с побеждённой что угодно, не снимая с её глаз повязку и не вступая в прямой интим. Мог, к примеру, медленно раздеть, раскорячить ей ножки, проверить девственность, пососать грудку. Мог чуточку попороть, пощекотать или влить в рот горькую микстуру. Но и она могла так же с ним, опознай его первая. Так что не перебарщивали, а то с тобой вдвойне ужо переборщат.
     Фотографировать запрещалось. Победа в игре — дело зыбкое, сегодня — ты, завтра — тебя, а фотки — это надолго. Да и кто бы стал играть под объективом? А девушек надо побольше вовлечь, чтоб опознавать труднее было. Во всём им навстречу шли, только играйте. Один раз даже разрешили проигравшему клизму поставить у всех на виду.
     Но были чудаки, которые стеснялись лежать на людях в постели, пусть даже и не совсем голые. Или не надеялись себя сдержать, начни только лапаться, пусть и вслепую. Однако поконтачить с противоположным полом были не прочь, целомудренно только. Что им предложить?
     Кира вспомнила одно упражнение, которое физрук давал мальчикам из младших классов для силовой разминки. Они вставали попарно, спиной к спине, зацеплялись локтями, один через силу нагибался, ноги второго отрывались от пола, и первый натужно брёл или шёл до дальней стенки, там разгибался, второй, обретя под ногами почву, нагибался сам и нёс свою ношу до другой стены — и так несколько туров. Типа двуликого Януса, здорово тренирует и ещё здоровее утомляет.
     Новое — это оставшееся далеко в детстве старое. Теперь парами будут становиться парень с девушкой, в минимальной одежде, не видя, кто там, позади. Для верности плечо к лечу им свяжем, а вот в локтях должно гнуться. И устроим не просто "туда-сюда", а настоящую эстафету.
     Тот, кто едет, пусть изыскивает средства, как меньше мешать нижнему, ноги там поджимать или руки свои назад подавать до боли, чтоб только ведущему сподручнее было руками махать. А когда тот выдохнется, то просто разворачивается, распрямляется, роли и поменяются.
     Да-да, и девушки тоже пусть постараются. Слабый пол, да, но ведь выносили же в древности жёны своих мужей из осаждённых городов, если осадитель… то есть осаждающий завоеватель опрометчиво позволял выпускаемому слабому полу захватить всё, что только смогут поднять. И в наши дни пусть таскают, тем более что никто не настаивает на равных дистанциях. Проползла, сколько смогла, дала "мужу" передышку, разогнулась, и снова пусть он пашет.
     Если чуешь, что за спиной, спиной к спине, и на твоём горбу едет человек тебе симпатичный, вслепую насколько можно об этом судить, то выкладываешься по полной. Кто-то становится победителем на дистанции, или же судья командует "стоп" — и все останавливаются, кто дальше всех прошёл смотрят. Самые шустрые и сработавшиеся получают награду — разрешение ласкать друг другу открытые части тел, не прикасаясь к купальникам. Даже обязаны это делать, как массаж после тяжёлого состязания. Многие стесняются признаться в своём желании, ну, а тут вроде бы тебя силой заставляют. Не хочешь — не играй. Но, странное дело, девчонки никогда не отказывались, честно пыхтели, смущённо повизгивая, принимали от партнёров массаж. И даже изо всех сил старались выиграть.
     Несомая девица чуяла мощь мужского тела, его выносливость, вся работа мускулатуры отражалась на ней. Заметно было, старается ли партнёр уберечь ношу, не растрясти её, выкладывается ли он, не матерится ли под нос.
     А когда роли менялись, тут уж черёд приходил парню подмечать всё то, чего таща и не воспринимал, пухлость женского тела, рельеф задницы, игру ягодиц. Голая спина нашего героя, прижимаясь к девичьей спине, ощущала бретельки её бюстгальтера, их толщину, а по еле уловимому елозению, гасимому прижатием, можно было составить себе впечатление и о формах с другой стороны. Порой понимали друг друга прижатые руки: "Как ты там, неведомая подруга?" Мне тяжко уж очень, понеси теперь меня, хоть чуток мне бы лишь передохнуть, а там уж я опять", "Дружок мой милый, я сейчас рухну прямо, не обижайся, не отдохнул, небось, но придётся тебе снова впрячься, готов ли ты?"

     Ева слышала шёпот — это те, кто освоил пока углы и привыкал к напривычному своему состояНиЮ. Подслушала такой вот разговор:
     — А? Нет, не особенно. Я уже привыкла к похожему. Не полный нудизм, нет. Но шаг к нему широкий.
     Я ведь в школе в гимнастической секции занималась. Сначала — в той же одежде, что и на общей физре, а потом тренер говорит: приносите, мол, парадные ваши купальники, в чём на состязания выйдете, пора примерять.
     Ну, мы и принесли. Переоделись, и вдруг захихикали, смущённо отворачиваясь. Потом подружка подружке объяснила: мол, у тебя лифчик проступает или вообще виден через полупрозрачку или задний вырез широкий и видна часть застёжки. Купили-то нам обтягивающее.
     А у одной девчонки по бокам купальник поддёрнулся вверх, так что вылезли трусы. Что хуже всего — их вверх не поддёрнешь, слезают, упрямые, вниз, и цвета другого. Подружка захотела её ободрить, свои бока вверх поддёрнула, трусики показала — а у неё они на тоненьких-тоненьких боковинках, так что и не позорно прочти. А у этой-то — большие, почти шортенные, трусищи. Контраст нехороший. И подружка дала задний ход.
     Та девчонка всё занятие всё одёргивалась да одёргивалась, заниматься не могла. Тренер прямо рассвирипел при виде беспорядочных прикрывающихся движений, а когда узнал, в чём дело — озлился ещё больше. Надо же, в гимнастику суются, а тело выставлять стыдятся. И решил — нудистее в ученье, легче в полуодетости.
     Собрал с нас мерки и сам поехал покупать… ну, типа бикини. Такого чулочного цвета, потемнее чуток телесного. Трусики такие маленькие… нет, не стринги, тут ведь не обнажение важно, а облегание низа, выдерживающее все его движения. Танга или что-то вроде того. Ягодицы довольно открытые, но кромки не задираются. Тугие — так что весь день и не проносишь, специально переодевайся, зато ощущение надёжности, не подведут при любом раскладе.
     И ещё одно качество таких трусов. Нас никто не подслушивает? — Ева затаила дыхание, отползать поздно. — Понимаешь… когда в них пукаешь, они вздуваются сзади пузырём, чуешь прямо, как от попы отходят, срываются с неё, и со слабым звуком "лопаются", словно пузырь какой, шлёпают по попке тебя. Кое-кто уверял, что ощущает, как газ плоской струйкой шарашит из-под кромок по ягодицам. Забавно так, если бы ещё и без запаха. Или запахом духов.
     Глухой "тук!" и через миг "пу-ух…" Прямо как редуктор давления в акваланге.
     Ну вот, а лифчик такой, из толстого эластана, и два круглых "окошка" затянуты резиновой плёнкой. Это из магазина "Интим", а тренер вот к нас приспособил. Груди-то у нас — всего ничего, плёночки этой за глаза хватит, а расти будут за ней у тренера на глазах, он вовремя будет реагировать. Кому этих резиночек не хватит, он говорит, ладно, покупайте настоящие спортгальтеры, но вряд ли вы в гимнастике останетесь надолго. Как в воду глядел.
     Сначала было непривычно, потом втянулись. И когда перед соревнованиями нырнули в купальники, никто и не вспоминал о просвечивании, о выглядывании. Не отвлекало это нас, отзанимались "на ять". А после, разоблачаясь, всё говорили, жаловались, как стесняет тело цельный купальник, жмёт, не даёт в полНуЮ силу выступить — настолько привыкли к нудизму.
     Для гимнастики это и есть нудизм, всё остаточное прикрытие нужно исключительно по техническим причинам. А? Ты что, совсем нагишом занималась? С твоим-то бюстом? Ну, это не профессиональная гимнастика тогда, баловство одно. Если нага, то лучше заняться другим.
     Да ладно тебе, не буду спорить. Сейчас нудизм самый настоящий, так? Вот я и объясНяЮ, как к нему подготовилась. Пощупай сердце — бьётся? Конечно, я спокойна. А у тебя, ну-ка? Стучит, стучит, аж левая грудь дёргается. Надо тренироваться. Вместе? Давай вместе, ладно. О-о, ещё кто-то пришёл.
     … Ева переключила ухо — ведь вместо надоевших "Нет-нет, девочки, что вы, я не могу!" и "Нет, правда? Как здорово!" прозвучало нечто отличное:
     — А вот так можно оставить?
     Ева почувствовала неудержимое любопытство. Как это — "так"? Явно какой-то неполный нудизм. Может, и ей "так" пригодится?
     Высунула нос между щитами — и чуть не разочаровалась. Девица, окружённая нудистками, была абсолютно нага. Только что сНятуЮ одежду она держала в правой руке, а стояла к Еве левым боком, так что видно было хорошо. Не уродина, но вот груди немножко проседают, сверху на них выемки, соски в небе "аиста высматривают".
     Но окружающие оживлённо, с оттенком восхищения перешёптывались. Можно было разобрать:
     — Здорово!
     — Как это у тебя так?
     — Потрогать можно?
     Стоящие сбоку попросили:
     — А ну-ка, повернись!
     Девица поворотилась, и Ева увидела, в чём дело. Треугольничек из тонкой ярко-оранжевой материи прикрывал выпуклый лобок. Сверху он был украшен двумя бусинками, но как держался на теле — непонятно, до боков не доходил. Похожая картина была и сзади, только треугольничек пошире и пониже. Словно пластырем подклеили девушку! Нет, а правда, как держится?
     Девушки подходили, опускались на колено, разглядывали. Даже потрогать хозяйка разрешала — осторожно только. Давала пояснения. И мало-помалу Ева поняла.
     Замеченные ею бусинки не то чтобы украшали треугольник — они сидели на подложках, вживлённых под кожу. А на уголках оранжевых лоскутков были петельки, которые на эти бусинки и набрасывались. Края плотно прилегают к коже, спереди рельефно вспучиваясь — небритый лобок косыночки требует. Материя вроде пожёстче обычной трусиной, чтоб лучше держалась эта "пристёгнутая прокладка" — между срамом и чужим глазом.
     Интересно, когда их снимает — они расправляются или складываются буквой "U", поставь на стол — покачиваться станут? Или, наоборот — легчайшие и тончайшие? Отсюда не поймёшь, а подходить боязно. Главное, чтоб бусинки не нагружали.
     А чуть поодаль девчонки рассматривали юбочку. До колен, с прозрачным пластиковым поясом и широкими — в ладонь — вырезами по бокам. Практически шторки спереди и сзади, бока бёдер чистые. Конечно, к ней нужны трусы типа этих — если вообще нужны.
     — Ну так как же, можно? — повторила вопрос хозяйка.
     Ответила ей Марина.
     — Если б это у тебя было колготочного цвета — временно можно. А то ведь в глаза бросается.
     — Так под цвет же юбки!
     — Сейчас её на тебе нет. Под чей же цвет?
     — Ну-у… Можно, я это потом сниму, когда голых поприбавится?
     — Ладно, — проявили к ней снисхождение.
     Ева порадовалась — не она одна ждёт массовости, чтобы ей подчиниться. Но вот бусинки такие она бы вживлять не стала, бр-р!
     Вдруг раздался удивлённый голос:
     — Это же мой ободок для волос! Вот он где! Ты что, его тогда забрала? И что, прямо вот сюда?
     Похитительница глухо забубнила, оправдываясь, мол, ладно уж, бери свой ободок, а мне трусы свои дай.
     Ева заинтересовалась — при чём тут трусы? Выглянула как раз в том момент, когда потерпевшая отказалась:
     — Да его отмывать от тебя и отмывать! И согнула как… Нет, не распрямишь. Ни за что не возьму!
     — Ну, тогда я куплю такой и Севка тебе тоже так сделает, если хочешь.
     Да, упругий пластиковый ободок для волос, обычно круглый, теперь принял форму асимметричной запятой — растворителями какими обрабатывал неведомый Севка или просто нагрел и сформовал. На концах тем или иным способом было наплавлено по шарику. Тот, что на конце с меньшей кривизной, входил в пупок, с большей — в задний проход, и там держался. "Запятая" огибала девичий живот, а в её центре было сооружено что-то типа загубника плавательной трубки, только обхватывали его совсем другие губы, так что держалось всё это довольно крепко, не вихлялось, и, верно, ощущения надевшей приятно разнообразило. А вот "фиговый листок", прикрывающий то, что и должен, явно был наплавлен из другого материала, тоненького обруча на него и "загубник" просто не хватило бы.
     В таких "трусах" невозможно обгадиться — прущая обгажка их с себя снимет. Жаль, что верхний край нельзя закрепить в уретре — тогда и обоссаться не моги.
     — Если ты изнутри помельче, скажи, Севка поменьше загубник сделает.
     — Что я — девственница?! — и от похищения ободка девичьи свары перешли к предмету совсем отличному.
     Ева подумала, что это, конечно, не бусинки вживлять, но, наверное, всё время твёрдое в заднем проходе держать нехорошо, неудобно. И без резинки вокруг поясницы непривычно. Не подходит тоже.
     В холл входила Крыся. Высокая крупнотелая девица эта обладала одной особенНостьЮ поведения, которая не сразу бросалась в глаза. Но, подметив и поНаблЮдав, любой мог удостовериться: движется, жестикулирует она так, словно нага. Обычно ведь люди как-то сообразуются с одеждой, да что там с одеждой — браслетик какой на руке, и девушка ею уже иначе двигает, словно уважая вещь, напоказ её выставляя. Похоже, это почти инстинктивно. Кто спеленёт себе попу мини-юбкой, та уже и ходит иначе, вертит упакованным своим сокровищем и всё такое.
     А Крыся одежду уважала не более, чем случайно прилипший к спине банный лист. Вот она шурует по дорожке в большепопных джинсах и псевдопрозрачной кофточке. Джинсы словно сползают вниз, оголяя распопину, облегающая кофточка ползёт вверх, под самую грудь, морщится, а хозяйке хоть бы хны. Нет, она могла и оправить одёжку, но таким небрежным жестом, словно возилась с сумочкой или, скажем, с шубой на вешалке.
     И десятки ещё мелких деталей можно было подметить. Крыся никогда не совала руку в карман джинсов как все — автоматически, не глядя. Она всегда смотрела, где у неё карман, и есть ли карман, словно это что-то чужое, словно елозящая по боку сумочка, и только тогда лезла. В задние карманы старалась ничего не класть, а если всё же приходилось, уморительно нащупывала, словно первый раз надела штаны. Да и джинсам предпочитала бриджи, чтоб при ходьбе не шуршали. Не стеснялась невольных приобнажёнок, никогда сразу не оправлялась, а только потом, как бы между прочим. Чесалась всегда слабо, по одежде как по коже, а если не хватало, то осматривала место и залезала пальцем под одежду.
     Резко остановившись после быстрой ходьбы, Крыся чётко распрямлёнными (чтобы не походило на ласку) ладонями на мгновенье касалась бюста снизу. Чёрт побери, да так нагие бегуньи останавливают свои вихляющиеся груди! Жест был похож на никулинский из "Операции Ы", когда он, сдёрнув фомкой очередНуЮ ручку, останавливал дребезжание фарфоровой куклы.
     Когда что-то пугало, мужской звук, чей-то вид или новость какая, Крыся клала ладонь на лобок и просовывала пальцы в промежность, как бы закрывая вагину, вторая ладонь шла поверх первой. А когда источник пугания был непонятно где, звук, скажем, резкий, вторая ладошка просовывалась в промежность сзади, со стороны ягодиц, накрепко замыкая низ. Обозначала так стеснительность и убирала руки.
     И на весть о нудизме прореагировала словами: "Наконец-то!" Разделась отстранённо, будто манекен какой распеленала. Пренебрегая "упаковкой", она носила обычное, не мини, бельё, так что пока его не сняла, побыла несколько секунд "белой вороной". Зато потом на глазах Евы внешнее и внутреннее совпало. Ну, в людном вестибюле не очень-то походишь, крутя попой, но в остальном Крыся вела себя ужасно естественно. Кое-кто из девчонок даже пример с неё стал брать, и Ева об этом подумывала. Но — раскованная девица была начисто эпилирована, а когда кожа везде гладкая, наверное, не так стыдно. Эх, знать бы заранее!
     Хороша Крыся! И тело у неё знатное, без загарных теней от купальника, и волосы красиво так по спине разливаются. Залюбуешься! Вот что значит раскованность, естественность. Так, наверное, вели себя знатные женщины античности, пусть и прикрытые туниками, но это так, на случай появления мужчин. Это у тех — мундиры, погоны, ордена, лампасы, пурпурные тоги… А женщину должно быть видно по стати.
     Кира потом объяснит, что это не так просто — с девочкиных лет преодолеть соблазн выглядеть красиво за счёт внешних украшалок, включая одежду. Все же мало-помалу прогибаются подо всё это, становятся придатком тряпок, косметики и бижутерии.
     Подошла Лариса в своих знаменитых джинсах-распашонках и, узнав, в чём дело, просто-таки из них выпорхнула.
     В своё время она пыталась найти такие джинсы, чтоб пупок обнажали, а распопину — нет, иначе как при умышленно-глубоком приседе. Продавцы дружно уверяли её, что вот эти — то самое, но двух зеркал не было, а по приходе домой джинсы оказывались самыми обыкновенными. А поскольку обыкновенность шла по линии снижения от весны в середине лета, то покупательница оставалась очень недовольна. Снова шла, искала — и снова не то.
     В конце концов, запас джинсов разной высоты девушке не помешает, но последние её очень подвели. Лариса глубоко присела, видимо, забывшись, чтоб собрать что-то выпавшее из сумочки. Нет:, бывало, что попы в таких случаях целиком выворачивались наружу вместе с трусами, но потом они в "отчий дом" всё же возвращались. Тресь-тресь, и девушка снова как будто одета. А у Ларисы — облом. Когда встала, джинсы просто начали спадать. Что-то в поясе лопнуло, потому что дальше пришлось всё время поддерживать руками. А вокруг хохочут. Не то время и не то общество, чтобы сочувствовать неудаче. Позор!
     Придя домой и сбросив "предателей", хозяйка в запальчивости схватила большущие портняжные ножницы и даже пару раз успела куснуть ими жёсткую материю. Но та оказала жестокое сопротивление. Девичьи ручки небыли столь сильными, чтобы раскусякать джинсы на мелкие лоскутки без особого напряга, тут думай, где лучше разрезать. Гнев быстро прошёл, зато появилась одна идея.
     Хозяйка медленно и осторожно отрезала весь джинсовый верх, предал-то её он, а не штанины, к тому же пояс вышел из строя совершенно. Брючины оказались соединёнными только маленькой перемычкой. Верх она обметала, лишь только убедилась, что новинка рулит. Из толстой резиновой тесьмы сделала шесть колец, насадила на них сначала застёжки, что чулки от пояса держат, а когда выяснилось, что джинсу они не проминают, заменила их на "крокодильчики" из отцова ящика с железяками. Рептилии впивались в каждую брючину, по три на каждую — спереди, сбоку и сзади. Лариса надела приличные синие трусы от бикини, вдела ноги в брючины, продела сквозь резиновые петли ремень и затянула его на талии. Почти как чулочки джинсики, а о пупке и распопинке трусы теперь заботятся.
     Выглядит клёво, но ходить неудобно. Обхождение, как с чулками, а жёсткость-то другам совсем, и более жёсткого крепления требует. И тут выручила смекалка. Лариса взяла из игрушек младшего братика маленькую лодочку и прикрутила её нитками в матерчатой перепонке, соединяющей брючины. Её обтянутый трусами мыс сел в эту лодочку. Но её носу и корме были сделаны пластиковые петельки — продевать верёвочку и буксировать лодку по ванне или там ручью, луже. Девушка вместо верёвочек взяла резиновый шнур, круглый в сечении — не те плоские резинки, что поддерживают брючины. Петля — и на ремень, спереди и сзади.
     Теперь промежность держалась крепко — подобрала хозяйка длину шнурков этих. Словно снасти мачту, прижимали они лодочку к девичьему низу, не давая брючинам очень уж бултыхаться. Ходить сразу стало легче. Сверху Лариска надела лифчик от того же бикини, на него — полупрозрачную кофту с рукавами. Подумала, рукава отпорола и сделала тоже на резинках, только очень коротких и без "крокодильчиков", конечно, чтоб тенденцию обозначить — автономное покрытие конечностей.
     И вот в этих трусах с джинсинками девушка чувствовала себя более уверенно, чем в цельных джинсах. Те так и норовят спасть, нагибаешься и приседаешь с опаской, а трусы — они проверенные, хорошо облегают и даже при глубоком приседе больше чем на сантиметр не сползают. А если в поясок верёвочку и затянуть, то и вообще наглухо.
     Когда к народу примыкала тройка смешливых девчонок, Ева увидела воочию то, о чём раньше только слышала, а спросить и тем более пощупать стеснялась. Топики на девушках были без бретелек, какие-то насборенные, снимали они их осторожными крутящими движениями, кто туда-сюда, кто просто. И когда сняли, то оказалось, что середина их тела, что под топиком, от талии до низа бюста, обмотана проволокой, по виду — золотой, но с прозрачным пластиковым покрытием, они дали пощупать. Спираль то прилегала к телу, то отлегала от него. Верхний её виток оканчивался небольшими кривыми петлями, которые поддерживали грудки, ибо белья никакого не предусматривалось, а нижний край проволоки уходил куда-то к в трусики, а по снятии их — прямо в промежность. Трусики эту спираль и поддерживали, не съезжала чтоб. Типа корсета-скелета, не для утяжки и формовки тела, а чтобы приотодвинуть от него топик и дать гулять ветерку. Снятые топики, кстати, оказались почти сухими и не пахли, окромя духов, чем могли похвастаться совсем немного собравшихся, в основном, те, кто пришёл не издалека. Клёво, должно быть, н себе чуять такое, и в груди, и в паху, трусики тоже от тела оттопыриваются. Так сказать, скрытый нудизм, нудизм со внешним скелетом. Только вот не сложишь этот скелет, как простую тряпку, искать место пришлось.
     Ева потом, когда всё закончилось, попросила разрешения примерить. Ой, как здорово! И прилично всё, по её строгим меркам. Носить бы жарким летом, но, если честно, просто денег не хватило купить. Даже если проволока золочёная всего, то по цене золотая выходит. Или по цене китового уса, из коего раньше корсеты мастерили. А защищает тело здорово, почти пояс целомудрия.
     Вдруг Ева за своей загородкой услышала и такое вот оправдание нежелания раздеваться (то есть раздеться сразу, не ломаясь):
     — А я-то хотела вас удивить!
     Печальноватый голос, еле различимый на фоне возбуждённого гомона. Интересно, чем это удивить, подумала наша героиня — раздетостью, что ли? Одеждой ведь теперь не удивишь. Вот и горюет, что здесь все донага такие. Но просьба несчастной Еву удивила:
     — Ну-ка, сделайте так, чтоб было тихо.
     Понятно, "заткнитесь" не рявкнешь.
     Через несколько секунд:
     — Да нет, не так, как на лекциях, а по-настоящему тихо. Неужели не интересно?
     Судя по воцарившейся тишине, интересно девчонкам было. В том числе и Еве, чьё ушко с жадностью оборотилось на голос. Несколько секунд адаптации, и нашей героине отчётливо послышалось:
     — Кряк, кряк, кряк…
     То ли покрякивание, то ли потрескивание, то ли пошуршивание — всё вместе, скорее, одного слова этому звуку нет. С интервалом примерно с биение сердца. Что же там такое? Заинтересованная Ева высунулась.
     Спиной к ней стояла Эмерита, средней комплекции девушка, одетая в белёсую полупрозрачную юбочку, под которой угадывались влитые в тело трусики (ну, этим-то не удивишь теперь!), и такую же хлипкую блузочку, до пояса не дотягивающую. Под белёсостью протягивались всегдашние белые бретелечки. Что удивило Еву, так это их число. Кроме поперечной планки и двух лямочек через плечи, там шли ещё полосочки крест-накрест и наискосок, так что девичью спинку покрывало какие-то плетение. Спереди, как убедилась чуть позже Ева, было то же самое. А ведь бюст у Эмериты не такой уж и большой, чтобы так в его поддержке изощряться.
     Присмотревшись, наша любопыточка заметила ещё одну интересную деталь. На каждой такой полосочек, а не только на прямых плечевых, была и проступала через материю пряжечка. Это ещё зачем? Двух, чтоб подогнать подтянутость-обвислость, за глаза хватало. Везде-то к чему?
     Тем временем обступившие Эмериту студентки проявили любопытство, и она призналась:
     — Это стучит моё сердце.
     — Так? — недоверие высказали все одновременно. — Нас тут больше, и то так не слышно.
     — Дело вот в этом лифчике, — она поводила пальчиками по полосочкам. — Это музыкальный полукорсет. Тут всё так подобрано, так меня всё стягивает, что получается своего рода резонатор. Ну, если струну в лобзике зажать и дзыкнуть, то выйдет тихо, а та же струна в гитаре гораздо громче звучит и интереснее. Вот так и из грудной лктки можно сделать усилитель звуков сердца. Слабенько, но слышно.
     — Правда? Ну-ка, девочки, помолчим, послушаем. Стучи, Эми!
     И снова "кря-кря". Еве показалось, что сердечница задерживает дыхание. А когда хоп-хоп, вдох-выдох, стуков вроде бы нет. Ну да, резонатор — дело тонкое.
     — Всё равно что-то не то, — засомневались девушки. — Одно сердце так стучать не может.
     Как будто у человека их может быть два!
     — Ладно: открою маленький секрет, — нехотя призналась Эмерита. — Девочки, вам приходилось браться за старую ссохшуюся резиновую тесьму? Ну, залежится такой вот резиновый моточек, и когда его распутываешь, он в руках потрескивает, а если резко дёрнуть, то и вовсе трещит. Ну, потом-то тесьма не сокращается, но вот сделали такую, что и трещит, растягиваясь, и потом сокращается, и сокращаясь тоже потрескивает. Из такого материала у меня тут сделаны "окошки" в лифчике, куда сердце стукает и чуточку растягивает грудную клетку. Вот стук и усиливается треском. Послушайте ещё.
     Она задержала дыхание, все замолчали. Кряк-кряк. Прикольно!
     — А ещё сюда можно вплести ленточку из пьезоэлектрика, — сообщила Эмерита. — Тогда будут сполохи вспыхивать и искорки сыпаться, но при свете слабо, в темноте заметно. Фейерверк целый! Вот, вы говорите — сымай, а это целое сокровище.
     — Музыкальный или сверкающий, но лифчик покрывает тебе бюст, и это против нудизма, — голос Эвелины.
     — Покрывает, конечно, но, знаете, груди-то только в этом деле мешают. Там инертная плоть, поглощающая энергию толчков. Когда я в "Интиме" покупала и мне подбирали натяг, консультант сказал, что будь железы потолще на сантиметр, и ничего бы не вышло. Это вообще для подростков или малогрудок, но подростком когда я была, так и не думала бюст выставлять. Так что чашки только подбирают плоть, чтоб поменьше мешала делу, без них много хуже будет.
     Воцарилось молчание, но "кря-кря" почти не было слышно. Эмерита взволнованно дышала, ожидая решения судьбы. Её решила Кира.
     — Сколько ты в этом чуде проходила? Ну, сколько сюда добиралась?
     — Минут сорок… Ой, нет, вся пятьдесят, наверное.
     — Плюс дома — всего с час с гаком наберётся. И как тебе можется? Не устала грудка?
     Эмерита помолчала чуток. Вдруг "кря-кря" возобновилось — она успокоилась.
     — Да, Кира, ты угадала. Когда я раньше примеряла и сегодня вот облачалась, всё было тип-топ, а вот походила — и как-то давит. Нет, высидеть я бы высидела пару, чтоб вас удивлять, но терпеть бы пришлось… ну, как в туалет. Сама не пойму, почему, вроде бы и не жмёт особенно.
     — А закон сохранения энергии ты не забыла, чудачка? Энергию на звуковые колебания этот чудо-лифчик отбирает у твоего собственного сердечка, откуда же ещё? Высасывает прямо. Резонатор — штука пассивная, энергию он может только из активного объекта вытягивать.
     — Постой, но если к одиночной струне поднести жерло гитары, звук усилится, даже если струну дальше не трогать, — это кто-то из окружающих встрял. Не понимают, что мешают нудизму.
     — Ну да, вытягивается та энергия, которая в конечном итоге переходит в тепло. Звуковая, кстати, тоже в него перейдёт, но сперва пройдёт через уши и порадует слушателей. Но сердце-то работает не на обогрев… то есть не на прямой обогрев организма! Сокращаясь, оно должно перекачивать кровь, и вот из этой-то энергии изволь давать ещё и на стук. Сердце подстёгивается, словно кофеином каким. Ну, к чаю и кофе мы привычны, немножко можно и подбодриться сердечко. Но не весь же день! На помощь тебе приходит нудизм, можешь распрячься и отдохнуть. Считай, что нас ты удивила.
     — Ой, правда? Хорошо как, Кир, ты мне объяснила. А то я уж замечаю за собой, что это у меня дыхание частит, вот сейчас ради вас задерживала — и с трудом. Сердце, значит, подстёгивается, а я кофе и не пила утром.
     — Не только подстёгивается, но и организм ищет пути избежать отвода энергии, резонанса. У тебя резонанс только после выдоха, в покое? Вот через это состояние организм и стремится на полном ход проскочить, не успеешь выдохнуть, как уже вдохнуть тянет. Противогаз бы на тебя!
     — Ой, не надо!
     — Лучше сказать — противокислород. Надышишься, как не надо, и голова закружится, и свободные радикалы по телу запляшут. Даром ничего не даётся. Сымай!
     — Ой, тут на каждой лямочке сзади пряжка, отдельно подтягивается, настраивается, я не могу сама.
     — Сымай блузку, а пряжечки мы тебе поможем. Налетай, девчата, по пряжечке каждой.
     — Осторожней только, не порвите, это же такая вещь!
     — Да уж постараемся.
     И через пару минут:
     — Запомнили, где какая пряжечка? Ну вот, а перед выходом мы тебя снова затянем и оденем, стучи себе сердечком по дороге.
     Эмерита массировала себе бюст и спину, хотя рубцов видно не было. С удовольствием дышала глубоким дыхом.
     — Что вы, вы не сумеете. Здесь нужен музыкант, с музыкальным слухом человек.
     — Сама, что ли?
     — Нет, у меня брат музыкальный. Он в уши вставляет фонендоскоп, я прикладываю фенечку, где он скажет, и он подтягивает пряжки.
     Ева поняла наконец: все эти пряжечки с полосочками из-под них чем-то напоминают ей колки гитары с торчащими обрезками струн. Вон оно что!
     — Так ты что, перед братом лифчик надеваешь?
     — А что, он же всё-таки брат. Я его в детстве часто голеньким видела, так что он и меня может так увидеть. А потом, он у меня такой музыкант, что как на девушку, и даже как на сестру на меня и не смотрит, только как на музыкальный инструмент. Когда я прикладываю фенечку между грудями, он морщится недовольно, говорит: "Эх, Эмка, была бы ты поплоще, а то эти дуры весь звук поглощают, надо их поприжать, уплотнить, может, позвончее будет. Не дыши сколько сможешь, а я попробую". Вот как относится, представляете? Чего же его стесняться?
     — Хоть в юбочке перед ним стояла?
     — В трусиках…
     — Брат-то хоть старший?
     — Младший.

     Вдруг вспомнилось, что говорила Кира когда-то. Не совсем про нудизм, но что-то и про него прозвучало:
     — Ещё девочкой, начиНаЮщей превращаться в девушку-подростка, культивирующей чувство стыдливости, я поняла одну вещь. Что бы ни было на мне надето, основных состояний всего два. Или я нага, а всё то, что всё-таки покрывает на мне, носится там из стыдливости или для чего функционального — или я одета и являюсь вкладышем к своей одежде, её наполнителем, как в домике в ней сижу. В первом случае я ощущаю всё своё тело, каждый мускул и квадратный сантиметр кожи, как всё играет у меня, живёт — или грустит, увядает. Выгляжу я самой собой с небольшими помарками одежонки, НадеЮсь только на себя и от людей жду равной открытости, могу похвастать лёгкостью и точНостьЮ движений. Во втором — телесные ощущения отступают на третий план, все мысли о том, как одета, как украшена одеждой, всё ли путём, как выгляжу. Никакие низкие джинсы и глубокие декольте из этого ощущения не вырвут, только размазывают чуть-чуть. Хвалюсь уже не резвостью движений, а грациозНостьЮ, не свою роль играют, скажем, кисти рук, а подыгрывают рукавам и виду рук в рукавах. И так далее. Поняла?
     Хорошо ли иметь два ощущения? Думаю, что неплохо, естественно. Это помогает мне не особенно колготиться, если, скажем, на пляжном волейболе у меня трусы собьются в попу или расстегнётся застёжка верха. Ведь общий тип телощущения останется, так что поправить подвёдшее можно когда удобно, а не сразу, в пожарном порядке, только внимание к себе привлекая.
     А вот нудисты вместе с одеждой выбрасывают за борт и это разнообразие. Это я могу быть раздета, а они — никакие. Нет выбора, нет богатства ощущений в этой части, да и диапазон действий, "игры" с одеждой узок. Может, они другим берут, но это "другое" надо долго в себе воспитывать, живя среди нудистов в рождения. Нам не под силу.
     Интересно, у парней тоже так? Или они такими тонкостями не живут, другие два у них состояния: "шашки наголо" или заправлены в ножны… то есть в трусы, и пофигу тогда, что ещё сверху. Наверное, так.
     Ева стала обращать внимание на низы. Вспомнила разговор с Кирой.
     — Кир, — спросила робко тогда она. — Тут один непонятный момент…
     — Валяй!
     — Ты знаешь Ию? Она ведь такая же стеснительная, как и я. И вот оказались мы как-то рядом за кустиками… ну, знаешь, "мальчики — налево, девочки — направо". Собственно, потому и рядом, что тянемся друг к другу из-за робости. И ты знаешь — у неё там всё брито. Неужели она развратная? Не могу поверить.
     — Чего же тут удивительного? Удивительно было бы, если б на ней красовалась бикини-причёска. Трилистник там или ещё что.
     — Нет, этого не было. А почему?
     — Ну, би-при означает, что девушка к этому месту хочет привлечь внимание. Мужское, подружье — кто рядом окажется при раздёве. Со стеснительНостьЮ это никак не вяжется… хотя, постой. Могут быть просто любительницы рукодельничать, так, для себя. Знаешь, есть такие стесняшки, что наедине с собой и автофотоаппаратом такие развязные становятся — до порнушности. В тихом омуте…
     — Ты же знаешь, Ия не такая.
     — Откуда мне знать? Но я тебе верю. Значит, ничего удивительного.
     — Почему? Если трогает целину — значит, тоже хочет привлечь внимание. Если у неё всегда всё в трусы заправлено — зачем стараться?
     — Как у тебя — всегда заправлено?
     — Ну… да, вообще-то.
     — Значит, твоя Ия — воробейка стреляная уже. Если девушка не замкнулась в монастырь, а живёт какой-никакой молодёжной жизНьЮ, она не может зарекаться, что не придётся в какой-то ситуации одалживать у подружки трусы. Или у тебя одолжат, а свои на время дадут. Или, скажем, придёт она с подружками на частный пляж, а том боди-контроль, пускают только в стрингах или викини. Знаешь, что это такое?
     — Фиговый листочек.
     — Вот именно. И вот берёт она махонькие трусики, натягивает на невыбритый лобок и что получается? Лёгкая косыночка на кудрявую голову. Вот мы с тобой подруги, но ты извини, если я увижу, как у тебя из-под трусов волосы торчат, не выдержу, прысну.
     — И поэтому…
     — Да, поэтому лучше держать низ чисто выбритым. На всякий пожарный. ПолНостьЮ ведь обнажаться на людях не будешь, так что ничего. А придётся — "киска" не спасёт. Лучше, наоборот, сверкнуть чистой кожей — мол, я, бывалая, смеяться надо мной нечего. Тоже пожарный случай, даже вдвойне.
     А вдруг представится случай надеть "лопнувшие" трусы? Да не по-настоящему, это специально, это мода такая. Просто прозрачная вставка клинышком, через всё интересное место, очень игриво, особенно под мини-юбкой. Прямо по-особому кокетничать можно, когда в таком.
     — Но даже если и вставка, там же видно всё! Уж лучше не брить тогда, хоть какая-то защита.
     — Не скажи. Там немножечко подкрашено телесным цветом, пятнышко невеликое, и трусы будто надеты на целомудренНуЮ целлулоидНуЮ куклу. Устроит это тебя? Но тогда надо всё иметь чистым там, только тогда сработает.
     — Ой, Кир, я такие трусики не смогу носить. Может, примерить духу и хватит, а вот носить, да ещё под мини-юбкой…
     — Не зарекайся! Вдруг представится случай примерить, а у тебя не готово тело. Но не хочешь, как хочешь.
     — Знаешь, как-то НеуЮтно делать что-то такое, только чтоб обезопаситься.
     — Да не только, дурашка. У тебя папа никогда не брился по мокрому? Вот у меня, когда побреется да помажется, да проведёт ладонью по гладкому — и так крякнет, что ясно, какой кайф получает от ощущения чистоты. Аж пожалеешь, что женщинам это недоступно, разве что подмышки, да и то у многих они и так пустые. А вот когда узнала, что именно можно брить девушкам, стала пробовать, потом проведу рукой, вспомНЮ папу — и его удовольствие к моему добавляется.
     Да, бритой себя классно чуять, особенно в шёлковых трусах без подкладки. И без резинки. Знаешь, есть такие: живот втянешь посильнее, натянешь их еле-еле и всё — пока живот так же не спрессуешь, не спадут. Но нужно, чтоб всё было всклень, тютелька-в-тютельку. У твоей Ии трусы какие были?
     — По-моему, шёлковые. Но я не заметила, не они же удивили.
     — А она резинку растягивала или живот вбирала?
     — По-моему, резинку.
     — Это правильно. Вы же были в ситуации, где часто за кусты не походишь. Если собрать полный пузырь, то животом трусы не снимешь, пузырь их напрёт потуже. Вот она и подстраховалась. Но всё равно, шёлк — это класс.
     — А как же тогда, если без резинки?
     — Нужно ходить мелкими порциями, до полноты не доводить. А уж если довела, надо иметь возможность сменить трусы. Мокрые — в полиэтиленовый пакетик, герметично закрыла — и в сумочку. Мокрые носовые платки же носим, почему бы трусы в моче не носить? А знала одну такую. У неё была четвёрка шёлковых трусов, четыре раза в день она в туалет ходила. Сходит сквозь, прополощет и сушиться повесит. Ей это в кайф было.
     — Нет, Ия не такая. Но я не пойму — это же естественно у тебя вырастает, как же можно руку… бритву поднимать?
     — А под мышками бриться — это ничего?
     — Ну, это чтоб не потело и выглядело прилично.
     — Насчёт приличия вида с трусами я уже сказала. Теперь о поте. Там, внизу, вместо пота — моча, попасть может, да и прокладки лучше на чистую коду ложить, плотные и без лишних подмываний.
     — И всё-таки, если растёт — это нужно для чего-то?
     — Послушай, питекантроп весь был в волосах, ему это нужно было. Мы теперь гладкокожие. Нам эту шерсть заменяет одёжа, потом, мы правила гигиены соблюдаем, на солнце не пережариваемся. Волосы потихоньку и атрофировались на теле.
     — Но почему же эти-то остались?
     — Не то чтобы остались, а в процессе. Природа шурует методом тыка. Вот, представь себе, что убрали волосяной покров с питекантропа. А вдруг ему это не полезно? Рискованно. Вдруг он не сообразит, что на солнце днями напролёт лежать не стоит?
     — Да, что тогда?
     — Тогда природа рискует жизНьЮ той особи, с которой стала экспериментировать. При этом эксперимеНтируЮт всегда с мужским полом, который не лимитирует скорость размножения, это привилегия и крест пола женского. Если удастся с самцами, новый признак потихоньку переходит и на самок.
     — Почему же этот не перешёл, о котором мы говорим?
     — Да там у них тоже заросли, нечему переходить. Не дождёмся! Милостей от природы на нашем веку не дождёмся.
     — Так чем же одни волосы лучше или хуже других?
     — Да именно тем, что окружают органы размножения. Их трогать опасно, здесь рискуешь жизНьЮ не отдельной особи, а всего её потомства. Представь себе — природа "выбрила" начисто у самки лобок, а у неё дети мёртвые рождаются, уроды или вообще зачатия нет. Мы-то знаем, что это не так, но природа-то не знает, только вслепую "тычет". И, поскольку на карту поставлено многое, действует здесь намного медленнее и осторожнее, чем в случае нательной шерсти. Здесь ведь на мужчин надежда плохая. Анатомия разная, и гололобковые мужчины могут остаться плодовитыми, а такого же сорта женщины — нет. Значит, надо экспериментировать непосредственно с женщинами… ну, то есть с обоими полами параллельно. Это дело долгое, десятки-сотни поколений, нам столько ждать ни к чему, берёшь бритву и приводишь себя в состояние, в котором твоя праправнучка сама собой будет.
     — Значит, можно!
     — Ну, мы же знаем, что ничего плохого не случится. Правда, если ходить без трусов, садиться, на что попало, интимно общаться с немытыми парнями — здесь "киска" нужна, может, пособит не заразиться. Но мы же не неряхи, правда? Так что бриванись от души, теперь такие бритвы специальные, женские продают. Ты ведь для себя спрашивала, я отгадала?
     — Ну, Кир, от тебя ничего не утаишь!
     — Тогда скажу ещё. Для тебя, персонально для тебя, есть особый резон бриться, а ещё лучше — эпилировать под "малышку".
     Какой, спросишь? Вот представь, что ты окажешься нагой в неподходящем окружении. Только не делай больших глаз. Я же не о бесстыжести говорю. Просто наш век жесток к девушкам. Не обязательно разденут, хоть и от этого не зарекайся, может оказаться так, что будет неловко остаться одетой. Или разделась ты, где одна привыкла быть, а там вдруг появляется мужчина. Или устроит ловушку, растопится твой купальник и вылезешь ты из воды в чём мать родила. Всякое с нами бывает.
     Так вот, последний рубеж обороны. Пойми, с твоей миНиатЮрНостьЮ, крошечными грудками, косичками, да если на лобке будет у тебя реденькая "растишка", то вполне можешь сойти за девочку-подростка. Уже легче, уже не так стыдно. Есть и прагматичные соображения. Не каждый, кто готов позабавиться со взрослой девушкой, рискнёт связываться с малолеткой. Это совсем другая статья, и примирением сторон уголовное дело завершиться не может. То есть малолетка не может простить и выйти замуж, даже если захочет. Вот и дай понять мужику, что с тобой он залетит.
     А вот если он увидит "лужайку", что успела уже вырасти, а растёт она под напором половых гормонов, его тогда не проведёшь. Есть спецы, что до полугода возраст определяют, зрелость уж точно, и номер статьи, если не повезёт.
     Говорят, хитрые адвокаты даже защиту на этом строят. Мол, мой клиент в паспорт не глядел, а ориентировался по внешним признакам зрелости. И представляешь, Ев, показывает рисунки художника, сделанные по описаНиЮ подсудимого. Мол, если потерпевшая не согласна, пускай предъявит оригинал. До чего дошла юстиция!
     У Красной Шапочки, кстати, тоже был последний шанс. На её месте я бы сказала Серому Волку: мол, я девственница, и у меня под этим самым набилось полно сгустков гнилой крови, очень невкусно. Он, кончено, захочет очистить её от ненужного, самым естественным образом, тут уж, девочка, не зевай и вовлекай его в оргию. Главное, чтоб не съел сразу. А как только отвернётся и захрапит, давай дёру. Биологически виды разные, зачатие не грозит, целомудрие потеряла, зато жизнь сохранила. Ха-ха-ха!
     В общем, омолаживайся бритьём, в сомнительные ситуации одевайся по-детски, особенно бельё, лифчик детский чтоб был, только прикрывать, косички, носочки, сопливый носик. Шучу. Но если не прислушаешься — тебе может стать не до шуток.
     — Всё поняла, Кира!
     — Привет Ие!
     Ева вспоминала всё это, смотрела, кто брита-не брита, и машинально считала, сколько раз открывалась дверь, загадала, что вот наберётся "очко", двадцать один лобок и сорок два соска, и она снимет с себя оба "обруча". Тем временем само собой вспомнилось продолжение Кириной речи:
     — Есть ли промежуточное состояние? Думала я об этом, думала. Ха-ха-ха, однажды так со мной было. Мы с девчонками переодевались перед физрой. Как раз переходили от маечек с трусами на купальники и шумели больше обычного, так что физрук решил нас приструнить. Кто-то выглянул на мужские шаги, и сразу же пронеслось: "Физрук идёт!" Все бросили раздеваться и принялись лихорадочно натягивать школьНуЮ форму прямо на купальники, рвать, повизгивая. А я как раз сняла блузку и юбку снимала — и находилась в том самом промежуточном состоянии, и ни туды, и ни сюды. Так поспешила побыстрее снять, чтобы оказаться в трусиках и лифчике — причём облегченных, специально под купальник, зато в устойчивом состоянии. И только потом поняла — со стороны ежели глядеть, не проникая во внутренние мои чувства, — поспешила раздеться перед мужчиной, он так меня с юбкой в руке и застал, ближе всех к двери. Главное, стою спокойно, гляжу на него, как в спортзале всегда глядела, а девчонки повизгивают, кто-то грудь рукой прикрывает, хотя одета вполне — синдром "женской бани".
     — А что физрук? — испуганно пробормотала тогда Ева.
     — Он сказал в пол, чтоб поменьше визжали, и рад был убраться. Может, он нас толком и не видел, меня одну глазом поймал и решил, что все остальные тоже такие.
     — Я бы со стыда сгорела.
     — Как ты думаешь, почему я поспешила стащить юбку? Да чтобы не снимать её на его глазах. И не надевать. Важен процесс. Если я в одном белье — ну что ж, может, я так уже час ходу и вот-вот оденусь. Ничего особенного. А если раздеваюсь, в процессе, пусть до белья и не дошла ещё, но не перестала раздеваться по тревоге — кто знает, до чего именно я разоблачусь, где остаНовлЮсь? Фантазии простор! И вот чтобы его не было, не должно и отслеживаться процесса раздевания. Потому и юбка мигом с меня слетела.
     Надеть её, по-твоему? Нет, тогда промежуточность сохранилась бы, а блузку я напяливать никак не успевала. Купальник? Он лежал рядом со мной, на лавке, но облачиться в него было для меня, что чешки надеть, — простое техническое дело, со стыдливостью никак не связанное.

     А девушки-нагушки уже всерьёз обсуждали тему зимнего нудизма. Чисто выбритое тело влезает в тонкий чёрный шерстяной комбинезон с капюшоном, застёгивая "молнию" в боковом шве. Или в такой комбинезон, который "крестом" на спине походит на плавательный купальник, только под перекрестьем ещё лоскут, который после надевания расправляется и полностью покрывает кожу. Наружу остаются ступни, кисти рук, лицо, да ещё волосы можно выпустить наружу, подобрав капюшон — или уложить косой вокруг головы внутри. Тонкая материя очень тёплая, набрось сверху шубку или куртку — и по улице ходи или на лыжах бегай, и вместе с тем тонкая, аж можно чтоб углядеть, брит ли лобок и набухши ли соски. Прокладки под такое облегание только внутрь вставляй, а в целом утепление без сокрытия должно выходить. Обувка, перчатки, беретик — это само собой, можно даже не чёрное, ведь без волос, по одному лицу узнавать женщин трудновато, надо как-то индивидуализировать.
     Первые шаги к этому уже сделаны, люди приучены к чёрным брючкам в обтяжку, водолазкам, но всё это пока с бельём. Переход будет плавным, главное, дружно чтоб вышло, что не сказал ворчливый профессор: "Никто так не носит". Профессор, сними очки-велосипед и обернись: так носят все!
     Ева уже начала ощущать промежуточность своего положения, всё возрастающую по мере открываний двери. Но вот в самый "счётный" момент дверь только дёрнулась, так бывало, когда поражённая увиденным какая-нибудь робяшка-стесняшка в ужасе дверь захлопывала. Но сейчас кто-то вошёл, ибо неясная фигура скользнула вдоль стены в тёмный угол. В джинсах вроде бы, не разбери пол. "НЮ погоди!" не прозвучало, не заметили её… его? Кто бы это мог быть?
     И вдруг в том же самом месте мелькнула белая простыня. Эвелина? Это уже интересно. Заметила и кинулась вербовать? Но вербуют обычно коллективно, и на свет божий вытягивают множеством рук, а здесь вроде как тет-а-тет. Та (тот?) скользнул(а), эта будто кралась… И не слышно ничего. Шепчутся? Узнаем!
     Ева, осмелев от недавней удачи, рискнула незаметно подобраться поближе, чтобы услышать разговор. Босые ножки пришлись как раз кстати. А когда головы шепчущихся стали показываться над последним "домиком", наша шпионочка стала приседать и в конце концов опустилась на четвереньки и немножко даже проползла на них. Сердце истошно билось, плавных движений не выходило, и, может, поэтому ощутилось, как что-то чуть ниже вздёрнутого топика раскачивается на манер вымени. Нет-нет, это иллюзия… но приятная, чёрт возьми! Какое-никакое, а женское ощущение. Жаль, что доползла уже, видны снизу две пары ног — голые с краем простыни и в джинсах.
     — Что тут происходит? Полно нагих! Ты что, собрала всю их одежду? Ну, даёшь! Где же она?
     Эвелина что-то забормотала. Ева подавила желание просунуть ухо поближе — заметить могли.
     — Нет? — переспросила вошедшая. — Мы же договорились — ты собираешь одежду, кто клюнет, мы срываем плакат и смываемся. А он тут прискотчен, жвачками залеплен, теперь не сорвать, улика. Что ва-аще происходит?
     Ева чуть не вскрикнула. Её с Кирой, оказывается, провели… хотели провести. И как натурально Эвка прикидывалась! Тоже актриса пропадает.
     — Да ты послушай, — тем временем втолковывала она второй заговорщице вкрадчивым голосом. — Всё лучше получилось, мы и не предполагали. Факультет и вправду стал территорией нудизма. Девкам, оказывается, одежда обрыдла, нужен был только предлог, толчок. Давай, раздевайся и присоединяйся. На вот простыНЮ, если сразу не получается.
     Пауза. Похоже, в углу происходит немая сцена.
     — Как, прямо так каждая читала и сразу же раздевалась?
     — Нет, посложнее. Первой подошла эта робяшка Ева, я её пожалела, изобразила сомнение в подлинности. Менять сценарий пришлось на ходу. За ней заявилась её подружка Кира. Чёрт побери, подала идею! Потом Евка, кто бы от неё ожидал, перетянула на нашу сторону Маринку, а за той пошла целая компания, а там ещё и ещё. И несколько парней уже по корпусу "хоботами" трясут. Мы и аспирантку одну сагитировали, а она у нас, между прочим, занятия ведёт. Препод, как-никак. В общем, пошло дело. Пожалеешь, если не поучаствуешь. В кои-то веки такое случается! Теперь с нами и преподы не справятся.
     Согласия не последовало. Заговорщица (а по голосу это явно Кристина), видно, вконец растерялась:
     — Но я… я… я не готова… так вот сразу… не о том же договаривались… опозорить только одну-двоих… и бельё у меня… ты, наверное, врёшь всё, Эвка!
     — А те, кто там голеют телами, волосеют лобками, колыхают грудями — тоже врут, по-твоему? Да в наших руках весь корпус! НЮ — это звучит! Только попытайся кто пройти внутрь хоть с ниткой на теле, мы ей!!!
     Внезапно Еву будто током дёрнуло. Откуда у Эвки простыня? — должна была подумать сразу. Явно захвачена из дому — специально. Значит, она как минимум вчера ещё знала об объявлении. Почему же не обзвонила однокурсниц, не разузнала? Сотовые есть у всех, кто-нибудь да знал бы. Нет, это был спектакль. Её развели как… как… безмозглую девчонку её развели на раздёв. Только случай спас. Умнее быть надо. Но какой, чёрт возьми, случай!
     — И всё же… нет, я не могу, — окончательно спасовала Кристина. — Лучше уйду, поНаблЮдаю издали. Я ведь потому и придумала такой позор для других, что сама со страху умру, останься без одежды в учебном корпусе. Однажды приснилось такое, так я мокрой проснулась. Нет-нет…
     — Это твоё последнее слово?
     — Последнее!
     Ева, сидя на корточках, умудрилась стянуть с себя смятый топик, расправила юбочку, дорасстегнула "молНиЮ" и сейчас, решительно поднимаясь с колен, вышагнула из единственной остающейся одёжки. Нудистка родилась!
     — Нет уж, последнее — за мной! — с непривычной для себя смелостью отчеканила она. Пошлёпала по телу, подчёркивая наготу, сделала не очень приличный жест. — Облегчайся, Кристиночка, присоединяйся. — Обе заговорщицы взирали на неё, выпучив глаза. Кристина, оказывается, кроме высоких джинсов, была облачена в длинНуЮ, застёгНутуЮ до подбородка блузку. — И молчи, что коварно хотела обратить важное женское дело в шутку, а то с ТВОЕЙ одеждой уйду отсюда — Я!

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"