Вопреки здравому смыслу и рекомендациям опытных путешественников, первый месяц весны считался у Марины самым лучшим для посещения Стамбула. К такому странному выводу она пришла в свой третий заезд во Второй Рим, который тогда как нарочно пришелся на второе марта. С тех пор она побывала в городе бессчетное количество раз, но любовь именно к мартовскому Константинополю с каждым разом только усиливалась. Несмотря на холод, пронизывающий ветер и частые перемены погоды, нигде как в Стамбуле Марина так явно не ощущала что Солнце наконец то приблизилось к Северному полушарию и долгожданная весна уже никуда не денется. От этого чувства ее организм, жизненный цикл которого с самого детства был крепко привязан к циклу небесного светила, начинал ликовать и по возвращении в Москву уже не реагировал на те прощальные истерики, которые закатывала зима на Среднерусской возвышенности.
В противовес примитивным биологическим причинам были у Марины, человека творческого, а от того романтичного, более возвышенные мотивы стремиться в начале весны к берегам Золотого Рога. Просыпающийся от зимнего сна, но еще не заполненный туристами, город принадлежал только ей. Он погружал Марину в свою многовековую ауру, открывал секретные тропы, ведущие к пещерам с сокровищами противоречивой души, метавшейся всю жизнь между Востоком и Западом, между Европой и Азией и окутывал витающими в сыром воздухе давно забытыми тайнами. Она любила бродить по улицам города и впитывать все звуки, цвета, запахи, чувства, лица, настроения, все те субстанции, что были характерны настоящему, живому Стамбулу. Находя какой то особый изюм в посещении дешевых и непрезентабельных мест, куда едва ли ступала нога любопытного туриста, Марина могла часами сидеть в какой- нибудь забегаловке, есть острый денер (1) , пить чай, курить наргиле и с интересом разглядывать улицу или публику в кафе, делая при этом наброски в "походном" альбоме. Она специально не брала в поездки акварель, боясь мгновенно истратить то вдохновенье, которое снисходило на нее на Босфоре, поэтому делала все рисунки в карандаше. Вытянутые изогнутые изображения, складывающиеся из удлиненных набегающих друг на друга черточек и штрихов, были не характерны для ее манеры письма, но и вдохновенье, которое их порождало, было особенным. В сознании Марины оно имело образ большого красного яблока, которое хотелось сразу и с удовольствием съесть, вонзив с хрустом зубы в сахарную, немного вяжущую фруктовую плоть. Так с ней произошло в первый раз. За какой то час акварельный этюд, изображающий двух смеющихся девчонок на фоне колоритного здания мавританского стиля, которое как она позже узнала, оказалось ничем иным, как Стамбульским Университетом, вытянул из яблока весь его вкус, сок и аромат, но странное дело- несмотря на то, что картина удалась, желание подходить после нее к мольберту долго не приходило. В апреле вдохновение было уже дымкой, а в мае от него не оставалось и следа, потому посредством прикосновения карандаша к бумаге Марина только дотрагивалась до своего наливного яблочка, притупляя творческий голод, но не давая ему взять над собой верх.
Когда бы Марина ни приезжала в Стамбул, она всегда останавливалась в одной и той же гостинице. Назвать этот отреставрированный и начиненный всего лишь двенадцатью номерами бывший оттоманский особняк типовым стекло- бетонным словом "отель" язык как- то не поворачивался. "Гостиница" тоже не лучший вариант, но всё выход из положения, хотя ...существовало еще в Маринином лексиконе пахнущее нафталином и отдающее противомольными апельсиновыми корками такое понятие как "пансион", но оно почему то стойко ассоциировалось со старушечью богадельней.
Домов, перелицованных и перекроенных под прием туристов, в Константинополе было великое множество, начиная от особняков бывших вельмож и богатых горожан, заканчивая общественными зданиями и даже тюрьмой, однако Маринина Гостиница была особенной. На дверях не значилось никаких звезд или категорий, и, наверное, благодаря этому, внутри царила необычайно уютная, до томления, рождаемого в сердце чувством умиления, атмосфера тепла и покоя. Туристы, живущие в соседних, подчиняющихся законам международных гостиничных стандартов, неоновых отелях, после осмотра Голубой Мечети и собора Святой Софии, направляли свои стопы к знаменитой византийской цистерне Йеребатан. Мрачное подземелье Йеребатан, с погруженными в темные воды аркадами коринфских колонн, по капителям и стволам которых веками текли ледяные струи, прельщали не одного режиссера, превращавших старинный резервуар то в затопленный античный храм, то в преисподнюю. Мало кому могло придти в голову, что в такой маленькой неприметной гостинице есть своя, собственная, благополучно дошедшая до наших дней византийская цистерна, куда с удовольствием провожали любопытных постояльцев, рассказывая подстпутно городские страшилки и легенды.
Пройдя по каменной мостовой можно было запросто не заметить небольшую, потемневшую от ветра и дождей вывеску над входом, которая нехотя и немного стесняясь, сообщала когда то собственное, а теперь изуродованное унизительной припиской HOTEL, имя особняка. Дверей, следующих воле всевидящего ока фотоэлемента не было и в помине, равно как и швейцара в парадной ливрее, зато был круглый бронзовый дверной молоток, заменявший электрический звонок. Семь изогнутых временем мраморных ступенек поднимались в небольшой холл- прихожую, где напротив мягких диванчиков находился книжный шкаф с книгами на четырех языках. В основном это были путеводители, но между ними каким то необъяснимым образом затесались не выносившие друг друга при жизни французский Достоевский с "Идиотом" и турецкий Толстой неизвестно с чем, но четко узнаваемый по бороде (2). Между диванами, как и полагалось, стоял журнальный столик. Днище и стенки его были изготовлены из дерева, а вот столешницу заменял толстый прямоугольный кусок стекла, под которым в хаотичном порядке раскинулись стручки сушеного красного перца. Ровесница мраморных ступеней винтовая лестница, вихляя коваными перилами поднималась из подвала и, огибая стойку ресепш, на которой вместо рекламных буклетов и визитных карточек покоилась соломенная коробка с домашним вареньем, уходила на крышу. Варенье готовилось тещей хозяина гостиницы. Ее руки касались всего процесса производства сладкого тягучего продукта, начиная от придирчивой закупки черешни, инжира, слив и апельсинов, заканчивая украшательством крышек бумажными ажурными салфетками и подписыванием этикеток. Тещино варенье так же предлагалось на завтрак, который накрывали в бывшей оранжерее третьего этажа, откуда открывался восхитительный вид на Голубую Мечеть. "Вот оно, мещанское счастье,- думала Марина, запивая горячим чаем поджаренный до хрустящей корочки тост, с которого постоянно куда то убегало ее любимое инжировое варенье,- сиди себе на крыше и вкушай хлеб вместе с историей"
Как гласила одна из стамбульских легенд, Голубая Мечеть, на которую любила смотреть Марина во время завтрака, была задумана девятнадцатилетним султаном Ахметом как искупление каких то грехов, совершенных в совсем ранней молодости. Другая, куда более сочная, история оттесняла пресную соперницу с ее греховодными предположения, и гордо заявив, что султаном двигало непомерное тщеславие вкупе с юношеским максимализмом, начинала смаковать подробности и последствия скандала, который якобы имел место быть в Мекке, по случаю возведения наглым юнцом шести минаретов. И это в то время, когда в Мекке их было всего пять (3) Марина не обращала на эту историю внимания до тех пор, пока не заметила что в зависимости от точки обзора количество минаретов у мечети султана Ахмета могло быть либо шесть либо четыре. "Неправильную" пару как будто специально сделали чуть чуть короче четырех собратьев, чтобы не так бросались в глаза. Третье, дородное, пахнущее драгоценным шафраном и сандаловым маслом придание, с истинно восточным размахом и колоритом, растягивая слова и углубляясь в детали, повествовало о стоимости сооружения, о том, как пострадала казна, как разорились несчастные жители города Изника, в котором отжигались глазурные плитки для внутренней отделки мечети по цвету которых она была названа Голубой и о печальной кончине самого Ахмета, умершего в возрасте двадцати восьми лет от желудочной хвори (4) всего лишь через год после окончания строительства, и о многом другом. Правда вплеталась в вымысел, обрастала как рыболовецкая сеть раковинами догадок и водорослями предположений и делала следующий виток, так, что попавшему в этот невод слушателю уже не очень хотелось из него выбираться.
Рядом с Голубой Мечетью жил Маринин друг, а точнее подруга. Познакомились они в первый Маринин приезд, в ноябре. Погода стояла чудесная, осень еще не вступила в свои права, и тот особый букет усталого аромата жухлой травы и дыханья остывающей земли только начинал сгущаться в вечернем воздухе. Погруженная в свои размышления Марина медленно брела по улице, пока не наткнулась на деревянный, построенный еще в начале двадцатого века, дом на подоконнике которого кактус опунция, как то вызывающе и совсем не по сезону, набирал сока в острые малиновые бутоны. Красное пятно рывком вернуло девушку из возвышенных эмпирий, и она, оглядевшись по сторонам, поняла, что заблудилась. Вокруг, как назло, не было ни одной живой души, поэтому ничего не оставалось, как лезть в наполненный всякой дребеденью рюкзак в поисках карты. В этот момент на улице раздались робкие шаги, цок цок...Потом все стихло, но нерешительность длилась недолго и издавая цок-цок- цок из за угла дома появилась Добрая Собака. Собака деловито подошла к так и не нашедшей карту Марине, села на задние лапы и, склонив голову на бок, будто улыбнулась. У нее была рыжая, удивительно мягкая, шкура и круглые глаза пуговки, в которых так и читалось "погладь меня, а?". С тех пор они дружили. Собака ненавязчиво составляла девушке компанию в прогулках, отгоняла настойчивых до паранойи чистильщиков обуви с их истошными, доводящими до дрожи в коленях криками "мадам, шу полиш!" (5) и терпеливо позировала, когда ее рисовали, а Марина гладила рыжий плюш и привозила в подарок докторскую колбасу или сосиски. Иногда, по рассеянности, она забывала в холодильнике купленные накануне деликатесы, но Собака не обижалась и каждый раз ждала ее у дома с кактусом, хоть они об этом никогда и не договаривались.
За четыре года у Марины накопилась увесистая папка графических этюдов, в которых было отражено нечто большее, нежели то, что увидели глаза. То были картины ее сердца, которое беспечно радовалась вместе с детьми дождю и солнцу, и сожалело со стариками о так быстро пролетевших годах; парила с чайками над Босфором и лежала с окурками и обрывками газет на мостовой где ни будь в районе Чаршамбы (6); уходила в море с кораблями и громыхала трамваями по разбитым дорогам; исступленно торговалась на блошином рынке и небрежно сбивала цену в районе Лалели (7). Это был ЕЕ Стамбул который видела только она. На Марининых картинах отсутствовали безбрежный космос Святой Софии и сложный каскад куполов Голубой мечети, зато фоне этих архитектурных шедевров продавец каштанов лениво переворачивал, почерневшими от копоти щипцами, орехи на раскаленной сковороде, вделанной прямо в трехколесную тележку. Мечеть Сулеймание, в кладке которой и по сей день, если верить приданию, томились рубины персидского шаха, не возвышалась величаво над районом Зеркека, зато рядом с ней точильщик ножей, имеющий специальную для этого дела лицензию, предлагал одновременно с очинкой колюще- режущих предметов купить табак или брелки. Не нашлось места для кружев дворца Долмабахче и карандаша Галатской башни, зато были продавцы бубликов, похожие на разорившихся торговцев гвоздиками и рыбаки торгующие своим внушительным, для черты города, уловом прямо не отходя от моста или пристани. Четкие, правильные, выверенные до последнего сопряженного овала, до ничтожного фриза здания и их интерьеры, были не в состоянии передать то настроение, тот драматизм происходящего момента, который сразу становился очевидным и почти физически ощутимым, если в рисунке присутствовала хоть одна, но живая душа.
Марина никому не показывала содержимое папок не сколько потому что опасалась вторжения в собственный мир, сколько памятуя историю с первой стамбульской акварелью. Вернувшись тогда в марте в Москву, она первым делом побежала к старшей сестре- подруге и наставнице. Пока Валерия скептически рассматривала странное, но в то же время оригинальное цветовое решение картины, Марина взахлеб рассказывала о своих прогулках, ощущениях и главное, об открытии, которое ее посетило. Глаза ее светились, а изящные руки выводили в воздухе замысловатые узоры. Тонкие пальчики складывались в луковичку, после чего распускались подобно цветку лилии, который сразу же перевоплощался в морскую раковину или крыло неведомой птицы. От плавного и волнообразного движения плеч шла теплая волна, но в тот день ответной волны не последовало- Валерия, увы, восторгов сестры совсем не разделяла. Разница у них была всего пять лет, но вечно парящая в одной ей известных мирах Марина так и осталась наивным и беззаботным ребенком, в то время как практичная и предприимчивая Валерия твердо стояла на земле и была чужда всякой лирике. Картина, как ей казалось, не отвечала рыночным требованиям, а дни, проведенные в поездке, были вообще выброшены на ветер вместе с деньгами. У Валерии с мужем был свой бизнес, связанный как раз со Стамбулом, и счет времени и деньгам она знала. Поэтому когда повествовательная часть закончилась, на кухне, где происходил разговор, повисла тягостная тишина. Лера не знала как в мягкой и доходчивой форме объяснить Марине, что вместо того чтобы шляться по городу в поисках какого то бредового вдохновения и писать странные картины, которые никто никогда не купит, можно было бы взять у друга их семьи заказ на дизайн загородного дома, что принесло бы несравненно большую пользу. Форма никак не хотела наполнятся нужными словами и Лера, не любившая долгих пространных объяснений, не нашла ничего лучшего как обреченно вздохнуть и сказать "Все таки ты у нас не от мира сего" после чего ни с того ни с сего добавить "Замуж тебе надо. Пусть даже за такого же идиота как твой бывший супруг- хоть будете вместе бродить по подворотням и есть эти ваши красные яблоки". Ну о чем можно было еще говорить? Хорошо что хоть про Собаку не рассказала.
Муж Валерии Виктор, безмолвно присутствовавший при разговоре, еще со времен жениховства определил для себя, что будущая родственница существо психически неполноценное и с тех пор только лишний раз убеждался в правоте своего вывода. Когда Марине было 15 лет она, возвращаясь из школы, отбила у уличных мальчишек ворону, и притащила домой с твердым намерением вылечить и выходить полуживое раненное существо. Родители, привыкшие к странностям Марины, ворону не одобрили, но та заявила, что раз она спасла вороне жизнь, то выбрасывать ее на улицу помирать это более жестоко, нежели спокойно идти и смотреть, как мальчишки методично убивают птицу. Ворону назвали Варварой и по вечерам, когда Виктор провожал Леру домой было видно, как у окна сидит ее младшая сестра и о чем то разговаривает с Варварой. Мерзкая, по мнению Виктора, тварь окрепла и прожила в доме около полугода после чего в один прекрасный день улетела, чем спровоцировала депрессию, которая длилась у Марины около месяца.
В середине девяностых годов, когда у Леры и Виктора образовалось свое коммерческое предприятие- они наконец то накопили денег на первую собственную квартиру и переехали в целях экономии на время ремонта со съемного угла к родителям Леры- благо жилплощадь позволяла. В те годы кто то покупал квартиры, а кто то лишался их в один день- лихие были времена. Не известно что привело того человека к жизни на улице- тому могло найтись множество причин начиная от собственной беспечности и пьянства и заканчивая обманом нечистых на руку риэлтеров и кознями родственников, однако крыши над головой у него давно уже не было. Зима выдалась холодная, и бомж почему то облюбовал тот подъезд на улице Алабяна, где жила семья профессора Морозова. Все попытки жильцов выдворить нежеланного гостя оканчивались тем, что через несколько дней подъезд наполнялся удушающим тошнотворным запахом давно немытого тела, который свидетельствовал о том, что источник запаха снова непонятным образом материализовался. На лестничных клетках образовывались какие то жуткие объедки, куски газетной бумаги, зловонные тряпки а иногда и продукты жизнедеятельности. Милиция делала свое дело исправно, и приезжала по первому звонку, но что то тянуло бомжа обратно в тот заветный подъезд. Терпение Виктора лопнуло через неделю. С детства он был одарен недюжинной силой, сказались гены спившегося папаши- бывшего чемпиона Нижегородской области по вольной борьбе, так что судьба бомжа была решена. Его никто не собирался убивать- боже сохрани, но пара ударов, которые в свое время поставили Виктора Парфенова во главе землячества в степях Казахстана во время прохождения им срочной воинской службы, должны были раз и навсегда отвалить от подъезда незваного гостя. Пока Виктор разминал на кухне кисти, поцеживая при этом кофе, догадавшаяся о его намерениях Марина открыла холодильник, сделала два бутерброда с сыром и колбасой, завернула их в салфетку, налила в старую чашку горячего чая, бросила в него сахара и направилась к входной двери, Виктор с ухмылкой последовал за ней. При виде приближающейся к нему худощавой светловолосой девушки человекоподобное существо съежилось, втянуло голову и затравленно взглянуло на нее. Марина присела рядом и, превозмогая подкатывающую тошноту, тихо и доброжелательно сказала "Вы тут спокойно покушайте, попейте чай, он с сахаром, и уходите. Не надо здесь сидеть. Через пол часа приедет милиция и будет вас ругать". "вот дура,- подумал тогда Виктор,- бомжей тут прикармливает. Теперь будет сам сюда ходить и друзей своих водить" Не известно помнил ли тот мужчина человеческую речь, понимал ли то что сказала ему та странная девушка, но больше в подъезде его не видели, на что у Виктора сразу же нашлось объяснение "точно идиотка, вот и умеет договариваться с себе подобными- нормальных то людей они не понимают"
Виктор не то чтобы не любил Марину, нет, он не мог постичь ее принципов, а от того немного недолюбливал. Воспитанный матерью на мизерную учительскую зарплату, Витя очень хорошо прочувствовал что такое нужда, а посему с самого раннего детства его система ценностей формировалась вокруг постулата, о том, что делать в этой жизни надо только то, что может принести личную выгоду. Все эти понятия как гуманизм, добродетель, сострадание, человечность, духовность и так далее были для него не больше чем набором звуков и букв- им с матерью, почему то никто из чувства сострадания не помогал когда они жили на одной картошке и макаронах, а если гуманизм заключается в том, чтобы передать поношенные уже чьим то отпрыском кеды или ботинки, то забирайте этот гуманизм себе и донашивайте вместе с вашими кедами. Именно поэтому ему была не понятна Марина, покупающая хлеб и сигареты исключительно у бабушек возле метро и не от того, что ею двигало желание дать старушкам заработать копеечку к пенсии, а для того чтобы дать пенсионеркам понять, что они не выброшены из жизни и в них еще есть потребность. В его голове не укладывалось почему вместо того чтобы принять предложения какой- нибудь дизайнерской конторы и получать неплохой и стабильный доход сестра жены выбрала для себя профессию учителя рисования в районном "Доме детского творчества", где платили сущие гроши. Чтобы заработать средства к существованию Марина брала на дом заказы у тех же дизайнерских контор и порой возилась с ними до поздней ночи. "Зато,- объясняла Марина свое упорное нежелание уходить из бывшего "Дома пионеров",- вместо того чтобы нюхать в подъезде клей, мои дети духовно развиваются. Мне не важно, станут ли они Шишкиными или Васнецовыми, главное, что сейчас в их жизни есть выбор, а в будущем у них будет отдушина". Но и это было не еще всё. Вот что уж совсем не находило себе места в рационально устроенном мозге Виктора Парфенова, так это то, что полоумная родственница, время от времени, не ленилась отмывать заплеванные, утыканные конопушками затушенных сигаретных бычков стены подъезда, и превращать их с помощью кисточки в березовые аллеи, эдемские сады, сказочные пейзажи и морские пучины. Краски для настенных пасторалей стоили далеко не три копейки; времени мазня занимала немалое, но Марина упорно, целенаправленно, этаж за этажом, отмывала и облагораживала загаженный подъезд, хоть ей никто не платил ни за его уборку, ни за художественное оформление. "Ведь людям, когда вокруг красиво и жить приятнее, не правда ли?"- говорила она, и искренне верила в сказанное.
1- Денер- шаурма
2- Толстой и Достоевский не признавали и критиковали творчество друг друга
3- после строительства Голубой Мечети в Мекке возвели еще два минарета
4- Султан Ахмет умер от тифа
5- мадам, полировка обуви
6- Чаршамба- район рынка старого Стамбула, где очень много брошенных покосившихся домов, дороги разбиты, а по улицами ходят женщины в парандже
7- Лалели- район где отовариваются шопники
***
Фамильный бизнес семьи Парфеновых уходил корнями в тот далекий день, когда опоздавший на лекцию Виктор, был вынужден сесть на последнюю парту, где в одиночестве грустил о своей незавидной судьбе сын замминистра сельского хозяйства республики Камерун Морис Мбанго. Бедняга Морис уже третий год маялся на первом курсе, и, похоже имел все шансы остаться на нем в четвертый и даже в пятый раз. Учеба сыну замминистра уже порядком поднадоела, и он с превеликим удовольствием вернулся бы домой, если бы не та вилка, в которую он попал. С одной стороны, возвращение на родину без диплома инженера- металлурга наносило весомый удар по сельскохозяйственному престижу отца, что было чревато самыми непредсказуемыми последствиями. С другой стороны, Мориса необычайно влекли русские женщины, а особенно зрелые перигидрольные продавщицы овощных магазинов с ослепительными золотыми зубами и крепкими задами. Только ради обладания этими задами, а не для получения знаний в области литья и металлообработки, сын замминистра какой год бился с непроизносимыми русскими глаголами и безумными падежами, терпел русскую зиму, научился пить водку и виртуозно ругаться матом. И все бы было ничего, если бы папанька вдруг не озвучил в недавно пришедшем письме идею о лишении чада всякой финансовой поддержки если оно наконец то не сдаст сессию и не перейдет на второй курс. Это был конец, поскольку Морис прекрасно отдавал себе отчет в том, что ему проще выучить наизусть "Евгения Онегина", принадлежащего перу великого соотечественника (8), нежели сдать металловедение и высшую математику.
Щедро пересыпая речь непечатными идиомами и липкими междометьями, общительный камерунец поведал Виктору о грядущем позоре, на который обрекает его жестокосердный отец. Позор, по мнению Мориса, будет заключаться в том, что теперь он будет вынужден "как дурАка" каждый день ходить на занятия, писать курсовые, довольствоваться стипендией и, как следствие, забыть про ласки плодово- овощных богинь. Сочувственно покачав головой, Виктор предложил окончательно скисшему под конец лекции Морису помощь в борьбе с интегралами и дифференциалами, а заодно с мартенситами и аустенитами. Не безвозмездно, конечно. Плата за репетиторство была умеренной: американские сигареты, французские духи и косметика, в общем все, что было легко доступно сыну республики Камерун в "Березках" и посольских магазинах и недосягаемо простому советскому человеку. Виктор никогда не курил, даже в армии, а сигареты с парфюмерией брал для последующей продажи. Вырученные деньги сразу же пускались в оборот- на них у сирийских, ливийских, эфиопских, нигерийских и прочих приятелей Мориса приобретались дефицитные товары и шмотки, которые тут же превращались в хрустящие банкноты. Колесо фортуны, никак не желавшее во времена его детства и юности сделать хотя бы один жалкий проворот, начало радостно крутиться, вертеться и уносить Виктора все дальше и дальше от сиротской жареной картошки и штопаных треников. Теперь на нем красовались модные джинсы, официанты дрались за право обслуживать его столик, рядом постоянно находились самые шикарные девочки, но два вопроса так и продолжали оставаться нерешенными: вопрос престижа и московской прописки. Пока Виктор размышлял на ком бы ему жениться: на восемнадцатитилетней внучке генерала Семенова Вике, или на тридцатипятилетней директрисе комиссионного магазина Ленке Багировой, у которой он на четвертом курсе купил автомобиль, на третий курс его специальности с вечернего отделения перевелась неземная красавица Валерия Морозова.
С появлением Леры добрая треть населения дневных факультетов, включая любителя попастых блондинок камерунца Мориса, начала борьбу за внимание этой роскошной черноволосой дивы, но та не спешила раздавать авансы и держалась холодно, за что быстро получила прозвище Морозная Королева. Королева Валерия- вот тот трофей, который решил заполучить себе в собственность честолюбивый Витя Парфенов. Красавица, москвичка, профессорская дочка- женитьба на ней давала возможность удовлетворить амбиции и стать по настоящему коронованным королем, вот только попасть в поле зрения надменной Леры и оказаться в кругу ею избранных, было не так то просто. Разогнав студенческую шелупонь ежедневными букетами и белыми "Жигулями", на которых он по утрам ожидал даму сердца прямо у дверей подъезда, Виктору предстояло устранить такого серьезного соперника как Костик Михаилиди. Помимо звучащей почти по заграничному фамилии, к которой грек- полукровка любил приплюсовывать "с" так что получалось совсем по капиталистически- Михаилидис, было у Костика три существенных преимущества. Во первых он являлся москвичом и владельцем доставшейся от бабушки с дедушкой кооперативной квартиры. Во вторых, он обладал до неприличия смазливой физиономией, чего нельзя было сказать про незапоминающееся лицо Виктора. В третьих, язык Одиссея был настолько хорошо подвешен, что он мог запросто выступать на эстраде в разговорном жанре. Оба ухажера часто появлялись в доме профессора Морозова, но все благоволили греческому красавчику и прочили им с Валерией скорую свадьбу. Каково же было удивление, когда Лера предпочла утонченному интеллигенту Костику громоздкого провинциала Витька.
Решение Валерии не находило разумного объяснения, особенно если учесть тот факт, что семья Михаилиди, собиралась через год после женитьбы сына подавать документы на репатриацию. Другими словами в 1989 году, когда советская интеллигенция усердно копошилась в садах генеалогических древ в поисках еврейского или какого иного следа, необходимого для выезда за рубеж, Лера отказалась от импортного жениха. Кто то называл ее дурехой, кто то считал, что у девки ум за разум зашел и мозги встали на бекрень (находились и такие, которые полагали, что мозгов вообще не было), даже мама Лидия Тимофеевна и папа Борис Олегович никак не могли понять поступка дочери. И только Марине, младшей дочери профессора Морозова, было всё давно предельно ясно. Еще в раннем детстве, едва научившись держать в руке карандаш, она несколько раз изобразила Валерию в виде человечка с непропорционально большой головой. Из ушей, висков, бровей, лба, макушки и темечка гипертрофированного черепа Леры исходили лучи- антенны, достигавшие порой края альбомного листа.
- Ой, Маришенька, кто это?,- спросила как то Лидия Тимофеевна, указывая на гидроцефала в юбке
- Лела,- ответила еще не умевшая произносить букву "р" Марина
- А почему у нее такая большая голова?
- Лела умная
- А это что такое?,- указывая на лучи интересовалась мама,- Волосики, да?
- Неть,- Марина мотнула головой и пририсовала недостающую по ее мнению антенну к области переносицы,- Это Лела думает.
Взрослым не дано было увидеть, насколько близко тогда подошла Истина к рисующему ребенку. Она распахнула полы широкого плаща и Марине открылась сущность всех одушевленных и неодушевленных предметов из окружавшего ее мира. Антенны, исходившие из Лериной головы, были ни чем иным, как никогда не сбивавшимися с курса и никогда не рассеивающимися в поисках нужного решения мыслями. Состояли они из цельных математических формул и сложных уравнений, которые в случае ухода в бесконечность, соотносились со всеобщим информационным полем, в котором хранились данные не только о настоящем, но и о грядущем, и возвращались обратно в виде конечных цифр и оптимальных решений. Получив предложение Костика, Валерия разложила жениха на компоненты, выстроила их в матрицу и начала методично сравнивать матрицу из Костика с матрицей из Виктора. Они складывались, вычитались, преобразовывались, и, судя по расчетам, будущее с влюбленным в нее по уши рафинированным красавчиком Михаилиди сильно проигрывало будущему с деловым и оборотистым Виктором. Любовь, как величина, значением которой можно пренебречь, была исключена из расчетов еще на начальном этапе.
О том, что Лера не просчиталась стало ясно уже через год: сначала у них с Виктором образовалась торговая точка, потом палатка, следом еще две, дальше открылась дорога на Польшу, а затем и в благословенную Турцию. Через десять лет брака Парфеновы владели тремя магазинами в Москве, коттеджем в Переделкино, а в гараже блестело по иномарке. Что же касается эмигрировавшего в Грецию Костика, то без знания языка он долго перебивался не сезонных работах либо собирая помидоры, либо строя и реставрируя дома. Худо- бедно выучив один из самых сложных европейских языков и, наконец то, приделав официально к своей фамилии вожделенную букву "с" Константин Михаилидис (9) осел в провинциальном и тихом Александруполисе, где наконец то его знаниям в области обработки металлов давлением нашлось применение- Костя стал хорошим сантехником- водопроводчиком.
8- предок Пушкина Ганнибал был выходцем из Камеруна
9- согласно нормам современного греческого языка мужские фамилии окачиваются на согласную "С", женские на гласную "И", "О" итд
***
- Слушай, Лер,- начал как то Виктор, удовлетворенно закончив клацать калькулятором, подбивая финансовые итоги прошедшего дня,- Я чего тут подумал. Коль Маринке так нравится Стамбул пусть она вместо меня с тобой летает
"Слава тебе Господи!- подумала Валерия,- Ты услышал мои молитвы. Хоть отдохну от этой мерзкой рожи", но вслух произнесла
- Чего? Я не поняла...
- Я говорю пусть Маринка с тобой вместо меня летает, а потом можно будет ее вообще одну отправлять- все экономия. Я не думаю, что у нее язык поднимется просить у родственников деньги. Мы же ей, считай, бесплатные экскурсии организуем, ну подумаешь, немножко придется поработать.
- А, ладно, поговорю, если не забуду- безразлично зевнула Лера, но душа ее ликовала
На том же десятом году сытой и благополучной супружеской жизни в жизни Валерии случилось то, чего так боялась их с Мариной мама Лидия Тимофеевна- Лера влюбилась. Безудержно и безоглядно, как это обычно и бывает в первый раз. Объектом страсти оказался двадцатидвухлетний сын их с Виктором делового партнера по имени Нихат, смазливый молодой человек, сильно походивший на когда то отвергнутого Костика Михаилиди, в чем, кстати, не было ничего удивительного. Мужская ветвь Афанасия Михаилиди, дедушки Кости, велась от цалкинских греков (10) перебравшихся с территории Османской Империи под защиту российской короны в одна тысяча семьсот страшно вспомнить каком году. А вот мать Афанасия, Софья Вради, происходила из рода стамбульских греков, или, как и как их тогда называли в Константинополе, фанариотов по названию района Фенер, в котором они жили. Так что, с какой стороны ни посмотри, исторической родиной бывшего Лериного жениха была все- таки Турция, нежели Греция. Обо всем этом Костя узнал только в эмиграции, когда
какой- то явно националистически настроенный эллин обозвал его турком. "Почему?" удивился Константин Михаилидис "Потому что, -ответил грек, - у турецких греков фамилии оканчиваются на "ис", а у греческих на "ос".
Предложение полетать с сестрой вместо мужа Марина приняла, как и предполагалось, с радостью и абсолютно безвозмездно. Еще задолго до приглашения она начала замечать, что с Лерой происходит что то не то, но когда увидела как преобразилась сестра при виде Нихата все поняла, но спрашивать ничего не стала. С молчаливого согласия Марины счастье Валерии длилось почти год, пока у ее мужа не начали закрадываться подозрения относительно того, что в каждое свое возвращение супруга приводила по золотому украшению стоимостью минимум долларов триста, в то время как оглашаемая ему цена не превышала ста пятидесяти. У Вити на золото и камни глаз был давно наметан, зря Валерия считала его лопухом в ювелирном вопросе. Выводов напрашивалось два- либо ему наставляют рога, либо от него утаивают деньги. Устроив легкий показательный скандал Виктор постановил, что отныне летать в Стамбул будет только он, но по просьбе сестры, боявшееся потерять связь с Нихатом, Марина упросила шурина не отлучать ее от так полюбившегося ей города. На том и порешили, но вышло так, что последние пол года в Стамбул ездила только Марина. Лере же приходилось довольствоваться привозимыми сестренкой письмами и телефонными переговорами, а писал и говорил Нихат отменно- он изучал русский язык в университете и сильно в нем преуспел.
Март выдался холодным и промозглым. Хлюпая носом, Марина забежала после занятий к сестре за день до вылета, чтобы получить последние инструкции
- Ну что,- начала Валерия совсем по деловому,- с Нихатом я сейчас договорюсь и он встретит тебя в аэропорту.
- Зачем? Не надо- меня же такси из отеля встретит- я же постоянный клиент. Еще и марципаны из фисташек на подушку положат и вазочку с розовыми лепестками у изголовья поставят,- улыбнулась Марина,- пусть он за мной к часу заходит или заезжает
- А, ну если марципаны с розочками, то тогда конечно, - рассеянно произнесла сестра,- Значит отдашь ему этот брак,- Лера кивнула на сумку,- и заберешь деньги. Что еще? А! Вот, чуть не забыла самое главное- список того, что нужно. Красного трикотажа много не бери, лучше какого нибудь розового или фиолетово- дымчатого. Когда карго будешь оформлять повнимательнее там... и это.. еще...Мариш, ты там узнай, ну если сможешь, не завел ли Он там себе кого
- Лер ты чего? Что, все так серьезно? Я думала у тебя это прошло...
- Ой, Мариша, какой там прошло....,- запричитала Лера и по лицу потекли слезы,- люблю я его Маришка, люблю, ты даже себе не можешь, представить как. Я ведь раньше не знала что это такое, смеялась над этими фиолетовыми соплями, и над тобой, когда ты по мужу своему дебильному страдала, тоже смеялась, а теперь сама... Не видела его уже месяцев пять и уже бредить начала: закрываю глаза- он передо мной стоит, открываю- его нет и прям сердце в клочья рвется. И знаешь кого он мне напоминает? Костика Михаилиди, ну прям один в один, и мордаха, и манеры и даже запах такой же от тела
- А что ж ты за Костика замуж то тогда не вышла?
- И чего бы было?- слезы Леры моментально высохли, а на лице сложилась брезгливая гримаса,- Чего бы я сейчас делала? В его этом, как его, в Хрензнаеткакомполисе унитазы починяла бы?
Марина пожала плечами
- Он тебя так любил... Когда у вас с Витей свадьба в ресторане была он стоял под окнами и плакал,- грустно сказала Марина
- А ты то откуда знаешь? Почему я об этом только сейчас узнаю?
- А я рядом с ним была. Мне Костика так жалко стало, когда увидела его в окне, и я вышла чтобы его успокоить. Он жить не хотел, а я говорила, что все будет хорошо и он еще встретит свою любовь. Он мне потом из Греции писал. Сначала из Афин, потом из Салоников, из разных городов, потом из Александруполиса. Он и сейчас пишет, правда редко. Женился недавно, Она тоже гречанка, но из Одессы. Машину они в кредит взяли. Мне кажется у них скоро будет ребенок
- Мда...как это на тебя похоже..,- Лера помолчала,- Ну ладно, Костику дай Бог счастья, так и передай от меня в следующем письме. А я, Мариш, больше не могу, не могу жить с этим упырем, что хочешь со мной делай. Ты себе даже не представляешь что это за человек- деньги, деньги, деньги, выгодно- не выгодно, много- мало, дешево- дорого, все на деньги переводит. А какой жадный стал! Я тебе не передам! Марин,- тут Валерия опять заголосила,- мы даже ребеночка завести не можем- он считает, что это нам пока не по карманууууу. Да не могу я от этой жабы детей рожать, он как ко мне прикасается мне блевать хочется. Нет, все, брошу его к чертовой матери, выйду замуж за Нихата и уеду, уеду, уеду
- Что, все так бросишь и уедешь?
- Нет, ну почему же все?- громко высморкавшись ответила сестра,- В нашем деле половина моя. Вот заберу все что мне причитается и только он меня видел. Нихат мне давно замуж предлагал, а я чего то думала... он в отличии от моего борова детей хочет. Мальчика и девочку
- Бедная, ты моя бедная,- Марина села рядом с сестрой, положила ее голову себе на плечо и обняла как в детстве,- совсем у тебя от любви голова съехала. Лерчик, да с твоими деньгами на тебе не то что Нихат, на тебе кто угодно женится, даже я. Ты что? У вас же разница какая в возрасте.... сама же понимаешь...Вот как будет звонить так ты скажи ему, что собираешься все оставить мужу и переехать к нему и посмотри как он себя поведет, а горячки не пори, хорошо? Ты же у меня умная, все заранее предвидишь, только сейчас немножко устала и переволновалась. Я, конечно, что смогу узнаю
- Ладно,- всхлипнула сестра,- дождусь твоего возвращения, а потом скажу, что собираюсь уходить и там буду думать. Родителям пока ничего не говори
10- Цалка- район Грузии, где исторически сложилось большое поселение греков, беженцев из Турции
***
В этот раз Нихат не успевал заехать за Мариной в гостиницу и попросил ее подойти в оговоренное время к дворцу, принадлежавшему когда то Ибрагиму Паше, другу Сулеймана Великолепного казненного из за интриг любимой жены султана кровавой Роксоланы (11).Ныне дворец был музеем и располагался недалеко от Марининой гостиницы.
Счастливая Добрая Собака, которой в этот раз досталась не только колбаса, но и божественные сосиски, никак не хотела отпускать Марину. Они прогулялись до любимого Мариной за исторически колорит, дачный покой и отсутствие туристов, район Зейрека, дошли до Вефы, где у Марины был заветный магазин торгующий восточными сладостями. Потом поймали такси, и таксист, согласившийся взять в салон животное, отвез их к Египетскому рынку, названного так не из за того, что в нем торговали египтяне, а из за того, что когда то давно, когда мешок перца стоил целое состояние, караваны кораблей, привозивших из Индии шелк, пряности и специи, приходили в Константинополь из Египта. Марина очень ярко представляла себе то оживление, которое творилось в ту эпоху на площади перед рынком: полуобнаженные грузчики, переносящие на своих спинах бочки, мешки и тюки к взимающим мзду таможенникам; довольные африканские пираты, набившие мошну за сопровождение груза и жаждущие теперь драки и куражу; величавые венецианские торговцы, придирчиво осматривающие товар, и ведущие долгие беседы с магрибскими и сомалийскими купцам через медлительных толмачей; бряцающие цепями невольники, гонимые одноглазым надсмотрщиком. Логично было предположить, что где то рядом находился и рынок рабов, но Марина каждый раз забывала об этом спросить.
Дальше маршрут прогулки пролегал к Галатскому мосту, первому мосту в Стамбуле, переброшенному через Босфор в середине 19 века. Марина всегда приходила на Галатский мост- на нем среди рыбаков сидел безногий инвалид, предлагающий любому желающему взвесится за символическую сумму в 1000 лир (12). Не переставая удивляться жизнелюбию инвалида, вечно подшучивающего и подтрунивающего над прохожими, она часто его рисовала, по памяти, и хоть знала свой не меняющийся со школы вес обязательно взвешивалась, оставляя более серьезную плату.
Добрая Собака обычно провожала Марину до отеля, но в тот раз после прогулки Марина направилась в противоположном гостинице наплавлении. Подруга последовала за ней, но как только Марина начала садиться ожидавшую ее машину, собака села на асфальт и заскулила так, будто они расстаются навсегда. Девушка вышла из автомобиля, прижала к себе животное, и потрепав по холке, что то шепнула на ухо. Собака успокоилась и побрела домой. "Верно говорила Лера,- подумал Нихат,- она как будто из другого мира, но все равно хорошая"
- Марина, ты не против, если мы сначала заглянем в магазин к моему дяде, это не далеко, а потом поедем по делам?- спросил Нихат
Особых поводов возражать у Марины не было- целый день был в ее распоряжении.
11- Роксолана убила всех детей Сулеймана, вынудила султана лишить жизни старшего сына и наследника престола, так же лишила жизни двух собственных сыновей, которые могли помешать восхождению на трон ее любимого сына Сулеймана Второго
12- до 2005 г 1 000 000 лир меньше 0,5 доллара
****
В дядином магазине не было никого за исключением белого ангорского кота, вальяжно развалившегося на потемневшем от времени деревянном прилавке. Свесив голову и растопырив уши, зверь с интересом разглядывал резвящихся на полу солнечных зайчиков, испускаемых стоящим напротив окна аквариумом с золотыми рыбками. Рыбы уже давно перестали его интересовать, поскольку все попытки добраться до обитателей круглого дома бесславно провалились. Пучеглазые твари никак не реагировали на стучащуюся к ним толстую когтистую лапу, а доступ сверху был наглухо закрыт крышкой. Зная о своей недосягаемости рыбы позволяли себе полное равнодушие, что уязвляло хищническое самолюбие кота.
Появление в лавке молодой женщины не могло не вызвать у кота, мнящего себя эталоном мужской привлекательности, живейшего интереса. В глазах вспыхнули серебристые огоньки, по шерстке пробежала мелкая зыбь и пушистый хищник, спрыгнув с прилавка прямо на зайчиков, уже семенил к Марине вытягивая от нетерпения шею и подергивая крошечными ноздрями
- Ааааа, Памук,- послышался за спиной у Марины голос Нихата,- он у нас это...как вы говорите...папник!
- Бабник,- улыбнувшись поправила Нихата Марина. Бабник Памук уже терся у ее ног и ждал ну когда же, наконец, его начнут его чесать и гладить
- Марина, продолжил Нихат,- ты тут посиди немного. Чаю хочешь? Нет? Точно? Ну тогда мы с дядей на улице покурим и поговорим.
Марина кивком согласилась и, взяв довольного Памука на руки, начала разглядывать помещение. Дядин магазин представлял собой нечто среднее между сувенирной лавкой и антикварным салоном - было не совсем понятно, что в ней настоящий антиквариат, а что нет. На стенах были развешаны гравюры и иллюстрации из книг приблизительно двухсотлетней давности, но искусственно состаренная карта Пири Рейса (13), оригинал которой хранился в музее неподалеку (14), бросала тень сомненья на истинный возраст соседствующих с ней гравюр. Помимо знаменитого шедевра турецкого адмирала, присоединившего к Османской Империи Катар и Бахрейн, на стене можно было обнаружить умело стилизованные под пиратские, карты времен первых географических открытий, где Америка если и была нанесена, то только в виде южного континента. В то же время в деревянных резных шкафчиках под коваными замками томились фолианты в тряпичных и кожаных переплетах, и все говорило об их почтенных годах; под стеклами витринных столиков на бархатных подушках располагались отдельные страницы выписанные, на разный манер каллиграфическим почерком: буквы в письменах либо стремились на каждой строчке взлететь вверх, вырвавшись из ограничивающего их свободу листа, либо, нежно прижимаясь друг к другу, складывались в кружевную паутину и образовывали круг (15)
Мечта антиквара- немецкие настенные часы конца 19 века, равномерными щелчками отсчитывали время над прилавком, где под деревянной столешницей и на полках вокруг нее можно было найти кучу милых мелочей, как то трогательно связанных с молодостью этих часов: почтовые марки и конверты времен Первой мировой войны, монеты и банкноты заката османской империи, расческу для кисточки на феске, трубки из корня вишни и инкрустированные мундштуки, жестяные табакерки с изображением курящего янычара, картонные коробочки из под пудры с улыбающимися дамами в европейском платье, пузатый флакон для духов и даже примитивную кремневую зажигалку с пропитанным когда то селитрой толстым хлопковым шнуром. Марина настолько увлеклась этой маленькой экспозицией, что забыв о сидящем на ее руках Памуке, перестала его гладить. Раздосадованный невниманием кот, выпрыгнул из рук, и, заново взгромоздившись на прилавок, демонстративно уставился на часовой маятник. Марина машинально повернула голову в сторону кота и вдруг ее глаза наткнулись на вещь при взгляде на которую у нее перехватило дух: из небольшой рамки на стене, в которую был заключен обрывок страницы какой то книги, прямо на нее смотрел персидский воин сдерживающий из последних сил вставшего на дыбы коня. Казалось бы, ничего такого в картинке не было, но сердце Марины оборвалось- ей показалось, что она либо когда то видела это изображение либо, что хуже, картинка когда то принадлежала ей. Подобное чувство она испытала только раз, когда через год после окончания школы она случайно увидела на руке у цыганки, торговавшей у метро сигаретами, серебряный перстень с нефритовой геммой, который был украден у Марины в одиннадцатом классе из раздевалки во время физкультуры. Перстень не являл собой чуда ювелирной техники, но он был подарком бабушки и тем ценен. Девушка хорошо помнила, как ее обдало жаром при виде кольца, и как комок подкатил к горлу- то бы ЕЁ перстень. Разбираться как оно попало к цыганке не имело смысла, единственное что можно было сделать, так это попытаться его выкупить, но в кошельке лежала единственная, и, увы, обесцененная красная бумажка с профилем Ленина номиналом в десять рублей, что покрывало разве что четвертую часть стоимости бабушкиного подарка."Если это мой перстень,- вдруг подумалось тогда ей,- он вернется ко мне"
-Какое у Вас интересное кольцо,- начала Марина не имея малейшего представления что делать дальше, если женщина не согласится продавать бабушкин подарок или заломит непомерную цену
Цыганка ухмыльнулась, обнажив на всеобщее обозрение два ряда черепицы из находящих друг на друга крупных золотых зубов, а потом, уподобившись пианисту, прощупывающему каждую ноту из гаммы посредством прикосновения пальцев к клавишам рояля, пробежалась по девушке сверху вниз четким пронзительным взглядом, от которого у Марины похолодело под ложечкой. Собрав для себя, таким образом, композицию из душевных составляющих этой худенькой прохожей, цыганка зачем то обернулась по сторонам и вдруг произнесла
- Нравится? Забирай! Десять рублей!
Звук колокольчика, оповещающий о посетителях, прервал Маринины размышления, а в лавку тем временем вошли Нихат в обществе седовласого мужчины очень респектабельной внешности. Бросив на Марину подчеркнуто восхищенный взгляд, мужчина склонил голову в почтительном и немного старомодном приветствии и поспешил к посетительнице
- Мадам,- рука мужчины потянулась за ее кистью и его губы нежно коснулись тыльной стороны ее хрупкой ладони.
Однако, это был еще не конец приветственного ритуала. Задержав на мгновение в своих ухоженных руках кончики ее пальцев, мужчина медленно поднял на Марину удивительно синие глаза, преисполненные искренним удивлением и, казалось, неподдельным восторгом и продолжил
- разрешите представится- меня зовут Алисхан. Счастлив видеть Вас в своем магазине,- его английский был безупречен, а тихий, низкий голос просто не мог не вызывать в душе у слушательницы ответных вибраций, что просто убивало всякие попытки противиться галантному обладателю волшебного баритона
- Меня зовут Марина,- единственное на что сподобилась Марина после такой психологической атаки. Конечно, на улицах, в кафе и клубах Стамбула она сталкивалась с повышенным внимание и комплиментами в свой адрес и ей казалось, что она выучила уже все уловки местных жителей, а оказалось что нет.
"А кот и его хозяин, видать, одного поля ягоды. Теперь понятно, почему его лавка процветает. Редкая туристка выйдет отсюда в здравом уме и без покупки"- мелькнуло у нее в голове
- Очень приятно, Марина. Как Вам нравится мой магазин? Если Вам что то понравилось, то я сделаю для Вас специальную цену. Не обращайте внимания на ценники- они для немцев и богатых американцев. Для такой красавицы,- тут он сделал паузу и еще раз одарил девушку голубым эфиром своих глаз,- я сделаю специальную цену.
- Да, спасибо,- осипшим от волнения голосом произнесла девушка,- Мне понравилось это,- она указала пальцем на рамку на стене,- и я хочу это купить.
- Прошу меня простить, мадам,- руки Алисхана плавно разошлись в извиняющемся жесте,- это не продается
"Если это мое, оно вернется ко мне"
- Но я заплачу сколько Вы скажете
- Я не могу это продать, мадам. Это семейная реликвия
- Я все это понимаю, но она...,- Марина запнулась подбирая слова,- понимаете, она моя
От былого имиджа не осталось из следа. Хозяин лавки напряженно смотрел на Марину пытаясь понять суть происходящего
- Я понимаю, что все что я вам скажу может показаться странным,- продолжила девушка,- и я вам кажусь сумасшедшей, но я точно знаю, что нарисовано на отсутствующей половине картины. Это воин персидский, правда? Он не арабский и не турецкий. У его коня ранена нога, внизу нарисован город, охваченный огнем, а на коленях, вот здесь- Марина ткнула пальцем в левую отсутствующую часть картинки,- сидят четверо мужчин и просят пощады, рядом какая то надпись. А еще...- Марина уже указывала на нижнюю правую часть листа,- этот угол... он немного обгорел...Правда?
В комнате воцарилась тишина. Даже усердно чистивший белоснежную шкурку Памук, перестал наводить красоту и замер в ожидании развязки. Алисхан снял с пояса мобильный телефон, и не отрывая взгляда от Марины набрал какой то номер.. Разговор шел минуты три. Было ясно что разговор ведется с человеком, которого Алисхан не только почитал, но и побаивался. И вот, дойдя до какой то фразы в разговоре, хозяин магазина, казалось, задал вопрос, после чего изменился в лице и начал покорно кивать в ответ на явные указания, которые давались на другом конце трубки.
- Какие у вас планы на сегодня?- спросил Алисхан племянника, едва нажав кнопку окончания разговора
- Мы сейчас идем на склад, а потом Марина попросила с ней погулять по городу.
- Сегодня к шести часам мы идем к дедушке. Приходите сюда к пяти
- Марина,- голосом обыкновенного пятидесятилетнего мужчины обратился Алисхан к девушке,- я пока Вам ничего не могу ответить, т.к. сам мало чего знаю, но мой отец, дедушка Нихата, он нам все расскажет. Обязательно приходите
13- Пири Рейс-турецкий адмирал, составивший в 1513 году карту. На ней была изображена часть Южной Америки и побережья Западной Антарктиды, которые были еще не открыты в то время
14- знаменитая карта Пири Рейса хранится в здании гарема во дворце Топкапы, ныне музее
15- речь идет об образцах каллиграфического письма и о султанских туграх, личных подписях султанов, которые сами по себе уже являются художественными произведениями
***
Дверь открыла довольно полная, но красивая и, что особенно Марине понравилось, тщательно ухоженная дама слегка за пятьдесят. Волосы ее были окрашены в приятный ореховый тон и аккуратно, волосок к волоску, уложены в удлиненное каре; веки, хоть и были густо очерчены и выведены в стрелки а-ля Шахерезада, не выглядели вульгарными, а наоборот, выгодно подчеркивали глаза цвета молочного шоколада; но основной акцент приходился на крупные желтые топазы, игриво мерцающие на ушах, шее и пухлом мизинце восточной красавицы. Камни, в каждом из которых, казалось, растворено по маленькому солнышку, удивительно гармонировали с одеждой, цветом волос и глаз Шахерезады, и на это цветовое великолепие можно было любоваться до бесконечности.
- Это новая жена дедушки,- произнес Нихат поздоровавшись с "бабушкой",- Он четыре года назад в третий раз женился. Фатима ханым младше его почти на тридцать лет. Она даже младше дяди,- хихикнул Нихат
Как только приветствия закончились Фатима ханым жестом профессиональной танцовщицы пригласила гостей подняться вверх, при этом горстка золотых браслетов на ее руке задорно причмокнула, делая приглашение несколько игривым и пикантным. Указав посетителям направление, хозяйка дома, плавно качнув бедрами, растворилась в темноте примыкающей к лестнице комнаты, откуда доносились головокружительные ароматы готовящейся еды.
Поднимаясь по скрипучим деревянным ступеням и задумчиво скользя по полированному поручню рукой, Марина представляла себе встречу с сидящим в кресле качалке миленьким старичком, коротающим свое время воспоминаниями о минувшей молодости. Ноги его заботливо укрыты клетчатым пледом, в руках газета, которую он читает от начала до конца, включая брачные объявления и рекламу витаминов для домашних питомцев, а в глазах неумолимое желание пожить. Хоть неделю, хоть месяц, год. Единственное в чем Марина не ошиблась, поднявшись наверх и увидев дедушку воочию, так это в том, что жить Искандер действительно хотел и на встречу к праотцам явно не торопился. Вместо дедушки- одуванчика пред Мариной предстал высокий и потянутый мужчина с жесткими и властными чертами лица и низким прокуренным голосом. Искандер, которому на первый взгляд нельзя было дать больше шестидесяти пяти лет, держал, по всей видимости, в кулаке всю семью, поскольку что Нихат, что дядя Алисхан при встрече с ним сразу втянули головы, приникли и утратили былой глянец.
Бравый старикан тем временем вытащил из нагрудного кармана сигареты, похлопал себя по карманам джинсов в поисках зажигалки и, сказав что то по- турецки, протянул открытую пачку Марине
- Дедушка спрашивает куришь ли ты и если да, то он тебя угощает
- Спасибо,- ответила Марина и взяла сигарету. Алисхану и Нихату дедушкиных сигарет не полагалось, и они достали свои
Найдя искомую зажигалку дедушка поднес пламя сначала к Марининой сигарете, потом к своей, подождал пока девушка сделает первые две затяжки, удовлетворенно кивнул, и попросил гостей проходить в комнату и присаживаться где кому понравится. Марина выбрала диван. Рядом с ней, захватив пепельницу, присел и Нихат.
Это был большой паркетный зал, оклеенный светло зелеными обоями, на которых во все стороны ненавязчиво развивался в бутончики, усики и листочки золотистый растительный орнамент. В углу дальней стены располагалось старинное бюро, преисполненное ящиков, ящичков и ящищечков, а на его столешнице в хаотичном порядке были расставлены рамки с фотографиями различной давности: от желто- коричневых сепиевых картинок с ажурно вырезанными кромками, до Полароидных квадратиков и современных цветных отпечатков. Справа от бюро соседствовало что то среднее между овальным детским столиком и длинноногой этажеркой, вершину которого венчала клетка- шатер с неумолкающим семейством канареек. На противоположной канарейкам стороне, в стеклянном буфете, размером чуть меньше кухни в "хрущовке", громоздились фамильные сервизы, среди которых Маринин взгляд сразу выцепил майсоновский фарфор, по которому Валерия давно сходила с ума, но уговорить мужа отдать энную сумму денег за какую то пусть и немецкую глину, было делом не одного года. Покрытый вязанной скатертью круглый обеденный стол гордо стоял в центре комнаты, готовый в любой момент снести все тяготы, которые могут выпасть на его долю начиная от горячего супа, заканчивая клеем или ногами кого нибудь из жильцов, решивших заменить лампочку в висящей прямо над столом люстре- вентиляторе. Вокруг стола- мученика, как и полагалось верными пажам, стояли обитые желто- зеленым ситцем мягкие стулья с таким же вязаными как и скатерть подголовниками.
Несмотря на скромную обстановку в доме чувствовался достаток, а еще в нем было тепло и по особенному спокойно. Приятно пахло сухим деревом, свежеиспеченным хлебом из пекарни напротив, почти выветрившейся паркетной олифой, книгами на полках книжного шкафа, и чем то еще...Марине никак не удавалось поймать этот запах, уж больно хорошо он был знаком, но почему играл с ней в прятки. Девушка закрыла глаза, втянула воздух и тотчас перенеслась в детство, на дачу, в холодное дождливое лето, когда они с сестрой, промокнув до нитки, прибегали домой сушиться и выставляли уже покрасневшие от холода ладошки к раскаленной буржуйке. Уголь! Конечно же уголь! В доме пахло углем, которым его топили
- Когда ты закурила,- прервал молчание Нихат,- дедушка сказал что ему нравится как ты куришь. Он сказал, что ты делаешь это красиво. Ему вообще нравится, когда женщины курят. Однажды он сказал моей сестре, что если женщина хочет чтобы мужчина обратил на нее внимание, то она должна показать ему внутреннюю часть своего запястья, а эффектно это можно сделать только с помощью сигареты. И вообще, по мнению дедушки курящая женщина смотрится очень сексуально.
"Ничего себе мысли в восемьдесят лет. Вообще у них семейка что надо"
Исчезнувшая на пороге Фатима ханым снова появилась, неся в руках круглый серебряный поднос с чаем и сладостями. Раздав стеклянные тюльпановидные стаканчики, она еще по два раза обошла каждого гостя. В первый раз чтобы налить чаю, а второй, чтобы предложить сахар, фундук и сухофрукты, после того как ее миссия была выполнена Шахерезада села рядом с мужем за стол, наполнила стакан янтарным напитком и тоже закурила. Убедившись, что все в сборе, Искандер снова заговорил
- Марина, дедушка просит чтобы ты ему рассказала о себе,- перевел Нихат
- Ну что о себе рассказать? мне двадцать восемь лет, живу в Москве, учу детей рисовать и сама немного рисую. У меня есть папа, мама, сестра Валерия. Вот вроде бы и все
- А муж и дети у тебя есть?
- Нет ни мужа ни детей у меня нет. Я разведена
- Дедушка говорит, что это очень плохо, что у тебя нет семьи. У женщины обязательно должен быть любящий муж и дети, особенно у такой хорошей женщины как ты
- Нихат, ну откуда он знает, что я хорошая?- улыбнулась Марина
Когда Нихат закончил переводить Маринин вопрос, Искандер хитро прищурил правый глаз, от чего сразу же стал похож на фокусника, готовящегося вынуть из черного цилиндра белого кролика, и начал что то говорить, но из за того характерного прищура произносимые дедушкой слова больше походили не на речь, а на заклинание
- Он говорит,- продолжил внук свою работу переводчика,- что в его возрасте, если конечно доживешь, и ты научишься сразу отличать хороших людей от плохих. Еще он говорит, что у тебя очень большое и доброе сердце и ты заслуживаешь того чтобы быть счастливой
- Но ведь я и так счастлива. Нихат, переведи пожалуйста
Но перевод дедушке не потребовался. Он покачал головой в разные стороны, как следователь у которого уже полно улик и перед которым бесполезно отпираться и тихо произнес
- Ты ошибаешься. Ты очень добрая и раздаешь себя по кусочками ничего не требуя взамен, и считаешь, что это есть счастье. Просто ты пока не знаешь что это такое, и принимаешь за него всякий ветер в твоей жизни. Но когда счастье к тебе действительно придет, ты сразу это поймешь и почувствуешь.
При этих словах он совсем по- мальчишечьи улыбнулся и нежно поцеловал руку сидящей рядом супруги.
- Марина, ты не обращай не дедушку внимания,- зашептал ей в ухо Нихат,- он старенький и живет...как это у вас...по понятиям, да?
- Своими понятиями
-Да, своими понятиями. Когда он был молодой были одни понятия, сейчас другие понятия. Ты его спроси про картину, а то он сейчас тебя заразговаривает, он очень любит говорить
Но было уже поздно. Отдав распоряжение жене готовить стол к ужину Искандер принялся за расспросы, но любопытство его имело, какой то определенный родственно- генеалогический вектор, так, будто пожилой мужчина пытался отыскать в Марининых предках кого то из своих знакомых. Они уже сели за стол, а дедушка все продолжал допрос с пристрастием. Голодный Нихат мужественно переводил, а дядя Алисхан только удрученно покачивал головой и налегал на гювеч (16) c курицей и фаршированные орехами баклажаны. Наконец, когда все кроме Нихата удовлетворили вечерний голод, Искандер обратился к сыну
- Страница с тобой?
- Да. Неужели ты собираешься ее отдать? Это же память о дедушке и к тому же антиквариат
- Посмотрим...Так что она сказала на оставшейся половинке нарисовано?
- То, что на самом деле там нарисовано. Отец, ну ты же понимаешь, что никакой связи между этой девушкой и той женщиной нет, ее предки никогда наш город не посещали...
Но Искандер резко его перебил
- Ты никому никогда не рассказывал про эту страницу?
- Нет. Да и кому?. И вообще ею никто за всю мою жизнь ни разу не поинтересовался, даже твои внуки
- В том то все и дело. Ладно. Неси ее. И чтобы я больше ничего не слышал от тебя про деньги- это мне решать,- поставив сына на место Искандер обратился к супруге,- Фатима, радость моя, принеси тот альбом, про который я тебе сегодня говорил
Нихат, пользуясь случаем впервые за двенадцать часов нормально поесть радостно наворачивал уже изрядно остывшие яства умело приготовленные "бабушкой" Фатимой
Когда Алисхан положил страницу на стол, она была уже без рамки. Марина взглянула на всадника, и в какой то момент девушке вдруг показалось, что рисованный глаз одобряюще ей подмигнул, давая понять, что он всецело принадлежит ей. Сердце Марины начало наполняться радостью
- Так что ты говоришь на оставшейся половинке нарисовано?- задал вопрос Искандер, поднося зажигалку к уже пятой за вечер сигарете.
- Город охваченный огнем, четыре человека сидят внизу и просят пощады у этого воина, у коня ранена нога, правая сторона страницы немного обгорела, а рядом с обгоревшим углом надпись на арабском языке. Я не знаю арабского и не знаю, что эта надпись означает
- На счастье и удачу,- задумчиво проговорил дедушка,- надпись сделана на фарси (17) и переводится "на счастье и удачу"....значит это ты...все таки сбылось желание отца,- и с этими словами он открыл альбом и положил на стол недостающую половинку страницы с обгорелым краем. Нихат, Марина и Фатима в один голос ахнули
- Вот Марина две половинки- они твои. Отец велел мне отдать Искандера, когда за ним придут.
- Кого отдать?- не поняла Марина
- Искандера Зулькарнайна. На этой картинке нарисован Искандер Зулькарнайн, или как вы его называете Александр Македонский. Тебя удивляет, что он изображен персом? Так книга, в которой раньше находилась эта страница, была написана в Персии, поэтому художник и изобразил Искандера персом
О том, что исторические и религиозные персонажи вплоть до 17 века изображались иллюстраторами точно так же как окружавшие их современники, Марине как художнику было известно давно. Поэтому ее не удивляло, что, например, в ранних русских летописных книгах повествующих о сражениях между княжескими и ордынскими войсками ратников русских от ратников монгольских едва ли можно было отличить; что китайцы изображали венецианца Марко Поло не как большеносого европейца (18) а как обыкновенного китайца; что на грузинских иконах у святых густые овальные брови, большие миндалевидные глаза, носы с горбинками, в то время как на некоторых эфиопских, особенно ранних, иконах те же самые святые уже имеют негроидные черты лица: крупные губы, круглые глаза и темную кожу. Поэтому не было ничего странного в том, что Александр Македонский вдруг оказался персом. Но в тот момент Марине было не до истории искусств и не до национальности Македонского, ее голова плыла в тумане, и ей хотелось разобраться с тем, что вокруг происходит
- А кем был Ваш отец и почему он хотел, чтобы Искандера забрали? Что особенного в этом Искандере, почему страница разорвана и почему Вы сказали что ЭТО ИМЕННО Я? И какая между этим всем связь?
- Сколько много вопросов,- улыбнулся дедушка,- чтобы ответить на них мне нужно начать с истории нашей семьи, а на это нужно время...
"Ну все,- подумал Нихат,- завтра если буду разговаривать, то только шепотом"
16- Гювеч- вид овощного рагу с фасолью, бамией, томатами, перцем итд
Мустафе было двадцать пять лет, когда они с отцом направились в Германию в составе дипломатической миссии Османской Империи. Место в делегации юному дипломату было определено не без протекции родителя- тогда никто и не мог предположить, что способности молодого человека превзойдут все ожидания и что его житие в кайзеровских землях растянется почти на четверть века. Сделав блистательную карьеру и приобретя полезные связи, Мустафа умудрился не только удержать свое положение при трех сменившихся на оттоманском троне правителях, но и пользуясь знакомством с влиятельным и популярным тогда при дворе Мидхат пашой (19), войти в доверие к параноидально подозрительному султану Абдул- Хамиду Второму, что с одной стороны позволило Мустафе паше вернуться в Стамбул в лучах славы и в значительном финансовом благополучии, а с другой, дало некую свободу в дальнейшем определении образа жизни, что во все эпохи считалось роскошью, не говоря уже про годы гнета и террора.
В Истанбуле в то время царила мода на все французское: даже мечети порой украшались акантами, модульонами и рокайльскими ракушками с легкомысленным завитками, заимствованными из французского рококо. Однако, столь длительное пребывание на родине нибелунгов так сильно сказалось на вкусах и пристрастиях Мустафы, что стоило паше осесть на берегах Золотого Рога и Босфора, как он тот час принялся за обустройство не только отошедших по наследству родового особняка Селькюхан (20) и летней резиденции Баюлди- ялы (21), но и всей своей жизни в подчеркнуто немецком вкусе, за исключением разве что двух жен, которыми он обзавелся еще в Берлине, но то было, пожалуй, единственным турецким отступлением от выбранной линии. В дипломатических кругах, к слову сказать, одно время ходили слухи, что именно благодаря Мустафе, вовремя отошедшего от попавшего в опалу Мидхата паши, султан Абдул Хамид, чья политика и военные кампании, терпели провал за провалом, решил вступить в более тесный альянс с Германией, что давало в руки Мустафы дополнительные козыри.
Что сам Мустафа паша, что его домочадцы одевались исключительно в европейское платье, сшитое по последней Берлинской моде. Каждые пол года у ворот Селькюхана появлялся, скрипя прогнутыми донельзя рессорами, кортеж из девяти экипажей тяжело груженых добротным галантерейным и мануфактурным товаром. Приезжавшие вместе с конфекцией портные и модистки еще в течение месяца обшивали обитателей большого дома начиная от отца семейства с женами и детьми, заканчивая прислугой, которой полагались наряды баварских крестьянок: суконные блузы с буфами на рукавах, расшитые мюнхенские переднички и белые крахмальные чепцы. Что же касается садовников, следивших за регулярным садом, конюхов и прочих слуг мужского пола, то они носили комбинезоны оканчивающиеся чуть ниже колен откуда сразу же начинались полосатые гольфы и, конечно же, зеленые охотничьи шляпы с торчащими из под значка маленькими перьями. И только старенькая Бэсиме ханым, кормилица Мустафы, жившая во флигеле под черешней, наотрез отказывалась переезжать в дом и принимать нововведения. Специально для любимой Бэсиме молочный сын заказывал самые дорогие шелк и парчу, и та на старости лет щеголяла в шелковых рубахах и парчовых шальварах, считая, что жизнь ее удалась как ни у кого другого- в далекой Анатолийской деревне, где выросла кормилица, считалось, что парчовые шальвары могла себе позволить только валидэ- султан (22).
Трапеза в Селюкхане сервировалась в просторной зале оформленной в таком кудрявом барокко, что даже знаменитые интерьеры Дюссельдорфского дворца, являвшиеся основой для подражания, уже казались бледными копиями. Зато обеденный зал Баюлди- ялы располагавшегося в отличии от городского Селюкхана в чрезвычайно престижном дачном районе Арнавуткёй, оформили намного проще. На завтрак подавались неизменные и горячо любимые пашой белые мюнхенские крендельки с солью и Pfannuken- берлинские блинчики с мармеладом. Кофе пили по европейски- с молоком. Вообще немецкая кухня быстро прижилась и была с удовольствием принята турецкими домочадцами: гусь с черносливом, сливы с клецками, картофельные салаты, суп из угря, пряный сырой мясной фарш "тар- тар" и даже кислая капуста никогда не сходили со стола. Необходимую для лабскауса, традиционного супа гамбургских моряков, солонину заменяли рыбой, а Kotelett и Klops без свинины уже мало чем отличались от турецких кебабов. Что же касается напитков, то неизменными фаворитами были майнские и рейнские вина, и, конечно же, пиво, к которому Мустафа пристрастился в первый год проживания в Берлине. Иногда с оказией друзья передавали ему из Германии совершеннейшие деликатесы- либо вайсбир, белое пиво, которое полагалось пить с малиновым сиропом, им угощались даже дамы, либо так называемое "копченое" нюрбергское пиво, которым Мустафа ни с кем не делился. В те "пивные дни", особенно если они попадали на летние месяцы, паша имел обыкновение устраивать на берегу Босфора, где стоял Баюлди, красочные фейерверки.
Особое место в семье сиятельного чиновника было отведено культуре и образованию. В обеих резиденциях часто давались званые вечера, обеды и домашние концерты, куда приглашались сливки турецкого общества, дипломаты и иностранцы. Не удивительно, что шесть отпрысков паши, среди которых было две девочки и четыре мальчика, неустанно обучались у выписанных из Берлина и Парижа гувернеров языкам, рисованию, музыцированию, спорту и прочим европейским премудростям столь милых их родителю. Впрочем, изучение Корана, турецкого и арабского языков никто не отменял. Для чего нужны были подобные экзерсисы девочками, которым уже в младенчестве по традиции были определены в мужья двоюродные братья, было не ясно даже им самим. Отданные замуж в пятнадцатилетнем возрасте, они, погрузившись в семейные заботы, вряд ли имели аудиторию перед которой можно было бы блеснуть знанием Гете или найти дамскую компанию для игры на бадминтоне. Зато мальчики по воле отца отправлялись учиться дальше: кто в Багдад, кто в Каир, кто в Дамаск, а вот второму и любимому сыну, зеленоглазому Селиму, точной копии Мустафы в молодости, выпала честь поехать в Берлин.
Поездка та отнюдь не являлась прихотью отца. Как выяснилось позднее Мустафа никогда не покидал службы, наоборот, из персоны публичной он превратился в персону тайную и поверенную в такие дела, от мысли о которых голова могла пойти кругом. Кто бы мог подумать, что за образом добропорядочного семьянина лениво проводящего жизнь в неге и развлечениях, либерале и германофиле скрывался тонкий стратег, хитроумный политик и коварный интриган никогда не упускающий возможности извлечь свою выгоду. Поговаривали, что Мустафа имел доступ не только во все павильоны дворцового комплекса Йелдыз, куда добровольно себя запер страдающий паранойей правитель, но даже в мастерские султана, где Абдул Хамид, в жилах которого текла священная кровь оттоманов, отводил душу не совсем благородным образом: столярничая или вырезая на металлических пластинках затейливые узоры. Прямых доказательств близкого общения Мустафы с султаном не было, зато косвенные посылы нет- нет, да давали о себе знать. Например диковинное растение каламондин сначала появилось в тени беседки Баюлди- ялы, а потом каким то чудесным образом перекочевало в парк, разбитый вокруг Йелдыз (23). Но если на безобидный каламондин можно было совсем не обращать внимания, то на отставки и исчезновения после общения с Мустафой неугодных режиму людей, закрывать глаза было уже сложнее, но все таки приходилось. Желающих установить причинно- следственную связь набиралось не много, но и их сыскному энтузиазму быстро приходил конец. По разным причинам.
На Селима возлагались большие надежды, предполагалось, что он займет место отца, но молодой человек оказался абсолютно непригодным для "дипломатической" работы, его больше увлекали история и литература. Два года Мустафа закрывал глаза на явное нежелание наследника включаться в работу, а на третий год Селим без ведома отца, по собственной воле просто взял и вернулся в Стамбул, провалив, тем самым, сразу несколько ответственных поручений. Гнев родителя был ужасен. Никто так до конца и не понял, чем всеобщий любимец мог так разгневать ни разу не повысившего в своей жизни голоса Мустафу, но ссора была настолько бурной, что закончилась полным разрывом отношений, которым так больше никогда и не суждено будет возобновиться. Через три месяца Селим возьмет газету, присядет выпить утренний кофе, развернет страницу и наткнется на заметку, от которой у него перехватит дыхание и почернеет в глазах: "...сегодня ночью в около полуночи в районе улицы Кабасакал полностью сгорел особняк Селькюхан, принадлежащий бывшему посланнику Османской Империи Мустафе- паше. Селькюхан был построен в 1216 году (24). Причиной пожара по предварительной версии явился взрыв неисправного котла парового отоплении установленного в 1319 (25) немецким инженером Гюнтером Швихтенбергом . ...Особняк Селькюхан несколько раз реставрировался и перестраивался, но значительная часть дома осталась деревянной, что, по мнению пожарных, явилось причиной быстрого возгорания и полного обрушения кровли и перекрытий.... С прискорбием сообщаем, что все обитатели Селькюхана включая хозяина, его жен и младшего сына погибли...". Селиму пожар покажется странным, по причине того, все деревянные перекрытия особняка были изготовлены из огнеупорной канарской сосны, имеющий особенность со временем становиться только прочнее. Однако, все его попытки восстановить справедливость и найти виновников гибели семьи безуспешно провалятся и дело о пожаре отправят в архив. А еще через три месяца в комнату султана Абдул Хамида войдут четыре человека и один из них зачтет султану Фатву, что будет означать конец его, Абдулхамида Хана Второго, пребывания у власти. Но все это произойдет немного позднее...
На утро следующего после ссоры дня Селим покинул отеческий дом. Оставшись без крыши над головой и практически без средств к существованию, сын Мустафы был слишком горд, чтобы обратиться за помощью к многочисленным родственникам, которые с радостью откликнулись бы на его просьбу, и решил начать устраивать жизнь по собственному разумению. Под впечатлением прогрессивных идей, которыми он пропитался в Берлине, Селим бросил вызов благородному происхождению и устроился приказчиком в книжный магазин пожилого еврея по имени Исаак Мармарли на улице Галипа Деде, что в Галате. Характер у Мармарли был на редкость скверным: переругавшись со всеми соседями (такими же букинистами как и он), Исаак перешел на родственников и так дальше дошел до раввина местной синагоги, после чего даже перестал туда ходить. Из за своего нрава старик уже многие годы практически ни с кем из еврейской общины отношений не поддерживал, но на склоне лет ему потребовался помощник, и как раз тут подвернулся молодой и образованный турок по имени Селим, которого Мармарли хорошо знал, поскольку молодой человек до отъезда за границу часто хаживал в его магазин и проводил в нем не один час. Возможно, Мустафа был не прав, назвав любимого отпрыска в порыве гнева безмозглым и бездарным. Селим все таки унаследовал от отца тот удивительный дар ладить с людьми, в результате чего ему как то удалось подобрать ключ к несговорчивому Исааку, да так умело, что через год старый Мармарли удалился от дел, оставив магазин на полном попечении помощника.
Основанная еще при византийских императорах вездесущими итальянским купцами Галата и приросшая к ней Пера в начале XX века являли собой парадную витрину Константинополя. В них мирно уживались турки и армяне, евреи и арабы, греки, персы, и, конечно же, потомки тех самых пронырливых итальянцев. В Пере стояли роскошные особняки иностранных послов, удачливых нуворишей и просто состоятельных горожан. Прибывшие в обитых бархатом вагонах модного Восточного экспресса или на более демократичных атлантических лайнерах, европейские путешественники размещались в примыкавших к Галате отелях площади Тепебаши, после чего, перед тем как пересечь Золотой Рог и окунуться в самое чрево Истанбула, направлялись в Перу или Галату, где усевшись в широкие плетеные кресла открытых кафе и подложив под бок мягкие подушки, набивали свои трубки табачком вперемешку с опиумом и сделав глоток настоящего турецкого кофе, начинали постигать Восток, который они сами себе перед вояжем тщательно придумали и прорисовали. Странствующих европейцев приводили в восхищение бородатые салепщики (26), ставящие с грохотом огромные чеканные кувшины, в коих должно быть водились настоящие джинны, прямо на мостовую и разливавшие экзотический напиток в оловянные стаканы; женщины замотанные по миндалевидные глаза в дорогие ткани и казавшиеся все как одна красавицами из тех будоражащих воображение гаремных сказок; а так же торговцы табаком, орехами и сладостями. Жаль только, что среди красных фесок больше не попадались на улицах огромные тюрбаны тех свирепых янычар с ятаганами или с заткнутыми крест накрест за широкие пояса безразмерных шальвар пистолетами. Янычар упразднили, а точнее расстреляли на площади из пушек еще при султане Махмуде Втором (27), но в подобные детали путешествующие особы как то не вдавались. Томные бледнокожие барышни жеманно поправляли нежными холеными ручками, туго схваченными паутиной кружевных перчаток, и без того широкие поля летних шляпок, чтобы яркое солнце не дай бог не попортило алебастровой белизны их кожи. Из французских ресторанов доносились трели завезенных, как гласили афиши "из самого Парижа" мадмуазели Жюли и Адель, а в греческих тавернах веселый усатый хозяин жадно раздевал глазами посетительниц, наливая при этом их спутникам терпкого красного вина. В букинистических магазинах толпились студенты близлежащего университета Галатасарай или просто любители книг, а мимо по мостовым пролетали разряженные экипажи с надутыми от осознания собственной важности седоками.
Когда наследство открылось, то Селиму по воле отца отошел Баюлди- ялы. К сожалению, содержание дома на воде было Селиму не по карману и он был вынужден расстаться с любимым Баюлди, где у детей Мустафы прошли наверное самые лучшие дни в их жизни. На вырученную сумму Селим приобрел рядом с домом старшей сестры небольшой уютный дом, положил часть денег, оставшихся от продажи ялы в банк, завел с помощью Исаака библиотеку и получил предложения от мужа старшей сестры занять теплое место в железнодорожной компании, а от дяди со стороны матери отправиться его торговым представителем в Персию. По непонятным для родни причинам на все предложения Селим ответил отказом. Мотивы, по которым молодой человек отклонил столь заманчивые деловые оферты, казались им совсем не убедительными. Свое нежелание служить на железных дорогах и ехать в далекую Персию молодой человек объяснил тем, что ему нравится работать в книжном магазине, общаться с посетителями, у него есть возможность читать книги и журналы не только на турецком (28), но так же на немецком и французском языках, и, в конце концов, ему не так уж плохо платят. Об одном только Селим умолчал, и конечно, о самом главном, о том, что больше всего в работе его привлекают не книги и журналы, а возможность видится с единственной дочерью хозяина- робкой и застенчивой Рут, в которую он уже давно и безнадежно влюблен. Он давно бы с ней заговорил, и возможно, добившись расположения девушки, ему удалось бы, будь на то воля Аллаха, убедить Исаака выдать за него свою дочь, но Рут, к сожалению практически не говорила на турецком- ее родным языком был джудесмо, язык испанских евреев, причаливших к берегам Стамбула четыре столетия назад. Селиму было невдомек, что незнание Рут турецкого было отнюдь не случайностью- после неких событий, произошедших в доме Мармарли семнадцать лет назад, Исаак намеренно сделал все, чтобы дочь понимала только язык предков.
Благодаря тяжелому характеру отца Рут в свои двадцать пять лет уже давно числилась в безнадежных старых девах. Несмотря на редкую красоту и богатое приданное к ней уже давно никто не сватался, а о союзе с иноверцем и речи быть не могло- Исаак был тверд и непоколебим в своей вере, точнее в той ее части, которая запрещала смешанные браки. Более того, даже сватавшиеся к его дочери евреи ашкеназы (29), уходили ни с чем, так как сефард (30) Исаак Мармарли не почитал их за истинных иудеев. Рут уже давно смирилась с незавидной девичьей судьбой- перед ней был пример её тети и единственной подруги- Ребекки, родной сестры родителя, которая так и не смогла обзавестись собственной семьей. Ребекка была шестым ребенком в семье Мармарли. Когда она родилась, матери было уже пятьдесят, а отцу шестьдесят пять лет. Через год после ее рождения умер отец, а через девять лет Ребекка осталась сиротой. Овдовевший незадолго до смерти матери сорокалетний Исаак, уже имел на руках малышку Рут, которая нуждалась в женской заботе, а посему, несмотря на предложения родственников принять участие в судьбе девочки, Исаак Мармарли забрал сиротку к себе в дом.
Приютивший Ребекку брат, уже ко времени ее первых сватов основательно испортил отношения со всеми кроме раввина, а те немногочисленные женихи из Стамбула, а тем более из Измира были для Исаака не слишком родовиты, имениты, умны, богаты и так далее. Не смевшая перечить, Ребекка так и коротала свой век, щедро одаряя единственную племянницу всей нерастраченной любовью, добротой, нежностью и лаской. Рут в жизни тетки значила все. Ребекке было больно осознавать, что девушке уготована та же печальная судьба что и ей- тихо состарится среди богатых ковров, серебряной утвари, бархатных нарядов и множества книг. Несколько раз сестра Исаака пыталась поговорить со строптивым братом, указывая на то, что своим поведением он нарушает законы их религии, препятствуя вступлению дочери в брак, налаживала отношения со сватами, подыскивала кандидата на руку племянницы, но каждый раз Исаак непостижимым образом настраивал всех против себя, и дело дальше не шло.
Чем старше Ребекка становилась, тем сложнее ей было побороть растущую неприязнь к приютившему ее брату. Чувство благодарности и уважения из последних сил боролись с порой всепоглощающими болью и злобой, переполнявших молодую женщину. Когда то, очень давно, ей понравился турок- постоянный покупатель книг на фарси, очень благообразный эфенди, преподаватель из университета. Он приходил каждый за день до шаббата в строго определенное время и проводил в книжной лавке около часа. Ребекка, помогавшая в то время Исааку по магазину, поймала на себе восхищенный взор мужчины и почему то сразу поняла истинную причину его визитов. Так началось их сближение и, в конце концов, они влюбились друг в друга без памяти. Салех, так звали эфенди, был бездетным вдовцом и желающим снова создать семью, но различия в вероисповеданиях незримой стеной встал на пути двух сердец. Тогда влюбленные обратились к алиму (31) за разъяснениями
- Скажи мне,- спросил алим Ребекку,- сильна ли ты в твоей вере? Следуешь ли ее предписаниям? Чтишь ли традиции?
- Да,- обреченно, но в то же время твердо ответила Ребекка, полагая, что сейчас ее будут склонять к смене веры, призывая стать денме, т.е. обращенной, на что она никогда не согласится
- Как сказано в Священном Коране,- продолжил пожилой алим, поглаживая окладистую седую бороду, - мусульманин имеет право жениться на "людях писания" - мусульманке, христианке и иудейке, но при условии, что если жена строго придерживается своей веры. Брак будет считаться законным, но дети, рожденные в нем, будут считаться мусульманами
Согласно толкователю законов Ислама Ребекке было совсем не обязательно переходить в религию мужа и достаточно было одного ее согласия на брак чтобы союз был заключен, но свадьба без согласия главы семьи, т.е. Исаака, ей тогда показалась чем то позорным, неприличным ... Теперь она понимала, что то был единственный шанс обрести счастье, так как тот день когда Салех эфенди пришел со сватами к Исааку с просьбой выдать за него Ребекку, был последним, когда влюбленные видели друг друга. После лавины беспочвенных обвинений, оскорблений и чудовищных выяснений отношений, свидетелями которых стала чуть ли не вся улица, Исаак не просто отстранил сестру от дел в магазине, а буквально запер несчастную Ребекку на втором этаже дома, отрезав от внешнего мира. Весть о скандале в доме Мармарли быстро распространился по округе. Родня, до которой докатились печальные слухи, собирались, несмотря на сложные отношения с Исааком идти к Салеху извиняться за поведение вспыльчивого сородича, а самого скандалиста призывали сменить гнев на милость
- Исаак,- говорил ему пожилой и мудрый Цвиха, уважаемый в общине за свою рассудительность и приходившийся Исааку двоюродным братом,- будь благоразумным, вспомни, кто принял наших предков, когда их выгнали из страны Сфар (32) за то, что они не желали предать свою веру? То были предки того достойного эфенди, то был турецкий султан и его подданные. Ты живешь и процветаешь на их земле, исповедуешь веру своих отцов, в шабат зажигаешь менору и свободно читаешь Тору, а ты оскорбил турка, пришедшего в твой дом с миром и благими намерениями. Мне кажется, ты должен извиниться за это. Если хочешь мы сделаем это за тебя.
- Тору вспомнил? Может быть ты мне еще скажешь, что там написано, чтобы я выдал Ребекку за турка замуж?, - медленно и сквозь зубы процедил Исаак сжимая мощные кулаки и было видно как его лицо наливалось гневом
- Ты прав,- медленно начал Цвика,- он иноверец и Галаха не признает браков с иноверцами. Но отдав свое сердце этому мужчине и имея в душе желание создать с ним семью Ребекка уже отступила от нашей веры. В религиозных семьях подобный поступок девушки будет считаться неблагочестивым и вряд ли женихи из уважаемых фамилий теперь посватаются к твоей сестре. Вспомни "Не оскверняйтесь ничем этим... Ибо все эти мерзости делали люди этой земли... Тот, кто совершит какую-нибудь из этих мерзостей, душа его истреблена будет из среды его народа... Соблюдайте же закон Мой и не поступайте по гнусным обычаям, по которым поступали прежде вас, чтобы не оскверниться ими" До тех пор, пока душа Ребекки будет стремиться к Селиму эфенди, она будет жить покрытая грехом и позором. И будет еще большим грехом если ты выдашь ее замуж за еврея, а она в своих мыслях будет не верна своему мужу. Исаак, Ребекка уже отвергла наш род и наши законы, поэтому отпусти ее с миром. Вспомни, что наши законы так же гласят "Закон государства обязывает". Раз Коран разрешает подобные браки не ущемляя нашей религии, раз люди любят друг друга и хотят создать семью дай свое согласие. И пусть этот союз не будет считаться законным- то будет меньший грех. Раз ты допустил эту связь, то прими что произошло со смирением и отдай руку Ребекки Салеху эфенди. Если ты обеспокоен тем, что ребенок, родившийся в том так называемом браке, будет исповедовать ислам, то ты должен помнить, что дитя, рожденное от матери еврейки всегда будет оставаться евреем.
- Да я смотрю, ты совсем на старости лет из ума выжил раз предлагаешь мне такое!,- Исаак со всей силы так треснул кулаком по столу, что стекла в доме жалобно заскулили,- Да как ты смеешь судить меня и указывать что мне делать?! Видать тот турок не мало тебе заплатил раз ты оскверняешь свои уста подобными речами? А может быть ты втайне перешел в Ислам или еще в какую веру, обзавелся конюшней и этот Салех подарил тебе арабского скакуна, а?! (33) Вон из моего дома! Все вон! Нечестивцы, мздоимцы, вероотступники! Все вон!
Так парламентеры ушли ни с чем...А через месяц пышущий здоровьем Салех умер. Доктора сказали, что от душевной печали.
Однажды Ребекка, проходя под руку с племянницей подметила каким взглядом одарил Селим, помощник брата, проходящую мимо Рут. Сердце Ребекки учащенно забилось- она еще помнила, что означают подобные взгляды. Не отдавая себе отчета для чего ей это надо, Ребекка начала устраивать так чтобы молодые люди начали почаще друг с другом встречаться. И каждый раз при тех мимолетных встречах Селим смотрел на дочь хозяина тем самым восхитительным взором, от которого у Ребекки подкатывал ком к горлу, но в то же время становилось тепло на душе. Племянница, казалось, тоже была неравнодушна к турецким чарам: опускала глаза, щеки ее покрывались легким румянцем, дыхание учащалось, а губы складывались в едва заметную улыбку. В конце концов, в один из вечеров, когда подружки сумерничали в комнате Ребекки, проводя время за болтовней и вышиванием, Рут заикаясь и запинаясь призналась тетке в своих чувствах к Селиму.
В течение уже многих лет, в одно и тоже время, Исаак покидал дом, для того, чтобы отправиться в один из павильонов (34), где хозяйничала его зазноба. Посещения любовницы приходилось либо на начало недели, либо день перед шаббатом, что в свое время позволило Ребекке и Салеху свободно друг с другом встречаться. История с сестрой ее возлюбленным никак не отразилась на привычках букиниста, и он, несмотря на почтенный возраст, с завидным постоянством продолжал свои амурные похождения. Даже если бы однажды Ребекка не проследила куда это отлучается ее братец, то догадаться о местах его визитов было совсем не сложно- после возвращения Исаак начинал усиленно замаливать грехи и густой гул его молитв зачастую не давал ей уснуть почти до того часа, когда муэдзин начинал созывать верующих на утренний намаз. А тем временем переглядывания Рут и Селима становились все более и более откровенными и с этим нужно было уже что то делать. Памятуя свой печальный опыт, Ребекка решила брать устройство судьбы племянницы в свои руки. Уличив момент, когда брат, отправившись на очередное свидание, скрылся за поворотом, Ребекка набралась смелости и решила поговорить с Селимом. Будучи женщиной умной она не стала задавать вопросы в лоб, а начала разговор на отвлеченную тему, проникая все глубже и глубже в душу молодого человека и задавая ему все более наводящие вопросы- запрет на турецкий язык сестру Исаака не касался и она свободно на нем изъяснялась. Убедившись, что ее предположения касаемо чувств зеленоглазого красавца к Рут верны Ребекка, развернула разговор таким образом, что Селим сам обо всем ей рассказал, но услышав, что помощник брата подумывает о том, чтобы просить руки дочери у Исаака, интуитивно схватила его рукав пиджака, как бы пытаясь остановить от прыжка в пропасть, и испуганно прижав ладонь к своим губам прошептала "Умоляю, только не это. Я кое что придумала"
- В общем,- закончил свой рассказ Искандер,- моя тетка сделала все, чтобы мать с отцом поженились
- А как же Исаак?,- спросила Марина
- Дед, конечно, был против. Услышав, что дочь бежала с турком, он проклял ее, но потом, спустя пол года, передал через Ребекку, что хочет их видеть. Все очень обрадовались и решили, что Исаак решил помириться с дочерью и зятем. Отец с мамой пришли его навестить, принесли подарки. Тетя Ребекка приготовила стол, но вместо тихого семейного ужина получилось молчаливое застолье, а ночью дед умер. Так что я его никогда не видел. Родители старались обходить эту тему стороной, и мне эту история рассказала тетя
- Как интересно,- задумчиво произнесла Марина, которая в своих мыслях уже перенеслась в тот старый Стамбул,- Но при чем тут страница?
19- Мидхат Паша- сторонник движения "новых османов", один из авторов первой турецкой конституции 1876, великий везир в 1872, 1876-77. Умерщвлен по приказу султана Абдул-Хамида II
20- в Турции, в частности в Стамбуле часто домам дается имя собственное
21- ялы- деревянный особняк на воде
22- валидэ- султан- мать султана
23- в саду Йелдыз вовремя правления Абдул Хамида был создан сад уникальных растений
24- 1801 году по юлианскому летоисчислению, до 1923 года турки использовали для летоисчисления лунный календарь
25- 1901 год по юлианскому летоисчислению
26- Салепщик- разносчик национального напитка салепа
27- расстрел янычар состоялся по приказу султана Махмуда Второго в 1826 году
28- до 1923 года турецкий язык печатался арабскими буквами
29- ашкеназы- евреи выходцы из Германии
30- сефарды- евреи выходцы из Испании и Португалии
31- алим- человек, изучающий религию
32- Сфар- название Испании
33- в Османской империи евреям было запрещено иметь лошадей и ездить на них
34- павильон- так в Стамбуле назывались публичные дома
***
Шел январь 1919 года. Войска стран победительниц заняли Константинополь и пытались вершить судьбу Турции в целом, и ее столицы в честности. Однако, по причине того, что держав- победительниц было несколько, а предмет спора все таки один, то единое мнение находилось не сразу, и поэтому жители оккупированного города продолжали жить как бы немного в стороне от происходящих в Истанбуле политических событий. Дела в магазине Рут и Селима пошли на удивление для военного времени хорошо, - французские офицеры тяготели на чужбине к родине и культуре, а поэтому ежедневно наведывались в их, или какой из соседних магазинов, чтобы прикупить новых газет или пару романов. Студенты по прежнему приходили после уроков на второй этаж, полностью отведенный литературе на турецком (35) и персидском, чтобы готовится к следующим лекциям и семинарам, любители старинных книг толпились около букинистического уголка первого этажа, поэтому, наверное, появление молодой, и, судя по всему, женщины благородного, не сказать аристократического происхождения, не могло остаться незамеченным.
Было что то таинственное и в то же время притягательное в той незнакомке, которая явно не относилась ни к немкам, ни к француженками ни к англичанкам, ни к какой либо иной из европейских национальностей, которые были известны Селиму. Жесткая спина, крепко схваченная корсетом, переходила, без всяких лишних нюансов, в белую лебединую шею в оторочке из черных кружев, на которой царственно покоилась голова идеальных пропорций, про которые в свое время не уставал твердить учитель рисования по имени Даниэль. "Дети,- обращался к отпрыскам паши Даниэль, плавно рисуя грифелем в воздухе невидимые волны и восьмерки от чего сразу же становился похож на дирижера, управляющего сюитой до- мажор,- запомните, что голова, это то, что венчает тело человека, то, что придает фигуре законченность. Легче изобразить тело без головы, тогда акцент пойдет на плечи, грудную клетку и конечности,- тут в сюите было несколько острых стаккатто,-. Голова, это та же часть туловища и пропорции ее должны неукоснительно соблюдаться. Посмотрим на великих мастеров...". Лицо незнакомки тоже, казалось, сошло с полотен одного из тех самых мастеров, про которых рассказывал Даниэль: на высоких скулах удивительно бледного, фарфорового лица откуда то изнутри нежнейшим кармином светился легкий румянец, а серо- голубые глаза источали некую отрешенность и светлую печаль- совсем как у Венеры Боттичелли. Селим так и прозвал ее про себя- Венера.
Венера приходила всегда одна и поздоровавшись с хозяином сразу же поднималась на второй этаж, где проводила около двух, а то и трех часов, но за неделю своих посещений так ничего не приобрела. Иногда она листала старые книги в кожаных переплетах и делала какое то пометки в своем блокноте, сидя на гостевом диванчике около букинистического шкафа. Уходила всегда пешком, несмотря на то, что особам ее крови пешие прогулки полагались только в качестве моциона или средства от ипохондрии, не более того. Странным в ней было еще и то, что незнакомка очень хорошо говорила по персидски- это была первая и последняя европейская женщина в жизни Селима, свободно изъяснявшаяся на фарси и так же первая и последняя, кто интересовался записками арабских и персидских путешественников, а так же мифами и сказками, что косвенно указывало на владение арабским. Загадочная женщина...
В Стамбуле тем временем внезапно выпал снег и детвора высыпала на улицы чтобы успеть, пока снег не растает, поиграть в снежки и просто помять в руках это белое чудо. Дверь отворилась и на пороге, стряхивая с рукавов и воротника тающие снежинки, вошла Венера держа за руку маленького голубоглазого мальчика лет четырех- пяти. Незнакомка, как обычно поздоровалась с хозяином, и, было направилась к лестнице, но оступилась и, не удержав равновесия, с возгласом "ах!" припала на колено, успев при этом отпустить руку ребенка. Селим выбежал чтобы подать Венере руку, но малыш, уже осознававший себя в столь юном возрасте мужчиной на плечах которого лежит забота о женщине, уже обнимал стоящую на коленях мать, целовал и что то успокаивающе лопотал на ухо. Возглас и падение незнакомки прокатились шипастыми звуковыми шарами по глухой тишине магазина, проколов ее сразу в нескольких местах, и на лестнице появилась обеспокоенная Рут. Однако стоило жене Селима бросить взгляд на нежно прижимающегося к матери маленького мальчика, как все черты ее красивого семитского лица вдруг начали скукоживаться, превращая нежный абрикос бархатной кожи в желтый и сморщенный урюк. На глазах женщины выступили слезы. Как рыба, выброшенная на берег Рут хватала четким, будто вырезанным тонким хирургическим скальпелем из куска мокрой глины хорошо очерченным ртом теплый воздух и, будучи не в силах справится с накатившими на нее чувствами, обреченно уронив голову в лодочку ладоней, поспешила прочь, содрогаясь от безмолвных всхлипываний.
- Прошу прощенья,- проговорила Венера смущенная реакцией женщины,- у Вас, наверное, неприятности, я зайду в другой раз
- Нет, что Вы, что Вы, оставайтесь- ответил Селим,- просто...у нас действительно большие неприятности. Мы недавно потеряли ребенка, он и дня не прожил...мальчик. Жене совсем тяжело, особенно когда она видит детей, ведь это уже наша третья потеря
Судьба играла с Рут и Селимом в какие то странные, одной ей понятные жестокие игры. То ли ей хотелось, чтобы они расстались, то ли наоборот, делала так, чтобы испытания, которые она на них насылала, поспособствовали тому, чтобы супруги приросли друг к другу и стали единым целым. Первый ребенок, которому так и не суждено было увидеть белый свет, появился раньше положенного срока, через месяц после смерти Исаака. Убитая горем Рут, винила себя как в смерти отца, так и в гибели младенца. Второе дитя дало о себе знать только через два года и тоже родилось много раньше назначенной даты, но было слишком слабо, чтобы бороться за свою жизнь. Во всем происходящем Рут видела проклятье, связанное с тем, что она нарушила вековой завет предков и вопреки воле родителя вступила в брак с иноверцем, за что теперь и расплачивается. Третья потеря, только укрепила ее в мысли о том, что Бог сам противится тому, чтобы у них с мужем были дети. От этой мысли ей становилось нестерпимо больно.
На следующий день Венера с сыном снова появились в книжном магазине. В этот раз в руке женщины был небольшой дамский ридикюль с коричневыми черепаховыми ручками и такой же пряжкой. Вместо того, чтобы подняться, как обычно наверх или сесть на диванчик, незнакомка подошла к Селиму, открыла ридикюль и вынула оттуда картонную пластину, завернутую в папиросную бумагу. Когда папиросная бумага была удалена, на картонном паспарту обнаружилась разорванная надвое страница, из какой то персидской книги. На странице был изображен всадник, заносящий меч над молящими о пощаде людьми, а в углу правого нижнего и почему- то опаленного угла была надпись "на счастье и удачу"
- На этой странице изображен Искандер Зулькарнайн. Моей семье она досталась от шейха Али, когда наша семья жила в Персии. Имя шейха Вам ничего не скажет, но поверьте, человеком он очень образованным и религиозным, много чего знал и многим помогал. С моими мужем и отцом у шейха была большая дружба. Различия в вероисповедании не мешало им общаться и уважать друг друга. Незадолго до нашего отъезда из Персии он преподнес нам этот подарок. На счастье и удачу. Это не обычный талисман. Ее смысл заключается в том, что если Вам чего то действительно не хватает, если что то причиняет Вам боль и страдание, то загадайте желание, помолитесь Богу и разъедините половинки страниц. Пусть одна страница находится в одном месте, а другая в другом. Когда желание сбудется, соедините снова эти половинки и поблагодарите Бога
Селим, немного приподняв от недоумения левую бровь, никак не мог вникнуть в смысл сказанных незнакомкой слов. Она, вероятно, поняла замешательство хозяина магазина и объяснила
- Не волнуйтесь, здесь нет никакого колдовства. Как гласит семейное предание шейха, в одной из битв неприятель выбил оружие из рук его предка, которого тоже звали Али и тот, чтобы защититься, выхватил первое, что попалось ему под руку- книгу и выставил ее как щит от надвигающегося лезвия меча. Вот тут и случилось первое чудо- меч, разрубил книгу как раз до этой страницы, но в тот же самый момент неведомая сила отбросила врага на несколько шагов назад, что позволило поднять оружие и поразить неприятеля. Книга, спасшая жизнь стала талисманом Али, но во время военного похода в его шатер попала горящая стрела, вспыхнул пожар, книга полностью сгорела, и только последняя из разрубленных страниц каким то чудом уцелела- у нее только край обгорел. Али уверовал в необычные свойства страницы хранить своего владельца и когда его сыновья отправлялись на войну, он вручил каждому по половинке страницы, страстно моля Бога чтобы его дети остались живыми и вернулись домой победителями. Так оно и случилось, многие полегли в той войне, но сыновья Али вернулись действительно победителями. Через некоторое время еще один сын начал собираться на войну, и отец дал ему обе половинки. Сын вернулся домой, но еле живой, а через день после возвращения умер от ран. Тогда до Али понял, что ему следовало дать только половину страницы сыну, а вторую оставить себе. С тех пор в семье шейха так и поступали, но только в самых крайних случаях.
- Но кто Вы? Как Вас зовут? Я даже имени Вашего не знаю. Откуда Вы родом?
- Меня зовут Ольга. Я из России. Вы же знаете, что там происходит....
Хоть массовая волна эмиграции еще не началась, Ольга уже давно считала себя беженкой. Тот самый шейх Али, который преподнес ее семье таинственную страницу, в последние годы своей жизни серьезно углубился в мистические учения, астрологию и нумерологию. Перед тем как вручить прощальный дар ученый муж долго проводил на листе бумаги какие то сложные многоуровневые вычисления постоянно сопоставляя полученные промежуточные результаты с таблицами и рисунками, заключенными в пухлые рукописные тома, и снова углублялся в арифметику. Когда расчеты были завершены, старик только покачал головой и на его морщинистое лицо прозрачной шелковой шалью пала печаль знания- цифры, казалось, только что подтвердили какую то уже давно известную ему грустную тайну. Глубоко вздохнув, шейх поднес бумагу к горящей свече, и пламя безжалостно поглотило лист с беспомощно жмущимися друг к другу неведомыми символами и тонкими цифирьками, превратив тем самым носителей тайны в пепел и дым
- Ну,- сказал Али обращаясь к самому себе,- значит на то воля Всевышнего,- и вышел в соседние покои, откуда вернулся с разорванной страницей из какой то книги
Вручив Искандера и дав необходимые разъяснения, мудрый старик как бы между прочим заметил "Рано или поздно, но все империи рушатся. Погибла и империя Искандера, а этой суждено утонуть в крови". Больше старик не сказал ничего, но почему то всем сразу стало ясно о какой Империи говорил шейх Али.
- Поэтому мы здесь,- прервав молчание продолжила Ольга,- как только это стало возможным муж настоял чтобы мы приняли приглашение друга и коллеги моего отца и переехали в Константинополь (36) Сам супруг остался в России- он офицер и будет сражаться за родину до конца...
- А почему же Вы тогда отдаете нам страницу? Ведь судя по сложившимся обстоятельствам Вам она тоже очень нужна...
- Есть такие вещи, которые уже нельзя изменить. Там наверху,- она приподняла указательный палец, уже все определено. Мы знаем, что нас ждет и готовы к этому. Искандер нам несколько раз помог. Пусть теперь поможет и Вам, а потом, если захотите, Вы мне его вернете
- А можно узнать как он Вам помог?
- У нас с мужем родился долгожданный сын. Мы назвали его Александром,- и нагнувшись поцеловала мальчика в самую маковку
Русский поток наводнил улицы древнего Константинополя практически через год после того, как между Ольгой и Селимом состоялся загадочный разговор. Среди беженцев были представители различных классов, чинов и сословий. Измотанные болтанкой Кара Дениз (37) и страхом уйти на дно после пережитого спасительного бегства, потерявшие родных и друзей, лишившиеся имен и состояний, они устраивались кто как мог: в сараях, на пристанях под лодками, в заброшенных постройках, султановых конюшнях (38) и даже в землянках. Не далеко от Константинополя в когда то греческом Геллиополисе, а ныне турецком городке Гелиоблу, генерал Кутепов разбил на страх французам военный лагерь. Корабли и оружие кутеповской армии французы стразу же конфисковали, но месячное жалование, во избежание бунта, платили регулярно: 2 лиры офицерами, 1 лиру солдатам. Геллиопольское войско отличалось железной дисциплиной и белыми сорочками, несмотря на житье в палатках. Кому то казалось, что им повезло чуть больше, и вместо землянок и палаток Гелиоблу их принял монастырь Святого Андрея, что на пристани Каракей, но если "граждане" самопровозглашенного русского государства Геллиополя со временем находили себе применение, то в болоте Каракея люди окончательно опускались на дно и теряли человеческий облик. Еще долгие годы район вокруг монастыря оставался местом, где обитались самые бедные, так и не нашедшие для себя места в новой жизни, российские эмигранты. Как бы в противовес Гелиополису и Каракею, блистательная Пера, в которой не только сохранилось, но и продолжало работать посольство уже несуществующей Российской Империи (39), привечала тех, к кому чужбина была благосклонна. Они снимали меблированные комнаты или селились в роскошных отелях площади Тепебаши (40)
Оправившись после шока, русские очнулись и начали налаживать свою жизнь в Истанбуле. Чтобы свести концы с концами бывшие графини подавались в официантки и цветочницы. Князья не брезговали работой официантов, а так же подавались в продавцы газет и табака, офицеры и инженеры становились привратниками, механиками и шоферами. Стали открываться русские магазины, рестораны, кабаре, аптеки, юридические конторы, издаваться собственная эмигрантская газета. Заработала балетная школа и местные жители, никогда не видевшие балета и не слышавшие оперы стекались на представления и уходили в полном восторге от увиденного и услышанного. Русские научили азартных турков играть в лото и открыли лотошные казино, которые зачастую совмещали в себе функции домов терпимости. Трудились в них девушки исключительно благородных фамилий и через двери этих заведений жены теряли мужей, а дети отцов. Не желающие мириться с подобным положением вещей турецкие жены устраивали своим подгулявшим супругам и содержателям казино бурные скандалы и, в конце концов, пожаловались градоначальнику, за что казино были закрыты. Благодаря русской эмиграции стамбулиты узнали что в море женщины и мужчины могут купаться одновременно и, кошмар!, практически голыми (полосатые трико не в счет), после чего так же совместно принимать солнечные ванны на пляже. Русские ателье, обувные мастерские и дома мод стали настоящим откровением для освобожденных от обязательного ношения паранджи волевым решением Мустафы Кемаля (41) турчанок, а выставки художников для прогрессивной общественности. Русские обживали Стамбул.
- Отец ничего не стал рассказывать маме до тех пор, пока в конце того же года в положенный срок я не появился на свет крепким и здоровым мальчиком.
- Поэтому Вас назвали Искандером?- догадалась Марина
- Верно. После меня родились братья близнецы Огюн и Кенан- оба сейчас живут у детей в Германии, и сестра Белькыс. Белькыс долго не выходила замуж, а потом встретила американца, еврея по национальности, и они уехали в Калифорнию,- закончил свое повествование дедушка
- А Ольга? Что стало с ней?
- А вот этого, к сожалению никто не знает,- развел руками Искандер,- С того дня она больше не приходила в магазин, но однажды утром, я вот вот должен был родиться, в магазин прибежал мальчишка посыльный и передал отцу тот самый чемоданчик с которым к нему приходила русская Ольга и письмо. В письме Ольга извинялась, за то, что не смогла лично придти попрощаться, но обстоятельства таковы, что ей нужно срочно покинуть Истанбул. Она просила сохранить чемоданчик и Искандера до тех пор, пока она не вернется, либо пока кто нибудь от нее не придет за вещами
- И что,- тихо проговорила Марина,- за эти восемьдесят лет так никто и не пришел?
- Нет. Отец ждал ее до последнего дня и даже разделил половинки страницы как когда то его научила Ольга, но ее все не было.
- Тогда почему же Вы решили отдать Искандера мне?,- удивленно спросила Марина,- Ведь я не Ольга
- Кто знает?- устремив глаза в небо ответил дедушка Нихата,- Может быть она тебе дальняя родственница, а может быть... Искандер сам выбрал тебя. Во всяком случае воля отца исполнена- за Искандером пришли. И вот еще,- вдруг добавил старик,- чемоданчик тоже возьми.
35- турецкий язык до 1923 года использовал арабское написание букв