С каждой нашей встречей, - т.е. с Григорием, моим воспитанником, - разговаривать становится всё интереснее
Недавно я опять пришел за Гришей - по просьбе его папы - в детский сад, чтобы отвести его домой и побыть с ним до прихода с работы кого-нибудь из родителей.
Мы вышли за ворота детсада и направились, как обычно, к трамвайной остановке на пересечении улиц Серпуховский вал и Хавская. Не успели мы сделать пару шагов, как Гриша полез в один из многочисленных карманчиков своей курточки и извлёк оттуда очередную новую машинку - дело тоже самое обыкновенное. "Смотри, - говорит, - дядя Владислав, какая у меня машинка красивая! Это "Мерседес"... Да-а... А видишь, колёса у неё какие? Золотые! Представляешь, зо-ло-ты-е! Да-а...". - "Мама, наверное, опять купила, да?" - спрашиваю я. - "Да, нет... Мне её Дима подарил..." - отвечает Гриша. - "Прям вот так взял - и подарил?" - " Нет, мы с ним поменялись. Я ему нос клоунский подарил, а он мне машинку. Нос классный, ты же видел... На резинке. Его можно надеть и ходить так хоть целый день везде. Да..." - "Видел, конечно, да ведь это чепуха по сравнению с такой машинкой... Она, ты же сам видишь, металлическая, и всё так здорово, красиво сделано. А нос? Что такое - нос? Обыкновенный шарик пластмассовый с прорезью и резинкой - и больше ничего... Смотри, как бы тебе не влетело за такой вот "обмен". - "Ну... Мы же поменялись. Нос ведь тоже хороший, красивый такой. Можно носить везде..." - не совсем уверенно возразил Гриша.
Так, за разговором, мы дошли до Серпуховского вала, перешли на другую сторону улицы, дождались трамвая "Аннушка", сели и поехали домой.
Меня совсем не радует наклонность моего воспитанника к сомнительным "бартерным сделкам", усилившаяся в последнее время; особенно же удручает их несоразмерность: "Давай меняться: ты мне бублик, я тебе - дырку от бублика"...
Вдруг я вспомнил и тут же решил рассказать Грише историю, случившуюся со мной, когда мне было примерно столько же лет, как и ему сейчас:
- Знаешь, Гриша, когда я был маленьким мальчиком, - вот как ты сегодня, - папа принёс мне с работы маленький, зато настоящий корабль, который он сам сделал. - Так я начал свой рассказ, и, увидев, что глаза моего маленького друга загорелись любопытством, продолжал:
- Кораблик был совсем как настоящий: весь такой из дерева... настоящие мачты, реи, белые паруса, киль, штурвал и всё остальное. Ну, вот просто глаз не оторвать!
Гриша слушал очень внимательно, не перебивая (это было несколько странно, учитывая его живую, впечатлительную натуру и непоседливый характер), но тут он не выдержал:
- Дядя Владислав! А мы с папой тоже видели в магазине настоящий корабль с парусами... Большой такой, красивый...
- Он, наверное, пластмассовый?
- Да, конечно, пластмассовый. Очень-очень красивый.
- Ну, вот видишь... Пластмассовый - это совсем не то, что деревянный. Все настоящие парусники всегда делали из дерева, и они плавали по морям и океанам...
Когда папа принес мне тот корабль, я так обрадовался, что начал проситься на улицу, во двор, чтоб поскорее запустить свой парусник в большую лужу около нашего дома. Днём был сильный дождь с грозой, и поэтому получилась такая огромная лужа... Я не очень надеялся, что меня выпустят из дома - время было уже позднее, но очень-очень сильно просил об этом папу и маму, и меня вдруг отпустили, сказали только, чтоб недолго там играл. Я обрадовался и помчался с корабликом на улицу и пустил его плавать. Это было очень здорово, так красиво он плавал в луже, как будто это было настоящее море. А если киль немного повернуть, то корабль плывёт по кругу и возвращается к тому же месту, откуда начал плавание. То есть прямо к тебе возвращается. Представляешь, как это было интересно и красио?
- Да, конечно... Дядя Владислав, а ты мне сделаешь такой корабль, такой парусник?
- Нет, Гриша, ничего не получится, такой корабль я сделать не смогу. Для этого нужен особый талант, а у меня его нет. И вообще - это слишком трудно. Ну, слушай дальше. Ведь самое главное то, что я своему паруснику радовался совсем недолго. Когда я вытащил кораблик из лужи, ко мне подошел большой мальчик, почти взрослый, и он был точно не из нашего двора, я его никогда раньше не видел; он, наверное, просто проходил мимо. И ещё помню, что он очень сильно улыбался. Так вот, он меня попросил, чтоб я дал ему посмотреть мой кораблик. Я, конечно, дал. Он смотрел-смотрел, улыбался-улыбался, и предложил мне поменяться: я ему - кораблик, он мне - милицейский свисток. Сейчас и не помню как, но у меня в руках оказался свисток, а взрослого мальчика и след простыл. Я тогда ничего не понял и побежал домой, сказал, что поменял корабль на свисток и попросил папу, чтобы он сделал мне ещё один, точно такой же красивый парусник, а он сказал, что больше мне никаких кораблей делать не будет. И правда: больше у меня никогда не было таких корабликов. До сих пор вспоминаю и жалею, понял?
- А ты тогда сильно плакал? - спросил Гриша.
- Этого не помню, зато помню точно, что переживал очень долго и очень сильно.
- Да-а-а... - протянул, а затем и вздохнул Гриша, - я бы точно плакал... и очень-очень жалел...
По дороге домой от нашей конечной остановки, я рассказал, что до парусника у меня был ещё один корабль, - миноносец, чёрный, с пушками, который мне тоже сделал папа. Это было весной и тогда же я пускал его в бурные ручьи и с восторгом бегал за ним. Миноносец очень лихо плавал, пока на второй или на третий день не нырнул вдруг в какой-то колодец и навсегда исчез в непостижимой бездне вместе с шумными талыми водами.
Дома, как водится, мы посмотрели мультики, поужинали и сели рисовать. Я, по просьбе Гриши, нарисовал тот самый кораблик, о котором я так долго и подробно рассказывал, и который был моим всего несколько минут. Он сказал: "Ух, ты! Какой красивый! Я тоже хочу такой нарисовать...", и с самым серьёзным видом уселся за свой столик и принялся старательно срисовывать то, что я изобразил.
Пока он рисовал, я ходил, заложив руки за спину, по комнате из угла в угол и предавался размышлениям о восхитительно-удивительных превратностях судьбы.
- А знаешь, Гриша, - вдруг сказал я, - почему мне вспомнилась вся эта история и почему я тебе её рассказал? Потому, что если кто-то тебя обманет, то ты всегда будешь об этом помнить, и о том, кто тебя обманул. И если кто-то ничего не соображает, а ты, например, этим пользуешься, то это совсем не значит, что обман забудется; тот, кого ты обманул, обязательно когда-нибудь обо всём этом вспомнит. И в этом, брат Григорий, совсем ничего хорошего нет... Ну, что ты там нарисовал? Ого! Смотри, как здорово у тебя получается! И линии ровные, и море, и паруса... Надо ещё иллюминаторы дорисовать и флаги на мачты повесить. Надо же... А ведь я начал думать, что у тебя никогда ничего с рисованием не получится, а ты уже вот такое можешь рисовать. Ну, молодец, молодец.... А-а, вот, кажется, уже и в дверь звонят!.. Наверное, папа пришёл с работы.