Аннотация: Рассказ о любви, необычной судьбе мужчины, неожиданно встретившего свою дочку и внучку.
Валерий Киселев
ЦВЕТНОЕ ФОТО С КРАСИВОЙ ДЕВОЧКОЙ
Горный инженер Игорь Потапов получил причитавшуюся ему сразу за полгода зарплату и решил слетать на юг, тем более что как раз подоспел отпуск.
В самолете Потапов выпил из своей охотничьей фляжки коньяку и быстро заснул под размеренный гул моторов. Как в калейдоскопе, снились ему грязный северный снег, угрюмые лица шахтеров, слепящий блеск моря и дальние туманные горы.
В последние годы Потапов стал замечать за собой одну странность: его тянуло в места, где проходила молодость. К 45 годам он, с института мотавшийся по северным шахтам, так и не обзавелся семьей. Как-то так получилось, что ни одной из встречавшихся на его пути женщин он не посмел предложить руку и сердце. А теперь, когда его однокурсники становились дедами, заводить семью ему казалось неуместным, считал, что его время для такого подвига прошло.
Длинными вечерами, выпив, он перебирал в памяти встречи с женщинами времен своей юности, анализируя, почему с каждой из них не сложилась судьба. Потапов, хотя и остался одинок, ни о чем не жалел. От воспоминаний на душе долго оставалась щемящая грусть, и это новое состояние помогало в тоскливой и однообразной жизни в северном шахтерском городке.
Лет десять назад Потапов случайно оказался в городе, где жила девчонка, с которой он поцеловался первый раз. Адрес помнил и решился навестить. Он понимал, что Наташка, так звали ту девчонку, давно уже солидная дама, наверняка замужем, да и вряд ли живет в родительском доме, но все же пошел. Потапов с удивлением обнаружил, что улица, по которой гуляли они с Наташкой, ничуть не изменилась. Даже асфальт и деревья у домов были такими же, как тогда. Чем ближе был ее дом, тем почему-то сильнее стучало сердце, а ноги становились ватными. Он остановился у калитки старенького деревянного дома с резьбой на окнах и никак не мог заставить себя войти. "Что скажу? - думал Потапов, - Да и помнит ли она тот первый поцелуй?".
Из дверей дома с шумом выбежал мальчик лет семи и побежал вглубь сада. Потом вышла женщина. Потапов сразу узнал Наташку. Та же прическа под мальчика, та же фигурка. Она вышла с ведром в руках и пошла в сад.
- Наташа, - окликнул Потапов, но не услышал своего внезапно севшего голоса.
Женщина, задумавшись о чем-то своем, не обратила внимания, что у калитки кто-то стоит.
"Как глупо... Ну, что я скажу...", - Потапов, оглянувшись по сторонам, стоял и не знал, что делать.
Женщина в глубине сада о чем-то говорила с ребенком, и Потапов так и не решился открыть калитку.
Он побрел к вокзалу, вспоминая сладковатый привкус ее губ и дурманящий запах июльского сена, на котором они оказались в момент первого поцелуя.
После этой встречи Потапов долго не мог прийти в себя, ругал за нерешительность.
...В этом южном приморском городе Потапов не был лет двадцать. Больше стало рекламы и неряшливых торговых заведений на улицах, а так, в общем-то, городок не изменился. Те же раздавленные сливы на улицах, тот же удушающий зной, и разноцветное, сливающееся с горизонтом море у набережной, на которой Потапов любил неторопливо выпить бокал шампанского, а потом закусить малосольным огурчиком.
Он, не торгуясь, снял у первой же попавшейся бабки комнату в каком-то пристрое, быстро переоделся и пошел к морю.
Искупавшись, Потапов лег на горячие камешки и закрыл глаза. Однако подремать не удалось. По пляжу ходили торговки и громко кричали:
По берегу неподалеку ходил бородач и уныло говорил одно и то же:
- Цветное фото с красивой девочкой...
Потапов поднял голову: "Что это еще за новая услуга?", но увидев на плече фотографа маленькую обезьянку, снова попытался задремать.
Но торговцы не унимались, какая-то тетка с ворохом летних шляп села вообще ему чуть не на нос, и Потапов решил, было, уйти куда-нибудь подальше по берегу, как обратил внимание на троих похожих лицами друг на друга женщин. Это были в акварельном возрасте дочка, ее мама, с крепким телом зрелой женщины, но размятой грудью, и бабушка, старуха с большим животом. "Три поколения женщин..." - подумал Потапов, пытаясь вспомнить слова историка Ключевского по этому поводу, что каждая из них кладет что-то на алтарь любви: "У девочки это губы, у молодой женщины еще и тело...". Юное созданье, с сиреневыми глазами и стройной фигуркой, надоедливо и надув розовые губки, просило у мамы денег на мороженое, но женщина, уткнувшись в книжку, как будто не слышала. "Господи, неужели этот ангел лет через сорок будет такой же, как ее бабка и стоять здесь с отвисшим животом и бревноподобными бедрами", - подумал Потапов.
- Цветное фото с красивой девочкой... - бубнил фотограф, проходя по берегу.
Потапов решил, что пора выпить портвейна и стал собираться.
Когда он был здесь двадцать лет назад, то выпивать ходил всегда в один и тот же винный подвал. Обычно чайный стакан портвейна или мадеры, в день по три-четыре раза. А закусывал Потапов всегда малосольным огурцом, который покупал у девушки, на углу, черноглазой, похожей на половчанку.
- Что для вас? - спрашивала она всякий раз, застенчиво улыбаясь, хотя кроме огурцов в ее большом белом бачке никогда ничего не плавало. Слово "что" девушка произносила мягко, по-московски, не как местные толстухи-украинки - "шо вам надо!", да и вообще Потапову она понравилась чуть ли не с первого взгляда. А познакомились они через несколько дней, и странно, в море. Поздним вечером, когда Потапов выходил, накупавшись, из моря, навстречу, боясь холодных брызг, шла она. Удивившись неожиданной встрече, Потапов что-то спросил ее . Слово за слово, вечер просидели в пахнущем нагретыми солнцем кипарисами парке над морем. Оказалось, что Потапов с трудом понимает ее украинскую речь, а девушка - его северный говор, и фраза "что для вас?" была едва ли не единственной, которую она правильно произносила по-русски, поэтому они сидели на лавочке у пахнущего водорослями моря, молчали и он целовал ее в соленые и прохладные губы.
А днем Потапов, выпив портвейна, подходил к ней за малосольным огурцом и Настя опять спрашивала его: "Что для вас?".
С пляжа Потапов завернул в тот же подвальчик, где не был двадцать лет, поглядел на длинный ряд бутылок и заказал двести пятьдесят граммов портвейна. В подвальчике, кажется, ничего не изменилось, те же огромные бочки вместо стульев, те же пьяные рожи...
Он вышел и ноги сами понесли его на угол, где он обычно закусывал малосольными огурцами.
"Что за наважденье... - на этом месте стояла за тем же бачком с огурцами... его Настя.
Потапов невольно протер глаза. Что-то спросил миловидную черноглазую девушку - "Нет, не она... Но как похожа... Те же глаза, фигурка, голос такой же...". Он взял огурец, отошел в сторонку и стал наблюдать за девушкой. "Копия Настя!", удивился Потапов, и сердце заколотилось, как будто не было этих двадцати ушедших лет.
- Ну, шо уставился? - услышал Потапов от девушки.
От грубых слов ностальгическое настроение улетучилось мгновенно и Потапов, стушевавшись, пошел, ничего не видя перед собой.
От нахлынувших воспоминаний стучало в висках.
Потапов не помнил, как пришел на набережную. Отдыхающие, сменив купальники на летние платья, фланировали мимо выставленных южных безделушек и картин с художниками, гадалок, сонно сидевших под зонтами. "Настя, Настя... Но ведь ты же должна жить где-то в этом городе..." - не выходило из головы у Потапова.
Он купил бутылку портвейна, каких-то персиков и пришел на квартиру. Вечером, не давая уснуть, зазвенели цикады. Во дворе у крана с водой громко разговаривали постояльцы, кричали дети. Потапов, изредка отхлебывая из бутылки, вспоминал ее голос... "Что для вас?" и удивлялся, что вдруг вспомнил ее слова, ее запах.
В соседней каморке за фанерной перегородкой, уже за полночь послышался женский голос.
- Да не буду я здесь! Отстань ты от меня! В таких условиях я еще не трахалась.
Но мужчина, хотя и молчал, скоро добился своего - ритмично заскрипела кровать. Девушка с наслажденьем застонала.
Потапов отхлебнул портвейна и вспомнил такую же, но единственную их ночь с Настей... Девушка и мужчина за фанерной стенкой скоро сладко захрапели.
"Юг, нравы простые..." - ворочался на влажной простыне Потапов.
Утром во дворе у крана с водой он встретил девушку, похожую на его Настю, ту самую, вечером торговавшую огурцами на углу. Она вымыла красивые загорелые ноги под струей холодной воды и ушла в каморку, где ночью так громко и откровенно скрипела кровать и она так сладко стонала. "Ничего себе..." - оторопел Потапов.
- Ну, вы будете умываться, или шо? - вывела его из раздумий у крана хозяйка, - А то воду закрывайте.
После полудня, выпив три или четыре стакана вина, Потапов все же решился заговорить с девушкой, торговавшей огурцами и, как оказалось, ночевавшей вчера рядом с ним. Ее звали Вика, ей девятнадцать лет, узнал Потапов, стоит она здесь второе лето, местная.
- Вика, а как зовут вашу маму?
- Настей. А что? - ответила девушка.
Потапов не помнил, как вновь оказался в своем винном подвальчике. "Настя... Девятнадцать лет... Но ведь всего лишь одна ночь...". Молоточками стучало в висках, хмель не брал.
Вечером он оказался на набережной.
- Цветное фото с красивой девочкой, - опять попался фотограф с вертлявой обезьянкой на плече.
У большого телевизора на улице стояла толпа. Дети, окруженные взрослыми, пели в микрофон. "Караоке по-русски", понял Потапов.
Перед телевизором наплясывало удивительное создание двух лет - черноглазая девочка-калмычка, в яркой синей жилетке, белых гольфиках, юркая и непосредственная, как обезьянка у того фотографа. Потапов невольно залюбовался ребенком, да и окружившие телевизор зрители смотрели не на пьяного парня, пытавшегося что-то петь, а на эту милую девчушку.
- А меня мама в арбузиках нашла, - вдруг сказала девочка Потапову.
- Ну, хватит, пошли отсюда, - услышал Потапов знакомый голос и поднял глаза: "Вика!" Она грубо взяла девочку за ручонку.
- Вы? - опешил Потапов, - Это ваша дочка?
- Ну и что, вам-то какое дело, дядя?
Они вместе вышли из толпы, окружившую телевизор.
- Вика, скажите, а ваша мама торговала раньше на том же месте, где сейчас вы? - спросил Потапов.
- Да, много лет, ну и что?
- Тогда, - неожиданно для себя вдруг решился Потапов, - наверное, я твой папа.
- Что? Ты - мой папа? - удивленно крикнула девушка. - Как это вы можете быть моим папой... - неожиданно тихо и растерянно спросила она.
Потапов, сбиваясь и волнуясь стал рассказывать ей о встрече с ее мамой двадцать лет назад.
- А где она сейчас? - спросил он наконец.
- Вам ее лучше не видеть, вообще, - твердо и очень грустно ответила Вика. В глазах ее блеснула обида.
- А если вы мой папа, тогда погуляйте пока со своей внучкой! - вдруг сказала Вика. И, поцеловав девочку, быстро ушла.
- Цветное фото с красивой девочкой... - опять прошел мимо фотограф с обезьянкой.
- Меня Ксюшей звать, - потянула девочка Потапова за руку, - купи мне мороженого.
...Они куда-то шли, Потапов сжимал в своей руке ручонку этого юного и вертлявого, похожего на обезьянку создания, вдруг оказавшегося его внучкой, слушал ее щебетанье и думал: "Но куда же я теперь с тобой, если не знаю, где твои мама и бабушка, - и с ужасом: - А как же я без тебя?"