Аннотация: Предлагается как кино сценарий. Трагикомедия.
Сарочка почти бегом возвращалась из райцентра, с базара.Она торопилась обрадовать своих замечательной покупкой.Сарочка вовсе не собиралась покупать козу, но когда она увидела эту великолепную, обросшую длинной, белой с серым шерстью козочку, у неё в голове мгновенно всплыли строчки из старой детской сказочки:..."Б-е-е!.. Ваша мама пришла, молочка принесла!" - И Сарочка почувствовала вкус тёплого молока с нежной пенкой, и рот её наполнился слюной.
Она подошла к козе и стала делать круги, заходя то сбоку, то спереди и с интересом разглядывая потешную рогатую козью мордочку с cерой бородой. Старый сморщенный узбек, широко улыбался ей и приговаривал:
- Хороший, хороший, бери - совсем дешевый, задаром отдам!
Подойдя поближе, Cарочка, девочка городская, впервые видела козу так близко и поэтому с опаской протянула к ней руку.
- Не страшный, не бодает, не надо боишься.
- А молоко будет?
- Будет,будет! - горячо заверил узбек.
- А что она кушает, чем её кормить? - cпохватилась она, про себя твёрдо
решив козу купить.
- Всё кушает - траву, капусту, морковка тоже очень кушает, - загибал коря-
вые, покрытые цыпками пальцы, узбек.
- Есть, - сказала Сара, вспомнив, что они тоже грызли жмых, когда ничего
другого не было...
Не торгуясь, Сара заплатила за козу, обмотала верёвку вокруг руки и повела
её за собой.
Коза и в самом деле оказалась смирной. Она бодро перебирала копытцами,
копытцами, застревая иногда возле жалких пучков придорожной травы.
Путь домой был неблизкий, но главное, надо было проскочить одно очень
страшное место. Примерно в километре от дороги находился полигон воинской части. Почти каждый день, а то и по ночам там проходили стрельбища, танковые учения с участием пехоты. Грохот стоял жуткий, вызывая страх и беспокойство у взрослого населения и восхищение и любопытство у босоногой пацанвы, которая, казалось, ничего не боясь, лезла в самое пекло в короткие затишья за"трофеями"и до драки спорила, какими снарядами и пулями стреляют сегодня - холостыми или боевыми? Спеша домой, Сарочка мысленно молила Бога, чтоб ни одного выстрела не прозвучало, пока она будет проходить мимо полигона.
Она, конечно, знала, что здесь её не убьют. Но звуки стрельбы наверняка вызовут в памяти ту страшную бомбёжку, под которую попал их поезд. И опять может разболеться голова, потому что после того оглушающего грохота у неё часто стали случаться приступы головной боли.
Молитва не помогла, и внезапно прогремевшие высрелы заставили её вздрогнуть.Она испуганно втянула голову в плечи и кинулась было бежать, забыв о козе, которая тут же потянула её назад.Сарочка, еле удержавшись на ногах, присела на корточки, крепко прижала ладони к ушам и зажмурилась.Страшная картина не замедлила возникнуть в её сознании...
... Ад кромешный! Одна за другой бомбы вываливаются с низко шмыгающих самолётов со зловещей чёрной свастикой и сыпятся вниз на беззащитных людей. Рёв моторов, цепочка неотвратимо надвигающихся взрывов... "А-а-а!" - беззвучный крик разрывает рты прыгающих, падающих из вагонов людей. Страшный взрыв сотрясает землю - одна из бомб из той самой цепочки попадает в последний вагон. Воздух рассекают горящие обломки, покарёженные куски железа, шпалы, разорванные, скрученные страшной силой рельсы,- всё это падает на прильнувших к земле людей, продолжая калечить и убивать...
Тишина. Лишь доносится приглушённый шум удаляющихся самолётов.То здесь, то там начинает оживать земля - подымаются, отряхиваются вдавленные в неё страхом и ужасом уцелевшие, полуоглохшие люди, кидаются к раненым, разыскивают детей,- крики и плач, уже хорошо слышные, разносятся по округе...
Люба подняла голову и стала лихорадочно ощупывать землю возле себя. Детей не было.Она вылезла из канавы, в которую успела столкнуть и их, когда началась бомбёжка. Рядом отряхивался Моисей.
- Ищи детей! Господи, куда они пропали? - она растерянно оглядывалась
по сторонам, всё время натыкаясь взглядом на разбросанные вокруг тела.
"Те, что живы, уже поднялись, а эти,что лежат и не шевелятся даже, это...Но моих среди них не может быть, они ж были со мной, внизу!"- уговаривала она сама себя. И точно, она вдруг увидела бегущих к ним Сарочку и Яника.
- Мама, наших засыпало, а от Надьки торчали только ноги, её по туфлям
узнали! - спешила рассказать дочка. В больших серых глазах её застыл ужас, а недавние слёзы оставили на выпачканных щеках извилистые борозды.
- Как ноги? - испуганно спросила Люба, - ничего не осталось, только...
- Всё есть, просто на ней была целая гора земли, и все её откапывали, и
она не успела задохнуться! И мы тоже помогали...
- Слава Богу, все живы, - она быстро ощупала детей, на мгновенье прижала к себе, а затем, глянув на мужа, сказала:
- Бежим, может, там надо помочь!
Они миновали разбитый вагон, стараясь не смотреть в его сторону. Родичи, пришибленные происшедшим, жались друг к другу. Дети, правда, уже не плакали, только в широко распахнутых глазах застыл испуг. Люба наклонилась над Надей. Она лежала бледная, с мокрой тряпкой на голове. Сарочка стала звать её по имени и тормошить. Но Надя не отзывалась.
- Не трогай её, она всё равно ничего не слышит,- Моисей прощупал её руки
и ноги, медленно и осторожно провёл пальцами по худым рёбрам девочки.
- Всё цело, она только контужена, нужно время, - со знанием дела сказал он
так как сам был контужен в первую мировую.
...Людей долго не впускали в вагоны, говорили, что проверяют пути.Они были разбиты только с одной стороны, значит, в другую сторону можно будет, Бог даст, двигаться дальше. На приехавшую полуторку осторожно перенесли тяжело раненых. Потом появилась дрезина с рабочими, которые ломами и крючьями стали растаскивать догорающий вагон. Когда совсем стемнело, раздался, наконец, паровозный гудок. Люди повскакивали с мест и придвинулись поближе к вагонам. Вдоль них прошёл человек в казённой фуражке, выкрикивая в рупор долгожданные слова:
- Граждане! Просим без паники и давки садиться в вагоны!.. - Граждане,
без паники, соблюдая порядок...- неслось вдоль путей...
Но когда двери вагонов открылись, толпа хлынула на штурм... Одни карабка-
лись по ступенькам вагонов, сверху, по ним лезли другие - нетерпеливые, объятые паникой люди. Некоторые подсаживали детей в окна вагонов.Люба, испугавшись за их узлы и чемоданы, крикнула Моисею:
- Давай, пусть Яник тоже лезет!
Отец подхватил пятилетнего сына и пропихнул его в открытое на треть окно.
- Садись на вещи и смотри, никуда не уходи, а то стащут! - кричала мать, раз-
глядев маячившее за мутным стеклом лицо сына. Когда, наконец, они влезли в вагон, поезд медленно, будто щупая дорогу, потащился дальше, на восток...
...Сарочка подумала, что оглохла, но оказалось, что наступила тишина.Она отняла руки от ушей и прислушалась - орудия больше не стреляли...Вскочив на ноги, Сарочка рванула от этого страшного места, опять чуть не упав."Ах, эта коза! Ну, зачем я её купила!"- запричитала она, глядя на козу, которая, растопырившись и упёршись в землю копытами, низко опустила свою рогатую голову и, казалось, собралась-таки бодаться! "У, старый чёрт, обманул меня! Это называется смирная? А, может, она тоже испугалась?" Сарочка опять попыталась сдвинуть козу с места, но та стояла, как вкопанная."Ну и стой тут, пусть тебя обстреливают!"- в отчаяние крикнула она, бросила верёвку и пустилась бежать, опасаясь новой стрельбы. Отбежав несколько метров, она остановилась. "А что я скажу маме, куда я деньги девала?" Оглянувшись, Сарочка рассмеялась, - коза частыми шажочками бежала за ней... Вернувшись назад, она подобрала верёвку, опять обмотала её конец вокруг руки, и теперь они, будто поняв друг друга, дружно заспешили по пыльной дороге.
"Так, значит, жмых она любит! Ну, это запросто может выписать председатель колхоза", - рассуждала про себя Сарочка, бодро пыля по дороге босыми ногами. Ботинки она берегла, поэтому несла их в левой руке, а правой тащила свою рогатую покупку."Нет, к председателю я не пойду"... - при воспоминании о нём, Сарочка нахмурилась.Багодыр Махмудович, конечно, очень хороший человек, ведь он спас их от голодной смерти"...
После той страшной бомбежки они ещё долго тащились почти через пол-страны. Когда они, наконец, добрались до Намангана, их поселили в какой-то маленькой каморке, сказав, что это временно, что их заберут отсюда, дадут жильё там, где они получат работу. Но день шёл за днём, а о них никто и не вспоминал... Вскоре у них кончились деньги. Отец каждое утро уходил искать работу, но никого не интересовало его мастерское умение постричь под любой фасон: в городе обходились двумя-тремя местными брадобреями.Наконец, ему удалось устроиться вольнонаёмным в тюрьму - брить головы арестантам. Денег много не обещали, зато каждый вечер Моисей приносил домой полный котелок тюремной похлёбки и пару лепёшек... Они были рады и этой еде, но вскоре так отощали, что их стало шатать от слабости.Спасение пришло от одного из далёких колхозов. Их представители приезжали в город и забирали беженцев. Добрый и гостеприимный народ, узбеки очень жалели людей, согнанных бедой со своих родных мест. Они давали приехавшим людям и хлеб, и кров, да и в работниках была большая нужда: почти все молодые мужчины были мобилизованы в армию.
Вот и в их город приехали узбеки. Они ходили по домам с представителями властей и забирали людей. К ним зашли двое.Один из них сказал, что он из райкома, а второй - высокий, плотный человек в коричневом костюме и в тюбетейке, оказался председателем колхоза. Он окинул их цепким оценивающим взглядом и, как видно, остался недоволен, увидев перед собой двух не очень молодых взрослых, тощего мальчонку и бледненькую глазастую девочку-подростка. Почувствовав его колебаниe, райкомовец заволновался:
- Ты чо, Багодыр, ты не смотри, что старый и малый! Девочка школу кончил, семь классов имеет, грамотный, - сказал он, заглянув в папку, - тебе же надо грамотный?
- Надо! Считать умеешь?- Сарочка молча кивнула.- Будешь учётчик. А ты что умеешь? - повернулся он к Моисею:
- Стричь, брить...
- Будешь брить!
Вот так они и попали в самую глубинку, в узбецкий колхоз, где веяния нового
времени и советских законов оказались минимальными, зато сохранился весь старый уклад и обычаи - от бытовых до социальных. Кишлак, куда их привезли, представлял собой глинобитные домики, сгрудившиеся вокруг широкой немощёной площади, от которой во все стороны тянулись кривые улочки.На площади располагались мелкие лавочки, чайхана, по утрам гудели базары, а в праздники и по особым случаям там собирался народ. Перед самой войной в кишлак дотянули радио-проводку, и на высокий столб "гигинтских шагов" прикрепили репродуктор, - большой чёрный четырёхгранный раструб. Мальчишки с восторгом разгонялись и летали по кругу под бравурные марши, бодрые песни и сводки с полей. Но с началом войны из репродуктора полились тревога, горе и неутешительные сводки из полей тяжёлых сражений. Под такую"музыку"уже не покатаешься и петли - единственную потеху пацанов, сняли, пообещав вернуть на место в День Победы.Так что, к тому времени, когда в кишлаке появились первые беженцы, посреди площади торчал голый столб с чёрным репродуктором на верхушке.
Сначала их подселили к узбекам, а позже выделили отдельный домик с двумя комнатами и большой печкой. Новое место, совсем другой народ и чужие обычаи удивляли их первое время, но вскоре чувство это притупилось.Они были поглощены усилиями понять, что эти люди говорят, о чём они спрашивают, что они хотят? Ко всему, как оказалось, мало кто из узбеков этого кишлака говорил по-русски. Первым освоился Яник. Буквально через несколько месяцев общения с местной ребятнёй он уже знал много слов, и из его любопытных глаз исчезла пелена непонимания, они обрели ясность, и пришла радость нормального общения. А дома бурно совещались, как и где работать Моисею. Парикмахерской здесь, видно, отродясь не было, да и как работать, если ты, как глухонемой? И тогда практичная Люба нашла замечательный выход:
- Знаешь что, Моисей, ты будешь работать прямо на улице...
- Что ты такое говоришь,что значит - на улице? - ошарашенно посмотрел
на жену Моисей, - где это виданно, что бы парикмахер работал под открытым небом?
- А вот здесь и виданно! - уверенно сказала Люба - Я уже успела понять,
что тут все дела происходят на улице.Смотри, ты пойдёшь на базар рано утром, когда там много народу, с собой возьмёшь только табуретку, ножницы и бритву. Что ещё надо? - спросила она, и сама же ответила - ничего!
- М-да...- задумался Моисей,- и сказал неуверенно: - наверное, не получит-
cя, я не понимаю, что они там лопочут...
- А Яник зачем? Такой умный мальчик, он уже знает по-узбецки!
На том и порешили.
На следующий день на базаре появились мужчина с чемоданчиком и пацан с табуретом.Они устроились в тени большого раскидистого тутовника. Моисей раскрыл свой чемоданчик, достал бритву и толстый кожанный ремень.Один конец его он дал держать сыну, а сам стал "доводить" бритву.
Их моментально окружили вездесущие пацаны.Они с завистью смотрели на Яника и что-то меж собою говорили, размахивая руками. Потом разбежались и вернулись со взрослыми, в основном это были старики.Один из них снял тюбетейку, показал на подобие пуха, которым обросла его голова, затем показал пальцем на бритву и что-то спросил. Моисей повернулся к Янику:
- Он хочет только голову побрить или ещё бороду подравнять?
Яник не растерялся и сказал что-то по-узбецки.Толпа покатилась со смеху, а лысый старик сердито плюнул и ушёл. Яник аж присел от досады - такую глупость сморозить! Он произнёс то, что чаще всего повторяли мальчишки, т.е., выругался по-узбецки... Но очень скоро он стал чётко переводить отцу всё, о чём просил клиент. И пока отец, закончив работу, вытряхивал белую простынку, Яник подходил к узбеку, подносил к его лицу большой осколок зеркала, в котором тут же отражался гладко обритый сверкающий череп, и говорил:
- Якши-яман - клади в карман! - что означало: хорошо ли, плохо ли, а деньги давай!.. Но всё было отлично и вскоре новый мастер заслужил уважение у всего мужского населения кишлака и от желающих побриться-постричься отбоя не было.
Вот так и началась их новая жизнь.Сарочку повели в контору, объяснили нехи- трые обязанности учётчика и теперь каждый день, ещё засветло за ней заезжал узбек на арбе и увозил в поле. А потом она научилась ездить на лошади. С боязнью она справилась быстро, тем более, что дали ей лошадку престарелую, смирную и послушную.Сарочка была очень старательной и не по годам серьёзно относилась к своей работе. Замеряла, взвешивала неохватные тюки с хлопком-сырцом, и всё записывала с аккуратностью недавней школьницы. И через год ей уже поручили обязанности бригадира.
Прошло несколько лет, и наладившаяся, наконец, жизнь, простая, но сытная еда и свежий воздух настолько её преобразили, что вошедший как-то вечером в контору председатель колхоза с удивлением уставился на Сарочку. Перед ним сидел, как ему показалось, тот самый ангел, которого он видел на старой картине, висевшей на стене мастерской у его приятеля-художника. Богадыр иногда заезжал к нему, если требовалось написать какой-нибудь лозунг или нарисовать плакат. На него, улыбаясь, смотрела девушка с большими серыми глазами, которые ярко выделялись на её лице, загоревшем на щедром южном солнце. Голову её окружал ореол пушистых светлых волос, что и придавало ей сходство с обитателями поднебесья...
- Вы кто такой, новый эвакуированный приехал? - глядя на её пробившийся сквозь загар румянец, удивлённо спросил он.
- Да что вы, Багодыр Махмудович, это же я, Сара, бригадир!
- Ты смотри, как ты изменился! Совсем невеста стал...Я тебя давно не видел, месяц наверно. Знаешь, совсем замотался.Туда-сюда,туда-сюда, давай-давай, хлопок давай, рис давай!- неожиданно для самого себя пожаловался председатель. Сарочка понимающе кивнула и опять склонилась над бумагами.
- Дома всё хорошо, все здоровый? - не спешил уходить он.
- Отец болеет...- сказала Сарочка.
- А что такой, что случилось?
- Похудел очень, слабый стал... Доктор говорит - пелагра у него.
- А что надо, ты только скажи! Я смогу - помогу, - он очень хороший человек!
- Мясо надо кушать, много мяса - так доктор велел...
- Завтра принесу ему мясо!
На следующий день, к вечеру, в дверь постучали: на пороге стоял председатель,согнувшийся под тяжёлой ношей.Он скинул мешок с плеча и развернул его верх.
- Вот, смотри, твой дочка сказал, что ты больной, тебе мясо кушать надо,-
обратился он к Моисею. - Я принёс конину. Посушишь, завялишь и каждый день будешь резать кусок и варить.Очень хорошо.
Люба горячо благодарила Багодыра, а Моисей лежал на топчане и ничего не го- ворил - то ли от слабости, то ли от волнения: сам председатель за него переживает, мог бы кого-то послать, а он сам, на своих плечах притащил это мясо...
Уходя, Багодыр повернулся к Любе, будто почувствав, кто здесь главный, и произнёс, неожиданно улыбнувшись:
- Ты хороший дочка вырастил, очень уважаемый и очень красивый...- и, поч-
тительно попрощавшись, вышел. У Любы от его слов почему-то похолодели ноги, и она тяжело опустилась на стул."Этого только нехватало!"- тревожно подумала она, а вслух сказала:
- Не нравится мне всё это!
- Что же тебе не нравится, человек внимание уделил, помог...
- Да-да, он добрый, но не нравится мне всё это, - и она взялась за мешок
с кониной.
С того дня председатель стал искать любой предлог, чтобы подойти к Сарочке и затеять какой-нибудь разговор. При этом он не отрывал своих глаз от её лица, смущая девушку и смущаясь сам, как будто время повернулось вспять и ему, как и этой беленькой, хрупкой девушке, тоже семнадцать лет...
По кишлаку пошли разговоры:
- Багодыр третью жену хочет...
Сарочка ловила на себе любопытные взгляды, слышала шепоток за своей спиной. Однажды к ней подошла Бася, которая работала с Любой в детском садике.
- Ты, говорят, замуж собралась? - спросила она, усмехаясь.
- Что, замуж? Кто тебе сказал такую чепуху?!
- Да все говорят, так что, не прикидывайся!
- Интересно получается: я замуж выхожу, а мне самой об этом ничего не
известно! И за кого, интересно узнать?
- За Багодыра.
- Ой! - вскрикнула Сарочка, вся вспыхнув. Из глаз её брызнули слёзы, она
резко повернулась и побежала домой."Так и знала, что это плохо кончится, эти его разговоры... Лазит за мной, старый ишак... О, господи, какой позор!" - обрывками метались в её голове мысли.
Мать, увидев её, спросила:
- Ты почему такая красная?
Cарочка расплакалась и прижалась к матери, словно ища защиты.
- Да что случилось, можешь ты мне сказать? - Люба не на шутку испугалась, потому что дочка очень редко плакала, даже когда ребёнком была.
- Ма, обо мне сплетни ходят, будто я выхожу замуж за... - она не договорила.
Но Люба и сама поняла, о ком идёт речь, ведь разговоры эти никак не могли и её обойти стороной...
- Не плачь и никого не бойся - ни сплетен, ни председателя, - сказала она, -
силой он ничего не сделает, а придётся, так я лично с ним буду говорить. Он у меня получит... Ишь ты, на зелёную девчонку варежку раззявил! А ты от кого слыхала?
- Бася меня спросила, или это правда...
- А, понятно! Бася ведь сама за узбеком замужем, вот и ищет себе товарок по
несчастью...
Люба хорошо знала историю Баси, знала, что вышла она замуж не от хорошей жизни. За время эвакуации она потеряла и мать, и отца, и маленькую сестрёнку. Все они погибли, попав под обстрел, когда выбирались из окружения. Ей одной посчастливилось остаться в живых, и когда она оказалась в чужом месте, среди совершенно незнакомых людей, она очень растерялась.Но к ней отнеслись участливо, поселили в узбецкой семье, где Ахмат, старший сын, стал её опекать - учил узбецким словам, помог устроиться нянечкой в детский сад и тем освободил её от работы в поле. Время было суровое, и все, без исключения, должны были работать, даже матери, имеющие маленьких детей.Мамы оставляли своих детишек в одной из комнат конторы под присмотром няни, а сами отправлялись в поле на весь световой день.
Ахмату очень нравилась Бася и своей мягкой улыбкой, и тем, с какой
благодарностью и покорностью смотрела она на него. И вскоре Бася согласилась выйти за него замуж.Ахмат построил ей небольшой дом, сыграли нешумную свадьбу и стали жить вместе - тихо и мирно. В армию Ахмата не брали, так как был он косой на один глаз и плохо видел. Бася родила ему смуглого крепыша-узбечёнка, в облике которого, к её огорчению, ничего от неё самой не было - ни её голубых глаз, ни светлых волос... Казалось, Бася свыклась с новыми обычаями, с тем, что в первую очередь, везде и во всём - мужчина, а она, женщина, где-то в тени - и есть, и нет. Она старалась объяснить мужу, что ничего страшного не случится, если она будет есть с ним вместе за одним столом, что когда-нибудь и своё слово скажет...И кое-в-чём преуспела. Но когда Ахмат года через два начал строить новый дом, она поняла, что все её старания приобщить его к нормальным, по её понятиям, человеческим отношениям были напрасными: обычаи его народа, его предков разрешали ему иметь не одну жену.Ахмат брал себе вторую, ничего не сказав Басе, не предупредив её...После этой свадьбы Бася как-то вся поникла, часто плакала, когда никто не видел. Но что она могла теперь изменить? Оставалось одно - смириться.
...Сарочка подняла на мать заплаканные глаза, увидела её озабоченное лицо и стала её успокаивать:
- Да ладно, ма, ведь это просто смешно, - он же мне в отцы годится! - и
она неожиданно рассмеялась, почему-то представив себя и Багодыра, чинно вышагивающих под ручку, хотя знала, что у узбеков такое не водилось...
Вот почему не хотела Сарочка идти к председателю за жмыхом."Как нибудь
обойдёмся, найдем, чем кормить, лишь бы молоко давала", - думала она, приближаясь к дому.
Навстречу ей уже бежал брат. Увидев козу, он остановился и удивлённо спросил:
- Это кто и куда ты его ведёшь?
- Коза это, слепой, что ли - не видишь?
- Коза? А зачем тебе она?
- Молоко будем доить.
- Да? - и Яник бросился к дому, радостно выкрикивая: -У нас есть коза,
она будет доить молоко!
- Дурак, не она будет доить, а я её буду доить!
На шум во двор вышла Люба.
- Мама, Сарочка купила козу, что б молоко у нас было! - сказал Яник.
- Ты купила козу?
- Конечно, разве ты не видишь? Смотри, какая красивая, беленькая!
Люба подошла к козе, низко наклонилась и заглянула ей под брюхо. Когда она выпрямилась, всё её лицо было сморщено от смеха. Сначала она пыталась его сдержать, но ничего не получалось, и Люба уже смеялась во весь голос.
- Моисей! - крикнула она, - выйди на минутку! - И опять принялась хохотать.
- Почему ты смеёшься, разве коза плохая?- обиделась Сарочка.
Мать не успела ответить, - в дверях появился отец.
- Что такое случилось, что ты так веселишься?
Люба показывала на козу пальцем, не в силах произнести ни слова. Наконец, она успокоилась и сказала:
- Подойди сюда, посмотри, кого твоя дочь купила!
- Коза!- Он тоже заглянул ей под брюхо.- Это козёл! Зачем нам козёл? - с удивлением обратился он к жене.
- А ты у Сарочки спроси!
- Мaма! Не волнуйся - молоко будет!
- Что?! Ой, не могу!- расхохоталась Люба, - и кто тебе это сказал?
- Да узбек, который её продавал...Он мне поклялся, что...
- Здорово он тебя обманул, - Люба всплеснула руками, - козла выдал за козу,
да в добавок заверил, что он будет давать молоко... Вот зараза! А ты куда смотрела? Совсем дитя малое, тебе только замуж нехватало, всё, созрела уже...- Конец фразы она пробормотала себе под нос, чтоб дочка не услыхала и не обиделась.
Козла, конечно, пришлось продать.
А однажды вечером к ним пожаловал сам председатель колхоза. Он был в новых хромовых сапогах, до синевы выбрит и так щедро облит тройным одеколоном, что когда он вошёл, Моисею показалось, что он вдруг очутился в родной парикмахерской далёкого теперь Днепропеторовска... Все были удивлены его появлению, понимая, что тут есть какая-то очень важная причина, потому что просто так, без надобности начальство по домам рядовых колхозников не ходит. Реакция была соответственно произошедшему: Люба на минуту онемела, попятилась назад, но, спохватившись, ответила на его приветствие и молча показала на стул. Моисей заулыбался и сел в кровати, свесив исхудавшие ноги в белых кальсонах с тесёмочками. А Сарочка выскочила в другую комнату, куда вскоре был вытолкан её очень недовольный братец, которому, конечно же, самому первому надо было знать, что будет дальше.
Председатель, тяжело опустившись на стул, смущённо посмотрел на дверь, за которой исчезла Сарочка и проговорил, как будто для себя, для большей уверенности в правильности своих намерений:
- Хороший девушка, скромный... И я пришёл сказать,что она для меня,
как бальзам на мой сердце, потому я и хочу попросить вас отдать мне её в жёны... Я не хотел кого-то посылать, что б кто-то другой говорил на счёт этот очень важный дело, то-есть, за вашу дочку... Я сам пришёл.
По узбецкому обычаю председатель должен был сначала направить в дом невесты послов, чтобы те попросили у её родителей разрешения прислать сватов с подарками. Но Багодыр Махмудович опасался отказа, потому что люди эти были приезжие, с местными порядками незнакомые.А отказ в этом деле это позор на весь район...Так что, если ничего не получится, пусть никто об этом не узнает...
Первым опомнился Моисей:
- Люба, что я слышу? Сарочку замуж за... вас? - обернулся он к председателю, - но она ещё совсем ребёнок! Нет, ты только подумай, какая из неё жена? Она ещё ничего не понимает, ни в чём не разбирается! Да она козла от козы отличить не может...
Тут, наконец, и Люба опомнилась, встала руки в боки и, наступая на Багодыра, сказала, наперёд пугаясь того, что намеривалась произнести:
- Уважаемый товарищ председатель! - неожиданно для себя она заговорила
на языке газет и собраний.- От всей нашей семьи и от себя лично большое спасибо, конечно, за это э...э... предложение, но мы всегда держали вас за умного человека! - взволнованно продолжала она говорить дальше уже простыми и понятными словами.- И никто иначе не думает, но как вы могли даже подумать в эту сторону! - скороговоркой закончила она свой отчаянный монолог, вытянув правую руку и махая ею чуть ли не под самым носом у председателя.
- Я не понимаю, - в голосе Багодыра послышались удивление и обида,
- чем я вам не подхожу, разве я вас обидел когда-нибудь? Да Сарочка у меня будет самый любимый жена!
- Ещё бы! - гордо произнесла Люба. Богадыр почему-то принял её восклицание за согласие, на секунду расслабился и расплылся в счастливой улыбке. Но по мере того, как Люба говорила, улыбка сползала с его лица, оно вытянулось, и на нём застыло недоумение...
- Ты мне ответь на такой вопрос: сколько тебе лет? - Председатель молчал.
Тяжёлые веки прикрыли раздражение в его глазах, и он, скрывая досаду на эту небольшого роста женщину, которая буквально сверлила его своими чёрными цыганскими глазами, стал смотреть вниз, на нелепо и не нужно теперь сверкающие сапоги...
- Ну, не хочешь - не говори. А я вот скажу, что нашей дочке ещё только
семнадцать лет, и замуж ей ещё очень даже рано!
Багодыр встрепенулся, поднял голову и казал:
- Уважаемый Люба Яковлевна! По нашим законам не ещё, а уже семнадцать! Понимать надо...
- А по нашим, советским законам, она ещё ребёнок! У нас разрешается жениться только с восемнадцати лет! - тоном прокурора провозгласила Люба и окинула непрошенного жениха взглядом победителя, потому что после слов "советский закон" говорить, по её мнению, больше было не о чём.
- Хорошо тогда, я подожду...Один год - это недолго. И когда вашей дочке
станет столько лет, чтобы было не против закон, а я никогда не против советский закон, я прийду снова.Я принесу много подарки, очень дорогие! А пока я начну строить очень большой новый дом...Там будет много ковёр - на полу ковёр, - земля совсем не будет видно, и на стенка ковёр - стенка не будет видно...- он посмотрел в лицо Любы, надеясь, что после таких его слов оно смягчится, но наткнулся только на её сердито нахмуренные брови. Цокнув языком от досады, он, попрощавшись, поспешно вышел из дома...
Стало тихо, но ненадолго, потому что из другой комнаты выскочил Яник. Пока он там сидел, он то прикладывал ухо к дверям, то, обернувшись к притихшей сестре, показывал ей язык. Почему-то решив, что взрослые обо всём договорились, Яник стал прыгать, вертеться, как юла, и весело выкрикивать:
- Жених и невеста! Тили-тили тесто! А когда свадьба, когда? Я люблю свадьбы! Там много-много халвы и плова!
Эта выходка Яника прозвучала таким резким диссонансом на фоне полной
растерянности и неизвестности, которая зависла в доме после ухода нежданного гостя, что Люба, разозлившись, схватила кухонное полотенце и стала гонять им сына по комнатам, стегая его куда попало - по плечам, по спине и по нижней её части. При этом она кричала высоким срывающимся голосом:
- Вот тебе совать нос не в своё дело! Вот тебе свадьба!А вот тебе плов с хал-
вой!
- Ай! Ты чего лупишься? Ой-ё-ёй! Я не виноват,что дядя Багодыр в Сарочку
втрескался!
- Я тебе сейчас так втрескаю, что долго будешь помнить, как лезть в дела
старших. И если на улице будешь болтать лишнее, получишь двойную порцию!
- Не буду, не буду, не бойся! - огрызнулся обиженный Яник, удирая во двор
от разозолённой матери.
Люба, тяжело дыша, вернулась в дом.Руки её дрожали, а сердце сильно бухалось в груди.Казалось, оно вот-вот выскочит. Она порылась в ящике стола, нашла валерьянку, зачерпнула жестяной кружкой немного воды из ведра, накапала чуть ли не полбутылочки, опрокинула в рот и плюхнулась на табурет.
- Ну, как тебе это нравится? - она смотрела на мужа растерянно и недоумённо, - мало ему двух жён, так ему ещё третью подавай... И потом, у него, что, узбечек нехватает? Такие красавицы вокруг, одна другой краше! - И вдруг перешла на шёпот: - А ну, я поговорю с Сарочкой,может, она, не дай Бог, что-то ему обещала?
- Не смей! - взвился на своей кровати Моисей, да так, что пружины взвизгнули, - этого не может быть, и ты её только обидишь!
- Нет, я должна всё знать, чтоб правильно себя с ним вести. Не беспокойся,
я не дура, и знаю, как с дочкой разговаривать.
- Смотри, наделаешь ты делов! - кричал Моисей вслед Любе, плотно закрывающей за собой дверь в другую комнату.
- Я всё слышала, мама, - встала ей навстречу Сарочка, - ничего я никому не
обещала. А если ты мне не веришь, то могу побожиться! - и она обиженно всхлипнула.
- Не плачь, Сарочка. Не то, что я не верю, но ты могла чем-то дать ему повод, а иначе, чего вдруг он к нам заявился?
- Какой повод? Ну, он подходил ко мне, просто так, поговорить...
- И о чём вы с ним говорили, если не секрет?
- Ну, о работе, об урожае риса, или весы правильно показывают, сам проверял и подкручивал, если что...
- А не делал ли он тебе комплименты?
- Какие комплименты? - вспыхнула Сарочка.
- Например, какая ты красивая, говорил?
- Да... - она опустила голову, а потом вдруг выпрямилась и спросила:
- А что мне было делать, удирать от него, как от бешенной собаки? Не
отвечать на его вопросы? В конце концов, он же мой начальник!
- Ну, мне всё понятно...Мы что-нибудь придумаем, так что не волнуйся,
молоко будет! - напоследок пошутила она и взглянула на дочь: Сарочка улыбалась сквозь слёзы...
Яник незаметно проскользнул в комнату. Вся весёлость слетела с него.
- Сарочка, не надо жениться, я не хочу чтобы ты одела эту паранджу...- голос его звучал серьёзно и грустно.
- Ну что ты, я замуж не пойду, а тем более паранджу эту носить не собираюсь, сквозь неё и света белого не увидишь!
- Увидишь, увидишь! Твоё лицо не видно, но ты - всё видишь.
- А ты-то откуда знаешь? - удивилась Сарочка.
- А мне сестра Сауда дала подержать.Она такая тяжёлая, потому что из конского волоса. Даже удивляюсь, как они её на голове таскают?
С того вечера мысли о том, как найти выход из этой серьёзной, хотя в чём-то и курьёзной ситуации, не выходили из Любиной головы. Обижать хорошего человека ох, как не хотелось. Но это же не козу отдать! Нет, здесь и разговора быть не может. Другой народ, чужая, не очень понятная и неприемлимая жизнь...
Но эта проблема наложилась на основную: Моисей продолжал болеть. Врач сказал Любе очень ясно и категорично: если вы хотите спасти мужа, увозите его подальше от этих краёв, потому что пелагра - болезнь местная и как только вы переедете в другое место, с другим климатом, пелагра исчезнет сама по себе. А куда везти? Конечно же, домой, куда ж ещё! О возвращении на Украину говорили часто, мечтали о том счастливом дне, когда они вытащат чемоданы из-под кровати, уложат в них свои шматес, а что не уместится, в узлы завяжут и - в обратную дорогу! Но рано ещё возвращаться... Каждый день Яник,прибегая домой, радостно сообщал новости, услышанные им по радио. Но до их родного города наши войска ещё не добрались...
Но вот однажды вечером, когда Люба стояла у плиты и готовила ужин, в дом, тихонько отворив двери, вошёл Яник. В руке у него был рупор, скрученный из картона. Он неслышно подкрался сзади и приставил рупор ко рту:
- От Советского Информ.Бюро! - неожиданно прогудело под ухом у Любы.
Она охнула, повернулась всем телом и увидела своего сыночка, улыбающегося во весь рот.
- Ох, ты получишь у меня, хулиган ты эдакий! - шутливо замахнулась она.
- Наши доблестные войска вышли к берегам Днепра! Уррр-а-а! - закричал
во всю силу своих лёгких Яник.
- Ура!!! - дуэтом подхватили Люба и Моисей.
Люба закружилась по комнате, весело напевая:
- Та-ак будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дому-до хаты!
Вскоре пришла с работы Сарочка, и они наперебой сообщили ей радостную новость.
- Я уже слышала, и это очень кстати... Ма, идём, я тебе что-то должна
сказать...
- Что случилось? - встревожилась Люба, идя следом за дочерью в другую комнату.
- Слушай, этот Багодыр совсем с ума сошёл. Он сказал, что заканчивает дом для
меня, и он хочет, что бы я ехала с ним выбирать ковры и вообще всё, что надо для дома, на мой вкус, - она криво усмехнулась, - и сказал ещё, что заедет за тобой, и мы все вместе поедем в Наманганский военторг за коврами... Что делать?
Люба растерялась, не зная, что сказать.Она долго молчала, а потом объявила решительно:
- Ни в какой военторг мы, конечно, не поедем! И вообще, он себя так ведёт, как будто мы дали ему согласие...
- А что ты ему скажешь?
- Скажу, что б перестал, в конце-концов, морочить голову!.. Нет, так нельзя.
Знаешь что, давай попробуем потянуть время.Я скажу, что сейчас плохо себя чувствую, ехать никуда не могу, а потом скажем, что этот новый дом, который он строит, должен хорошо просохнуть... А, что ты думаешь?
- Не очень убедительно, но надо попытаться.
- А, вообще, это по-ихнему, дом? - глину с соломой смешали, саманных кирпичей наделали и оставили на солнышке жариться...А потом из них домики лепят. И полы в них земляные... Не то, что у нас - дома, как говорится, каменные, а полы деревянные. А я не хочу, что б моя единственная дочь жила в избушке на курьих, вернее, на глиняных ножках!
- И я не хочу!
- Так и скажем! И вообще, чует моё сердце, что наши скоро освободят
Днепропетровск, и тогда мы сразу поедем домой.
Люба оказалась права - ждать пришлось совсем недолго. Радостную весть в дом принёс, конечно, Яник. Однажды он ворвался в дом и, захлёбываясь от радости, объявил о переправе через Днепр и об освобождении Красной Армией их родного города. Когда все немного успокоились, Люба, вытирая всё ещё набегавшие от волнения слёзы, решительно объявила:
- А теперь начинаем собираться в обратную дорогу!
- Куда ты так спешишь? - встревожился Моисей, - мы же не знаем, как там
теперь? Может, наш дом сгорел от бомбёжек, так мы на улице окажемся. Надо сначала письмо написать...
- Кому, интересно знать, ты напишешь? Все наши успели, слава Богу, успели уехать и сейчас живут, как тебе известно, кто где - на Урале, в Ашхабаде, в Сибири... Едем, без разговоров! Ничего там с нами не случится - родные стены помогают! В общем, так, я договорюсь с Рашидом, возчиком, заплачу ему, и поедем мы с тобой, доченька, в Наманган и не за коврами, а за билетами домой!
Билеты были взяты на самое ближайшее время, т.е., за месяц вперёд. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы хорошо подготовиться к отъезду. Но и председатель не дремал. Он не раз заходил к ним в дом, пытаясь уговорить Любу и Моисея отдать их дочь ему в жёны. Приходил Богадыр Махмудович ближе к ночи, крадучись, опасаясь преждевременной огласки... Он старался вызвать у них доверие к себе, убеждая их, что Сара будет обязательно счастлива с таким хорошим и надёжным мужем, как он... Ведь он же не какой-нибудь безусый мальчишка, а солидный, серьёзный мужчина... Но Люба не сдавалась.
В последний раз председатель пришёл буквально за день до их отъезда. Присев к столу, он удивлённо обвёл глазами комнату.
- Что-то у вас так пусто, чего-то нехватает...
- А это мы всё поснимали, большую стирку будем завтра делать, - не растеря-
лась Люба, быстро подтащила к углу табурет и устроилась на нём, пытаясь загородить собой узлы, сваленные в кучу.
- Моисей, поставь на стол чайник, он ещё горячий.
На столе появился жестяной чайник с ароматным зелёным чаем. Верхом на чайнике сидела "барыня", тряпичная кукла.Её широкая стёганая юбка полностью покрывала, укутывала его.Чай практически не остывал, потому что юбка эта была специально сшита из двух атласных лоскутов, между которыми был проложен тонкий слой ваты.Сарочка очень любила шить, и с этой куклой она возилась с удовольствием. Правда, голова, получилась немного плоской, но Сарочка нашла способ, как скрыть изъян.Она пошла на конюшню, вычесала чёрную гриву своей лошади и набрала пучок длинных волос. Потом она смазала половину головы куклы заваренным из муки клейстером, наклеила концы конских волос так, что спереди получился прямой пробор, и наплела много тонких косичек.Затем, послюнявив химический карандаш, она нарисовала кукле большие глаза, две дуги бровей, ввиде крыльев летящей птицы и маленькие губки.А для головы её она пошила тюбетейку из обрезков парчи, которые выпросила у подружек-узбечек. Получилась очень симпатичная и нарядная кукла-узбечка.
- Это ты сделала такой красивый кукла? - обратился Багодыр к Любе, с хрустом откусывая кусок сахара и присёрбывая чай из широкой пиалы.
- Нет,- ответила Люба, - это Сарочка пошила.
- А где она?
- Послушайте, уважаемый, что вы за ней ходите? Уменя уже лопается терпение вам объяснять, что вы и Сарочка - не пара! - от волнения Любино лицо покрылось красными пятнами. - Вы меня, конечно, извините, но неужели вы, такой умный человек, не можете понять, что мы - разные! У вас одна жизнь, у нас - другая.У нас свой Бог, у вас - Аллах.У вас одни законы, а у нас совершенно другие...
- Почему же другие? - прервал её горячий монолог Багодыр.
- Ну, я просто удивляюсь, сколько можно говорить, что у нас может быть только одна жена и один муж, а у вас один муж и много жён!
- Так это же очень хороший закон! А русский закон очень плохой.У вас жена и на работу ходит, и дрова рубает, и ребёнков рожает...
- А у вас, что, не так? А ещё, кроме всего, ей приходится терпеть возле её
мужа других жён и ревновать!
- А я никого не обижаю, и мои жёны очень довольны, никто не завидует и никто не ревнует...
- А это ещё неизвестно! - запальчиво возразила Люба, - я, например, ни одной минуты не терпела бы, что бы мой Моисей обнимал ещё кого-то...
- А кто кого-то спрашивает! - вырвалось у Багодыра.
- Вот, вот она разница! Вы, товарищ председатель, сами и проговорились...
- Чего я проговорился? Я правду сказал...
- Нам такая правда не подходит!
- Ну, ладно, не надо так сердиться, Люба Яковлевна. Мы ещё будем говорить, договоримся, я думаю... - закончил тяжёлый разговор председатель
.
После его ухода Люба подумала: как хорошо, что они уезжают, и всё решится само-собой. И ещё она думала о том, что если бы Багодыр был молодым красивым парнем, то кто его знает, не заморочил бы он голову дочке. И тогда Сарочке, не дай Бог, пришлось бы и саксаул рубить, и лепёшки печь,и в арыке с жёлтой водой купаться... И Люба вспомнила, как шла она однажды вдоль арыка, берег которого в том месте густо порос высокими кустами. Из-за них доносился смех, плеск воды и весёлые голоса. Выйдя на открытое место, она увидела группку молодых женщин, весело плескавшихся в мутной воде. Они странно выглядели, эти купальщицы: одежды у них были не сняты, а платье просто поднято высоко и увязано на голове, или обёрнуто вокруг шеи и плеч. Девушки не плавали, а весело выпрыгивали из воды. Шаровары их соскальзывали вниз, и сверкали на солнце смуглые попки и плоские, чуть округлые животы с ямочкой пупка посредине. Заметив Любу, они замахали ей руками и стали озорно выкрикивать:
- Иди к нам, Люба!
- Купайся с нами, чистая будешь!
- Нет, мы с дочкой завтра в баню идём, в Килинджак. Лучше пошли с нами, попаримся!
- Некогда нам! - под общий смех крикнула старшая из женщин, - завтра муж придёт, качать будет!
Люба махнула им рукой и, грустно улыбаясь, пошла дальше.Наверное, счастливые они, потому что никогда не знали ничего другого - ни ванны с горячей водой, ни простой шайки с веничком в бане и сравнить им не с чем...
Ко дню отъезда все вещи были упакованы и сложены у самых дверей, чтобы
ни на минуту не задержаться, когда за ними приедит арба.
В пять часов утра под окном затарахтели колёса. Яник сразу же выскочил на улицу.
- Приехал! - Крикнул он, вернувшись в дом.
- А теперь, - торжественно сказала Люба, - спасибо этому дому, а мы поедем к родному! Сели на дорожку! - скомандовала она.Они уселись на узлы и чемоданы. Минуту было тихо, а потом все вскочили разом, похватали вещи и двинулись на улицу. Торопливо уложив их, они взобрались на арбу и тронулись в путь.
Они въехали на базарную площадь с торчащим посредине её столбом с радиопродуктором на верхушке, проехали мимо спящих ещё лавочек, притихшей чайханы, мимо тёмных окон правления."Прощай, милый кишлак с шумными и добрыми его обитателями, прощай, безответно влюблённый Багодыр! Больше ты меня не увидишь", - грустные мысли крутились в голове у Сарочки. Его настырность и напор пугали и одновременно будоражили её ещё не проснувшуюся женскую взрослость.Всё это казалось ей игрой на грани, за которой было что-то неизвестное и опасное... Но, слава Богу, всё определилось...
Вечером того же дня председатель зашёл в контору. Он осмотрелся, будто ища кого-то и, не найдя, повернулся к сидящей за столом бухгалтерше, Валентине Ивановне, немолодой русской женщине, которую занесло когда-то в эти края в страшные времена басмачества. Здесь погиб её муж, а она так и осталась жить среди освобождённых от басмачей узбеков.
- Сара ещё не приходил? - спросил её Багодыр.
- Нет, не было её.
- Она должна мне отчёт за тот месяц, что она себе думает? - недовольно сказал председатель.
- А, отчёт! Вон он, на том столе, она его вчера принесла.
- А сегодня она ещё будет, не знаешь? - спросил Багодыр, даже не взглянув в сторону отчёта.
Валентина Ивановна посмотрела на него и решилась:
- Багодыр Махмудович, не придёт она больше, уехали они...
- Уехали?! Куда уехали? - рванулся к ней Багодыр.
- Домой, на Украину...
- Ты плохая шутка говоришь, Валентина Ивановна...
- Ну что вы, уважаемый, я правду сказала. Моисей ихний очень больной,
прямо умирает.Надо было быстро уехать, поменять климат. Поэтому они поспешили и срочно уехали...
- Умирает, говоришь? И спешили быстро, говоришь? - с явной иронией в голосе переспросил председатель, - это не может быть, они мне ничего не сказали... - и пошёл к дверям.
На улице Богадыр остановился. "Неужели они уехали? Пойду сам посмотрю. Не верю я, они ведь даже не попрощались," - уговаривал он сам себя, хотя постепенно начинал понимать, что это так и есть...Он подошёл к Сарочкиному дому. Окна были тёмные, только обманчивый свет луны отражался в них, создавая иллюзию освещённости, сбивая с толку и давая зыбкую надежду. Багодыр толкнул дверь и шагнул через порог. Сначала темнота ослепила его, но когда он пригляделся, то стал различать предметы - стол, за ним пустую железную кровать, приткнувшуюся одним концом к большой печке.
"Правду Нина сказал, нет их, и я никогда не увижу этот ангел"... - уголки его губ опустились от обиды, и он почувствовал, что глаза его щиплет от выступивших слёз. Он крепко сжал кулаки и стал тереть ими глаза, бормоча:
- Совсем с ума сошёл! Надо забыть её, насовсем...- он опустил руки и в свете заглянувшей в окно луны увидел в дальнем углу печи сидящую на чайнике куклу.
- Забыли, наверное, спешили очень... - горько усмехнувшись он протянул руку - чайник, как и тогда, когда он был здесь в последний раз, был почти горячий. Он стащил с него куклу, засунул её за пазуху и почувствовал, как по груди его расплывается тепло...
Как и три года назад, вокзал кишел народом.Толпы роились, двигались в разные стороны. Люди, нагруженные чемоданами и обвешанные узлами и мешками, сталкивались, мешали друг другу, толкались. Но бросалось в глаза отсутствие паники, нервозности и озлоблённости, как в первые дни эвакуации. Появилось даже некое добродушие: столкнувшись мешками или сцепившись чемоданами, люди незлобиво переругивались и, расцепившись, бежали дальше. А всё потому, что в воздухе витал дух уже близкой Победы, а вместе с ним - надежда и уверенность в том, что мир и счастье рядом...
Когда всё семейство забралось в вагон, Люба начала бодро распоряжаться, куда какой чемодан или узел устроить.
- Вот это кошёлка с едой, оставим её внизу, пусть будет под руками. А куда мы чайник засунули, кто помнит? - Она ощупывала и развязывала каждый узел. Чайника не было.
- Как же это мы его забыли? Раззявы! Он же стоял под самым носом! Во что мы теперь кипяток будем на станциях набирать?
- Ничего, у нас есть баклажка и два котелка, - успокоил Любу Моисей.
- А мне куклу жалко...- Сарочка тяжело вздохнула, - будет теперь валяться, пока кто-то не подберёт.А про себя подумала:" Может, председатель найдёт, тогда будет ему на память"...
Паровоз залихватски свистнул и загудел, победно и торжественно. Поезд
дёрнулся, на миг приостановился и поехал, стуча колёсами и поскрипывая всеми своими железными сочленениями. Яник вскарабкался на вторую полку и высунул голову в приспущенное окно. Люди на перроне махали вслед поезду, что-то кричали... Яник тоже махал им рукой и тоже кричал:
- Мы едем домой, до свиданья!
Паровоз, набирая скорость, протяжно загудел, из трубы его повалил густой чёрный дым и окутал голову Яника.
У-у-у! - входил в раж паровоз, и Яник вместе с ним загудел и стал что-то
выкрикивать.
- А ну, слезай! - Сарочка дёрнула его за ногу - что ты там орёшь?
- Я не ору, - Яник втянул голову в вагон. Посмотрев на него, все рассмеялись - лицо его закоптилось от дыма, а в кожу въелись крапинки угля. Улыбаясь во весь рот, он повторил: