Капли дождя, словно пули. Холодные и масляные. Стекают ржавыми ручьями по крышам разрушенных гаражей. А где-то высоко, за плешивыми соснами, грохочет выстрелами вороненое дуло неба. Боги, смеясь, стреляют в людей. Они пьют водку и с прищуром пьяных глаз целятся в каждого без разбора. Хохочут, когда попадают, и вытирают с подбородков слюну. К вечеру Богов станет рвать, а на завтра они не вспомнят, что натворили. Они будут заливать стыд остатками спиртного и мыслями о том, что всему виной Сатана, который в них вселился. Снова переложат вину на древний миф, и спокойно лягут спать. Земля - чертов супермаркет. А человек создал Бога по образу и подобию своему.
Мокрая шерсть, скатанная сосульками. Пар из пасти. И цепь. Железная вечность, крученая, словно девичья коса. Когда-то она была гвоздями, под руками старого могильщика. Он брал их сухими пальцами, зажимал во рту, слизывая масло. Доставал молоток, с блестящим бойком и залоснившейся ручкой. И долго примерял каждый гвоздь к углу крышки. И только потом, с силой, вбивал с одного раза по самую шляпку. Гвозди с треском входили в дерево. Но никогда могильщик не портил гробов. Теперь гвозди стали цепью, но в них осталась память о том, как крепко нужно удерживать мертвых. И хотя звенья цепи тронула ржавчина, разорвать их и высвободиться, нет ни малейшего шанса. Кованый ошейник жмет худую шею острыми краями, высекая из-под шерсти кровавые искры. Они падают в небо, уродливое лицо которого дрожит в желтых лужах, и растворяются в нем навсегда.
Над слякотью земли трещат провода. Черные нити, по которым несутся иероглифы слов. Крики и слезы. И смех. Так много людских эмоций проносится мимо этого места. Тратится впустую. И покосившиеся столбы, не в силах вынести тяжести пустоты, дрожат и падают. И голоса из порванных проводов вытекают в лужи, захлебываясь в липкой грязи.
А где-то в лесу, под покровом пушистых елей, рассыпаются в пыль грибы. Увядает зеленая трава, смешиваются с тленом крепкие ягоды, гниют упавшие с деревьев листья. Природа снова болеет. Лежит на теплом, предсмертном одре, выплевывая сгустки крови себе на щеки. Но смерть не будет страшной. Потому что однажды придет весна и сорвет белые саваны. И скажет - встань и иди.
Черные точки промокших ворон садятся на ветви, их глаза - мерцающие бусины, укатившиеся под кровать от неряшливого ребенка. Смотрят из темноты на детские слезы. В них отражается весь мир. Не буйство красок, но их отсутствие. Блеклость, что кажется прозрачной. Здесь пьяный бездарный Бог рисовал свою картину. И рыдал вечерами о своей загубленной душе.
Снов нет. Ночами, промозглыми и темными, приходит нечто больное - без лица и названия. Оно приносит с собой ведра помоев и льет их в выгребные ямы, где на дне, в черной топи, копошатся белые гельминты. Снов нет.
По тощим лапам, изъеденным блохами, льется теплая моча. Каждый раз, струпья на члене мокнут, и подсохшая корка сползает, оголяя гнойные раны.
Вдалеке, по ночам, слышатся чьи-то крики. Шлепки пьяных пощечин и звон разбитого стекла. Там, в ночи, обитают те, кто придумал Богов. Странные ревущие существа, которые когда-то были добрыми...
Худое тело, с торчащими ребрами, поднимается им навстречу, виляя хвостом. Ревущие существа пахнут хозяевами, которые когда-то создали целый мир одним прикосновением руки. Назвали по имени. Сказали, что любят.
По ночам с неба падают звезды. Искрами рассыпаясь в глубинах темных глаз, они остывают и гаснут. Пленники чужих желаний - звезды не могут помочь.
В ржавых гаражах живет ветер. Обезумевший старик, провонявший дождями. Высокий и худой, с лицом, обмотанным тряпицами, он гремит стенами своей тюрьмы и жалобно воет, поминая свободу. Целыми днями он сидит в сырой темнице, но случаются часы, когда он выходит под тусклое небо и треплет собачий загривок холодными пальцами. Его прикосновения - надежда, давящая шею сильными руками. То, чему не суждено сбыться.
В темноте все забывается. В ней прячутся только изуродованные сны и мечты. Все еще живые, раздетые догола, они сидят у разделочных столов, обхватив колени руками. А на дрожащие плечи им капает вода с оттаявших черных пакетов, набитых оледенелыми человеческими сердцами.
Вера - это холодный морг, ночи в котором бесконечно долги.
Перед самым концом, когда не будет сил даже подняться, старик ветер принесет в морщинистых ладонях воду. И у воды этой будет прежний сладкий вкус.
Так все и произойдет. И смерть, подошедшая сзади, мягко отстранит старика от бездыханного тела. Ее бледные, наманикюренные руки, будут пахнуть молоком и медом. Она опустится на колено и погладит пса по голове. И старик ветер с воем бросится в гаражи, сотрясать ржавые стены.
Пройдут ночи и дни. Но грусти здесь, на прокисшем клочке земли, станет лишь больше. Настолько много, что вынести ее не смогут даже тупые вороны. С шелестом они разлетятся от трупа, чье мясо окажется горьким. Время. Нет лучшей почвы для семян горечи. Пройдут дожди, и выпадет снег. И под сугробами, в тепле, горькие семена дадут всходы. Со временем они превратятся в могучие деревья, чьи кроны затмят собой небо. Память о предательстве и о мучительной смерти - останется здесь навсегда. Как и цепь, железная хватка которой, еще долго будет держать мохнатую шею. И отпустит лишь тогда, когда не останется ничего, кроме тлена.
Мы в ответе, за тех, кого приручили. Чей мир создали, подобно Богам.
Порвите цепь.