Клейменов Артем Викторович : другие произведения.

Падение вверх

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Падение вверх - это когда нет смерти. Так они и написали, те девочки. На сложенном вдвое листке бумаги, красивым, каллиграфическим почерком. Сунули записку в щель чердачной двери, а потом шагнули вниз, с девятого этажа." ЗАТО Сибирск-43. Странный закрытый город, эхо из советского прошлого. Место, полное секретов и темных углов. Именно туда направляется журналист Антон Старцев, чтобы написать статью о серии детских самоубийств. Но журналистское расследование внезапно вызывает к жизни демона, с которым Антон уже встречался раньше и думал, что победил. И теперь ему предстоит спасти не только чужих детей, но и своих...
  Антон Сибиряков/Артем Клейменов
  
  Падение вверх
  
  - Вон оттуда они упали, - прищурившись от яркого солнца, сказал старик, скрюченным пальцем указывая на крышу высотного дома. - Вот сюда.
   На сером растрескавшемся асфальте все еще виднелись бурые кляксы крови. Весенние дожди не сумели их смыть, а дворники, судя по всему, обходили это место стороной.
  - Девять этажей, - подсчитал Антон и достал мобильник.
   Никоновская профессиональная зеркалка, которую он взял с собой в поездку, исчезла при досмотре на КПП, и поэтому пока ему приходилось пользоваться примитивной камерой древнего, как динозавр, Самсунга.
   Присев на корточки, Антон принялся фотографировать.
   Командировка не задалась с самого начала. Он прибыл в ЗАТО Сибирск-43 на час позже, чем было оговорено, уставший и злой, раздосадованный тем, что пришлось бросить машину, увязшую в апрельской распутице. Последние десять километров ему пришлось тащиться пешком, взвалив на оба плеча по тяжелой сумке. На входе в город его остановили солдаты и долго допытывались, почему он прибыл позже уговоренного времени. Он рассказал им о машине и о том, что неплохо бы вытянуть ее из грязи, а они в это время прошлись по его багажу, и вот тогда-то, скорее всего, фотоаппарат и приглянулся одному из часовых. Антон собирался его вернуть, но сейчас на скандалы с местной властью у него не было ни сил, ни времени. Через пятнадцать минут он должен был встретиться в кафе через квартал с местным опером, с которым они когда-то вместе учились в школе.
  - А вы журналист, да? Я все правильно говорю? - спросил старик. Он стоял все там же, трясущимися руками опершись на кривой костыль.
  - Да, он самый, - вздохнул Антон и поднялся. - Извините, мне нужно идти. Увидимся.
  - Конечно, увидимся, - улыбнулся старик сухими губами. - Значит, я все сказал правильно.
  - Да, разумеется...
  
   Странно, но в закрытом городе, куда обычно не пускали посторонних, был свой MacDonalds. Забегаловка с истекающей жиром едой, названия которой все как один заканчивались на "гер". Чизбургер, гамбургер, фишбургер... А напитком Кока-кола, что там подавали, на автомойках в родном Антону Новосибирске, отмывали с машин птичий помет. Никакой очиститель не справлялся, а популярная газировка растворяла его вмиг...
   Вывеска кафе с улыбающейся рожей клоуна пряталась за углом обшарпанного здания, в котором, судя по всему, когда-то располагался военторг. По крайней мере, красная звезда на козырьке у входа говорила именно об этом. Антон перешел пустующую дорогу на красный свет и заглянул в кафешку через грязное стекло. Посетителей не было. За прилавком суетилась какая-то барышня, то и дело поглядывая на входную дверь, а за ее спиной можно было разглядеть громадную тень повара, застывшего неподвижно у своей жаровни.
   "Ты-то, что ты ешь, - подумалось Антону. - Неужели всем нам после смерти придется тонуть в кипящем масле?"
   Он зашел внутрь и, тоскливо осмотрев пустые столики, подошел к кассе.
  - Добрый день! - толстая кассирша в дурацкой красной кепке, заляпанной жирными пятнами, улыбнулась ему желтыми зубами.
  - Добрый. Чашку кофе, пожалуйста.
  - Сахар, сливки?
   Ее хищная улыбка стала еще шире.
  - Да ничего не надо, просто кофе.
   Когда ему неделю назад, ночью, позвонил давно забытый друг детства и попросил написать статью о суициде подростков в закрытом городе, он тоже сел пить кофе. Машинально, соскребая ложкой со дна стеклянной банки растворимую гадость. Так вот - тот кофе по сравнению с этим был просто напитком богов.
   Усевшись за крайний столик и лишь немного пригубив обжигающего губы пойла, Антон принялся копаться в мобильнике, чтобы хоть как-то отвлечься от назойливых взглядов кассирши. В телефонной книге не было ни одного номера, кроме телефона местного полицейского участка. Номера своих детей, конечно же, Антон помнил наизусть, но звонить им все равно бы сейчас не стал - они давно уже жили с другим человеком и называли его любимым папочкой.
   Он щелкнул по клавише сообщений. Набрал букву "П" и долго смотрел на мигающий курсор. Потом набрал "А" и "Д". Что это могло значить?
   "ПАД...ЕНИЕ ВВЕРХ".
   Падение вверх - это когда нет смерти. Так они и написали, те девочки. На сложенном вдвое листке бумаги, красивым, каллиграфическим почерком. Сунули записку в щель чердачной двери, а потом шагнули вниз, с девятого этажа. Им было всего по четырнадцать лет. Слишком мало для подобных мыслей. 14 лет... жизнь как полет с девятого этажа. Такая же быстрая. Что можно успеть за это время? Только закрыть глаза... И их смерть теперь будет длиться гораздо дольше. Пока все те, кому они были дороги, сами не умрут.
  - Антон?
   Он вздрогнул и сунул телефон в карман джинсовой куртки. Перед ним стоял тот, кого он ждал, но совсем не такой, каким запомнился со школьных времен. С пивным пузом, свисающим с портупеи, с огромными, мозолистыми руками и небритым лицом.
   "Падение вверх - это когда нет смерти. Но здесь, в этом кафе, - подумал Антон, - все мы падаем вниз".
  - Привет, Петя, - улыбнулся он своему однокласснику. Человеку, с которым теперь ему предстояло знакомиться заново.
  - Эй, я не Петя больше! Я Евгений Петров. Тут тебе не школа.
   Они поздоровались за руку, и полицейский уселся на стул напротив.
   У всех людей были вторые имена в школе. Клички и прозвища. У кого их не было, тот прожил школьные годы зря.
  - Оль, ты принеси мне поесть. Как всегда, - обернувшись к прилавку, попросил Евгений Петров. - С соусом.
  - Хорошо!
  - Отлично выглядишь, красавица...
  - Спасибо!
   Антон откашлялся, спрятав улыбку в кулаке. Тот же "комплимент" он мог сделать и человеку, сидящему напротив, но предпочел промолчать. Начинать разговор с вранья ему не хотелось.
  - Ну, что? - Петя сложил руки замком на столе. - Как добрался? Здесь все уже в курсе, что ты прибыл. Да ты и сам, наверное, заметил. А ты совсем не изменился...
   Но соврать Антону все-таки пришлось:
  - Ты тоже. Знаешь, терпимо все, но на КПП у меня увели фотоаппарат. Никон, с цейсовской оптикой...хотелось бы вернуть...
  - Жень, тебе двойную картошку?!! - крик кассирши был похож на ядерный взрыв. Антон представил, как ударная волна от него прошлась по округе, сметая все на своем пути.
  - Да, двойную... Так чего там с фотоаппаратом?
  - Увели солдатики на КПП. Вещь не из дешевых.
  - Вот, блять, уроды! Прости... Ничего, вернем твой фотик. Не думай об этом. Думай о деле.
  - Да как о нем думать - ты так толком ничего и не объяснил мне.
  - Затем мы и здесь, Антон. Чтобы объяснять. Но как это объяснишь? Дети валятся с крыш, один за другим.
  - Сколько уже?
  - Семеро. За два месяца. Здесь, мать твою, в городе, где двадцать лет ничего не происходило! Я мог сказать тебе, откуда какая гусеница уползла и где какая мышь пернула. А здесь за два месяца, Антон... - Петя протер раскрасневшиеся глаза толстыми пальцами. - Семеро!
  - И никаких следов? Я имею в виду - совсем ничего? А что говорят родители, друзья?.. Вы их опрашивали?
  - Люди говорят... всякое.
   Они помолчали, наблюдая, как толстые руки кассирши, бесшумно выбравшейся из-за прилавка, расставляют на столике еду. Пластиковую тарелку с горой жареной картошки-фри, пару упакованных в бумажные пакеты гамбургеров, картонную коробку острых стрипсов, разрисованную огнями, будто байкерский чоппер, и громадный стакан Коки с трубочкой. И, как только Петя открыл рот, Антон уже знал, что он скажет.
  - А соус забыла?
  - Да сейчас, у меня же не сто рук... - она развернулась к ним бесформенной задницей, и Петров подмигнул Антону.
  - Женюсь на ней когда-нибудь...
  - Ага, дождешься от тебя, - парировала кассирша. По всей видимости, эта шутка была у них коронной. - Держи свой соус...
  - Спасибо, сладкая.
   Евгений снял с баночки сырного соуса защитную фольгу.
   Что-то во всем этом не строилось. Было каким-то нелепым, ненастоящим. Похожим на дешевую мелодраму, актеры в которой давно уже съели себя, но от безысходности каждый день возвращались на съемочную площадку отрабатывать бесконечный контракт. Антону даже померещилось, что если сейчас он возьмет из тарелки картошку, то на вкус она окажется пластиком. А в стакане вместо Колы будет подкрашенная марганцем вода. Неужели можно рассказывать о смертях детей и параллельно шутить о целлюлитных задницах и набивать желудок гребаной жратвой, порция которой рассчитана на слона?!
  - Что-то не так? - удивленно вскинул брови Петя. Его рука выудила из горы картофеля длинный, кривой кусочек и принялась макать его в соус.
  - Нет... Нет, все нормально, - и, хотя все было далеко не нормально, Антон заставил себя успокоиться. - И что же такого говорят люди?
  - Говорят, что видели там кого-то третьего. На крыше, откуда упали те две девочки.
  - Вот как? И кого же?
   Истекающая маслом картошка отправилась оперу в рот.
  - Если б мы знали... Но я тебе так скажу - все это фигня, состояние шока у близких, любой бы на их месте кинулся искать виноватых. Потому что это проще, чем искать проблемы в собственной семье... А ты позавтракал уже? Хочешь, поделюсь, как тогда, в столовке? Когда у тебя забрали обед старшеклассники, помнишь?.. - засмеялся Петя.
   Антон не помнил. Или не хотел помнить. А может, и вовсе не мог вспомнить того, чего не было. Важным было другое - не упустить момент и узнать как можно больше о том третьем, которого видели на крыше.
  - Получается, что родители видели, как их дочки сбросились с крыши?
   Евгений Петров открыл коробку со стрипсами и вытащил оттуда обваленную в сухарях куриную ножку. Жир потек по его пальцам и пятнами въелся в манжеты служебной рубахи.
  - Отец видел. Возвращался из бара подшофе, заливал шары из-за жены... а они упали ему чуть ли не под ноги. Ну, сам понимаешь, как ему верить, пьяному, да еще и в таком состоянии. Говорит, поднял глаза - а там, на крыше, кто-то стоит. Дочерей он не оставил, не рванул туда... а ты бы как поступил на его месте? У тебя есть дети?
  - Да, есть... На его месте? - Антон ослабил потные кулаки, сжатые под столом. - На его месте я бы сошел с ума.
  - Вот-вот, - краем рта поддакнул опер. Он грыз курицу, а сухари с нее сыпались коричневой крошкой на стол.
  - Хотелось бы поговорить с ним. Где его можно найти?
  - В камере сидит, у нас в участке. Шлялся по городу, доставал горожан. Возомнил себя чертовым Шерлоком Холмсом, мать его так. Думает, мы зря тут жрем свой хлеб.
   "Курицу, - мысленно поправил Антон. - Ты сидишь и зря жрешь курицу, жирный боров".
  - Хотелось бы поговорить со всеми родителями. С теми, у которых погибли дети. А еще - с друзьями погибших. Думаю, они в курсе, что здесь творится.
   Петя усмехнулся, вытерев рот салфеткой.
  - Ты думаешь: приехал сюда и сразу раскрыл дело? Начал давать дельные советы, до которых тупые полицейские не додумались... Знаешь, какой здесь кипишь был, когда упали первые дети? Перетряхнули всех! Город раком поставили. Дети молчат. Ничего не знаем, ничего не видели. Не пытать же их? Следили за ними... хрена лысого. Ничего. Воздух.
  - Тогда зачем вы меня сюда выдернули?
  - А вот это хороший вопрос, Антон, - опер указал на него обгрызанной куриной косточкой. - Правильный. Сам-то как думаешь? - Антон непонимающе развел руками. - Потому что кое-кто здесь думает, что ты в курсе. Говорят, ты рылся уже в подобном дерьме и весьма успешно. Поэтому не думай о своем фотике. Думай о деле.
  - Если честно, я не понимаю, о чем ты. Никогда не писал о детском суициде...
   Петя вскрыл гамбургер и задумчиво принялся вытаскивать из него сморщенные капустные листки. А потом искоса глянул на Антона:
  - Или думаешь, что не писал?
  - И как, по-твоему, такое могло случиться? Написал и забыл?
  - А что если так: провел журналистское расследование, - капустный лист полетел на стол, словно козырной валет. Петя усмехнулся и продолжил раздачу, - нарыл улики, наказал виноватых... - еще один сморщенный листок приземлился на крышку стола, - но слишком поторопился со своей статьей. Не разглядел главного монстра, который прятался в темном углу. Потому что сроки поджимали, а так хотелось получить эту чертову премию...
   Антон зло ударил кулаком по столу, так, что вся еда на нем подпрыгнула, словно живая, а кофе из пластиковой кружки плеснул через край.
  - Что вы все прицепились ко мне с этой сраной премией!? Я ее даже не получил!
  - Маальчики, - протянула из-за прилавка кассирша. - Потише, не ломайте мне мебель.
   "Мебель!? - Антон нервно фыркнул. - Да где она только увидела мебель в этой тошниловке!?"
  - Не кипятись, Антон, - Петя взял салфетку и бросил ее на пролившийся кофе. - Что-то ты нервный стал, я тебя не узнаю совсем, честное слово. С твоей-то работой... нервы у тебя должны быть железными.
   Антон откинулся на спинку стула, всплеснув руками. Как можно оставаться спокойным, когда тебя чуть ли не каждый день тычут носом в одно и то же дерьмо!? Да, история с премией, за которой он гнался, как сумасшедший, имела место быть, но она давно уже поросла быльем, и он думал, что людям наскучило упрекать его прошлым. И уж тем более он никак не ожидал услышать об этом от опера из захолустного городка. Те дети, которых, благодаря Антону, удалось вытащить живыми из страшных подпольных клубов, начали гибнуть уже после его расследования. Родители мальчика, повесившегося в собственной спальне, первым делом позвонили именно ему, потому что за долгие месяцы поисков ребенка Антон стал для них близким другом, как и для многих других семей, чьи дети пропали тем жутким летом... но премия была так близка...и он убедил их, что мальчик попросту не справился с пережитой травмой. Как потом, позже, убедил и другую семью. Ведь премия была почти у него в руках... а возвращаться к расследованию означало забыть о ней, плюнуть и растереть подошвой башмака. Следователи тоже отмахнулись от странных смертей, свалив суицид на все те же психологические травмы. Но премия прошла мимо, а дети продолжали умирать. Как будто кто-то избавлялся от ненужных свидетелей...
  - Как тогда называлась твоя статья? Газета лежит у меня в участке, мы все ее читали, - прежде чем откусить гамбургер, Петя сплющил его пальцами так, что из него полез майонез. - Как она называлась? Ты помнишь?
   Антон не помнил. Странно, но раньше он никогда не забывал названий своих статей.
  - Я... не помню.
  - А разве так бывает - написал и забыл?
  - Ничего не понимаю... что происходит? - он глянул на Петю, но тот безразлично тянул из трубочки колу. Однако, заметив взгляд Антона, все-таки отставил стакан в сторону.
  - Она называлась "Падение вверх". Твоя статья. Падение вверх - это когда нет смерти, такую записку оставили нам девочки, прежде чем прыгнуть. Антон... это расследование никому не нужно так, как тебе. Так что на твоем месте я бы постарался вспомнить все, вплоть до мелочей. Если здесь и есть связь, если дети действительно умирают не сами, только ты сможешь это остановить. Потому что один раз уже сталкивался с подобным.
  - Тогда мне лучше поторопиться... - Антон встал из-за стола, уронив стул. Ему не терпелось выбраться на свежий воздух.
  - Даже не поешь? - удивился Петя.
  - Нет... нет... - он кое-как поднял стул и поспешил к выходу.
   Его вырвало аккурат напротив грязного окна, какой-то странной жижей, в которой он разглядел непереваренные кукурузные зерна.
   - Что еще за... гадость?.. - Антон обтер рот рукавом и заметил, что Петя смотрит на него из кафе сквозь засранное стекло.
   "Да пошел ты", - подумалось ему, но он поднял руку, показывая, что все в порядке.
   Господи, и когда он успел нажраться этой долбаной кукурузы?
   С глубоким вздохом он отвернулся от окна, прислонившись спиной к шершавой стене здания.
   В голубом небе, похожий на стаю мошкары, учился полетам выводок птиц. Их серое пятно ползло по небосводу, то заворачиваясь спиралью, то распрямляясь, будто амеба под микроскопом. Антон закрыл глаза, слушая их далекие крики. Сейчас он бы все отдал, чтобы быть там, с ними. Учиться жить заново, в полете, а не таскаться с грузом прошлого по пыльной, истоптанной земле.
   Куда мне идти, с чего начать?
   Он открыл глаза и проверил карманы джинсовки.
   Но все, что ему удалось обнаружить, он уже видел. Раскладной мобильник с телефонным номером полицейского участка, смятые деньги и крупинки табака, налипшие на вспотевшие пальцы.
   Все это было каким-то наваждением, дурным сном, снящимся похмельным утром. Когда тревога за непогашенную сигарету навязчиво вползает в усталый мозг и порождает в нем пугающие образы... Все, что было у Антона в карманах, он уже видел, но его никак не покидало странное ощущение, что все эти вещи появились у него лишь вчера. Как будто кто-то подбросил их ему, а потом промыл мозги, избавившись от ненужных воспоминаний.
   Город оживал. Желтое солнце поднялось высоко над домами, заливая их крыши ярким дневным светом. По дороге мимо Антона проехало несколько машин, из открытых окон которых неслась одна и та же приглушенная помехами музыка, а на перекрестке, внизу улицы, дожидалась зеленых огней светофора молодая пара с коляской. Новоиспеченная мамаша дразнила погремушкой свое любимое чадо, и звонкий детский смех, подхваченный легким ветром, разлетался во все стороны.
   Антон улыбнулся, вспоминая, как нянчился со своими детьми, и решил, что обязательно навестит их, как только вернется обратно, в Новосибирск. Ведь в последнее время он был так занят делами, что совершенно позабыл о дочерях, сведя общение с ними к телефонным звонкам. А все подарки, что покупались им на дни рождения, он отправлял с курьерами, которые вместо поздравительных слов просили расписаться в документах о доставке.
   " Я все исправлю..."
   Он перебежал дорогу, решив, что лучше даст крюк, чем еще раз попадется на глаза своему бывшему однокласснику.
   Все дороги вели его в полицейский участок, и поэтому он не боялся заблудиться, петляя по угрюмым, грязным дворам. Он был ищейкой, так все его называли за глаза. Еще со студенческих лет внутри у него работал невидимый навигатор, выбирающий самый короткий путь к нужным местам.
   Антон вышел к желтому обветшалому зданию полицейского отделения довольно быстро, хотя совершенно не запомнил дороги, которой шел: Сибирск 43, как и все городки, появившиеся после второй мировой, был похож на зеркальный лабиринт. Он остановился напротив крыльца, у засохших самодельных клумб, сделанных из старых покрышек, и, оглядевшись, обтер о них налипшую на туфли грязь. Потом одернул задравшуюся на пояс куртку и с важным видом прошествовал внутрь.
   В каком бы городе России Антону ни пришлось побывать, полицейские участки везде выглядели одинаково: убогий серо-желтый кафель на полу, покрашенные в тот же цвет стены и застекленная будка дежурного, гадающего кроссворды или раскладывающего на компьютере пасьянс "Косынка". Вот и в этом участке было точно так же, да вдобавок ко всему еще и воняло дерьмом: то ли обделался кто-то из задержанных, то ли дала течь канализация.
   Вопреки всему, Антона очень быстро пустили к задержанному. Даже не спросили паспорта, который он позабыл в своей машине. Просто предложили расписаться в журнале посещений и проводили в тесную допросную комнатку.
   Мужчина в приличном, хоть и грязном пальто сидел на стуле, склонившись над столом, словно пьяный, хвативший лишка в дешевом баре. Его черные засаленные волосы свисали до самой крышки стола, скрывая лицо.
   Антон подвинул поближе пустой стул и аккуратно присел на самый край, разглядывая сбитые костяшки на кулаках задержанного.
  - Так вот почему вы здесь, - сказал он, кивнув. - Сопротивление властям. И как, много зубов успели выбить?
   Человек молчал. Но Антон знал, как его разговорить.
  - Зря вы думаете, что я кровопийца. Это не так. Я пришел сказать, что, возможно, знаю, что происходит в городе. Но не смогу помочь, пока вы не расскажете, что видели...
  - Не я один, - сказал мужчина. Он поднял голову и посмотрел на Антона.
  - Что - не вы один?
  - Не я один видел. Другие тоже.
  - Другие родители?
  - Да.
   "Люди говорят... всякое" - вспомнилось Антону. Так, кажется, сказал Петя.
  - И что же они видели?
  - Видели, как выглядит смерть их детей.
  - Разве кому-то удалось его разглядеть? - нахмурился Антон. - Запомнить, как он выглядел?
  - Он меняется, - покачал головой мужчина. - Запомнить его нельзя.
  - То есть как так - меняется?
  - Становится тобой. Приходит к тебе домой, пока ты горбатишься на работе. Пьет твое пиво, ест твой обед, тискает твою жену. А ты даже не знаешь, что он приходил. Пока не становится слишком поздно.
  - Все равно не понимаю... что значит - становится тобой? Как ему это удается? Как такое вообще возможно?!
  - Я скажу тебе, но сначала ты ответь мне - у тебя есть дети?
   "Второй вопрос за день", - подумал Антон и кивнул.
  - Да, две дочери.
  - Две дочки, - повторил мужчина. - Тогда почаще приглядывайся к зеркалам. Следи за собой. Отмечай любую деталь, любое изменение своей внешности. Возможно, ты - это уже и не ты вовсе...
   В его словах не было ни капли здравого смысла. Но было объяснение всему, что случилось этим утром в кафе.
  - Кто он? Скажи мне...
  - Тот, кто приходит за нашими детьми, когда нам становится на них наплевать. И неважно, в каком обличье! Пока сидел здесь, я понял: он не пришел бы, если бы я его не позвал. А значит, во всем виноваты мы сами. В том, что творится здесь... во всех этих смертях -виноваты мы сами! Понимаешь?! Мы сами! Я искал... - человек привстал над столом, и Антон увидел, что он улыбается. - Искал его. Разговаривал со всеми, кто его видел. Но только сейчас понял, откуда он мог приходить.
  - И откуда же?
  - Со стороны заброшенных бункеров в лесу. Он мог приходить только оттуда.
  - Ты знаешь, как туда попасть? - прошептал Антон, чувствуя, как по рукам из подмышек стекает пот.
   Мужчина опустился обратно на стул.
  - Может, и знаю. Но тебе там делать нечего. Ты должен ехать домой, к семье. Иначе окажешься на моем месте.
  - Я не собираюсь идти туда в одиночку. Я расскажу все полиции, и они устроят облаву.
   Но мужчина только усмехнулся в ответ:
  - Тебе не поверят. И ты ничего не изменишь.
   Как только Антон вышел в коридор, в кармане у него завибрировал сотовый. Высветившийся номер был ему незнаком, но деваться было некуда, и он осторожно ответил.
  - Слушаю.
   Это был Евгений Петров.
  - Антон, как у тебя дела? Был уже в участке?
   Судя по всему, Петя куда-то ехал: в трубке слышался шум дороги.
  - Да, был. Что-то случилось?
  - Да ничего особенного. Хотел узнать - как у тебя дела. Нарыл что-нибудь?
   Антон переложил телефон в другую руку и направился к выходу из отделения.
  - Кое-что.
  - Это хорошо. Да, кстати, что там с твоими колесами? Почему мне не сказал, что нужна помощь?
  - Да как-то... не до этого было. Что там с моим фотоаппаратом, лучше скажи?
  - Ах, ты... - засмеялся Петя. - Хотел сюрприз сделать. У меня он, все нормально. Завтра утром поедем твою машину вызволять, тогда и отдам. Заеду за тобой, ты будь в гостинице, хорошо?
  - Буду.
  - Ну, пока тогда.
  - До завтра.
   Антон вышел из участка, под голубое весеннее небо и понял, что жутко голоден. Возвращаться в MacDonalds ему не хотелось, и он решил пообедать в гостинице.
   В местной столовой, которая почему-то упорно именовалась рестораном, ему хватило денег только на лапшичный суп с фрикадельками, помятую глазуревую булочку и чашку кофе. Антон хлебал бульон, стуча ложкой о тарелку, и наблюдал за официанткой, натирающей столы. На ней была коротенькая юбочка, и, когда она тянулась к дальнему краю стола, юбка ползла вверх, оголяя бледные бедра. Девушка не была красавицей, но с первого взгляда становилось ясно, насколько хорошо она владеет своим телом. Ведь даже здесь, в пустом зале ресторана, она двигалась так, что ее хотелось прижать к столу, задрать юбку и оттрахать по-собачьи. Но Антон только наблюдал за ней, прожевывая безвкусные фрикадельки, и стучал ложкой о тарелку. Покончив с супом, он сжевал половину булочки - ровно столько хватило официантке, чтобы протереть оставшиеся столы, - одним махом выпил кофе и поднялся в свой номер.
   Комната 202, которую ему выделили власти ЗАТО, была одноместной, без каких-либо удобств. Общая душевая находилась в конце коридора, как и туалет, в котором, в отличие от душа, Антон все-таки отважился побывать.
   В номере на криво побеленной стене, над незаправленной кроватью, висело большое зеркало. Антон подошел к нему вплотную, разглядывая свое осунувшееся, поросшее щетиной лицо, но никаких изменений не заметил. Разделся догола, снял зеркало с гвоздей и осмотрелся целиком. На коже, под ребрами, краснело несколько свежих ссадин, о которых он не помнил. Все остальное выглядело так же, как и всегда.
  - Господи, что я делаю?..
   Он засмеялся и махнул отражению рукой. Повесил зеркало обратно, натянул трусы и улегся на кровать. За окном светило солнце и пели птички. И ему никак не думалось, что сейчас, после разговора с отцом погибших девочек, он сможет уснуть. Но странная усталость, похожая на жирную кассиршу, навалилась на него всем телом и прижала к кровати. Он закрыл глаза и открыл их только ночью, оттого что одежда, сваленная кучей на полу, жужжала и вибрировала.
  - Черт...
   Он подскочил на ноги и принялся рыться в ней в поисках сотового.
   Номер снова был неизвестным, но последние цифры показались Антону ужасно знакомыми, и он раскрыл мобильник.
  - Да?
   Это была какая-то женщина.
  - Антон, это ты?
  - Кто это?
  - Ой, позовите, пожалуйста, Антона.
  - Сейчас... - он зажал трубку ладонью и откашлялся. - Слушаю.
   Женщина немного помолчала.
  - Что у тебя с голосом, ты пил опять?
  - Я спал.
  - Пьяным сном? Ладно, это твои дела. Ты прости, что я ночью, думала, ты, как обычно, пишешь что-нибудь...
   Эту женщину Антон знал: голос, как и последние цифры ее мобильника, были ему знакомы. Но он упорно не мог вспомнить, кто она такая и как ее зовут.
  - Что стряслось? - он протер пальцами липкие от сна глаза.
  - Просто хотела узнать, как у тебя дела. Все-таки мы не чужие друг другу.
   "И эта туда же," - подумал Антон, присаживаясь на кровать.
  - У меня все отлично, спасибо. Работаю...
  Женщина снова молчала.
  - Я бы поговорил...
  - Да что с тобой такое?! - вдруг крикнула она. - Я тебе поражаюсь! Тебе что, совсем не интересно, как живут твои дети?!
   Теперь он вспомнил - этот голос принадлежал его бывшей жене, которая ушла от него к чертовому блондину-адвокатишке. Именно так она кричала в тот день, когда съезжала из его квартиры. Он стоял пьяный в проеме двери и с идиотской улыбкой подсчитывал коробки с ее вещами, которые таскали грузчики.
   "Так что же ты меня не зовешь?" - зло подумалось ему.
  - Интересно. Но я сейчас в командировке.
  - Зайдешь к нам, как вернешься?
  - Да, я обещаю.
  - Девочки будут рады.
   Она соврала. Он давно уже был для них чужим человеком.
  - Я куплю подарки...
  - Не надо подарков. Приди хотя бы сам...
  - Хорошо. Мне нужно идти.
  - Конечно. Пока.
  - Пока.
   Он положил телефон рядом на кровать и до рассвета просидел в одной позе, не сдвинувшись с места.
   Петя заехал за ним рано, на провонявшем бензином полицейском УАЗике, с пыльным салоном и грязными стеклами. Эти машины в народе ласково окрестили "бобиками" из-за их "комфортности" при езде и схожести передка с бульдожьей мордой. Сидения в таких машинах всегда напоминали Антону спортивных козлов из советских спортзалов, на которых махали ногами гимнасты-комсомольцы. И, когда "бобик" набрал ход, Антон почувствовал себя одним из них.
   Пока они ехали по пустынным улицам, он рассказал Пете о бункерах в лесу. Сказал, что там может прятаться тот, кого они ищут.
  - Да ты с ума сошел?! - воскликнул опер. Он постоянно переключал ручку скоростей, отчего УАЗ кряхтел и дергался. - Эти бункеры ядовиты, как черт знает что! Военные оставили в них тонны разной химии, когда развалился Союз. Там все опечатано и герметично, никто бы не смог туда пробраться... а уж тем более спрятаться. Не из-за того, что военные часто проверяют те места, нет. Из-за того, что выжить там попросту невозможно.
  - А если кому-то все-таки удалось?
   Петя засмеялся:
  - Не верю я в этот бред.
   Они подъехали к КПП, и Евгений Петров махнул солдатам рукой. Полосатый шлагбаум, похожий на цаплю, медленно поднялся вверх.
  - А если у него есть защитный костюм, к примеру? - предположил Антон, вглядываясь в одинаковые лица солдат. - Может быть, он придумал что-то еще... Но ведь это так логично - спрятаться там, где тебя не будут искать.
  - Даже если это и так - твоей логики слишком мало, чтобы военные начали эту... облаву, так ты сказал? Солдаты не верят ни в Бога, ни в черта, когда на службе, - УАЗ прополз под шлагбаумом и Петя снова дернул ручку скоростей, поддав газу: - Они тебя не послушают.
  - Но ты ведь сам сказал, что кто-то здесь мне доверяет.
  - Сказал, и что дальше? Ты узнал, что за связь между твоей статьей и предсмертной запиской? Вспомнил хоть что-нибудь?
   Антон мотнул головой:
  - Нет, но...
  - Вот то-то и оно, что нет. Так что не лезь на рожон, многие и так считают, что ты водишь всех за нос. Накропай статейку, так чтобы не полетели головы, и уезжай домой. А расследование оставь нам. Не журналистское это дело - рыться в дерьме. Я тебе так скажу.
   Антон зло покрутил ручку окна, опустив скрипучее стекло.
   "Вот значит как вы со мной?! - бешено подумал он. - Нашли гребаного шестерку-писаку, который все замажет?! Хрена лысого!"
   УАЗ бросало по ухабистой дороге, и из-под жестких колес летели брызги грязи. Они черными стрелами улетали в подступивший со всех сторон лес, орошая каплями худые сосны.
  - Да ты не обижайся, - сказал Петя. - Для тебя же самого так будет лучше. Кстати, твой фотик на заднем сидении, я так и не понял, где там фотки хранятся. Мудреный какой-то...
   "Или ты тупой, - Антон перегнулся через сидушку и подтащил фотоаппарат за лямку. - И зачем вообще ты рылся в моем фотоаппарате, пиздюк?!"
   Все делалось очень легко. Нужно было просто перевести рычажок из режима съемки в режим просмотра папок. Снимков было немного, в основном, красивые лесные пейзажи. Была пара фотографий двух улыбчивых девочек, стоявших в нарядных платьях перед новогодней елкой. На некоторых снимках перед камерой красовался какой-то мужик с бутылкой водки. Он отплясывал у дымящегося мангала дикие танцы, задирая ноги выше головы, и то и дело лыбился в объектив.
  - Кто это? - спросил опер. Антон заметил, что он косится на фотоаппарат.
  - Не знаю.
  - На нем твоя куртка.
   И действительно, на бесноватом мужике была точно такая же джинсовая куртка, как на Антоне.
   "Такая же, - подумал он. - Но не моя".
  - Джинса была в моде...
  - Не слышал. Я за модой не гонюсь, знаешь ли, - Петя вгляделся в лобовое стекло. - О, вон она, милая. Слушай, ну какая красавица... Твоя? Личная?
   Впереди, в нескольких сотнях метров, чернел силуэт увязшей в грязи "Ауди".
  - Моя. Личная.
  - Сейчас чуток проедем, и я тебя высажу, а сам жопой развернусь. Вытащим твою девочку на раз! Трос у меня длинный, а там дальше глина, боюсь сам увязнуть.
  - Хорошо.
  - Ну, тогда давай вперед, - хохотнул Петя.
   Это, и правда, была глина. Она скользила и извивалась, словно змея, пытаясь сбросить Антона в грязь, пока он пробирался к обочине. Позади с гневным ревом "бобик" пытался развернуться между двумя колеями, выбрасывая из-под колес мощные струи.
   Антон покачал головой, повесил фотоаппарат на шею и двинулся к увязшей машине.
   За прошедшие дни "Ауди" опустилась в грязь по самый номерной знак, который располагался чуть ниже передних фар, сразу под четырьмя кольцами - известным брендом немецкого производителя. Окна автомобиля покрылись испариной, и мелкие капли, сбегая по мутным стеклам, оставляли на них кривые прозрачные дорожки.
   Антон немного постоял, размышляя о том, стоит ли подворачивать брюки, но потом плюнул и зашагал к машине так, утопая в липком месиве до половины колена. Чавкающая грязь засасывала ноги, и он постоянно смотрел вниз, боясь потерять туфли, которые теперь по своей форме больше напоминали ему глиняные горшки.
   Пока он пробирался к автомобилю, Петя сумел развернуться и УАЗик, раскачиваясь в стороны, потихоньку начал пятиться к размякшему участку дороги.
  - Чертов сукин сын... - прошипел Антон, дергая дверцу "Ауди". Но та лишь чуточку поддалась, насмерть застряв в желтом месиве. Он попытался втиснуть руку в тонкую щель, но прищемил пальцы, разодрав их до крови, и со злостью принялся пинать дверцу, оставляя на ней грязные вмятины.
  - Моя машина, моя куртка, моя статья...чтоб вы все сдохли от зависти!
   Он ухватился за дверь и с силой дернул ее на себя. Она распахнулась, и из салона в грязь вывалилось обнаженное тело какого-то мужчины. Чавкнув, оно уткнулось лицом в размякшую глину, и Антон с криком плюхнулся на задницу, подняв вокруг себя желтые брызги.
  - Господи... Господи... - он отполз от машины, как каракатица, задом наперед, не сводя глаз с посиневшего тела. Ему казалось, еще чуть-чуть, и оно шелохнется, начнет подниматься из грязи, цепляясь руками за распахнутую дверцу. - Что это за хрень?!
   Но человек, вывалившийся из машины, был мертв. Он лежал неподвижно, приоткрыв один глаз, а на шее его синел след от широкой удавки.
  - Боже мой, - прошептал Антон. Он осторожно поднялся на ноги, разглядывая лицо мертвеца. Это был тот самый мужик, чьи снимки хранились у него в фотоаппарате. - Что за дерьмо здесь творится?
   Он обернулся и увидел, что Петя уже выбрался на улицу с тросом, пытаясь закрепить его на заднице УАЗа.
  - Мать твою...
   Надо сматываться, мелькнула в голове мысль, но вместо этого Антон снова подошел к машине и ткнул мертвеца ногой в плечо. Тело было податливым и мягким, словно желе.
  - Е** твою мать. И правда, дохлый, - прошептал Антон и поморщился. Из салона несло трупной вонью. - Что за козел? Сдох в моей машине...
   На полу "Ауди", под согнувшимися коленями трупа, оттиском двуглавого орла поблескивал паспорт. Антон присел на корточки и аккуратно, двумя пальцами, подтащил бордовую книжицу к себе. Раскрыл ее на страничке с фотографией и зажал рот трясущейся рукой.
   Это был паспорт того, кто лежал все эти дни мертвым в машине. Но имя и фамилия его были точно такими же, как у Антона.
   Он отнял руку от лица, оставив на щеке грязные полосы, и выглянул из-за дверцы - Петя, похожий на минера второй мировой, медленно приближался к нему, прокидывая трос в глубокую колею.
  - Если ты - это я, - Антон глянул на мертвого человека, - то кто тогда я?..
   "Почаще приглядывайся к зеркалам. Отмечай любую деталь, любое изменение своей внешности..."
   Он посмотрел в боковое зеркальце, но увидел в отражении совершенно незнакомого человека. С красными обслюнявленными губами и звериными глазами странного, орехового, цвета.
  - Нет, нет... Этого не может быть. Это не я... это не я...
  - Антон?
  Он замолчал, подняв взгляд на Петю, стоявшего рядом у дверцы, с кольцами троса в руках.
  - Что тут происходит, Антон? Кто это?
  - Я не знаю... Это... это я? - он поднялся с корточек, и опер отступил на шаг, выпустив трос из рук. Антон заметил, что он тянется к кобуре на поясе.
  - Стой на месте.
  - Постой... ты не понимаешь...
  - Стой на месте, я тебе сказал!
   Петя попытался одним движением вырвать из защелкнутой кобуры пистолет, но Антон сорвал с шеи фотоаппарат и, крутанув его за лямку, с размаху ударил опера в висок. Дорогая зеркалка с хрустом разлетелась вдребезги, взорвавшись облаком кривых осколков. Стекла рассекли Пете лицо, и он упал на колено, за секунду превратившись в окровавленное ревущее чудовище.
  - Сукаа! Гребаная сука! Я убью тебя, мразь! Я убью тебяяя...
   Антон не видел, как изуродованный полицейский все-таки сумел вытащить пистолет из кобуры и сейчас размахивал им во все стороны, стирая с глаз кровь. Он бежал что было сил - мимо водящих хороводы сосен, в самую глубь умирающего от радиации леса. Его ноги заплетались, он падал и снова вставал, а где-то далеко позади звучали хлопки выстрелов и крики. Ему казалось, что Петя гонится за ним, но это было не так - опер с кровавым лицом шатался у обочины и расстреливал лес. А когда обойма закончилась, он доковылял до УАЗа и снял с полки рацию.
  - Петров. У меня тут на десятом километре труп и бегунок образовались, мать их так. Сообщите военным. Он побежал в сторону их бункеров. И спросите у них: как они умудрились пропустить через КПП человека без паспорта?! Ну, и дуйте все сюда. Всё. Отбой.
   Он сплюнул кровавую пену.
  
   Мир вокруг потемнел и высох, а земля стала проваливаться под ногами. Антон остановился, глотая ртом прокисший воздух, и огляделся. В этой части леса стволы деревьев задыхались, как жертвы нацистских газовых камер, а с тел их, лопаясь, сползала кожа, оголяя вены с загустевшей кровью. Из сосен, из-под отошедшей кусками коры, стекала вонючая темная слизь. Она ползла вниз, к земле, и застывала у корней уродливыми наростами.
  - Где я? - в ужасе прошептал Антон и, обезумевший, побежал дальше. Туда, где земля вздымалась язвами ядовитых бункеров. Туда, куда вела его странная ноющая боль в груди. В то место, где он уже бывал.
   Лестница была узкой, похожей на тиски. Антон сбежал по ступеням, держась за осыпающиеся известкой стены, и остановился, вслушиваясь в собственное тяжелое дыхание. Внизу было темно. Но темнота показалась ему знакомой - она пахла сыростью и мелом, как когда-то в школе, когда он стоял у доски, не в силах перемножить дроби. Весь класс смотрел на него, а у него темнело в глазах. И потом, когда он шел между рядами парт, мокрый от пота, вытирая соленые капли с лица, его пальцы... они, как и сейчас, пахли мелом. А за спиной учительница с силой чиркала мелком по доске, задевая ее наманикюренными ногтями, так что они скрипели, и от скрипа этого хотелось блевать...
   "Господи... - подумал Антон, вытирая вспотевшее лицо. - Ведь все это было со мной..."
   Он оглянулся на серую лестницу, по пыльным ступеням которой стекал скупой утренний свет, и подумал, что лежит на дне могильной ямы. Падение вверх. Это когда нет смерти. Когда падаешь вниз, душа твоя поднимается к небесам... Вот что значили эти слова! Детям суждено попасть в рай.
  - Смерти не будет... - прошептал Антон, и ноги сами понесли его по темным коридорам.
   Внутри у него снова работал невидимый навигатор, который вел его нужными путями. Туда, где в небольшой душной комнатке, среди железных стеллажей, заполненных жестяными банками с консервами, однажды появился на свет безликий монстр. Он вышел из темного угла и сел напротив почерневшего от времени зеркала с банкой консервированной кукурузы в руке. А потом принялся бить ею о каменный пол. И когда она с треском лопнула - пил мутный сок окровавленными губами и сыпал себе в глотку холодную кукурузу. Он мычал и плевался, его рвало от удушья, а под ребрами проступали первые пятна химических ожогов. Уродливый, он подползал к зеркалу на четвереньках и всматривался в свое отражение, в белые глаза и острые скулы, в разбухшие губы и почерневшую яму рта. Монстр совсем не помнил, кем и когда он был, но знал, что скоро память вернется. И неважно, чьей она будет на этот раз, ведь когда это произойдет, чудовище снова выйдет на свет и станет одним из людей. И вся сущность его, как и прежде, потянется к человеческим детям. К тому миру, в котором когда-то существовал он сам. В мир, где его обманули и предали. Создали из него то, чем он стал. Ведь он помнил, что был ребенком когда-то. Пока не упал вверх. Не вырос в голодного зверя.
   В узком коридоре, которым шел Антон, было темно. Он шаркал ногами, пытаясь заглушить мертвую тишину, жавшуюся к нему ледяным телом, и старался не замечать мурашек, бегущих по спине от ее прикосновений. Странно, но он знал, что выйдет к пищевому складу, у входа в который, в стене, будет небольшое углубление, где он найдет все, что нужно. Через двадцать шагов, которые он отсчитывал вслух, так и случилось - Антон нащупал коробку спичек в нише и зажег несколько свечей, расставленных по периметру склада. То, что перед ним предстало, изумило его своей узнаваемостью. Это не было чувством дежавю, потому что Антон точно помнил - здесь он уже бывал.
   На стене, на кривой металлической вешалке, желтой резиновой кожей свисал к полу грязный противорадиационный костюм. С противогазом он походил на уродливого повешенного, которого перед казнью морили голодом. Под костюмом, у стены, валялись зеленые резиновые сапоги с налипшей на подошвы глиной вперемешку с хвоей.
   Зеркало стояло на полу, возле стеллажа. Заляпанное отпечатками жирных рук, помутневшее, с почерневшими краями, оно напоминало картину с обгорелой рамой, которую пытался сжечь безумный портретист, понявший вдруг, что сотворил лик дьявола. Вокруг валялись погнутые консервные банки, некоторые вскрытые и пустые, другие искореженные, но полные, измазанные засохшими бурыми пятнами. Повсюду чернели лужи мутной жижи и воняло мочой и штукатуркой, отваливающейся от стен и потолка.
   Антон упал на колени перед зеркалом и закричал. А отражение - монстр с окровавленными губами - захохотало над ним, задрав голову кверху. И кровавые брызги разлетелись во все стороны, оросив холодную комнату склада красным дождем. А Антон все кричал и не мог остановиться. Затыкал уши руками, но все равно слышал смех монстра и его ужасное бормотание "Застряли, застряли?.. Можно мне, можно мне... Посмотреть...вашуу каамеруу..."
  - Нет, нет, заткнись, заткнись!
  Можно мне, можно мне...посмотреть вашуу каамеруу...
  Застряли? Застряли?
  
  - Застряли?
   Антон вздрогнул и обернулся. У края раскисшей дороги стоял мужчина в желтом резиновом костюме и зеленых сапогах.
  - О... да... да, немного, - с улыбкой ответил он и пожал плечами. "Ауди" крепко засела в весенней распутице, и все попытки выбраться из липких объятий заканчивались щедрыми грязевыми фонтанами из-под колес и матерными изо рта.
  - Делааа, - протянул мужчина и покачал головой. Его лицо показалось Антону ужасно бледным, а черные от щетины щеки - впалыми, как у мумий. - Давайте попробуем вместе?
   Антон знал о том, что Сибирск 43 был закрытым военным городком, и поэтому человек, разгуливающий по лесу в защитном костюме, ни капли его не напугал.
  - Давайте.
   Мужчина зачавкал по глине к застрявшей машине.
  - Ого, какая у вас камера, - кивнул он на фотоаппарат, висевший у Антона на шее.
  - Я журналист.
  - Вот как? - мужчина обошел "Ауди" сзади и уперся руками в черный багажник. - И над чем же вы сейчас работаете?
  - Над материалом о детском суициде...
  - Вот даже как... Интересно... Ну, - мужчина посмотрел на Антона, - давайте толкнем?
  - Да, конечно, - Антон уселся в водительское кресло и завел мотор.
   Они толкали долго и безуспешно, сменяя друг друга, но машина так и не сдвинулась с места - лишь глубже опустилась в трясину. Грязные и уставшие, они уселись в салон: Антон спереди, а его новый знакомый - сзади, к розовому плюшевому зайцу, которого Антон возил уже долгое время, не зная, куда подевать.
  - Меня зовут Антон, - сказал мужчина и протянул руку между спинок передних кресел.
  - Надо же, - пожал ее Антон. - Так мы тезки. Очень приятно. И спасибо за помощь.
  - Ну, что вы... я уверен, вы бы на моем месте поступили точно так же. Расскажите мне лучше о вашей статье. Как вас занесло сюда, в это захолустье?
  - Друг детства попросил. Но, на самом деле, эта статья для меня - шанс многое исправить, - сказал Антон, стараясь уловить своего нового знакомого в узкой полоске зеркальца. - Жизнь иногда бывает очень интересной.
  - С этим я согласен. А как зовут этого вашего друга детства? Быть может, я его знаю?
  - Петя, - засмеялся Антон. - Хотя он Женя по паспорту. Евгений Петров. Петей мы звали его в школе. Он полицейский здесь... Да уж, - он посерьезнел и кивнул сам себе, - думаю, им нужно мое имя под обличительной в кавычках статьей.
  - И вы напишете ее?
   Антон задумчиво хмыкнул.
  - Так бывает. Они покажут мне только то, что захотят. И я напишу об этом, а читатели мне поверят. В статье не будет лжи.
  - Но ведь и правда будет однобокой.
  - В детском суициде нет ничего сверхъестественного. И это тоже правда. Люди создают монстров для того, чтобы успокоить собственную совесть.
  - Хм... вы так считаете? Нет никаких монстров в темных углах? Во всем виноваты мы сами?
  - А разве вы считаете иначе?
   Антону наконец удалось уловить глаза собеседника в отражении зеркальца. Они были странного орехового цвета.
  - Мне кажется, иногда монстры вполне реальны. Хотя в том, что их создают люди, вы правы. Можно мне... можно мне посмотреть вашу камеру?
  - Мм?
  - Фотоаппарат.
  - Ах, - Антон улыбнулся и снял лямку с шеи. - Держите. Мой старый, добрый "Никон". Он столько раз выручал меня в безвыходных ситуациях...
   - Тяжелый, - переняв фотоаппарат в свои руки, сказал мужчина. - Трудно таскать на шее?
  - Не особо. Это ведь мой хлеб как-никак.
  - Да, понимаю. Что-то интересное успели снять?
   Антон пожал плечами.
  - Нет, вряд ли...
  - Боже, так ведь вы Антон Старцев! - вдруг воскликнул мужчина и засмеялся. - Я же читал ваши статьи. Прямо не верится... Помнится, после того как я прочитал одну из них, я подумал, как же это возможно - упасть вверх? Но после прочтения понял - это метафора. Падение вверх - это перерождение души. Вы очень хороший журналист, Антон, теперь я вспомнил.
   Антон улыбнулся: сколько бы раз ему ни говорили это, он никогда не уставал слушать. Как сказал однажды один его знакомый писатель, все мы - падкие на лесть, тщеславные ублюдки, работа которых - каждый день убеждать окружающих и самих себя в том, что это не так. Умение хорошо писать вырабатывается с годами - с талантом врать самому себе нужно родиться. Антон был согласен с этим. Как и с тем, что талантливого автора не бывает без этих двух черт.
  - Раз уж вы читали, - сказал Антон, не оборачиваясь к собеседнику и потеряв его из виду в зеркальце, - ответите мне - во что... или в кого переродились души тех детей?
  - Они стали тем, кем и были для своих родителей. Пустотой!
   Антон увидел перед глазами мелькнувшую лямку фотоаппарата, и в следующий миг сильные руки стянули ее у него на шее. Так сильно, что хрустнул кадык. Брыкнув коленями, Антон попытался вывернуться из-под удавки, но не сумел оторваться даже от спинки кресла. Задыхаясь, скрежеща отяжелевшими челюстями, он забился в кресле, как пойманная рыба, пытаясь подсунуть пальцы под лямку. Замолотил ногами по дорогой панели машины, разбивая ее каблуками туфель, по серебристой магнитоле, которую придирчиво выбирал в автосалоне, по дверце, отделанной светлой кожей. Он бился в конвульсиях, а перед глазами мелькали улыбки его дочерей. Самое важное, о чем он забыл, что потерял в своей жизни.
  - Я знаю про тебя все! Ты тоже упадешь вверх, - зашипел Антону сзади его новый знакомый. - И переродишься. Станешь монстром в темном углу...
  
  - Кто ты такой?! - закричал Антон монстру в зеркале. - Кто ты такой!?
  - Я? - отражение прекратило смеяться и уставилось на Антона безумными глазами. С острого небритого подбородка его капала кровь, собираясь темной лужей между колен. - Неужели ты забыл, кто я такой, неужели не узнал меня? А ведь мы уже встречались с тобой... когда-то. Когда мир был полон темных углов, ты помнишь?
  - Это ты? - засипел Антон, вспоминая, как кто-то убивал детей, избавляясь от свидетелей. - Это ты?..
  - Теперь это мы, Антон.
  - Нет!
   Монстр оскалил в ухмылке кровавые зубы.
  - Вдвоем мы освободим всех несчастных детей от их никчемного рабства перед родителями. Дадим им ту свободу, которой у нас никогда не было. Все эти вечно занятые мамашки в дорогих костюмах или жрущие водку алкаши, насилующие собственных детей, все они познают, каково это - жить в аду. Мы спасем столько детей, Антон, столько невинных душ, - засмеялся монстр в отражении, - падение вверх - это когда нет смерти. Ты ведь знаешь это. Там, наверху, где живет добрый Бог, всем им будет хорошо...
   Антон уперся ладонями в скользкий от крови пол и зашептал сквозь пузырящуюся на губах пену:
  - Да, да... мы освободим их. Освободим...
  
  Когда в дверь позвонили, Анна крутилась на кухне, у плиты. По квартире неслись запахи жареных грибов и сделанных по маминому рецепту оладий. Пузырчатое тесто поднималось на сковороде, шипя и плюясь маслом, и Анна, в прихватке, орудовала лопаткой, переворачивая пышные вкусности. В мойке шумела вода, и поэтому она не услышала ни первого звонка, ни второго. А, когда позвонили в третий раз, к двери подбежала русоволосая девочка лет пяти в розовой пижаме с мишками и привстала на цыпочки, чтобы посмотреть в глазок.
  - Кто там? - спросила она, так и не дотянувшись.
  - Кто там? - переспросила ее шепотом вторая девочка, чуть постарше. Она выглядывала из их общей спальни и терла кулачками заспанные глаза.
  - Я не знаю.
  - Милая, это папа, - раздался мужской голос из-за двери. - Открой мне, у меня подарки. Их столько, что трудно удержать...
  - Папа, - улыбнулась девочка у двери.
  - Это тот, который ненастоящий папа. Не открывай ему, - прошептала ей сестра из спальни.
  - Но у него же подарки...
  - Позови маму.
  - Тсс, - девочка щелкнула замком и распахнула дверь.
   В подъезде не горели лампы и было темно. И в темноте этой стояла высокая безликая фигура. Она шагнула через порог на свет и опустилась перед девочкой на колено.
  - Я твой папа, ты разве не помнишь меня, малыш? - спросил небритый мужчина в джинсовой куртке. Он смотрел девочке в глаза своими, цвета вызревшего на солнце ореха, - и улыбался. В грязных, дрожащих руках он держал огромного розового зайца из плюша и протягивал его девочке. - Вот, держи.
  - Мама! - закричала девочка из спальни. - Мама, мама!!!
   Анна выскочила в коридор испуганная и побледневшая, с масляной лопаткой в руках.
  - Привет, дорогая, - поднял на нее взгляд мужчина.
  
   Весна - Осень 2012
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"