Этот утро не отличалось ничем особенным от всех предыдущих. Несмотря на хорошую погоду никто из заключенных не испытывал радости, каждый знал, что скорее всего он смертник, каждый следующий день может стать последним и неважно было во время какой погоды ты умрешь. Хотя жить хотелось... разумеется, где ж вы видели идиотов нежелающих жить? Надпись на воротах входа в концентрационный лагерь гласила - "Труд делает человека свободным". Да, как же... с "освободившимися" долго не церемонились. В гигантском рве, вырытом именно для этих целей лежали горы иссохших тел, которые пока никто не удосуживался закопать.
Мы уже давно привыкли к этому зрелищу... человек вообще странное существо - почти как таракан может привыкнуть к любой обстановке, хотя в начале стоит признаться, было жутко. Я лежал на нарах и вкушал послерабочий "отдых".
Внезапно в комнату вошел немец, один из тех, кто был уполномочен следить за порядком в бараках, и сказал выбираться на улицу. Снаружи уже собралось немало народу и стоял гомон. Люди никак не могли взять в толк, с какой целью их выгнали из помещений. Некоторые из них строили предположения о нашей дальнейшей, не столь уж завидной участи. О, и видит Бог, они были не далеки от истины.
Следуя указаниям мы отошли на несколько сот метров дальше, за один из типовых бараков для заключенных. В концлагере была одна особенность - каждый человек имел точно выверенную национальность, не то, что в нынешнее время. К евреям и цыганам было "особенное" отношение, наверное в силу "горячей любви" к ним охраны. Недалеко от строения была свежевырытая глубокая яма. Провожатые приступили к разделению нашей толпы на две группы. Один из конвойных подошел и ко мне, на вопрос об национальности я ответил не раздумывая, и он указав рукой на людей кучковавшихся справа, двинулся дальше.
Нам скомандовали выстроиться в ряд. Получилось следущее - две шеренги, одна ближе к яме, другая дальше, ровно позади нее. Если протянуть руку можно было коснуться стоящего перед тобой человека. Деление было простым, как апельсин - евреи спереди, и "все остальные" за ними.
Нужно было столкнуть стоящих перед нами в импровизированную могилу. По рядам прошелся шум недовольных высказываний. Мы не любили жестокость. Тем более бессмысленную. По прошествии пяти минут бездействия произошло то, чего и следовало ожидать - нас поменяли местами и уже мы должны были оказаться падающими вниз. И мы падали. От толчков и пинков в спину. От предательства соседей по бараку, и от ихнего желания жить. Мы слышали выстрелы сверху, вжимали головы в плечи и ждали неминуемой смерти, но те пули предназначались не нам. Наверху жестко и планомерно расстреливали евреев.
Всё это немцы охарактеризовали "показательным мероприятием". Люди оказавшиеся на дне должны были быть расстреляны, но мы отказались скидывать евреев. А вот евреи не были столь добры и предпочли остаться в живых ценой чужих жизней. Нам "доходчиво" объяснили что именно по этому они их убивают и лишь лишний раз захотели продемонстрировать остальным за что.
А потом были долгие месяцы однообразной голодной жизни заключенного. Не умереть с голоду, как бы это было не удивительно, помогал табак. Я менял свою, полагающуюся каждому
пленнику дозу этой отравы на пайки еды и это хоть как то помогало не умереть от истощения.
Долгожданное освобождение. Советские войска входят в лагерь пленных. И уж совсем не долгожданное новое заточение уже у себя на Родине. Семь лет... И все потому, что в войну был отдан приказ - "ни шагу назад". Исключений не делалось никому, раненные военнопленные как и все остальные приравнивались к врагам народа. Амнистия. Свобода...