От мамы всегда приятно пахло жасмином. У нее были большие ласковые глаза и длинные рыжие волосы. Ее голос, нежный, подобный журчанию ручейка, успокаивал Кирилла. С ней он чувствовал покой и умиротворение.
Отца мальчик боялся. Он был военным, высоким, прямым, как линейка. Всегда ходил в вычищенных черных сапогах, а пахло от него табаком. Он мало обращал внимания на сына, однако если такое случалось, то отец брал его на руки, делая мальчику больно, и, держа прямо перед собой, изучал Кирилла словно произведение искусства. Его глаза сужались, взгляд становился неприятным.
- Перестань краснеть! - говорил он, ставя его на пол. Но чем сильнее Кирилл пытался перестать, тем больше у него получалось наоборот.
Когда мальчику исполнилось семь лет, отец решил отправить его в военную школу, которая находилась далеко от дома.
На несмелые уговоры мамы отец заявил: "Ты из него бабу вырастишь, а мне с ним возиться некогда". Он лично сообщил эту новость сыну. Кирилл ужасно расстроился, но не заплакал. Мальчик задал только один вопрос:
- Как часто я буду приезжать домой?
- Я сам там учился. Это хорошая школа, - сказал отец, оставив его вопрос без ответа.
Он часто так делал, и Кирилл никогда не повторял вопросов.
Когда пришла мама, мальчик заплакал. Мама принялась успокаивать его, она говорила, что он часто будет приезжать домой, и у него в школе обязательно появится много друзей. Но сама мама не выдержала, и по щекам ее покатились слезы. Кирилл не мог понять, почему она плачет, если говорит, что там хорошо.
В школу они ехали на поезде. Мама сидела необычно бледная и печальная возле отца, а Кирилл напротив них. Мальчик глядел в окно и молчал. Он не смел взглянуть на отца. Хотя тот укрылся от него газетой, ему казалось, что отец способен видеть и сквозь бумагу; на мать же он не смотрел, потому что у нее был слишком печальный вид и мальчик считал себя в этом виноватым.
К тому моменту, как они доехали до места, погода испортилась. Когда они на старом такси остановились возле школы, прямо напротив здания сверкнула молния. Кирилл испугался, забыв всякую осторожность, он подбежал к маме и прижался к ней. Мама обняла его, и впервые ее объятие стало болезненным.
Как снаружи, так и внутри здание казалось мрачным и холодным. Отец пошел к директору один, мать осталась с мальчиком в приемной: она смотрела стеклянным взглядом на облезлую стену и теребила перчатки, а мальчик ерзал на стуле, безуспешно пытаясь привлечь ее внимание.
Где-то вдалеке прозвенел звонок, и здание наполнилось жизнью: множество шагов и голосов слышались отовсюду, но ни одного веселого смеха, лишь монотонное бубнение. Через десять минут тот же звонок повторился, однако еще раньше наступила гнетущая тишина.
Ждать пришлось долго. Наконец, дверь открылась, вышел отец, а за ним показался пожилой человек в форме - они оба громко смеялись. Незнакомец был меньше ростом, чем отец. Самые примечательными чертами в нем являлись проплешина на голове и серьезные глаза, которые не умели улыбаться, даже когда улыбались губы.
- А вот и мой сын, - с ноткой гордости сказал отец.
- Похож! - похвалил пожилой человек, едва взглянув на мальчика.
Брови у ребенка поднялись вверх: голос у отца был какой-то чужой, он раскраснелся, и глаза его блестели. От обоих пахло сигаретами и еще чем-то неприятным. Мать встала и кротко посмотрела на мужчин.
- А это моя жена, Галина Павловна.
Пожилой человек рассмотрел ее внимательно с ног до головы, после чего пожал ей руку.
- Владимир Иванович. Очень приятно с вами познакомиться. Я хочу пригласить вас с мужем в гости. Возражения не приму. Так что мальчика разместите и ко мне.
- Конечно, - ответил отец, не дав сказать жене ни слова, она только, как рыба, открыла и закрыла рот.
Кирилла отвели в его комнату. Она оказалась маленькой и неуютной. Чемодан сына отец поставил возле незанятой кровати. И тут же стал подгонять мать, которая никак не хотела уходить.
В военной школе Кирилл старался, как мог, учиться хорошо, вот только получалось у него отчего-то плохо. Он общался со всеми сверстниками, не делая исключений, но говорил мало и кратко. Лишь через неделю Кирилл разговорился с толстым мальчиком по имени Коля и проговорил два часа без остановки, не дав тому сказать ни слова, чем немало удивил и его, и еще двух соседей по комнате.
Цель существования Кирилла сводилась к тому, чтобы поскорее прошли две недели и тогда на выходные он поедет домой - так ему обещала мама. О маме Кирилл вспоминал часто, об отце же только тогда, когда видел холодный взгляд учительницы Елены Петровны. Учительница была высокого роста и очень худая, до того, что щеки у нее ввалились. Она говорила громко, мужским голосом, и носила всегда только черные вещи.
Как- то раз в столовой Коля толкнул его под локоть и с заговорщицким видом сказал:
- Видишь, Елена Петровна сидит? Знаешь, почему с ней никто не садится?
Кирилл бросил быстрый взгляд в сторону учительского стола. Елена Петровна меланхолично что-то жевала, рядом действительно никого не было, хотя за некоторыми столами сидело больше преподавателей, чем это положено.
- Почему? - спросил Кирилл.
- Она мутант!
- Кто? - не понял Кирилл.
- Ну, ты даешь, не знаешь, кто такие мутанты? Это не люди, а монстры, они питаются людьми. Вот все об этом узнали и боятся ее.
- Тогда зачем Елена Петровна приходит в столовую? - не до конца веря в сказанное, спросил Кирилл.
- Просто делает вид, что такая же, как и все мы.
После этого короткого разговора Кирилл стал наблюдать за Еленой Петровной. Он заметил, как неодобрительно на нее смотрят другие учителя, как ученики боятся ее, как все шепчутся за ее спиной, и как замолкают разговоры при ее приближении. И, наконец, мрачный вид ее стал последней каплей, которая убедила его в том, что это так и есть. Теперь Кирилл, смотря на свою учительницу, на ее белые зубы, которые она то и дело показывала при рассказе материала, начинал дрожать, и по его спине пробегал холодок.
В пятницу Елена Петровна вызвала его к доске, он нехотя вышел, встал подальше от нее и никак не мог понять, о чем она его спрашивает, потому что смотрел только на ее зубы. Кирилл смог разобрать лишь одно слово - свое имя. Елена Петровна приблизилась к нему, мальчик стал пятиться к доске, учительница протянула ему руку. Кирилл громко, сам от себя такого не ожидая, закричал: "Не трогайте меня!". Елена Петровна вздрогнула, в классе кто-то вскрикнул, и все разом замерли. Мальчик испугался содеянного, он не хотел эти слова произносить вслух, они вырвались у него непроизвольно. Он не стал дожидаться, что будет дальше, и выбежал из класса.
Кирилл сидел в кабинете директора, он плакал и его трясло. Кирилл ничего не соображал. Владимир Иванович говорил, а рядом маячила Елена Павловна и все повторяла, как казалось Кириллу, одну и ту же же фразу. Вот только мальчик не понимал ее. Наконец она ушла. Когда директор замолчал, Кирилл все еще продолжал всхлипывать. Ему было стыдно, он понимал, что поступил очень плохо.
-Я знаю, по школе ходит слух. Да, это правда, у Елены Петровны на ногах шесть пальцев вместо пяти, - сказал директор.
Кирилл перестал плакать, он непонимающе смотрел на Владимира Ивановича.
-Что? - спросил он и замолчал в нерешительности.
-У Елены Петровны шесть пальцев на ногах вместо пяти.
-Мне говорили, что она мутант.
Директор хитро сощурился:
-И что такое, по-твоему, мутант?
-Это те, которые едят людей.
Директор громко засмеялся.
-Мутанты не едят людей, ну, может, только некоторые, - Владимир Иванович замялся, посмотрел на лицо ребенка и безоговорочным тоном повторил: - Мутанты не едят людей. Это те люди, у которых шесть пальцев на ноге, - он остановился, хотел еще что-то сказать, но передумал.
- Я видел, как плохо к Елене Петровне все относятся.
Директор нахмурился:
- Ты вряд ли поймешь, - поджав губы, сказал он.
В дверь постучали, и неожиданно для мальчика вошел отец. Кирилл вжался в кресло. Отец злился, он с отвращением смотрел на сына.
-Выйди! - грозно крикнул он ребенку, и мальчик тут же повиновался.
Мама сидела в приемной, Кирилл подбежал к ней и крепко-крепко обнял. От нее пахло не жасмином, а каким то другим, незнакомым запахом. Кирилл отстранился от нее, чтобы убедиться, что это точно она. Мама улыбалась, вот только глаза у нее оставались грустными, и правая щека припухла.
-Мама, ты заболела? - забыв о своих несчастьях, с беспокойством спросил мальчик.
-О, нет, просто зуб болит, - сказала она, не глядя ему в глаза, что ей было несвойственно. - Ну, что у тебя случилось, рассказывай.
И мальчик все ей поведал.
-Сейчас домой поедем, все будет хорошо, - гладя мальчика по голове, успокаивала его мама. Дверь открылась, вышел отец, и их разговор тут же прервался.
-Ты с нами не поедешь. Ты наказан, - сказал отец.
- Но, Миша! - воскликнула мама, вскочив с места.
Отец взял маму за локоть и отошел в сторонку. Они долго о чем-то шептались, а когда вернулись, оба явно были недовольны друг другом.
-Ты с нами не поедешь, - вновь повторил отец.
-Я так вас ждал! Мне здесь очень плохо! Я ... - Кирилл не мог найти подходящего слова.
-Любые уговоры бесполезны! - крикнул в ответ отец.
Мальчик, позабыв осторожность, заплакал.
В понедельник утром Кирилла оставили в классе после уроков. Его наказанием было дежурить два месяца подряд, притом одному. Он извинился перед Еленой Петровной, но все равно чувствовал себя виноватым.
Кирилл неумело мыл пол и часто поглядывал на учительницу - она сидела за учительским столом и проверяла тетради. Ее лицо оставалось, как обычно, невозмутимым, но, когда он в одно из последующих мгновений посмотрел на нее, она грустно смотрела в окно.
Кирилл вспомнил, как часто таким же взглядом глядел в окно в своей комнате в общежитии, и замер с тряпкой в руках. Елена Петровна обернулась, и они, около минуты молча, смотрели друг на друга, пока Елена Петровна вновь не принялась за проверку тетрадей. У Кирилла на языке вертелось: "простите меня". Но в горле все пересохло и рот не открывался.