|
Часть вторая
Колдунья
1
Архан оказался прав, Шут остался во дворце. По велению самого короля... Однако никто из обитателей Солнечного Чертога не узнавал его теперь. Вечный шутник и балагур, дерзец и дамский угодник, господин Патрик изменился так, что придворные меж собой дружно укрепились во мнении, будто и на него перекинулось странное проклятие, поразившее короля. Шут сторонился больших компаний, редко показывался в обществе и большую часть времени проводил наедине с самим собой.
Его пестрая шапка и смешные рукава с бубенцами остались в мешке у Хирги, но Шут не попросил мадам Сирень сделать для него новые. Более того, он все чаще надевал обычную суконную куртку лишь немногим нарядней тех, что носят простые горожане. После побега королевы Шут потерял всякий интерес к своему внешнему виду. Иногда целыми днями ходил нечесаным, а про ванну вспоминал, когда под рубашкой начинало зудеть от блох. Слуги, которые теперь были вынуждены гораздо чаще менять его грязные простыни, сетовали, что господин Патрик стал совсем как остальные придворные мужики. Им также частенько приходилось выносить тот мусор, который Шут неизменно создавал вокруг себя: все эти бутылки, грязную посуду, разбросанные повсюду свечные огарки и еще огромное количество сухих листьев, залетающих в открытое окно комнаты. Осень окончательно вступила в свои права. С каждым днем становилось все холоднее, и в конце концов Шуту приходилось закрывать створки, а взамен разжигать камин, ища тепла, которое, увы, не могло согреть его душу.
Неоднократно он пытался встретиться со старым лекарем, но странно-закономерные случайности всякий раз препятствовали этому, так что очень скоро Шут смирился и решил не перечить судьбе. Все чаще он затворялся в библиотеке, но ни одна страница в книге так и не была им перевернута. Шут просто хотел укрыться там, где никто не нарушит его уединения. Собственная спальня, более, чем обычно, казалась ему чужой и неуютной, а в потайную комнату Шут зашел всего лишь раз. Там было по-прежнему хорошо, но теперь вся эта тихая идиллия казалась ему фальшивой и непозволительной, как роскошный ужин для нищего бродяги. Он забросил ключ от этой комнаты далеко под кровать, куда не доставала ни одна швабра, а вместе с тем закрыл и дверь к своему сердцу.
Близилась зима, и ожидание войны тягостно нависло над городом. Воду в шапке не удержишь - новость о бегстве королевы в первые же дни разлетелась по королевству быстрее дождевых туч. Уже каждой торговке было известно, что Белые Острова снаряжают свой флот и ждут только конца штормового сезона. Люди выглядели напуганными, но их больше страшил не столько сам факт надвигающейся угрозы, сколько внешнее бездействие короля. Регулярная армия была невелика, а поголовное рекрутирование, характерное предвоенному времени, все не начиналось. Глупые женщины этому лишь радовались и твердили, что, значит, никакой войны и не будет. Дескать, домыслы это все и слухи. Но мужчины острили свое оружие, а кто не имел такового, спешили обзавестись сталью понадежней. В моду вошли темные цвета и скупые украшения. В трактирах по вечерам обсуждали не объемы урожая, а виды клинков, прочность оконных решеток и очередную странность в поведении короля. Стремительно росли цены на железо и зерно.
А еще все ждали ее.
Принцессу тайкуров.
Шут тоже ждал. Ему было очень интересно увидеть ту, ради которой повелитель Закатного Края простился со своим разумом. В грядущей встрече с принцессой Шут видел единственную возможность найти ключ к исцелению короля. Он все еще надеялся, что прежнего Руальда можно вернуть. Прибытие тайкурской невесты было запланировано на конец осени, и, похоже, грядущая война ничуть не пугала эту дикую степнячку. Более того, Шут знал, что именно она приведет с собой армию, достаточную для противостояния Белым Островам. Свадебный подарок...
Люди в Золотой о чем только ни шептались, хотя торжественные грамоты, развешенные по всему городу гласили, что истинные причины этого союза - наследник и укрепление отношений с сильным соседом.
Эх, Руальд, Руальд... что же она сделала с тобой? Чем околдовала?
Шут часто думал о короле. И, что уж скрывать, скучал... Руальд почти десять лет оставался его единственным близким другом, пусть даже дружба эта не была равной... В их паре король всегда был старшим и сильнейшим, он принимал решения и делал выбор за них обоих, ему принадлежало право казнить и миловать... В том числе и самого Шута.
С момента их последней встречи Руальд, казалось, намеренно стал избегать общества своего любимца: он больше не звал Шута на ужины и не просил развлекать его дворян, не посылал за ним слуг, чтобы вместе выехать на конную прогулку или просто посидеть у камина за партией 'престолов'. Шута это устраивало. Он понимал, что их общение, по всей вероятности, лишь усугубит болезненное противоречие, и без того раздирающее сознание короля на части. К тому же... Шут откровенно страшился этого человека, чей разум стал переменчивей штормового ветра.
Но не проходило и дня, чтобы он не терзал себя вопросами, как помочь Руальду. Как вернуть короля? Ну как?
Ни книги, ни разговоры со знающими людьми - не давали ответа на эти вопросы. Лишь бессмысленные слова 'проклятие' и 'приворот' довлели над всем, не имея под собой ничего конкретного. Знахари, кого ни спроси, разводили руками, честно признавая, что подобной силы чары - вне их компетенции. Мол, да, приворот. Только что с ним делать? Тайкурское колдовство - темная штука... Сначала Шут опасался открыто спрашивать ведунов, но вскоре понял, что является далеко не единственным их посетителем, обеспокоенным судьбой короля. Он не знал, конечно, кем были другие гости, но догадывался, что среди них имелись как преданные Руальду люди, так и его недруги. Так что, постепенно Шут обошел всех хоть сколько-нибудь сведущих в ворожбе лекарей Золотой. Очень скоро он знал их всех наперечет и мог уже на глаз определить, кому можно верить, а кто лишь трясет с наивных горожан медяки, благополучно сосватывая им обыкновенные глиняные черепки под видом амулетов на все случаи жизни. Но и от тех, и от других толку было мало. Шарлатаны все обещали, но ничего не могли. А настоящие видящие даже браться не хотели за чужеродное колдовство. Ну, ее, дескать, эту дикую магию - влезешь так, не знамо во что, потом сам не рад будешь... Шаманы тайкурские, говорят, на крови заклятья крепят...
Однако, еще чаще Шут думал о королеве. О том, как она там живет на своем снежном острове, как справляется с обидой, которую нельзя выразить словами, нельзя выкричать или просто взять да забыть. И было ему от этих дум тревожно и больно, хотя теперь Шут знал наверняка, что Элея в безопасности. Что корабль доплыл благополучно, и Давиан встретил дочь с распахнутыми объятиями. Все это он услышал, околачиваясь в припортовых тавернах, где столовались иноземные купцы из тех, что попроще, да разные матросы. В том числе, и с Белых Островов. Ожидая новостей, Шут наведывался в таверны ежедневно, всякий раз страшась услышать самое плохое. Но боги миловали...
Только вот известие о благополучном прибытии королевы домой не возвратило Шуту прежней радости - очень скоро он осознал, что без Элеи дворец будто лишился сердца. Все было как и прежде, но не стало чего-то очень важного. Чего-то, что нельзя выразить словами. Придворные ходили с озабоченными лицами, смех все реже звучал в Солнечном Чертоге. Да и сам Шут жил теперь лишь наполовину, беспрестанно борясь с острым чувством потери. Оно пронзало душу ядовитым шипом, проникая все глубже и глубже, так что уже не оставалось сил ни на шутки, ни на флирт с дамами. Ничего не хотелось.
Ничего...
Порой тоска по прежним временам накатывала так сильно, что он уходил к пустому берегу и часами просто сидел на какой-то коряге, глядя, как волны разбиваются о скалу. Вода потемнела от грязи, поднятой непрерывным взбалтыванием, то и дело на песок выносило обломки деревянных досок, спутанные обрывки старых сетей, пучки бурых водорослей и еще много другого обычного для штормов мусора. Укрытые промасленным полотном рыбацкие лодки лежали кверху килями высоко на берегу, куда не доходила ни одна волна. Но каждая из них знала - кончится период дождей и ветров, и они снова будут спущены на воду, чтобы делать свое дело, то единственное, ради которого были созданы. Хотелось бы и Шуту так же уверенно смотреть в свое будущее.
Ему было известно, о чем шепчутся придворные за спиной у господина Патрика. О том, что Солнечному Чертогу нужен новый шут, ибо старый, похоже, и впрямь подвинулся рассудком после выпавших на его долю испытаний. Мол, неудивительно, что темница, да побои сломали хрупкого чудака, который и прежде-то был не вполне нормален... Однако Руальд не искал ему замены. От слуг Шуту стало известно про одну из попыток дворян убедить короля найти нового дурака для увеселений. Если верить рассказам горничных, когда господин Вайда подошел к королю с этой просьбой, Руальд разгневался так, что до полусмерти напугал вельможу. 'Довольно с вас новой королевы, шут останется прежним!' - кричал он побледневшему господину Вайде. И это было странно, но почему-то не удивило Шута.
Пару раз он беседовал с Дени, по сути - ни о чем. Капитан тоже не выглядел счастливым, но он, по крайней мере, исправно нес свою службу, мирясь с наличием новой охраны у короля. Руальд привел с собой два десятка наемных воинов из Тайкурдана, все они были как те четверо, что встретились Шуту во время побега королевы - поджарые, дикоглазые, непонятно-чужие... Они неизменно носили свои кожаные штаны и куртки, предпочитая их привычным для Закатного Края нарядам. Те двое, чья одежда была оторочена дорогим белым мехом, оказались старшими в отряде. И если Шуту случалось столкнуться с ними, чужаки смотрели на него так, точно он был предметом мебели. Шут отвечал им тем же. Он не держал зла на этих людей, но и знать их не желал вовсе. На запястьях его кожа приобрела синевато-красный оттенок и оставалась болезненно тонкой.
2
Дни сменялись неделями, зима приблизилась вплотную. Шут уже не открывал окно - тепло стало главной ценностью. Камин в его покоях горел постоянно, но этого было не достаточно, чтобы прогреть комнату. От каменных стен постоянно несло холодом, и Шут радовался, что они по большей части завешены плотными гобеленами, помогающими сохранить тепло. Этой осенью, вопреки обычному, он все время мерз.
Томительное ожидание перемен близилось к завершению - Золотую Гавань и, в особенности, Внутренний Город наводнили воины передового отряда тайкуров. Со дня на день должны были появиться и основные силы княжеской армии во главе с принцессой.
Тайкурдан всегда был трудным соседом для Закатного Края. Неизменным атрибутом этого соседства были мелкие стычки и набеги, продолжавшиеся вплоть до восшествия короля Вийона. Дед Руальда сумел внушить тайкурским варварам, что правильные торговые отношения могут быть гораздо эффективней вражды. Но нельзя сказать, что после этого неприятностей для Закатного Края стало значительно меньше. Тайкуры на все смотрели иначе, как-то вывернуто. Жителям королевства их способ мышления зачастую казался совершенно извращенным. Взять, к примеру, хоть тайкурские законы, позволяющие приносить в жертву младенцев, но запрещающие насиловать женщин - даже нищих бродяжек! - под страхом жесточайшей казни. Или это безумное правило - на четыре года отдавать детей князя - таргала, как они говорили - в жизнь к простолюдинам! А еще тайкурские воины презирали тяжелые латы, предпочитая свободу движения, поэтому мало кто мог состязаться с ними в ловкости. Они почти не знали спокойной жизни, ибо постоянно враждовали с остальными своими соседями - многочисленными дикими народами, очень похожими на самих тайкуров. Жители Закатного Края язвили меж собой: 'Было бы из-за чего!'. Земли тайкурского княжества и их соседей - лишь горы да степи, засеянные камнями. И люди в этих землях рождались под стать - сильные, безжалостные, не знающие страха. И по-своему красивые... Уж сколько легенд было сложено о тайкурских девах, похищавших сердца рыцарей... Кто же думал, что однажды сказка станет страшной действительностью?
3
Процессия была впечатляющей. Шеренгам конных, а затем и пеших воинов, казалось, не будет конца. Жители Золотой смотрели на них мрачно, предвидя все те неприятности, какие обычно приходят в город вместе с войсками - грабежи, насилие, пьяные драки... Но вместе с тем во взглядах горожан невольно сквозило и восхищение: тайкурские воины двигались так слаженно и красиво, что вместе походили на единое живое существо.
Принцесса ехала во главе процессии. К величайшему огорчению зрителей составить своего мнения о внешности 'дикарки' им так и не удалось - лицо девушки было скрыто под плотной вуалью, а волосы - большой островерхой шапкой на меху: поди догадайся, какие они на самом деле. Фигуру принцессы таил длинный тяжелый плащ, также подбитый мехом.
Процессия не спеша двигалась к Солнечному Чертогу, и на этот раз не было ни цветов, ни восторженных криков. Впрочем, тайкуров холодный прием, похоже, ничуть не волновал.
Шут всего этого не видел. За пару недель до прихода чужаков он с вечера почувствовал себя неважно, а к утру уже опять не мог поднять головы с подушки. Холод таки добрался до него и превратил все последующие дни в утомительную борьбу с болезнью. Шут много спал, почти не ел и почти не думал - от мыслей у него начинались такие видения, что никакими словами не описать. На этот раз, однако, ему не дали вкусить одиночества: в первый же день одна из горничных обнаружила, что господин Патрик срочно нуждается в лекаре... Архан потчевал Шута своими порошками и настоями, от которых во рту подолгу сохранялась горечь. Иногда слуги обтирали его влажными тряпками, отгоняя жар и смывая едкий пот, а потом меняли насквозь мокрые простыни. Однажды откуда-то появилось богатое белое одеяло из мягких теплых шкур. От него исходило удивительное тепло и благодать. Трясущийся от озноба Шут укутывался в это тепло с головой и проваливался в неспокойные сны.
Когда он, наконец, снова почувствовал себя способным воспринимать окружающий мир, оказалось, что зима уже окутала Золотую долгожданным снегом. Пошатываясь от слабости, Шут вылез из постели и, завернувшись в белые шкуры, подошел к полузамерзшему окну. Улыбка невольно тронула его осунувшееся лицо - дворцовый сад преобразился, окутанный снегом, он стал похож на сказку. Белые хлопья медленно падали с неба, и Шут удовлетворенно подумал, что теперь вся городская грязь на какое-то время станет не так заметна. К сожалению, он знал, что долго красота не продержится: помои, выливаемые горожанами на улицы, очень скоро превратят белые сугробы в бурые наледи, весьма способствующие ломанию ног. Одно хорошо - лед хоть не воняет так, как лужи.
Шут со вздохом отвернулся от окна - любоваться пейзажами он будет потом. Когда приведет себя в порядок. Когда узнает, что творится во дворце и в королевстве. Не исключено, что армия Белых Островов уже высадилась и начала наступление.
По-прежнему кутаясь в одеяло, он двинулся к шкафу - отыскать наряд потеплее. Но долго выбирать не пришлось: прямо на дверце висел новый костюм... Шуту хватило мгновения, чтобы понять, кем и для кого он был сшит. Зима наступила, Госпожа Иголка помнила их уговор... Уговор лучшей в королевстве портнихи и шута. Да, именно шута, а не того мрачного затворника, который вернулся из Улья. С рукавов угольно-черного наряда свободно ниспадали белые манжеты, украшенные бубенцами. Строгий высокий ворот с острыми отворотами, изящная вышивка серебром на груди, тонкий пояс с серебряной пряжкой - новый костюм шута не был смешным, он лишь давал понять, кем является его владелец. Не более. На ощупь ткань оказалась мягкой и ворсистой - шерсть великолепной выделки, теплая и плотная. Не забыла мадам Сирень и про новую рубашку - снежно-белая, она лишь подчеркивала непроницаемую черноту дублета.
Одеваясь, Шут подумал, что надо все-таки спросить портниху, как ей удается так чутко угадывать желания заказчика. Которые он, возможно, и сам вполне не осознает.
Он подумал также, что нужно поскорей пойти в главную дворцовую баню и смыть с себя этот противный липкий запах болезни, пропитавший кожу. Посидеть в парной комнате, потом залезть в горячую купальню... И еще остричь свалявшиеся колтуны с волос. И побриться. Обычно Шут натирал лицо едким соком травы кру, который останавливал рост щетины, но для начала нужно свести ту, что уже успела покрыть его подбородок и щеки.
Поразмыслив, Шут решил, что информация важнее бритья и бани. За свежими слухами он, как обычно, решил сходить на кухню. Заодно и поесть нормально, ведь во время болезни ничего плотнее бульонов не попадало в его нутро. Да и те лекарь вливал почти насильно.
Кухарки встретили Шута с теплотой, здесь его любили за простой нрав и отсутствие чванливости, свойственной придворным. Дородная матушка Тарна сразу отложила в сторону мялку для теста и придирчиво поглядела на гостя. По полному сочувствия взгляду Шут понял, что выглядит как тень прежнего господина Патрика.
- Ох, парень, и скверный же у тебя вид, - промолвила главная помощница матушки Тарны, такая же пышнотелая, но низенькая и суетливая тетушка Ларета. Она сокрушенно покачала головой и прогнала с лавки одну из младших дочек, чтобы Шуту было куда присесть. Он частенько обедал на кухне или рядом в людской, где слуги собирались, чтобы передохнуть и пропустить кружку-другую горячего чая.
Рыжая Перепелка тут же вручила ему полную миску каши, а сама матушка Тарна отрезала от свиной туши, крутящейся над очагом, солидный ломоть и подала на столь же большом куске каравая. Шут с радостью вцепился в сочное, истекающее жиром мясо и пока не проглотил все, даже не вспомнил о первоначальной цели своего визита. Только слизав с пальцев последние капли жаркого и запив все съеденное приличным количеством молодого вина, он спросил у матушки Тарны, как нынче обстоят дела.
- Да какие дела, господин Патрик... - повариха махнула рукой и со вздохом вернулась к своему тесту, - Все только и делают, что говорят о войне. Королевские солдаты гавань заполонили. А эти варвары! Шныряют по городу, точно стая волков. И кто их поймет, что у этих дикарей на уме! - матушка так отчаянно принялась орудовать мялкой, что глубокая деревянная кадушка ходуном заходила.
- А принцесса? Вы видели ее? - Шут едва скрывал внезапно накатившее волнение.
- Никто ее не видел... - налегая на рукоять своего нехитрого инструмента, повариха в красках рассказала Шуту о прибытии армии тайкуров. - Только два дня как они явились... Воины у нее свои, лекари свои, слуги тоже! Наших-то теперь вовсе не пускают в королевские комнаты. Сама она там сидит, что твоя устрица в ракушке. Только в том закрытом палисаде гуляет, да туда ведь не заглянешь! - Шут понял, о чем идет речь. Ему неоднократно доводилось бывать в этом дивном маленьком саду, разбитом прямо на крыше за окнами королевских апартаментов. Попасть туда можно было только из этих комнат, ибо остальные три стены, окружающие сад, являлись глухими. На территории небольшого пространства мастерам-садовникам удалось создать настоящие чудо - здесь росли деревья. Они сплетались корнями в невидимых глазу сообщающихся резервуарах с землей, спрятанных под каменным полом. Сверху гранитные плиты были покрыты почвой, и еще сотни лет назад поросли ковром душистых трав. Чего там только не было - и целебные растения, и цветы, даже ягодные кусты. Высокие стены, окружающие сад, надежно скрывали его от взглядов обитателей Чертога. А с башен удалось бы рассмотреть только сплетение ветвей вьющейся жимолости меж древесных крон. Это место по праву считалось самым укромным во дворце. Бывало, Элея и Руальд проводили там вместе долгие часы, и никто не знал, чем они занимали это время. Летом в саду было чудесно. Но теперь?!
- Да верьте вы больше, матушка! Что там делать, в саду зимой-то? - Шут насмешливо приподнял бровь.
Кухарка быстро огляделась, и, убедившись, что поблизости никто не стоит, наклонилась к самому Шутову уху и горячо зашептала:
- Да, говорят, она голышом на снегу танцует! - матушка Тарна часто закивала, - Да, да! Не смейтесь, господин Патрик!
Шут и впрямь едва не сполз со скамьи, когда представил себе, как посиневшая от холода принцесса, примерзая ножками к ледяным сугробам, пытается исполнить ритуальный танец тайкуров.
- Матушка Тарна, да ведь вы сами сказали - никто не видел ее! Откуда ж вам знать такие подробности?
Повариха пожала плечами:
- Так-то оно так... Да только кажется мне, что это не вранье, - тыльной стороной ладони, перепачканной в муке, она оправила вылезший из-под чепца седой локон, - Нынче все у нас не так... - и, вздохнув, принялась сметать со стола крошки. - А вы, господин Патрик, заходите почаще, вон какой тощий стали, я вам лучшие кусочки приберегу. А то глядеть на вас страшно.
4
В баню Шут направился, как только жаркое перестало колобродить в животе. Располагалась она в большой пристройке позади дворца, куда, не выходя на улицу, можно было попасть через два входа - для господ и для слуг. Это была, так называемая 'зимняя' купальня, предназначенная для всех дворцовых мужчин, вне зависимости от их сословия. Разница была лишь в том, что титулованные особы мылись в окружении мрамора и позолоты, а простые мужики - в обычной купальне, не менее просторной, но без каких-либо особых украшений. Шут, как правило, выбирал именно ее. Во время мытья он предпочитал именно мыться, а не отбивать словесные выпады господ, полагающих, что господин Патрик должен веселить их где угодно и когда угодно.
Почти до вечера он наслаждался жарким паром и отмокал в горячих ваннах. Никто не приставал к Шуту с расспросами, хотя во многих взглядах читалась озадаченность - как же, мол, ты, парень, докатился до такого состояния? Шут делал вид, что не замечает этих жалостливых взглядов и старался думать только о том, как хорошо снова воспринимать мир целостным, а не раздробленным на осколки непонятных пугающих видений. Брадобрей привел в порядок его лицо и волосы, банщик как следует отходил дубовым веником... Шут чувствовал, как жизнь медленно возвращается в его тело.
Он думал провести вечер у камина с бутылочкой хорошего вина и сборником любимых сонетов, но на обратном пути имел неосторожность пройти мимо парадной лестницы. Там-то, у ее подножия, они и встретились с Руальдом, который только вернулся во дворец, роняя на пол снежинки.
Минута - на молчание. Глаза в глаза. И вся глубина понимания друг друга. Потому что многолетние узы братства все так же прочны, как и прежде...
- Пат.
- Ваше Величество.
Тяжелая ладонь легла Шуту на плечо:
- Идем, я познакомлю тебя с ней.
Он даже не кивнул - опустил ресницы, но Руальду этого было довольно, рука направила Шута вверх по ступеням, в сторону королевских апартаментов. Они шли молча, и лестница казалась Шуту бесконечной.
- Ее зовут Нар. Она давно хотела увидеть тебя, - промолвил Руальд у самой двери в свои покои. На страже здесь теперь стояли два тайкурских воина со своими кривыми саблями. На Шута они не взглянули, а перед королем низко склонили бритые головы.
'Нар... Какое странное имя...'
- Чем я снискал такое внимание? - спросил он с легкой усмешкой.
Король бросил на Шута странный взгляд и просто ответил:
- Я рассказывал о тебе.
Шут удивился, но виду не подал. Предстоящая встреча одновременно будоражила его и пугала. Он не представлял, как нужно вести себя с невестой короля. Как не показать ей всю глубину своего презрения? Как разглядеть в чужеземной колдунье спасение для короля?
В кабинете Руальда он, как всегда, сел в кресло у камина. Нервозная дрожь сотрясала нутро, и Шут очень надеялся, что это ничуть не заметно со стороны.
- Хочешь горячего вина? - спросил король, роняя на пол плащ и подкидывая в огонь полено.
- С кумином? - Шут очень любил вино с этой приправкой, которую везли с Белых Островов. Стоила она, к сожалению, слишком дорого, чтобы часто баловать себя.
Руальд рассмеялся:
- Ну конечно! - казалось, он готов на все, лишь бы порадовать своего забытого любимца.
'Как давно я не слышал его смеха, - с грустью осознал Шут, - как давно я вообще не видел улыбки на его лице'.
- Кулан! - голос короля раскатисто пролетел через анфиладу комнат и почти тут же перед ним возник невысокий поджарый тайкур. Сабли у него на поясе Шут не увидел, но по разрисованному шрамами лицу все равно понял, что малый этот не дурак помахать острыми железяками. Подобно многим своим родичам он наголо брил голову, оставляя лишь длинные заплетенные в косицы пряди перед ушами. - Вели подать нам горячего вина с кумином. Ферестрийского. Да пусть как следует согреют. Холодно.
Тайкурский слуга, больше похожий на воина, исчез так же быстро, как и появился. Но едва король, следуя примеру Шута, сел и вытянул ноги к огню, как в кабинет осторожно постучали.
- Повелитель, к вам советник, - донеслось из-за двери.
- Ах ты! Только думал спокойно отдохнуть... - король нехотя встал из кресла, бросив сожалеющий взгляд на камин. - Подожди тут, Патрик. Я знаю, с чем пожаловал старик, это не займет много времени, - и он со вздохом покинул комнату, прихватив со стола какие-то свитки.
Оставшись один, Шут придвинулся ближе к огню и, ни о чем особо не думая, просто грелся у его тепла. Он был рад снова оказаться в этой комнате, где столько разговоров переговорено, столько дум передумано вместе... Потом подали вино, оно, конечно, оказалось восхитительно. Шут как мог растягивал удовольствие, подолгу смакуя каждый глоток - в Ферестре умели готовить этот божественный напиток... Но потом кубок все же опустел. А Руальд все не возвращался. И тогда Шут, повинуясь внезапному порыву, сделал то, чего делать, конечно, не следовало. Он набросил на плечи меховой плащ короля и отворил дверь в сад.
Луна светила сквозь густое покрывало облаков, то показываясь в случайном разрыве, то снова скрываясь за белесой пеленой. Снег уже перестал падать, но ветер, легко колыхая ветви деревьев, рассеивал по саду мерцающие серебряные искры. Шут плотнее запахнул плащ и, прикрыв за собой дверь, осторожно ступил на сверкающий белый покров. Мелодичный звон бубенцов и поскрипывание снега сопровождали каждый его шаг, вплетаясь в безмолвную музыку сада.
Он увидел ее не сразу, ибо принцесса двигалась так тихо, точно ее тело было соткано из воздуха. На фоне темных деревьев тонкие руки будто вплетались в узоры ветвей. Матушка Тарна ошибалась - принцесса не танцевала нагой, лишь ступни ее были босы, тело же скрывал облегающий светлый костюм, столь тонкий, что издали казалось, его и нет вовсе.
Едва Шут заметил ее, тайкурянка плавно завершила удивительной красоты движение и, опустив руки, шагнула ему навстречу.
- Здравствуй, королевский шут.
В бледном свете луны он с трудом различал черты лица принцессы, но одно было неоспоримо - перед ним стояла девочка. Ростом она едва доставала невысокому Шуту до переносицы, однако глаза глядели на него с мудростью отнюдь не свойственной детям.
Шут молча разглядывал ее. Штаны и длинная, до колен узкая рубаха тайкурянки были сшиты из тонкой оленьей кожи и украшены непонятной вышивкой. А черные волосы оказались короткими, как у мальчишки: неровно остриженные, в мелких завитках, сзади они едва касались тонкой шеи.
- Королевский шут... - нараспев повторила принцесса, обходя его кругом. Ее голос, отрывистый и с придыханием, походил на шелест листьев или всплеск ручья. - Как тебя зовут, королевский шут?
- Зовите меня Патриком, - он с трудом вытолкнул эти слова.
Степнячка улыбнулась насмешливо, снисходительно, как ребенку:
- Твое настоящее имя слишком дорого тебе?
Шут не ответил. Вместо этого он спросил сам:
- Зачем вы желали видеть меня? - прозвучало это совсем не так, как он хотел. Слишком резко и отрывисто. Слишком нервно...
Принцесса тихонько рассмеялась.
- Всего лишь хотела отблагодарить!
- За что? - Шут насторожился еще больше, почувствовав в ее ответе подвох.
- Ты очень помог мне! - глаза тайкурянки остро сверкнули в свете показавшейся луны, - Не будь ты столь предан своей королеве, я не смогла бы привести армию в Золотую Гавань так скоро, - увидев недоумение во взгляде Шута, она засмеялась вновь, еще звонче. - Подумай сам, не убеги она на свои острова, о какой войне была бы речь? Руальд едва не загубил мой план... А ты все сделал как надо - увел ее, не дал поймать. Получилось, как я и хотела!
- Война? Ты хотела войны? - Шуту показалось, он опять падает в бездну.
- Я хотела, чтобы мои люди пришли на вашу землю. Мне нужен был повод.
- Но... почему ты говоришь это мне? - воскликнул он, ожидая чего угодно, даже стремительного удара коротким кинжалом, который был пристегнут к бедру принцессы.
- Потому, что ты ничего не решаешь, шут, прячущий свое имя. - В ее словах не было ни насмешки, ни злорадства, а мерцающая на губах улыбка казалась даже ласковой. - Твои слова - что звон ветра в степной траве. Кто их услышит? Ты утратил свою силу, твой язык лишился своего яда.
Откуда она все знала? Откуда знала, что он потерял способность не только смешить, но и высмеивать.
- Ведьма... - глухо произнес Шут и вдруг почувствовал, как - не кинжал, нет... - маленькая теплая ладонь коснулась его щеки.
'А ведь она вовсе не замерзла', - как-то отстраненно, совсем без удивления, подумал он. Сам Шут уже давно продрог, несмотря на теплый плащ. Между тем пальцы принцессы заскользили по его лицу, будто разглаживая скорбные складки вокруг губ и глаз. А он был так изумлен, что даже не отстранился и не оттолкнул эту ладонь, твердую и шершавую от частых упражнений с мечом, но удивительно нежную...
- Глупенький, несчастный королевский шут... Ты совсем холодный, - внезапно она широко развела руки и резко вскинула их снизу вверх, так что Шута ударило потоком воздуха. Теплого воздуха. От неожиданности он зажмурился, чувствуя, как исчезает холод, а когда открыл глаза, увидел лицо принцессы тайкуров совсем близко у своего. Она заговорила, глядя ему в самые зрачки: - Я не ведьма. Я просто дитя своего народа. Наш народ сберег свою Силу. А вы ее растеряли. Те люди, что у вас называют себя целителями и ведунами - это жалкое подобие ваших прежних мастеров. Вы позабыли все. Ваша магия почти умерла. Даже ты, ты рожденный с Силой, похоронил ее в себе. Не хлопай ресницами, королевский шут, это так! И ты знаешь это. Пользуешься ею, когда тебе очень нужно. Только слишком мало и никто не научил тебя как это делать по-настоящему. А ведь ты отмеченный, ты избранник небесного Повелителя. Но ваш народ забыл свои знаки!
- Знаки? - Шут с трудом преодолел немоту. - О чем ты? - теперь его бросило в жар, так что дыхание пресекалось в груди.
- Об этом! - колдунья больно дернула Шута за длинную прядь над ухом, выдрав тонкий пучок. - Об этом, незнающий своей судьбы! Взгляни - что это такое?
- Мои волосы, - сердито ответил он, потирая висок.
- Ты много таких видел, а?
- Нет...
- И я не видела! А мой отец встречал как-то человека с такими волосами. И мне потом рассказывал, что не случалось в его жизни ничего волшебней этой встречи. Тот человек был магом. Мастером. Настоящим хранителем Силы, отмеченным, как и ты.
Шут растерянно смотрел на тонкую светлую прядь в маленьких пальцах.
- Я не маг, - произнес он удрученно.
- Конечно, нет. Ты просто королевский шут, прячущий свое имя и потерявший свою судьбу, - принцесса устало вздохнула и хлопнула в ладони. Тепло, окутавшее их точно незримое покрывало, почти тут же растащил на клочки порыв ветра. - И твой король - лишь слабая тень ваших прежних повелителей. Поэтому его и постигла такая судьба. Он слабый. Он сам позволил смутить его разум. Сильный воин не допустил бы такого.
У Шута голова шла кругом от слов этой странной девочки-ведьмы. А может и не только от них. Он все еще был болен и слаб. Заметив это, принцесса сердито толкнула его обеими руками:
- Иди же в дом, глупый шут. Залезь в постель и выпей вина. Я велю подать твоего любимого ферестрийского. Мы еще поговорим. Потом. Когда ты перестанешь качаться, точно лист на ветру.
5
Шут проснулся поздно. Выпитое накануне вино подействовало лучше всякого снотворного снадобья. Вчерашний вечер он помнил как сквозь дымку - обжигающий напиток с кумином, странные речи принцессы... тепло, окутавшее их в саду... Шуту казалось, он прикоснулся к волшебному миру, скрытому от обычных людей. И вместе с тем его снедало беспокойство, ибо все, что он услышал вчера, было слишком неожиданно и трудно для осознания.
Открыв глаза, он не стал соскакивать тотчас, а просто лежал, наслаждаясь теплом постели и прислушиваясь к своим чувствам. Силы еще не вернулась в его тело до конца, но и прежней слабости больше не было. Болезнь отступила окончательно. Шут, блаженствуя, потянулся под одеялом. Мягкое и пушистое, оно было таким чудесно теплым, что не хотелось выбираться наружу, где гуляли по каменному полу холодные сквозняки. Шут задумался, наконец, откуда это одеяло взялось, но ненадолго. Гораздо больше его ум занимали мысли о принцессе. Шут сам себе удивлялся - он был уверен, что с первого же мгновения их встречи проникнется неприязнью к чужеземке. Но нет... Чувства, вызванные ею, оказались удивительно, непростительно противоречивы.
И эти странные речи...
Как больно было Шуту осознавать, что его преданность королеве действительно стала причиной, породившей грядущую войну... Он понимал это и раньше, но слова принцессы полоснули по свежей еще ране... Только вот... разве был у него выбор? Разве мог он поступить иначе? Шут снова и снова возвращался мысленно в тот день, когда узнал о ловушке для королевы и принял решение нарушить Руальдовы планы. Как ни старался, он не мог представить себе иного выбора.
Однако еще больше Шутов ум будоражили слова принцессы про его, якобы, склонность к магии. Какая нелепость... Сущий вздор! Выдумка, в которую так соблазнительно и так безумно верить. Все знают, что магов давно нет. Есть только колдуны в княжествах вроде Тайкурдана, дикие шаманы, которых помянула эта девчонка. А жители Закатного Края о настоящих магах вовсе уже позабыли. Они разве что в песнях да сказках остались.
Шут тряхнул головой, как будто это могло помочь избавиться от назойливых мыслей, и решил больше не потакать бессмысленным глупостям.
Магов нет. И точка. Тайкурянка просто его обманула, проклятая ведьма!
Путаясь в ночной сорочке, неизменной спутнице холодных ночей, он выбрался из-под одеяла и отодвинул занавесь балдахина. День был давно в разгаре - бледный свет озарил комнату, с трудом пробиваясь сквозь корку льда, что почти целиком затянула стекла минувшей ночью. Зябко поджимая пальцы ног, Шут подошел к окну и попытался разглядеть, что-нибудь сквозь морозные узоры. Бесполезно. Зима пришла...
В дверь тихо постучали. Когда Шут коротко крикнул 'да', она отворилась, и в комнату бесшумно скользнула служанка с завтраком и свежей порцией лечебного отвара от Архана. Шут догадался, что сам старик не почтит его вниманием в это утро.
'Похоже, лекарь избегает меня... - с грустью подумал он, - наверное, опасается расспросов... Странный старик! Знает слишком много...'
Служанка осторожно накрывала завтрак на небольшом столике у кровати. Приглядевшись, Шут узнал в ней ту самую смешную девицу, которая так испугалась его в первый раз. Сейчас в ее движениях не было прежней суетливости, но и глаз на господина она не поднимала.
'Все равно боится, - подумал Шут, - Хотя не исключено, что я просто неприятен ей...'
- Здравствуй, скромница...- он отошел от окна и попробовал заглянуть служанке в глаза. Бесполезно. Спрятаны за оборками чепца, надвинутого так низко, что из-под белых рюш видно только маленький нос и длинные ресницы. - Ну и как же тебя зовут?
- Мирта, господин, - вот уж у кого, и правда, голос - как шелест ветра.
- Ты боишься меня, Мирта? - к господину Патрику люди относились по-разному, но страха он точно ни у кого не вызывал, кроме этой глупышки.
Девушка едва заметно качнула головой, теребя белую салфетку:
- Нет, господин.
- Отчего же тогда в пол глядишь? - Шут мягко взял платок из ее рук и отложил в сторону. - Ну же, Мирта. Я не кусаюсь.
Глаза у нее оказались цвета жженого сахара, и в глубине их, точно у бездомной собаки, плескалась скрытое ожидание пинка.
- Неужели я так не нравлюсь тебе? - грустно спросил Шут.
- Нет, господин... - отчаянно затрясла головой и опять уткнулась рассматривать ковер под ногами.
- М-да... не получается у нас с тобой разговора, - он взял со столика при кровати большое блюдо с сыром и отправил в рот сразу несколько тонких пластиков. - Нарезали как для королевы... Проглотишь - не заметишь, - сыр был мягкий и жирный, не иначе как из Северного предела. Почти деликатес. - Хочешь попробовать? На кухне тебя вряд ли таким угостят.
Служанка отчаянно замотала головой.
- Ну нет, так нет, - он вытер руки о салфетку, - А вина не послали?
- Нет, господин. Велите подать?
- Не нужно... Полагаю, лекарь был бы недоволен, - Шут отпил горячего Арханова зелья и скривился, высунув язык. - Какая все же гадость! Вино было бы лучше...
Девушка стояла по-прежнему глядя в пол. Наверное, заждалась уже, когда господин позволит уйти. На ней было простое платье из светло-серой шерсти, какие носили все служанки и белый передник с такими же рюшами, что и на чепце. Во дворце таких, как эта Мирта, насчитывалась не одна сотня. Всех не упомнишь, да и менялись они частенько - то одна округлится животом, то другую на воровстве поймают. И все же Шут многих слуг знал лично, за что над ним порой потешался Руальд: тянет, мол, тебя, господин Патрик, к низкому сословию, видать тоскуешь по прежней жизни...
Но Шут не тосковал. Хотя порой, оглядываясь назад, он понимал, что годы, проведенные в пути с труппой Виртуоза, были далеко не так плохи, как ему казалось в детстве. А со слугами общаться Шуту действительно нравилось. И когда он расспрашивал кухарку или свечницу о делах, то не думал о том, чтобы завоевать их доверие. Ему было просто интересно. Особенно после общения с манерными господами дворянами. И Шут всегда мог сказать, кто из слуг нечист на руку, кто лжив, кто подлиза, а у кого и впрямь душа лежит к делу.
Девушка, стоящая перед ним сейчас, была из тех, что искренне трудятся с утра до вечера, но чьи старания почему-то всегда остаются незамеченными. В отличие от промахов и ошибок. Обидно так жить, но изменить это очень трудно.
- Мирта, Мирта... Красивое у тебя имя... - Шут сел на кровать, подобрав под себя замерзшие ноги. Он доел сыр и потянулся к столику за кашей. Ложка стоймя стояла в густом вареве. Одно неловкое движение и половина содержимого миски - на постели. - Ах ты!.. Совсем руки не держат... - Шут искоса бросил взгляд на служаночку. Она, наконец, подняла глаза от пола и теперь стояла, уставившись на испорченную простыню. В глазах у бедняжки отразилось такое отчаяние, как будто она сама размазала кашу по господскому ложу. Шут с грустью понял, что неприятности, и в самом деле, являются неотъемлемой частью Миртиной службы во дворце. Равно как и нагоняи за то, по сути, что просто не вовремя оказалась рядом с очередным разгневанным вельможей. Уж Шут-то хорошо знал, каково это - попасть под горячую руку и схлопотать ни за что... Сколько раз пытался навсегда убежать от Виртуоза за несправедливые колотушки. И как только Дала умудрялась его каждый раз остановить?.. 'Ну куда же ты, Шутенок, опять? Голодный не ходил? У храмов милостыню не клянчил? Поди ко мне, я синяки заговорю'...
- Ведь ты принесешь мне чистую простыню, Мирта? - она закивала так, что голова того и гляди отвалится. - Принеси, будь добра. Да скажи старшей горничной, что сегодня ты до вечера нужна господину Патрику. Наведешь мне тут порядок, хорошо? А то, и правда, не спальня, а чулан какой-то. Надоело, - Шут старательно доел остатки каши из миски и вручил ее девушке. Похоже, та была очень удивлена, что скандал по поводу испорченной простыни так и не состоялся.
Когда Мирта вернулась с чистым бельем, половым ведром и тряпками, Шут уже умылся, переоделся и был занят тем, что пытался привести в порядок свои непослушные волосы. Брадобрей изрядно укоротил их, сочтя невозможным распутать многочисленные колтуны. Остриженные кончики теперь щекотали плечи и лезли в глаза, мешая. Когда служанка, робко стукнув, появилась на пороге, Шут как раз пытался завязать хвост из остатков былой шевелюры, но легкие, чистые после вчерашнего мытья волосы неизменно рассыпались, выскальзывая из-под тонкой ленты. Шут рычал и корчил своему отражению зверские рожи, однако это ничуть не помогало. В конце концов, он сердито бросил веревочку об пол и устало сел там же.
- Демоны забрали бы этого брадобрея! - Шут обернулся к служанке. - Ну, что же ты стоишь, Мирта! Помоги! - девушка отложила в сторону испачканную простыню и робко шагнула к странному господину, сидящему на ковре посредь комнаты, точно капризный инфант. - Полагаю, тебе ловчей будет, да и с прическами вы девушки почаще возитесь...
Она, робея, подняла ленту и, склонившись над Шутом, аккуратно собрала одной рукой его волосы, а второй споро связала их в крепкий пучок. Пальцы ее чуть заметно дрожали. Но едва только ладонь служанки скользнула прочь, Шут развернулся, стремительно перехватил ее и легонько сжал. Эти пальчики были грубыми от частых работ по хозяйству, с коротко остриженными ногтями в заусенцах, с мозолями и трещинками. Девушка испуганно вскрикнула, но Шут уже отпустил ее, лукаво улыбаясь. В ладони у Мирты остался хрупкий соломенный цветок. Пока она удивленно смотрела на розочку, Шут позволил себе еще одну шалость - развязал тесемки дурацкого чепчика, позволив ему упасть на пол. Волосы у Мирты оказались самые обычные - темно-русые с легкой рыжинкой, что свойственна жителям западных земель королевства. Они рассыпались по плечам, мгновенно превратив серенькую служанку в милую барышню. Шут нежно провел ладонью по ее щеке и подумал, что такую фею даже поцеловать не грех, но вместо этого осторожно взял девушку за подбородок и поднял ее личико так, чтобы были видны глаза.
- Погляди на меня, Мирта. Вот так. А теперь слушай. Я скажу лишь раз и в твоей воле думать, что я лгу. Здесь все так делают и это даже к лучшему... - он усмехнулся и, наклонившись, шепнул ей прямо в порозовевшее ушко: - Я никогда не причинял вреда женщинам. Никогда. Я не надувал им животы и не затаскивал к себе в постель. Я не устраиваю оргии в королевской спальне и не соблазняю служанок за портьерами, - он сделал паузу. Ласково провел кончиком пальца по белой веснушчатой щеке. Все-таки очень хотелось поцеловать... - И я не велю пороть их за то, что сам опрокинул кашу на кровать, - Шут опустил руку и грустно подмигнул девушке. - Но ты об этом никому не скажешь, потому что тогда тебя обсмеют и точно сочтут моей любовницей. Хотя, видят боги, может, тебе бы это даже на пользу пошло. Спасибо за ленточку, Мирта... А теперь я тебя оставлю, пожалуй. Ты пока собери тут все, что на полу лежит, и снеси куда хочешь. Мне оно уже без надобности.
'Колдунья права, - думал он с горечью, выходя из комнаты, - я больше не способен делать то, ради чего, как мне казалось, родился и жил... Никакой я не шут. Просто дурак...' - он знал, что ему будет недоставать тех забавных вещиц, с которыми так славно развлекать господ за вечерней трапезой - всех этих дудочек, марионеток, деревянных булав и бутафорских игрушек. Да и пускай... На что они теперь?..
Но если он не шут, то кто?
'Зачем же я живу? Зачем я во дворце? Какой от меня теперь толк?.. - эти мысли были мучительны, но он никуда не мог от них деться - ни в комнате, ни в саду, куда отправился погулять. И неизменно они приводили лишь к одному вопросу: - А если... если тайкурская ведьма не обманула?..'
6
Лестницы в северной башне были крутые и старые, местами песчаник раскрошился, и ступени давно требовали замены. Шут бежал наверх быстро, мелкие камешки, сыпались у него из-под ног. Северная башня уже много лет стояла необитаемой, с тех пор, как здесь случился пожар и в его огне погиб наследный принц Нивуальд, мальчик семи лет. Многие после того считали башню проклятой. Но Шута эти байки мало занимали, он внимательно изучал историю Крылатой династии, и прекрасно знал, что поджог был делом рук человеческих, а именно - старшей сестры бедного принца, полагавшей, что корона должна лежать на ее чудных, белых как снег, локонах. Золотой обруч ей достался, разумеется, а вместе с ним почему-то и пожизненный страх быть отравленной. Королева Дарея умерла в возрасте тридцати четырех лет от истощения: она ела очень мало и требовала рвотное средство при малейшем признаке дискомфорта в желудке. Словом, башня была ни при чем, а вид с ее обзорной площадки открывался просто великолепный. В теплые дни Шут частенько бывал тут, любуясь морем на закате. И иногда... иногда с ним происходило то, что он называл 'вспышками'. Как будто мир вдруг раздвигался, распахивался, как если бы с глаз неожиданно сняли шоры. Он становился таким необъятным и в то же время почти постижимым... И лишь вдох отделял от чего-то невероятного, того, что на веки изменило бы все вокруг. От понимания и осознания всего сущего. Каждой крошечной частички бытия.
Вспышки случались нечасто. И их нельзя было вызвать специально. И Шут был почти уверен, что ничего такого в этот раз не произойдет.
Но... вдруг?
Он знал, что это глупо.
И все равно спешил наверх, запинаясь о щербатые ступени, путаясь в плаще, кляня принцессу тайкуров, демоны бы ее побрали! Ну, зачем она это сказала? Неправда, что он ничего не понимал. Понимал, наверное... Где-то в самой глубине сознания. А вот Дала знала про его странные склонности наверняка! Именно она накрепко запретила Шуту делать 'эти штуки'. Надо полагать, у нее были для того веские основания... Про волосы, правда, ничего не говорила, и сам бы он не подумал никогда, что они могут нести в себе нечто большее, чем возможность потешить зевак.
Да, он догадывался... конечно. Но - будто что-то закрывало его от этих мыслей... не давало их думать.
Когда-то давно, в детстве, он даже всерьез возомнил себя особенным, не таким как все. Однако Виртуоз быстро выбил из него эту блажь. Шут понял, что быть обычным гораздо проще и безопасней... И только здесь, на верху этой башни, он как будто вновь возвращался к себе изначальному. К тому мальчишке, который верил, что если очень сильно захотеть, то можно оторваться от земли, раздвинуть мир и...
Ступени кончились неожиданно. Он выскочил на обзорную площадку башни, навстречу морозному ветру и... точно от тяжелого удара под ребра упал на колени, сраженный пронзительной болью, внезапно заполнившей все.
Чувство потери...
Оно было так громадно, что Шуту показалось, он сейчас просто задохнется. Ледяной ветер зло трепал плащ, сорвав капюшон с головы, но Шут не чувствовал холода, только пустоту в груди. Воспоминания обрушились на него водопадом.
Сколько ему было тогда? Три? Четыре? Едва доставал до алтаря. Отец Адол разгневался на подкидыша за то, что тот случайно опрокинул молитвенный кород - высокий бронзовый шест с плоским навершием-блюдом, где крепилось множество маленьких подсвечников. Раскатившись по углам молельной и забрызгав все воском, свечи погасли. Служба была испорчена.
Пороть его не стали, ибо грех трогать малое дитя. Заперли в келье для аскетов на три дня. Давали только хлеб и воду, чтобы прочувствовал вину. Келья была темная, холодная, по углам - мыши и паутина. Он не плакал, только очень тосковал по свету да привычному запаху свечей и благовоний. Этот запах был всегда, сколько он себя помнил, тонкий аромат пропитал весь монастырь. Но в тесной келье пахло мышиным пометом и плесенью. Маленькое узкое окно - высоко, ни за что не дотянуться, даже днем оно почти не пропускало свет, а ночью и подавно... и огня кто ему принесет? Он сидел в темноте, кутаясь в грубое колючее одеяло, и молился. Но не так, как отец Адол и другие братья в монастыре. У него была своя бесхитростная детская молитва. Когда становилось совсем невмоготу от тьмы, поглощающей все кругом, он закрывал глаза и открывал их по-другому... И смотрел на мерцающие звезды, потому что потолка больше не было. А затем убегал вслед за ветром в лес, к озеру. Это было совсем не трудно. Только поутру после этого он никак не мог проснуться, сны затягивали и не отпускали, красочные сны, ничуть не похожие на реальность.
...А потом он уже был постарше. Уже умел стоять на руках, уже сам, хоть и с трудом, взбирался на лошадь. Виртуоз вырезал ему дудочку из дерева. Обычную флейту, какие есть почти у всякого мальчишки в Закатном Крае. Вручил и, видать, от нечего делать сказал, что флейта волшебная: если сыграть на ней одну мелодию, то можно вызвать дождь, другую - ветер, третью - разогнать тучи.
Конечно же, он поверил... Авторитет Виртуоза был неколебим. Несколько дней перебирал все песенки, что знал, но они не имели никакой силы. И тогда он придумал нужные мелодии сам. Одну для дождя, одну для ветра и еще одну для ясной погоды. И волшебство дудочки стало ему подвластно... До тех пор, пока Дала не поняла, что вытворяет с погодой маленький ученик ее мужа и не закатила Виртуозу такой скандал, что Вейка от страха залезла под фургон. О чем спорили взрослые, было непонятно, но ругались они ужасно.
Свирельку у него не отобрали. Виртуоз просто признался, что все выдумал про волшебные песенки.
После этого уже никакие мелодии не имели силу над ветрами...
В другой раз Дала поймала его на лугу за игрой в кузнечика.
Это была восхитительная забава. Для нее нужно было поле, широкое поле, по которому можно бежать и бежать. И он бежал, вернее, отталкивался ногами от земли, каждый раз делая шаги все дольше и шире, пока, наконец, пальцы ног не начинали цеплять лишь верхушки трав... Он бежал над полем, босыми ногами задевая головки одуванчиков и думая только о том, чтобы никто не нарушил чуда. Потому что играть так можно было лишь тогда, когда этого никто не видит. А если рядом люди, то и пытаться не стоит - хоть все поле обеги, толку никакого. Дивная легкость не наполнит тело, земная твердь не позволит оторваться от нее ни на полпальца.
И он уходил подальше. Когда фургоны вставали лагерем в стороне от многолюдных городов и деревень, убегал в поля на целый день, прихватив только кусок хлеба. Ищи-свищи. Но Дала была умная. Однажды она отправилась за ним и нашла в тот миг, когда его ноги уже отталкивались от воздуха. Услышав ее изумленный вскрик, он тотчас же почувствовал, как земля ринулась навстречу. Больно ударившись коленками о каменистую почву, не сдержал слез - это было так обидно. Но пока Дала бежала к нему, торопливо утер лицо и встретил ее с сухими сердитыми глазами. 'Шутенок... да что с тобой?! - никогда прежде он не смотрел на нее так. Но и Дала не вторгалась раньше в его скрытый, тайный мир. - Ты хоть понимаешь, что ты делал сейчас?'. И она долго еще сидела с ним посреди густой травы, среди стрекота кузнечиков и шелеста ветра, рассказывая как опасно делать такие вещи. Она не объясняла почему, зато красочно живописала безумие, которое непременно овладеет теми, кто бегает над полями и открывает глаза по-другому.
Он был маленький и доверчивый. Он поверил ей и испугался. Испугался так сильно, что и вправду перестал делать 'эти штуки'.
Как отрезало.
Даже если очень хотел - не получалось. В последний момент страх убивал силу желания. И только очень редко, когда и впрямь не оставалось выхода, странный дар прорывался наружу, давая о себе знать. Как в тот раз, в каменном лабиринте... И еще на вершине башни...
Эти и многие другие картины детства одна за другой всплывали в памяти Шута. Удивительные моменты жизни, которые он успел прочно позабыть, вспышками озаряли сознание. И будто спадала завеса с реальности, которая могла бы быть такой удивительной, а получилась серой и обыденной. Без чудес, без волшебства, без Силы...
Шут тихонько скулил, раненным зверем свернувшись на каменном полу. Почему? Почему его лишили этого? И почему теперь - вернули... Теперь, когда уже поздно...
'Ты просто королевский шут, прячущий свое имя...'
7
Было еще раннее утро, и он крепко спал, когда в дверь постучали. Этот монотонный вежливый стук продолжался до тех пор, пока господин Патрик не изволили проснуться и сердито крикнуть: 'Да войдите уже!'. На пороге возник Кулан, новый слуга Руальда. Лицо - бесстрастное, точно камень. Шут вообще не понимал, как такие люди, как этот воин, могут прислуживать кому-то. Кулан словно ощупал его в единый миг своим кинжальным взглядом и коротко доложил, что Его Величество желают видеть своего шута немедленно.
Пришлось вставать и одеваться, спросонья путаясь в исподнем, роняя пустые подсвечники и вздрагивая от холода. Несколько минут Шут вспоминал, куда бросил чулки, пока не увидел их на спинке кресла. Потом долго шарил под кроватью в поисках сапог, тех самых, что подарила ему королева. Была у него дурная привычка закидывать их с вечера подальше, чтобы слуги ненароком не выплеснули на дорогую кожу содержимое ночной вазы. К сожалению, такое уже случалось.
Умываться он не стал: Кулан был не из тех слуг, что приносят теплую воду, а та, что имелась в умывальнике, за ночь - как всегда зимой - стала невыносимо холодной. И камин, конечно, потух.
За окном еще серели сумерки, зимнее утро только-только начало пробираться в город. Шут вздохнул, поправил манжеты рубашки, и даже застегнул несколько петель на своем черном дублете. Кулан уже покинул комнату, оставив на каминной полке подсвечник с парой горящих свечей. Шут прихватил тяжелый бронзовый канделябр и, широко зевая, зашагал к покоям короля.
В кабинете, небрежно поигрывая фамильным кинжалом Руальда, сидела колдунья.
Увидев ее, он скривился:
- Я так понимаю, Его Величество спит и обо мне даже не поминал, - не столько спросил, сколько утвердил Шут и недружелюбно уставился на невесту короля.
Маленькая, коротко стриженная, с черными, будто уголья, глазами, способными вывернуть всю душу наизнанку. При свете она оказалась еще больше похожа на мальчишку. Обычного тайкурского сорванца, что еще не носит хвостов перед ушами и не бреет лицо. Она и одета сейчас была как мальчишка - в те самые черные кожаные штаны и куртку, что выделяли ее воинов из любой толпы. На шее - тонкая серебряная цепь с непонятным кулоном, из-под неровно обрезанных завитков волос свисали серьги-полумесяцы.
Шут без зазрения совести разглядывал принцессу. Нар не была красива: слишком широко посаженные глаза, тонкий нос с едва заметной горбинкой, угловатые скулы. Но, боги... какая же кипучая сила сквозила в каждом ее взгляде, в каждом слове! Шут кожей чувствовал неудержимую энергию, наполняющую пространство вокруг принцессы. И он понимал... да понимал, что нашел Руальд в этой девочке, едва ли достигшей возраста свадеб. Понимал теперь и смысл слов этой маленькой ведьмы - в сравнении с ней великий король Закатного Края и впрямь терял все свое сияние. Неправильное, ненормальное ощущение. Пугающее. Окажись принцесса зрелой красавицей в шелках, было бы проще... А так... Кто прогнал королеву? Кто развязал войну? Кто сделал из короля марионетку? Девчонка...
Принцесса странно улыбалась ему.
- О! Да ты изменился... - она снова, как и в прошлый раз, обошла Шута кругом. - Думал о моих словах, королевский любимчик? - Нар легко, будто невзначай, намотала на палец прядь его волос. - Нет! Молчи! - маленькая ладонь скользнула по его лицу, накрыв губы. - Молчи. Не время тебе говорить, глупый шут, - принцесса сделала шаг назад. - Сегодня ты покажешь мне город.
Он картинно приподнял бровь.
- Да ну? - Шут вовсе не собирался ничего делать для этой самоуверенной ведьмы.
Нар опустилась в любимое кресло Элеи у камина и оттуда ответила ему точно такой же гримасской.
- А почему нет? Я хочу увидеть свои владения.
- Свои владения... - с горчью хмыкнул он. - А не боишься, что горожане тебя на лоскутки порвут? - Шут сейчас был бы даже рад такому исходу.
- А кто узнает? Ты скажешь? - она презрительно фыркнула. - Так ведь засмеют. Разве я похожа на принцессу? А? Иди, одевайся, любимчик. Мои люди дадут тебе плащ и шапку. Спрячь под нее свои колдовские лохмы. Да получше. Кулан, найди для господина шута что нужно.
Нар была права. Никто не подумал бы, что она и есть та самая роскошная всадница, гордо въехавшая в Золотую несколько дней назад. Оставив ее во дворце богатую шубу и великолепного, чистейших кровей, коня, принцесса могла спокойно изучать Золотую Гавань, не страшась быть узнанной. Мало ли тайкурских мальчишек шныряет тут в последнее время... Шута тоже принарядили в излюбленную этим народом черную кожу и меховую шапку, пошитую широким острым конусом. Чужая одежда сидела неловко, только плащ пришелся впору - все остальное было явно скроено на парня повыше и покрепче.
Шут и сам не знал, почему он все-таки согласился на эту прогулку. Оправдывал себя тем, что это хороший шанс узнать колдунью Руальда поближе, разгадать, чем она короля приворотила.
Когда они выехали за Небесную стену, над крышами уже показалось бледное солнце. Со всех сторон доносились обычные городские запахи и звуки - лаяли псы, кричали торговки, дразня ароматами пирожков и жареных кур, цокали копыта лошадей, роняющих горячие 'каштаны' на скользкую булыжную мостовую. Всюду пахло печным дымом, углем, морем и рыбой, а зачастую еще и помоями.
- Почему ты скрываешь свой облик от людей? - спросил Шут, направляя коня в сторону причалов. - Просто чтобы гулять по Золотой? Но это ведь не может продолжаться вечно. Рано или поздно тебе придется показать нашему народу свое лицо.
- А ты подумай сам. Я собралась вести войско на битву. Я встану во главе моих воинов. И люди твоего народа должны верить, что предводитель тайкуров силен и отважен. А если они узнают, кому доверили защищать свои дома? Что будет, а? Нет, доколе битва не будет выиграна, не нужно им знать, какова я на самом деле.
- Можно подумать, твоим воинам это как-то помешает махать своими мечами!
- Это помешает мне. Мысли людей могут испортить мое намерение. Если этих мыслей будет слишком много, то я и сама поверю в то, что я маленькая беспомощная девочка, как это кажется тебе, например.
Шут подумал, что ему вовсе так не кажется, но сказал другое:
- А как же твои воины? Они-то прекрасно знают, что ты из себя представляешь, - мимо грохоча, проехала телега, в нос ударил запах подтухшей рыбы. Нар прикрыла лицо рукавом.
- Ну и вонища тут у вас, - Шут лишь плечами пожал, он давно привык к тяжелым городским ароматам. - Мои воины действительно знают, кто я. И знают, что я могу. Их не смущает мой внешний вид. Я - их таргано, кровь от крови великих таргалов. Мое решение - закон для них.
Шуту очень хотелось напомнить принцессе, что у нее еще есть младший брат, который собственно и наследует всем этим великим таргалам. Но он смолчал. В конце концов, те воины, что пришли с Нар в Золотую, в самом деле были преданы ей до последнего вдоха. И их было вполне достаточно, чтобы взять Золотую, тем более, что Солнечный Чертог - сердце города - давно пал перед колдовской силой принцессы.
Они выехали к рыночной площади, где, как обычно, несмотря на ранний час, стоял несмолкаемый гомон - здесь продавали и покупали почти все, что можно было найти в Золотой. Поговаривали, что даже людей, хотя никаких доказательств королевские соглядатаи не могли найти. Но... воду в шапке не удержать, раз слухи ходят, значит и основание для них имеется.
Мимо прошел мужичок с двумя козами на веревке, а следом за ним - закутанная в платок молодая крестьянка, несущая корзину яиц. Нар проводила ее небрежным взглядом, вероятно, сравнила с собой и нашла недостойной. Кто их разберет, этих тайкуров, что они думают о других...
- Обойдем стороной, - сказал Шут, - а то знаю я вас, женщин, потом до конца дня не вытащу тебя из этой толкучки.
- Твоя правда, - вздохнула Нар. Сейчас она действительно казалась просто девчонкой, и Шуту сложно было представить, что уже возможно завтра под ее боевой клич взовьются в небо черные тайкурские знамена, и сотни воинов, как один, ринутся в атаку на людей, которые уже давно стали народу Закатного Края как братья. Белые Острова... Воплощение чести и совести... - Но давай заглянем хоть в оружейный ряд, - не удержалась Нар. - У тебя, я заметила, нет доброго клинка. Или ты его прячешь в своих покоях? Наверняка Руальд давно подарил тебе какой-нибудь славный меч. А я подарю кинжал. Хочешь? Я знаю толк в стали, умею выбирать.
- Нет! - ответ сорвался прежде, чем он успел подумать.
Шут сам не знал, отчего так отчаянно не выносил всякую заточенную сталь. Но одна мысль о том, чтобы владеть ею вызывала у него отвращение. Раньше он, правда, носил при себе небольшой нож, тот самый, которым хотел спороть в Улье манжеты с бубенцами. Но это был короткий, почти детский клинок, который годился только для хозяйственных нужд вроде нарезки хлеба или мяса. А потом и он пропал, когда тайкуры схватили Шута на пристани.
И подачки этой маленькой ведьмы ему вовсе не нужны!
Чего доброго, так она скоро решит, что и королевского шута приручила подобно Руальду.
На миг ему стало жутковато. А вдруг - правда? Вдруг она уже околдовала его?
Шут сердито тряхнул головой так, что мохнатая шапка съехала до самого носа. Нет! Он еще в своем уме. Он по-прежнему предан королю и королеве. И будь проклята эта девчонка!
- Пошел! - Шут что есть силы ударил пятками коня и, не оглядываясь, ринулся в одну из узких улочек, убегающих от площади в сторону моря.
Он гнал, не разбирая дороги, забыв о коварных наледях, на которых безымянный серый жеребец из королевских конюшен лишь чудом не оскользнулся.
На берегу Шут спешился и устало сел на песок. Море бушевало, швыряя на берег грязные клочья пены.
Нар не отстала от него. Выскочив из переулка, она спрыгнула со своей кобылы и налетела точно ураган:
- Что с тобой случилось, шут? Ты решил переломать нашим лошадям ноги? Какие бесы вселились в тебя?! Или ты обезумел? Ваш дрянной город не создан для таких скачек!
'Нет, я не обезумел... Я пока еще хозяин своего ума. И тебе не лишить меня моей воли... - Шут не смотрел на принцессу. Нелепая тайкурская шапка опять сползла до самых глаз, и он сорвал ее с головы, отбросив в сторону. - Проклятье! Я опять простужусь... Бедный Архан, ему уже надоело со мной возиться'.
Нар молча подняла шапку, напялила ее на Шута.
- Глупец, - и села рядом. Почти бок о бок.
- Я ненавижу тебя, - прошептал он.
Там на башне с ним случилось нечто, не поддающееся описанию. Как будто кто-то со всего размаха вдребезги сломал стену, отделяющую его от целого мира. Мира, который всегда был рядом, но оставался невидимым, непознаваемым. Кое-как собрав себя обратно в привычные рамки осознания, Шут вернулся в спальню и до вечера сидел, уставясь на огонь в камине. Мирта принесла ему горячей похлебки с кухни и, как обычно, без единого слова поставила рядом. Она развесила мокрый от снега плащ и подтерла лужи, набежавшие с сапог. А потом, стараясь не попадаться хозяину комнаты на глаза, до темноты вдохновенно выгребала пыль из тех углов, где раньше громоздился Шутов хлам.
То-то старшая горничная, наверное, обрадовалась...
Перед уходом Мирта робко спросила, не нужно ли господину еще чем помочь. Шут вздохнул и сказал, чтобы с завтрашнего дня только она приносила ему теплую воду и растапливала камин по утрам. Девушка удивленно подняла брови, но если она и хотела задать какой вопрос, то так и не решилась. Служанка выглядела усталой, волосы выбились из-под чепца, на лице остались подтеки от грязной воды.
Однако же она перестала прятать глаза и смотрела на него открыто. Шут улыбнулся ей на прощанье, да только это вряд ли было замечено - Мирта выходила из комнаты, почти ничего не видя за горой грязного белья, что она охапкой держала в руках.
Этой ночью Шут почти не спал. Думал о Нар, об Элее, о Дале. О себе. О том, кто он. Зачем живет... и почему живет именно так, а не иначе. Почему Дала сочла себя в праве выбирать за него? В том, что это было именно ее решение, он ничуть не сомневался.
Вопросы и тягостные мысли измотали Шута. Он чувствовал себя обманутым, а такого с ним не случалось с детства.
И во всем была виновата эта черноглазая колдунья...
- Ты обещал мне показать город, - Нар сказала это так, будто не услышала последних слов.
- Ничего я не обещал, - он смотрел, как волны с грохотом налетают на гранитные валуны и разбиваются каскадом брызг, долетающих до места, где они сидели. Шут знал, что если облизать губы, на языке останется соль.
|