Аннотация: Очень больной, по следам реальных событий, но художественный текст
Перед Божьим судом
Видно приходит время - очень часто в последнее время вспоминаю то, что было почти три года назад. Уже совсем чуть-чуть осталось до полной трехлетней даты.
Повод - да всё, что угодно. Слушаешь разглагольствование очередного защитника прав человека по телевизору - и ловишь себя на недоверии, и вдруг понимаешь, что хочешь сказать "Ага, да ты, сытый либеральный краснобай, ни разу не сидел под обстрелом!"
И сразу - воспоминания.
Идешь по городу - а в воздухе шелестящий гул. Ещё ни одного разрыва - а уже стёкла в окнах многоэтажки мелко дрожат. Ещё не попали - а уже жуть, оторопь и не по себе. И уже начинаешь чувствовать себя очень ранимым и беззащитным перед летящей с неба смертью.
И - упали разрывы. Вздрогнули - и осыпались фонтаном окна в многоэтажке. Затряслась земля и выпрыгнула из-под ног. Воздух горячей пылью пихнул в спину, сорвал шапку, заложил уши, запершил в горле, запорошил глаза - земля пребольно ударила в колени, грудь. Только начинаешь подниматься, еще на четвереньках - и уже ищешь, куда же спрятаться.
И, захлебываясь сердцем в горле, падая и поднимаясь при следующих разрывах, забывая дышать и открывать зажмуренные глаза - летишь, с трудом понимая, куда.
Влетел, ввалился, скатился - облегчение, слабость и дрожь в поджилках. Успокаиваешь дыхание, ломаешь две-три сигареты, наконец, прикуриваешь. А хороший гараж пристроил к дому твой дядька, с подвалом, фундаментные блоки толстенные, стены литые, стоит прямо на углу перекрестка, два окошка вентиляционных в разные стороны улиц смотрят - спасибо дядьке-покойнику, и плевать, что в самое жаркое лето с подвале вода до середины голени, зато стены толстые, камень крепкий, надёжно!...
А потом глянул в левое окошко (и ведь говорили, не выглядывай, осколки могут влететь!) - а прямо напротив окна осела пыль от взрыва - и высоченная, если смотреть из подвала, двухподъездная панельная хрущевка одной своей половиной осыпалась, сложилась внутрь самой себя... И - прозрением или откровением - нахлынуло, навалилось, перехватило паникой дыхание, что если прилетит, то камень - совсем не спасёт, что как сам в могилу забрался, вот этот камень и похоронит...
Вот туда бы этого болтуна-общечеловека, в тот подвал - выскочил бы под обстрел из подвала или остался? Как бы себя тогда повёл, что пел? Что сейчас бы пел про гуманизм и права?
А потом... Ведь ты до сих пор носишь в карманах, в каждой куртке, в каждом пиджаке, даже в жилетке - то сверток шпагата, то смотку изоленты, то кусок верёвки, то шнурок или проволоку. А ведь так старался забыть...
Забыть, как в том душном и пыльном июле 14-го, после обстрела, выскочив из подвала гаража, девчонке лет 10-12 случайно оказавшейся в кармане изолентой пытался перетянуть тонкую костлявую ножку, оторванную ниже колена: кровь рывками рвалась наружу, а ребенок так страшно всхрипывал при каждом рывке крови...
И как тебе было стыдно, когда пытался оттереть эту кровь с рук, с одежды грязной, всей в масле и копоти, тряпкой... Ты так и не смог помочь, ребёнок умер, ребёнок с самого начала был обречён, пока ты пытался остановить кровотечение из обрубка ноги, брошенный на бордюр спиной ребёнок умирал от сломанного позвоночника и пробитого в спину торчавшим из земли куском арматуры лёгким... У тебя просто не было шансов, если бы ты начал переворачивать девчушку - было бы только хуже и страшнее, ты бы сам убил её сломанным позвоночником, но, Боже, почему же тебе и до сих пор так стыдно перед ребёнком, и имени чьего ты не знаешь, что ты не успел, что ты не смог, что ты не справился?...
Сейчас не 14-й, дончане обвыкли, притерпелись, успокоились. Некоторым - так вообще война как с гуся вода. Вечер, спальный район, супружеская пара, нету и 35-ти. Идут-бредут-качаются, друг на дружку опираются, домой придут - скандалить начнут, орать, посуду бить, мебель ломать, и хорошо, если не друг о друга. Вроде, по пословице, "милые ругаются - только тешатся", так отчего ж так тошно?
Наверное, я неправ. Я не вижу сущностной разницы между подвыпившим супругом, поднявшим руку на свою нетрезвую жену в пылу семейной ссоры или супругой, в сердцах встретившей своего мужа сковородкой, и всучьим укропом, сжигавшим несогласных в Одессе или стрелявщим в безоружных и безответных мирных жителей Донбасса - и те, и другие ответили силой и оружием на слова, тогда, когда собственного куцего умишка найти нужные слова в ответ не нашлось, разума, чтобы услышать и понять доводы несогласных не хватило...
На слово ответить насилием. Сковородкой или артиллерией. Разница громадная - но количественная, качество же зла - унизить, подняться над ближним своим любыми, самыми бесчеловечными, скотскими методами - всё это одно и то же.
А потом наделенный правом судить и указывать - и без разницы, будет это очередной либераст из телевизора или мордератор из мордокнижия - основываясь на подслушанных где-то лживых сентенциях, плохо выученных в далеком детстве уроках или привычном самообмане начнёт поучать тебя терпимости и всепрощению, мол нельзя же так, мол, а кто не без греха, мол, эти-то вот пока еще не совершили таких страшных преступлений, только мелкие, вот и не называй подлеца подлецом и лжеца лжецом, а не то мы тебя будем банить и жизни учить!
Кто? Тот, кто не знает, чем пахнет взрыв, кто не знает, какова кровь ребенка на ощупь, какое послевкусие у смерти?
Жизни?
Какой? Той, в которой послевкусие бывает от вина и устриц, а похмелье от смешанного дорогого спиртного? Той, которую расстреляли, взорвали и втоптали в "жуть и оторопь беззащитного бессилия" одержимые этим же злом, но в большем количестве?
А в своём доме ты порядок наводишь при первой возможности, или когда крысы с куч мусора тебе за шиворот прыгают?
А свой организм ты, "поучатель", начинаешь лечить при первых симптомах болезни или уже перед самым эпикризом?
Я расскажу тебе... скажем так, быль. Жила-была девочка, 1937 года рождения, и было у нее две сестрички - старше и младше, и были у неё папа и мама. В 1941 папа ушёл воевать и погиб, а мама с дочками из окружаемого фашистской нежитью города Сталино эвакуировалась. В город Сталинград.
И уже в 1942-м, под бомбёжками и обстрелами, мама с тремя крохами-дочурками сплавлялась на неуправляемом деревянном корыте баржи без буксира в город Астрахань. Под обстрелами авиации объединенной Гитлером Европы.
Эвакуация из эвакуации называется.
Там - в Астрахани - они и пытались выжить. Младшая сестричка нашей девочки умерла - просто от голода и холода. А старшая и наша девочка долго и сильно болели, но выжили.
Но!
Но до конца своей жизни девочка не ела рыбы - она помнила, как вниз по течению Волги день за днём плыли трупы. Объеденные рыбами. И эту рыбу, выловленную из Волги, они и ели - что за паёк был у семьи из трех детей и матери-иждивенца?
Но до конца своей жизни девочка эта не летала самолётами - она на всю жизнь запомнила, как бомбили Сталинград. И до конца своей жизни она боялась грома в грозу и резких громких звуков - до перебоев в сердце.
Сердце ведь у неё было больным с пяти лет, с эвакуации, со Сталинграда - а у тебя, сытый поучала, сердце разве больное? От обстрелов? От голода и холода? От смерти близких? Или от обжорства и прочих излишеств?
И когда в "спокойном" августе 2016-го, в День Города и День Шахтёра, встала наша девочка - уже бабушка - ранней ночью в туалет, а на праздничный салют "из-за ленточки" всучьи мрази ответили обстрелом по всей линии фронта, а с верхнего этажа многоэтажки через открытые по случаю летней жары окна на запад так хорошо всё видно и слышно...
Тут сердце и не выдержало - инфаркт, инсульт, парализовало бабушку.
Ты представь себе, открываешь ты дверь - а в коридоре перед дверью в уборную женщина лежит. И еле-еле дышит.
Мать твоя лежит.
И та же жуть и оторопь беззащитного бессилия, что и после смерти незнакомой девочки.
Ты сможешь оставаться толерастным всепрощенцем? Только не лги самому себе - сможешь?
Или нет?
И тогда не смей даже заикаться подумать судить о безоружных пострадавших, о жителях Донбасса или Сирии, Сербии или Ливии, переживших мразь и мракобесие выродков с оружием - и без разницы, под чьим они флагом, гнойно-трупным всучьим, чернушным ИГИЛ-овским или юсашным матрацом, - переживших то, что тебе и в кошмарном сне не снилось!
Это древний, библейский, Каинов грех - грех нежелания уметь жить человеком с людьми.
Он начинается всегда одинаково - с "я - лучше".
Причем неважно, что будет за "я" - патологическая личность, тупая блонда перед зеркалом, религиозное учение, нация или целое государство - как только сказано "лучше", сразу подразумевается "лучше чем" и кто-то или что-то конкретное, объект насилия. Даже пока ещё не совершённого физически.
Вот в этот момент в сказавшем "я - лучше" закончился человек и проступила злобная тупая скотина. Причем неважно, в патологической личности, в тупой блонде перед зеркалом, в религиозном учении, нации или в целом государстве - во всём этом человеческого больше нет.
Ничего человеческого!
И относиться к ним, как к людям - преступление.
Как минимум, перед теми, кто остаются людьми. Как максимум, перед всем человечеством. Выбирай, разжиревший общечеловековый краснобай, "возлюбивший скота своего" - каким преступником тебе быть?
Впрочем, не про тебя речь.
Мне непонятен не ты - мне до жути страшно представить, как можно будет с этими людьми жить потом: как жила супруга с Каином, как смотрели на отца Каиновы дети, как, протрезвев, муж встречается глазами с отревевшей женой, как Донбасс сможет хоть когда-нибудь представить себе общую границу с Украиной, не выжигающей напалмом и расстреливающей крупным калибром все, что шевелится на нейтральной полосе.
Ведь ответить "жутью оторопи беззащитного бессилия бомбёжек" их мирным и беззащитным, злом на зло, страданием на страдание - это своими же руками уравнять себя с всучьей нелюдью под гнойно-трупными тряпками. Это другой способ того же - выкорчевывания из себя всего человеческого. И что дальше? Жить в грехе убийства, как пьющие супруги живут в пьяном скотстве?
Или, как супруги Макбет, совершить совместно еще более страшный грех, а потом, повязанными одним общим тайным и страшным преступлением, жить в неразрывной взаимной ненависти?
Страшнее Каинова греха только грех отцеубийства. Впрочем, отношение к своему происхождению у всучьих нелюдей таково, что... Нет, маловероятно, даже учудив совместно морской пролив между Мексикой и Канадой, всё равно им споётся "никогда мы не будем братьями" - макбетово сожительство не для нас...
Остаётся только одна призрачная возможность. Ненадёжная, сомнительная, маловероятная - но с большой буквы, Надежда. Надежда на Любовь...
А так как взаимной любви после такой крови и ненависти еще лет пятьсот не предвидится, то следует разобраться в Любви неразделённой...
Неразделённая любовь не бывает счастливой - потому она всегда тихая и незаметная. Часто не только для других, но и для самого любящего: пока живет рядом - терпит и мучается, уйдет - поймет, почему и за что... Она как правило издалека - обычно любящий "отойдёт чтоб не мешать" и будет любить и страдать в одиночестве.
А если вместе - то или как у постели умирающего, когда прощается всякий грех (но должен быть совсем умирающий, абсолютно безоговорочно и окончательно, то есть навсегда!), или как "любовь к братьям меньшим", ведь не обязательно любить кошку или собаку, некоторые люди держат террариумы или разводят дрессированных тараканов.
И ведь не надо быть семи пядей во лбу! Ведь даже моего куцего умишка хватает понять, что творить то, что творит злобная тупая вооружённая скотина - суть вгонять своё будущее и будущее своих родных, близких, детей и внуков в безальтернативную надежду на вот такую любовь, на роль бессловесной скотины, не имеющей права ни на собственность, ни на родину, ни на гражданство, даже на имя - только на кличку, дрессированных тараканов на короткой цепи возле ноги тех, кто просто не сможет никогда увидеть в тебе ничего человеческого...
"Последние да станут первыми", и будет это не новое нашествие варваров, а воздаяние, не конец цивилизации, а расцвет культуры неприятия и покарания зла...
Так, может, такое уже и было не раз, как в 45-м с фашистской Германией, так, в гораздо большей степени, с Римом в начале Средневековья? И еще много раз, ибо "и погибоша аки обре" - это тоже было, и пройдут даже не многие сотни лет, но и имя такое забудут, и язык станет непроизносимым, и надписи нечитаемыми, и алфавит забытым, и о том, была ли такая страна, "Укрия", "Пиндосия" или ИГИЛ, спорить будут до хрипоты, сердечных приступов и академических степеней?
А ведь это тоже страшно - чувствовать себя "инструментом Истории" или "оружием в руке Бога"...
Так зачем ты до сих пор таскаешь с собой верёвки и изоленту - тебе же жутко вспоминать, как ты не справился, или...? Или не дай Бог, будет нужна, а не окажется?
"Тяжела шапка Мономаха", высока ответственность быть в руке Бога...