Кокосьян Станислав Валерьевич : другие произведения.

Капельдинер и его малютка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Более ста лет стоит этот дом и будоражит воображение ставропольчан. С домом связано множество легенд, но в них нет и тени правды. Студенты-филологи местного университета формируют группу "сталкеров" для "похода" с ночевкой в полуразрушенный дом. Но сначала надо собрать информацию о доме "из первых рук" - от престарелого краеведа Якова Сергеевича, который живет по соседству с "проклятым" домом. Какую роль играл капельдинер домашнего театра в трагических событиях в доме 100 лет тому назад? Станет ли ясно Антону и его друзъям, кто такой же такой Яков Сергеевич и в чем состояло проклятье дома? Что или кто ждет самих "сталкеров" в проклятом доме? Впрочем, как говорит Яков Сергеевич, не бывает проклятых домов, а только проклятые места..
   Капельдинер и его малютка
  
  Дом был великолепен. Несмотря на разбитые стекла, обшарпанные ризалиты и измалеванные непристойным граффити боковые фасады. Выкрашенный в бледно-розовый цвет, он был словно гостем из Альгамбры, засидевшемся на чужом пиру на склонах ставропольской возвышенности.
  С фасадной стороны дом являл миру великолепие двух симметричных башен - одной прямоугольной, а второй - цилиндрической.
  Уже два года, как дом был обнесен забором и снабжен грозным посланием, выведенным крупными буквами углем на стене чуть выше парадной - "Не входить. Опасно. Дом рушится".
  Внутри дома царил роскошный хаос. Все комнаты первого и второго этажа (вернее, того, что от них осталось) выходили на лестницу, которая проницала дом насквозь от мансарды до хозяйственного помещения в подвале.
  В главной комнате, расположенной в "цилиндрической башне", покрытый пятнами и зелено-желтыми разводами потолок превратился с годами в решето, сквозь которое во время ливней текло так, что капель наполняла весь дом причудливым звоном и наполняла раструб граммофона, стоявшего на письменном столе у окна...И тогда казалось, что дом оживал мнимо-ущербной, а на деле чудесной жизнью, наполненной разговором неодушевленных объектов и природных звуков, подобной горячечным и быстросменяемым картинкам-звукам в голове лихорадящего идиота - игра теней на стене, хлопанье ставень, голубиные стоны и капель, капель, капель...
  Переполненная дождем труба граммофона изливалась на пол, как бы от избытка чувств, вода вытекала из комнаты по неровному полу, далее - вдоль коридора - соединялась с множеством потоков, которые дружно проливались водопадом на лестницу, а с нее вниз - в хозяйственное помещение, постепенно наполнявшееся так, что куча разноцветного тряпья в углу, покрытая гнилыми листьями и голубиным пометом, вздувалась и всплывала, оказавшись полуистлевшими рубахами уродца, о лице которого трудно было сказать, принадлежит ли оно человеку или обезьяне, взрослому или ребенку, живому или мертвецу.
  Во всяком случае, время не было властно над ним..
  
   ***
  "Дом с привидениями" на Комсомольской, 100 давно дразнил любопытство пытливых ставропольчан. Город наградил дом букетом легенд, ни одна из которых не таила даже тени правды. Почти все они покоились на шатком основании запущенных кем-то в обиход выдумок, откровенного вранья, но находились и такие, кто искали иные основания - тысячи раз переданные из рук в руки, искажённые до неузнаваемости факты.
  Антон с друзьями - студентами филологического факультета - шли к своей цели по четко намеченному плану. Собрали группу в соцсети, договорились о встрече. Выработали план действий. Трудно сказать, что послужило толчком. Возможно, крупные буквы "Не входить. Опасно. Дом рушится" на обшарпанной стене дома тронули сердца настоящих патриотов города, не согласных на столь позорную потерю привычного, но, по сути, незнакомого достояния.
  План был прост. Сначала - сбор информации, затем - "поход" в дом с ночевкой. Поиск в сети вывел на Якова Сергеевича - старейшего и забытого всеми краеведа с репутацией чудака. В советские годы Яков Сергеевич издавал какие-то исторические книги, много писал в местной прессе в период перестройки, а затем как-то резко оборвал все связи и превратился в затворника, которого не брало время. Сейчас ему было под девяносто. От двух знакомых преподавателей в Университете Андрей получил слишком скудные справки: замдекана журналистского факультета, услышав имя "Яков Сергеевич", только округлил глаза и махнул рукой, а историк сказал, что, к сожалению, пациентов психушки теперь отпускают по домам.
  Все это только распалило любопытство Антона и, разыскав адрес, на следующий день Антон пожаловал к старику в гости. Как оказалось, Яков Сергеевич жил в старом частном домике по той же улице Комсомольской и из окна его дома можно было видеть "дом с привидениями".
  Остроносый, с вороной с проседью шевелюрой и кустистыми бровями, мужчина в стильном желто-коричневом жилете открыл дверь и с удивлением увидел на пороге молодого человека. Яков Сергеевич выглядел человеком неопределенного возраста, но, во всяком случае, далеко не на свои девяносто.
  Узнав о цели визита, старик провел студента в комнату, напоил чаем с сушками, и все с таким довольным видом, будто дождался давно не заходившего внука. С радостью Яков Сергеевич согласился и на рассказ о доме. Для этого он разворошил кипу бумаг в секретере, и достал оттуда объемную канцелярскую папку с синими тесемками, на которой крупными буквами значилось: "Комсомольская, 100".
  - Да у Вас тут отдельная папка по "дому с привидениями"? - удивился Антон.
  Вместо ответа старик, стоявший у окна, полуобернулся, чуть прикрыл глаза и, довольно хмыкнув, слегка поклонился.
  -Дом, юноша, совершенно замечательный, даром, что скоро одни руины останутся. Единственный в городе дом в стиле "мавританского" модерн. Но не в этом суть. Есть и "пуант", а по-русски - изюминка. Но обо всем по порядку....
  Антон не мог поверить своему счастью. Положив на столе телефон, включил диктофон, не сочтя нужным предупреждать об этом старика. Начал с главного - не в бровь, а в глаз:
  -А правду говорят, что дом считали проклятым?
  -Не бывает проклятых домов, молодой человек, бывают проклятые места.... Но обо всем по порядку. Наш крупнейший купец Волобуев построил этот дом в 1912 году. Все не задалось с самого начала. Не успев завершить все внутренние отделки, "мучной король" развелся с супругой в результате бурного и внезапно вспыхнувшего на стороне романа. Дом так и остался за супругой, а Волобуев подался в Америку, где быстро спился и умер. Но и супруга не прожила в доме долго. Через какое-то время и она пропала, оставив лишь записку на столике в гостиной... Только толку от этой записки не было никакого. Там был странноватый детский рисунок...хотя в доме не было детей. Да вот он....
  Старик достал из папки и протянул Антону сильно пожелтевший клочок бумаги, на котором в условно-фигуративной манере, но довольно уверенной рукой были нарисованы четыре конных казака с саблями наперевес, в погоне за ватагой босоногих и чумазых детишек. Головы казаков были гротескно преувеличены в размерах. У одного из мальчишек, обернувшегося и нелепо выставившего руку против приближающейся сабли, было до неразличимости размалевано лицо.
  Антон сфотографировал рисунок на телефон, с разрешения Якова Сергеевича, и тот продолжил рассказ:
  -Дом перешел по закону ближайшим наследникам пропавшей без вести вдовы, которые, по вполне понятным причинам, предпочли не вселяться, а сдавать дом квартиросъёмщикам. А потом были разные арендаторы, но по большей части, дом просто пустовал. Но в самом начале, еще до первых арендаторов, какой-то короткий период времени в доме располагался театр ...
  Старик замолчал. Глаза его вдруг подернулись легкой пеленой, казалось, что в уголках проступили слезы - но лишь на миг, чтобы вновь проясниться и посмотреть на Антона с легким задором... Пауза затянулась. Было похоже, что старик потерял нить разговора и пытливо поглядывал на Антона, который между тем перебирал содержимое папки.
  -Яков Сергеевич, а что это такое? - спросил Антон, показывая на прошитую вручную кипу листов с крупными буквами на обложке, украшенной замысловатыми виньетками. "В трех актах с эпилогом ..." - успел прочитать Антон часть надписи внизу обложки. Но главное - в нижнем правом углу был тот же самый рисунок, который Антон держал в руке пять минут тому назад. Те же казаки с саблями в погоне за ватагой ребят.
  Старик бесцеремонно выхватил рукопись из рук Антона и пояснил скупо недовольным тоном:
  -Один местный драматург написал об этом доме пьесу, которую, в этом самом доме и намеревались поставить племянницы Волобуева - сестры со своими кавалерами. Трагедия. Трагедия, говорю я....
  -Пьеса?
  - Да нет же. Случилась трагедия.
  -А расскажете?
  Старик кивнул. Его глаза продолжали слезиться. Показалось даже, что он тихо рыдает. Разговор не клеился. Яков Сергеевич все больше молчал, упорно думая или вспоминая о чем-то. Наконец не выдержал:
  - Антоша, я прошу Вас прийти еще раз завтра. У меня что-то мысль убегает. Утомился я. Ты извини, это бывает в моем возрасте.
  Антон извинился за то, что так поздно засиделся и пообещал прийти завтра в это же время.
  
   ***
  За ночь что-то оттаяло в сердце у вспылившего, было, накануне старика, которому в какой-то момент любопытство юноши показалось чрезмерным. Поэтому в следующий визит Антона, сидя напротив молодого человека за очередной чашкой чая с баранками, Яков Сергеевич не просто понял, а почувствовал всем существом (угадав в Антоне повадки жертвенного) - да, такому надо рассказать больше. И краевед так продолжил свой рассказ:
  - А теперь немного предыстории, Антоша. В 19 веке был такой офицер Иосиф Бентковский, из ссыльных поляков, которые продвинулись высоко по служебной лестнице российской Империи на Кавказе. Дослужился до звания заседателя полкового правления 4-й бригады Кавказского линейного войска. Выйдя в отставку, он стал нашим лучшим краеведом. В истории остался автором сухих статистических отчетов о народонаселении и хозяйственной жизни Ставропольской губернии, но для себя, "в стол" записывал разного рода городские легенды, да вот так и не решился ничего из этого опубликовать. А вот нашелся такой через 150 лет Яков Петрович, который возьми, да и собери бумаги господина Бентковского.
  - А откуда они у Вас? - спросил Антон восхищенно.
   -Мой прадед служил с ним в одном полку. Мне бумаги достались по наследству. Так вот. Бентковский этот водил знакомства в самых разных кругах общества, как и положено историку. Однажды, выйдя за ограду городского сада (это где сейчас Центральный Парк, около которого мы находимся) он, по его собственным словам, "поражен был ликом идиота, уставившегося на меня из низкого, над самой землей расположенного окошка землянки".
  А теперь я зачитаю тебе еще отрывок из записок Бентковского:
  -"То был чудной старичок, смуглый и маленького росточка, почти карлик... который торчал из окошка и сосал сахарный петушок да лопотал все время какую-то скороговорку. У бедняги явно помутился рассудок... В ответ на ничего не значащий вопрос мой тот понес совершеннейшею дичь, в которой сам черт не разберет. Русского языка не знал, казалось, вовсе. Бессмысленный его лепет прерывался только каким-то английским рефреном, который был записан мной по моему разумению.."
  
  -Представляю, как трудно было расслышать язык Мильтона и Донна в звуках, доносившихся из шамкающего беззубого рта, хотя полковник Бентковский был силен в английском.
  Откуда Вам это известно? - вырвалось у Антона, который слушал с равномерно возрастающим интересом.
  -Да вот - прочитай сам, - и старик протянул Андрею желтую, замусоленную страницу рукописи.
  Антон заглянул на страницу и прочитал посреди убористым почерком исписанного листа единственную записанную по-английски фразу:
   "Chase them forever ... for the three of my brethren.
  -Странные вещи, правда? - довольный произведенным на Антона впечатлением, спросил Яков Сергеевич.
  Андрей пожал плечами, не зная, что сказать. Он должен был до конца выдержать роль желторотого птенца. На самом деле, от его внимания, естественно, не ускользнуло различие почерков в предъявленных стариком страницах. Если старик играл комедию, то весьма дешевого свойства. Между тем Яков Сергеевич входил во вкус (Антон уже не сомневался, что тот читал опус собственного сочинения):
  - "Я, похоже, продвинулся в моем расследовании, - читал Яков Сергеевич, стараясь воспроизвести голос воображаемого Бентковского, затем поднял палец и внушительно повторив - "расследовании!", продолжил читать:
  - "Мещанин Анпилогов рассказал мне самолично слышанную им историю о том, как в 1815 г. казаки-хоперцы зарубили на этом самом месте троих цыганчат. После того, как, играючи, те бросились на казаков с деревянными саблями...Среди зарубленных оказался и малютка-малаец, похищенный цыганами у известного архитектора, англичанина, который жил тогда в Пятигорске. Дело темное.
  Мать была так привязана к этому мальчишке, что через некоторое время наложила на себя руки. Сказывают, что она самолично укутала его труп в кучу пестрого тряпья и похоронила отдельно от всех остальных, на том же месте, где имела место резня. В припадке безумия, цыганка наложила проклятье на всех потомков тех, кто участвовал в бойне ... Согласно проклятью, они должны были..".
  Яков Сергеевич закрыл рукопись, прокашлялся и по-дикторски отчетливо, суховатым тоном подытожил:
  - Здесь рукопись обрывается. Больше в бумагах Бентковского я ни слова не нашел о проклятом месте.. Что же было потом? По некоторым сведениям, сначала там была чья-то землянка, а затем, когда на улице стали появляться добротные каменные дома, землянку засыпали и на ее месте построили дом купцы Волобуевы. Построили себе на беду, как выяснилось вскоре. Но об этом я уже рассказал вчера.
  -Вы рассказали не все. Обещали еще про трагедию - сказал Антон.
  - Обещал - расскажу. В летописи дома ярчайшее событие - жестокое убийство четверых гимназистов, в том числе двух племянниц Волобуевых. Это и была трагедия. А может быть, в этом и была трагедия. Как меняет смысл слов какой-то предлог, не так ли?
  Антон обдумывал смысл слова старика. Тот между тем продолжал:
  -Гимназистов нашли в доме с признаками асфиксии и с обожженными, а у кого-то и обугленными ладонями. У одного и вовсе не было кисти. Кожа по всему телу у всех четверых была покрыты мелкими, но глубокими покусами, как будто их затравили стаей фокстерьеров. Не можешь предположить, что стряслось с этими гимназистами? - с этими словами Яков Сергеевич метнул островато-пронизывающий взгляд на Андрея.
   - Говорят, - продолжил старик, - в одной из "башен" они там и до сих пор сидят. Вот Вы, ребятки, сходите туда, да и проведайте их.
  Андрею стало не по себе. Старик настолько откровенно пугал Антона и в тоже время настолько при этом блефовал, что этому было трудно подобрать какое-то объяснение. Но, с другой стороны, то, что казалось обдуманно кричащим фарсом, могло оказаться просто весенним обострением. Антону сразу вспомнились намеки замдекана о психическом состоянии Якова Сергеевича.
  -Вот, молодой человек, какие находки иного делают краеведы, и чем они пробавляются в часы досуга. Впрочем, вопреки молве, я не краевед. Это, скорее, конек.
  -А кто же Вы, Яков Сергеевич?
  В глазах старика мелькнула на мгновение глубоко загнанная безуминка, и они совершенно остекленели. Помолчав с полминуты, и придав лицу сакраментально-серьезное выражение, старик изрек:
  -Я служу капельдинером при театре сестёр Волобуевых..
  Антон несколько мгновений не решался побеспокоить Якова Сергеевича, что позволило ему внимательнее осмотреть комнату. Проигрыватель грампластинок. На стенах с бледновато-желтыми обоями репродукции каких-то картин в духе примитивизма. Индонезийские "демонические" маски...
  Из смежной комнаты вошел огромный кот и прыгнул старику на колени. Старик вдруг очнулся, скинул кота с поразительной силой на пол, так что тот зашипел и кубарем унесся прочь, скрывшись за портьерой.
  Антон еще раз вспомнил слова зам. декана и почувствовал себя неуютно.
  Затем вскочил, поблагодарил Якова Сергеевича за интереснейший рассказ, договорился позванивать иногда и заходить проведать.
  
   ***
  
  Сладкий яд декаданса смешался с некоторым простодушием и здоровой нервной системой провинциальной молодежи, и породил поразительные формы артистизма.
  В их любительских постановках мелькали образы, которым было суждено стать ранними предвестниками театра Мейерхольда, если бы.. если бы они не были потомками разъезда казачьих офицеров, выехавшим туманным мартовским утром 1815 года на объезд крепостной горы и наткнувшимся на злополучный табор...
  
  Родители сестер Волобуевых вступили в наследство только месяц тому назад и, пока шел поиск состоятельных арендаторов, сестры, воспользовавшись такой возможностью, устроили в доме настоящий театр. Дворецкого, который служил прежнему хозяину, решили оставить в должности капельдинера.
  Сегодня по случаю репетиции дворецкому впервые выдали капельдинерский фрак и белые перчатки. Предписали особо грациозное движение, с которым он должен был вручать на входе каждой даме (Татьяне и Анастасии) по цветку. Капельдинер встречал на входе каждого поклоном и вручал по цветку, после чего сопровождал в гостиную.
  Их было четверо. Бледноватый, нервический Александр со своим вальяжным приятелем Ильей. Сестры Волобуевы. На Тане было синее бумазейное платье, в волосах была перламутровая заколка в виде бабочки, как полагалось Простушке из Предместья. Ее сестра Анастасия была вся в черном, как и приличествовало Госпоже Княгине Летучих Мышей.
  Это была пьеса собственного сочинения, навеянная, впрочем, реминисценциями из Метерлинка и Леонида Андреева. По сюжету несколько персонажей встречались в таверне: Пьеро, Офицер, Простушка из Предместья и Госпожа Летучая Мышь.
  Действие было условно, характеры абстракты, сюжет отсутствовал. Весь эффект заключался в полутонах настроений, пароксизме фраз, мимических экзерсисах. По задумке персонажи ссорились, мирились, танцевали и целовались под звуки Оффенбаха. Собственно, в поцелуях и заключался, вероятно, для некоторых самый сладкий и заветный смысл сегодняшней антрепризы.
  Сначала все разошлись по разным комнатам переодеться.
  Илья просунул руки в скользкие новые рукава серой офицерской шинели и застегнул на все пуговки тугие петли. Из-под серой полы блестел глянцевитый ботфорт. Он перевел дух и конфузливо улыбнулся свои мыслям. Илья думал об Анастасии и о том, в какой момент наиболее эффектно будет вручить ей флакончик "Лила Флери".
  В широком рукаве балахона меланхоличного Пьеро Виктор таил букет подснежников, который он намеревался поставить в вазон в комнате, в которой переодевалась Таня, улучив минуту, когда та выйдет поболтать с сестрой в соседнюю комнату, расположенную дальше по коридору.
  Когда все уже переоделись для сцены, и оставалось только включить музыку, встал неожиданно вопрос о том, что некому крутить ручку граммофона. Ответ был очевиден. Все вместе спустились в холл для того, чтобы позвать капельдинера, но того нигде не было, а входная дверь была закрыта снаружи. Тогда решили вернуться наверх...
  В главной комнате кто-то был. Кто-то маленький, одетый в пестрые и разноцветные лохмотья, шевелился на столе около граммофона, пытаясь ухватиться за его ручку. Сначала подумали, что это кошка, затем - что ребенок-карлик. В какой-то момент все опешили, затем решили начать импровизацию, будто решив, что кто-то из гимназических приятелей заранее пробрался в дом, чтобы разыграть театралов.
  Илья воскликнул "Ба"!, Александр нервно засмеялся и пробасил, что вот-де и ещё один персонаж явился - "Живые лохмотья", а сестры Волобуевы картинно спрятали лица за веерами, провоцируя артистический эффект.
  Дальше все развивалось со стремительностью молнии. Сначала сестры не могли понять, что за маленький лохматый комок плоти схватил их за руки и попытался закружить в хороводе. На какое-то мгновение тряпью выказало непереносимо уродливый лик. Нельзя подделать такое лицо.
  Вмиг запахло жареным мясом. Человеческие крики мешались с отрывистые животными визгами. Все смешалось в одну живую кучу.
  Илья - единственный, которому удалось избежать прикосновения к кипящим ручонкам огненно-рыжему уродца, метнулся в сторону двери. В проеме двери он увидел бесстрастный и пугающе спокойный взгляд капельдинера.
  Илья не мог сглотнуть от волнения. Заикаясь, он сумел выкрикнуть:
  -Немедленно, сей же миг зовите доктора. Тут разбой! В доме убийца.
  Капельдинер стоял совершенно неподвижно, как кариатида с лицом Якова Сергеевича.
  -Там раненые, слышите Вы, истукан! - взвизгнул Илья и решительно ткнул капельдинеру в грудь кулаком, пытаясь вырваться наружу.
  Капельдинер был уже без перчаток. С лица как будто сполз оттенок любезной внимательности и благодушия. Это было простое и злое лицо человека, как будто плохо понимающего русскую речь. Подчиняясь не уместному в данный момент импульсу театральности, капельдинер назло Илье играл чью-то роль. На нем был гражданский мундир гражданского служащего времен Николая Первого.
  - Я сейчас тебе морду разобью - взревел Илья, но наткнулся на железную хватку.
  - Pluck up your courage, young man. There is no usher here.. The little one is running loose now and it"s time for you to join your comrades.
  Тот, кто захлопнул дверь перед остолбеневшим Ильей, не был капельдинером. Эта дверь захлопнулась для Ильи и его друзей на многие годы...Малютка наверху разыгрался.
  
  
   ***
  В их обыденной жизни не хватало острых ощущений, поэтому поход в "дом с привидениями" заслонил на время все прочие мысли и желания. Антон - маленький и шустрый паренек лет двадцати двух, в очечках а-ля Гарри Поттер, был душой коллектива. Его друг Виктор был суров и молчалив. В отличие от Антона, наслушавшегося чумового деда, предстоящее приключение не будоражило его кровь, так как воображение не работало без "топлива", зато девушки - Света и Катя - проявляли прямо-таки озорное нетерпение перед "походом".
  Вот только страха не было и в помине. Страх как-то повыветрился из душ современных молодых людей, уступив место насмешливому любопытству. Именно такими - насмешливо-любопытными мартовским вечером 2017 года вошли они в дом на Комсомольской, 100.
  На первом этаже, сразу после входа, был просторный холл. Поразил запах, доносившийся из подвального помещения, куда спускалась лестница - из сырого пространства тянуло махоркой, нафталином и тяжеловатым запахом гнилого тряпья.
  По сырой лестнице с почти полностью выщербленными ступенями "сталкеры" поднялись на второй этаж. В комнате, что занимала прямоугольную башню, были обшитые мореным дубом стены и подоконники.
  В другой комнате - той, что была в цилиндрической башне, стоял у окна письменный стол с граммофоном. Потолок, декорированный по углам сплетенными розами, был весь в зелено-желтых разводах. На столике стоял открытый флакончик дореволюционных духов "Лила Флери". Светка взяла флакон и понюхала. Это была вода.
  "Сталкеры" разбились на пары. Антон со Светой зашли комнату "прямоугольной башни", а Витька с Катей - остались в "цилиндрической". Высунувшись из окон, обе пары помахали друг другу.
  В это время внизу из хозяйственного помещения по лестнице в холл поднялся молодой человек в широком балахоне. Пожевывая папиросу, он подошел к окну и невидящим взором уставился на улицу.
  Следом за ним из темноты вышел второй - худой как жердь, в офицерской форме. Он с удивлением посмотрел на товарища, как будто не признавая за своего и, встав рядом с ним около окна, "офицер" застыл. Через некоторое время к ним подошли две девушки - одна в синем платье с перламутровой бабочкой-заколкой, а вторая - вся в черном. Все были одинаково мертвы. Глядя на верхушки деревьев, раскачивающиеся от ветра, четверо гимназистов начали странно пошатываться вперед-назад, как будто вторя движениям веток...В их глазах не было ни единой искорки жизни. Только мутное безразличие сомнамбул.
  Тут входная дверь распахнулась.
  Четверо гимназистов подошли к двери. Яков Сергеевич жестом пригласил компанию к выходу, кланяясь дамам, пожимаю руку мужчинам.
  -Прошу Вас, господа - отчеканил Яков Сергеевич, широко распахнув дверь на улицу. - Благодарен за Ваш визит. Чувствительно благодарен.
  Пошатываясь, мертвые гимназистов прошли через порог. Они не видели капельдинера. Последним шагал Илья. Когда остальные были уже по ту сторону дома, он помедлил, оглянулся еще раз назад и в этот момент взгляд его поймал Антона, который спускался по лестнице сверху.
  - Ты кто, призрак? - cпросил Антон, понимая, что веселым абсурдом он просто заговаривает свой страх.
  Илья покачал головой и протянул Антону руку.
  Не зная, как поступить иначе, Антон ответил на приветствие, но вместо кисти почувствовал лишь какое-то закругление - холодное и гладкое, как набалдашник трости, обтянутый чем-то отдаленно похожим на человеческую кожу.
  Еще один шаг Ильи и теперь уже все четверо жертвенных оказались по ту сторону дома и, навсегда свободные, растворились в утреннем воздухе, наполненном смутными запахами и шепотами ранней ставропольской весны. Легкий снег таял, не долетая до земли. Земля теплела, готовясь к наступлению утра.
  
   ***
  
  "Сталкеры" уже обошли все комнаты дома, оставалось только хозяйственное помещение, к которому вела все та же лестница. Дверь туда была полуоткрыта.
  В подвальчике была огромная лужа, в которой плавала слипшаяся куча листьев, из-под которой торчали стеклянные банки. Было даже что-то вроде старого разноцветного сгнившего паласа, от которого шел сильный и особо смрадный запах. Похоже, что в палас что-то было завернуто.
  -Даа.. Ну и смрад - сказал Антон, и пошевелил палас длинной корягой-дубиной. Такая же была в руках у Виктора, стоявшего рядом.
  И тогда кто-то пошевелился внутри.. Веселое лицо просыпающегося уродца показалось из разноцветного тряпья и вновь скрылось. Один глаз был полуоткрыт, а длинные черные ресницы второго - закрытого- ниспадали на бронзово-смуглую щеку. Девчонки завизжали и выбежав из подвала, рванули вверх по лестнице. Антон и Виктор принялись мутузить дубинками, что есть сил, но задорный хохоток не умолкал, а становился все громче. Малютка уже резвился. Он раскидывал по комнате ошметки своего пестрого облачения. Его жемчужные зубки выстукивали дробь, а в визгливых и неразборчивых, страшноватым дискантом выкрикиваемых звуках, Антон разобрал почти отчетливое "Chase them forever ... for the three of my brethren...
  
   ***
  В городе группы волонтеров прочесывали лесистые окрестности и городской парк.
  На третий день, глядя на то, как на забор, установленный перед домом на Комсомольской 100, девушка-волонтер наклеивает объявление о пропавших без вести (на котором виднелись 4 крупных фото), старик решил, что этой же ночью он сделает для жертвенных доброе дело.
  Дождавшись заката, он вышел из дома, чтобы совершить задуманное.
  Всего-лишь надо было переклеить объявление с внешней стороны забора на внутреннюю. Чтобы те, кто смотрят с той стороны, поняли, что они пропали, что это они вышли из дома и не вернулись два дня тому назад. Какая на ком была верхняя одежда, какого цвета, волосы, глаза и другие приметы. А что? Так хотя бы... Жертвенным нельзя впасть в самозабвение. Лучше читать о себе, чем годами глядеть на глухой забор за окном.
  Полубесплотные глаза могут читать. Пусть даже одно и тоже, пока не потеряется смысл слов и не забудутся собственные имена и лица. А ведь и такое может случиться. Но тогда пьеса потеряет "пуант", а говоря по-русски - изюминку.
  
   ***
  Погружаясь в дремоту под привычное бормотание очередного ток-шоу в телевизоре, Яков Сергеевич думал о том, что никого уже не осталось, - ни директора, ни режиссера, ни театра. Но он-то остался.... Тут же старик мысленно осёкся.
  Для каждого времени - своя маска. Но пора было снять и эту маску, для кого она сейчас была нужна?
  Архитектор-эмигрант, заседатель полкового правления 4-й бригады Кавказского линейного войска, статный капельдинер, чудаковатый пенсионер-краевед...Кто он на самом деле? Маски ветшают, времена беззвучно исчезают в воронке Времени. Но каждый раз тех, которые уходят играть к малютке, надо утешить. А как утешить? Рассказать им их страхи.
  Но вот можно ли рассказать себе свой собственный страх? Страх можно заговорить, как зубную боль, но его нельзя рассказать.... А ведь самый большой страх - так никогда и не вспомнить, кто он, и сколько ему лет, и почему он должен жить всегда рядом, но никогда не вместе с ним - со своим ненасытным малюткой.
  -Four in, four out - подумал старик, доставая из футляра пластинку, затем включил проигрыватель, нежно поставил иглу на блестящую набегающую гладь - словно пустил кораблик по волнам памяти и грез, и в который раз, вызвал к жизни невозможно-далекие протяжные куплеты.
  Напевая себе под нос, Яков Сергеевич как бы соединялся в одно целое с маняще-сладким и глуховатым голосом Александра Вертинского, словно доносящимся из-за неприступных стен розово-каменной Альгамбры:
  
  - Увы, на жизни склоне
  Сердца все пресыщенней,
  И это очень жаль...
   У маленького Джонни
  Горячие ладони
  И зубы, как миндаль.
   И зубы, как миндаль.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"