Аннотация: Четвертая книга. Неотредактированная рукопись. Не издана.
Жернова истории
Книга четвертая
Пролог
Не по-сентябрьски холодный, порывистый ветер швырял в лица стоявших на перроне Белорусско-Балтийского вокзала людей капли дождя. Не спасали от него и перекрытия над перроном, и зонты, - благодаря сильным порывам ветра дождь легко обходил эти преграды. Приходилось надвигать кепку пониже, и поглубже прятать нос в поднятый воротник плаща. Лиде было не легче - модная шляпка, пожалуй, была еще худшей защитой от дождя, нежели кепка. Обоих детей мы сразу засунули в купе, чтобы оградить их от пронизывающего сырого ветра, а сами вышли попрощаться с провожающими.
Лазарь Шацкин, пожимая мне перед расставанием руку и крепко обнимая, тихонько проговорил:
- Ничего, Виктор, это еще не последний бой. Мы еще посмотрим, чья возьмет...
- Не драматизируй! - отвечаю ему, не понижая голоса. - Это даже еще не бой, а так... Заминка. А потому обойдись, пожалуйста, без резких движений. Главное сейчас - не позволить нашим недоброжелателям приписать нам подрыв партийной дисциплины, фракционность, и прочие штучки, кричать о которых они большие мастера.
Говорю, но сам не очень-то верю в действенность подобных рецептов. Когда-то давно - лет пять или шесть уже прошло? - сам предлагал нечто подобное Троцкому. А теперь приходится уговаривать самого себя...
Заставить страну выкарабкаться из той колеи исторического развития, что была проложена в мое время, оказалось не так уж и сложно, по большому счету. Гораздо сложнее оказалось не дать стране сползти в эту колею обратно. Не случайно же она там в свое время оказалась? Были ведь на то причины, и весьма серьезные, и, главное, никуда эти причины не делись.
- Не беспокойся! - Лазарь, который так и остался в душе юным комсомольским вожаком, не теряет оптимизма. - Отсидишься пока в Швейцарии, - тебе же не привыкать? - шутит он. - А мы тут разберемся аккуратно, что к чему.
Да, хорошо, что в Швейцарии. И пост экономического советника в представительстве СССР в Лиге Наций - не самое худое место. Да еще и жена рядом будет, в качестве переводчицы при нашем представительстве. И дети с нами. Ведь могла судьба и куда как круче повернуться. Но все же не повернулась.
Все-таки изменилось кое-что в СССР, изменилось. Вот и в Лигу Наций вступили на четыре года раньше. А перенос всех руководящих органов Коминтерна из Москвы в Прагу и отзыв представителей ВКП(б) с руководящих постов этой в организации? Хотя по существу ниточки влияния на политику зарубежных компартий по-прежнему собраны в руках Кремля, все-таки это знак немного других настроений в нашей политической верхушке. Конечно, зарубежная пресса почти сразу закричала, что это просто хитрый маневр Кремля (причем доля истины в этом, несомненно, есть), но определенное впечатление на общественное мнение Запада было произведено.
Однако меня сейчас отнюдь не это занимает. Машинально беру Лиду под локоть, помогаю подняться по ступенькам в вагон. На площадке оборачиваюсь. Михаил Евграфович, ссутулившись, не скрывает слез, то и дело вытирая их носовым платком. После перевода Коминтерна в Прагу и заметного сокращения числа сотрудников в аппарате он оттуда формально ушел, и теперь возглавляет маленькое, якобы независимое, бюро переводчиков, работающее по контракту с ИККИ. Жаль его - он как-то постарел последнее время. Хотя слово "сдал" к его состоянию не подходит, - он все еще довольно энергичен, - но годы берут свое. А перетащить его с собой, в Женеву, не удалось. И так место для жены с боем выцарапал. Хорошо, что Трилиссер не испугался, нажал кое-где по своей линии...
А вот мои возможности нажать, где надо, резко сдулись. Недолго мне довелось проходить членом ЦК, недолго. Три года - от съезда до съезда, и еще несколько месяцев после... Жернова истории сделали еще один оборот, однако же, и на этот раз мне удалось как-то увернуться от "пожатья каменной десницы". До следующего раза? Пока мне, можно сказать, отчаянно везло...
Слышен приглушенный плотной завесой дождя гудок паровоза. Через несколько секунд поезд заметно дергается и начинает ползти вдоль перрона. Проводница захлопывает дверь, и недовольно бурчит:
- Не стойте на площадке, граждане! Проходите в свое купе! - но, не дождавшись от нас реакции, первая покидает тамбур. Я же, повинуясь внезапному порыву, рывком притягиваю к себе жену и начинаю жадно целовать ее. Отрываясь, чтобы перевести дыхание, шепчу:
- Лида, милая... Чтобы ни случилось - я люблю тебя. Люблю все сильнее и сильнее... - и снова следуют горячие поцелуи.
Однако и окончательно голову терять не следует. Лида вдруг отстраняется от меня, и я с секундным запозданием соображаю: нас же дети в купе ждут! Нет, малышей надолго бросать не годится. Старшему еще и четырех нет, а мы их одних оставили! Вот шляпа, прости господи, забыл про все...
Устраиваемся в купе, младшая тут же лезет к маме на колени, а старший солидно сидит напротив меня: вроде, как и под боком у мамы, и в то же время сам по себе. Снова возвращаюсь мыслями к Женеве. Хорошо, все же, что работа предстоит по специальности, и работа серьезная - не просто на дипломатических приемах щеки надувать. Это, конечно, не глава торгпредства, и контрактов мне заключать не придется. Но если себя должным образом поставить, то влияние можно приобрести ничуть не меньше. А то ведь рассматривался в ЦК вариант засунуть меня в Прагу, на мелкую должность в посольстве для хозяйственно-технического обеспечения аппарата Коминтерна. Внутренне усмехаюсь, припомнив, как неожиданно всплыла и получила ход - тоже мною непредвиденный - крамольная и категорически отвергнутая было идея вовсе выйти из III Интернационала. Произошло это, по стечению обстоятельств, и, что греха таить, из-за моей не вовремя всколыхнувшейся запальчивости, на заседании Военно-промышленного комитета при СТО СССР...
Глава 1. Холодный душ для Реввоенсовета
1.1.
Программа развития военной промышленности, которую сегодня предстоит обсудить на заседании Военно-промышленного комитета при СТО, будет серьезно влиять и на доктрину развития РККА и РККФ на ближайшие годы. Конечно, окончательные решения будут приниматься не здесь, а в Политбюро, но главным образом на основе материалов начинающегося совещания.
Народу собралось много: представители РВС СССР и Наркомвоенмора, Центрального военно-промышленного управления Совнаркома СССР, Главвоенпрома ВСНХ, специалисты Орудийно-арсенального треста, треста Авиапром и других, работавших на военные поставки. Мне, как заместителю председателя ВСНХ и члену коллегии ЦВПУ, отводилась на совещании не последняя роль.
Из огромного числа вопросов, рассмотренных на заседании Военно-промышленного комитета, подавляющее большинство упиралось в четыре проблемы: кадры, кадры, и ещё раз кадры; современное высокоточное оборудование; металл вообще, цветные металлы и качественная сталь в особенности; двигатели...
Металл... Сталь была нужна на производство орудий и винтовок, танков и боевых судов. Запросы военных резались безжалостно, хотя чуть ли не со слезами на глазах: руководители СТО и Совнаркома, как и представители Вооруженных сил, очень желали иметь больше танков, кораблей, самолётов - но сажать на голодный паёк важнейшие стройки, тракторную, автомобильную промышленность, железные дороги, выпуск станков и строительно-дорожной техники им тоже не хотелось.
Пользуясь поддержкой представителей ОГПУ и РУ РККА, выдвигаю тезис: непосредственная военная опасность нам сейчас не грозит. Поэтому нужно использовать имеющееся время на техническое переоснащение военной промышленности, подготовку квалифицированных кадров для неё, разработку перспективных моделей военной техники, и создание условий для значительного повышения качества боевой подготовки Красной Армии и Флота.
В общих чертах такую постановку вопроса поддержали многие военачальники. Но дьявол, как известно, кроется в деталях. А вот в деталях каждый военачальник хотел всё-таки урвать как можно больше для "своего" рода войск.
К счастью, сторонникам развертывания строительства линкоров и тяжелых крейсеров дали дружный отпор. Основной аргумент против их строительства заключался в вопросе: "и где же вы собрались на них воевать?". Конечно, финансовые соображения, а также банальная нехватка металла тоже сыграли свою роль.
1.2.
Несколько более бурным вышло обсуждение вопроса о танкостроении. Первая механизированная бригада РККА породила у многих военных желание настругать подобных соединений ещё, и размером побольше. Особенно горячо отстаивал эту позицию командующий войсками Ленинградского военного округа Михаил Тухачевский. Как и в известной мне истории, будущий маршал (впрочем, станет ли он маршалом теперь? - наверняка ведь и не скажешь...), кроме того, старался зажечь слушателей идеей массового оснащения войск танкетками.
Впрочем, и оппонентов у него хватало - часть военачальников смотрела на крупные механизированные соединения скептически, другие выражали сомнения в боевой ценности танкеток.
В прениях по этому вопросу принял участие и я:
- За крупными механизированными соединениями, несомненно, будущее, - так началось мое выступление. Но затем я встал на сторону скептиков:
- Однако, прежде, чем ратовать за развертывание дополнительных механизированных бригад или даже дивизий, а для этого - за массовый выпуск танков, надо разобраться: а что же мы будем выпускать? Танк Т-18, как с этим согласны все выступавшие, устарел. Новый танк сопровождения Т-19 находится ещё в стадии проектирования, и будет ли проект готов хотя бы на следующий год - никто гарантировать не может. Проектирование маневренного танка Т-12 вообще только-только начато. Приемлемого проекта танкетки у нас нет, и когда он будет - неизвестно. Кроме того, я категорически против массового выпуска боевой машины такого класса - легко уязвимой, слабо вооруженной, пригодной к применению лишь при отсутствии серьёзного противодействия противника... - в этот момент раздосадованный критикой Тухачевский, разрумянившись от волнения, выкрикнул с места:
- Танкетки нужны именно для массового применения, как механизированный аналог конницы!
- Не понимаю, зачем РККА нужна боевая машина, которую можно с успехом употребить только в колониальных войнах, - пожимаю плечами в ответ. - Но не буду дальше спорить. Этот вопрос пусть товарищи из Наркомвоенмора утрясают между собой. Мне остается лишь пожелать успеха в работе закупочной комиссии, посланной за рубеж для приобретения перспективных образцов танковой и автомобильной техники. Единственное, на чём хотелось бы жестко настоять - на требовании приобретать только такие образцы, которые допускают дальнейшую модернизацию: установку более сильного вооружения, более толстой брони, и, соответственно, более мощного двигателя. Следовательно, ходовая часть таких танков должна изначально быть рассчитанной на повышенную нагрузку или допускать возможность усиления...
После сравнительно коротких дебатов ни к каким окончательным решениям по производству танков совещание не пришло. Постановили отложить вопрос до окончания работ закупочной комиссии, и тогда рассмотреть его вновь, с учётом результатов закупок и состояния проектных работ отечественных конструкторских бюро и группы Эдварда Гроте.
По окончании первого дня работы выхожу под темнеющее октябрьское небо и с наслаждением вдыхаю прохладный осенний воздух. Из Спасских ворот поворачиваю направо, к Охотному ряду. Там уже начинаются работы, предусмотренные недавно принятым планом реконструкции Москвы, вокруг некоторых зданий, подлежащих сносу, возводятся заборы, а площадка под строительство гостиницы "Москва" уже расчищена и начато рытье котлована. Вроде бы, в моей истории строительство началось немного позже, но вот насколько - не помню.
В любом случае до прекращения трамвайного движения по Тверской еще весьма далеко, так что можно дождаться на остановке своего трамвая и отправиться домой. Устал, и идти пешком совершенно не хочется - но надо! Нельзя расслабляться. Так что перехожу Охотный ряд и бодрым шагом иду вверх, по направлению к Советской площади.
Завтра предстоит продолжение заседаний Военно-промышленной комиссии и в повестке дня стоит очень скандальный вопрос - авиастроение. Там уже сталкиваются сформировавшиеся группы интересов. Тянут на себя одеяло мощные КБ Туполева и Поликарпова, а конструкторские силы помоложе изо всех сил пытаются нарушить монополию этих двух гигантов, однако их амбиции не всегда подкреплены соответствующими способностями. Плюс все авиаконструкторы скопом будут бодаться с двигателистами, а представители ВВС РККА станут трясти и тех, и других. И все вместе будут требовать от промышленности алюминий...
Но вот уже и Большой Гнездниковский переулок. Мысли о работе разом вылетают у меня из головы, и я чуть ли не вприпрыжку взлетаю по лестнице, не дожидаясь лифта - и куда только делась моя усталость? Так хочется поскорее увидеть жену и детей!
Лида сама открывает мне дверь и принимает пальто, в то время как Мария Кондратьевна хлопочет на кухне. Видимо, на моем лице нарисовалась столь широкая улыбка, что жена не преминула поинтересоваться:
- Витя, у тебя что, радостные вести? Прямо весь цветешь!
- Точно! - говорю. - Самые что ни на есть радостные. Наконец, тебя увидел! - и с этими словами, никого и ничего не стесняясь, лезу к ней с объятиями и поцелуями.
Оторвавшись через минуту-другую от моих губ, Лида шепчет на ухо:
- У тебя сегодня такой настрой, будто ты собираешься немедленно обзавестись третьим ребёнком.
- А что, разве плохая идея?
Лида качнула головой:
- Доктора говорят: маловероятно. Большая удача, что сумела двоих родить, - но тут серьезное выражение на лице покидает её. - Но мы очень постараемся! - лукаво блестит она глазами.
Из кухни доносится голос Марии Кондратьевны:
- Эй, молодые! Хватит любезничать - руки мойте и садитесь за ужин!
"Молодые"! Скажет тоже! Я ведь на два года её старше. Мысленно усмехаюсь и протискиваюсь вслед за женой на кухню, к ванне (рукомойника у нас нет, а ванная объединена с кухней). Правила гигиены надо соблюдать.
Когда на столе в гостиной были расставлены тарелки и столовые приборы, говорю нашей домоправительнице:
- Прибрать со стола и посуду помыть мы и сами можем. Что вам тут допоздна засиживаться?
- И правда, - откликается Мария Кондратьевна. - Котяшу тоже надо покормить. Заждался уже небось, разбойник!
Поужинав, прибрав со стола, помыв и расставив по местам посуду, могу, наконец, попасть в детскую, в которую мы превратили бывший кабинет Михаила Евграфовича, выселив его самого вместе с бумагами и письменным столом в гостиную. Детям скоро пора укладываться, но пока Лёнька с Надюшкой ещё бодрствуют.
Мы с Лёнькой усаживаемся на коврике и из-под кровати извлекается коробка с неким подобием деревянного конструктора, изготовлению которого я посвятил последние два месяца. Купил деревянные брусочки, распилил, получив четыре типа, отличающихся длиной, при помощи лобзика и ножа сделал пазы... Всё этот делалось на глазах у сынули, который наблюдал за процессом с большим интересом, и даже пытался разобраться в том, что я делаю. Самым частым вопросом был: "А что это?".
Вот теперь будем уже не спрашивать, а работать руками. Конструктор я слепил по собственному разумению, не слишком хорошо помня реальные образцы, но кое-какие сооружения с его помощью воздвигнуть можно. И Лёнька воздвигает, путаясь в деталях, выбирая брусочки не той длины, поворачивая их не той стороной, с трудом прилаживая паз к пазу. Дав ему немного помучиться самостоятельно, мягко подсказываю, и чрез некоторое время на коврике воздвигается простейший сруб.
- Вот так примерно в деревнях возводят избы, - поясняю сыну. - Только настоящий дом делают из больших бревен, а щели между ними конопатят мхом...
За нами неотрывно наблюдает сидящая на руках у матери Надюшка, то и дело порываясь засунуть палец в рот, а Лида терпеливо извлекает его оттуда. Вопреки обыкновению, дочка даже не пытается протестовать, прикованная взором к священнодействию с деревянным конструктором.
Как бы ни было приятно возиться с детишками в кругу семьи, пора и честь знать. Детям время баиньки. Сложная, однако, задача - уложить их спать. Это вам не Высшим Советом Народного Хозяйства руководить! Если бы не Лида, не знаю, как и справился бы. Колыбельных, скажем, я ведь совсем не знаю...
1.3.
На следующее утро вновь отправляюсь в Кремль, на заседание Военно-промышленной комиссии СТО. Сегодня день начинается с доклада председателя правления Авиатреста. От стола президиума совещания слышен голос Алексея Ивановича Рыкова:
- Слово предоставляется товарищу Михайлову. Прошу вас, Иван Константинович. Регламент - тридцать минут.
Сижу и слушаю доклад вполуха - содержание его мне хорошо известно. Оживляюсь, когда начинаются прения. Начальник ВВС РККА Баранов, - сухощавый шатен со слегка вытянутым лицом и прямым пробором, - вполне ожидаемо начинает пенять на затяжку с выполнением работ по опытному строительству самолетов. Да и срывы графика поставок серийных машин его тоже не радуют.
Неожиданно для меня выступают в унисон два непримиримых антагониста - Тухачевский и Ворошилов. Оба требуют от руководства Авиатреста увеличить программу выпуска самолётов. Баранов морщится и скептически покачивает головой - Петру Ионовичу неплохо известно реальное положение дел в авиационной отрасли. Он машет рукой и бросает с места:
- Куда там! Справились бы с исполнением уже утвержденных контрактов - и то хлеб!
Михайлов, естественно, защищается:
- Товарищи! Неужели так трудно понять, что мощности авиационных заводов уже полностью расписаны? Все заводы, работающие на государственный заказ для Военно-воздушных сил, загружены под завязку.
Клемент Ефремович, однако, не унимается:
- Так используйте заводы, которые сейчас работают по гражданским заказам!
Тут уж не выдерживает и взвивается Главный инспектор Гражданского воздушного флота Зарзар. Он вскакивает с места, одергивая свой белый гэвээфовский китель, а его прямой острый нос, кажется еще более заострился:
- Для наших контрактов и так остаются крохи! Приходится даже рассматривать вопрос о переделке всякого военного старья для гражданских целей. Это же не дело! - Валентин Ананьевич смотрит в сторону президиума совещания, как будто ища у него продержки. Но в президиуме молчат. Зато высказывается председатель правления Авиатреста. Он не кипятится, говорит обстоятельно:
- У меня портфель заказов забит под завязку. Все заводы работают с полной нагрузкой. Те, что строятся, тоже имеют расписанную вперед программу. Мы ведь не только ВВС и ГВФ снабжаем. У нас и с другими организациями договора. Самолёты нужны и Наркомпочтелю, и Управлению Севморпути, и АО Союззолото...
- Хорошо, - прерывает его Баранов, крутанув шеей, и в его петлицах сверкают красной эмалью четыре ромба, - тогда ответьте вот на какой вопрос: где у вас узкие места? Что вас держит?
- Что держит? - не без некоторого сарказма в голосе переспрашивает Иван Константинович. - Да всё! Алюминия не хватает, двигателей не хватает, сухой кондиционной древесины не хватает, авиаприборов не хватает, радиотелеграфных станций не хватает...
- Вы на объективные трудности не кивайте! - сердится Климент Ефремович. - И не вводите Совет Труда и Обороны в заблуждение! Как же, все мощности у вас загружены. А вот тут у меня из справки следует, что Рыбинский завод дает двигателей значительно меньше проектной мощности!
- Проблема Рыбинского завода вовсе не в недогрузке мощностей, а в том, что до последнего времени огромная доля выпуска шла в брак! - парировал председатель правления Авиатреста. - Вот только в августе приблизились к сдаче двигателей по графику, но и то ещё до нормативных цифр недотягиваем.
- Так что же вы до сих пор брак гоните! - продолжает возмущаться заместитель наркома по военным и морским делам.
- Так где я вам на новом заводе хороших кадровых рабочих возьму? - Михайлов тоже говорит на повышенных тонах. - Деревенской молодёжи полно, но пока её выучишь... - он раздосадовано машет рукой. - Вот и гнали брак. Со школой ФЗУ за спиной добро, если половина на завод поступала.
- А сейчас как? - встреваю с вопросом.
- Сейчас всех худо-бедно обучили. Иначе на график и не выйти было. А вот на инженеров голод прямо...
- Ну да, ну да, - язвительно воскликнул кто-то из группы специалистов Орудийно-арсенального треста. - Лучшего инженера к себе с нашего "Большевика" сманили, а ещё жалуетесь!
...Спорили долго и упорно. Как я и предполагал, драка шла и вокруг двигателей, и вокруг опытного производства, и вокруг фондов на алюминий. Проще сказать, из-за чего не цапались. Однако я буквально с пеной у рта дрался за то, чтобы не увлекаться наращиванием количества самолетов, а большую часть дополнительных ассигнований и лимитов капиталовложений пустить на расширение и дооснащение опытного производства и конструкторских бюро. Пора, пора, ориентироваться целиком на собственные конструкции самолётов и осваивать самостоятельное конструирование двигателей, уходя от копирования всяких там БМВ, Райт-Циклонов и Испано-Сюиза. Впрочем, союзники в этом деле у меня нашлись. Так что - отчасти удалось...
После обеда не менее жаркий спор вспыхнул вокруг автомобилизации армии. Здесь дебаты крутились вокруг нескольких вопросов: сколько от общей программы производства могут урвать себе военные; как быть с производством большегрузных машин и автомобилей повышенной проходимости; будет ли у нас автомобильный дизель; хватит ли нам резины для покрышек...
Услышав из уст Григория Котовского запросы РВС СССР по закупке автомобилей для армии, не выдержал сам председатель СТО Рыков:
- Григорий Иванович! Сокольникова на вас нет! Не разевайте рот шире утвержденного бюджета военного ведомства. Эдак вы у меня все автомобили до единого выцыганите, а Наркомзем, Центросоюз, НКПС, Наркомлеспром и Наркомпочтель скопом на меня навалятся и живьем съедят!
К сожалению, в области автомобилестроения у нас практически не было своей инженерно-конструкторской школы, сравнимой хотя бы с авиастроительной, и потому пока приходилось ориентироваться целиком на зарубежные образцы. Однако и с их освоением дело обстояло хуже, чем в Авиапроме. Если простые грузовики, вроде АМО-Ф-15 на базе Фиата, или НАЗ-АА на базе Форда-АА, производство которого предстояло наладить в будущем году на ещё не вступившем в строй Нижегородском автомобильном заводе, ещё с грехом пополам удавалось поставить на поток, то запустить в большую серию большегрузные или полноприводные машины было гораздо сложнее.
Ярославский завод, производивший трехтонки на базе грузовика "Уайт", и осваивавший выпуск пятитонки, зависел от поставок двигателей, а так же коробок передач от московского завода АМО. Для пятитонки двигатель "Геркулес" вообще приходилось покупать в США, что сильно сдерживало масштабы производства. Годовое производство едва дотягивало до полутора сотен.
В общем, в решениях совещания было записано: включить в план капитального строительства завод по производству большегрузных автомобилей; выделить средства на проектирование автомобиля повышенной проходимости на базе уже освоенных моделей. Против последнего тезиса я возражал, настаивая либо на освоении в производстве какого-либо зарубежного образца, либо на проектировании оригинальной машины, но, несмотря на поддержку некоторых участников совещания, остался в меньшинстве.
При принятии этого решения присутствовавшие на совещании инженеры треста Автопром тут же подняли крик, что они готовы дать Красной Армии полноприводные автомобили, но только если будут обеспечены поставки из-за рубежа шариковых карданных шарниров типа "Вейсс" или "Рцеппа", либо закуплено необходимое оборудование для налаживания производства шарниров равных угловых скоростей в СССР. Только что назначенный главным конструктором НАЗа Андрей Александрович Липгарт, косясь на сидевшего в противоположном конце зала заседаний Трилиссера, заметил:
- Конечно, спецпоставки по линии ОГПУ нам очень помогают, но не всегда соответствуют конкретным потребностям.
Трилиссер тут же парировал:
- Мы ориентируемся исключительно на заявки ВСНХ СССР! Кроме того, по условиям спецзакупок не всегда удается приобрести в точности то, что от нас требуют. Сами должны понимать, в каких условиях мы работаем, товарищи!
В общем, с совещания я вернулся домой с запозданием, да ещё и выжатый, как лимон. Сил хватило только на то, чтобы улыбнуться Лиде, слопать ужин, поцеловать на ночь Надюшку с Лёнькой, да завалиться спать.
1.4.
На третий день совещание продолжилось, но уже в узком составе - только члены Военно-промышленного комитета СТО СССР. Перед самым началом заседания ко мне подошёл Михаил Абрамович и тихонько шепнул:
- По линии Амторга сообщили о значительном падении котировок на фондовой бирже в Нью-Йорке.
- У меня есть уверенность, что на этот раз фондовый рынок не восстановится. Скорее всего, сегодня котировки обвалятся ещё сильнее. Так что надо немедленно предупредить наших людей в Европе - скоро эта волна докатится и до них, - шепчу в ответ.
На заседании я, как представитель ВСНХ СССР, решил в лоб поставить вопрос о ситуации с закупками современного оборудования и технологий.
- Запад упорно отказывается продавать нам наиболее сложные и современные виды машин, оборудования, и инструментов, не желает допускать нас к передовым технологиям, - начинаю свое выступление с констатации фактов. - Нам удается приобретать кое-что по линии закордонных операций ОГПУ, но это, к сожалению, не решает проблему радикально. Между тем, судьба нашей революции, жизнь и смерть Советского государства зависят от того, сумеем ли мы победить в экономическом соревновании с империалистами. А без передовой техники добиться этого невозможно. Ситуация с кредитованием закупок тоже не радужная - кредиты от западных стран удается получать с очень большим трудом.
- Что вы нам прописные истины излагаете! - недовольно буркнул нарком путей сообщения Рудзутак (недавно переведенный на эту должность с поста председателя Госплана - а место председателя занял его бывший заместитель, Валерий Иванович Межлаук). Наркому вчера не удалось настоять на значительном увеличении ассигнований на реконструкцию железнодорожных путей, хотя он и клялся и божился, что без этого обеспечить воинские перевозки невозможно. Вот и сидел насупленный. Вполне его понимаю: реконструкция и в самом деле нужна, и не столько даже из-за воинских перевозок, сколько из-за общей изношенности путей и путевого хозяйства.
Не обращая внимания на сердитую реплику, продолжаю:
- Поэтому нужны крайне серьезные политические шаги, которые позволили бы ослабить финансовую и техническую блокаду Советской республики. Тем более, что на Западе со дня на день разразится экономический кризис, который значительно осложнит нам выход на мировой рынок и получение экспортных доходов.
- Конкретно, что вы предлагаете? - на этот раз нетерпение проявил Сталин.
- Выход ВКП(б) из Коминтерна, - как в холодную воду с разбегу с головой.
Сначала зал замер на несколько секунд в молчании, потом поднялся невообразимый шум, сквозь который прорывались отдельные, едва различимые возгласы.
- А как же пролетарская солидарность? - надрывно крикнул кто-то у меня за спиной.
Чуть помедлив и дождавшись момента, когда шум хоть немного утихнет, спокойно отвечаю вопросом на вопрос:
- Что же нам мешает проявить пролетарскую солидарность, и не состоя формально в Коминтерне? Именно так и надо это подать братским партиям: мы от солидарности не отказываемся. Напротив, хотим создать для вас более благоприятные условия деятельности, не давая правящим классам повод обвинять коммунистов в том, что они действуют по указке Москвы.
Алексей Иванович Рыков вскочил со стула и резко махнул рукой, призывая к молчанию:
- Товарищ Осецкий! Товарищи! Полагаю, Военно-промышленный комитет - это не та инстанция, где следует обсуждать подобные вопросы. И вы, как член ЦК, - Рыков развернулся ко мне лицом, - должны бы это понимать. Поэтому давайте, Виктор Валентинович, вернемся к решению проблем непосредственно военной промышленности...
Совещание в Военно-промышленном комитете СТО СССР имело довольно драматическое продолжение на заседании Политбюро, о котором мне поведал Дзержинский. Было видно, что мой непосредственный начальник не то, чтобы растерян, а, скорее, погружен в глубокую задумчивость. Это, однако, не помешало ему ясно и чётко представить в лицах те дебаты, которые развернулись на заседании.
- Если вы решите, то без Троцкого там не нашлось возмутителей спокойствия, то сильно ошибётесь. И как вы думаете, кто вступил в такой роли?
Я пожал плечами:
- Даже и не представляю себе... Разве что Бухарин?
- Отчасти, - чуть заметно кивнул Феликс Эдмундович. - Но разжёг страсти, как ни странно, Сталин.
Действительно, довольно неожиданное известие. Видя мое недоумение, Дзержинский усмехнулся:
- Я сам не ожидал. И сказать по правде, даже не сразу понял, что это именно он. Настолько уж отличалась его манера от манеры Троцкого. Тот прямо красовался своей оригинальностью. А Иосиф Виссарионович вел себя совершенно иначе: никакими неожиданными идеями или парадоксами не щеголял, а лишь исподволь подбрасывал вопросы или бросал замечания, которые подчас и к повестке дня вроде прямого отношения не имели. Но они действовали как спичка, поднесённая к стогу сена. И начал он с вас, Виктор Валентинович, - Феликс Эдмундович вонзил в меня свой пристальный взгляд.
- С меня? - сразу же подумалось о той крамольной идее, которую я озвучил на заседании Военно-промышленного комитета.
- Да. Пока мы еще рассаживались, он спросил, не скрывая недовольства: что это ваш подчиненный начинает обсуждать принципиальные политические вопросы за спиной ЦК и Политбюро? - Дзержинский продолжал сверлить меня взглядом.
Такое начало не предвещало ничего хорошего, и я спрашиваю, с затаенной тревогой:
- И что же вы ответили?
Дзержинский вновь усмехнулся, но на этот раз как-то кривовато:
- Я спросил: а разве Устав это воспрещает? Как мне помнится, не только не воспрещает, но прямо указывает, что это право каждого члена партии. Сталин же заметил: Устав Уставом, но выход из Коминтерна - это вопрос такого рода, который носит крайне щекотливый характер. И тут произошло то, на что, вероятно, Иосиф Виссарионович и рассчитывал, как я позднее понял, - наш разговор услышал Бухарин и вмешался.
- Рассердился? - предположить нетрудно.
- Ещё как! - мой собеседник стал очень серьёзным. - Метал громы и молнии! Узнав, кто и когда заговорил о выходе из Коминтерна, милейший наш Николай Иванович прямо на крик сорвался: как вообще этот бывший меньшевик мог позволить себе открыто предлагать отказ от солидарности с братскими коммунистическими партиями! Тут попахивает классовым предательством, и вообще - куда смотрит ЦКК? Тут встрепенулся Куйбышев: причём тут ЦКК? Следом зашумели и другие члены Политбюро.
- И чем же дело кончилось? - неспокойно как-то на душе.
- Сначала дружно насели на меня: с чего это вдруг ваш заместитель вылез с такой дурацкой идеей? Я объяснил: Осецкий полагает, что для развития революционного движения сейчас главное - успехи социалистического строительства в СССР. А для этого необходимо ослабить техническую блокаду Советской республики со стороны важнейших империалистических держав. Выход ВКП(б) из Коминтерна представляется ему средством решения этой задачи. Кроме того, это позволит отвести от компартий обвинения в том, что они действуют по указке из Москвы, - пристальный, чуть ироничный взгляд Дзержинского заставлял меня внутренне поёживаться.
- И что же было дальше?
- А дальше поднялся сильный шум, - чуть качнул головой мой начальник, - но Иосиф Виссарионович тут же призвал всех к порядку. У нас в повестке дня как раз стоял вопрос о работе Амторга в связи с крахом Нью-Йоркской биржи, поэтому на заседании были и Микоян (впрочем, ему и положено - мимоходом подумал я, - он, как-никак, кандидат в члены Политбюро) и Чичерин. Успокоив страсти, Сталин тут же спросил Анастаса Ивановича: поможет ли нам в торговых делах выход из Коминтерна?
Я слушал Дзержинского, не перебивая, а тот продолжал излагать:
- Микоян ответил, что позиция официальных властей США вряд ли изменится, во всяком случае, до очередных выборов. Но она и так нам враждебна, и все свои операции Амторг организует фактически вопреки этой позиции. Поэтому нам важнее мнение конкретных американских промышленников и финансистов. Если нам удастся поколебать господствующее убеждение, что Коминтерн - это всего лишь орудие подрывной деятельности в руках Москвы, работать, пожалуй, станет несколько легче. Но товары, внесенные в стоп-лист, нам всё равно не решатся продавать. Правда, нам иногда удавалось покупать их через Мексику или Канаду. Чем чёрт не шутит, может быть, и подобные сделки можно будет проворачивать почаще.
- Анастас Иванович обычно очень осторожен в формулировках, - подаю реплику к этому рассказу.
- Да-да, - кивает Феликс Эдмундович. - Вот Чичерин высказался более решительно. Выход из Коминтерна, - говорит, - может открыть заманчивые перспективы расколоть единый фронт империалистических держав против СССР. Появятся новые возможности для дипломатической работы - например, путем вступления СССР в Лигу Наций. Ему тут же возразил Куйбышев: это же контора специально для сговора империалистических хищников! А Георгий Васильевич отвечает: совершенно верно! Вот нам и надо попытаться внести разлад в эту свору, так сказать, изнутри. Кроме того, несмотря на насквозь оппортунистическую позицию социал-демократии, она обладает в рабочем движении значительным влиянием, с которым нельзя не считаться. И если мы продемонстрирует формальную дистанцию коммунистических партий от Москвы, им будет легче проводить линию единого фронта с социал-демократическими рабочими.
- Так чем дело-то закончилось? - нетерпеливо перебиваю я его.
Дзержинский сделался очень серьезным:
- Сталин поставил на голосование предложение внести вопрос о выходе ВКП(б) из Коминтерна в повестку дня очередного заседания Политбюро.
- Даже так? - не скрываю своего удивления. - И прошло?
- Голоса разделились. Но предложение приняли, при двух против и одном воздержавшемся. Против - Бухарин и Косиор, воздержался Андреев.
Тут уж я не сдержался, и покачал головой. Надо же! Сталин, выходит, голосовал "за". Не ожидал, что в нём так рано начнет прорезаться расчетливый прагматик. Впрочём, он и раньше в тех вопросах, в которых хорошо разбирался, проявлял здоровый прагматизм. А вот в большой политике (в том числе - и в экономической) подчас пытался решать дела кавалерийским наскоком. Похоже, работа в Совнаркоме постепенно перенастраивает его на более трезвый лад.
Интересно, раз поставили в повестку дня, значит полного отторжения идея не вызывает? Дзержинский же, получается, тоже за голосовал. Не за идею, правда, а пока только за её обсуждение. И каковы же шансы, что... Ладно, не буду загадывать
Глава 2. Потеря
2.1.
Разумеется, тот факт, что подброшенная мною идея заинтересовала членов Политбюро, внушал определенные надежды. Которым, увы не суждено было оправдаться. Вскоре после того, как отпраздновали двенадцатую годовщину Октябрьской революции, Феликс Эдмундович счёл необходимом сообщить мне:
- Ваше желание выйти из Коминтерна, Виктор Валентинович, похоже, не осуществится. После обсуждения на Политбюро мы довольно единодушно сочли, что выгоды от подобного решения вряд ли перевесят возможный политический ущерб. Так что даже на голосование вопрос не ставили, - после небольшой паузы Дзержинский едва заметно дернул щекой и добавил:
- Впрочем, без последствий эта затея не осталась. Для меня, во всяком случае, - видя мой вопросительный взгляд (неужели ему за несвоевременную инициативу подчиненного втык сделали?), председатель ВСНХ мягко улыбнулся. Усаживаясь за стол, он пояснил:
- По инициативе Сталина мне поручено организовать тщательную проверку расходования фондов Коминтерна и работу корреспондентского отдела, - на этом Феликс Эдмундович оборвал свой рассказ о делах Политбюро и без всякого перехода спросил:
- Готова ли сводка исполнения синдикатами генеральных соглашений с территориальными органами потребкооперации и всесоюзными кооперативными центрами за третий квартал?
Интерес моего начальника именно к этому предмету был вполне понятен - и в кооперативной, и в государственной торговле с наполнением прилавков товарами дело обстояло довольно напряженно. Маневрирование ценами помогало избежать повсеместного распространения очередей, но ситуация, когда цены растут, а проблемы "товарного голода" в прошлое никак уходить не желают, вызывала повсеместное недовольство. Да и с продовольствием было не лучше. Напрягая все силы для проведения индустриализации, страна балансировала на грани перехода к карточному снабжению. И всё же некоторый прогресс по сравнению с известной мне историей был: в ней население уже с 1928 года стало знакомиться с карточками на хлеб, которые в марте 1929 года были введены повсеместно. А к концу года произошёл переход к карточному распределению основных продуктов питания по не слишком-то щедрым нормам.
Казалось бы, изменения в экономике произошли не столь уж радикальные: немного больше, по сравнению с моим прошлым, было производства зерна и технических культур, сократились поставки зерна на экспорт за счёт увеличения поставок по другим статьям, побольше выделялось капитальных вложений на развитие легкой и пищевой промышленности, сохранялось довольно заметное частное производство потребительских товаров, несколько меньшими темпами росло городское население... Но этого пока хватало, что бы рынок, хотя и трещавший по швам из-за перенапряжения хозяйственной системы ради индустриализации, все-таки не разваливался.
А чрезмерному перенапряжению советского хозяйства отчасти препятствовала та конструкция плановой системы, которая сложилась в годы НЭПа. Эта система планового управления в общем устраивала и меня (ещё бы - сам к её созданию руку приложил), и моего непосредственного начальника. Ядром этой системы были две организации - Госплан, и контора со скучным бюрократическим названием: Главное управление государственных закупок СНК СССР. Последняя была создана в конце 1927 года и возглавил её заместитель председателя Совнаркома Серго Орджоникидзе. Без особого преувеличения можно сказать, что в Главном управлении госзакупок была сосредоточена едва ли не половина той власти, которой обладал Совнарком.
Через это управление финансировались заказы для военного ведомства и ОГПУ, для Наркомпроса, Наркомздрава, Академии наук, ряда других ведомств, и для функционирования государственного аппарата. Но самой существенной частью были закупки для обеспечения строек общесоюзного значения и для государственных научно-технических программ.
Аналогичные управления госзакупок были созданы Совнаркомами союзных и автономных республик, и исполкомами Советов краев и областей.
Исполнение контрактов с управлениями госзакупок жестко контролировалось и, по существу, было аналогом обязательных плановых заданий. А всё остальное производство регулировалось контрактами между государственными, кооперативными и частными предприятиями, трестами, акционерными обществами, синдикатами и т.д. Но это вовсе не значит, что в данной сфере не было никакого планового руководства и господствовала чистая рыночная стихия. В рамках утвержденных правительством долгосрочных государственных программ предлагались различные льготы и преференции. Те, кто хотел участвовать в исполнении таких программ, и получить положенные за это льготы, заключали соглашение с головным ведомством, ответственным за реализацию той или иной программы. В этом соглашении обговаривались как обязательства предприятий по исполнению заданий программы, так и предоставляемые за это пироги и пышки.
Система была достаточно гибкой. При известной мне по прошлой жизни системе всеобъемлющего государственного планирования планы всё равно не выполнялись в точности, а жесткость системы мешала оперативной реакции на возникающие проблемы и проявлению инициативы. Теперь же примерный характер контрольных цифр пятилетки, обязательность только государственных контрактов, и исполнение государственных долгосрочных программ на основе экономической заинтересованности позволяли соединить преимущества плановой концентрации хозяйственных ресурсов и предпринимательской инициативы хозяйственников.
Довольной гибкой была и система регулирования заготовок продовольствия и сельскохозяйственного сырья. Договора контрактации посевов, как с единоличниками, так и с государственными и кооперативными сельскохозяйственными предприятиями, теперь заключались на пять лет, с тем, чтобы недород одних лет возмещался урожаем более благоприятных. В случае снижения поставок данного года на 30% ниже контрактных, государство вправе было ввести особый режим, возлагающий на поставщика принудительную обязанность возместить недобор, сохраняя право оставить себе лишь запасы по установленной государством минимальной потребительской, семенной и фуражной норме.
Для планирования работы территориальных органов закупочных организаций и перераспределения планов закупок между ними вводилась оценка предстоящей урожайности различных культур на данной территории. Но, в отличие от известной мне истории, так называемая биологическая урожайность была основой не для установления обязательных поставок, требуемых с села, а для маневра ценами, кредитами и товарными фондами со стороны заготовительных организаций. Кроме того биологическая урожайность использовалась как основа расчёта продовольственных и сырьевых ресурсов для планирования производства на следующий год.
2.2.
И вот под эту систему планирования намечался подкоп. Немалое число ретивых начальников разных уровней страстно желало "володеть и править" производством таким образом, чтобы всё делалось и свершалось по их приказу. Под крики о развитии и укреплении планового хозяйства они пытались протащить идею, что воля пролетарского государства должна диктовать каждому предприятию, что, в каком объеме и для кого производить - вплоть до последнего гвоздя. Под этот аккомпанемент предлагалась и реформа управления промышленностью: хозрасчетные тресты и синдикаты ликвидировать, на их место поставить государственные производственные объединения, а главные управления ВСНХ из органов экономического регулирования и технического руководства работой отраслей превратить в органы прямого оперативного управления производством.
Пока Дзержинский оставался во главе ВСНХ СССР, эти замыслы не имели шансов на реализацию. Однако я чувствовал возрастание давления со стороны многочисленных представителей партийно-хозяйственного руководства, стремившихся насадить простые, доступные их разумению, а потому и желанные командные методы руководства в экономике. К тому же эти методы вели к укреплению позиций вышестоящей бюрократии, отдавая в её руки полное распоряжение движением хозяйственных ресурсов.
Размышляя об этой угрозе, и обдумывая возможные меры противодействия, я почти не обращал внимания на пролетающие за окном поезда пейзажи - тем более, что сыпавшийся с неба мокрый снег не слишком-то способствовал хорошей видимости. Поезд Москва-Ярославль, в купейном вагоне которого я лежал, забравшись на верхнюю полку, ритмично громыхал на стыках, паровоз время от времени издавал гудок, - в общем, всё, как обычно в путешествии по железной дороге. Ярославль не был конечной точкой моего маршрута - там предстояла пересадка на местный поезд до Рыбинска.
В Рыбинск меня погнал телефонный звонок председателя правления Авиатреста Михайлова:
- Виктор Валентинович! - голос его был донельзя встревоженным, что ощущалось даже при крайне паршивом качестве передачи звука по нашей телефонной связи. - На Рыбинском заводе неладно. На Лилию Пальмен донос поступил, местное ГПУ начало следствие и отстранило её от работы. Так они нам весь график выпуска моторов поломают! Прошу вас, разберитесь. Вы человек разумный, знаете, как нам хороших специалистов не хватает... - Михайлов замолчал, но в трубке было слышно его учащенное, хрипловатое дыхание.
- Разберусь! - практически не раздумывая, отвечаю ему. Конечно, бегать в качестве пожарной команды по каждому такому случаю - вроде бы и не мое дело. Но если у нас поднимется мутная волна обвинений во вредительстве и посадок спецов, как уже было в покинутом мною прошлом - хорошего мало. Вроде бы удалось не допустить такой волны по результатам Шахтинского дела, а тут опять... Нет, такое надо давить в зародыше! И вот поэтому я еду в Рыбинск.
В райотделе ГПУ меня встретили неласково. Будь я шишкой поменьше - и вовсе дали бы от ворот поворот. Но поняв, что перед ними - член ЦК, да ещё способный в любой момент позвонить Дзержинскому, малость смягчились. Но только малость. Начальник отдела, приняв меня в своем кабинете, сразу же взял жёсткий тон:
- Вы ответственный работник, должны понимать, что негоже вмешиваться в ход следствия.
- Я, кажется, не давал повода к таким заявлениям! - немного повышенный тон здесь не помешает. - Меня всего лишь интересует существо претензий, предъявляемых вами к ценному работнику.
- Ваш "ценный работник", - иронически выделив эти слова, гэпэушник криво усмехнулся, - занимался саботажем, путем мелочных придирок всячески сдерживая выпуск необходимых стране авиадвигателей. Кроме того, налицо растрата валютных средств - по её настоянию закупались импортные комплектующие взамен отечественных.
- Вы или ваши сотрудники - технические специалисты в области двигателестроения? - вопрос, разумеется, риторический, и потому, не дожидаясь ответа, продолжаю нажимать: - Тогда как же вы можете судить, что является мелочными придирками, а что - борьбой за необходимую технологическую дисциплину, качество и надежность моторов для нашего воздушного флота? И почему же вы не запросили техническую экспертизу у специалистов Авиатреста?
Начальник отдела отвечает с нескрываемым раздражением:
- А то я не понимаю, что они начнут защищать честь мундира и всячески выгораживать своего работника!
- Ладно, - цежу в ответ, понимая, что конструктивного разговора с этим чином не получается, а потому и не скрывая угрожающих ноток в голосе, - я сам разберусь, что творится на заводе No26, и кто тут на самом деле занимается саботажем.
Следующий день целиком был посвящен знакомству с делами на заводе. Картина вырисовывалась примерно такая, как и предполагалось: требовательность Лили-Марии Пальмен не нравилась некоторым халтурщикам и борцам за высокие показатели любой ценой. Директор при этом занимал какую-то половинчатую позицию. С одной стороны, он нахваливал свою подчиненную:
- Она у нас тут порядок наладила - залюбуешься! В цехах чистота, рабочие в аккуратных спецовках, а на сборке - чуть не в белых халатах, прямо как врачи в больнице. Контроль такой завела, что никакой брак мимо не проскочит. Сдача моторов военной приемке растет из недели в неделю, и отбракованных уже почти нет.
С другой стороны, он не преминул пожаловаться:
- Если бы не её дотошность, мы могли бы процентов на десять-пятнадцать больше моторов выдавать. Да и времени много угрохали на реорганизацию работы по её требованиям.
На следующий день пригласил в кабинет заместителя директора, временно предоставленный в моё полное распоряжение, саму Лили Яльмаровну. С утра не поленился пройтись по местному рыночку, где мне повезло - отыскался частник, занимающийся оранжерейным выращиванием цветов. Так что когда дама-инженер вошла в кабинет, её встретил букет из пяти неплохих, правда, на мой взгляд, довольно мелких, чайных роз.
- Здравствуйте, баронесса! Примите эти скромные цветы в знак признания ваших достоинств, - и я наклонился к её ручке, почти прикасаясь губами к запястью.
Лили-Мария оказалась невысокой, довольно миловидной, несмотря на свое наполовину финское происхождение, коротко стриженой блондинкой. Она неплохо держала себя в руках, но всё же не могла целиком скрыть некоторой растерянности. Странно, если бы было иначе: когда на тебя косятся, как на классово-чуждый элемент, да ещё и доносы с обвинением в саботаже пишут, в обращении "баронесса" со стороны члена ЦК ВКП(б), и в целовании ручек легко заподозрить изощренную провокацию или издевательство. Всё же она быстро опомнилась и подчеркнуто сухо поздоровалась:
- Здравствуйте, Виктор Валентинович.
- Садитесь, прошу вас, - пододвигаю стул, и затем сам устраиваюсь рядом с ней у письменного стола, а не за столом, как все начальники. - С ситуацией я разобрался, ГПУ вас больше беспокоить не будет, обещаю. Но положение дел на заводе далеко не радужное, и его надо исправлять. Поэтому с сегодняшнего дня вы назначаетесь главным инженером завода No26 Авиатреста. С Михайловым по телефону вопрос уже согласован и сегодня же он издаст соответствующий приказ по тресту.
Эта новость подействовала на Лили Пальмен еще сильнее, чем обращение "баронесса". Пока она собиралась с мыслями и пыталась восстановить явно нарушенное душевное равновесие, я продолжал вываливать на неё свои поручения:
- Вам предстоит не только дожать технологическую дисциплину то необходимого уровня. Садитесь верхом на своих технологов, пусть они отработают техпроцесс так, чтобы значительно снизить себестоимость двигателя. Это же не дело, когда М-17 обходится нам чуть не вдвое дороже, чем импортный, - к этому моменту баронесса достаточно пришла в себя, чтобы возразить:
- У нас нет ни одного технолога с достаточным опытом!
- Садитесь верхом на тех, кто есть, дерите их, как сидоровых коз, но натаскайте так, чтобы они могли справиться с задачей! - парирую её аргумент. - Далее: с качеством радиаторов, вы, похоже, разобрались. Теперь не затягивайте освоение гофрированных рубашек цилиндров. Что касается карбюраторов, которые пытается выпускать московский завод No24, то их качество, действительно, ни к черту не годится. Но это и понятно - завод дохленький, оборудование - с бору по сосенке, кадров хороших нет. Поэтому выход один: собрать свою команду из хороших техников и станочников, во главе с грамотным инженером, и послать к ним, чтобы довести карбюраторы до ума.
- У нас и своих-то кадров не хватает... - начала было Лили-Мария, но я довольно невежливо обрываю её:
- Знаю! Но у вас хотя бы свой техникум уже второй год работает.
- Что техникум... - печально произносит дама. - Я раньше в Питерском технологическом преподавала, так он кадры давал совсем другие...
- Вот, кстати, - снова прерываю её, не давая завершить ностальгические воспоминания, - готовьте предложения по организации на базе вашего техникума Рыбинского авиационного института с основной специализацией по двигателестроению. И учтите: задание освоить высотную модификацию М-17 со степенью сжатия 7,3 с вас никто не снимет. Так что поторопитесь! И пора уже повернуться лицом к проектированию отечественных двигателей. Опыт у вас есть, вы даже конкурс на малый двигатель в 1926 году выиграли, так что дерзайте. А для начала ваш завод избран базовым для проектирования и производства двигателя Микулина М-34. Для этой цели в ближайшие же дни заводскому КБ, который отныне будет у вас в подчинении, выделяются средства и станки для организации нормального опытного участка, - и я вопросительно посмотрел на неё. Всё-таки крепкая оказалась дамочка. Уважаю. Другой на её месте уже бы панику развел от такого обилия поручений, отпихиваясь от них руками и ногами. А она - хоть бы хны. Губы сжала, молчит, и лишь изредка кивает.
Вот такой интересный получился у нас разговор. А чтобы закрыть вопрос с ГПУ, дозвонился в Москву, до начальника Секретно-Политического отдела Дерибаса:
- Терентий Дмитриевич, - говорю, - тут в Рыбинске, в местном ГПУ, всё саботажников ловят. Но вместо борьбы с настоящим саботажем и вредительством отрывают от работы опытных, проверенных в деле специалистов, и в результате срывают выпуск авиационных моторов. Вы уж разберитесь с этим головотяпством!
2.3.
Вернувшись в Москву из Рыбинска, попадаю в самый разгар газетной кампании против "левой оппозиции": так и не объединившиеся между собой группы троцкистов, зиновьевцев, и организация Смирнова-Сапронова попали под огонь политических обвинений. Их попытка распространить накануне 7 ноября 1929 года листовки, в некоторых их которых содержался призыв к организации демонстрации под оппозиционными лозунгами, расценивалась печатью как антисоветская вылазка. Соответственно, ставился вопрос о том, что принадлежность к оппозиции не только несовместима с пребыванием в рядах ВКП(б), но уже ведет к нарушению советских законов.
Зиновьев, а вслед за ним и Троцкий, тут же дали задний ход, уверяя, что распространявшиеся от имени оппозиционеров листовки - это провокация, а сами они ни о каком противопоставлении двух демонстраций и не помышляли, и призывать к такому не собирались. На что в опубликованном в конце ноября 1929 года Обращении Политбюро ЦК ВКП(б) к членам партии было заявлено, что вожди оппозиции, даже если они лично и не призывали к такого рода действиям, несут политическую ответственность за тех оппозиционеров, которых они систематически настраивали против партийного большинства, против недвусмысленно выраженной воли партии. Дело кончилось опубликованием в печати писем Зиновьева и Троцкого, в которых те отмежёвывались от нарушений партийной дисциплины, заявляли о полном признании всех решений партии, обещали неукоснительно исполнять эти решения, и призывали к тому же самому своих сторонников.
Нового вала организационных выводов пока не последовало, но целый ряд активных оппозиционеров всё же исключили из партии, а на тех, кто был уличен в организации печатания и распространения листовок и платформы оппозиции, завели дело и им грозил политизолятор.
После собрания парторганизации ВСНХ СССР, на котором была принята резолюция с осуждением очередной оппозиционной вылазки, ко мне подошёл Феликс Эдмундович:
- Загляните, пожалуйста, ко мне в кабинет, - попросил он.
Когда я закрыл за собой дверь, Дзержинский огорошил меня вопросом:
- Виктор Валентинович, предлагая выход из Коминтерна, вы, вероятно, и обоснование этого шага подготовили? Хотелось бы ознакомиться, если позволите.
- Я таких документов не храню, - тут же отвечаю своему начальнику. - Но, если желаете, тезисы могу набросать и через час они у вас будут.
- Через час? - Феликс Эдмундович бросает взгляд на часы. - Хорошо, но только никак не позже.
Я уже и забыл думать об этом эпизоде, когда, перед самыми новогодними праздниками, во время очередного визита в аналитический отдел ОГПУ (а заодно и с женой в рабочее время повидаться...), меня поймал в коридоре Трилиссер.
- Ну и заварилась же каша с вашей подачи, - тихо, почти шёпотом сказал он.
- О чём это вы, Михаил Абрамович? - не сразу понял я.
- О проверке аппарата Коминтерна, - грустно улыбнулся зампред ОГПУ. - Феликс Эдмундович был очень расстроен. Мы там такого накопали, что Политбюро за голову схватилось, и не знает, что делать. Разбазаривание фондов, присвоение ценностей, расконспирация секретных решений, утеря секретных документов... А! - он раздраженно махнул рукой, что было совершенно несвойственно всегда меланхолично-спокойному Трилиссеру. - Я уж совсем и не рад был, что мне пришлось докладывать результаты. Они там прямо при мне начали ругаться. Томский заявил, что надо снять с нашей шеи этих дармоедов. Бухарин в ответ закричал, что не стоит из-за отдельных паршивых овец хаять всё стадо. Андреев спросил, - а куда смотрело ОГПУ? Я объяснил, что ИНО ОГПУ с партиями Коминтерна непосредственно не соприкасается, и тут же сослался на инструкцию ИНО, запрещающую использовать членов компартий при организации нелегальных резидентур, и разрешавшую вербовку членов компартий в качестве агентов лишь в порядке исключения. Добавил, что в 1925-26 годах ОГПУ проводило проверку постановки шифропереписки в Коминтерне и провело полную замену всей системы шифров, и на сём от меня отстали. В общем, задали вы нам хлопот, - закончил он.
Интересно, зачем Михаил Абрамович всё это выложил? Пожаловаться? Ой, не похоже! Меня проинформировать? Но для чего? Только для намёка, что он в курсе насчёт моей роли во всём этом деле? Или хочет предупредить, что посеянный мною ветер может поднять такую бурю, от которой мне не поздоровится?
Ненамного яснее ситуация стала после публикации редакционной статьи в "Правде", где Зиновьев обвинялся в том, что хотел превратить Коминтерн в свою вотчину, насаждая там своих сторонников, покровительствуя в компартиях карьеристам, демонстрировавшим ему личную преданность, и не брезгуя использовать разного рода авантюристов и проходимцев. "В результате действий Зиновьева и зиновьевцев, - возмущался неизвестный автор статьи, - в Коминтерне сложилась ненормальная атмосфера, была поставлена под угрозу развала работа его аппарата, произошло нетерпимое засорение кадров неблагонадежными элементами. Несмотря на устранение Зиновьева из Исполкома Коминтерна, последствия его деятельности до сих пор наносят немалый урон".
Что-то стало проясняться, когда в печати за подписями Лозовского, Куусинена, Тореза, Варского и других деятелей Коминтерна стали появляться статьи, в которых, пусть и в весьма завуалированной форме, я стал узнавать некоторые кусочки из своих тезисов, переданных Дзержинскому. Я-то писал там без всякой дипломатии и даже грубо:
"Детский период становления компартий, когда они нуждались в нашей опёке и поддержке, прошёл. Либо они уже доказали себя в качестве реальной политической силы в своих странах, либо они не стоят растраты сил и средств. Реальные интересы ВКП(б) и Советской Республики состоят не в том, чтобы тащить груз нынешнего Коминтерна на своей шее.
Нам не нужна централизованная бюрократическая организация, где компартии выступают в роли марионеток, служащих, в лучшем случае, в качестве нашего подсобного пропагандистского аппарата за рубежом, а нередко способных лишь на подхалимаж в обмен на подачки. Нам нужно:
А) Обеспечить экономическую и научно-техническую независимость СССР, что гарантирует и наличие достаточной военной мощи.
Б) Расколоть общий фронт империалистических держав против Советской республики, ибо в случае выступления империалистов единым фронтом шансов у нас нет.
Для этого вовсе не требуется предательство коммунистического движения в обмен на благожелательность империалистов. Требуется лишь привести наши организационные и политические установки в соответствие с реальностями.
В настоящий момент отсутствуют перспективы возникновения в ближайшее время революционной ситуации на Западе. Разворачивающийся глубокий экономический кризис не послужит непосредственной причиной такой ситуации, ибо для неё должны сложиться и соответствующие политические предпосылки в виде неспособности правящего класса сохранять свое господство. А капиталисты уже накопили немалый опыт сочетания методов прямого подавления и террора с тактикой лавирования и компромиссов. Без глубочайшего политического кризиса, основанного на обострении межимпериалистического соперничества в условиях экономического краха - скорее всего, в форме новой мировой войны, - революционная ситуация не возникнет.
Поэтому ближайшей задачей компартий является борьба за социально-экономические и демократические реформы в интересах трудящихся, при постоянном разъяснении, что коренное улучшение их положения возможно только в результате революции. Подобный подход позволяет расширить применение тактики единого фронта и заключение союзов с социалистами и социал-демократами при сохранении собственных революционных программных установок.
Такая борьба не требует нашего прямого покровительства и не требует жесткой централизованной организации. Это позволяет отказаться от членства в Коминтерне и провести реорганизацию Коминтерна, превратив его из централизованной международной партии в информационно-координирующий орган межпартийного сотрудничества. Возможен так же демонстративный перенос аппарата обновленного Коминтерна из Москвы в какую-либо из стран, где имеются широкие легальные возможности для деятельности коммунистов (например, в Чехословакию или во Францию).
Такой подход нисколько не препятствует нам использовать различные формы поддержки компартий и основанного на этом влияния для проведения политической линии в своих интересах - но теперь не прямо и открыто, а завуалировано. В открытой форме следует выражать лишь идейную солидарность.
Всё это позволит смягчить - хотя, разумеется, не устранить вовсе, - экономическую и научно-техническую блокаду СССР, привлечь к нам симпатии социалистически и полу-социалистически настроенных рабочих и инженеров, и широко использовать их для улучшения постановки работы нашей промышленности. В условиях обострения межимпериалистического соперничества СССР может выступить не в облике разжигателя пожара мировой революции, а как равноправный политический игрок: один из гарантов интересов второстепенных государств, которым угрожает столкновение империалистических хищников, и, чем чёрт не шутит, временный союзник в одном из империалистических блоков. Тем самым расширяется возможность игры на противоречивых интересах империалистических держав, в том числе и на площадке Лиги Наций, и разрушается их единый фронт против СССР".
Дальше в моих тезисах содержалось несколько советов по пропагандистскому обеспечению предлагавшихся решений - для СССР, для партий Коминтерна, и для внешнего пользования. И теперь у меня появилась робкая надежда, что этот ход всё же сработает. Оставалось пока неясным - что же вызвало перемену настроений в партийных верхах?
2.4.
За всеми этими политическими заботами - да и многочисленные прямые служебные обязанности с меня никто не снимал - я подчас был вынужден жертвовать временем, которое хотелось бы посвятить собственной семье. Но вот на новогодний праздник я постарался оправдаться за весь тот недобор тепла и внимания, который тяжким грузом висел на моей совести. Хотя ассортимент игрушек в кооперативной и государственной торговле был неплох, а частники так вообще поражали разнообразием (и ещё больше - ценами), мы с Лидой часть ёлочных украшений решили сделать своими силами вместе с Лёнькой и Надюшкой.
Ножницы, клей, бумага, картон, акварельные краски, фольга, нитки - вот и весь немудрёный набор, который потребовался для работы. Основная работа по изготовлению игрушек досталась жене, а я в основном следил за техникой безопасности. Стоило Лиде чуть отвлечься, как ножницы или иголка тут же оказывались в руках у детей, однако я был постоянно начеку и вовремя пресекал это безобразие. К счастью, никто себе ничего не проколол, не расцарапал и не порезал. Но вот отмывать детей от клея и красок пришлось не раз. Годовалая Надюшка, конечно, была не столь активна, как её старший братец, который, как я ни бдил, ухитрился начать раскрашивать сестрёнке лицо, чем вызвал её басовитый рёв. Кое-как совместными усилиями наведя порядок и успокоив дочку, мы с женой завершали первый этап эпопеи с ёлочными украшениями.
Вторым этапом предстояло нарядить ёлку. Саму лесную красавицу притащила с базара Мария Кондратьевна, не забыв прикупить заодно и крестовину для крепления. Но для надежности я сделал ещё и две страховочных растяжки из шпагата, прикрепив их к гвоздикам, вбитым в плинтус. Теперь, если кто-то из детей и ухитрится опрокинуть ёлку, то упасть она сможет только в сторону стены. Ни стеклянных украшений, ни свечей мы предусмотрительно решили на ёлке не размещать.
Весь день 31 декабря 1929 года был посвящён новогодним хлопотам. Но вот, наконец, все игрушки развешаны, на верхушку водружена звезда, стремянка убрана на место, стол накрыт... Из шкафа-холодильника под окном извлечена бутылка шампанского, хлопнула, взлетая к потолку, пробка - и веселье началось. Хлопушки с конфетти, бенгальские огни, бумажные карнавальные маски, раздача немудреных подарков - шоколадных конфет, мармелада, мандаринов - все послужило созданию праздничной атмосферы. В общем, Новый Год удался.
А дальше снова потянулась круговерть будней. Впрочем, буднями дело не обходилось. В середине января в "Правде" было опубликована небольшая заметка под заглавием "В Политбюро ЦК ВКП(б)". В ней сухо констатировалось, что в повестку дня ближайшего Пленума ЦК вносится вопрос о рассмотрении на XVI съезде партии, а затем на Конгрессе Коминтерна вопроса о реорганизации Коммунистического Интернационала". Неужели?.. Но следующие строки вызвали пробежавший по спине холодок: "Политбюро ЦК ВКП(б) заявляет, что распространяемые некоторыми членами партии слухи о якобы происходящем в руководящих органах партии обсуждении вопроса о выходе ВКП(б) из Коминтерна являются безответственной политической болтовней, граничащей с провокацией, и не имеют ничего общего с позицией ЦК и Политбюро".
Да-а... Как минимум, придется пока захлопнуть рот на эту тему. А ведь даже полное молчание не гарантирует от жёстких оргвыводов. И надо же мне было так по-мальчишески нарываться? Есть у меня такое дурное свойство характера - стоит взлелеять какой-нибудь замысел, так буду его тупо продвигать, невзирая ни на что. Добро бы моя упёртость касалась только планов на ближайшее воскресенье - тут всё может обойтись лишь небольшими трениями с женой, улаживаемыми без особых проблем. Но ведь и по самым серьезным вопросам иной раз действую подобным же образом, хотя давно уж пора научиться вовремя отставлять в сторону прожекты, грозящие столкнуться с непреодолимыми препятствиями.
Политика - политикой, но и семье я старался уделять возможно больше внимания, и не только по праздникам. Особенно, когда Лёнька ухитрился подхватить ангину. Как на грех, это произошло аккурат в тот момент, когда должен был начаться Пленум ЦК ВКП(б), не принять участие в котором было совершенно невозможно. В результате на заседаниях в Кремле я сидел как на иголках, ожидая того момента, когда можно будет рвануться домой. Хорошо, что Мессинг просто отпустил Лиду с работы, проигнорировав все возражения своего прямого начальника. Впрочем, Михаил Абрамович не стал становиться в позу, и махнул рукой на это нарушение субординации и служебной дисциплины.
Происходящее на Пленуме, несмотря на то, что мысли мои рвались к Лёньке, вовсе не проходило мимо моего внимания. Ситуация была донельзя серьезной. Дружное осуждение "девой оппозиции" в лице зиновьевцев, троцкистов, членов группы Смирнова-Сапронова было вполне предсказуемым, как и погромные нотки, звучавшие в речах некоторых выступающих. Настораживало иное: ритуальное клеймление левых загибщиков нередко сопровождалось изложением идей, происхождение которых из платформ оппозиционных групп достаточно легко угадывалось. Раздавались голоса, требовавшие расширения фронта капитального строительства, форсирования коллективизации села, запрета частной торговли хлебом и вообще наступления на частный капитал, подчинения всей работы госпредприятий обязательным плановым заданиям, спускаемым "сверху".
Это, разумеется, насторожило не только меня, но и тех, кого можно было отнести к "правым", не оставившим выдвигавшиеся предложения без внимания, сделав целый ряд критических выпадов в их сторону. Однако острая полемика по этим вопросам не развернулась: повестка дня не предусматривала принятия резолюций по тем вопросам, по которым наметилось расхождение. Тем не менее, всем было ясно, что внутри ЦК назревает конфликтная ситуация, ибо разноголосица мнений была налицо.
Немало понервничать меня заставило обсуждение проблем реорганизации Коминтерна. Только на Пленуме я, как и подавляющее большинство членов ЦК, ознакомился с предложениями Политбюро по этому вопросу. Феликс Эдмундович, свято блюдя партийную дисциплину, не стал заранее рассказывать мне о принятых решениях. Оказалось, что содержательно партийная верхушка взяла на вооружение почти все мои тезисы, за исключением одного...
Главный докладчик по этому вопросу, Николай Иванович Бухарин, основной упор сделал на рост самостоятельности, организованности и боевитости компартий, на успешный процесс их большевизации.
- В силу этого, - резюмировал докладчик, - больше нет нужды в жестком централизованном руководстве и мелочной опеке компартий со стороны центральных органов Коминтерна. Международная солидарность коммунистов теперь может осуществляться на более гибкой основе, предоставляя компартиям больше самостоятельности в учёте национальных особенностей своих стран.
Бухарин заявил так же о необходимости сокращения аппарата Коминтерна, уменьшении затрат на его содержание, и о переносе аппарата из Москвы. В качестве места для новой резиденции предлагалась Прага.