Сенчихин Владимир : другие произведения.

Первое правило дуэли

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В советском Крыму исчезает москвичка Наташа Верочкина - студентка Литинститута. Милиция разводит руками. К поискам возлюбленной подключается бурильщик Семен Сапожников. Он не догадывается, что ему противостоит главарь банды, которая грабила сберкассы в разных регионах СССР. У некоторых героев книги есть реальные прототипы.
  
  Владимир Сенчихин
  
  Первое правило дуэли
  
  Роман
  
  Глава первая
  
  Лебеди в пруду
  
  
   В конце июня отдыхающих в Саках стало намного больше, чем местных жителей. Когда малиновое око солнца клонилось к горизонту, в город вторгся странный автомобильный караван. В авангарде шествовал желтолобый КамАЗ, тащивший длинный голубой вагон, который напоминал бытовку строителей. За ним следовали бортовые грузовики с разнокалиберными прицепами, мозолила глаза бочка на колесах с надписью "Пиво" на боку.
   Праздношатающиеся отдыхающие с недоумением таращились на оглушительно ревевшие машины, изумлялись и местные жители: грузовое движение в этой части города запрещено. Замыкал колонну МАЗ с непонятным оборудованием на платформе и металлической мачтой, торчащей над кабиной, подобно рогу жуткого чудовища.
   Гул последней машины, жадно чадящей недогоревшим топливом, растворялся в вечерней прохладе. Благообразный старичок, прочихавшись, назидательно заметил, обращаясь к своей очаровательной спутнице:
   - За городом голые степи, гуляй - не хочу, а они объездную дорогу за десятки лет построить не удосужились.
   - Ты о чем, дедушка? Они - это кто?
   - Тебе понравилась эта кавалькада?
   - Ну, приехали, значит, кому-то нужно.
   - Ты в этом уверена?
   - По-другому и быть не может. Сам подумай. Зачем загонять прорву техники в центр города?
   - А я сомневаюсь! - запальчиво воскликнул старик.
   - Дедушка, ты неисправим, - улыбнулась Наташа и чмокнула его в щеку. - Во всем видишь закавыки. Глянь, какой замечательный закат.
   Еремей Петрович, мельком взглянув на угасающее светило, с неудовольствием отметил, что завтрашний день, скорее всего, будет таким же жарким и душным, как и сегодняшний. От намеченной поездки в питомник Сакского охотхозяйства, пожалуй, лучше отказаться. Хоть и недалеко, да вот незадача - сердце прихватывает. Наташа расстроится. Больно хочется ей поглазеть на диких кроликов, живущих в норах. Грызунам раздолье, они лихо размножаются и не боятся людей. Все-таки молодчина Алексей Иванович Воропаев, когда стал начальником Сакского общества охотников и рыболовов, питомник и расцвел. От давнишнего приятеля по московскому университету Еремей Петрович такой предприимчивости не ожидал. Отменное пушное хозяйство наладил. И лис разводит, и нутрий, и ондатр, даже фретки прижились. При прежнем руководителе, пьянице и ворюге, даже кроликов едва не извели. Вначале, как водится, районное начальство истово отмечало тостами очередные достижения, а потом хваталось за ружья и открывало пальбу по беззащитным зверькам. Хотя стрелки попадались никудышные, промахнуться с близкой дистанции было мудрено. Питомник год от года хирел, стали поговаривать о ликвидации. Может, действительно извели бы под корень, но случилась беда: глава общества в феврале явился на пляж, разделся до трусов и полез купаться. Будучи превосходным пловцом, неожиданно утонул. Злые языки поговаривали, что напился в зюзю. Еремей Петрович склонялся к мысли, что просто сердце не выдержало: холодовой шок - коварная штука.
   Кролики, умей разговаривать, даже зная, что Воропаев страстный охотник, наверняка бы подняли все лапы за его кандидатуру. К ружью Алексей Иванович пристрастился в Сибири, куда попал по распределению после окончания университета. Прожил там сорок с гаком лет, а в родной город вернулся после того, как вышел на пенсию и осиротел: сначала умерли жившие в Саках родители, от которых ему по наследству достался частный домик, затем скончалась жена - тромб закупорил сосуд. Детьми они так и не обзавелись.
   Воропаев вначале хотел продать домик родителей, покупатель нашелся, предлагал за старенькое строение приличную сумму, но Еремей Петрович убедил сокурсника переехать в Крым.
   - Сам признался, что пока не встанешь и не расходишься, выть от боли в суставах хочется. Вот и лечись здесь, а не в Иркутске. Далась тебе городская квартира, куковать одному в железобетонной клетушке муторно. А тут огородик, выращивай что хочешь. Работу, если невтерпеж, я тебе найду.
   Еремея Петровича беспокоило, что с Крымом приятель срастается тяжело, угнетают слякотные зимы и отсутствие снега. К суровым холодам Алексей настолько привык, что впадал в хандру, тоскуя по лохматым снегопадам и пронзительным метелям. Пуще всего тяготило отсутствие тайги.
   - Крым - пародия на охоту, - в сердцах выговаривал Воропаев. - То ли дело Красноярский край. Я подсчитал, что в нем помещается почти девяносто таких регионов как Крым.
   - Да хоть двести, - возражал Еремей Петрович. - Много ли надо для счастья? Своя хата и любимое занятие.
   - Тебя послушать, человеку достаточно клочка земли метр на два.
   - Это в лучшем случае. Радуйся, если не спалят в крематории. В Саках, к твоему сведению, такого заведения нет, а в Симферополе строят. Ты уперся в охоту, будто других развлечений нет. Неужели до сих пор не понял: охота - атавизм. Пройдет лет пятьдесят и на земле не останется ни одного уголка, где можно бесплатно побродить с ружьем. За такую прихоть придется раскошеливаться.
   - Издеваешься? - негодовал Алексей Иванович. - По-твоему, все охотники сплошь и рядом рвачи? Конечно, жулье попадается, без него никак. Охота - не прихоть обрастающих жирком горожан. Мало-мальски вменяемый охотник рвется в поле или в тайгу не ради мяса. Охота самодостаточна и тот, кто увлекается ею всерьез, палить направо и налево не станет. В ней главное азарт, может, самопостижение. То, что тебя раздражало, становится мелким и несущественным. Ты об этом не знаешь, но Катя ревновала меня к тайге. Не знаю почему. Ей, должно быть, казалось, что если на весах расположить семью и охоту, вторая перевесит. Глупости, конечно, но от этого никуда не денешься. Бывало, собираю рюкзак, она сидит за столом, пригорюнившись, будто расстаемся навсегда. Иногда спохватывается, спрашивает, например, упаковал ли спички в резиновые шарики. Или предлагает еще один свитер, будто без него простужусь. Когда выходил из квартиры, не провожала. Считала проводы дурной приметой. Знаешь, из-за охоты я чувствовал себя каким-то ущербным. Мужики обычно копили деньги, уходили в отпуск летом, катили к морю с женами и детишками. А я, как ненормальный, ждал зимы, чтобы отправиться в любимое зимовье. Крохотная избушка, сработанная из бревен лиственницы и покрытая толем. Туристы ее периодически грабили, пришлось приноровиться. Перед отъездом выставлял рамы, снимал дверь и деревянные полки, демонтировал железную печурку, которую по моему заказу изготовили из толстенной трубы большого диаметра. Недалеко от зимовья нашел пещерку, куда и стаскивал добро. Стыдно признаться, но нигде я не чувствовал себя таким счастливым, как в тайге. Бывало, выйду поутру из зимовья, мороз под сорок, лиственницы потрескивают. Легкий мандраж, слух обостряется до такой степени, что треск попавшего под ногу валежника воспринимается как выстрел. Годы - побоку. Туда же болячки. Прицеливаюсь, затаив дыхание, чтобы не спугнуть дичь. Палец сливается с курком, сжимаю его медленно, кажется, этому не будет конца. Нервы превращаются в хрупкую жилку, вот-вот порвется. Выстрел. Оглушительный, бьющий по ушам подобно близкому грому. Толчок в плечо. Не промахнулся. Хоть и стал подслеповат, грузен, неуклюж, нет той реакции, как в молодости. Опускаю ружье, вытираю пот с лица, долго жмурюсь от яркого солнца. Стою и чувствую, как капля за каплей покидает меня все наносное: зависть, злоба, ненависть, стремление казаться лучше, чем я есть.
   - Опять за свое! - сердился Еремей Петрович. - Забудь про охоту. В клетках можно вырастить столько пушнины, сколько нужно. А соболей пусть добывают профессионалы. Только в разумных пределах. А от холода и бараний тулуп сгодится.
   Наташа в их споры не вмешивалась. Тихонько наблюдала за стариками и удивлялась, как им удалось сохранить боевой пыл. Воропаев - высокий и грузный. Передвигается неторопливо, как бы с ленцой, однако угнаться за ним решительно невозможно. В людях ценит основательность и солидность. Когда сердится, краснеет, смешно надувает щеки, возмущенно фыркает и покашливает, с демонстративным шумом прочищая горло.
   Еремей Петрович - сухонький, низенький, с непропорционально длинными руками, разволновавшись, бледнеет, вскакивает на ноги, мечется по комнате, оживленно подергивая себя за кургузую бородку. Дедуля - торопыга, каких поискать, встает ни свет ни заря, внучку не будит, но когда она просыпается, всем видом показывает, что осуждает привычку подолгу валяться в постели.
   Неужели дедушка не понимает, что утренний сон - самый сладкий. Не нужно бежать на пары в институт и втискиваться в битком набитый троллейбус. Стоять в обжимку с угрюмыми людьми, вставшими спозаранку, морщиться, ощущая их сумрачную покорность трудовому графику, гадать, сможет ли выйти на остановке или придется пару кварталов возвращаться пешком. Она приехала в Саки, чтобы забыть о столичной круговерти. Но тут неугомонный дед взял ее в оборот, каждый день предлагает куда-нибудь скататься. То в соседнюю Евпаторию, где находятся полуразрушенные караимские кенасы, то в Симферополь к развалинам Неаполя Скифского. Ее это утомляет, но сказать дедушке, что исторические руины поднадоели, совестно. Да и кроликами, положа руку на сердце, она не шибко интересуется. Ну, живут себе в норах, эка невидаль. Когда дедуля виновато признался, что с завтрашней поездкой, видимо, ничего не получится, Наташа, взглянув на его доброе печальное лицо, подавила улыбку. Вместе того, чтобы честно признаться, что с радостью променяет кроликов на пляж, ласково успокоила:
   - Не расстраивайся. У нас еще июль и почти весь август впереди.
  
   ***
  
   Колонна тяжелых грузовиков, миновав центр города, свернула на узкую улицу. Остановилась на маленькой площади у старинного помпезного особняка, украшенного высокими ребристыми колоннами. Передовой КамАЗ дернулся, как стреноженный конь, зашипел тормозами и заглох. Из кабины выбрались буровой мастер Алексей Чернихин, одетый в полосатую рубашку с пятнами пота под мышками, и бурильщик Андрей Мореный по прозвищу Лохматый. Голый по пояс, он стоял нетвердо, раскачиваясь, как маятник Фуко, ибо успел по дороге опорожнить две бутылки вина "Голубая долина", прозванного в народе "Долиной смерти" за отвратительный вкус и убойную хмельную силу. Лохматым его прозвали из-за густой иссиня-черной шевелюры - жесткие курчавые волосы не поддавались расческе и торчали дыбом. Андрей смахивал на цыгана: смуглая кожа, нос с легкой горбинкой и завораживающие угольные глаза, пронизывающие собеседника насквозь. "Знаю, что украл обсадные трубы, а глядит с такой невинностью, будто не он, а я их стибрил", - жаловался, бывало, Чернихин жене на лучшего в бригаде бурильщика.
   Бурового мастера окружили водители грузовиков. Они перегнали прицепы и возжелали вернуться к ночи в Симферополь. Алексей Петрович мог бы напомнить, что рабочий день у них ненормированный, за что и получают доплату, но отпустил шоферюг с легким сердцем. Бригадный водитель водовозки дотащит прицепы куда нужно.
   К Чернихину подтянулись подшефные - второй бурильщик Сергей Тювелев и помбуры Антон Горелый и Степан Сазонов.
   - Куда станок ставить? - поинтересовался Лохматый.
   Не в силах справиться с окаменевшей шеей, застуженной в дороге, он повернулся к Чернихину всем туловищем.
   - Пошли, покажу.
   Миновав особняк, они свернули в узкий проулок. Слева ютились одноэтажные убогие хибарки местных жителей, а справа до конца улочки тянулась высокая ограда из ракушечника. За нею виднелась кипучая зелень сквера. Для отдыха горожан он явно не предназначался: на широких железных воротах висел большущий старинный навесной замок.
   - Надо же, такой и фомкой не сковырнешь, - уважительно оценил Лохматый.
   - От таких ловкачей, как ты, смастерили, - усмехнулся Чернихин.
   Ключом замысловатой формы бурового мастера снабдили еще в Симферополе. Выудив его из кармана брюк, Чернихин без труда справился с замком. Распахнув скрипучие крылья ворот настежь, бурильщики двинулись по широкой асфальтированной аллее, на полпути обнаружили клумбу с цветами. В центре торчала скульптура из белого камня: мальчик с галстуком на груди, уперев левую руку в бок, прижимал к губам горн. Будил пионеров. Неизвестный скульптор постарался - вдохновленный восходом солнца горнист понимал, какую трудную задачу выполняет: мало найдется пионеров, готовых ранним утром оторваться от подушки.
   - Где бурить будем? - поинтересовался подоспевший Тювелев.
   - Здесь, - указал Чернихин на середину клумбы.
   - А горнист?
   - Не переживай, завтра уберут.
   - Ого! Здесь и озерко есть! - раздался из-за деревьев удивленный голос Лохматого.
   Махонький пруд, метров пятнадцать в диаметре, с невысокой оградой из красного кирпича, для купания не предназначался. По тихой антрацитовой воде неслышно скользили два лебедя. Вероятно, ручные. Один из них, увидев людей, подплыл поближе. Замер, кокетливо наклонив голову.
   - Цыпа-цыпа, - Лохматый наклонился и, потеряв равновесие, с шумом плюхнулся в воду.
   Испуганный лебедь, взмахнув крыльями, мигом оказался на противоположной стороне. Пруд оказался глубоким. Лохматый, не умеющий плавать, отчаянно замахал руками, погрузился в воду с головой. Товарищи хохотали и ничего не предпринимали для его спасения. Чернихин, упав животом на ограду, ухватил потенциального утопленника за рубашку, с трудом вытащил на сушу.
   - Я тебя уважаю, но ты меня достал, - обозлился мастер.
   Купание пошло Лохматому на пользу: слегка протрезвев, он ходил за Чернихиным и заискивающе заглядывал в глаза. Пока устанавливали жилой вагон, выбрав для него свободное от растительности место, и подключали к нему от ближайшего столба электрический кабель, солнце окончательно простилось с Крымом.
   - Ладно, остальное завтра закончим, - объявил Чернихин.
   Из всех прицепов, которые круглый год таскает по Крыму бригада, самый примечательный - жилой вагон, временное пристанище бурильщиков. В нем два отсека, их называют по-морскому кубриками, в каждом по два окна. Посредине, сразу за входной дверью, небольшое помещение, где стоит чугунный котел, питающийся углем и дровами, здесь же к боковой стенке прикреплен эмалированный рукомойник. В левом кубрике пять односпальных панцирных кроватей: четыре для членов буровой бригады и одна для водителя-водовоза. Правый кубрик называется штабным, здесь три кровати, большой стол и двухстворчатый деревянный шкаф для одежды, в углу, на деревянной полочке, зеленый металлический ящик, в котором под замком хранится рация.
   Поскольку часть пути пришлась на проселочную дорогу, от дикой тряски многие вещи в вагончике сдвинулись и попадали. Наведя порядок в жилых помещениях, бурильщики решили перекусить. Поужинать собирались в штабном отсеке, но водитель водовозки запротестовал.
   - Мужики! Цельный день как в бане, сколько можно? Давайте на свежем воздухе посидим.
   - А свет? - поинтересовался Чернихин.
   - Неужели патрона, лампочки и куска провода не найдем?
   Все необходимое отыскалось. За десятки лет хозяйство любой буровой бригады разрастается, напоминая сусеки рачительного хозяина, который ничего не выбрасывает, понимая, что любая бесполезная на первый взгляд железяка когда-нибудь да пригодится.
   Меж двух высоченных тополей на застланной газетами земле устроили шведский стол на русский лад. Каждый выложил все, что прихватил из дому. Еды хватало: прожаренная в духовке курица, килька в томатном соусе, подтаявшее сало, жареная ставрида, плавленые сырки, и даже вынырнувший с номенклатурного склада консервированный лосось. Импровизированный стол украшали алые помидоры, темно-зеленые перья лука и оранжевая размазня кабачковой икры.
   В управлении гидрогеологических работ, именуемом работягами "Угаром", день прибытия на точку традиционно считается праздничным. Потом сплошняком идут унылые будни. Буровой агрегат, способный углубиться на глубину более пятисот метров, после установки на точку работает круглосуточно. Режим - закачаешься: одна вахта торчит неделю "в поле", а другая семь дней гуляет дома. По сравнению с работягами на заводах, бурильщикам не нужно спросонья переться на производство. Открыл глаза - и ты на работе. В поле никаких контролеров, буровой мастер, руководящий бригадой, приезжает редко, поскольку полевые не получает. Если по рации звучит заведомо невыполнимый приказ, сразу почему-то пропадает слышимость. Может приехать разгневанный геолог и пригрозить всевозможными карами за своенравие, но после долгих и утомительных переговоров все равно согласится, что можно слегка подкорректировать проект. В вахте - два бурильщика и столько же помощников. Работают посменно. Хотя бурильщики официально равноправны, один из них, самый опытный, по всеобщему согласию считается старшим.
   Смены на буровой длятся по двенадцать часов. Рабочий день для дневной начинается в восемь и заканчивается в двадцать. После заслуженного ужина бурильщики ныряют в кровати и засыпают под убаюкивающий гул дизеля. Бурильщик, простоявший всю ночь за рычагами агрегата, и его помощник, наращивающий буровые штанги, отсыпаются днем. Кают-компанией служит отдельный прицеп, представляющий собой передвижную кухню. Чернихинцы стены своей внутри отделали проолифленными деревянными дощечками. Благодаря этому в помещении даже в пасмурный день светло и уютно. Здесь есть четырехконфорочная газовая плита, питающаяся от баллона, размещенного снаружи в железном ящике, древний холодильник, массивный деревянный стол и две скамейки. В отличие от нефтяников, гидрогеологам кухарка не полагается, поэтому еду готовят свободные от вахты члены бригады. Во время аврала готовкой занимается водитель водовозки. Шоферят в "Угаре" в основном солидные мужики, наколесившие не одну тысячу километров, они ярые враги сухомятки, умеют готовить быстро и вкусно.
   "Столичную" взялся разливать Лохматый, лучше его поделить водку по справедливости не мог никто. Процесс тонкий и ответственный. Лохматый, прищурившись, на всякий случай мысленно пересчитал участников вечерней трапезы. Вся шестерка в сборе. Лучше добровольно утопиться в пруду, чем кому-то недолить. Решительно открутив пробку, приступил к священнодействию. Разливал мастерски, резко опрокидывал бутылку горлышком вниз и умело возвращал в исходное положение.
   Выпили за будущую скважину, чтобы обошлось без аварий, и город получил питьевую воду. После первой стопки народ оживился. Тювелев удовлетворенно пошлепал себя ладошками по оголенному животу и заявил:
   - Хороша, зараза!
   - Люблю беленькую, - поддержал его Степан Сазонов, - не сравнить с винищем. Наберешься, а по утрянке такой облом, что жить не хочется.
   - Подумать только! - с горечью воскликнул водитель водовозки. - Когда-то два восемьдесят семь стоила. В каждой чайной разливали. Принял на грудь наркомовские сто граммов и по газам.
   - Ладно вам, завелись, - Чернихин указал Лохматому на пустые стопки, - посуда простаивает.
   Ручеек общей беседы начал постепенно распадаться, появились ораторы и нетерпеливые слушатели.
   - А чего это нас в парк запихнули? Другого места не нашлось? -поинтересовался Тювелев.
   - Местный водоканал напортачил, - объяснил Чернихин. - Воду в город подают из скважин. На одной из них, самой производительной, электрический насос сгорел. Пригнали кран, начали его поднимать, но крановщик никогда этим делом не занимался. Трос оборвался, насос рухнул и застрял на глубине. Сколько ни бились водопроводчики, так его и не достали. Местные князьки заметались. Тык-мык, если оставить полгорода без питьевой воды, да еще в курортный сезон, из кресел пулей вылетят. На их счастье наша "кормилица" освободилась. Согласовать проект новой скважины с городскими службами не успели. Вот и загнали под бочок комсомола.
   - Какого еще комсомола? - удивился Тювелев.
   - Ленинского. Домик с колоннами - райком комсомола. Тебе-то какая разница, где дырку сверлить? Метры давай. Ударный труд пообещали оплатить по двойному тарифу.
   Водка закончилась быстро, никто не понял, как такое могло произойти. А ведь по пути в Саки купили три бутылки. Ребята приуныли. В конфузе виноватым считали бурового мастера: ввел лимит на спиртное и не позволил закупить больше нормы, обозначенной им еще до отъезда. Члены бригады искоса поглядывали на Чернихина, но высказать вслух претензии не решались. Петрович - мужик покладистый, справедливый, но нарушителю дисциплины мог при случае и в физиономию заехать. Правда, когда налетала коса на камень, руки старался не распускать, уничтожал возбудителя спокойствия сакраментальной фразой: "Екарный бабай. Вытри сопли. Бурильщик - не профессия, а образ жизни. Не нравится - вали, куда хочешь".
   По мнению, Чернихина, настоящий бурильщик должен чувствовать земные пласты, как женщин, отдающихся только тем мужчинам, которые проявляют силу, изобретательность и упорство. Подземная твердь коварна и непредсказуема. Мало ли что нарисовали геологи. Во время проходки закладывает уши от какофонии звуков: обиженно ревет запущенный на полную мощь дизель, оглушительно чавкает насос, закачивающий буровую жидкость в скважину, истерически дребезжит платформа. Опытный бурильщик должен улавливать мельчайшие оттенки, дабы вовремя выключить ротор.
   Чернихин с удовольствием запретил бы праздничные гулянья, но против укоренившихся традиций не попрешь. Некоторые бурильщики могли выпить бутылку водки в один присест, встать наутро без малейших признаков похмельного синдрома. Но таких богатырей мало.
   Приняв нормативную дозу спиртного, мастер расслабился. Он слегка гордился собой: во время передислокации прицепы не растерял, буровая установка прибыла на точку своим ходом, что удивительно, учитывая ее старческий возраст. А вот Лохматый подкузьмил. Когда успел нахлебаться винища, непонятно. Сидел же в МАЗе рядом. А если бы утонул по пьяной лавочке? Как пить дать уголовное дело завели бы. Выгнать разгильдяя - себе дороже. Такого бурильщика нефтяники враз утянут, мастерство нарабатывается годами и тяжким трудом. Посматривая на захмелевших подчиненных, Чернихин им слегка завидовал. Что бы ни случилось - обрыв буровой штанги, искривление скважины, отсутствие солярки или бентонитовой глины, - виноват буровой мастер. Не уследил, не учел, не предусмотрел. Каждая скважина, подобно флюсу, мучила его и днем, и ночью. Если бурение проходило в штатном режиме, он оставался в Симферополе, руководил по рации. Когда случалась авария или бурильщик натыкался на породу, о которой геологи забыли упомянуть, приходилось выезжать в бригаду. Сегодня можно расслабиться. Впрочем, беспокоил Степка. С чего вдруг его физиономия залоснилась, будто натерли салом? Вахта Лохматого добропорядочностью не отличалась. Где бы буровая ни появлялась, местные жители неизменно жаловались Чернихину на мелкие кражи. У одних из погребов пропадали закатки, у других выкапывали картошку, у третьих бесследно исчезали куры. Лохматый божился, что его орлы ни при чем. Верилось с трудом.
   Степа встал, кивнул Горелому.
   - Куда лыжи навострили? - забеспокоился Чернихин.
   - Щас придем. Одна нога здесь, другая - там.
   - Где это там, хотелось бы знать?
   - У него здесь тетка живет, - пришел на выручку Тювелев, - родная.
   - Хватит лапшу на уши вешать! - рассердился Чернихин. - Чтобы через полчаса копыта откинули. С утреца станок на точку ставить.
   Даже в поле Алексей Петрович привык ложиться спать сразу после программы "Время". В семь утра заглядывал в кубрик подчиненных и зычно объявлял: "Подъем, нематоды". Что означает это слово, он не знал, да и не имел охоты выяснять. Если бы ему объяснили, что это паразиты, включая обычных глистов, он бы возрадовался собственной прозорливости. Бурильщики просыпались тяжело, выныривали из сновидений с таким усилием, будто к ногам привязаны пудовые гири. Чернихин, коварно улыбаясь, выслушивал невнятные бормотания и нецензурную брань. С отеческой жалостью наблюдал, как бурильщик и помбур, продрав глаза, путаются в штанинах, проклиная очередную каторжную смену.
   Буровой мастер взглянул на часы. Ого. Начало двенадцатого. Он непроизвольно зевнул, объявил, что пора на боковую. Завалившись в постель, вспомнил, что дизельного масла осталось с гулькин нос, надо выйти на связь и попросить, чтобы прислали с оказией.
   Чернихину сны являлись в черно-белом варианте. Жена просматривала их в цвете, что его слегка озадачивало. Она над ним посмеивалась.
   - Счастливый ты человек, Леша, - говаривала супруга. - Из таких людей не гвозди нужно делать, а железнодорожные рельсы. Мне на работе настроение испортят, полночи не сплю, переживаю, прокручиваю варианты, где оплошала. Проснусь злая как пантера, жить не хочется. А ты невозмутим, как баобаб.
   Алексей Петрович и в самом деле старался неприятности близко к сердцу не принимать, но относительно его непробиваемости жена ошибалась. Буровой мастер - мальчик для битья. Он понял это давно, но устроиться в более спокойную контору мешали два обстоятельства: приличная зарплата и опасение, что на новом месте будет хуже, чем на старом. До "Угара" именно так и случалось.
   То ли от спиртного, то ли от перемены обстановки в эту ночь Чернихину впервые приснился цветной сон, дикий и несуразный. Расставив руки, он, подобно планеру, парил над горной долиной, изрытой карстовыми воронками. Ладони превратились в элероны летательного аппарата, при малейшем их повороте Алексей Петрович срывался вниз или резко набирал высоту. Приспособившись, Чернихин слегка опустил правую руку, в глаза ударило солнце. Он прокрутился вокруг оси несколько раз, пока не догадался вернуть руку в прежнее положение. Впервые ощутил сопричастность к птицам: куда хочу - туда лечу. Приказы и распоряжения, сыпавшиеся на его голову из рации на буровой, или из уст начальников, в кабинеты которых его периодически вызывали, сейчас ничего не значили. Он парил, как коршун, освободившись от земных тягот. Чернихин разглядел знакомую буровую и расположенные обочь вагончики. Наклонив обе ладони, спикировал и... оказался в штабном отсеке. Сидя за столом, изучал разрез будущей скважины. Себя буровой мастер видел как бы со стороны. Открылась дверь, вошел Лохматый. Волосы стояли дыбом, щетина дымилась, в кубрике запахло жженой шерстью.
   - Говорил, Петрович, угробим станок. А ты не верил. Глянь, что творится.
   За окнами потемнело, сверкнула молния, грянул гром. Приоткрыв дверь, Чернихин увидел огненный смерч, врезавшийся в мачту буровой установки. Топливный бак взорвался, выбросив в воздух солярку. Рассеявшись, она превратилась в раскаленный шар, который с оглушительным шумом распался на множество фейерверков. Из устья скважины выпрыгнуло пламя, вагон, твердо стоящий на четырех колесах, подпрыгнул как резиновый мячик. Мачта буровой установки превратилась в раскаленную елку, плавящийся металл стекал на землю. Чернихин быстро захлопнул дверь, прошел в свой отсек и... проснулся.
   От пережитого кошмара Алексея Петровича отвлек шум за окном. Снаружи раздавались знакомые голоса, судя по отрывистым командам, перемежающимся матом, бурильщики занимались серьезным делом. Сколько времени? Начало четвертого. Молодцы, крепкие ребятки, до сих пор гуляют. Чернихин в трусах и майке прошлепал к выходу, открыл дверь и от неожиданности едва не свалился с лестницы - метрах в пяти стоял бледный горнист, возле него хлопотали буровики, не вязавшие лыка. Спрашивать, зачем они притащили статую к жилому вагону, бессмысленно.
   - Даю пять минут! Кто не успеет дойти до кровати, пусть пеняет на себя. Время пошло.
   Резкая команда и колючий тон подействовали безотказно: бражники, выписывая замысловатые кренделя, поспешили к вагону. Чернихин спустился с лестницы, направился к емкости с водой, чтобы утолить жажду. Откинув крышку, отвернул кран, набрал полную кружку. Сделав несколько глотков, буровой мастер недоуменно уставился на темную жидкость. Какая же это вода? Пиво! Холодное, слегка горьковатое, приятно пощипывающее горло. Что за чертовщина? Он собственными руками заливал в бочку воду. Пришлось даже шланг использовать, близко подъехать к водонапорной башне оказалось невозможно. Чернихин поднял голову и узрел бачок для воды, прикрепленный сбоку к цистерне. Он нужен, чтобы ополаскивать бокалы. В бригадной емкости такая штуковина отсутствовала, украли еще на базе. На этой бочке написано "Пиво" и намалеван бокал с пенящимся напитком. А на их цистерне красовалась только надпись, причем изрядно выгоревшая. Бочка чужая. Нетрудно догадаться, где она находилась раньше. Возле овощного магазина, в полукилометре от сквера. Когда проезжали мимо, Чернихин чуть слюной не подавился, все изнывали от жары и жажды, а продавщица, аппетитная разбитная бабенка, закончив работу, закрывала бочку на замок. Пиво, вероятно, привезли поздно, она не успела продать. А Степка, ушлая гадина, подбил остальных на обмен. Понятно, отчего их так развезло, пиво, небось, хлестали ведрами. Продавщица утром обнаружит пропажу, вызовет милицию. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться, кто умыкнул бочку. Приснившийся ночью кошмар материализовался гнусным образом. Единственный выход - вернуть городскую бочку на место и забрать свою. Риск, конечно, есть, но если в емкость долить несколько ведер воды, продавщица поднимать шум не станет. Наверняка сама этим регулярно занимается. А замок на железной крышке, закрывающей кран, мог открыть кто угодно, в любом городе хватает хануриков. У Чернихина были водительские права со всеми открытыми категориями, но дело осложнялось тем, что без помощника емкость к машине не прицепить, а его подчиненные на ногах не стоят. Водитель водовозки трусоват, но придется его разбудить.
   Шоферюга, как и предполагал буровой мастер, заартачился. Пусть расхлебывают кашу те, кто ее заварил, а ему на старости лет неприятности ни к чему. Уговаривать пришлось долго. Рассердившись, Чернихин пригрозил, что накатает докладную начальнику партии. Две недели назад в смену Лохматого парочка обсадных труб ушла налево, бурильщики без автомобиля не смогли бы их умыкнуть. Так что нечего корчить из себя девственницу. Если поможет, Чернихин закроет глаза на это недоразумение.
   Обмен бочек прошел без сучка и задоринки. Близ овощного магазина ввиду раннего утра зевак не наблюдалось, улицы пустовали, но у Чернихина отлегло от сердца только после того, как родная бочка оказалась на месте.
  
   ***
  
   Начальник городского водоканала Остап Леляшенко обещание сдержал. В половине восьмого черная "Волга", мягко покачиваясь на рессорах, въехала в сквер. Чиновника неприятно удивило, что благообразную клумбу, засаженную настурциями, ночными фиалками и розами, основательно разорили, будто потоптались лошади.
   Заметив спешащего бурового мастера, Леляшенко вылез из машины. Чернихин, несмотря на ранний час, здорово упарился, однако был доволен: недоразумение с бочкой удалось устранить, он даже успел побриться, дабы не выглядеть растрепой.
   - Вижу, времени зря не теряли, - улыбаясь, произнес начальник водоканала и крепко пожал буровому мастеру руку.
   Чернихин насторожился. Заметив его недоуменный взгляд, Леляшенко кивнул в сторону клумбы.
   - Куда пионера подевали?
   Буровой мастер расплылся в улыбке. В его бригаде не принято тянуть кота за хвост, а скульптура наверняка на балансе города числится, так что ее поближе к жилому вагону определили, пусть под присмотром постоит.
   - Демонтаж краном производили?
   - Вручную. Мои орлы к тяжестям привыкшие, железа немерено перетаскали.
   Начальник водоканала удовлетворенно причмокнул, поинтересовался, какая помощь нужна от горисполкома.
   - Экскаватор нужен, зумпф вырыть, это обычная яма для промывочной жидкости. Примерно вот здесь.
   Черничин подошел к коротко подстриженным кустам. Из них неожиданно вывалился лебедь и пребольно клюнул мастера в щиколотку. Чернихин, испуганно вскрикнув, отпрыгнул. Леляшенко тоже ретировался поближе к машине. Лебедь, пошатываясь, будто получил крепкий удар по голове, направился к начальнику водоканала. Тот заворожено смотрел на ковыляющую к нему птицу.
   - Что это с ним?
   Пивом, паразиты, напоили, когда только успели, сообразил буровой мастер, но вслух произнес:
   - Чокнулся, наверное.
   Лебедь приблизился к Леляшенко, злобно зашипел, низко наклонив голову. Глава водоканала поспешно запрыгнул в служебное авто. Расположившись на заднем сидении, предупредил бурового мастера:
   - Вы с ним осторожнее, какой-то ненормальный, на людей бросается.
   - Ерунда, - отмахнулся Чернихин. - Ребят позову, они живо ему мозги вправят.
   - Только не покалечьте. Тут еще один отирается. А экскаватор я пришлю.
   Леляшенко, хлопнув дверцей, приказал водителю ехать в горисполком, где через полчаса начиналось совещание по поводу скважины. Деньги на нее в бюджете города отсутствовали. Требовалось срочно решать, по какой статье списывать незапланированные расходы.
   Начальник водоканала даже не догадывался, что неприятности только стартовали.
  
  Сторожевой костер
  
   Сапожников проснулся поздно. Куда торопиться? Пусть Лохматый горбатится и метры дает, а Семену на выходной неделе спешить некуда, и плевать, вторник сегодня или четверг. Повернул голову. Опаньки. Куда Людмила подевалась? Жена обычно спала на спине: когда поворачивалась на бок, густые волосы, будто шатер, закрывали лицо и мешали дышать. Людмила служила в драматическом театре актрисой, после очередного спектакля приезжала домой глубоко за полночь, переполненная чужими страстями и судьбами. Ей хотелось продолжения праздника. Сапожников с удовольствием ей подыгрывал, поскольку мог выспаться и днем. Она пересказывала реплики, откинув голову, хохотала над удачными, на ее взгляд, шутками, вспоминала наиболее выигрышные сцены, смаковала сплетни, вспорхнув с кровати, меняла голос и позы, демонстрируя, как играли партнеры. Глядя на нее, Семен не уставал поражаться, насколько причудливы и негаданны изгибы судьбы. Не поехал бы в Николаевку, до сих пор бы холостяковал.
   Демобилизовавшись, Сапожников впал в разнузданное пьянство, благо для походов в один и тот же ресторан, где стал завсегдатаем, деньги имелись. Привез из армии восемьсот пятьдесят рублей. Из ступора его вывел Костя,
  давнишний школьный приятель, ставший инвалидом аккурат перед окончанием школы. Известие о том, что ему отрезали правую ногу ниже колена, потрясло весь класс. Что значит перебежать дорогу не в том месте и не в то время. Доля секунды - и ты колченогий. Причем на всю жизнь.
   Костя явился спозаранку, устыдил:
   - Здоровенный бугай, а дурью маешься. Я работу нашел, как раз по тебе - минимум мозгов и максимум трудотерапии.
   Ясный пень, Костя явился не по собственной инициативе. Их мамы, когда сыновья учились в школе, часто перезванивались, делясь впечатлениями об учебе отпрысков. Вели негласно-перекрестное наблюдение. Вначале Семен обиделся на Костю, еще один работодатель выискался, если бы не стал инвалидом, наверняка и сам бы после дембеля куролесил.
   Проводив приятеля, Семен по-барски возлег на кровать, подложив обе руки под голову, предался тягостным размышлениям. Чем заняться? Вспомнив проклятую медкомиссию в военкомате, скрипнул зубами. Семен не помышлял о том, чтобы уклониться от армейской тяготы. К патриотам себя не причислял, шершавые и обезличенные словеса о гражданском долге вызывали противление, от них за версту несло казенным духом. Разница между мужиком и бабой не в том, что один в штанах, а другая в юбке. Когда в сорок первом фашисты поперли на восток, сотни тысяч советских мужчин пошли на фронт добровольцами, а старшеклассники даже приписывали себе возраст. А могли бы отсидеться за бабьими подолами. А чем он хуже? Тем более что посылать его на амбразуру дота со связкой гранат в руках никто не собирается. Однако служить ему хотелось не абы где, а желательно в десантных войсках или на флоте. Какая разница, в какую полоску тельник? Обе формы залихватские, вернется домой - девчонки обомлеют. Да и вряд ли кто-то из призывников, проходящих медкомиссию вместе с ним, выдул бы из аппарата, измеряющего объем легких, семь с половиной литров. У бабульки, ответственной за спирометр, глаза чуть из орбит не выпорхнули.
   И на тебе. В комиссию затесался шибко грамотный окулист, да еще и правдолюб, что ни в какие ворота не лезло. Заподозрил у Сапожникова конъюнктивит. И хотя Семен доказывал, что глаза у него всегда краснеют от тополиного пуха, упертый долдон ему не поверил. Семену и в голову не приходило, что его не возьмут даже в пехоту, а запузырят в военно-строительный отряд, а по-простому - в стройбат. Сапожников несколько дней пребывал в прострации. Формулировка "годен к нестроевой службе" ввела его в ступор. В ней просматривалась нелогичность, не имеющая разумного объяснения. Армия - не сброд калек и немощных, ей нужны здоровяки, а не астматики. Если разобраться, военкомат мог бы поступить с ним по-честному: сначала вылечить, а потом отправить куда угодно, хоть к черту на рога, но только не в стройбат. Сапожников не понимал, какой идиот придумал систему военных строителей, но позднее пришел к мысли, что ее создатели слабоумием не страдали: подневольные солдаты, конечно, хуже гражданских шабашников, но зато в приказном порядке вполне могут их заменить, сработают, конечно, тяп-ляп, зато быстро и в любую погоду.
   Путь новобранца в армию проторен и укатан: либо курс молодого бойца, либо учебная часть. Сапожников окончил среднюю школу, где одновременно с аттестатом зрелости ему вручили водительские права, и до призыва покрутил баранку в городской коммунальной службе. До начала холодов - на подметально-уборочном грузовике: пылесос на колесах. Зимой его пересадили на дряхлый ЗИЛ: на дне конусообразного металлического кузова находился транспортер, подающий песок на вертушку. За всю зиму он всего три раза выезжал на маршрут. Оглушенный тем, что и десант, и морской флот ему не светят, новость о направлении в учебную часть, Сапожников воспринял с тупым равнодушием. Он не догадывался, что судьба вручила ему роковой лотерейный билет.
   Учебка напоминала ПТУ, совмещенное с немилосердной муштрой, не вызвавшей у Семена озлобления. Сорок пять секунд на подъем? Если будешь дольше облачаться, считай, что ты труп, боеголовка ракеты разнесет казарму на клочки. Не умеешь наматывать портянки? Таскать обезноженного бойца на себе никто не будет. Шагистика, несмотря на ее кажущуюся бессмысленность, укрепляет не только ноги, но и весь скелет, а белые подворотнички нужно стирать и пришивать не для красоты, а чтобы от пота и грязи не завелись вши. Насчет нужности политзанятий он шибко сомневался, от лекций о внеочередных задачах партии и правительства на фоне международного положения СССР солдатики впадали в анабиоз, но где еще можно так сладко покемарить, если научился это делать с открытыми глазами?
   В военно-строительный отряд Семен попал в конце ноября - с лычками ефрейтора и удостоверением машиниста автокрана. Подмораживало, тяжелые, иссиня-черные, беременные снегом тучи, казалось, собирались спуститься ниже, но почему-то берегли каждую снежинку. Стройбат базировался на окраине города Кропоткин на Кубани. Внешне напоминал обычную воинскую часть: залитый непробиваемым бетоном плац, на котором тысячи каблуков кирзовых сапог не оставили видимых следов, две одноэтажные казармы из красного кирпича, столовка, пекарня, баня и клуб, медсанчасть и кочегарка. Не понравилось и насторожило, что сержанты сплошь из Украины, а рядовой контингент преимущественно не славянский, в основном выходцы из Средней Азии и Закавказья.
   В первую же ночь Семен свалился с кровати второго яруса. Спросонья ему показалось, что неловко перевернулся во сне, но пьяный хохот, ворвавшийся в мозг с колючей враждебностью, разделил его армейскую житуху на две половинки: первая бесследно сгинула в прошлом, а начало второй он запомнил надолго. Его выволокли за руки в проход между кроватями. В казарме почему-то горел свет. Подняв голову, Семен разглядел разнокалиберных солдат, столпившихся вокруг него, с глумливыми рожами, в расстегнутых куртках, без ремней, но зато в сапогах, источающих ядреный душок гуталина, который дополняла острая вонь, исходившая от их тел, разгоряченных алкоголем.
   - Ну, шо, салага, в трусы наложил?
   В закоперщики, как понял Сапожников, записался старший сержант, родившийся где-то между Одессой и Краснодаром, в его крови смешались русские, украинцы и евреи. Рыхлый, курчавые черные волосы, узкие плечи и бабий зад. Из-под распахнутой гимнастерки выглядывали подозрительно крупные грудки, вокруг которых змеились золотистые волоски.
   Семен нехотя поднялся и тут же сложился пополам от пинка под дых. Еще один удар, на этот раз в лоб, свалил его на пол. Скукожившись, он невольно пустил слезу. В учебке Сапожников навидался всякого, пендели и мат вначале сыпались на него едва ли не каждый день, но его не принимали за безмозглого таракана. А эти худосочные уроды, собравшись в стаю, строят из себя племенных быков, хотя каждого из них поодиночке Семен легко бы измочалил. Боль в животе притихла, взгляд уперся в табурет. Вытянув руку, Семен схватил его за ножку, вскочил и хрястнул им старшего сержанта по голове. Не дожидаясь, пока опешившие инородцы набросятся на него скопом, рванул из казармы, но возле дневального поскользнулся и растянулся на полу.
   - Смирно!
   От истошного возгласа дневального заложило уши. Скосив глаза, Семен увидел офицерские сапоги. Яловые, из коровьей шкуры, а не из голимой кирзы. Сапожников вскочил на ноги и представился, едва удержавшись, чтобы не приложить руку к голове. Ротный, капитан Синельников, в недоумении уставился на солдата, будто узрел динозавра, вскинул брови и загадочно произнес: "На ловца и зверь бежит".
   - Дневальный, дежурного по роте сюда! - приказал Синельников.
   Обратившись к Сапожникову, гаркнул:
   - Одна минута, время пошло!
   Семен, выдрессированный в учебке, облачился раньше срока. Они вышли из казармы, где стоял командирский "бобик". Семен уселся на заднее сиденье подле человека в бушлате с сержантскими погонами и шапке-ушанке. Машина рванулась с места и запетляла по узкой раздолбанной асфальтовой дороге. Ехали молча. Фары выхватывали придорожные указатели, безлиственные деревья и кусты, по пути не встретился ни один автомобиль. Часа через полтора "бобик" уперся в широченные ржавые железные ворота, посреди которых виднелась небольшая дверь. Капитан, ни слова не говоря, пружинисто выпрыгнул из салона и скрылся за ней. Через пару минут ворота распахнулись. Выбравшись из машины, Семен огляделся. Они находились на территории автоколонны, освещенной двумя прожекторами: железобетонные боксы, несколько грузовиков, среди которых выделялся автокран МАЗ с длинной стрелой, приземистый одноэтажный кирпичный барак. Следом выбрался из салона молчаливый сержант. Низенький, мордастый, но потерянный, будто именно ему на голову обрушилась табуретка. Синельников, заложив руки за спину, прохаживался, и о чем-то размышлял. Сапожников поглядывал на него с любопытством, а сержант с опаской.
   Капитан, вероятно, определился.
   - Садитесь, - коротко приказал он Сапожникову, кивнув на МАЗ.
   Семен похолодел. В учебке практиковался на ЗИЛе, а что делать с этим мастодонтом, понятия не имел.
   - Товарищ капитан, я в нем не фурычу, - взмолился Сапожников.
   - Вы, боец, дурак или прикидываетесь? - гневно вопросил Синельников. - Это приказ. Выполняйте! А тебя, Борзухин, предупреждаю: не вернешь кран сюда до шести утра, я тебя, как соплю, размажу.
   Капитан удалился в барак. Без начальства сержант отвел душу, кратко и доходчиво изложив все, что думает о ротном и о советской армии, сплюнул под ноги и успокоил Семена:
   - Не боись, сам поведу. Но если не поднимешь "газон", я тебя закопаю. Мы его пробовали вытащить трактором, трос оборвался.
   "И никто не узнает, где могилка твоя", - срываясь на фальцет, дурашливо пропел Борзухин и коротко хохотнул. Он, конечно, шутил, но как-то натужно, будто перебарывал себя, в его голосе сквозила не только горечь, но и плохо скрытая угроза.
   МАЗ остановился, пшикнув тормозами. Возле машины столпились перепуганные солдатики в ватниках, перепачканные глиной и до того жалкие, что сердце у Семена екнуло. Двое с ручными фонариками. Одного из них Борзухин с ходу замысловато обругал, подкрепив брань пинком под ягодицы, а второго ухватил за шкирку и поволок впереди себя.
   Котлован, на краю которого они оказались, напоминал воронку от нехилого
  снаряда, на глазок глубина превышала семь метров. Груженый кирпичом самосвал, вероятно, слишком близко подъехал к обрыву и скатился вниз. Хорошо, что не перевернулся. Сапожникова поразило, что кузов так и не разгрузили. Сколько может поднять МАЗ, он не знал, но почему-то уверился, что пятьдесят третий "газон" без груза крану по плечу. Сержант на просьбу Семена отреагировал своеобразно:
   - Умный, да? - вознегодовал он. - Вот и разгружай. А мы поглядим.
   Семен спустился в котлован и начал демонстративно выбрасывать кирпичи поштучно. Его трясло от негодования. "Хорош выкобениваться!", - остановил его сержант. Сверху, как муравьи, налезли солдаты, скоро и сноровисто опустошили кузов самосвала. Сапожников задумался, как поднимать грузовик. С рычагами крана он, допустим, разберется, не велика важность. Но ведь из кабины не видно, что происходит на дне котлована. Нужны помощники, имеющие представление, что такое "майна" и "вира". Мысль о том, что он может кого-нибудь раздавить, мелькнула ласточкой, и легковесно испарилась. Семен лихорадочно вспоминал: вылет стрелы и допустимый вес груза. Выходило, что под задние выносные опоры нужны шпалы или железобетонные плиты. Когда Сапожников сказал об этом сержанту, тот взбеленился:
   - Где я их тебе нарою?
   - А я откуда знаю? - дерзко возразил Семен, догадавшийся, что Борзухин угодил в капкан.
   На обратном пути за рулем сидел Сапожников, а сержант, довольный тем, что самосвал в полном здравии удалось высвободить из плена, по-отечески его поучал.
   - Чего зенки вылупил, полудурок? Тебе зарплату будут платить, как на гражданке за вычетом казенных шмоток, жратвы, бани, стирки и прочих удобств, которыми государство в принципе должно обеспечивать тебя бесплатно. После дембеля все девки будут ходить пред тобой на полусогнутых. А почему? Да потому, что ты в первую голову строитель, а не воин. Будешь работать на благо отчизны, а не сидеть на ее шее, как вошь. Вернешься домой с деньгами, как нормальный пацан. Улавливаешь разницу? Да куда тебе, - закручинился сержант. - Остолопа по глазам видно. Небось, в десантники метил?
   Семен вздрогнул и машинально придавил газу, МАЗ взбрыкнул и едва не боднул стрелой встречное дерево.
   - Вот-вот, - оживился сержант. - Стройбат для тебя западло? Хоть вешайся? Не советую. Язык навыворот, штаны мокрые и воняют. Никакого сочувствия. Только брезгливость. Труп сам по себе, а я вроде как сторонний наблюдатель. Пару раз салагу отметелили, причем за дело, велика важность. А он висит в туалете, как шланг, и как бы спрашивает: "За что?". А того не понимает, что виновато не воинство, а его мамаша, у этой дуры мозги с копейку, вдолбила ему в башку всякую белиберду вроде человечного отношения к солдатам. Человек - это на гражданке, а у нас ты падаль, прикажут египетскую пирамиду отгрохать, не скули, а таскай камни. Но с умом, не надрывайся. Завтра скомандуют снести пирамиду к чертовой бабушке, а на ее месте вырыть котлован. Не вопрос, ты всегда готов. Усек?
   Не дождавшись ответа, сержант замолчал и не проронил ни слова, пока МАЗ не остановился перед знакомыми воротами.
   В часть Сапожников так и не вернулся. Его поселили в барак, служивший общежитием. Усадили за руль самосвала вместо проштрафившегося бойца. Вопросом, куда попал, Семен не заморачивался. Его устроило, что бригаду, состоявшую преимущественно из узбеков, родная часть вроде как передала в долговременное пользование районному отделу мелиорации. Город исправно снабжал бойцов едой утром и вечером, а к обеду дополнительно привозили обалденно вкусный хлеб и молоко. Должно быть, за вредность. Отряд колупал промерзшую землю, прогрызая в ней траншеи, в которые укладывал толстенные чугунные трубы. Семен недоумевал: почему канализацией нужно заниматься зимой, а не летом. У Борзухина от такого вопроса суматошно задергался кадык, а лицо побурело.
   - Я подрядами не занимаюсь, - отрезал он. - Знаешь, что мне сказал сопляк из городского коммунального отдела? У гражданских работяг идиосинкразия
  к окопам, особенно в зимний период. И где только таких погремушек нахватался. Учись, лапотник: чем выше образование, тем дальше от канавы, по которой дерьмо журчит.
   Недели через две Вахид Муллохолов, с которым Семен сдружился, предупредил:
   - Полторак тебе привет передал. Посулил поквитаться.
   - Кто такой? - вяло поинтересовался Семен.
   - Старший сержант, которого ты огрел табуретом.
   Семен покосился на Вахида, таджика невеликого росточка, который лежал на кровати, сложив худенькие руки поверх одеяла. Он окончил русскую школу и тараторил без акцента.
   - Жалко, что не добил дебила.
   - Совсем екарнулся, - со вздохом констатировал таджик, задумчиво взирая на Семена черными глазенками. - По нарам соскучился? Зачем нары? Я бы в Адрасман хоть завтра пешком потопал, по прикидкам, за два месяца доберусь. У нас в поселке есть кафе "Ветерок", там такие шашлыки из барана варганят, сдохнуть не встать. Чуть ниже, за двухэтажным домом, ларек с разливным пивом.
   - Ты это к чему? - резко оборвал Сапожников соседа, ударившегося в гастрономические воспоминания. Хотя бы разок перловки от пуза налопаться, какие к черту шашлыки.
   - Полторак сам полгода раком елозил с зубной щеткой наперевес. Будешь ерепениться - до того зачмурят, что позавидуешь сусликам. Старший брат из армии без зубов пришел.
   - Ненавижу козлов, которые называют чурками тех, кто родился далеко от Москвы, - обозлился Сапожников. - Вот ты, Вахид, наверняка чуркой себя не считаешь?
   - Русские мне ничего плохого не сделали. В Адрасмане их даже больше, чем таджиков.
   - А на чурку соглашаешься, - язвительно заметил Сапожников. - А все потому, что тебе без разницы, перед кем ползать на брюхе, я не имею в виду национальность, среди русских таких не меньше. Домой он хочет приползти! - взвился Семен. - Пять тыщ кэмэ на карачках.
   - Ты, Сапог, точно екарнутый, - опечалился Вахид. - Помяни мое слово, гвозданешься, аж пух полетит.
   Сапожников в пророчества верил и потому шарахался от цыганок, как от крокодилов. По слухам, среди них и в самом деле попадались сведущие ворожейки, могущие предсказать судьбу. Ну и как жить после этого? Допустим, предскажут ему, что следует опасаться воздушного пространства. О любых полетах, включая парашюты, не говоря уже о космических кораблях, которые после дворняжек Белки и Стрелки, а через год и Гагарина, начали с завидной периодичностью стартовать с космодромов, придется забыть. Ни в военную авиацию, ни в космос Семен не собирался, но не исключал, что через пару десятков лет появятся экскурсии на околоземную орбиту, чтобы туристы могли поглазеть из иллюминаторов на голубую планету и прочувствовать свое ничтожество. Между тем, кто может поручиться, что когда Семен будет попивать чаек на веранде дачи, любуясь грядками с клубникой и огурцами, на домик не грохнется самолет?
   Весной Семена откомандировали к связистам в Казахстан, которым срочно понадобился крановщик. Сколько он ни размышлял, так и не смог постичь логики: неужели в Казахстане не нашлось солдата его квалификации? В Атбасар он ехал на поезде, в плацкартном вагоне, облачившись в футболку и черные штаны, которыми предусмотрительно разжился в Кропоткине. Попутчик, артиллерист майор Черемишин, крепко обидевшийся на тыловых шкур за то, что его спровадили в Среднюю Азию, прихватил с собой столько еды и спиртного, будто собирался в автономное плавание на шлюпке через Атлантический океан. Узнав, что Сапожников маскируется под гражданского, он заграбастал его в объятия и прочувственно пообещал:
   - Сынок, меня ты запомнишь надолго.
   Если бы за сутки до прибытия в Атбасар майор не слез с поезда, Сапожников наверняка бы угодил в вытрезвитель. Обошлось. В отряд численностью в десять штыков нагнали кого попало, полный интернационал, включая якута с фамилией Тобохов. Владик уверял, что на самом деле его зовут Былаадьык, над ним беззлобно посмеивались, но ценили за всегдашнюю готовность помахать киркой и лопатой. Отряд устанавливал деревянные, пропитанные креозотом столбы, на которые предполагалось навесить провода. Никто не знал, откуда и куда их протянут, кроме старшего лейтенанта Добробата, свежеиспеченного выпускника Орловского высшего военного училища связи. Сапожников подозревал, что и офицер только притворяется всезнайкой, а сам ни ухом ни рылом. Тобохов считал, что столбы приведут прямиком к шахте с ракетой стратегического назначения. Солдатикам вменялось выкапывать двухметровую яму, а он, сидя за рычагами крана, осторожно опускал в нее очередной столб, после чего из кабины наблюдал, как пустоты засыпают гравием и песком вперемешку с цементным раствором. Иногда Сапожникова грызла совесть, спрыгнув с платформы крана, он помогал салагам и черпакам, но такое случалось нечасто: терять лицо - последнее дело. Добробат, тоскуя по капитанским погонам, лез из кожи, подгоняя подчиненных, но даже Тобохов поглядывал на него с искренним недоумением: от однообразия и отсутствия конечной цели хотелось повалиться на пожухлую траву и не двигаться, бездумно взирая на поблекшее от солнца небо. Жили они в строительном вагоне на колесах, подле которого стояла автоцистерна с водой для питья и заливки столбов, а также кубовая металлическая емкость для топлива. Раз в неделю, по понедельникам, приезжал "Урал" с двумя цистернами на прицепе, доставлял щебенку, цемент в бумажных мешках, пропитание, воду и бензин. В конце августа, когда земля потрескалась от жары, в привычный день вездеход не приехал. Никто этому не придал значения, мало ли какие прикидки у начальства, да и техника могла поломаться. До следующего понедельника они дотянули, валяясь на кроватях: днем в трусах, а ночью изнемогали от холода под ветхими одеялами. Добробат впал в оцепенение, Сапожников пытался его расшевелить, но тот вяло отмахивался. Семен недоумевал, с какого перепуга этот долговязый городской слюнтяй подался в командиры. Ему бы протирать штаны в гуманитарном вузе, а не лезть в армейский хомут. Если бы Добробат предательски не сдался, воды бы хватило надолго. Оставшиеся без присмотра солдаты, изнемогая от жары, едва не опустошили цистерну, Сапожникову пришлось отгонять их пинками, никакие уговоры и предостережения не действовали. Ввел ежедневную норму - пол-литра в сутки на брата. Ежедневно измеряя уровень воды в цистерне, сообразил, что спохватился поздно. Семен тоже запаниковал. Бензина с гулькин нос, двести километров до базы пешком не осилить. Он читал, что в пустынях существуют оазисы, но сомневался, что в казахской степи без проводника их можно отыскать. Днем Сапожников предпочитал валяться под тенью вагона, подложив руки за голову, и вяло прикидывать, сколько еще они могут продержаться. Заодно и цистерну сторожил. Вспоминал автоматы с газированной водой. Вот болван - нравилась газировка с сиропом за три копейки. Сейчас бы он разменял рубль на копейки и выхлестал сто стаканов, первый десяток залпом, а остальные потихоньку, наслаждаясь каждым глотком. Солнце жарило без передышки, будто осерчало на служивых.
   - Как думаешь, амба?
   Семен открыл глаза и с недоумением уставился на Тобохова. Тот прилег возле него и с тоской признался:
   - Снега хочется. Я любил слизывать снежинки с ладони.
   Помолчав, мечтательно добавил:
   - Морозу бы сейчас, градусов под сорок.
   - Сдурел? Тогда точно окочуримся.
   - Есть такой костер, нодья называется, - объяснил Тобохов. - Два бревна снизу, одно сверху. Горят всю ночь, вертишься на лапнике, то спину подставляешь, то грудь. Кайф.
   - Где бревна раздобудешь?
   - Да их как грязи, - Тобохов указал на десятки столбов, аккуратно уложенных друг на друга. Поблескивая жирными черными боками, они красовались на солнцепеке. Сапожников со злостью уставился на кучу бесполезной древесины, завезенной с избытком, в отличие от воды. На костер и вправду сгодятся, но греться в такую дикую жару не хочется. А вот спалить умников в погонах, загнавших солдат как скот в раскаленную тьмутаракань, не помешало бы. Сапожников с жалостью взглянул на Тобохова: азиатские глаза с багровыми воспаленными веками до того сузились, что возникали сомнения, видит ли он что-нибудь или воспринимает мир внутренним взором, по памяти. Бедняга, каково ему, привыкшему к стуже, корячиться вдалеке от привычных сугробов. Семен, будь его воля, избавил бы северные народы от армейской тяготы, пусть оленей пасут и ночуют в чумах, какой толк от них, забритых под ружье? Они ведь, как дети, наивные и не приспособленные ни к дубоватой дисциплине, ни к безжалостным порядкам, ни к армейской бурде. А вот в выносливости им не откажешь. Сапожников взглядом оценил гору столбов. Усмехнулся.
   Семен, пошатываясь, встал и направился к бочке с бензином. Нацедил ведро, второе подставил под бак автокрана. Расплескивал горючее экономно, чтобы вся гора древесины занялась единовременно. Хватило мозгов, чтобы заживо не сгореть. Изготовил факел из палки, обмотав ее ватой, надернутой из просаленного ватника. Но все равно прошибся. Хоть и стоял метрах в десяти, пришлось упасть ничком и отползти от нестерпимого жара. Когда добрался до Тобохова, тот восхищенно похвалил:
   - Толковую нодью сварганил.
   Рано утром солдаты проснулись от мощного рева. Сапожников выглянул в окно и увидел вертолет. Винты все еще вращались, поднимая легковесную пыль, из железного чрева машины вышли двое мужчин, на вид вполне гражданских. Они недоуменно озирались на догорающий костер, который продолжал извергать черный дым. Войдя в вагон, с диковатым любопытством долго взирали на солдат с пересохшими губами. Пилоты ночного рейса с высоты девять с половиной тысяч метров обратили внимание на странную яркую точку и сообщили о ней авиадиспетчеру. Тот связался с нефтедобытчиками, не случилась ли авария на скважине. Те опешили, поскольку буровые вышки располагались намного южнее, но на всякий случай выслали вертолет.
   В родную часть Сапожников вернулся в конце ноября. Год пролетел - не заметил. Так и жизнь промелькнет, опасливо подумал Семен, вглядываясь в сумеречные тучи, грозившие снегом. Через КПП его не пропустили, дежурный долго изучал его документы, подозрительно поглядывая, как на шпиона, докладывал командованию, приглушив голос.
   Замполит, майор Веретенников, толстый и обрюзгший, напоминал ленивца, слова выдавливал через силу.
   - Я бы тебя, Сапожников, прямо сейчас демобилизовал, жалко, что таких прав не имею. Еле отбоярился. На тебя хотели повесить уничтожение государственного имущества, но когда речь зашла о десятке потенциальных покойниках, отстали.
   Майор перевел взыскующий взгляд на потолок, будто пытался разглядеть подсказку, и попросил:
   - До мая рукой подать. Больше не чуди. Хорошо?
   Сапожников живо вскочил и бодро отрапортовал:
   - Есть, товарищ майор.
   Не срослось. Аккурат перед новогодними праздниками его срочно вызвали к детскому саду, закрытому на ремонт. Обуреваемый горькой обидой, Семен сел за руль верного автокрана и ударил по газам. Его выдернули из каптерки, в которой "дедушки" накрывали стол, изобилующий вкуснятиной: жареная на смальце картошечка, килька в томатном соусе, палка докторской колбасы и десять бутылок крымского вина "Альминская долина" в семнадцать заправских градусов, вызвавших тоску по Крыму. Подъехав к одноэтажному кирпичному зданию, построенному, вероятно, после нашествия Наполеона, он вывалился из кабины. Двое вояк азиатского происхождения, побросав ломы и лопаты, тараторили наперебой, но из мешанины незнакомых слов Сапожников выловил только несколько фраз: труба и мало-мало дергать. Он подивился, на кой ляд вызвали кран, но решил не терять времени. Поставив МАЗ боком к зданию, опустил прикрепленный к стреле крюк в неглубокую яму, вырытую рядом с фундаментом. Солдатики колдовали недолго. Радушно улыбаясь, начали тыкать в небо руками. Сапожников включил лебедку, стальной канат натянулся. Салажата нетерпеливо приплясывали, радуясь скорому извлечению из промерзшей земли диковинного предмета, перекрывающего подкоп под фундамент. Сапожников слегка придавил на газ. Выскочивший из ямы металлический цилиндр с хвостовым оперением взлетел выше крыши детсада. Бомба!
   Выскочив из кабины на платформу крана, Семен крикнул остолбеневшим солдатам:
   Ложись!
   Но сам, поскользнувшись на обледеневшем железе, не успел спрыгнуть: бомба упала под задние колеса машины и взорвалась. Ударная волна хлобыстнула по ушам, зубы противно лязгнули, в глазах потемнело. Сапожников отключился еще до встречи с землей.
   Семен оклемался через пару дней после операции. В честь такого события в палату заглянул главврач, кряжистый старикан, с белесой бородой клинышком и густыми как у Брежнева бровями. Скрестив на груди руки молотобойца, с отеческой любовью воззрился на пациента. Главврач, не доверяя штатному хирургу, сам провел сложнейшую операцию, извлек осколок, торчавший из левого желудочка сердца. Если бы он вдоволь не навидался таких тяжелых ранений на фронте, этот молоденький вояка вряд ли бы выжил.
   - Ну-с, жертва немецкой бомбежки, как себя чувствуете? - поинтересовался главврач, присаживаясь на стул возле вернувшегося с того света солдата.
   Сапожников попытался изобразить улыбку, но скривился от боли в ушах.
   - Вас следователь из военной прокуратуры домогался, но я его отшил. Еще какой-то капитан с бульдозером на шевронах приходил, просил передать, чтобы ни о чем не волновались, обошлось без жертв, только автокран сгорел, но это мелочи. Так что набирайтесь сил, маму с папой вспоминайте, расстарались на славу, столько здравия вложили в вас при зачатии, что на десятерых хватит.
   Через месяц в больничную палату, как змея, просочился капитан Синельников. На Сапожникова взирал сурово, как на дитя, оставшееся без призора и успевшее порядочно набедокурить. Присев на стул, любезно поинтересовался:
   - Запором не страдаете?
   Семен насторожился.
   - От манки только писаю.
   - Это хорошо, - авторитетно заключил капитан. - Зато у подполковника Кривицкого от вас неврастения. Прокуратура на него зубы точит, уголовную статью шьет, утерял контроль над вверенной частью. Из штаба округа звонили, интересовались, почему не вызвали саперов. Далась вам эта треклятая бомба.
   - Солдаты, которые меня встретили, по-русски ни бум-бум.
   - А оторвать задницу от крана постеснялись?
   Семен виновато отвел глаза. Вспоминая роковое событие, мучился от собственной дурости.
   Трудно сказать, чем бы закончилась эта история, если бы на областном телевидении не показали маленький сюжет о подвиге советских солдат. Журналист рассказал, что защитники Отечества пришли на помощь детскому саду, вынужденному закрыться из-за аварии на теплотрассе. Они обнаружили под фундаментом немецкую бомбу, которая могла взорваться в любую секунду и разнести детсад на кирпичики. Чтобы спасти здание, солдаты с помощью крана выдернули бомбу из мерзлого грунта, и та, взорвавшись, нанесла строению незначительный внешний урон. Один из героев получил тяжелое ранение и проходит лечение в городской больнице. Журналист, стоя возле изрешеченного осколками детсада, восторженно заявил, что пока в советской армии будут служить такие солдаты, она одолеет любого врага.
   Начальника части даже не понизили в должности, но перевели на другое место службы. Сапожникову медаль на грудь не повесили, зато рассчитались по-честному, ни копейки не удержали за погубленный автокран.
  
  Африканский обед
  
   О том, чтобы на гражданке сесть за баранку или устроиться крановщиком, Сапожников даже не помышлял. Может, в милицию податься, прикидывал он. Но ведь придется каждый день напяливать форму, от вида которой его мутило, начиная с восьмого класса. Поджигать школу тогда никто не собирался. Эта милицейская версия ни в какие ворота не лезла. Просто кинули карбид в унитаз, а когда в нем закипело варево, бросили спичку. Эксперимент затеяли не ради хулиганства. Химик на уроке объяснил, что если погрузить карбид кальция в воду, получится ацетилен, который используют при сварке. Якобы, такой горючий, что мама не горюй. Ну и решили проверить. Кто знал, что полыхнут перегородки из толстой фанеры? Это же горючий материал. Кто лоханулся? Форменное безобразие, нарушение элементарных правил пожарной безопасности! Семен так и сказал оперу в лице девушки с лейтенантскими звездочками на погонах. Вообще-то, она ему понравилась. Эдакая фифочка с накрашенными алой помадой губками ассиметричной формы: верхняя - вдвое меньше нижней, что добавляло привлекательности. Обаяшка напускала важности, пытаясь изобразить строгую начальницу, хмурилась, задавала вопросы. Его мама, приглашенная для беседы, тихонько сидела в углу кабинета на скособоченном стуле, не издавая ни звука. Она впервые попала в милицию, не знала, что ей делать. Вспоминала фильмы, представляла сибирскую тайгу, деревянные бараки и заключенных в одеждах с полосками, как у зебры. Вернувшись домой, взяла с сына слово, что впредь он не будет участвовать ни в каких химических экспериментах. Ладно, милиция обойдется без него. Попробую по совету Кости податься в бурильщики.
   Костя оказался прав: мозги помбуру действительно без надобности. Делай, что прикажут, и не обижайся. Никому не интересно твое прошлое. В этом Семен убедился в первый же рабочий день. Бурильщик Зарецкий, пожилой дядька, бесповоротно лысый, с животом, округло нависающим над брюками подобно половинке глобуса, к новому помощнику отнесся доброжелательно, но с легким недоверием. Причина такого поведения открылась позднее: молодые помбуры в "Угаре" не задерживались, хлебнув зимнего лиха, спешно увольнялись. Посвящать их в буровые премудрости не имело смысла. От дотошного и въедливого новичка, пристававшего с расспросами, Зарецкий поначалу отмахивался, но вскоре оттаял и взялся за его обучение всерьез. Объяснил и наглядно продемонстрировал устройство насоса, залез в прицеп и показал Семену буровые коронки и долота, рассказал об особенностях их применения. В начале каждой смены подробно объяснял, чем займутся и на что желательно обращать внимание.
   - Работенка у нас грязная, тяжкая, с непривычки или по глупости пупок развяжешь. Народ все больше самогоном греется. Тебе это ни к чему. Вижу, парень ты башковитый, а мне пора на покой, под бочок к жене. Вот и заменишь старика.
   Зарецкий слово сдержал, через полгода Сапожникова отправили в Джанкой на курсы повышения квалификации, откуда он вернулся с корочками бурильщика. Зарецкий ему обрадовался, прощаясь, посоветовал:
   - Тебя в бригаду Чернихина определили. Будешь работать в паре с Летаевым, бурильщик он правильный, но больно вспыльчивый и рискованный. Ему нужен противовес. Сможешь его укоротить - будешь верховодить в своей вахте. Сменщики тебе не указ. У них Лохматый рулит. Станет наезжать, не поддавайся, прояви характер. Иначе так и останешься хвостом чужой кобылы.
   Лохматый поначалу не наглел, присматривался, не лез в бутылку во время сдачи вахты. Но вскоре начал придираться по пустякам. Почему прошли не шестьдесят, а сорок метров, куда запропастились запасы бентонитовой глины, зачем поменяли долото, если проходка шла как по маслу. Однажды Сапожников не выдержал:
   - Не возникай. У тебя своя свадьба, а у меня своя. Встанешь поперек - наплачешься.
  
   ***
  
   Безлошадные симферопольцы ездят на море в основном по двум ближайшим маршрутам: на рейсовом автобусе в поселок Николаевка или в Алушту на троллейбусе. Николаевка предпочтительнее. Летом рейсовые автобусы отъезжают от автостанции через каждые сорок минут. Привлекает и то, что конечная остановка располагается метрах в тридцати от побережья. Вышел из автобуса, пять минут ходьбы и ты на пляже. Семен в Николаевку ездил нечасто, послеобеденные ветра, как правило, превращали море в мутный теплый бульон, в котором обожали бултыхаться ребятишки и алчущие неги жители северных регионов страны. Никакого сравнения с Алуштой, где достаточно пройти пару-тройку километров на восток, чтобы оказаться в безлюдном месте, где прибрежную полосу из больших и малых глыб любовно облизывают соленые языки моря, а вода настолько прозрачная, что можно сосчитать все камушки на дне.
   Сапожников в Николаевку не собирался. Позвонила жена Костика, попросила отвезти мужа на море.
   - У него ампутированная нога разболелась, фантомные боли, - объяснила Лена. - Конечности давно нет, а отсутствующая ступня ноет, будто реальная. Соленая вода в таких случаях хорошо помогает. Я бы и сама с ним поехала, но он не хочет. Тяготится. Знаю, у тебя выходная неделя. Позвони, скажи, что собрался на море, предложи составить тебе компанию.
   Сапожников так и сделал. Костя раздраженно поинтересовался:
   - Ленка надоумила?
   - Ба, Шерлок Холмс доморощенный. Позагораем, в морской водичке отмокнем, пивка попьем. Чего по жаре в городе торчать?
   Костя давно приспособился передвигаться на протезе, как на здоровой ноге. Со стороны не догадаешься, что он инвалид. Когда начинала ныть отсутствующая стопа, Костя валялся в постели, смиряясь с болью. В такие минуты не хотел никого видеть. Но жена права: после купания в море отсутствующая стопа успокаивалась и долго о себе не напоминала.
   Кореша встретились на автостанции "Восточная", заполненной жителями города и курортниками, стремящимися поскорее оказаться в домах отдыха, куда ехали по путевкам. Сапожников спозаранку скатался на автостанцию, купил два билета с указанными в них местами, чтобы избавить приятеля от стояния в проходе между кресел. К платформе подкатил старенький ЛАЗ, люди ломанулись в открывшиеся двери с такой стремительностью, будто пытались попасть в последнюю шлюпку "Титаника". Их места заняли девушки: юные, смазливые и несговорчивые.
   Сапожников предъявил билеты, вежливо попросил освободить места.
  Девчонки уперлись. Одна из них намекнула на слабый пол. Семен набычился. Подхватил под мышки ближайшую кралю, выставил в проход. Вторая, перепугавшись, выпалила:
   - Дяденька, сама выйду.
   Костя, которого Семен усадил возле окна, обиделся. Зачем грубить, ведь девчонки не знали, что один из пассажиров без ноги.
   - У нас разные подходы к инвалидности, - рассудительно заметил Сапожников. - Уважение к таким, как ты, можно достичь только одним способом - надавать по рогам.
   - У тебя послевоенный синдром.
   - Не загибай, если каждый будет ставить на место зарвавшегося козла или соплячку в юбке, человечество только выиграет.
   Выйдя из автобуса, они миновали проход между двумя базами отдыха и по каменной лестнице спустились на пляж, заполненный отдыхающими. Свободного пространства не наблюдалось. Сапожников повел приятеля к малолюдным глинистым обрывам, где можно спокойно расположиться на галечном пляже, не толкаясь локтями с соседями.
   Семен расстелил покрывало. Вскоре рядом нарисовалась компания из мужчин и женщин разного возраста. Устроили натуральный балаган: хохоча, в чем-то обвиняли друг друга, завернувшись в полотенца, вставали в позы патрициев, кривляясь, что-то декламировали, обсыпали окружающих песком и поступали как люди, которых не долечили психиатры. Сапожников обратил внимание на девушку с маленькой грудью, густыми агатовыми волосами до плеч и статной фигурой.
   Отцепив протез, Костя на одной ноге допрыгал до моря, плюхнулся в воду и поплыл брассом. Семен остался на берегу. Улегшись на живот, подставил солнцу не тронутую загаром спину.
   - Не откажите в любезности.
   Приятный женский голос прозвучал неожиданно. Сапожников резко приподнялся. Его побеспокоила приглянувшаяся брюнетка. Присев рядом, полушепотом объяснила:
   - Не хочу сгореть. Намажьте мне спину кремом.
   Девушка протянула флакон, который он машинально взял, не понимая, чего она хочет.
   - Ну же! - с легким укором произнесла незнакомка, обернувшись к нему спиной.
   Кроме "калаша", из которого Семен несколько раз пострелял в учебке, разобрал на детали и протер ветошью, смоченной тонким слоем масла, никакого опыта смазывания он не приобрел. Сапожников понятия не имел, как обращаться со стеклянной бутылочкой с иностранной надписью, которую ему вручила девушка. Но признаваться в этом не хотелось. Да и мазь Вишневского, если на то пошло, он много раз накладывал на пораненные ноги после дворовых футболов. Раскрутив колпачок, вылил на ладонь немного молочной жидкости, начал усиленно растирать спину девушки, стараясь не зацепить бретельки купальника.
   - Вам никто не предлагал стать массажистом? - вкрадчиво поинтересовалась она.
   - Пока нет, - процедил Сапожников, начиная раздражаться.
   - Растирать мазь нужно нежно, слегка прикасаясь к коже. А вы так стараетесь, будто хотите вогнать ее прямо в печень. Давайте покажу, как это делается.
   Брюнетка предложила улечься на живот, начала осторожно водить пальцами по спине. Ее прикосновения были настолько деликатными и бархатными, что он разомлел. Покончив с растиранием, спросила:
   - Давно ранили?
   Сапожников недоуменно взглянул на нее.
   - Шрам на спине, - объяснила незнакомка. - У нас в театре такие "рисуют", когда актеры играют в пьесах о войне.
   - Осколок снаряда, - как бы нехотя объяснил Сапожников, всем своим видом демонстрируя, что раскрывать подробности боевой операции его никто не уполномочивал.
   - Вы актриса?
   - Это наша труппа, - девушка кивнула на веселившихся партнеров. - Приехали развеяться перед спектаклем.
   - Я так и подумал, психушка на гастролях.
   - И не надейтесь, не обижусь. Большой разницы между дурдомом и театром нет, - улыбнулась брюнетка. - Другое дело, что актер может гениально сыграть психа, а полоумный никогда не станет артистом.
   - Коллеги не обидятся, что вы их бросили?
   - Да им пополам. У нас не принято вмешиваться в личные дела. Обсуждать - пожалуйста. А вы вообще-то кто?
  
   ***
  
   Семен прошел на кухню. Пусто. За два года совместной жизни он изучил Людкины повадки досконально. Если у нее вечерний спектакль, сейчас валялась бы в кровати. Куда запропастилась? Неужели опять съехала к родителям? Семейная жизнь не заладилась после того, как он посмотрел спектакль, в котором жене досталась второстепенная роль. Семену действо не понравилось. Актеры квелые, да и Людмила смотрелась на сцене неважно. Реплики произносила надрывно, будто ей кто-то перечил, без необходимости принимала эффектные позы.
   Далеко за полночь супруги вернулись в квартиру, где он и высказал свои соображения. Спрашивается, кто за язык тянул? Мог бы отмолчаться, тем более что в театральных премудростях действительно не шибко разбирается. Людмила преобразилась в тигрицу, у которой отобрали детенышей. Оказалось, что Сапог с его гулькиным образованием не может оценить все нюансы происходящего на сцене, его представления об искусстве на уровне шимпанзе. О Людмиле, как об актрисе, не ему судить. Да и вообще, пусть не лезет в дела, в которых смыслит, как ежик в протуберанцах. Сапожников захотел уточнить, какое отношение протуберанцы имеют к театру, но поостерегся.
   Семен считал, ориентируясь на маму, что жена должна содержать квартиру хотя бы в относительной чистоте, заниматься готовкой. О разносолах не мечтал, но на элементарный борщ рассчитывал. У Людмилы при ее графике и в самом деле на домашнюю рутину сил не хватало. Теща явно готовила дочку к вольготной жизни, не связанной с домашними хлопотами. Каждый раз после недельного отсутствия взору Семена представала одна и та же неприглядная картина. Кухня завалена грязной посудой, от мусорного ведра несет зловонием, в спальне валяются фантики от конфет, шариковые ручки и некоторые предметы из гардероба жены. Семен сам безропотно устраивал тотальную уборку квартиры. Отмывал посуду, пряча ее на полочки кухонного шкафчика, напрягал старенькую стиральную машинку, погружая в нее несвежую одежду, ходил по магазинам за съестным. Завтракал в одиночестве: жена отсыпалась после вечернего спектакля. С обедами также не сложилось. Во второй половине дня Людмила либо страдала от головной боли, либо разучивала очередную роль.
   Мысль о том, что лучше холостяковать, чем мириться с верховодством любимой, но взбалмошной женщины, давно посещала Сапожникова. Но первым пойти на разрыв он не решался. Людмила помогла ему это сделать. Поздно ночью явилась после очередного спектакля, по-хозяйски включила свет, да еще и пьяновато прошипела: "Хорош дрыхнуть, чаю хочу". Оторвав голову от подушки, Семен пристально взглянул на нее и в сердцах предложил разбежаться, чтобы не мучить друг друга. Он и сам не ожидал от себя такого спокойствия и делового тона. Людмила уставилась на него, будто узрела птеродактиля, вскрикнула и повалилась на ковер. Привыкший к выкрутасам жены, Сапожников долго рассматривал ее неподвижное тело, пока до него не дошло, что это не очередная эффектная сцена из какого-то дурацкого спектакля, а натуральный обморок. Взлетев с кровати, устремился на кухню, где в одном из шкафчиков хранился нашатырь. Когда вернулся в спальню, Людмила лежала на кровати и смеялась. Сначала тихонько, прикрыв ладошкой рот, а затем до того развеселилась, что стала похрюкивать, как поросенок. Поняв, что его ловко провели, Сапожников швырнул ненужный нашатырь в супругу, но та успела спрятаться под одеялом.
   - Бросить решил? Не выйдет. Я уйду, когда захочу. Ты - большой теленок, жуй травку и не возникай.
   Сапожников удалился в прихожую. Машинально набросил на плечи ветровку, втиснул ноги в разношенные туфли, осторожно закрыл дверь. Мама его ни о чем не спросила, только покачала головой. Провела в комнатку, знакомую до мелочей, тяжело вздохнула и ушла, не произнеся ни слова. Детская. Волшебное слово. Такое же сладкое, как конфеты "Золотой ключик". Деревянная кровать, которую ему купили на вырост. Метр девяносто в длину. Мама хотела поменьше, но отец настоял. Деревянная кособокая этажерка, забитая детскими книжками и учебниками. На стене - карта мира, которую он любил разглядывать, мечтая о дальних путешествиях. Все вещи остались на своих местах, будто родители заранее знали, что хозяин вернется. Мама, как и сватья, не одобряла скоропалительный брак, считала Людмилу избалованной, предупредила, что он с нею наплачется. Он только пожал плечами. Любая женщина, родившая и воспитавшая сына, помимо своей воли ревнует его к новоиспеченной невестке. Ей кажется, что никто не будет холить и лелеять ее дитя, которое, несмотря на ботинки сорок пятого размера, так и не доросло до взрослой жизни.
   Сапожников сел на кровать, обхватив голову руками, предался горестным размышлениям. Поймал себя на мысли, что упорно изыскивает оправдания поступку жены. Кто он такой, чтобы осуждать ее? В газетах бурильщиков называют разведчиками недр. Смешно. Точно также можно сказать, что швеи - созидательницы нового облика людей. Вся его разведка - по большей части бурение эксплуатационных скважин, когда заранее известно, с какими пластами придется столкнуться. А Людмила - актриса, человек творческий, ранимый и тотально зависимый от главрежа.
   Семен вспомнил тестя. Классный мужик, до выхода на пенсию много лет проработал геологом, о подземном содержимом полуострова знал не понаслышке. Они часами увлеченно обсуждали, сколько питьевой воды можно добыть в том или ином районе Крыма. В отличие от тещи, рассматривающей зятя как ловкача, испепелившего артистическое сердце любимой дочурки, тесть воспринимал закидоны супруги философски: пусть морочит мозги ему, но только не зятю.
   Сапожников обычно встречался с папашей Людмилы по субботам в парке возле кинотеатра "Симферополь" в двенадцать часов. Сходки напоминали явки шпиона со связным. Тесть делился последними семейными новостями. Однажды, пряча глаза, посетовал:
   - Не обижайся, но Людмила - не твой уровень. Не в том смысле, что ты ее не достоин. Скорее, наоборот.
  
   ***
  
   Весь день торчать в квартире не хотелось. Почему бы не прошвырнуться по городу? Облачившись в старые джинсы и видавшую виды рубашку, выдвинул из прикроватной тумбочки маленький ящик, служивший хранилищем семейной казны. Ни копеечки. В этот раз Людмила превзошла саму себя. А ведь в театре получала куда меньше, чем муж, могла бы оставить пару рубликов на развод. Придется занять у соседа.
   Дверной звонок не работал, пришлось стучать кулаком, однако дверь, обитая малиновым кожзаменителем, под которым угадывалась пухлая войлочная подкладка, на удары никак не реагировала. Разозлившись, пару раз саданул в нее ногой. Помогло: дверной глазок потемнел. Сапожников бесцеремонно закрыл его ладонью. Дверь распахнулась, пред ним предстала соседка. Она, похоже, готовила блины: передник в муке, на носу - слегка подсохшая капля теста.
   - Мне бы супруга вашего, Оленька, на минутку, - неожиданно для себя залюбезничал Сапожников. - Тет-а-тет, как говорится.
   - Соскучились, Семен Николаевич? - ехидненько посмотрела на него снизу вверх Ольга.
   Сапожников смутился. Ольга его по имени-отчеству никогда не величала. Она пристально посмотрела на сковородку, которую в спешке прихватила с собой, ультимативно заявила:
   - Ничего тебе не обломится.
   - В смысле? - не понял Сапожников.
   - Твоя выдра разбудила в шесть утра. Сказала, что если займу хотя бы рубль, отомстит. Людку давно знаю, с нее станется. Разбирайся с нею сам.
   Дверь захлопнулась. Семен вернулся в свою квартиру. С пустым кошельком в городе делать нечего. Сняв трубку, набрал номер Кирилла Нефедова. Тот жил в частном секторе, в получасе ходьбы пешком. Кирыч тоже работал бурильщиком, на хиловатой установке, созданной на базе вездехода ЗИЛ-131, сто метров бурения для нее потолок. Парни познакомились в "Угаре", откуда бригады развозили на вахтовках по буровым точкам, разбросанным по всему Крыму. После окончания курсов Сапожников впервые отправлялся в поле в новом статусе. К нему подошел парень лет тридцати: добродушное лицо с широкими скулами, карие глаза, тонкие губы, свидетельствующие о жестком характере.
   - Слышал, едешь менять Лохматого. Будь с ним аккуратней, особо не выпендривайся. Он племянник главного геолога. Будешь борзеть, в два счета из "Угара" выпрут. Если не за пьянку, так за предпосылку к аварии.
   - Он что, молочком и квасом пробавляется?
   - Тоже мне остряк-самоучка, - не поддержал иронию Кирыч. - На буровых пьют все, включая водителей. Но трезвенники иной раз попадаются. Мой сменщик, например, добровольно закодировался. Теперь в вагончике по вечерам над спицами колдует. Кстати, связал мне классный свитер с рисунком. Тигр как живой. Того и гляди укусит.
   С той поры, встречаясь на базе, Сапожников и Кирилл обменивались новостями, обсуждали тонкости ремесла. Кирыч, проработавший бурильщиком дольше Семена, не скупился на дельные советы. Больше всего Семену нравилось, что новый приятель не относился к нему покровительственно, считал ровней.
   Трубку взяла мама Кирилла, раздраженно известила, что он с утра куда-то умотал, неизвестно, когда вернется. Оставалась слабая надежда встретить в городе знакомых. Одалживаться Сапожников не любил, но сегодня моральными принципами придется пренебречь.
   Выйдя из хрущевки, Сапожников понуро побрел к троллейбусной остановке. Издалека заметил приближающуюся блондинку в белой расклешенной юбке чуть выше колен и черной блузке с короткими рукавами. На плече сумочка. Когда подкатил рогатый транспорт, девушка уселась возле окна. Он примостился рядом. Незнакомка извлекла из сумочки книгу в красном переплете, углубилась в чтение. Сапожников, повернувшись к окну, скучающе разглядывал серые пятиэтажки, лишенные какого-либо намека на архитектурные излишества, озабоченных старушек, снующих с авоськами по улицам, весело щебечущих девчонок, передвигающихся стайками, и думал, что будь его воля, запретил бы читать в общественном транспорте. Это явное неуважение к пассажирам, вынужденным коротать время в праздных размышлениях. Да и читать во время движения вредно для глаз. Семен покосился на книгу. Незнакомка передвинула ее поближе к соседу, молчаливо приглашая оценить текст. Пробежав глазами несколько строчек, Семен нахмурился. "Каждая из этих партий стремилась к разрешению так искренне и серьезно, а под конец отказывалась от него с такой благородной самоотверженностью, что была как бы совершенной элегией на неотъемлемую от всего прекрасного бренность и на неотъемлемую в конечном счете от всех высоких духовных целей сомнительность". М-да, элегия на бренность и сомнительность. Замутил автор, что и говорить. Сам-то понял, что написал? Семен с недоумением покосился на соседку, неужели ей нравится это зубодробительное чтиво? Мозги опухнут, пока до конца книги доберешься. Незнакомка, заметив его взгляд, обворожительно улыбнулась, на ее щеках появились небольшие ямочки.
   - Называется "Игра в бисер", - пояснила она. - Советую.
   Сапожников не сразу нашелся с ответом. Объяснять девушке, что чрезмерное умствование далеко не всегда свидетельствует о таланте автора, поостерегся, еще обидится, а ему не хотелось, чтобы знакомство пресеклось, не начавшись. Да и не мастер он вести философские беседы, на этом поле вчистую проиграет. Если бы речь зашла о буровых коронках, он бы любому мозги вправил. Не придумало человечество ничего лучшего, кроме этих приспособлений, простецких и полезных. Тот, кто начнет возражать, пусть для начала выроет колодец глубиной двадцать-тридцать метров. Вроде плевое дело, махай лопатой или киркой, складывай грунт в спущенную сверху бадью. Но что делать, если после глины обнаружится песок, насквозь пропитанный подземными водами? Чем интенсивнее начнешь его выгребать, тем быстрее он будет обрушаться. При бурении скважин в таких случаях используют бентонитовую глину. Когда ее разводят в воде, она разбухает и превращается в густую сметану. Закачай в скважину и никакие обвалы и плывуны уже не грозят. Представив гипотетический монолог об особенностях бурения, Сапожников поневоле улыбнулся. Если незнакомка предпочитает играть в бисер, вряд ли ее заинтересуют его россказни. Лучше порассуждать о случайных встречах, которые на поверку оказываются предопределенными. Вспомнив Людмилу, он помрачнел. Лучше придумать какую-нибудь слезоточивую историю, не факт, что такая рассудительная девушка в нее поверит, но если он потерпит фиаско, не станет сожалеть, что упустил шанс. Незнакомка, вероятно, оценила его молчание, как нежелание продолжать разговор. Насупилась, спрятала книгу в сумочку, выпрямилась, будто хотела продемонстрировать, что случайный собеседник ей не интересен.
   Троллейбус начал притормаживать.
   - Не выходите? - вежливо поинтересовалась соседка.
   Сапожников первым сошел на тротуар и подал ей руку. Девушка приняла помощь с некоторым колебанием, что не ускользнуло от него.
   - Боитесь? - усмехнулся Семен.
   - Да нет, что вы, - горячо запротестовала девушка, но румянец коварно пробился сквозь загар на лице.
   - Понимаю, - печально произнес Сапожников, грустно посмотрел поверх ее головы, как бы прощаясь с исчезающим в голубой дымке самолетом, в уютном салоне которого ему не нашлось места. - Пойдемте, расскажу о себе.
   Взяв незнакомку за руку, решительно повлек за собой. Так закопченный буксир выводит в открытое море океанский лайнер из порта. Приведя девушку к уединенной скамейке, укрытой от палящего солнца тенью деревьев, рухнул на нее, будто подкосились ноги, жестом предложил расположиться чуть поодаль.
   - Считаете, что от меня лучше держаться подальше, - патетически проговорил Семен, изобразив отчаяние. Совместная жизнь с актрисой не прошла даром. Сапожников позаимствовал из ее нехилого арсенала умение перевоплощаться, без труда осваивая на ходу придуманную роль. Девушка попыталась запротестовать, но Семен поднял руки, давая понять, что опровержения излишни.
   - Вы правы. У меня нет ни копейки, я нищий! - трагически провозгласил Семен, поймав себя на мысли, что играет также плохо, как и его жена. Было бы здорово устроиться в ее театр, чтобы, встречаясь на сцене, гневно вопрошать: "Молилась ли ты на ночь, Дездемона?". Он инженер, работает в Тюмени, в поте лица добывает черное золото. В Евпаторию приехал по служебным делам. За неделю управился, перед отъездом решил искупаться в море. Приехал на электричке на дикий пляж "Солнышко". Разделся, аккуратно сложил вещички на песок. Любовь к плаванию сыграла злую шутку. Вернувшись, не обнаружил ни вещей, ни бумажника. Только кроссовки и документы.
   - А как же соседи? - разволновалась девушка.
   Сапожников покровительственно улыбнулся, скрестил на груди руки, как бы призывая к благоразумию.
   - В таких случаях каждый наособицу, связываться с милицией себе в убыток. Туристы с автостоянки выручили, подарили вот эти джинсы и рубашку. Приехал зайцем в Симферополь, с главпочтамта дал телеграмму, чтобы прислали денег. Буду ждать.
   - А где ваши родители живут? - внезапно поинтересовалась девушка.
   - В Москве, - брякнул Сапожников и сообразил, что беседа начинает принимать нежелательный оборот.
   - Как интересно! - оживилась девушка. - А где именно? Я в Литературном институте учусь. Он недалеко от памятника Пушкину, на Тверском бульваре.
   Сапожников тяжело вздохнул. В Москве был один раз, проездом. Во Владимир к армейскому другу катался. Приехал на Курский вокзал, спустился в метро и перебрался на Казанский. Вот и все путешествие по столице.
   - На Садовом кольце, - сказал Семен, вспомнив, что эта круговая трасса опоясывает центр столицы.
   - Повезло, - с легкой завистью произнесла девушка. - Прямо в центре. Знаете что! - с воодушевлением воскликнула она. Выхватив из сумочки кошелек, извлекла две красненьких десятки, протянула Сапожникову.
   Тот сконфузился, на такой щедрый улов не рассчитывал. Демонстративно обиделся, изобразив глубочайшее презрение к ничтожным бумажкам.
   - Берите, берите, - проговорила девушка. - К родителям погостить приедете, вернете. Или пришлете. Я свой адрес оставлю.
   Она торопливо извлекла из сумочки шариковую ручку и блокнот. Почерк безупречный, буковка к буковке, будто занималась на курсах каллиграфии, отметил Сапожников.
   - Извините, меня дедушка ждет. Счастливо добраться до Тюмени.
   Посмотрев ей вслед, Сапожников грустно уставился на червонцы. Взглянул на листок. Наташа Верочкина. Спрашивается, почему не спросил, где обитает дедушка? Впрочем, что мешает скататься в Москву? В октябре в институте начнутся занятия. Приедет с охапкой цветов, весь из себя офигенный нефтяник, сводит ее в какой-нибудь ресторан. Воображаемая картина внезапно поблекла. Размечтался. Как же есть хочется, кишки вот-вот к хребту прилипнут.
   В столовой неприкаянно царили запахи чего-то не вполне съедобного. Заплатив за комплексный обед, Семен подхватил поднос и направился к столику возле окна. Он любил во время приема пищи разглядывать прохожих на улице, встречаясь с любопытными взглядами шествующих мимо девчонок, подмигивать им. Чаще всего, они хихикали и отворачивались, но это его не смущало и не отражалось на аппетите. В бульоне сиротливо плавали две половинки вареного яйца. Сапожников недовольно поморщился: фу ты, ну ты, забыл прихватить столовые приборы. Направился к алюминиевому коробу, в котором лежали вилки и ложки. На подходе нос к носу столкнулся с негром, который обеими руками держал пред собой поднос. Тот накренился, первое совместно со вторым и компотом из сухофруктов переместились на джинсы Сапожникова. Звон посуды, разлетевшейся вдребезги после столкновения с бетоном, и ругательства, которыми разразился Семен, прозвучали одновременно. Он бы изувечил мавра, но подоспевшие на шум работницы общепита обступили его со всех сторон.
   - В чем я домой пойду? - гневно вопрошал Сапожников женщин.
   Гость из Африки, жалко съежившись, будто ему на плечи взвалили мешок с песком, что-то быстро лопотал. Единственное слово, не требующее перевода, звучало по-французски: "Пардон".
   Чем дольше негр извинялся, тем сильнее Сапожникову хотелось заехать ему в ухо. Спрашивается, с какой стати этот худосочный представитель африканского племени заявился в Крым, не удосужившись выучить несколько русских слов? И какого черта оказался в Симферополе? Вспомнив, что в селе Перевальное, недалеко от города, находится танковая часть, где обучают африканских военных, Сапожников присмирел. Да и в медицинском институте, помимо крымчан, учатся и негры, и азиаты. В отличие от советских граждан, за учебу платят валютой.
   - Послушайте, - всплеснув руками, воскликнула одна из женщин. - Мы ваши вещички простирнем. Возле плиты мигом высохнут.
   - Я в трусах есть буду? - набычился Семен.
   - Халат выделим.
   Сапожников для приличия поломался. Ехать домой в мокрых штанах ему не хотелось, прохожие невесть что подумают. В подсобке стащил липкие джинсы и рубашку, облачился в белый халат.
   - Вылитый хирург, - хихикнула женщина.
   Комплимент подействовал. Сапожников, взглянув на труженицу общепита, отметил, что она миловидна. Выходя из подсобки, Семен невольно притормозил возле запотевшего зеркала. В голубовато-белом, ломком от крахмала халате, приберегаемом, вероятно, для проверяющих, он походил на главврача поликлиники. Солидный, знающий себе цену эскулап. Несколько портили вид длинные волосатые ноги и надетые на босу ногу кроссовки.
   Подмигнув кассирше, Сапожников направился к столу, на полпути остановился, потрясенный небывалым зрелищем: его обед невозмутимо поглощал все тот же обнаглевший негр. Расправившись с первым, он принялся за второе. У Семена зачесались кулаки, но прикинув, что в белом халате он как бы представляет не только столовское, но и медицинское братство, пружинисто приблизился к недругу, ласково вопросил:
   - Кушаем?
   Негр, радостно оскалив белоснежные зубы, оживленно задергал головой.
   - Вкусно? - умилился Сапожников.
   Пришелец из Африки хоть и не понимал, о чем его спрашивает бледнолицый абориген, на всякий случай аппетитно почмокал губами.
   Сапожников обошел стол, ухватил парня за шиворот, приподнял и аккуратно понес на улицу. Негр даже не пытался освободиться, лишь беспомощно цеплялся носками штиблет за керамические плитки пола. Перепуганная кассирша молча наблюдала за странным шествием. На улице Сапожников поставил едва не задохнувшегося пленника на асфальт, спокойно заметил: "Здесь тебе не Зимбабве".
   Напитать организм жалкими столовскими калориями в этот день Семену так и не удалось. Зайдя в столовую, издалека узрел, что с эфиопом дал маху. Комплекс, купленный Семеном, никуда не делся, остался в неприкосновенности. Сапожников сгоряча выдернул товарища из Африки из-за соседнего столика. Надо бы вернуть. Семен вышел на улицу, однако негра не обнаружил.
   - Сапог!
   Семен обернулся. Возле троллейбусной остановки стоял Кирыч.
   - Сразу не признал, - обрадовался Кирилл, подходя к Сапожникову. - Зачем в больничный халат нарядился?
   - Разве я похож на больного? Читать умеешь?
   - И что?
   - Посмотри, что написано, - указал Сапожников на вывеску. - "Столовая". Где больницу увидел?
   - Так и я о том же, - обиделся Кирыч.
   - Я здесь работаю, - кивнул Сапожников на стеклянную дверь за спиной. - Между прочим, трудовому кодексу это не противоречит. Имею право в свободное от основной работы время заниматься чем угодно.
   - Кончай заливать, - не поверил Кирыч.
   - Мне пополам, веришь или нет, - равнодушно произнес Семен. - Ладно, заболтался, меня люди ждут.
   Он сделал вид, будто собирается вернуться в столовую.
   - Погоди, - вцепился в руку Кирилл. - В натуре здесь вкалываешь?
   - Пока не виделись, ты поглупел.
   - А кем?
   - Сменным администратором.
   - Если не врешь, накорми на халяву.
   Кирыч расплылся в улыбке, надеясь, что вывел наглого обманщика на чистую воду.
   - Легко, - ответил Сапожников, жестом пригласил приятеля в столовую.
   Усадив зубоскала за стол, Семен расположился напротив, подперев ладонью подбородок, с материнским участием наблюдал, как приятель с жадностью уплетает обед, купленный за деньги Наташи Верочкиной. Когда Кирыч приступил к компоту, к столику подошла работница общепита, радостно известила:
   - Ваши вещи готовы. Можете забрать.
   Кирыч поперхнулся компотом, удивленно уставился на Семена.
   - Думал, треплешься.
   Сапожников осуждающе покачал головой, покровительственно похлопал приятеля по плечу, сказал, что оставляет его, поскольку не может пренебрегать служебными обязанностями. Проследив, куда тот направился, Кирыч впал в прострацию: надо же, пока он в свободное от вахты время валяет дурака, другие бабки заколачивают.
  
  Изнанка аромата
  
   Ровно в семь утра Чернихин, все еще находящийся под впечатлением сна, по рации вызвал базу. Он предпочитал связываться с диспетчером именно в это время, позже эфир засорялся до такой степени, что разобрать голос собеседника удавалось с большим трудом.
   - "Плутоний-22", слушаю, - бодро отозвался диспетчер Козленко.
   - Сегодня забуримся. Как поняли, прием?
   - Вас понял, - ответил Козленко, сочувственно добавил:
   - "Плутоний-22", вас ждет "Плутоний-7" в двенадцать часов. Просил прибыть без опозданий. Как поняли?
   - Буду в назначенное время, - проговорил Чернихин и выключил рацию.
   "Плутоний-7" - начальство. Зачем мастер понадобился руководству управления, причем в срочном порядке, непонятно. Внезапные вызовы на базу ничего хорошего не сулили.
   После беседы с начальником городского водоканала Чернихин заглянул во второй кубрик и разбудил Лохматого. Тот моментально проснулся, будто и не было ночных увеселительных художеств. Привалившись спиной к изголовью кровати, спросил:
   - Уезжаешь?
   - Поставь долото диаметром триста пятнадцать миллиметров, дойди до глубины в шестьдесят метров. Судя по всему, придется устанавливать обсадную колонну. Действуй по обстоятельствам. Без меня обсадку не начинайте.
   Чернихин укатил в Симферополь на электричке, а бригада, узнав, что осталась без надзора, возликовала: недурно бы опохмелиться. Лохматый их осадил, сначала дело. Желательно установить буровую в рабочее положение и приступить к работе. Приехал экскаватор, нужно указать, где вырыть зумпф. Экскаваторщик, степенный мужик в замасленном комбинезоне, легко справился с задачей, яма для раствора получилась метра три в глубину.
   В предчувствии опохмелки бригада в полном составе работала сноровисто и напористо. Подняли мачту, накрутили на рабочую штангу, имеющую форму квадрата, трехпалое долото, заполнили водой зумпф и включили ротор. Долото, извергая промывочную жидкость, начало медленно погружаться в клумбу, Лохматый приказал помбуру Горелому следить за проходкой. Пока скважина не будет пробурена на восемь метров - длину квадратной штанги - можно не заморачиваться. Главное, чтобы насос беспрестанно нагнетал воду, которая, подхватывая разрушенную породу, выносит ее по желобу в зумпф. Ребята отправились на кухню.
   Бурильщик Тювелев зашел в командирский кубрик и включил телевизор. Подгадал удачно, шла программа "В мире животных". Сергей, страстный охотник, жил в селе Многоречье - рукой подать до Ялтинского заповедника. Тювелев в любое время года и без каких-либо разрешений охотился на кабанов, коз и косуль. В стрельбе по бегущим целям преуспел. Меткости обучил дед. Объяснил, что нужна постоянная практика: надо ежедневно брать в руки какую-нибудь палку и мгновенно наводить на цель. "Главное, не утратить мышечный рефлекс, - объяснял дед, браконьер с многолетним стажем. - Никакой меткости от рождения не бывает, нужно постоянно поддерживать себя в форме".
   Тювелев, когда появлялась свободная минутка, брал в руки первую попавшую палку, представляя, будто это ружье, "стрелял" из нее навскидку по любой мишени, которая попадалась на глаза. Такие занятия укрепляли руку и развивали глазомер. Дома "В мире животных" не пропускал. Купил детский пистолет, стреляющий пулями на присосках, палил по всему, что появлялось на экране. Тигры, обезьяны, слоны, акулы, гиены, крокодилы, пантеры и прочие экзотические животные на него не обижались. Старался угодить в лоб жертве, когда в объектив камеры попадала ее голова. Чуткий слух достался ему от природы. Осторожные и пугливые шаги косуль слышал издалека, пробираясь к животным, старался не задеть ни одной веточки. Мать свыклась, что холодильник всегда ломился от дичи, даже извела кур. Когда для убоины места в холодильнике не хватало, Тювелев относил ее соседу в обмен на самогон.
   Узрев на экране телевизора пантеру, Тювелев схватил отломанную ножку стула, прицелился, нажал на виртуальный спусковой крючок. Самодовольно улыбнулся: если бы в руках был карабин, свалил бы зверюгу с одного выстрела.
   - А этот все пуляет, - недовольно проворчал Лохматый, зашедший в кубрик. - Греби на кухню.
   Тювелев нехотя выключил телевизор и направился к буровой.
   - Ну как? - спросил Горелого.
   - Три метра прошел, дальше ни с места. Минут десять мусолю - хоть бы хны.
   Тювелева насторожил звук, издаваемый долотом. Такое впечатление, что оно ерзает по металлу. Зайдя в кухню, сказал Лохматому. Тот отмахнулся:
   - Здесь после войны полно железяк, не бери дурное в голову. Глянь, что у нас есть.
   Лохматый с гордостью продемонстрировал трехлитровую банку, заполненную янтарно-желтой жидкостью.
   - Что это? - озадачился Тювелев.
   - Понюхай.
   Сняв полиэтиленовую крышку, Тювелев наклонился к банке и в испуге отшатнулся. В ноздри ударил омерзительный ацетоновый запах.
   - Отравимся, как пить дать, - прокомментировал он.
   - Не переживай. Лимонная эссенция, восемьдесят градусов, - похвастался Лохматый.
   Он наполнил стакан до половины, внимательно изучил его на свет, будто проверял, не угодило ли в жидкость нечто постороннее, поднес посудину ко рту, скривившись, залпом выпил. Лицо бурильщика преобразилось: природная смуглость сменилась бледностью, будто скрылась под густым слоем белил, на щеках проявились подозрительные багровые пятна. Лохматый бросился к холодильнику, извлек початую банку с маринованными кабачками, жадно всосал в себя маринад. Отдышавшись, объявил:
   - Зверина! Надо водой разводить.
   Так и сделали. Но и после этого эссенция по-прежнему не благоухала, пили ее, зажимая пальцами носы. Банка на треть опустела, снаружи послышался женский голос. Тювелев вышел, возле вагончика стояла черноволосая долговязая девушка в очках.
   - Что надо?
   - Анатолий Николаевич просит выключить механизм на время, пока не закончится бюро комсомола.
   - Начхать на Анатолия Николаевича, - обозлился Тювелев. - Нам деньги за метры платят.
   - Простите, но Лукашин - первый секретарь горкома ВЛКСМ.
   - Какая разница? Без воды лапу сосать будете. Валите девушка туда, откуда пришли, не мешайте работать.
   - Хорошо, - насупилась гостья. Указав пальчиком на приоткрытую дверь кухни, предупредила:
   - Я доложу Анатолию Николаевичу, чем вы тут занимаетесь.
   Тювелев поведал Лохматому о визите комсомолки, но тот отмахнулся: ночная смена в свободное от работы время может заниматься чем угодно.
   - Давайте к морю на водовозке скатаемся, - предложил помбур Сазонов. - Заодно и проветримся.
  
   ***
  
   Лукашин вопросительно взглянул на секретаршу.
   - Там бухают, - объяснила девушка. - Послали подальше. Может, в область просигнализировать?
   - Пусть сначала скважину пробурят, - поморщившись, ответил Лукашин и вспомнил Леляшенко. Удружил. Неужели для буровой иного места не нашлось? Кивком отпустил секретаршу, вопросительно взглянул на собравшихся за длинным полированным столом членов бюро комсомола.
   - Так и будем отмалчиваться? Кто желает выступить по данному вопросу?
   Лукашин старался не замечать героиню нынешнего бюро - Веронику Ненашеву. Она сидела на стульчике в углу кабинета с красными от слез глазами. Собравшиеся комсомольские вожаки, зная, что у Лукашина с нею роман, высказываться не торопились. Ждали, куда подует начальственный ветер. Лукашин хмурился, вертел в руках шариковую ручку. Он не ожидал, что Ника его подведет. Потратила комсомольские взносы на итальянские туфли, которые в универмаге выбросили. Не утерпела, видите ли. Маленькая женская слабость. Слабость - да, но почему забыла вернуть деньги? Да и бухгалтерша хороша. Обнаружив пропажу, подняла шум, накатала заявление. Швырнула бумажку ему на стол и гордо удалилась. Замять конфликт не удалось, бухгалтерша, старая кошелка, на уступки не пошла. Оправдание Ники, дескать, взяла деньги взаймы и хотела их вернуть, не прокатило. Сразу же поползли слухи, что он покрывает фаворитку.
   Слово взял второй секретарь Пробей-Голова. Присутствующие облегченно вздохнули, стали удобнее устраиваться в креслах: Валентин Кузьмич говорлив, без предварительной подготовки может запросто закатать речь на добрых тридцать-сорок минут.
   - Буду краток, - трагически произнес Пробей-Голова. - Как известно, мы живем в эпоху развитого социализма, предполагающего использование трудовых ресурсов по известному принципу: от каждого - по способностям, каждому - по труду. Что это означает, товарищи? Ленин в тысяча девятьсот двадцатом году произнес: "Да здравствует трудовая дисциплина, рвение в труде и преданность рабочему и крестьянскому делу". Владимир Ильич знал, о чем говорил. Именно трудовая дисциплина, товарищи, краеугольный камень экономики нашей страны. Если токарь оставит станок, чтобы купить жене подарок на день рождения, его заготовки не попадут в сборочный цех, в этот день не будет собран комбайн или трактор.
   "Куда он гнет? - забеспокоился Лукашин, обратив внимание на недоумевающие взгляды подчиненных. - Чего доброго, под статью Ненашеву подведет".
   - Мне кажется, Валентин Кузьмич, вы несколько увлеклись, - сухо заметил Лукашин. - Это, как говорится, пример из другой оперы. У нас не производство.
   - Идеология важнее любого производства, - парировал Пробей-Голова, недовольный тем, что его прервали. - Мы находимся на ее передовых рубежах.
   Лукашин перевел взгляд на заведующую общим отделом Елену Максимову, прижимающую к лицу носовой платок. Насморк что ли? В такую жару? Тут Лукашин тоже явственно ощутил, что воздух в кабинете основательно подпорчен.
   Насупившись, тяжелым взглядом обвел членов бюро, обратив особое внимание на заведующего финансово-хозяйственным отделом Петра Романенко, который умудрялся дремать в любой обстановке, причем с открытыми глазами.
   - Романенко! - повысил голос первый секретарь.
   Тот вздрогнул, недоуменно захлопал ресницами.
   - У вас проблемы с желудком?
   - Что вы, Анатолий Николаевич, - перепугался Романенко, - я в полном порядке.
   - Продолжайте, Валентин Кузьмич, - обратился Лукашин к Пробей-Голове, - только, пожалуйста, короче.
   - В процессе социалистического строительства от инженеров и рабочих требуется сознательное творчество, направленное на повышение благосостояния общества, - без запинки продолжил Пробей-Голова. - Не следует забывать, что общественно-политическая обстановка в мире по мере роста успехов социалистического лагеря становится все более напряженной. Коршуны мирового капитализма в бессильной ярости взирают из-за океана на неуклонное продвижение нашей страны к прогрессу.
   - Опять завел шарманку, - вяло подумал Лукашин, искоса бросив злобный взгляд на Ненашеву. - Заварила кашу, а он расхлебывай.
   Испорченное с утра настроение пикировало с таким резким ускорением, что заломило в висках. Сопоставив ухудшение самочувствия с атмосферой в кабинете, Лукашин пришел к выводу, что его недомогание имеет вполне физиологическое объяснение.
   Не страдающий расстройством желудка Романенко чувствовал себя не в своей тарелке. Обидно, что в недоразумении подозревают именно его. Уткнувшись глазами в стол, он страдальчески морщился, под ним раскалялся дерматин служебного стула. На душе скверно, а щеки и уши предательски пламенеют.
   - Романенко! - рявкнул Лукашин.
   Тот испуганно уставился на первого секретаря, как лягушка на ужа.
   - Я вас не задерживаю. Можете идти.
   Романенко хотел сказать, что его подозревают совершенно безосновательно, но передумал и торопливо вышел из кабинета, демонстративно хлопнув дверью.
   Но и после его ухода атмосфера в кабинете не улучшилась.
   - Откройте же окно! - взмолилась Максимова.
   Ненашева распахнула обе створки. В кабинет ввалилось такое зловоние, что все присутствующие валом устремились в спасительный коридор.
  
  Глава вторая
  
  Убогий правдолюб
  
   Свободная неделя пролетела со скоростью спутника. Вернувшаяся в семью Людмила с мужем не разговаривала, предпочитая его не замечать. Сапожников отвечал взаимностью. В понедельник он приехал на базу "Угара", и, как обычно отправился в кабинет мастеров, располагающийся на втором этаже административного здания. Над дверью висела табличка с цифрой шестьдесят шесть. В лото это число называют валенками или салазками. Обычно в день пересменки в кабинете царит оживление, толпится народ, готовящийся выехать в поле.
   К удивлению Сапожникова, "валенок" пустовал, Чернихин сиротливо сидел за столом и с похоронным выражением на лице изучал бумажки.
   - По моим сведениям, ты администратором в столовой подрабатываешь, - тяжело вздохнув, произнес Чернихин, жестом указав на стул. "Кирыч стуканул, когда только успел?" - сообразил Сапожников. Приземлившись, честно рассказал о визите в столовую. Выслушав, Петрович извлек из кармана брюк кошелек, протянул две десятки.
   - Отдашь после получки.
   - Не темни, Петрович. Что еще?
   - Вот полюбуйся.
   Сапожников бегло просмотрел приказ по управлению. Суть такова. Бригада Чернихина производила буровые работы в городе Саки, на глубине два метра восемьдесят сантиметров шарошечное долото наткнулось на препятствие искусственного происхождения. Заступивший на смену бурильщик Тювелев не принял надлежащие меры, не выяснил, почему резко упали темпы проходки, покинул рабочее место, оставив вместо себя помощника. В результате безответственных действий подчиненного произошло частичное разрушение городского канализационного коллектора. На пять часов пятьдесят минут было полностью прервано обеспечение города водой.
   Начальник "Угара" объявил строгий выговор Чернихину за ослабление контроля за вверенной ему бригадой и за несоблюдение технических норм бурения, а заодно и за то, что письменно не согласовал проект скважины с соответствующими коммунальными службами города Саки. Бурильщик Тювелев также заработал строгий выговор и лишился премии. Заодно перевели в другую бригаду непосредственного виновника аварии помбура Антона Горелого, место которого занял некий Михаил Сень. Стажером на один месяц в смену Сапожникова назначается Кирилл Нефедов.
   Вот так номер. Надо будет Кирычу мозги прочистить, а то, вишь, ябедничать повадился, размагнитился на легких работах, пусть теперь огребет ночные смены и на собственной шкуре почувствует, чем отличается двадцатиметровая скважина от двухсотметровой. Работа по совместительству, кстати, не возбраняется, но зачем об этом стучать начальству?
   - Петрович, насколько понимаю, не ты выбирал точку? - вкрадчиво поинтересовался Сапожников, отложив приказ в сторону.
   - За что ты мне нравишься, так это за сообразительность.
   Сарказм мастера объяснялся тем, что бурильщик не хуже его знал, кто имеет право ставить станок на точку - геологи управления и местные власти. Хорошо, что не случилось худшее, преодолев верхнюю часть коллектора, орлы Лохматого таки догадались отключить ротор и промывку. Если бы проникли глубже, стоки попали бы в грунтовые воды. А Саки как никак курорт всесоюзного значения. За такие шалости можно и срок схлопотать.
   - К твоему сведению, начальника городского водоканала даже уволили, - со вздохом заметил Чернихин.
   - Петрович, все понимаю, но в ассенизаторы не нанимался, - скорбно поджал губы Сапожников.
   - Не переживай, буровую вымыли, как операционную. Но доверие к нам начальство утратило. Вместо нас в Саки загоняют другую буровую. Так что город без воды не останется. Нам приказали перебазироваться на новую точку в том же районе. Тебе придется заняться этим без меня. И еще. Ты знаешь, кто такой Миша Сень?
   - Понятия не имею.
   - Забавный тип, можно сказать, уникальный. Как попал в управление, не знаю. Когда в войну к военным прибивался сирота, его называли сыном полка. Миша как бы из той же оперы, в смысле подшефный. Ему место в общежитии предлагают, но он предпочитает круглосуточно и круглогодично жить на буровой. Как-то заковыристо его обозвали. А, мизантроп.
   - В каком смысле? - насторожился Сапожников.
   - Семьи нет, бабами не интересуется, в качестве помощника бурильщика равных нет. Его не раз пытались отправить на курсы повышения квалификации, чтобы назначить бурильщиком, но он упирается. Есть у него некоторые странности, но они укладываются в нормы психиатрии. Сам понимаешь, он безвылазно живет в вагонах тех бригад, в которые его переводят. Не знаю, с чем это связано, то ли людей не любит, то ли отшельник по жизни. В городе жить категорически отказывается. Вагончики меняются, мы их периодически списываем, тогда Сень переезжает вместе со своим скарбом из одного в другой.
   - Много вещичек?
   - Пара мешков. Он их под кроватью хранит. Вам его барахло без надобности, лучше туда не заглядывать, обижается. Одно время даже завел с десяток кур, соорудил для них загон из металлической сетки. Буровики пернатых схарчили. Миша скулил, но в драку не лез. Сейчас у него осталась только передвижная оранжерея - выращивает перец "огонек", укроп и лук. К слову, Михаил уже поселился в моем кубрике. Вообще-то, он смирный, молчальник, спиртное, включая пиво, в отличие от вас, нематод, на дух не переносит, любит играть в шахматы. Это я к тому, чтобы ты не удивлялся. В перевозках буровой участвует наравне с остальными, независимо от того, рабочая неделя у него или выходная. На Мишу сильно не дави, он сам знает, что ему делать. В общем, собирай бригаду и отправляйся в Саки. С Лохматым не связывайся, он и без тебя знает, что канализация - его косяк. Кирилла чаще пускай за рычаги, парень толковый. Скорее всего, останется в нашей бригаде, заменит Тювелева. Но об этом молчок, я только так предполагаю. Сам знаешь, не я решаю.
   Спрашивать Петровича, почему тот согласился принять чудного помбура, Сапожников поостерегся. Хорошо, что после фекального фейерверка мастер с должности не слетел. Теперь весь "Угар" будет долго издеваться над ними.
   Выйдя из кабинета, Семен прошагал по коридору, спустился по лестнице и оказался во дворе управления, заполненного ребятами, отправляющимися в поле. Ему не понравилось, что на его плечи свалился груз, который доселе тащил буровой мастер. Любая передислокация сродни переезду на новую квартиру. Сапожников растерялся. Прицепов куча, что делать, если пришлют мало тягачей? Пожалуется - подведет Чернихина. Не переедет вовремя, все шишки обрушатся опять же на бурового мастера. Об этом лучше не думать. Сейчас нужно получить белье в прачечной и купить продукты на складе.
   Во дворе увидел своих: Егора Летаева, помбуров Синицу и Соболева. Уставшая от насмешек группа держалась особняком. Кирыч околачивался неподалеку, делая вид, будто не имеет к ней никакого отношения.
   Сапожникова по пути перехватил бурильщик Тамаз Геловани из бригады мастера Очакова. Как и все сваны, он увлекался горовосхождениями, на русском говорил с заметным акцентом, не матерился, слыл страстным поборником чистоты в жилом вагончике. Мог и морду начистить тому, кто осмеливался в его присутствии ввалиться в кубрик в грязных сапогах. Геловани годился Семену в отцы, уклониться от разговора невозможно.
   - Держи хвост пистолетом, - посоветовал Геловани, отведя Семена в сторону. - Пусть языки чешут. Слушай сюда. Миху к вам из моей бригады перевели. Крути на ус. Не вздумай обижаться, у него слово "зараза" имеет десятки значений. Одно из них - похвала. Раньше Сень не хотел мыться, за два года я приучил его к чистоте. Он раз в две недели ходит в баню, заодно одежонку стирает. Мыться ездит в ближайшее село или в город. Проследи, а то превратит кубрик в свинарник. Извини, брат, но ты должен знать об этом. Приедешь на точку, расскажи Лохматому. Миха неистребимый правдолюб. Как-то сдавали скважину, собралось районное начальство. Толкали речи, мол, поселок будет обеспечен водой по самое горло. Миха подошел к первому секретарю райкома и ляпнул: "Мы в скважине долото оставили, но вы не переживайте, в воде больше железа будет". Память у него будь здоров. Даже через год вспомнит, что делала бригада в конкретный день. И еще один момент, - предупредил Геловани, сделав ударение на первом слоге. - Миха питается отдельно от бригады. У него имеется посуда - вилка, ложка, чашка, кастрюля. Ходят слухи, что у Михи справка из психдиспансера, но я не верю. Его бы давно выгнали. Он, конечно, в каком-то смысле убогий, но точно не шизанутый. Скажи Лохматому, чтобы не лез в бутылку. Смиритесь, воспринимайте Миху вроде кары небесной. Лады?
   - Спасибо, Тамаз, - искренне поблагодарил Сапожников.
   - Успокой братву, - усмехнулся Геловани. - Настоящие мужики не буровят гляделками асфальт, если накосячила другая смена. Не кисни.
   После разговора с Тамазом у Сапожникова отлегло от сердца. Буровой агрегат он перегонит на новую точку в любом случае. Если надо, погоняет в хвост и в гриву водовозку.
   К членам своей бригады Сапожников подошел с довольной физиономией. Парни его не поняли.
   - Чего лыбишься? - недовольно поинтересовался Летаев.
   - Да так, - пожал плечами Сапожников. - Потом объясню. Пойдем, поговорим, - обратился он к Нефедову.
   - Друг ситцевый, папа тебе не объяснял, что ябедничать нельзя?
   - Ты о столовой? Не злись, с языка слетело.
   - В нашей бригаде не любят болтунов, заруби на носу.
   По пути к точке ребята угрюмо молчали. Известие о Мише, поселившемся в
  командирском кубрике, их не заинтересовало. Ну и пусть себе живет и не отсвечивает.
   Двадцатипятилетнего Летаева называли Летуном, хотя никакого отношения к пилотам он не имел. День его рождения выпал на второе марта. Двадцатилетие он отметил в провонявшейся портянками казарме. В апреле демобилизовался, о трудоустройстве не задумывался, считая, что после танкового батальона, где служил механиком-водителем, получил моральное право отдыхать до осени. Встретился со школьными друзьями. Они напомнили о прошедшей круглой дате, намекнули: впереди майские праздники, не помешает лишний раз отполировать двадцатилетие. Егор решил собрать компанию недалеко от Симферополя, на известняковых скалах близ урочища Таш-Джарган, где имелись живописные полянки, окруженные соснами и буками. Собрались бывшие одноклассники и дворовые друзья. Разумеется, пригласил Алену, с которой дружил еще в школе, два года переписывался после того, как загребли в солдаты. За это время девушка стала еще краше, из нее прямо-таки выпирала женственность. Егор надеялся, что в лесу найдется укромное местечко, где он сможет перейти от обжигающих поцелуев к более тесному контакту. Празднование удалось на славу, много шашлыков и музыки, которая изливалась из двухкассетного импортного магнитофона. Его подарила мама в честь дембеля. Возможно, ему бы удалось добиться от Алены взаимности, если бы сразу потащил ее в лес, а не вздумал прогуляться по окрестностям. Остановившись на краю скалы, неловко повернулся, потерял равновесие и рухнул вниз. Дерево под скалой смягчило падение. Отделался сломанной ногой. В травматологическом отделении хирург колдовал над нею почти четыре часа, собирая косточки. Алена наведывалась в больницу регулярно, но после случившегося девушка действовала ему на нервы, как ядовитое напоминание о собственной дурости. Выписавшись из больницы, Летаев четыре месяца передвигался на костылях, на работу в "Угар" пришел устраиваться в ноябре. В бригаде, куда он попал, поинтересовались, почему прихрамывает. Простодушный Летаев поведал, как было дело, после чего его и прозвали Летуном. Кличка слегка обидная: так называют людей, часто меняющих место работы.
   Синицу при случае называли птичкой-невеличкой. Низенький, округлый и невероятно деятельный. В спор вступал по любому поводу, разглагольствовал с таким видом, будто досконально изучил предмет диспута. Когда его ловили на неточностях, не смущался, мог несколько раз поменять мнение. Мама Синицы, учительница русского языка и литературы, привила сыну любовь к печатному слову, в какой бы форме оно ни выражалось. Он внимательно прочитывал все, что попадалось под руку. Однажды геологи в спешке забыли толстенный отчет о скважине. Синица корпел над ним все свободное от вахты время. Ладно, если бы из профессиональных соображений. Когда Сапожников поинтересовался, можно ли на основании этого фолианта ускорить бурение, Синица удивился.
   - А зачем?
   Вот и сейчас, когда вахтовку немилосердно трясло на рытвинах, Синица с увлечением читал газету "Правда", будто проглатывал захватывающий детектив.
   Помбур Соболев - худой, с длинным вечно недовольным лицом, скользкий, как налим, в споре мог с одинаковой горячностью поддержать сначала одного участника, а затем другого. Вмешательство чаще всего заканчивалось еще большим ожесточением спорщиков. Сапожников ради удовольствия иногда и сам стравливал Синицу с Соболем, с интересом наблюдая, как вброшенное им сомнительное высказывание сначала разводит болтунов по разным берегам, а затем сплачивает по мере неминуемой трансформации позиций.
   С начала весны и до конца осени буровикам жилось вольготно. Но зимой при минусовой температуре бурение скважин превращалось в истязание. При подъеме бурового снаряда нужно поочередно откручивать штанги, из которых выливается раствор, быстро замерзающий на морозе. Фуфайки и брезентовые штаны покрываются хрустящей корочкой льда, солдатские кирзовые сапоги пропускают влагу, ноги мерзнут. Не спасают ни портянки, ни шерстяные носки. Хорошо, что кто-то из бурильщиков однажды догадался подогнать вплотную к буровой передвижную деревянную будку с печкой-буржуйкой, сваренной из трубы большого диаметра. Дрова и уголь мастер выписывал по накладным. Зимой в этом прибежище можно было согреться и обсохнуть. За такой каторжный труд платили не ахти, тарифы устанавливали московские чиновники, у которых солнечный Крым с морозами не ассоциировался. Не удивительно, что буровые мастера закрывали глаза на подпольную продажу буровых штанг и труб, их списывали по актам. Главное, чтобы убыль недешевого железа не превышала нормативного уровня. В смене Лохматого воровство процветало, а вот Сапожников на кражи смотрел косо, чем вызывал недовольство, особенно злились Синица и Соболев. Чернихина они побаивались, а вот Сапожникова промеж себя называли самодуром.
   Встреча со сменной вахтой получилась сдержанной и молчаливой. Ни вопросов, ни упреков. Лохматый выглядел неважнецки. Сапожников отвел его в сторону, пересказал пожелания Геловани, касающиеся новоявленного кадра.
   - Я уже понял, что за фрукт, - ответил Лохматый. - Знаешь, чем Миша сейчас занимается? Сам с собой играет в шахматы. Поставил на стол специальные часы с двойным циферблатом, нажимает кнопки и пересаживается. Не поверишь, смеется, когда "противник" делает неправильный ход. Извини, что так получилось. В голове не укладывается, почему нас поставили прямо на коллектор. Касаемо работы, тебя мужик из заповедника возле ворот дожидается. Покажет новую точку. До нее километров семьдесят. Скважина плевая, метров шестьдесят. Дойдешь до сорока, опустишь обсадную трубу, вскроешь двадцать метров водоносного горизонта. Прибудешь на точку, потребуй от геолога всю проектную документацию. Насколько мне известно, она устарела. Если мы и эту дырку угробим, бригаду разгонят к чертовой матери.
   Сапожникова порадовало, что Лохматый не стал, как обычно, придираться к мелочам, сразу заговорил о деле, да еще извинился. Видимо, фонтан фекалий изрядно прочистил ему мозги.
   Когда вахтовка укатила в Симферополь, к Сапожникову подошел пожилой мужчина.
   - Алексей Иванович, - представился он, протянув руку. - Директор питомника. Зверья у нас много, а пресных источников поблизости нет, вода привозная, дорогое удовольствие. В случае успеха за мной не заржавеет.
  
   ***
  
   Асфальт скоро закончился, оставшийся путь пришелся на проселочную дорогу. Скорость движения снизилась до черепашьей. Сапожников попросил сидевшего рядом в кабине МАЗа Алексея Ивановича показать проектную документацию на скважину. Изучал ее с такой скрупулезностью, что начальник питомника забеспокоился.
   - Понимаю ваши сложности, - дипломатично заметил он. - Наслышан. Наша скважина - идеальный вариант. Никаких промышленных и жилых объектов, чистое поле. Ближайшее село в сорока километрах.
   - Извините, но бумаги восьмилетней давности, - безжалостно констатировал Сапожников. - Пусть геологи их обновят, тогда и подниму мачту.
   - Да вы что? - изумился Алексей Иванович. - На это как минимум год понадобится, десятки согласований.
   - Меня это не волнует, - отрезал Сапожников. - Приедем на точку, сообщу по рации, что бурить скважину отказываюсь.
   - Я ни в коем случае не покушаюсь на вашу компетентность, готов возместить некоторые возможные неудобства.
   - Борзыми щенками? - озлобился Семен. - Извините, в отцы годитесь, зачем уговариваете? Геологоразведочные данные устарели. Скважину просверлю, а воды в ней не будет. Что тогда?
   - Готов пойти на риск, - обиженно поджал губы Алексей Иванович.
   - А куда вам деваться? - желчно возразил Сапожников. - Одно не могу понять: вам нужна скважина или вода?
   - Скважина с водой, - растерянно признался собеседник.
   Минут двадцать ехали в молчании. Сапожников изучал разрезы старых разведочных скважин, прикидывая, насколько мог опуститься водоносный горизонт. Выходило, что метров на десять. Не критично, зато длина обсадной трубы останется прежней, а это самая затратная часть проекта. Можно послать заказчика подальше, но не хотелось поступать не по-людски. "Когда это кончится? - мысленно обратился Семен неизвестно к кому. - Сотни лет прошли, а мы по-прежнему прикидываем: судить по закону или по справедливости?".
   Колонна прибыла на место. Сапожников удивленно воззрился на пресловутый питомник. Голая степь, несколько неказистых одноэтажных построек, сложенных из желтого ракушечника, большая металлическая цистерна с надписью "Вода питьевая" и допотопный бульдозер. Семен долго оглядывался. Где зверюшки?
   - Кролики живут в земляных норах, которые сами выкопали, - торопливо объяснил Алексей Иванович. - Остальных зверьков содержим в клетках. Экскаватором вырыли глубокие траншеи, в которых по бокам расположили клетки, чтобы животным летом не было жарко. У нас опытное хозяйство, если эксперимент удастся, его воспроизведут в других районах не только Крыма, но и по всему Союзу.
   - Я так скажу, батя, - решился Сапожников. - Вода будет, но о характеристиках скважины забудьте. Вас это не касается. Насос, скорее всего, придется опустить глубже, чем указано в проекте, но это ваши проблемы.
   - Не вопрос, - радостно всплеснул руками Алексей Иванович. - Спасибо. Я перед вами в долгу.
   - Да какой долг, - поморщился Семен. - У вас такие руки, будто последние двадцать лет промывали золотоносный песок в Магаданской области. Не прячьте, - улыбнулся Сапожников, заметив, что собеседник, смутившись, принял позу заключенного, которого вывели в прогулочный дворик. - Насколько понял, электричество у вас есть.
   Старичок кивнул.
   - Завтра поднимем мачту и запустим агрегат. Ваше присутствие не обязательно, но если пожелаете, можете взглянуть на процесс.
   - Сочту за честь.
   Сапожников подозрительно покосился на собеседника, заподозрив издевку. Судя по всему, тот и не думал шутить.
   До заката успели расставить вагончики по местам, после чего взмыленные водители тягачей с облегчением покинули новую точку под индексом сорок четыре. Войдя в командирский кубрик, Семен отметил, что Миша зря время не терял, привел его в обжитой вид. Поразили желтые занавески на окнах. Ни одному вменяемому бурильщику никогда бы в голову не пришла такая блажь. Под окнами на железных ножках уютно расположились заполненные землей деревянные ящики, из которых выпирала всяческая зелень. Сапожников уперся взглядом в пол. Когда-то он был деревянным, потом его покрыли пластиком, который за многие годы истрепался. Сейчас под ногами возлежал ковер. Ворсистый, но замызганный. Сапожникова покоробило: в родительской квартире почти такой же, но чистый, висел на стене. Выругавшись про себя, Семен поздоровался, разулся, прошел к металлическому ящику с рацией, открыл его ключом, выданным буровым мастером. Сообщил, что прибыл на точку, завтра начнет бурение. На Мишу старался не смотреть, присутствие непрошенного помбура раздражало.
   Поутру буровую поставили в чистом поле, да еще и рядом с уже вырытой глубокой ямой, которую приспособили под зумпф. Неподалеку вручную выкопали еще одну, неглубокую, под туалет, сверху установили деревянную будку, которую при переездах разбирали и перевозили в прицепе. Алексей Иванович пообещал приехать, но запаздывал. Присутствовали обе смены, хотя ночная могла бы отдыхать. Начало бурения эксплуатационной скважины - завораживающее зрелище. Большое вращающееся долото, извергающее из дырок фонтаны воды, вонзается в землю и устремляется вглубь. Подхваченные жидкостью измельченные частицы породы выносятся наверх и скатываются по выкопанной канавке в зумпф, где и оседают. Насос бодро урчит, нагнетая в скважину новые порции промывочной жидкости. Красота. Главное - без сюрпризов. Они появятся потом, без них не обходится ни одно бурение. Но сейчас можно любовно взирать на мутный ручеек, вытекающий из устья скважины.
   Вот долото достигло семиметровой отметины, пришла пора наращивать буровую штангу. Рутина. Интерес к созерцанию пропал и ночная смена удалилась. Сапожников посторонился, пригласил к рычагам Кирилла, объяснил, как ими действовать. Никакой разницы между буровыми тяжелого и легкого типа в начале бурения нет. Это потом, когда начнутся глубины, придется думать, как и чем заглушать пустоты и обваливающуюся породу. Судя по разведочным скважинам, метров через двадцать они вклинятся в конгломерат, состоящий из песка и гальки, придется добавить бентонитовой глины в буровой раствор, чтобы скважина не обваливалась.
   К буровой, поднимая шлейф пыли, подъехал видавший виды "Москвич". Из салона вышли Алексей Иванович, еще один неизвестный пожилой мужчина и Наташа Верочкина, в белой тунике и канареечных шортах, как раз под цвет занавесок в командирском кубрике. Сапожников окаменел. Судьба в очередной раз лягнула копытом. Ну, нефтяник из Тюмени, встречай гостей. С трудом справившись с растерянностью, Сапожников нехотя направился к "Москвичу".
   - Это и есть тот спаситель, о котором я рассказывал, - радостно объявил Алексей Иванович спутникам.
   Сапожников пожал руку жилистому старикану, который представился Еремеем Петровичем. Указав на девушку, сообщил, что с ним приехала внучка Наташа. Несмотря на уроки, которые Сапожникову ежедневно преподносила жена, он смутился и отвел взгляд.
   После приветствия Алексей Иванович умолк, эстафету подхватил Еремей Петрович, поблагодаривший Семена за отзывчивость и любовь к животным.
   Сапожников поморщился, особой любви к живности он не питал, а соседскую напыщенную болонку, имеющую привычку оставлять душистый привет на дверях подъезда, ненавидел.
   Дедушка Натальи, словоохотливый и велеречивый, долго не позволял никому и слова сказать, но вскоре и его запас красноречия иссяк.
   - Хотите познакомиться с процессом бурения? - вежливо поинтересовался Сапожников. Жестом пригласил гостей к буровой. Подойдя к ней метров на десять, остановился, чтобы шум вращающегося ротора и гул бурового насоса
  не мешали разговору. Стараясь не прибегать к мудреным техническим терминам, объяснил, чем занимается бригада. Наташа в упор глядела на него, но он оставался бесстрастным.
   - Скважины бывают разведочные и эксплуатационные. Разведка вытаскивает на поверхность образцы породы в виде цилиндрических столбиков, их называют керном. Это своеобразный вертикальный срез всего того, что находится под землей. По ним геологи определяют, стоит ли вообще работать в конкретном районе. Если дают добро, бурится эксплуатационная скважина. После проходки и сдачи в эксплуатацию в эту дыру опускают электрический насос, который и подает воду. Сложность в том, что, по данным разведки, после глубины в двадцать метров начнется плывун. Его нужно нейтрализовать,
  придется опустить колонну обсадных труб. Только после этого вскроем водоносный горизонт. Этим и объясняется стоимость скважины.
   Сапожников вопросительно взглянул на Алексея Ивановича. Буровой мастер предупредил Семена, что заказчик очень недоволен сметой, дескать, слишком дорого. Алексей Иванович смущенно потупил взгляд, это именно он в горсовете указывал на неадекватные расчеты, настаивая на том, что подрядчик пользуется своим монопольным статусом. Но ведь тогда он не знал, что документы на скважину безнадежно устарели. Ему еще повезло, что встретил такого отзывчивого парня, другой бы уперся рогом.
   - Ничего не понимаю в бурении, - радостно объявил Алексей Иванович. - Но уважаю разведчиков недр.
   Алексей Иванович, подхватив под локоток Еремея Петровича, повлек его подальше от въедливого бурильщика, начал вполголоса что-то объяснять. Оставшись наедине с Наташей, Семен молчал, сосредоточенно изучая носки сапог, будто впервые их видел. Оправдываться не собирался, на снисхождение не рассчитывал. Не произнеся ни слова, тяжело вздохнул, развернулся и направился к буровой.
   Подходя к дедушке, Наталья с трудом сдерживалась, чтобы не оглянуться. Вот так встреча. Обидно. Наглости и самоуверенности у этого парня хоть отбавляй. Даже не извинился! В голове крутились ядовитые слова, которые хотелось выпалить ему в лицо, но дедушка неожиданно взмахнул руками и беспомощно опустился на песок. Наташа бросилась к нему, присев на корточки, тревожно вглядывалась в побледневшее лицо. Алексей Иванович топтался подле них, не зная, что предпринять.
   - Подгоните машину, - попросила она. - Уезжаем.
  
  Ледяная принцесса
  
   Дедушка болел неделю. Врачи городской больницы, куда его привезли, определили пациента в кардиологическое отделение, после обследований и консультаций пришли к выводу, что он пережил предынфарктное состояние. Девушка каждый день навещала его, забегала по пути на рынок, где покупала абрикосы, персики, груши и яблоки. Еремей Петрович крепился, виновато опускал глаза, но однажды не выдержал.
   - Подвел я тебя, внученька. Приехала отдыхать, а угодила в сиделки.
   - Перестань, дедуля. Хочешь, сварю бульон из курицы?
   Еремей Петрович кротко улыбнулся, вспомнив покойную супругу. Когда его одолевал какой-нибудь недуг, она поила его бульоном, свято веря в целительные свойства немудреного варева.
   Наташа, конечно, сознавала, что привычка спать до упора, когда все нормальные люди давно на ногах, когда-нибудь может больно аукнуться, но все ее потуги проснуться пораньше сводились к тому, что она все равно куда-нибудь опаздывала. Потому и обзавелась маленьким механическим будильником, трезвонившим так, что мог разбудить и соседей. Назвала аппаратик садюгой и возила с собой в собственноручно сшитом чехольчике из фланели.
   Открыв глаза, насторожилась. Проспала? Комнату заливал радостный солнечный свет, каждый лучик торжественно извещал о начале дня. Проспала! Дедушку выписывают, а она его не встретит. Судорожно сдернув с прикроватной тумбочки ручные часики, бессмысленно уставилась на циферблат. Сфокусировалась на часовой стрелке. Начало девятого. Дедушку выпишут в десять. Будильник установлен на полдевятого. Наташа облегченно откинулась на подушку. Можно еще понежиться. После зубодробительного звона решила полежать еще минуточку. Оказалось все тридцать. Вылетела из кровати, не накрасилась, не умылась и даже зубы не почистила. Зато успела. Перед входом в больницу ее ожидал Алексей Иванович. На радостях известил, что скважину пробурили, воды хоть залейся. С бурильщиками подружился, отличные ребята.
   Наташа с дедушкой сели на заднее сиденье "Москвича", а руливший Алексей Иванович взахлеб продолжал:
   - Сапог - сила. Молодой, цепкий, как репейник. Пригласил знакомого геолога, тот задним числом нарисовал все бумаги на скважину, комар носа не подточит. Цена пустяковая - путевка в санаторий "Саки", где лечат бесплодие. Жена геолога три года не может забеременеть. Почему бы не помочь, к тому же директора санатория я хорошо знаю.
   - Сапог хромовый или резиновый? - недовольно поинтересовалась Наташа.
   Ее раздосадовало не столько то, что Алексей Иванович, ловко обойдя закон, радуется, как ребенок, сколько оценка Сапожникова.
   - Наташенька, - удивился Алексей Иванович, - Это кликуха, он не обижается. У бурильщиков вообще тяга к прозвищам. Вроде ребячество, но что-то в этом есть. Арабы возвели процедуру именования ребенка до уровня искусства. В полном имени вначале перечисляли предков по мужской линии, а позднее к нему присоединяли титулы, названия местности происхождения, религиозных школ и даже профессии. Вот что интересно. У арабов и славян первое имя ребенка знали только самые близкие люди, а то, которым пользовались, было обманным, чтобы никакая злая ведьма не могла ему навредить. Никто не спрашивал, как твое имя, а вопрошали: "Как звать?". Традиция, основанная на тысячелетнем жизненном опыте. Зря обижаешься по поводу Сапога. Кстати,
  буровая снимается с места и уезжает на новую точку. Я считаю, что Сапог не из тех, кто гонится за деньгами, - заключил Алексей Иванович, многозначительно покосившись на девушку.
  
   ***
  
   Алексей Иванович явился в гости в воскресенье. Притащил корзину яблок.
   - Прокрутишь на мясорубке, отожмешь через марлю, - посоветовал Наташе. - Свежий яблочный сок для Петровича - самое то. Минералов хоть отбавляй.
   Приготовив старикам чай, девушка удалилась в комнату. Наташа обижалась на Сапожникова, и вместе с тем надеялась увидеться, хотелось выплеснуть ему в лицо набухшую злость, сноровистый какой, управился за неделю, теперь они вряд ли встретятся. Ну и ладно. Не больно-то и хотелось. У нее своих дел полно. Вернется в Москву, займется прозой. Ее конек - небольшие повести. Она придумала сюжет нового повествования. Главный герой - бурильщик Филипп. Под два метра ростом, в плечах косая сажень. Нет, так не годится, получается, что он шире, чем выше, но и слово "широкоплечий" какое-то тусклое. Пусть будет коренастым. Филипп упрям, как осел, вернее упорный, если поставит перед собой цель, то его и бульдозером с пути не своротишь. Характерная деталь - багровый шрам на щеке. "В женских лицах шрам на роже для мужчин всего дороже". Фу, какая чушь в голову лезет. Такой персонаж запоминается и вызывает сочувствие. Но кто его так изуродовал? Да какая разница. Например, какая-то железяка во время аварии полоснула по щеке, между прочим, могла и в голову угодить. Хотя и этот вариант нельзя отметать с ходу. Все его закидоны можно списать на травму. Он, к примеру, водку на дух не переносит, от нее припадки начинаются. Трезвенник поневоле. Заодно можно приплести причудливые видения, которые его периодически посещают. Голоса из далекого прошлого, от которых спасу нет, да еще косматая колдунья однажды предупредила его во сне, что ему нужно подальше держаться от железных птиц и пользоваться исключительно наземным и морским транспортом. Отсюда и бзик: каждый раз, садясь в вахтовый вертолет, читает про себя молитву "Отче наш" и воровато крестится, чем неизменно вызывает беззлобные насмешки у коллег. И вот прилетел он в очередной раз на буровую, а тут - бац - приказ: немедленно остановить бурение. Скважина бесперспективная. А он попер буром в прямом смысле этого слова: всю ночь корячился и таки открыл новое грандиозное месторождение. На этом фантазия иссякла. Буровая установка не гуляет сама по себе как кошка. Устанавливают ее по наводке геологов в определенном месте, а не там, где вздумается бурильщикам, да и надзор за нею наверняка ведется. Сюжет хромал на обе ноги, не говоря о том, что она и понятия не имела, какое месторождение можно считать фантастическим. Может, золото или алмазы? В этом случае надо определиться с местом действия. Драгметаллы в Крыму не наблюдаются, а удаляться, даже мысленно, дальше Уральских гор не хочется. Об азиатской территории станы вплоть до Камчатки она имеет смутное представление. Если в повести не будет деталей, которые не придумаешь, сидя за печатной машинкой, писателю грош цена. Надо бы расспросить дедушку. Вообще-то он гляциолог, к бурению имеет косвенное отношение, зато побывал в куче экспедиций. Жалко, что его библиотека в основном состоит из заумных трудов. Звание член-корреспондента дедушка, конечно, получил не за красивые глазки, но читать его книги - мука адская. Сплошное нагромождение научных терминов. Между тем, как выяснилось, дедушка - не кабинетный сухарь, да и в Саки не зря перебрался. Во дворе Наташа не раз встречала старушку. Тощенькую, но не утратившую былого достоинства. Дедушка при встрече с Еленой Петровной оживлялся, в глазах появлялся блеск, он будто сбрасывал с плеч пару десятков лет. Учтиво поприветствовав ее наклоном головы, он бросал вороватый взгляд на внучку, будто чего-то опасался. Жители окрестных домов тоже выражали даме почтение. Одевалась бабушка скромно, по-старомодному. Юбка до щиколоток и блузка из черного атласного шелка. Однажды Наташа, заметив, с каким трудом она несет авоську с картошкой, догнала ее, несмотря на протесты, отобрала тяжеленный груз. Вошла в квартиру, прибранную с болезненным тщанием. Панцирная кровать со смешными металлическими шариками, стол, сработанный в шестидесятые годы, и два кресла послевоенного образца. Наташа обратила внимание на фотографии, висевшие на уровне глаз. Присмотрелась. Надо же. Безусый дедушка в окружении двух девиц, одна из них - Елена Петровна. Хоть и минуло много лет, но лицо узнаваемо.
   - Вторая девчонка - Кристина, мы ее называли ледяной принцессой, - объяснила Елена Петровна.
   Старушка указала девушке на кресло, сама уселась на краешек кровати.
   - Ерема по ней сох, а она играла с ним в кошки-мышки. Возле ледника Джанкуат недалеко от Эльбруса располагалась гляциологическая база МГУ для студентов географического факультета. Мы там проходили летнюю практику, измеряли зондами глубину снега. Зонд - несколько металлических стержней, которые соединяются друг с другом с помощью резьбы на концах. Его нужно заталкивать в снег до фирна. Чтобы выяснить плотность снега и его характеристики, надо выкопать несколько шурфов. Этим и занимались студенты. Ерема уговорил Кристину поехать на Кавказ вместе. Там она познакомилась с пришлым альпинистом, который предложил ей полазать по леднику Большой Азау. Сам он уцелел, а Кристина упала в рантклюфт - трещину между ледником и скалами. Искали ее долго, но так и не нашли. Скорее всего, тающая вода затянула тело под основание ледника. В его глубинах летом много каверн и пустот. Ерема до сих пор винит себя за то, что убедил ее поехать на Кавказ.
   - Вы его до сих пор любите?
   - Деточка, какая любовь в моем возрасте? - всплеснув руками, воскликнула Елена Петровна. - Когда умерла его жена, он написал мне письмо, намекал, что пора и ему отправиться вслед за нею. Разумеется, я его отговорила, посоветовала сменить обстановку, отдохнуть пару недель на море. Не думала, что он поступит столь кардинально и сюда переедет.
   - Он часто в гости приходит?
   - Поначалу едва ли не каждый день, но потом, наверное, понял, насколько меня тяготят разговоры о Кристине. Понимаешь, деточка, я ему нужна была только на первых порах. Но я не в обиде. Сердцу не прикажешь.
   - Как он вас разыскал?
   - А мы и не терялись, переписывались. Он иногда советовался со мной, когда сомневался. Я практик, а он - кабинетный ученый, - снисходительно улыбнулась старушка. - Поздравительными открытками обменивались на двадцать третье февраля и на восьмое марта.
   - Спасибо, Елена Петровна. Я, пожалуй, пойду, а то дедушка разволнуется. Буду к вам наведываться, не возражаете?
   - Всегда рада, милочка. Приезжайте к нему чаще. Он так преобразился, будто в Антарктиде побывал. Райское место для гляциолога. Его трижды туда посылали, но врачи из списка вычеркивали. Насчет его болячек не переживайте, в случае чего одного не оставим.
  
   ***
  
   Раздумья Наташи о причудливых зигзагах судьбы прервал стук в дверь. Она сорвалась с кровати, уселась в кресло. Вошедший дедушка напоминал кота, который втихаря отведал хозяйской сметаны. За его спиной маячил смущенно улыбающийся Алексей Иванович. Девушка насторожилась. Что старики опять затеяли?
   - Алексей Иванович предлагает послезавтра скататься на машине на Ай-Петри, - объяснил дедушка. - Я там не раз бывал, поэтому от поездки воздержусь. Тебе советую. Если повезет с погодой, поглазеешь на Ялту с тысячеметровой высоты.
   Заподозрив подвох, Наташа перевела взгляд с дедушки на Алексея Ивановича. Старички что-то недоговаривали, но вряд ли признаются. Но она-то чем рискует? Почему бы и не съездить на плато?
   - Согласна, - улыбнулась Наташа. - Только не на рассвете. Часиков в девять устраивает?
   - Да хоть в десять, - пожал плечами Алексей Иванович. - Только оденься по-спортивному: брюки, кроссовки, ветровка. Наверху гораздо прохладнее, чем внизу.
  
  Французские духи
  
   Наташа проснулась на рассвете, долго ворочалась в постели, пытаясь заснуть. Взбила подушку. Перевернувшись на бок, представила караван верблюдов, торжественно шествующих мимо нее по Сахаре. Когда счет навьюченных дромадеров перевалил за вторую сотню, мысленно отправила их на водопой и переместилась на берег моря. Извлекла из памяти мерную поступь прибоя, долго вслушивалась в его неторопливое бормотание. Не помогло. В комнату по-хозяйски ворвалось озорное солнышко, высветив беспорядок, с которым она пообещала бороться не покладая рук. Окончательно убедившись, что сна ни в одном глазу, тихонько прокралась в ванную, умылась, почистила зубы. Вернувшись в комнату, открыла дверки шифоньера. Импортные фирменные джинсы и кроссовки в наличии. Спасибо папе, не банальная липа, сработанная в подпольных одесских или кавказских мастерских. Сгодится и белая футболка с длинными рукавами. А вот ветровкой так и не обзавелась, прикупила по случаю анорак отечественного пошиба - брезентовую энцефалитку Кочубеевской швейной фабрики. Выглядит на редкость непрезентабельно, зато не боится грязи и хорошо защищает от дождя. Экипировавшись, девушка подошла к зеркалу и невольно улыбнулась. Ну и видок. Бесформенный грязно-коричневый анорак с дурацкими накладными карманами на груди сочетался с джинсами и кроссовками так же, как норковая шубка с кирзовыми сапогами. Ну, да ладно. Если повезет с погодой, обойдусь без этого чуда советской швейной промышленности.
   На выезде из города Алексей Иванович поинтересовался, какой маршрут ее устраивает. Можно поехать по основной трассе через Симферополь, а после Бахчисарая повернуть на Ай-Петри. Второй вариант - отправиться на плато опять же через Бахчисарай, но по более короткой извилистой дороге.
   - Решайте сами, - ответила Наташа. - У вашего "Москвича" и так ноги подгибаются.
   - А вот и нет, - с неожиданной горячностью возразил Алексей Иванович. - Он неприхотлив, как ишак. Заодно я тебе один памятник покажу, очень интересный объект для литератора.
   Алексей Иванович, вероятно, ждал, что Наташа завалит его вопросами, но девушка мужественно преодолела искушение, ткнув пальчиком в лобовое стекло, весело приказала:
   - Вперед, командор.
   В отличие от мамы, которая ненавидела частный транспорт до такой степени, что отказывалась садиться даже в такси, а легковушки презрительно величала летальными жестянками, Наташа от поездок на авто никогда не отказывалась, предпочитала располагаться рядом с водителем, чтобы видеть бросающуюся под колеса бесконечную ленту дороги. Зрелище такое же притягательное, как и косматое пламя костра.
   Вырвавшись из города, "Москвич" резко свернул направо, покатил по тесной двухпутке. Глядя на выжженную солнцем унылую белесую степь, Наташа диву давалась, когда обочь дороги замечала приземистые домики. Чем на таких солончаках занимаются местные жители, не представляла. Вскоре появились радующие глаз виноградники, ровненькие полоски междурядий преследовали их до въезда в село Отрадное.
   - Неподалеку село Вилино, - загадочно произнес Алексей Иванович, сохраняя на лице невозмутимое выражение. - Сделай зарубку в памяти, пригодится.
   Наташа покосилась на собеседника. Давний друг дедушки явно намеренно разжигает ее любопытство. Но она не из таковских, на приманку не клюнет.
  Когда они миновали речку Альму, асфальт резко пошел в гору, набирая высоту. Водитель переключился на вторую передачу, вопросительно взглянул на девушку. Наташа усмехнулась. У матросов нет вопросов.
   - Поднимаемся на плато Яшлава или Яшлау, - объяснил Алексей Иванович. - Назвали в честь беев Яшлау, хотя правильнее его именовать Яшдаг, то есть "молодой лес". Никакого леса здесь давно нет, скорее всего, его вырубили еще в средние века. Остался только голый известняк с вкраплениями мергеля. Сегодня по плато катаются только местные жители, а в древности здесь проходил головной тракт из Херсонеса, нынешнего Севастополя, в Гезлев, то бишь в Евпаторию.
   Автомобиль, натужно рыча, преодолел подъем и весело покатил по узкому ложу асфальта. Оглядываясь по сторонам, девушка ловила себя на мысли, что в жизни бы не поселилась в этих краях. Каменистая пустошь, заросшая редкими кустарниками и белесой травой. Порадовало глаз промелькнувшее в низине село Кочергино, утопающее в зеленых деревьях, что объяснялось крохотным водохранилищем, чья водная гладь озорно отсвечивала солнечными зайчиками. Минут через десять Алексей Иванович съехал на обочину, заглушил двигатель.
   - Пройдемся, - предложил он. - Тут недалеко.
   Они подошли к металлической ограде, в центре которой на двух обтесанных плитах известняка покоилась треугольная гранитная стела. На отполированной поверхности выделялась надпись о том, что здесь погибли кассир и шофер.
   - Не вздумай упоминать их имена, - предупредил Алексей Иванович. - Негласное табу, у которого нет объяснений. История мутная и загадочная. Помнишь, при въезде на плато упомянул Вилино? Местный колхоз не бедствует, виноградников полно. В конце осени после сдачи урожая людям обычно выплачивают большие деньги, чтобы поощрить ударный труд. Двойные или тройные оклады, плюс премии. Для села это праздник. Осенью семьдесят четвертого им собирались выплатить полмиллиона рублей. Не знаю, о чем думал председатель колхоза, может, исходил из того, что на такие суммы в Союзе никто из грабителей не замахивался, но в сбербанк Бахчисарая отрядил только кассиршу, выделив грузовик. Женщина получила деньги, запихнула их в обычную хозяйственную сумку. Вместо того чтобы возвращаться по трассе через Почтовое, водитель поехал напрямик - по этой безлюдной дороге. Здесь машину и встретили. Судя по всему, случилось это неожиданно, потому что "газон", когда его обнаружили, стоял поперек дороги, двигатель все еще работал. Водителя расстреляли из немецкого парабеллума через дверцу. Кассирша, прихватив сумку, выскочила из машины, но успела пробежать метров пятнадцать. Ей всадили в спину четыре пули. Грабители оказались на редкость расторопными. Минуты через три к месту происшествия подъехал молоковоз, водитель которого решил, что шофер "газона" сбил женщину, а сам сбежал. Приехавшая сюда милиция обнаружила только гильзы, деньги исчезли, их по сию пору не нашли, как и налетчиков. Между прочим, это одно из самых громких ограблений за последние двадцать лет. Но о нем мало кто знает, а те, кто в курсе, предпочитают помалкивать.
   - Слабо верится, - засомневалась Наташа. - Какой смысл молчать жителям Вилино?
   - Да как ты не понимаешь! - обиделся Алексей Иванович. - Они боятся. После этого случая все село перешерстили.
   - А вы откуда об ограблении узнали?
   - Рассказал серьезный человек, бывший милицейский начальник, он на пенсии.
   - Вот! - торжествующе воскликнула Наташа. - Об этом случае наверняка крымская милиция наслышана, а это означает, что о нем и весь Крым знает. Приеду в Москву, напишу очерк в газету.
   - И зачем я, старый дурак, рассказал? - озадачился Алексей Иванович.
   - Сами сказали, что мне как литератору будет интересно, - напомнила девушка.
   - Ну да, - растерялся спутник. - Мне показалось, что можно написать интересную художественную вещь. Согласись, сюжет нетривиальный. Вместо Крыма укажешь другое место. Главное, додуматься, кто это сделал и как это ему удалось.
   - У каждой ассигнации имеются номер и серия. Рано или поздно деньги где-нибудь всплывут.
   - Не все так просто, - не согласился Алексей Иванович. - Если купюры новые, кассиру достаточно записать номер и серию первой и последней. Но в банке были только старые банкноты. Если бы кассирша занялась их переписыванием, возилась бы до ночи. Грабители, видимо, именно на это и рассчитывали. Так что отследить судьбу украденных денег было нереально.
   - Гильзы, - вспомнила Наташа. - По ним можно определить оружие.
   - Милиция установила, что стреляли не из засвеченного пистолета. После войны в Союз завезли тысячи трофейных парабеллумов. Ни по каким картотекам они не проходили. Как говорится, ищи свищи.
   - Водитель "газона" мог сговориться с бандитами, а убили его, чтобы не делиться награбленным.
   - Вряд ли. Он полтора часа провозился с машиной, не хотела заводиться. В этот день поездка могла и не состояться. Да и сама подумай, зачем бы шофер пошел на сговор, если первым бы попал под подозрение?
   - А как вам такая версия. О том, что приедет кассир колхоза, преступникам рассказал кто-то из сотрудников сбербанка. Бандиты ничего не планировали, действовали по обстоятельствам. Ехали за "газоном" на легковушке, а когда он поднялся на плато, обогнали и встали поперек дороги. "Пятьдесят первый" потому и стоял боком, что шофер ударил по тормозам. Причем грабитель мог действовать и в одиночку. Забрал деньги, сел за руль и умчался. Кстати, молоковоз откуда ехал?
   - Из Бахчисарая.
   - Все сходится. Грабитель - местный житель, знал, что плато безлюдное, а дорога хорошо просматривается. Допустим, молоковоз подъехал к этому месту через три минуты после стрельбы. За это время легковушка удалилась как минимум на четыре километра в ту сторону, откуда мы приехали. Сейчас лето, а тогда был ноябрь. Дождь и туман не исключаются. К тому же сидевший за баранкой молоковоза шофер предположил, что "газон" сбил женщину, шедшую по обочине. В таком состоянии он наверняка не обратил внимания на удаляющийся автомобиль, если бы тот и попал в поле его зрения.
   - Вот видишь, - обрадовался Алексей Иванович, - считай, что остросюжетная повесть проклюнулась, причем основанная на реальных событиях, о чем можно упомянуть. Если постараешься, на основе твоей повести и фильм снимут. Обидно, когда киношники используют зарубежные романы, а у самих под носом такие сюжеты пропадают.
   - Согласна, - с воодушевлением воскликнула Наташа, чмокнула собеседника в щеку. - Спасибо.
   - Вот и ладненько, - умилился Алексей Иванович. - Рад, что подбросил интересную тему. Садись, поехали.
   Спустившись с плато, они попали на широкую трассу, ведущую в Севастополь, пересекли железную дорогу и устремились к утопающим в голубой дымке горам. Перед селом Танковое "Москвич" съехал на обочину. Алексей Иванович не успел заглушить двигатель, как Наташа выпорхнула из кабины, замерла, не в силах отвести взгляд от зеленой долины и манящего тайнами клиновидного ущелья.
   - Называется проход "ворота Бельбека" - в честь протекающей по долине речки, - объяснил вышедший из машины Алексей Иванович. - Согласись, вид бесподобный.
   - Жаль, что я не художница, - вздохнула девушка. - Написала бы эту красотищу в разные времена года.
   - Если бы захотела отобразить весь Крым на полотнах, одной жизни едва бы хватило, - философски заметил Алексей Иванович. - Только пещерные города чего стоят. Чуфут-Кале и Мангуп-Кале, Тепе-Кермен и Эски-Кермен, Качи-
  Кальон, Чертер-Коба и Бакла. Чувствуешь, какая энергетика таится в этих названиях? Эти пещерные прибежища, конечно, не столь красивы как иорданская Петра, зато каждое из них самобытно. К ним можно присовокупить крепости: Херсонес, Генуэзскую в Судаке, Кафу в Феодосии и Ени-Кале под Керчью. Когда Екатерина выгнала турок из Крыма, на южном берегу появились дворцы - Воронцовский, Ливадийский, Массандровский, Юсуповский. Еще одно рукотворное маленькое чудо - Ласточкино гнездо в Гаспре. Когда смотришь на замок с моря, диву даешься, как строителям в начале двадцатого столетия удалось соорудить его на отвесной скале. А такие бухты как Ласпи, Балаклавская, Царская, Лисья и Голубой залив сами на полотно просятся. К слову, основанный Голицыным Новый Свет, где разливают шампанское, расположен в Зеленой бухте. Сначала поселок назывался Парадиз, в переводе Рай.
   - Очень познавательно, вам бы в экскурсоводы пристроиться, - с иронией изрекла Наташа. - Слюнки потекли.
   - Не принимаю сарказма, - обиделся Алексей Иванович. - Я убеждаю и себя, и тебя, что твой дедушка не случайно сюда переехал.
   Наташа пожала плечами. Алексей Иванович либо прикидывается простачком, либо действительно ничего не знает о Елене Петровне. Можно обойтись и без экивоков. Напрямую спросить собеседника о Кристине. А стоит ли? Какое ей дело, по какой причине дедушка переехал в Саки? Погруженная в размышления Наташа не сразу обратила внимание на спутника, который, покряхтывая, топтался на месте и беспокойно поглядывал на наручные часы.
   - Время поджимает?
   - Тебя в машине не тошнит? После села Соколиное начнется серпантин на Ай-Петри, поворотов - воз и нехилая тележка. Если станет плохо, дай знать. Хорошо?
   Такая предусмотрительность девушку позабавила. Сколько себя помнила, в машинах ее никогда не укачивало. Чем больше поворотов, тем интереснее, за каждым открывается новая панорама.
   Машина миновала Соколиное, дорога настолько сузилась, что Наташа непроизвольно напрягалась, когда внезапно появлялось встречное авто. Ей казалось, что столкновение неизбежно, но всякий раз они разъезжались с очередной легковушкой, едва не поцеловавшись боковыми зеркалами. В начале пути повороты не представляли опасности, но чем выше взбирался "Москвич", тем круче они становились, пока не превратились в кошмар с углом разворота в сто восемьдесят градусов. Сжавшись в кресле, девушка старалась не обращать внимания на пропасть, которая коварно преследовала машину, появляясь то слева, то справа. Утешало то, что за склоны отважно цеплялись сосны, если что, тормознут легковушку. Алексея Ивановича дорога не пугала, он давил на газ, ожесточенно вращая рулем. Неисчислимые виражи, казалось, никогда не закончатся. Тошнота долго пряталась в глубине желудка, проявляя себя легкими спазмами и обильной слюной, которую девушка мужественно проглатывала, время от времени вытирая рот платочком. Круженье головы останавливала испытанным способом - закрывала глаза. Она периодически высовывала голову в открытое боковое окно, подставляя лицо прохладным ударам ветра. Это ненадолго помогало, но как только занимала исходное положение, вероломная дурнота снова подступала к горлу. Когда стало совсем невмоготу, Наташа не выдержала. Надо хотя бы ненадолго устроить привал. Тихонько икая, напряженно вглядывалась вперед, боясь пропустить подходящую площадку для остановки. "Москвич", взвизгнув шинами, ловко вписался в очередной поворот. Дорога, сжатая с одной стороны крутыми скалами, а с другой - отвесным ущельем, вывела в седловину, заросшую изумрудной травой. Еще один полукруг и они на плоскогорье. Справа на господствующей высоте возникли диковинные белые купола.
   - Это радиолокационная воинская часть, - объяснил Алексей Иванович. - Следит за воздушным пространством. Локаторы упрятали, чтобы ни снег, ни дождь, ни морозы не мешали вести наблюдение. Ты молодец. Одно время так побледнела, что я начал переживать.
   - Никогда не ездила по горным дорогам, - призналась Наташа. - Между прочим, обещали не гнать лошадей.
   - Я и не гнал. Ехал на второй передаче. Обман зрения и чувств. Мчишься за сотку по равнинной трассе, а кажется, что плетешься, как черепаха. На горной дороге скорость под сорок, а воспринимается как лихачество.
   - Ой! - вскрикнула девушка, узрев в обширной котловине грузовик с поднятой мачтой. - И здесь буровая!
   Только теперь, разглядев знакомую бурильную установку, она поняла, почему старички подозрительно переглядывались, предлагая поездку на Ай-Петри. Вот партизаны. Могли бы и посоветоваться. Наташу так и подмывало попросить Алексея Ивановича развернуть машину, но вместо этого она привстала, чтобы взглянуть на себя в центральное зеркало заднего вида. На нее уставились блестящие глазища, окаймленные густыми черными ресницами. На вздернутом носике красовалась жирная маслянистая клякса. Откуда взялась, непонятно. Хорошо, что прихватила с собой салфетки. Пока девушка старательно избавлялась от пятна, "Москвич", свернув с асфальта, покатил по грунтовке. Последние сомнения рассеялись. На металлической площадке буровой копошились люди в брезентовых робах. Сапожников жестами что-то объяснял на ухо стоящему подле него парню. Автомобиль замер, не доехав до буровой с десяток метров. Семен, передав рычаги напарнику, спустился с площадки и направился к машине. Он улыбался. Бесстыжий, наверняка знал, что она приедет. Алексей Иванович поспешно вылез и двинулся навстречу Сапожникову. Они радостно обменялись рукопожатиями.
   - Добро пожаловать, - бодро произнес Семен, услужливо распахивая дверку "Москвича". - Алексей Иванович сказал, что вам, как литератору, будет интересно познакомиться с процессом бурения разведочной скважины.
   Сапожников протянул лапищу, ей пришлось на нее опереться, чтобы выйти из машины.
   - Давайте здесь постоим. Ближе слишком шумно. Объясню, чем занимаемся, - проговорил Семен. - Есть теория, что в глубине плато существуют подземные озера с пресной водой.
   Бурильщик загадочно улыбнулся, что не укрылось от девушки.
   - Наша задача - подтвердить или опровергнуть ее. Проектная глубина скважины - восемьсот метров. Процесс называется колонковым бурением. Мы вращаем трубу, снабженную коронкой с победитами, достаем наверх керн, укладываем его в деревянные ящики, дополняем бумажками, на которых написано, с какой глубины подняли. Проблема в том, что рыхлые породы размываются раствором, который мы закачиваем в скважину, получается не совсем объективная картина. В качестве промывочной жидкости используем обычную воду. Водовозка сливает ее в этот зумпф.
   Он указал рукой на большую яму, наполовину заполненную мутной водой.
   - КамАЗ за нею только что уехал. На плато в пяти километрах есть
  небольшой пруд.
   - Насколько поняла, вы не верите в подземные озера? - поинтересовалась Наташа. Ее позабавило, что обычный бурильщик сомневается в расчетах специалистов.
   - Теоретически они есть. Известняк непредсказуем, если появляется водоупор в виде глины, возникают озера. Вода на плато есть, но ее слишком мало для Ялты, - веско произнес Сапожников.
   - Почему бы не рассказать об этом начальству?
   - Наши геологи ситуацию знают не хуже меня, но министерство геологии настаивает. Денежки выделены, их нужно освоить. Лишних разведывательных скважин не бывает. По крайней мере, получим дополнительный разрез плато. Потом приедут геофизики и уточнят его с помощью каротажа. В просверленную дырку опустят специальный зонд и выяснят, какие пласты мы вскрыли, на каких глубинах они залегают, есть ли трещины и водоносные горизонты.
   - Вы собираетесь работать круглосуточно? - поинтересовалась Наташа, не заметив в округе жилого вагончика.
   - База в Соколином. В двадцать часов приедет новая смена.
   - А зачем столько стержней? - девушка указала на десятки тонких металлических штанг, установленных вертикально.
   - По-нашему это свечи. По мере проходки мы их наращиваем, пока не добуримся до заданной глубины. Чем глубже скважина - тем больше "свечек". На их спуск и подъем уходит до фига времени. Чтобы получить очередной керн с глубины, нужно при спуске закрутить поочередно полсотни свечек, пробурить всего лишь семь метров, а потом по мере подъема все их раскрутить. Может, в будущем придумают другой метод бурения, а пока что действуем по старинке.
   - Почему бы вам не изобрести новую технологию? - со скрытой издевкой спросила Наташа.
   Сапожников не обиделся. Стащив брезентовую куртку, остался в коричневой футболке, с пятнами пота под мышками.
   - В последние десятилетия образовался перекос. Спутники висят на высоте более тридцати тысячи километров, а мы и понятия не имеем, что происходит внутри земли. Вам не кажется, что это ненормально? На Кольском полуострове пробурили свыше двенадцати тысяч метров, а до базальтов, которые, по мнению ученых мужей, должны начаться после семи тысяч, так и не дошли. Да и с температурой спецы обмишурились.
   Наташа раньше не задумывалась, что лучше - слетать, допустим, на Луну, или выяснить, что происходит в глубинах родной планеты.
   Рев двигателя сменился утробным урчанием.
   - Сейчас ребята начнут подъем, - пояснил Сапожников. - Достанут колонковую трубу вместе с керном.
   Наташа с интересом наблюдала, как на поверхности одна за другой появляются свечи, бурильщики их разъединяли с помощью толстой вилки и ротора. Вскоре показалась труба. Помбур с помощью тележки оттащил ее от мачты, открутил буровую коронку. Трубу подняли вверх и из нее посыпались цилиндрики породы.
   - Так просто? - удивилась девушка. - Если немножко потренироваться, то можно смело работать бурильщиком.
   Сапожников снисходительно улыбнулся.
   - Мой знакомый вертолетчик, впервые севший за руль автомобиля, признался, что когда выехал на дорогу, оторопел. Оказалось, что в небе куда безопаснее, чем на земле. Так что все относительно. Это я к чему. Запороть скважину, что два пальца...
   Сапожников запнулся, покраснел и негромко добавил:
   - Извините, нужно переодеться.
   Он направился к передвижной будке, в которой бурильщики укрывались от непогоды и грелись зимой. В ней была установлена печка-буржуйка. Наташа с недоумением взглянула на Алексея Ивановича.
   - Сапог покажет тебе Тарахташскую тропу, внизу я вас встречу, - объяснил тот. - Тебе понравится.
   - Думаете, мне это нужно? - поинтересовалась Наташа, не пытаясь скрыть неудовольствие. Ее раздражало, что мужчины, заранее сговорившись, не удосужились поинтересоваться ее мнением.
   - Уверен, - сухо произнес Алексей Иванович.
   Девушка сконфузилась. Пожалуй, перегнула палку. На буровой площадке появился Сапожников. Интересно, где он раскопал синие "варенки"? Наряд дополняли черная рубашка с короткими рукавами и коричневые туристические ботинки с ребристой подошвой. Переоблачившийся бурильщик удивил не только Наташу. Когда командор направился к девушке, не видя, что происходит за его спиной, Кирыч и помбур паясничали. Наташа показала им язык, что их еще больше развеселило. Сапожников оглянулся, но подчиненные успели стереть с лиц улыбки.
   - Мы пойдем? - полувопросительно обратился Сапожников к Алексею Ивановичу.
   Тот кивнул и тихонько побрел по дороге прочь от буровой. Наташа и Семен молча наблюдали за ним.
   - Ты его чем-то обидела?
   - Не знаю, - призналась девушка, пропустив мимо ушей обращение на "ты".
   - Это тебе.
   Сапожников извлек из кармана синюю коробочку духов, на которой красовалась надпись Climat.
   - Ой! - покраснела Наташа. - Французские. Зачем? Они такие дорогие.
   - Ерунда, - отмахнулся Семен, подумав, что арсенал Людмилы от изъятия одного несчастного флакона не оскудеет.
  
  Конец ознакомительного фрагмента.
  
  No Владимир Сенчихин, 2020
  
  ISBN: 9785449808417.
  
  https://ridero.ru/books/pervoe_pravilo_dueli/
  
  https://www.ozon.ru/context/detail/id/166845336/
  
  https://www.amazon.com/dp/B0843RGRL1
  
  https://www.litres.ru/vladimir-senchihin/pervoe-pravilo-dueli/
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"