Кончеев А.С.
СОЛИПСИЗМ И ТОЛЬКО
философское эссе
В результате своих последних исследований я обнаружил, что тот факт, что несомненно существует только одно сознание, именно то, которое в сей момент осознает само себя, доказывается очень просто, и факт этот настолько очевиден, что мог бы обойтись и вообще без доказательств, тогда как реальное существование других сознаний, других живых существ никоим образом доказать невозможно. Фактически я имею дело постоянно только сам с собой, даже когда сплю или пребываю в прострации, а так же с какой-то своеобразной формой виртуальной игры (которую по условиям игры я обязан считать миром людей, существующим в том, что называется 'природа' или 'вселенная'), которая крайне упорно навязывается моему сознанию.
Данный текст производится мной тоже в русле условностей этой игры. В сплошном массиве разнородной информации я вычленяю, когда реально, а когда виртуально, внимающие мне уши; вопрошающие меня взгляды; умы, готовые размышлять о чем угодно, в том числе и над моими словами. Что это за игра? И кто я такой, находящийся в ее центре?
Хорошо, но в чем же все-таки заключается различие между реальным и нереальным. Я живу среди людей. И не только людей. Живу среди животных, домов, машин, деревьев, ну, и всего остального. С какой стати мне считать нереальным всё то, что на самом деле предельно реально? Человек может что-то сделать для меня. А может не сделать. Машина может меня отвезти, куда мне надо, а может меня переехать, если я зазеваюсь. Куда, уж, реальнее?
Вот, предположим, я нарисовал на листе бумаги человечка. Смотрю на него, а он вытягивает руку и щелкает меня по носу. Реален ли этот щелчок?
Хорошо. Если с экрана телевизора ко мне в комнату соскочит тот, кто перед этим находился на экране, будет ли он реален? Я думаю, что будет, потому что реально все то, что таковым воспринимается, и действует как таковое.
На экране Том гоняется за Джери. Я знаю, что это фильм, созданный на специальной студии в США. Кто-то придумал события фильма, нарисовал их, затем группа художников сделала более подробные рисунки. Ну, и так далее. Так, реальны ли кот и мышонок, бегающие перед моими глазами по экрану? Поскольку реален мультфильм, постольку реальны и его персонажи. Но только как таковые. Странно было бы, идя по улице, увидеть мультипликационного кота, волка, крокодила или Чебурашку. Их нет в реальности. Их нет в окончательной, не виртуальной реальности. Да? А откуда известно, что то, что по условиям игры я по умолчанию считаю не виртуальной реальностью, что оно не виртуально для меня истинного? А я ведь истинен, я не виртуален. Я есть действительно. Меня может переехать виртуальная машина виртуальной реальности, прикидывающаяся реальностью не виртуальной, но боль в теле, которое принадлежит к виртуальной реальности (как не верти) будет вовсе не виртуальной. Боль по сути дела не виртуальна. Так же как и мое осознание себя самим собой.
Я не могу говорить всерьез о миражах, о которых не имею ни малейшего понятия. Кто-то мог бы сказать, что для Бога мои страдания, моя боль, мое осознание себя самим собой мало реальны, вообще, нереальны, они для него абсолютно виртуальны. И это было бы верно, если бы я не имел знаний о Боге еще меньше, чем о желудочно-кишечном тракте Чебурашки или о его гендерной самоориентации. Упомянутых вещей у Чебурашки нет по определению, поскольку он реален только в серии рисунков, из которых состоит фильм, в котором я его вижу, материальной плоти у него нет. О Боге же я просто ничего не могу сказать. Это Х, о котором я не имею никакого понятия. Во всяком случае в области достаточно общепринятых представлений. (Я могу объявить Богом тот фатум, который, возможно, породил меня, игру, в которой я участвую, а так же ее правила. Но знания эта гипотеза мне не прибавляет.)
Реальность, таким образом, в принципе виртуальна, поскольку находится внутри моего сознания и восприятия. Нет и не может быть ни одного элемента в ней, который бы не был строго замкнут на то, что находится во мне и только во мне.
Я вижу худощавого высокого человека в отлично скроенном темно-сером костюме, который садится в кресло, закидывает нога за ногу, закуривает сигарету, кладет изящную позолоченную зажигалку на журнальный столик и говорит мне: 'Но ведь будет непротиворечиво утверждение, что существует множество миров. И каждый такой мир - это примерно такой же мир, в каком существуете вы. Я существую в своем мире, вы в своем, мы можем выйти на улицу или посмотреть в окно, и там мы увидим множество иных миров, которые нам понятны именно потому, что представляют собой ни что иное как модификации некоего первомира, который вовсе не обязательно должен быть так же реален как вы или я и существовать непосредственно в нашем материальном бытии. Вполне я готов признать, что это образ, идея, что-то собирательное, послужившее прообразом для всех тех, кто живет и наслаждается жизнью в своих собственных мирах'.
Я отвечаю: 'А от кого я это слышу? Не от персонажа ли фильма или сна, или галлюцинации? Да, говорите вы складно, но и говоримое не ново. Даже очень старо. Но что мне в том, если я точно знаю, что нет способа ни проверить справедливость ваших слов, ни даже выяснить природу того, кто говорит мне то, что я сейчас слышу?'
- Стоп, стоп! - говорит мой собеседник, - Бритва Оккама. Вопрос излишен. То, что вы слышите, есть только предмет для размышления. Вы можете размышлять над моими словами, а можете не размышлять. Но мой статус, статус того, кто обращается к вам, есть вещь совершенно безразличная. Вы правы. Способа нет. А зачем он вам? Что вы хотите с ним делать? Да, и, собственно, поскольку вами точно вычислено, что вы ничего не можете знать о вещи в себе вне вас и даже не можете знать, существует ли такая вещь, то не правильным ли ходом в ваших размышлениях будет навсегда избавиться от вопроса об онтологической сути того, что существует в вашем мире как представление? Поскольку вы легко можете представить себе отсутствие этого мира или наличие на его месте мира совершенно на него непохожего, то естественным образом вы приписываете только себе актуальное существование, делаете себя онтологическим принципом своего бытия. Ну, и ради бога. Оставьте вы эту мелочную интеллектуальную возню. Просто забудьте о ней раз и навсегда. Могу перефразировать Витгенштейна: о чем незачем говорить, и в чем невозможно сомневаться, о том лучше перестать говорить навсегда.
Теперь о лично моем статусе. Вы спросили, от кого вы всё это слышите? Да, от меня. Я вам сказал то, что сказал. А ваша ли это галлюцинация или персонаж игры, в которую вы играете потому, что не хотите в нее не играть, или еще что-либо, я думаю, с этим вы легко можете определиться. Собственно, выберете то, что вам больше понравится.
- Хм. В общем-то, вы правы. Я провел исследования, сделал точные выводы, можно отбросить то, что излишне.
- Я понимаю вашу внутреннюю борьбу. Слишком, уж, от многого и очень, уж, одиозного, придется отказаться по требованиям той концепции, которую вы себе в конце концов выработали. Другим персонажам игры проще. Они находятся в блаженном (или роковом, это как посмотреть) неведении. Вы - нет. Хорошо это или плохо? Ни то, ни другое.
- Да, интересно и любопытно. Но ведь, фактически, вы приводите меня к мысли, что для меня совершенно правильно и последовательно считать всех людей, ну, и вас, разумеется, только за мультипликационные фигурки на экране моего ума. Увы, онтологический статус совсем не нейтральная вещь. Вы говорили о множестве миров. Старая идея о пузырях восприятия, в которых существуют все отдельные люди. Я в этой идее не вижу ничего. Она для меня - ноль. Это всего лишь концепция в мире игры. Причем, концепция даже вовсе не безобидная. Она пытается навязать мне совершенно определенную стратегию взаимодействия с этими 'пузырями восприятия', о которых на самом деле я и понятия не имею. Нет и нет! Отрицать, так до конца. Тут дело в том, что, воспринимая внешний мир только как предмет приложения моих сил в какой-то странной и не вполне понятной игре, я в то же время являюсь самим собой, а потому смотрю на правила игры, на саму игру, как на нечто внешнее, даже как на нечто мне враждебное в каких-то отношениях. С какой стати я должен принимать условности игры как что-то для меня обязательное, значимое, непреложное? Ага! Разогнался!
Мораль? Нравственность? Любовь? Нет, я не против. Если мне что-то нравится, я чего-то хочу, если мне что-то может угрожать, я буду вести игру по всем правилам, я буду святее Папы Римского, но это только потому, что мне это выгодно. А, если не выгодно? Да, пошло оно все! Очень я теперь понимаю ту женщину, что сказала, 'после нас хоть потоп'. Я, правда, не знаю, будет ли что-нибудь 'после нас', после меня. Может ли, вообще, быть что-то такое, что можно понимать как 'после меня'? Сомневаюсь. Но, с другой стороны, много ли я знаю? Собственно, знаю ли я вообще о себе что-то абсолютно несомненное и вечное? Нет, конечно.
Зачем любить ближнего? Зачем прощать того, кого прощать не хочется? Почему нельзя делать зло, быть злым, если есть такая блажь, такое желание? Да, это меня мучило, но ваши слова меня почему-то утвердили в том, в чем я почему-то сомневался. Отлично. Я все намотал на ус.
- Вам свойственно думать, что внутри себя вы совершенно вне игры. Для этого есть основания. Вы, конечно, способны смотреть на игру, как на нечто вполне внешнее по отношению к вам, способны абстрагироваться от навязываемых игрой стереотипов. Но все-таки вы часть игры. И игра занимает внутри вас очень большое место. Вот, и упомянутые вами сомнения были отголосками этого влияния. Это только естественно, и будет не удивительно, если вы еще не раз поймаете себя на непоследовательности, колебаниях, а то и ошибках, которые правилами игры подразумеваются и составляют в ней весьма существенный ее элемент.
Мой собеседник поднялся, и я понял, что разговор окончен, и он уходит.
Я закрыл глаза, расслабился, а, когда открыл глаза, он уже ушел.
Февраль, 2014 г.
|