Кондратюк Георгий Константинович : другие произведения.

Джулит

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Д Ж У Л И Т
  ГЛАВЫ РОМАНА "МАДАГАСКАР" С ДОПОЛНЕНЕНИЯМИ ИЗ НЕ ОПУБЛИКОВАННОГО
  
  
  
  
  
  
  У юной Джулит (пыталась освоить "одну из древнейших женских профессий") беды и неудачи. И вдруг -- посчастливилось!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  (На 2-ю или 4-ю страницу обложки)
   В главах "Джулит" -- о жизни моряков дальнего плавания. В частности - о событиях на острове Мадагаскар, в портах Марсель и Мариуполь, на озере Селигер. Какими они сохранились в памяти запомнил их офицер корабельной службы (после флотской службы на кораблях, он более 25 лет работал на транспортных судах дальнего плавания Азовского морского пароходства).
   Автор не сомневается: у читателей "Джулит" непременно будут разными оценки главам из его романа. Для одного это сентиментальное и целомудренное повествование о несчастной девушке; для другого - редкой смелости откровенная эротика; для третьего - нагромождение банальностей, приправленных бессовестным описанием подробностей в "работе" проституток и т. д.
   Как говорится, "каждому сметь свои суждения иметь" -- в соответствии с его просветлением нынешней цивилизацией, его представлениями о морали и жизненных ценностях.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Д Ж У Л И Т
  
  
  
  
  
  
   Надо изображать жизнь не такою, как она есть,
   и не такою, как должна быть...
   В. Вересаев
  
   Г Р У З П Р И Б Ы Л
   Под серпастым-молоткастым кумачовым флагом теплоход "Докучаевск" пришел из черноморского порта Новороссийск в порт Таматави. Есть с таким названием небольшой порт в Индийском океане на берегу огромного острова Мадагаскар.
   В трюмах теплохода "мешкованный груз" - десять тысяч тонн цемента (расфасованного в бумажные мешки по 50 кг.) Весь цемент предназначен для наиважнейшего в стране строительства - новой резиденции (по сути - еще одного дворца) для недавно избранного президента.
   Груз государственного, правительственного значения. Теплоход сразу же поставили к причалу, и выгрузку особо ценного груза не доверили портовикам.
   Не успели закончить швартовку судна, как в порт прибыли военные грузовики с офицерами и солдатами в таком количестве - будто за день-два намеревались выгрузить из трюмов и вывезти из порта весь цемент.
   - По плану стоять нам под выгрузкой -- сколько? - с улыбкой Константин Георгиевич (первый помощник капитана) уточняет у Юры - у второго (грузового) помощника капитана. - Полторы недели?
   - Девять с половиной суток.
   - Похоже с пустыми трюмами уйдем отсюда послезавтра?
   - Солдаты не докеры, - Юра сомневается. - Поживем - увидим!
   "Второму" полных двадцать четыре года. Позволительно ему пока быть и не таким уж службистом, как он. Тем более - при его-то характере.
   Общительный, веселый. Для себя и не стесняясь товарищей исполняет из оперетт предназначенное не только для его любимого Бони - глядишь снова напевает вперемешку все подряд. Включая в свой репертуар и с придуманное для Сильвы, Баядерки там или еще для кого-то.
   К тому же и внешние данные у него: редко из понимающих и знающих мужчин какая не приостановится, встретив его на улице. Чтобы с добрыми намерениями посмотреть ему вслед: "Моряк -- что надо!"
   Но у Юры на женский пол - и не только в портовых городах - ноль внимания. Травма у него сердечная из-за одноклассницы Наташки. Вышла замуж, кода он был на втором курсе Высшей "мореходки". Вышла удачно и живет вольготно.
   "Зачем, Наташенька, такое сделала?! - Юра с болью в сердце про себя одно время спрашивал небо даже, зная, что ни от Наташеньки и ни от кого не получит утешительного ответа. - Милая моя Наташка! Зачем?!"
   Должно быть не найдет он ответа (возможно и до конца жизни) сколько ни спрашивай себя не только вообще, а например, и о таком: "Зачем запоминалось о ней все, что узнавал как бы и без желания еще о ней что-либо знать? Например, что у нее с мужем две доченьки Аня и Лизаветка (конечно похожие на Маму)? Что прошлым летом семьей они отдыхали у Черного моря в Скадовске?.. Зачем даже это, мол, запоминаю и берегу, тая от всех, как самое дорогое, -- по сути не нужное теперь ни Наташеньке, ни мне - Поезд - ушел!.. Зачем еще и такое мне вдруг да и на всю жизнь?!"
   Прячет он боль сердечную от посторонних в бесшабашные песенки и частушки. От себя за такое не спрячешься, но похоже в чем-то его репертуар ему помогают. Особенно разудалое в словах: "Первым делом, первым делом самолеты! Ну а девушки... и т. д."
   Моряк, судоводитель. Почему для него "самолеты" -- буквально все, что имело и имеет отношение к штурманскому делу и к его командирским обязанностям.
   Юру после училища назначили на теплоход "Докучаевск" четвертым помощником капитана. Здесь он вырос до второго помощника (что значит не только петь "первым делом самолеты" -- но, не хуже пилотов, любить свое дело!)
   На "Докучаевске" - нигде и никогда такого бы не могло случится - он встретил вот уж поистине "девушку своей мечты". Встретил, чтобы вскоре понять: их встреча не к счастью, а ему на беду.
   Если бы Джулит неожиданно и незваной не появилась в порту в день круглосуточной ("стояночной") вахты второго помощника капитана, а его теплоход не стоял под выгрузкой в мадагаскарском порту - кто знает, какой могла быть вся эта нежданная- негаданнаяое история. На ползу кому-то или на беду от всего этого что-нибудь бы и тогда могло случиться-получиться. Но сослагательного характера мнения в этом случае -- самое, что ни наесть, ни к чему.
   В ПОРТУ
   Переход в полном грузу теплохода "Докучаевск" от Новороссийска до острова Мадагаскар проходил в основном при благоприятных погодных условиях. Муссоны в Индийском океане только зарождались где-то на севере и ни один из них не успел ничего плохого сделать ни теплоходу, ни его водобоязненному грузу и никому из членов экипажа.
   После ошвартовки судна к причалу, кому положено встречали и вели в кают-компании деловые разговоры с представителями порта, карантина, таможни и кто приехал от высокоуважаемого грузополучателя. Многие же члены экипажа вышли на верхнюю палубу и смотрели на берег, на порт с его причалами, через просветы между пакгаузами сколько-то и на океан, всегда занятый, прежде всего, самим собой.
   После швартовочной суеты на какое-то время снизилась политическая бдительность на теплоходе. На какое-то время вне внимания оставалось -- кто где, как и с кем общается.
   Чем и воспользовались боцман и старший матрос -- в образовавшийся перерыв (по сути без пользы тратили их рабочее время).
   После того, как день и ночь была "вода-вода, кругом вода" всегда, с удовольствием смотришь на такое, что не качается и тебя не качает. Из-за чего и забываешь нечаянно о своих служебных обязанностях или о работе, что может подождать и до какого-нибудь "четверга после дождичка".
   В мадагаскарском Таматави причалы, краны, пакгаузы такие же, как в других портах. Но в первые два- три часа остаешься под впечатлением, будто видишь незнакомое, впервые.
   На самом-то деле в этом порту было и кое-что необычное. Прежде всего - необычайный коктейль из теплого влажного воздуха Индийского океана с щедрыми добавками в него запахов корицы, ванили и чего-то еще маняще вкусного.
   Боцман и старший матрос, облокотившись на планширь фальшборта, посматривали на суету солдат вокруг им непослушных автомашин и заодно на все подряд знакомое им в незнакомом порту. Надеясь - вдруг да "зацепится глаз" и они увидят они что-нибудь интересное, небывалое.
   Прибытие в Таматави судна с грузом ли под погрузку - событие первостепенной важности для каждой, кто освоила, начинает ли овладевать одну из "древнейших женских профессий". Исключение составляли только суда из социалистических стран - известно было торговавших "любовью". что на таких судах и ломаного гроша не заработаешь.
   Но почему-то стоит на причале, то убегает подальше от солдат и от "Докучаевска", но потом снова и снова возвращается мадагаскарочка в коротком белом платьице.
  Среди серо-коричнево-грязного в порту, до мокроты потных камуфляжей на плечах и ногах солдатских, она была из-за своего белого платья ромашкой-цветком, нечаянно оказавшимся в куче хлама.
   Не из-за нее ли столько душистого манящего как бы от корицы и чего-то еще? Даже Индийский океан, как бы, - готов на веки- вечные оставаться плоским озером. Не соглашаясь возвращаться в свое прежнее состояние -- бездонно голубое и безбрежное.
   Мадагаскарочка стояла и смотрела от начала до конца на швартовку теплохода под красным флагом. Не ушла, а даже и, на сколько удавалось ей, старалась быть поближе к высокому борту судна.
   С причала она, задрав голову, рассматривала "советика" моряков - их лица, руки в брезентовых рукавицах и на непонятное немногое, что ей удавалось увидеть с причала.
   Конечно же смотрела и на то, как моряки разговаривали. Потому, что они, при этом, кивали на нее, не переставая то смеяться, то улыбаться.
   Боцман послал ей воздушный поцелуй. Она ответила, весело пританцовывая, подняв как можно выше свою поцелованную ладонь. Чем и вдохновила бывалого моряка на повторное послание. Более откровенное и страстное.
   Для чего он оголил обе ладони. Сдернул с них новенькие брезентовые "рукавки", прижал их животом к фальшборту и, как можно ниже пригибаясь к причалу, метнул в нее двойным воздушным поцелуем.
   Но не тут-то было - ему тотчас же недвусмысленный "от ворот поворот!". Белолепестковый цветочек, хулиганистая мадагаскарка обеими руками отбивалась от сердечных порывов неуклюжего ловеласа, давая понять что ее интересует не боцман, а тот, что стоит с ним рядом и тоже "ест ее глазами аж прямо" с белым платьицем и соломенными тапочками на голых ногах.
   Неуместно было бы удивляться этому. Старший матрос - девятнадцатилетний, рослый, до шоколадного цвета загорелый, и в лице у него вроде бы ни одного явного изъяна.
   Правда, настораживало что-то не сразу понятное. В чертах лица было столько сладко-конфетного, затаившейся кукольно правильной красивости, что, не дай Бог, если то и другое сохранится и когда старший матрос Ромка вполне повзрослеет, возмужает!
   Но с его лицом (какое оно есть -- без грима и ретуши) - если сделать фотоснимок и поместить на первой странице обложки модного журнала - тираж, глядишь, и увеличился бы в разы.
   Словом, первый парень на деревне (если представить себе жилую надстройку "Докучаевска" деревней с населением тридцать восемь человек. Из коих только четверо женского пола - (повар, пекарь, буфетчица и дневальная).
   Боцман воспользовался тем, что, кроме него, больше некому было бы сделать, решил знакомить молодежь -- явно с первого взгляда влюбившихся.
   -- Роман, - боцман кулаком постучался в бравую грудь матроса-молдаванина.
   Ромашка, демонстрируя свою догадливость, радостно закивала головой. После чего последовало от боцмана и уточнение имени - выбирай, мол, красная девица, любое:
   - Можно просто коротким Рома или проще - Ромка.
   Ей понравилось - Рома. Так понравилось, что она было начала в плавном ритме кружиться. Но один тапочек настолько был ненадежным, что соскользнул с ноги. Это почти не помешало Ромашке веселиться-радоваться.
   - Ро-ме-о! Ромео, - обеими руками она перебросила на палубу теплохода ею невзначай измененное красивое мужское имя.
   После чего она, обеими руками обводя себя снизу вверх (от колен до головы), представилась:
   - Джулит! Джу-лит!
   Впереди и после дважды произнесенного имени были какие-то слова. Но моряки их не запомнили - потому что не расслышали как следует: на причале гомон, автомобильные ворчания. Да и сама Джулит явно перегрузила свое имя веселым смехом (над собой ли смеялась, над ею придуманным именем, над недогадливостью ли моряков: сочетание Рома, Ромео и Джулит не менее красиво, мол, чем легендарное Ромео и Джульетта).
   После неизбежной влюбленности с первого взгляда не могло не быть такого, что потом и случилось- приключилось. Неожиданное не только для Ромки и Джулит. Вдобавок и с такими последствиями, которые в чем-то и какое-то время были бедой, цепью неудач не только для мадагаскарки.
   На советских военных кораблях и транспортных судах с двенадцати дня - обеденный перерыв на целый час. Кому сразу же не на вахту - успевают в своих каютах и отдохнуть. Тишина при этом как бы для того, чтобы не тревожить адмирала, если на корабле он со своим штабом, и в этот час вздремнул (почему и называют моряки перерыв на обед - "адмиральским часом").
   Джулит приходила в этот час на свидания. Маневрируя между военными грузовиками и ловко уклоняясь от солдат, пытавшихся ее поймать и лапать. После чего она пряталась в одном и том же месте - под нависавшим над причалом отвалом носовой скулы теплохода.
   Старший матрос Ромка торопливо обедал, ускоренным шагом приходил туда, где брашпиль (огромная лебедка, чтобы поднимать якоря, отрывая их от морского дна) и там прятался. Невидимый с грузовой палубы и с мостиков кормовой надстройки, он плашмя ложился на отогнутый фальшборт и, перегнувшись, свешивался к причалу. Старался на дюйм хотя бы и потом еще полдюйма быть поближе к Джулит.
   Спуститься к ней на причал и "на минуточку" - ему никто не разрешит. А сделать это без разрешения - все равно что пересечь государственную границу и, "получив на территории сопредельного государства шпионское задание, вернуться" (никому не докажешь потом, что тебя не склонили к измене Отечеству).
   Джулит успела выучить и запомнить два русских слова: "моя хорошая" - Ромка их часто повторял на разные лады и всегда самым ласковым голосом. Иногда слова эти менял местами и добавлял другие слова - ей непонятные, но конечно из тех самых лучших, что он знал и считал самыми подходящими при их встрече.
   Первым было у них при каждом свидании -- она произносила понравившиеся ей два русских слова. Не забывала их сопровождать воздушными поцелуями - более горячими, чем были при их первой встрече.
   Вдвоем они знали с полдюжины английских слов, более или менее подходящие для выражения пылких чувств. Но ими в своих любовно-сердечных разговорах этими словами не пользовались.
   Когда ему девятнадцать, а ей на три-четыре года меньше, так ли нужны им еще и звуковые символы - слова на его, ее, еще ли на каком-нибудь языке? Да и общепринятые жесты оказывались не нужными - когда о многом самом нужном, главном для них в то время говорили глаза?
   Джулит спрашивала себя и его то и дело. Неужели нельзя что-нибудь сделать этакое необычное, чтобы Ромео мог бы к ней притронуться, а она к нему?
   Предприимчивая, решительная увидела она чей-то открытый иллюминатор. Показывает моряку, подпрыгивая под иллюминатором: зацеплюсь, мол, руками и ты меня втащишь (через такую же круглую дыру - где твоя каюта)?
   Он ей втолковывал, что его каюта не со стороны причала, что нет у них лодки даже и надувной резиновой, чтобы она могла приплыть к противоположному борту.
   Пыталась Джулит вдохновить моряка и на такой "подвиг". Ромео, когда разговором отвлечет, мол, вахтенного у наружного трапа, она и прошмыгнет мимо увлеченных разговором на грузовую палубу. А может и сразу - если будет предварительно приоткрыта ближайшая дверь - она сразу вбежит в надстройку и там спрячется.
   Должно быть у Джулит оказалась почти на исходе фантазия -- почему и решилась на очень рискованное? На четвереньках она, мол, по двум швартовым тросам приползет к Ромео на шестиметровую высоту - где ее встретят его руки.
   Другой бы девочке- подростку в голову не пришло подобного. Но для Джулит - сколько себя помнит - мальчишеские забавы привлекали всегда. Вместе с мальчиками она охотнее играла, когда была маленькой, а потом выдумывала такие "приключения", что и многие взрослые удивлялись.
   Однажды мать ей призналась: она готовилась родить сына (по каким-то признакам оно так и могло быть). И отец с нетерпением ждал появления мальчика в их семье.
   Почему родителей не удивляло и не смущало мальчишеское в поведении, а потом и в характере Джулит. Умеет за себя постоять, не каждый решится ее обидеть - плохого, мол, в этом нет.
   Когда училась в школе, из ее безоглядной дружбы (когда с мальчиками на равных) то одно, то другое убывало. Но ей-то самой всегда казалось - во всем она, мол, такая же, как другие девочки.
   Оно вроде бы так и было - если судить по очевидным признакам. Но в глубинах ее характера должно быть затаилось кое-что мальчишеское. Та же отчаянная дерзость, внезапная решительность и смелость - не показное пренебрежение опасностью, сколько-то и готовности на самопожертвование, если кому-то надо помочь, кого-то выручить.
   "Сорвется и упадет на бетонный причал - смерть!" - Ромка серьезно опасается - видит, что Джулит от бессловесного изложения своего плана, начинает его выполнять.
   Она сначала попробовала: проползла на высоту метра на полтора и потом осторожно спустилось. Ее веселые озорные глаза хвастаются и убеждают моряка: смотри, мол, как хорошо у нас может получиться.
   В самом деле: сначала и потом сколько-то все у Джулит ладилось. По толстым веревкам она руками поочередно подтягивала себя все выше и выше. Что сопровождалось осторожными шажочками. Не от чрезмерной ли осторожности ее ступни то и дело соскальзывали к их прежнему месту. Случалось что и на сколько-то ниже.
   Но вот правая нога так соскользнула, что какое-то чудо спасло безрассудную мадагаскарку. Она опрокинулась на правую веревку - к ее счастью, что не через нее. Почему и осталась верхом на тросах, а не под ними -- на причале и с разбитой головой.
   Не на четвереньках (как это было только что), а когда верхом на тросах - скорость перемещения замедлилась. Но не оставаться же на одном месте?!
   Наконец вот они и долгожданные мгновенья!
   Ромка подхватил Джулит подмышки и перенес через фальшборт к себе на палубу. Два-три глубоких вдоха и с откуда-то взявшимся у них "вторым дыханием" больше бегом, а где-то и ускоренным шагом - они преодолели грузовую палубу и затаились в укрытии.
   Ничего более надежного, чем его каюта, (решилось само собой) им не найти. Но и пяти минут не прошло, обнаружилось, что каюта старшего матроса для них нисколько не укрытие.
   В каком-то из коридоров жилой надстройки или когда они по трапам спускались на нижнюю палубу их заметил некий моторист имя рек. На теплоходе "Докучаевск" бдительность всегда на высоте, а в зарубежных портах - втрое, вчетверо выше.
   От "имя рек" телефонный звонок вахтенному у наружного трапа, и по телефону дружеский деловой разговор.
   - Спите там или что? - с насмешкой знакомый голос моториста.
   - Чего тебе надо?
   - Ничего. А вашей вахте достанется на орехи!
   - Разыгрываешь?
   - Нисколько. Мух вы там ловите или что ?!. Проститутки гуляют по трапам и коридорам! Одна только что вбежала в каюту вашего Ромки.
   Джулит об этом пока ничего не знала и не догадывалась. Она сидела на единственном стуле в каюте старшего матроса и смотрела прямо перед собой на что попало. На приклеенные к перегородке цветные картинки из журналов - преобладали девушки в пляжном одеянии, их лица вместе с оголенными до общепринятого грудью в профиль и под иными ракурсами. Попадались и фотокарточки взрослых - должно быть родителей моряка.
   Они глаза в глаза пока- что не смотрели. Надо было отдышаться после беготни и переживаний. Набраться сил для полноценного взгляда.
   Поскорее чтоб такое наступило, он стоял рядом и обеими руками держался за спинку стула - ни на шаг не отходил. Слышал - может и всего-то ему казалось - как бьется его сердце. Или - ее: через стул и две его руки неужели не могло что-то проникать к нему от прелестнейшей Джулит?
  
   "ДИВЕРСАНТ"
   Джулит - в ней все было до предела в напряжении - услышала первая осторожный стук в дверь. После короткой паузы повторилось - более строгое, настойчивое - требование того, кто был за дверью в коридоре.
   Ромео было оставил на какое-то время без внимания нежданного третьего лишнего. Даже и после того, как тот распахнул дверь и громко заявил о себе.
   - Пришел за тобой, Ромка, и... это (в коротеньком слове и проститутка, по своей сути, и любые слова для таких предназначенные). Но вахтенный матросу - грози ему смертной казнью, не произнес бы ни одного из этих слов. Ему вдруг взбрело, что перед ним не знакомое, небывалое "Оно". Лишь в чем-то женское, а в остальном как бы и бесполое -- фантастическая богиня! Почему он - кивнув на Джулит - в полголоса произнес "это".
   Молдаванин-красавец как только услышал слова матроса - понял их смысл и значение. Спинкой стула потревожил Джулит и, когда она встала, первым пошел к выходу из каюты.
   - В столовую, - на всякий случай подсказал вахтенный матрос и отшагнул от двери так, чтобы Ромка не спутал - в какую сторону по коридору ему идти. - "Второй" там ждет.
   При иных обстоятельствах - не окажись поблизости "сумасшедше красивой" мадагаскарки - матрос бы слово-в-слово повторил ему сказанное вторым помощником капитана: "Ромку немедленно ко мне, а бабу из его каюты за шиворот и вышвырнуть на причал - никакого чтоб и духу от нее не осталось!"
   Планета Земля, как выяснили наконец наши предки (сделав многолетние наблюдения и тщательные расчеты) шарообразная и крутится - безостановочно вращается вокруг людьми придуманной земной оси.
   Отчего и пассат все время дует и дует с востока через тот же Индийский океан. Проветривает остров Мадагаскар и его порты с причалами. Заодно освежает воздух и в каютах жилой надстройки ошвартованного в Таматмви теплохода "Докучаевск". Для чего двери кают капитана и его первого помощника весь день распахнуты во всю ширь.
   - Выгляни в дверь! - слышит помощник голос капитана (между их дверьми шага четыре). - Или возьми трубку - по телефону говорить будем! - Словами и тоном произношения капитан пытается подражать популярному герою из вчерашней кинокомедии "Волга-Волга".
   Помощник выглянул.
   - "Второй" докладывает: поймали диверсанта вместе с сообщником. Посмотреть бы на них и может помочь вахтенному? - предлагает капитан вариант. - Не наломал бы дров наш Юра... Или более важных дел по горло, Константин Георгиевич?
   - Сей момент, - помощник сразу и вышел из каюты. - Сбегаем-посмотрим.
   - У нас Юра такой, что и перестарается, если вовремя не придержишь.
   Первый помощник появился в столовой, когда "суд строгий и справедливый" в открытом заседании начал исследовать наиважнейшее в преступном деянии. Так считал не только Юра - он в роли судьи (на его вахте ЧП - чрезвычайное происшествие - ему и проводить подобие служебного расследования).
   Со всех сторон у Джулит "словесный барьер". Судья и никто в столовой не понимает ее родного языка, а она из русских знает всего два слова. Готова давать показания на французском, но "советика" командир ответы на его вопросы в основном переводил (уточнял для себя и для участвовавших в судебном разбирательстве) на английский язык -- и с трудом переводил и во многом неправильно.
   В остальном служебное расследование проходило как положено. Скамейки для подсудимого не было - Ромка стоял в дальнем углу от входа в столовую. Мог бы спиной придерживаться о стальную переборку, за которой камбуз. Но он - демонстрируя покорность и дисциплинированность - ни к чему не прикасался. Стоял как бы по стойке смирно с готовностью любое начальство "есть глазами".
   У той же переборки - в максимальном удалении от Ромки - стояла пекарь Клавочка. У нее все по-серьезному ладилось (до сегодня) с красивым молдаванином. И надо же было такому случиться: рейс на богом забытый Мадагаскар, в проклятый порт Таматави и здесь неожиданное -- Ромка вдруг да и "зарулил влево".
   Еще один представитель лучшей половины человечества здесь же -- дневальная Зина. За день до выхода из Новороссийска ей исполнилось восемнадцать. На Мадагаскар - в ее жизни первый рейс и сразу (надо же!) в далекий Индийский океан.
   На сколько-то оморячилась. и к ней относятся почти как к взрослой. Уважают за доброту, красоту и за одинаковое внимание ко всем.
   Дневальная - в столовой кормит, считай, весь рядовой состав "Докучаевска". Одно у нее все время не ладится - все больше боится (до нечаянного визга, случается) из кубанских казаков богатырского роста матроса Облапа.
   Страху не убавилось, когда поняла, что самое опасное для нее не то, что у этого кубанского казака не только огромные силы исполинские руки (не потому ли и фамилия -- Облап?)
   Он такой большущий, что Бог мог бы из на него израсходованных материалов слепить четыре (три - как минимум) девушки таких, как Зина.
   Боялась она его глаз. "На других неужели он смотрит по-другому?"
  Карие глаза у него были вполне обыкновенные. Но в каждом его взгляде в них столько доброты, что у Зины вряд ли будет столько же (чтобы не обижая его -- такого доброго, -- достойно отвечать своим взглядом)!
   Почему ей, а не кому-то, придется Облапу отвечать добротой и все нарастающая уверенность, что это неминуемо - девушка не задумывалась? Для своего сердца (простительно - всего-то восемнадцать лет) ответа она пока не искала. Почему и не находила (продолжая бояться и прятаться от матроса).
   Проще простого было для нее: прятаться и бояться Облапа, и не знать причин страха. Почему и делала все, чтобы его нигде, кроме как в столовой не видеть, никогда - не дай Бог -- не встретиться где-нибудь с ним один на один.
   Кроме обязательных за завтраком "Доброе утро!" и "Приятного аппетита!" и потом дважды до конца дня только "Приятного аппетита!" никаких слов нигде, кроме столовой, от Зины пока что горемыка матрос не слышал. Боялся - вдруг да когда-нибудь напугается она им нечаянно сделанного так, после чего он и голоса ее никогда не услышит!
   С полдюжины собралось пожелавших присутствовать при служебном разбирательстве разгильдяйского Ромкиного проступка. На правах присутствующих на суде они толпились в столовой у входной двери. Кто позже подходил -для таких было достаточно места в коридоре.
   Константина Георгиевича пропустили вперед и при этом Облап немного посторонился. Никакого злого умысла у него не было - так само получилось, что он теперь оказался почти вплотную за спиной дневальной. До того близко от ее спины, что дышать боялся. Но больше всего боялся - вдруг и она услышит не меньше, чем он, как бьется его "безнадежное сердце".
   Первый помощник капитана более, чему удивился (не меньше, чем кто-либо из рядовых членов экипажа) - диверсантом-то оказалась даже и не юная девушка, а скорее всего подросток. Но с такими "внешними данными", что и он подобия головокружения не сумел избежать.
  Константину Георгиевичу помог избежать неминуемой неловкости первый же попавшийся поблизости стул. Он сел на него, (на сколько-то сузив выход из столовой), оказавшись впереди всех любознательных и любопытных.
   Его молчаливый взгляд был и разрешением для Юры - продолжать, и одобрением (все у тебя, вижу, идет в "нужном направлении" - вмешиваться не намерен).
  
   Д О З Н А Н И Е
  
   Неожиданностью было для вахтенного матроса (извините что повествование не строго следует за событиями) -- чудо мадагоскарочка, вдруг свернула с единственного прямого пути что к наружному трапу. Вслед за Ромкой (стараясь ни на сколько от него не отставать) она вошла в столовую.
   Разгильдяй по небрежной отмашке Юры догадался где его место на время дознания. После короткой паузы по причине появления не званного, "оболденной прелести" свидетеля, вахтенный помощник торопливо перестроился на английский язык и предложил Джулит пройти к столу, за которым он только что сидел (встал со стула тотчас же, как только юная красавица вошла в столовую).
   Джулит на минуту-полторы смутила Юру. Одним из преимуществ в его характере была способность быстро и, как правило, принимать единственно правильные (в чем он сам никогда не сомневался) решения.
   Но в этот раз произошел сбой - из-за внезапного появления незнакомой девушки. Правда -- не только совсем юной, но и с небывало изумительной внешностью.
   Не от ума Юры, ни от его человеческих чувств явилось и непонятным было - куда именно (в его сердце или в душу) было адресовано первое впечатление от вошедшей. Впечатление такое и сразу его столько, что Юра на какие-то мгновения ощутил головокружение и надвигалось подобие безрассудства.
   Внезапное волнение было таким, что одновременно пронизало в нем не только сердце там и душу. А всего Юру (вот уж действительно -- от головы до пят).
   Не сразу, но вахтенный помощник капитана продолжил делать все, как положено. Юная - даже если и очень юная, - дама есть дама. Джулит он встретил стоя.
   До этого он был единственным в столовой, кто сидел на стуле. Жестом обеих рук в сопровождении фраз по-английски пригласил Джулит к столу и сесть на любой стул. На тот, что рядом с ним или который напротив него.
   Она - видит, что ее Ромео там, где сесть не на что - решила стоять. Одно это - ее при этом взгляд ему в лицо возможно был дополнением - окончательно поставило Юру "на место". Оставить это "место" он как бы и не имел права - ни разу и не пытался. Почему и приходилось ему то и дело напоминать себе, что он судья - единственный полновластный хозяин при начавшемся служебном расследовании.
   Тогда (помогло бы, что он и по возрасту старше Джулит) - мог бы ей наверно и покровительствовать, помогать в чем-то. Так нет же!
   Почувствовал такое сразу, что потом оставалось неизменным, пока они были вблизи друг от друга. Не из-за этого ли в них и обнаружилось столько одинакового (как бы родственного), что они как бы и право имели и должны общаться не иначе -- а как друзья.
   Такая мелочь, казалась бы. Он перед ней (из-за нее и для нее - того не оценив) поправил форменную фуражку с безукоризненно белым чехлом, а потом и разгладил красную нарукавную повязку.
   Она смотрела на то и другое с готовностью помочь ему, и не скрывала -- ей нравилось как он одно поправлял, а другое разглаживал.
   Взаимопонимание между ними наладилось. Лишь в что-то помогали жесты ко многому, что говорили и говорили их глаза. И вдруг такое недоразумение, что "ни в сказке сказать!"
   Джулит в третий раз повторила "моя хорошая" - то одной, то обеими руками показывая на Ромку. Немного может быть и для хвастовства (полюбуйтесь - как я умею говорить по-русски). Но прежде всего - чтобы воспринимались более убедительными ее показания: она, мол, одна во всем виновата - Ромка ей немножечко помог (просто не мог, мол, не помочь - потому, что он "хорошая" человек, а она без его помощи, наверное, с высоты упала бы на плиты не причал, где никто не успел бы для нее бросить охапку соломы или чего-то спасительно мягкого).
   Юра - поистине медвежья услуга - решил в переводе на общепонятное, зримо продемонстрировать ее смешное "моя хорошая". Все, мол, - и без тебя, милая мадагаскарочка, -- мы знаем что Ромка хороший парень.
   С неуместной веселой улыбкой - рот до ушей - Юра в улыбку (явно сдуру) и добавил неуместный жест. Собрав четыре пальца руки в кулак, большой палец выставил от них вверх.
   Такое на языке жестов у проституток не всегда соответствует что имел ввиду "советика" командир. Для Джулит - ей на беду - было известно только то, каким этот жест используют ей по профессии знакомые "дамы", оценивая в мужчинах определенные мужские качества.
   Из-за чего и негодование у нее. Мне, мол, все-таки не верят бестолковые эти "советики"!
   Она взяла нижнюю кромку гипюрового платьица в зубы, оправила подол сзади - ничто не мешало чтобы ей оголить себя почти по пояс. Из пальцев левой руки сделала такое, что перед этим получилось у Юры - и давай...
   Большим отогнутым пальцем показывает - местами даже и притронулась - на перемычку ее белых длинноватых трусов. Да еще и почти до бессовестности призывно раздвинулись ее ноги.
   Что и породило кутерьму!
   Такую, что никто не способен был ни оценить, ни обратить сколько-то внимание на ее решительные отрицания ( жесты головой из стороны в сторону).
   Все мужчины, правда, в кутерьме продолжали проявлять мужество - ни один из них ни дрогнул, не отвернулся. Проявилась может у кого-то из них любознательность неугасимая, а у кого-то воспетое в песнях легендарное: "Сам погибай, но товарища - выручай!"
   Словом, решили мужики Юру на его вахте не оставлять в беде. Стоять вместе с ним, если понадобится, до последнего дыхания.
   А у представительниц лучшей половины человечества - поголовно паника.
   Клава стремглав метнулась за стальную дверь камбуза и заперла ее за собой на все задрайки. До предела крутнула дверные рычаги-рукоятки и после этого еще дважды проверила - нельзя ли какую довернуть на сколько-нибудь.
   Зину закачало вперед-назад. Она зажмурилась и приготовилась упасть замертво ничком на палубу или (вдруг да повезет и у нее другое получится) как попало сесть - ног у нее, считай, нет. Сгибаются в коленях и везде.
   От всего, что показывала мадагаскарка не только мужикам, дневальную угораздило крутнуться - с перепугу до дальше некуда. И когда (отвернувшись от "диверсантки") увидела ни просто рядом, а почти вплотную Облапа! Никому и ни себе потом так и не смогла объяснить почему Зина в тот же миг не умерла.
   Кубанский казак - не будь дураком (кубанцы всегда отличались находчивостью, отвагой, решительностью) -- обхватил Зину ладонями-лапищами своими, осторожно притиснул к себе. Выждав мгновение, немного ее приподнял и по коридорам вынес на верхнюю палубу. Индийский океан дыхнул на нее ласковым пассатом - ни единственное ли что помогло девушке "прийти в себя" (догадаться, что все она еще не умерла).
   Прошло какое-то время. У нее приподнялись ресницы, из-под них она увидела глаза Облапа такими, что решила ни тотчас же и никогда не умирать. В его глазах она увидела и отражение своей - уж сколько есть -- доброты, от всего сердца им одобренной. Это, мол, Зина милая, самое- самого милого в тебе столько, что мне больше ничего не надо!
   Но она притиснута к нему так, что под ногами у нее не палуба, а пустота. Ее ноги потянулись вниз и он догадался - удивительно догадливым оказался (как потом выяснилось - догадливый ну во всем-то во всем!) - не размыкая ладоней, дал возможность дневальной проверить себя. Ноги-то ее удержат ли? Не упадет ли сразу, когда никого нет поблизости, кто бы успел ей помочь?
   - Хватит! - тихо-тихо, без визгу, полным доверия голосом попросила Зина. - Больше не надо! Спасибо!
   (Не знала - как там у поэта "Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется!" - что эти самые слова и всегда в той же последовательности - "Хватит!" и затем "Больше не надо!" -- ей предстоит произносить много, много раз. С уверенностью, что Облап тотчас же проявит понятливость и с ней согласится.)
   Он с памятного для них дня и часа делал всегда такое, чтобы ей -- в первую очередь ей -- было хорошо. Снова и снова чтобы Зина была бы им довольна.
  
  
  
  
  
  
   В столовой служебное дознание в это время скомкалось до того, что стало ни на какое дознание не похоже. И всего-то из-за разночтения обыкновенного кулака с отогнутым большим пальцем.
   Только что без слез -- Джулит в отчаянии опускается на колени рядом с Юрой. Отвернулась от него и от всех. Что-то непонятное говорит и почти неслышное - ее неторопливое шевеление губами было для невидимого ею. Но кто если бы на нее внимательно смотрел, мог бы понять смысл ее разговора с кем-то не присутствующим в столовой "Докучаевска".
   Рукой она то и дело крестит грудь. Глаза полузакрыты - их как бы и нет - надежно спрятаны за ресницы (так, чтобы в каком ни на есть уединении Джулит их никто не мог заглядывать). Иное дело, когда она в разговоре с кем-то - в разговоре интересном для нее и когда кто-то (не она говорит).
   Глаз не прячет - ни малейшей попытки такое делать. Не на показ, а как оно есть, настороженность - готовность услышать неприятное и в то же время ожидание такого, над чем она первая начнет смеяться.
   Нисколько не обязательно, чтобы глаза и губы смеялись одинаково и начинали смех (насмешку всего-то). Но обязательно и несомненно искренним в одинаковой мере было то или другое в ее глазах, прежде всего.
   Запомнилось (может было случайно отмеченное, к чему Юра додумал себе в угоду) - до чего же внимательно у Джулит получалось кого-нибудь слушать (Юру, в о всяком случае). При многозначности слова, она мгновенно улавливала суть ей сказанного - наиважнейшее в данном (в конкретном в эту минуту) разговоре.
   Улавливала до того, как до конца сказано слов (сделан ли ей жест). Почему Юра первым (не единственным ли?) узнал: почему Джулит опустилась на колени и сдерживает себя - не услышал чтобы никто в столовой ни одного из ее слов.
   Она просила Бога помочь ей: самое простое втолковать бестолковым иностранцам и всего-то -- сразу всем, кто в столовой теплохода. И, прежде всего, -- тому, кто в фуражке с белым чехлом (ведь он только что - у нее нет сомнений - верил всему, что говорили ее глаза и жесты, и даже тому, что она еще не успела и знала как досказать).
   Все и про все она ему рассказывала правду: ничего, мол, плохого она и ее Ромео не сделали. Не смогли бы (пока были вместе три или две минуты) ничего предосудительного натворить ни в каюте плотника и нигде.
   Юра принимает решение (как всегда - единственно правильное). Присел перед вконец расстроенной девушкой так, что одним коленом опирался о палубу. Говорил при этом ей что попало и не зная зачем - (нисколько не нужное -- Джулит и без слов его понимала).
   Тому подтверждение: оставив Бога в покое, она смотрела и смотрела только в глаза моряку -- непрерывно и не моргая. Таким же наверняка был в ответ и его взгляд. Потому что Юра почти сознавал, как сначала одна-две искорки (на самом деле - всего лишь на них похожее), а потом ручейком, ручьем, потоком хлынуло в него от Джулит. Не сомневался, при этом, что и в нее от него хлынуло такого же не меньше.
   Когда потом об этом вспоминал Юра, то для большей понятливости пытался отказываться от потоков искроподобного. У нас мгновенно, мол, получилось в нечто туго сплетенное, а из искр - никакого даже и шнурочичка не сплетешь!
   Но получалось все равно в его представлении такое, из чего тоже ничего не сплетешь. Было то незримое где может и проявили себя его пресловутая аура и неведомая аура милой Джулит? Или не аура, а то, чему быть могло названием ныне модное, мол, -- флюиды.
   Одно остается несомненным. Нечто из ему известного не могло бы запутаться и сплестись в такое вот в неразрывное, неожиданное и в такое желанное (сначала ему в голову не приходило - что сплетенное-то может быть и на веки вечные!), что нельзя было разобрать, что сколько в этом сплетении из принадлежавшего сначала ему и сколько попало от Джулит (может и наоборот: в рожденное в Джулит сколько надо вплелось от него в уже готовое).
   "Непостижимо (неосязаемое, невидимое), но оно есть - жгутом представлять, флюидами, не имеет значения!" - Юра, как бы подводит черту и невольно - в сотый ли тысячный раз приступает к размышлениям о не менее важном, увлекательном, желанном. - "Что внятно- понятно мог бы я сказать, оценить сохранившееся в памяти о "внешних данных" лица Джулит?"
   Сохранилось, как бы, не много. Но, несомненно, - самое значительное, неподражаемо красивое, существенное, быть может. Почему и хранится в памяти бережно и всегда где-то "под рукой".
   Взгляд у нее надежно защищенный - всегда из-под бровей. Нет, брови остаются на месте, нисколько не нависают - каким бы ни было движение головы и все равно в какую сторону, смотрит ли на кого-то она или на что-то.
   Совсем на немного (дано это почувствовать лишь ей самой и не скрывается от Юры) приподнимаются вместе с бровью верхние ресницы и то, что над ними.
   Кое-что можно было сказать о том, какое у Джулит лицо, когда она улыбается. Всего-то Юра трижды мог это видеть (может и больше, и по-особому другие -- в его памяти не хранились).
   В первую половину минуты или на сколько-то позже (после опереточного коленопреклонения перед дамой, как только поднялся Юра во весь рост). Между ним и Джулит (ее глазами) снова лишь стол. Оказалось еще и сколько-то мгновений (может и секунд) - чтобы он успел поймать "навеки незабываемое". Чему потом придумал название: "Улыбка Джулит в себя".
   Причина и для чего она улыбалась только что - всегда в ней где-то (скорее всего - возле сердца). Почему и доступно для других (Юра, увы, пока что среди них!) только спрятанное в правом уголке ее сомкнутых губ.
   Вскоре была у Юры возможность увидеть на сколько-то больше. Но возможность оказалась упущенной.
   Первый (начальный) этап расследования ЧП завершен. Разгильдяй Ромка признан виноватым. У столпившихся на выходе из столовой возможность поделиться впечатлениями и уходить кто куда. Так нет же!
   На сколько-то расступившись, почти все пошли за Джулит на верхнюю палубу. Юра оказался в задних рядах. Откуда он и "прощался" на долгие годы (как бы в наказание невинномувудь она неладной!) с прелестной мадагаскаркой.
   На сколько-то спустившись по трапу, она оглянулась. Посмотреть на Юру (так думал он, и кто-нибудь -- на тех же правах, что и у него, - был уверен, что из-за него Джулит приостановилась и оглянулась).
   Юра через головы и плечи столпившихся только и успел увидеть все тот же правый уголок ее сомкнутых губ.
   Третья о внешности Джулит у Юры - может и сплошь выдуманное, мечты, грезы.
   Когда-нибудь они встретятся -- все равно когда, где и при каких обстоятельствах. И тогда, непременно, в улыбке Джулит окажется для него столько же, сколько и для нее самой.
   (Удивительно: все совпало с выдуманным, с его мечтой при их встрече, когда прошли годы и годы. Мгновенно удивление исчезло, растворилось почти бесследно в том, что было больше, чем радость, которая годы и годы, как бы, тотчас же спрессовала в минуты.
   (На этом, пожалуй, ни самое ли время завершить наше затянувшееся "лирическое отступление?)
   На сколько-то Юра оказался, как бы, в надежном зазеркальи. Настолько ему ни сразу, ни потом - было не до того, чтобы от кого-то скрывать происходившее в столовой теплохода: когда он и Джулит при всех вдруг оказались, как бы, вдвоем в целом мире).
   Ни тот же Константин Георгиевич их такими не видит. Не видит никто и из тех, кто столпились у входа в столовую.
   Не думал Юра ни о ком из них, а единственно о Джулит, когда протягивал к ней руки -помочь ей всего лишь оторвать голые колени от ковровой дорожки на палубе и побыстрее встать. Одной ладонью он едва и ни притронулся к ее локтю. На миг она его опередила - вверх "рванулась испуганной птицей".
   Ни на что, вроде бы, не опиралась. От палубы рывок вверх и - она уверенно стоит на своих двоих. Ждет с тревогой: Юра (когда будет подниматься) - не притронулся бы к ней. "Это же надо: в ней оказывается еще и такое - при ее профессии (если пока и не освоенной ?!) Этакая недотрогав!"
   И это сколько же горя и горючих слез на белом свете из-за одного и того же. Из-за женской пугливости, чрезмерной осторожности!
   Джулит стоит рядом и газ не спускает с Юры. Видела, как тот жестом кому-то ответил. Оглянулась и поняла: в столовой у двери кто-то -- решительно вмешивается в то, что и без него делалось, вроде бы, как должно.
   Юра тому, кто у двери, показал три пальца. Попросил разрешение продлить расследование на три минутки. Потом уступил: мне, мол, хватит и двух минут - показал два пальца.
  
   НЕ КАЖДОМУ ВСЮ ПРАВДУ СКАЖЕШЬ
   Считай с разгильдяем Ромкой в основном и главном (спасибо самоотверженной Джулит) -- разобрались. Но для Юры не менее важно и еще одно.
   На его суточном дежурстве ЧП. С него спрос: как "диверсант" проникла на борт советского судна? Налицо непростительное - чья-то халатность или на много хуже: может и кто-нибудь еще, кроме старшего матроса разгильдяя, помогал Джулит проникнуть на "Докучаевск". Кто он?
   То же самое надо было бы знать и вахтенному матросу у трапа (кто это из его товарищей такое проморгал на своей вахте?) А что Ромка ей помогал - кого, мол, ни возьми, сделали бы то же самое (когда она "черт знает, какая -- и красивая, и вообще").
   Матрос у трапа как раз был из тех, кто любят поговорить и, прежде всего, рассказывать о хорошем чем-нибудь. Не по душе ему были такие, кто в основном рассказывал о плохом, о некрасивом.
   Если тебя слушают, изволь рассказывать о хорошем. Почему и сам он: чем больше узнавал того или другого, тем охотнее рассказывал только такое. И когда об одном красивом - сам так оценивал и другие не раз говорили - рассказ у него получается более складным и лучше.
   Много ли он знал о Джулит? Ну конечно больше, чем кто-то еще из членов экипажа (Ромка - не в счет). Почему и успел рассказать - слушатели нашлись - о там, какой увидел Джулит в каюте плотника (рассказывая, от восторга, едва не задохнулся).
   Признавался, что не помнит: он дышал или даже забыл как это делают, когда их как бы конвоировал. Ромка знал дорогу в столовую - шел первым, "черт знает какая красива" за ним, а конвоир топал последним.
   Ему хотелось идти строевым шагом - был он, что ни говори, при исполнении ответственного поручения. Но четкого удара растоптанными кроссовками по стальной палубе -- никакого строевого шага и у других бы ни у кого не получалось.
   В каюте он ее увидел во все красивости, всю сразу и значит - сплошь одну красоту. Но когда шли по коридору и друг за другом поднимались по ступенькам трапа, его дополнительно ошарашивали одно за другим подробности.
   Ее походка - будто и не касались пятки ни палубы и ни одной из ступенек трапа. Никакие, при этом, ни взмахи рук - у крыльев бабочек такое может быть, какое у нее, или у веточек сирени, когда ветерок притрагивается к одной из них преосторожненько.
   Ее каждая рука? Может на одну из ее рук была как раз похожа отломанная рука Венеры Милосской (он читал -- нашли где-то и левую и правую). А ноги у диверсантки?...
   Тот нисколькокакой не моряк, если бы на такие не смотрел с восторгом и не отрывая глаз (у матроса возникли надежда и неукротимое желание: обязательно о них не раз будет рассказывать и тогда найдутся для ее ног самые подходящие слова. А пока таких нет и некогда вспомнить: слышал он ли от кого-то единственное хотя бы слово, соответствовавшее чтобы в самой хотя бы малости красоте всего-то ее розовой пятки или тому, что у нее выше, а потом выше и выше от ступни.
   Скорее всего о розовых пятках Джулит он рассказывать не станет. Разве - попадется если по-настоящему все понимающий собеседник (тот же самый Константин Георгиевич - первый помощник капитана, помполит, -- или когда-нибудь на ходовой вахте ночью признается "второму". Он из таких, кто и красоту и хорошее представляет правильно.
   Вон и Ромкина мадагаскарка во время дознания успела убедиться: "второй", из всех на "Докучаевске", самый понятливый. Она ему не успевает показать весь жест, едва головой шевельнет - Юра ее понял и своими очередными жестами начинает спрашивает о другом.
   Но сначала закончим о пятках Джулит.
   И они у нее конечно же "прелесть что такое". Но только одна из них - та, что левая -- прикрыта, как надо задником ее бедненькой обувки. Правой досталось порванное: упругая солома - из какого-то ненадежного местного лыка сплетены тапочки - торчит и назад от ступни и в правую сторону.
   Скажи эту правду кому из не понимающих - считай, все пропало. У такого померкнет навсегда рассказанное о черт знает какой красоте Джулит.
   В том-то и беда. Случается ты правду - самую как есть правду знаешь, да ни каждому всю скажешь.
  
   ПРОСТИТУТКИ - ТОЖЕ ЛЮДИ!
   Вахтенный у трапа матрос видел почти все, что происходило в столовой. Отошел немного от верхней площади трапа и смотрел через иллюминатор, от которого было метра два до "второго" и немного больше до Джулит.
   Он больше, чем на свою ладонь, приоткрыл иллюминатор. После чего не только видел почти все, но и слышал многое из того, когда кто из них что говорил. Обмен информацией у Юры с Джулит был в основном жестами. Что-то она ему говорила -- "второй" слушал глазами, соглашался с ней, после чего очередными жестами он ее спрашивал о чем-то еще и еще.
   Жесты "второй" сопровождал громким голосом. Не только Джулит, но и чтобы Константин Георгиевич был в курсе их разговора. Помполит убеждался чтобы: Юра не зря выпросил дополнительных три минуты - каждую из них тратит на самое необходимое, со всей добросовестностью проводит служебное расследование.
   Матрос хорошо слышал Юру и понимал каждое его слово, но почти не видел его лица - тот стоял, отвернувшись от иллюминатора. А Джулит - если бы не смотрела на "второго" не отрываясь - могла бы и встретиться с глазами вахтенного матроса.
   Но хорошо, что этого ни разу не случилось - оно бы смутило матроса и мешало бы ему любоваться, рассматривая девушку. Через мелькавшие улыбки и серьезность на лице читать ее задушевное (в пределах его грамотности - скорее малограмотности - по этой части).
   Важным из им прочитанного он считал. Во-первых, что Джулит не умеет врать и никогда этому не научится. Во-вторых, признавая себя виноватой, она о себе нисколько не думает. В пределах необходимого - часто больше, чем следовало бы -- жалела своего Ромео. А с какого-то момента у нее настоящая и сердечная боль (признаемся - до таких глубин в тот день матрос не успел додуматься и это мы говорим нашими словами, а не он) да еще и с нарастанием.
   Ну конечно же с какой-то минуты боль не и из-за разгильдяя Ромка (вся тревога в ее сердце была только в первую половину дознания). Но теперь-то ей больно ни из-за чего-то ли в глазах и на лице "второго".
   Тот, похоже, и не пытается скрывать ни от кого - как ему нравится девушка и он все больше ее жалеет. От чего на ее лицо прорваться готова радостная улыбка. Но такое в ответ ему было бы "дитячий лепет", частичкой радости, рожденной возможностью ею самой жалеть "второго".
   Этакое недоразумение сказывалось, но по сути не мешало ему исполнять роль судьи. А ей - оставаться всего лишь свидетелем (с готовностью вместо Ромки сесть на скамью обвиняемого - признавая себя главным и единственным преступником).
   Из четких вопросов Юры и жестов Джулит, иной картины и не придумаешь. Кроме той, что нарисовало воображение матроса. А в нарисованном - ничего неправдоподобного или выдуманного не найдешь.
   По носовым швартовым Джулит полезла-таки наверх -- сколько Ромка ее ни отговаривал. Но почему-то "второй" не хочет этого себе представить, понять - ей поверить?
   Свои вопросы "второй" уточняет жестами. Высотища, мол, вон какая, "веревки" под тобой то прогибались, то отгибались бы вправо- влево, когда внизу -- камни, бетонные плиты причала!
   Ни словами тогда, ни жестами ее, не всегда понятными даже "второму", а демонстрацией, делом она сметает, как мусор, сомнения Юры. Иди, мол, куда подальше все, что о ней подумают если, кто увидит еще раз ее ноги ничем не прикрытые почти до самого-самого.
   Юра слепил наскоро щиток из ладоней. Прикрывает за него свои глаза или пытается от посторонних спрятать промежность Джулит - защитить ее от повторного обвинения в бесстыдстве.
   Расплата, можно сказать, за то, что перестарался, проявляя свою бестолковость. Из-за чего (Юра, вини себя) и приходится Джулит еще раз преодолевать женское бесстыдство.
   Она поставила ногу на ближний от Юры пустовавший стул. Подол платья соскользнул от коленного сустава до сколько мог. После чего "диверсантке"й оставалось и всего-то: скомкав снова отодвинуть было соскользнувшее платье и приподнять из женского белья нижнюю кромку того, что нисколько ни в обтяжку держалось за ее правое бедро. Там - почти сразу и нашла -- нет, не надейтесь мужики -- не самое-самое женское!..
   Что может быть более убедительным и достоверным? Гляди Юра и все, кому видно от дверей, через иллюминатор ли -- вытянутое черное пятно кузбасслака или чего-то не менее липкого. Подтверждение тому, что верхом Джулит пришлось сидеть на толстых, далеко не стерильно чистеньких веревках и, скользя вот этим бедром по ним, ползти к ей протянутым рукам Ромки.
   Единственное, в чем ее упрекнуть можно было. Она вроде бы как себе в удовольствие (похвастаться, когда есть чем и возможность как раз подходящая - Джулит в этом отношении была не безгрешной; а может и всего-то -- чтобы у нее был повод дружески посмеяться над стеснительностью Юры) -- не проявила торопливости. Дольше, чем надо бы, оставила ногу соблазнительно голой (обнаженной - если говоришь об этом по-культурному или когда заставляешь себя думать, что как бы ты в музее бесполо смотришь из толпы праздных ротозеев на ногу полусонной Венеры, смущенной Психеи, беспощадно дерзкой Дианы и т. д.).
   Юра не мог не видеть меньше, чем матрос. Он был на много ближе к ногам девушке и, главное, понимал больше матроса -- что с Джулит происходит.
   Он более ярко и с недосягаемыми для других подробностями представлял, как она с хулиганской отвагой (пренебрегая смертельной опасностью) - над "бездной" карабкалась от бетонного причала к стальному фальшборту "Докучаевска".
   Судилище кончилось. По какому-то малозаметному движению головы или руки начальника, одиноко сидевшего за столом у входа, Ромка не своей походкой (им временно сделанной не для судий ли?) вышел из столовой. Юра скрестил над грудью ладони и сколько-то их так держал - всем понятный многозначительный жест.
   Финита ла комедия, мол, Джулит. Мое тебе спасибо огромное - за помощь в расследовании. Но прежде всего за то, что не другая ты какая-нибудь; за то, что встретилась мне - убедила, что на планете Земля "и невозможное - возможно!"
   Константин Георгиевич и вахтенный матрос (ему по-младости простительно) проворонили такое, о чем, правда, они вскоре и забыли. Каким был прощальный (последний) взгляд Ромки на Джулит и как она -- может хотя бы и боковым зрением -- отметила, что он уходил из столовой (при этом, как оказалось -- ушел и из ее сердца навсегда).
   Первый взгляд и - после него любовь до гроба. Об этом и в романах много сказано по-разному на всех языках народов планеты. И в словесных состязаниях поэтов - кто скажет лучше, и немало в подлинно народных песнях.
   Но вдруг любви конец - неожиданно и навсегда? Что внятно сказано об этом? "Режь меня, жги меня - я другого люблю, умираю любя?"
   Джулит не умерла в столовой "Докучаевска" и Ромка не пытался ее резать. Но что-то же произошло? Почему - если ее Ромео был "молод и смел" (вдобавок с конфетно-соблазнительной внешностью)? Трагедийное (если даже и всего-то в пределах пошлой драмы) неужели его и ее последний прощальные взгляды зримо не проявились?
   Когда помполит вкратце докладывал капитану, у которого при этом сформировалось неофициальное сочувствие к Джулит (Ромка, мол, парень что надо - почему бы из-за него не попытаться лезть на стену или по веревкам глупой какой-нибудь девчонке с острова Мадагаскар?)
   Смущает ее профессия в будущем?
   Сказался житейский опыт и многократное пребывание капитана в разных странах-иностранных:
   - Проститутки - тоже люди!
   Заодно капитан четко сформулировал и распоряжение старшему помощнику (тот как раз вошел в каюту капитана):
   - Строже контролировать вахтенных у трапа! Не прятались чтобы в тенечек -- всю вахту им стоять на верхней площадке наружного трапа. Смотреть в оба -- на все носовые и кормовые швартовые!
   А ведь только что капитан смеялся, когда первый помощник ему рассказывал, что некая Джулит призналась: "По двум толстым веревкам" на четвереньках вскарабкалась на "Докучаевск".
   - Сказочка это, комиссар, для Иванушки-дурачка, - капитан пытался погромче засмеяться - не получилось. - Мадагаскарочка твоя кто? Проститутка и по совместительству циркачка?
   Последние слова слышал и старший помощника (он с шиппшандером как раз вошел в каюту капитану). Почему и сразу капитан всех, кто был в каюте спросил:
   - Кто бы из вас решился по швартовым с причала карабкаться на верхнюю палубу?
   В ответ - недоуменные взгляды и недвусмысленные пожатия плечами.
   - А кто-нибудь из матросов? Любой из членов нашего экипажа решился бы на такой фокус?
   - Сумасшедший если?.. - первым (как бы и от имени всех) засмеялся старпом. - Но у нас такого нет.
   - Ромку, пока отсюда не уйдем, - без берега!
   Константин Георгиевич решил, что в им сказанном о Джулит - как ни старался - упустил что-то, не сказал может самого главного о ней. Но добавлять к сказанному еще что-то в неблагоприятной для этого обстановке - было бы неуместно.
   Собственно, и для себя (так, чтобы всеобъемлюще) он пока что сформулировать бы не мог - что же оказалось главным в Джулит. Главным не только для него но и для всех, кто был в столовой и смотрел на нее.
   На редкость откровенная, решительная, умная и конечно отчаянно смелая. О чем не объяснишь "в двух словах" ни старпому, ни капитану.
   Перед уходом из столовой Джулит остановилась и у нее был разговор с Константином Георгиевичем. Почти весь жестами, но с пониманием друг друга с полуслова и сразу доверительный. Не мимоходом - видно было по всему, что она к их "разговору" немного подготовилась.
   Юра видел добрую улыбку на лице помполита и полагал, что тот успокаивал девушку. Ничего, мол, смертельно опасного не произошло и казнить Ромку никто не будет. Не переживай за этого разгильдяя.
   Позже "комиссар" признался самому себе. Что не просто он болельщиком был на судилище в столовой -- все в нем болело в пользу Джулит. И она это знает (женски-й взгляд всегда пронзительнее и мудрее мужского).
   Проявилось это у него и у нее. Когда уходила Джулит из столовой и как бы запнулась поблизости у стола, за которым помполит сидел. После чего вначале обмен случайными жестами - вроде приветствий и только потом откровенный разговор о главном (с активным участием глаз, её и его рук).
   Юра внимательно и со сдержанной ревностью смотрел на "разговаривавших" у выхода из столовой. Очень хотелось, чтобы ему досталось все равно что и сколько из глаз мадагаскарки пред ее уходом из столовой. Хотя бы и совсем немного из того, что досталось "комиссару".
   Вроде бы так само получилось. Юра был все время за спиной Джулит. Видел ее кучерявый затылок, сколько-то шеи, плеч, другое - не спрятанное под белое платьице. До нее было три- четыре шага, однажды случалось -- когда всего два коротких шага.
   Путь был коротким и дорогу моряки перед ней расступались, а вахтенный матрос дважды показывали куда следовало Джулит повернуть. Настало неминуемое: от Юры до нее все дальше и дальше -- она спускается по трапу.
   Таких, как она, сопровождать никак не входило в обязанности дежурного помощника капитана - для подобных случаев был у него под рукой вахтенный матрос. Как раз тому вскоре было поручено провести шипшандлера (представителя фирмы, снабжавшей экипажи судов продуктами) по коридорам и трапам надстройки в каюту старпома. У Юры на такое не было желания, как бы, и времени.
   С верхней площадки трапа он смотрел не отвлекаясь ни на что -- на одну Джулит. Хотелось ему только ее видеть и больше ни на кого Юра не смотрел.
   Сначала он видел как она спускалась по трапу.
   При этом ни смутило, ни удивило ее, что шипшандлер уступил ей дорогу. Потом уверенно шла по причалу куда-то все дальше и дальше от "Докучаевска". Все чаще ей приходилось огибать стоявшие с пустыми кузовами грузовики и те, что везли "мешкованный цемент", пробиваясь к воротам из порта.
   Конечно была минута или мгновение, когда Юра должен был сказать хотя бы и про себя "Прощай, Джулит! Милая девушка, прощай, прощай, прощай!" Но что-то не позволило ему произносить прощальные слова, ни даже подумать что они ему когда-нибудь понадобятся. Они должны встретиться! Все равно где и когда - но их встреча неизбежна!
   Перед их расставанием Юра случайно перехватил ее взгляд. (Почему бы его и ни считать прощальным, последним?
   Это, когда Джулит смотрела, как он убирает со стола карандаш и блокнот с его пометками и куцыми записями, что успел сделать по ходу служебного разбирательства. Может перед этим был ее настоящий последний взгляд на занятого пустяковым делом Юру? Может успела на прощание более внимательно, чем до этого, посмотреть под козырек его форменной фуражки? А в тени под козырьком -- на его лицо и на полуприкрытые ресницами глаза?
  
   КАТЕГОРИИ ЛИ РАЗРЯДЫ
   Как Юра и полагал, у солдат и офицеров с выгрузкой цемента получалось несравненно хуже, чем если бы выгружали докеры. Но оказалось-то -- на много хуже, чем он предполагал. Хуже некуда!
   Рвут бумажные мешки. Скопилось по щиколотку россыпи цемента в трюмах и полно цемента на причалах. С "боевого дежурства" снятые грузовики ломаются в порту - чаще всего, когда трогаются с места, а на них "мешкованый цемент".
   Стоянка в порту затягивается: темпы выгрузки изо дня в день все ниже. Почему и пригласили шипшандлера: заказать кое-что из скоропортящихся продуктов.
   Тот приехал со своими ценниками, и со старпомом они составили основной заказ. После чего пришли к капитану за окончательным "добро" и на случай - может надо что взять для гостей-иностранцев на капитанские представительские.
   Когда вошли к капитану, прервался разговор. В нем -- по догадкам шипшандлера - был вроде как спор из-за женщины (какое-то количество русских слов он знал).
   Смекнул: главной в "шарша ля фам" могла быть юная "девица", из-за которой званного гостя попросили на сколько-то освободить нижнюю площадку трапа. И попросил его об этом вахтенный помощник капитана.
   Юра сразу извинился, когда шипшандлер поднялся на верхнюю палубу. Не скрывая, что для дежурившего офицера покинувшая судно была на много более, чем он, желанной фигурой
   Почему офицер все время так пристально и следил за ее каждым шагом со ступеньки на ступеньку. Явно переживал заранее: вдруг соскользнет ее нога с какой-нибудь или вдруг запнется, шагнув с площадки трапа в мусор причала.
   После извинения офицер поручил - а мог бы и сам - матросу провести шипшандлера в каюту старшего помощника капитана. Значит - наиважнейшим тогда было для него (это был Юра) смотреть и смотреть вслед одной из "низкопробных девиц".
   С одной стороны - пришлось ждать, пока "девица" спустится по трапу на причал. С другой стороны - похоже о ней шел разговор и в каюте капитана.
   Были основания, словом, у коммерсанта затеить разговор не только о продуктах и напитках. К тому же и время есть: не спеша капитан всматривается в цифры в ценников.
   "Он и о людях судит, как о предметах купли-продажи, - не зря заподозрил Константин Георгиевич услужливого коммерсанта, - женщины у него по сортам и категориям, с ценами в любой конвертируемой валюте в зависимости от квалификации и красивости! И до чего же с удовольствием он о том и другом говорит!. Несомненно, что старается и с личной выгодой - в каких-то борделях ему за это платят."
   С его слов. Самые дешевые - разовая услуга в пределах карманных расходов не только моряка, но и любого случайно или именно с этой целью оказавшегося в порту.
   С такими у пожелавшего "любовь" где попало, наскоро - сошлись на полчаса там какие-нибудь и потом навсегда разошлись. Подобных услуг бери не хочу в портах, мол, всех стран и не только Африки или Азии.
   Категория выше -- когда "любовью" занимаются, уединившись в какое-нибудь помещеньице. Обычно -- где есть и какая-то постель. На сколько денег хватит, на столько часов дама твоя. Приходится приплачивать за качество услуг: дамы этой категории более умелые. Не ограничено проявление фантазии уединившихся (у него и у нее, как правило, всего лишь "свое прочтение" заимствованного из суперэротического чтива, из специальных теле- и интернетпрограмм для сладострастных и одуревших в погоне за самым модным и современным в "настоящей любви").
   Наконец такое, что предназначено только для моряков.
   Можно обзавестись надежной сожительницей (если позволяет каюта и в распоряжении моряка соответствующие "златые горы"). Безукоризненным будет выполнение всех обязанностей и жены, и страстной любовницы все дни и ночи, пока судно в Таматави под выгрузкой или погрузкой.
   Не так часто, но случалось, что моряк увозил с собой понравившуюся ему "жену" в Европу, Америку. Чаще - до ближайшего порта Африки или Азии. Не каждая из увезенных потом возвращалась домой на остров Мадагаскар.
   Слушавшие все это в каюте капитана ждали - когда наконец иссякнет никому ненужная информация. Не скрывали своего нетерпения и удивления: шипшандлер не с луны ли свалился - никого на суде с красным флагом ему не соблазнить ни дешевенькими, ни самыми дорогими, в совершенстве овладевшими торговлей женскими прелестями?
   Но известно: раз увидеть -- на много убедительнее, чем сто раз услышать. Смекалистый же коммерсант встретил только что на трапе "Докучаевска" не лежалый, но и пока что не самый дорогой (опытный глаз оценил мгновенно) товар - правда все более модный (налицо еще одна из побед в "эпоху сексуальной революции").
  
   БЕДА ЗА БЕДОЮ
   В последние дни - такого было три или на один-два больше - досталось Джулит незабываемое. Правда, по-настоящему горючие слезы были в те дни у нее только из-за удара ей в правую ногу. Но это (если по порядку) - было третьим.
   И не хотела она и не могла заставлять себя воздерживаться от одного и того же соблазна. Пока она в порту - вечером ли днем - не могла Джулит хотя бы раз пройти вблизи от причала, где солдаты продолжали выгружать цемент.
   Тайно, украдкой проходила - чтобы ни вахтенные с "Докучаевска" и никто из видевших Джулит на этом теплоходе ее бы не заметил. А она - вдруг бы да и увидела с кем стояла столько незабываемых минуты рядом и даже -- одновременно сколько-то на коленях.
   Потом она сто раз ругала себя - откуда и зачем тогда появилась у нее никому не нужная робость, трусость. А самообладание и дерзость - самое нужное в те минуты -- вдруг исчезли!
   Но вот и оно - когда единственный раз Джулит как бы и повезло! Случилось долгожданное среди бела дня: от "советика" моряка спрятавшись она стояла так близко, что боялась - не услышал бы он ее дыхания, не скрипнуло бы что у нее под ногами или под рукой.
   У военных грузчиков случилась авария с еще одним грузовиком - лопнула резина на двух колесах. Грузовик оттолкнули подальше от трюмов (не мешал чтобы выгружать цемент) и тот скочебенившись стоял под верхней площадкой трапа "Докучаевска".
   Никем не замеченная Джулит перебежками от грузовика к грузовику прокралась и затаилась у стекла дверцы пустой кабины. Так что на какое-то время над ее головой оказался наружный трап теплохода.
   Стекло в цементной серой пыли, но местами просвечивало и она увидела такое, на что -- счастьем было бы ей никогда не смотреть, не видеть и не знать. Но все-таки смотрела и смотрела - то с ревнивой завистью, то еще как-то (из-за чего на глазах появлялось много слез).
   Сначала следила за каждым шагом Юры. Когда он спешил на корму теплохода и там осматривал швартовые концы, а потом - когда неторопливым шагом оттуда возвращался.
   В тот самый час Юра, осмотрев натяжение кормовых швартовых канатов, намеревался с той же целью пройти на бак. Шел, пристально всматриваясь то на одно, то на другое в порту не столько вблизи, как вдали от судна.
   Такое разглядывание причалов порта в последние дни считал он обязательным и необходимым для него. Потому что - где еще, как ни на причалах или у какого-нибудь из портовых сооружений вдруг да и появится исчезнувшая Джулит.
   Втемяшилось ему с первого же дня - дурь неистребимая! - что ему еще раз увидеть ее суждено только издали. Она или от ворот порта будет идти, или наоборот - от пакгаузов или откуда-то возвращаться к проходной в этих воротах.
   Неужели пройдет не остановится? В сторону, где выгружают "Докучаевск" - и откуда Юра в ее сторону смотрит - ни разу не глянет?.
   Нерадостным у грузового помощника капитана было настроение все последние дни. В нем надежды не прибавлялось при рассуждении: из ниоткуда вдруг появилась Джулит, не для того ли, чтобы от него исчезнуть внезапно в то самое ниоткуда?!
   Почему он и не заметил, когда миновал камбуз, ни дыхнувшего на него оттуда через распахнутую дверь очередным чем-то вкусным. Но пара девичьих лукавых глаз его (снова проходит мимо, как слепой!) -- заметила.
   - "Второй", возьмите вот вкусненького! - в протянутой к нему руке у пекаря Клавочки ее очередное душистое изделие с румяной корочкой.
   Пришлось вернуться и своеобразно высказать свое извинение за непростительное невнимание к пекарю:
   - И всегда, как ни посмотрю, -- наша Клавочка прелесть! А ее ручек творение - вкуснейший шедевр!
   - Сначала попробуйте! А то сразу - хвалить...
   Он протянул было руку - никак нельзя отказываться от вкусненького. Но вдруг руку спрятал за спину и во все лицо испуг - хорошо, мол, что вовремя вспомнил о смертельно опасном.
   - Сначала ты откуси сколько-нибудь!, - на пекаря смотрит с тревогой, почти со страхом.
   - Что вы?.. Обкусанное после меня будете есть?
  - А как же? Но обязательно только после тебя, - сразу и объясняет причину своего испуга: изобразив многозначительность во взгляде, крутит пальцем над его соблазняющим угощением, - Вдруг там притворотное зелье!
   - Зачем такое говорите? - Клавочка и верит и не верит ему. На всякий случай - чтобы не боялся "второй" - немножко (только двумя передними зубами - нигде ни прикоснулась губами) откусила и сразу плетушку-завитушку отдает ему. - Вот вам -- берите!
   - Спасибо!.. Другое дело - теперь я спокоен... А то знаешь?
   Конечно же девушка не знала что Юра имел ввиду. Она хотел бы знать причину его страха и заодно его пожалеть: вид у "второго" настолько ни как всегда - посочувствовать ему да и пожалеть его было бы кстати.
   - С каких-то пор - Клавочка пойми, предупреждаю серьезно, - я весь от тебя без ума. И
   голова, и ноги, - приподнял поочередно каждую.-По-дружески от меня прими самые искренние признания, сразу же и прости мои пламенные чувства!
   - Зачем такое говорите? - обида не обида, но юная пекариха на всякий случай прихорашивается.
   Попыталась одернуть со всех сторон поварской халатик. На случай плавания в тропиках, Клавочка, подражая поварихе, укоротила халатик. Перестаралась оказывается и теперь боится при ком-нибудь наклониться: в тропическую жару у нее под халатиком-то из белья только самое, без чего никак нельзя.
   - Знаешь, красавица ты моя ненаглядная, - откровенные признания не мешают ему и откусывать от плетушки и пережевывать. - Давай откровенно. Было дело, что когда-то мне сыпанула приворотного зелья?
   Красавице хочется быть еще на сколько-нибудь красивее. Как раз обеими ладонями когда выискивала нет ли какой складочки на груди, она перехватил смешинку в глазах Юры.
   Случается что мужик умнее женщины, да только вряд ли бывает, чтобы какая-нибудь женщина оказалась не хитрее мужика. Почему Юра и не успел додумать дальнейшее для себя в роли его любимого опереточного Бени.
   - Страшно подумать! Это же сколько неугомонной страсти из меня вырвалось бы на красавицу Клавочку - если к тому, что раньше, сегодня добавилось хотя бы и грамм твоего зелья!..
   - Ну "второй" дает! - к его плохо спрятанной усмешке добавляется откровенный девичий звонкий смех. - Я с хохоту умру! Держите меня!
   Не получилось умереть. Но от хохоту Клавочку в самом деле водило из стороны в сторону да еще с глубоким наклоном. Того и гляди потеряет равновесие и упадет на палубу или головой врежется в сталь фальшборта.
   Для подстраховки, Юра метнулся к ней с распростертыми руками - в случае реальной опасности, мол, схвачу даже и в объятия. Выручу девушку.
   - Ну такая ты, "Клавочка на лавочке", хохотушка -- не знаю что и сказать! - конечно знал как и какие слова сказать (на какое-то время Бени вернулся в Юру), но ничего так и не сказал - ушел молча.
   За эти пару минут из той грусти, чем Юра был переполнен только что, кое- чего поубавилось. Может быть как раз и такого, что было самым горьким, самым тяжелым - основой нынешней его повседневной грусти.
   Джулит все видела и слышала. Условного смысла в словах было не разобрать (он был ей не нужен). Мелодия голосов Юры и Клавочки была достаточно красноречива. А когда к услышанному добавлялось то, что она видела?!
   Какими были у него руки (может он и обнимал девушку, но глаза у Джулит перед этим сами (чтобы ее пожалеть) могли на сколько-то и зажмуриваться. К тому же -- что мелькало перед его лицом из под полы беленького халатика бесшабашно веселившейся девушки, почему-то Юру нисколько не смущало.
   Это же, мол, насколько у них "дружеские" отношения!
   Оно и на самом деле у Клавочки в те минуты появилось "дикое желание": взять и влюбиться в Юру. Но с Ромкой у нее все проще и понятнее. А у "второго" - то песни поет всем на радость и вдруг - как раз в последние дни -- словно больной. Где-нибудь один-одинешенек, да еще и смотрит в ту сторону, где причалы порта, глухие пакгаузы и где за ними ничего, кроме пустоты океана.
   В океан ли смотрит? Или на сколько-то ближе - на пакгаузы и на причалы в порту?.
   Совпадало по времени - когда Юра смотрел в пустой океан - в те же часы в Джулит рождалось и стремительно нарастало желание быть вблизи от "Докучаевска". (Очень хотелось - не знала и не пыталась понять зачем ей это нужно -- увидеть "советика" командира одного или, все равно, с кем.)
   Вот и увидела его! Даже и снова услышала его голос в непонятных для нее словах!
   Не это ли и помогло ей и еще что-то новое для нее (если этого нового даже и поняла далеко не все)? Что на двоих может быть одна большая радость. Но ей тогда было достаточно и от какой угодно радости самого бы малого. И всего-то!
   Она из-за кабины грузовика смотрит на какое-то плохое для нее. Но и в таком плохом Юра остается для нее желанным.
   В ней оказалось достаточно совсем непонятного, что помогало забыть о ревности к хохотушке (что живет себе, горя не ведая, на том же, где он, теплоходе какой-то непонятной для Джулит жизнью. Общей для всех на "Докучаевске" повседневной жизнью - для них, наверное, самой обыкновенной).
   Чем более веселым был командир-моряк (по-другому не называла - Джулит не знала его имени), тем на сколько-то меньше (Джулит боялась) оставалось ей из возникшего их общего, единого и неделимого. Из веселого и из общей радости, счастья -- не безмерного же, если Всевышний выделил всего-то по норме для двоих?
   Юра доедал плетушку-завитушку (тот случай, когда мы говорим: за двумя зайцами погонишься - ни одного не поймаешь). Он откусывал сколько-то как попало - забыв, что это угощение от Клавочки, и что бывает еда вкусной или не вкусной. Жевал дольше, чем надо было и глотал, удивляясь - зачем он это делает.
   В то же время Юра смотрел туда (второй заяц), откуда "работал" пассат и в той стороне видел все больше и непонятного, и ненужного ему. И все это в хорошо ему знакомом сочетании из причалов, солдат с их грузовиками, пакгаузов и в просветах между ними бескрайнее - что принято называть океаном.
   Во всем этом разве может быть необыкновенное? Чудо? Да и не только здесь, а где-нибудь на свете - если в них нет ничего общего с той, чьё имя Джулит?
   Вчера и позавчера, и во все дни - сколько ни смотрит Юра - не появлялось в порту ничего. Не только самой Джулит - признаков даже о том, что и она когда-то здесь могла быть.
   Жилая надстройка теплохода "Докучаевск" и столовая в ней - реальность. Значит и реальностью было какое-то дознание, и Джулит - главный свидетель - не выдуманная?
   Реальность и трап - возле него Юра остановился.
   Значит было и такое: она спускалась по трапу и он волновался: не помешало бы ей что-нибудь благополучно сойти на причал.
   Ну а после этого?.. Ничего -- реального!
   Следы ее заметены цементной россыпью, сто раз по ним проехали грузовики и пылили своими сапогами солдаты. Так и хочется повторить самое грустное в песне: "Позаростали стежки-дорожки, где проходили милые ножки!.."
   Необъяснимо происходившее в эту минуту не проявило себя в лучшем виде (возможно всего-то не успело -- на какие-то секунды опоздало в нем?). Юра не почувствовал - органы чувств здесь ни при чем, а то, что в нем более чуткое: что совсем рядом - лишь немного ниже его ног - были ее "милые ножки" и с ними вся, как есть, Джулит.
   А ей-то что помешало явиться какая она есть? Отмахнувшись от увиденного и услышанного только что? (У двери в камбуз Клавочка со своим угощением, он готов предотвратить ее падение на палубу ли удар о фальшборт - все, все это до чего же ничто! Пылинки -- не имеющие права и на секунду оставаться на глазах влюбленного (влюбленной)!
   Но такое ненужное на мгновения появляются и остаются. Единственно для того, чтобы заметить их, как самое ненужное, и ресницами сбросить. Почему Джулит и оставалась сколько-то на седьмом небе -- от того, что ее глаза увидели "советика" командира каким он в ней живет. Ни в чем не изменившимся и ни на сколько другим.
   Наконец в ней все готово было его позвать к себе. Это было бы слово по-русски.
   Знала она таких два слова. Пришлось выбирать: какое из них она сумеет и правильно громче сказать.
   Джулит вынуждена была потерять, как раз, для Юры и для нее судьбоносные секунды. В которые надо было успеть вместить ею наконец облюбованное коротенькое "Моя!"
  Задержала неуверенность: вдруг не получится громко. Вдруг не хватит сил, чтобы своим голосом прорваться сквозь гул автомашин, громкий говор и крики солдат - с единственным коротеньким словом?!
   Конец его грусти и ее полным тревоги приготовлениям был внезапным и безжалостным. Телефонный звонок заставил Юру отвернуться от причала, отойти от трапа. Чтобы кому-то по телефону сказать непонятных сколько-то слов. А вернув телефонную трубку вахтенному матросу, он торопливо зашагал к двери в жилую надстройку и за ней исчез.
   Для Джулит было это - и встреча с ним, и расставание без единого слова, без мгновенного хотя бы глаза-в-глаза. Случилось такое, что она согласилась бы называть самой большой бедой и горем. Каких, после смерти матери, у нее не было.
   Средь бела дна с пустыми руками в тот день Джулит пришла из порта в убогую пристроечку- клетушку (по-другому ее временное жилье не назовешь). Дала полную волю слезам. До ночи и всю ночь не поднималась с постели никуда и ни за чем.
   Одно за другим вспоминала все беды и какими они были в порту, пытаясь их утопить в горько-соленых слезах. Сквозь слезы пыталась она себя спрашивать об одном и том же -- многое вспоминая и кое-что придумывая.
   Он, услышав и узнав ее голос - начал бы искать глазами Джулит. Она вышла бы - отделилась от грузовика и он бы ее увидел. В тот миг -- было бы в нем столько же радости, сколько у нее?
   "Не могло не быть!"
   Потом неизбежно могло бы и такое случиться. По трапу вниз он к ней бегом, а она - ему навстречу. Подобное Джулит видела когда-то в конце какого-то интересного кинофильма (эти самые последние кадры не она одна - многие в зрительном зале сопровождали аплодисментами и радостными выкриками).
   Но у нее-то встреча с "советика" моряком быть могла не кинщиками выдуманной. А на самом деле: в порту, на запыленном причале - не на золотистом и голубом пляже, как в кино?
   Джулит все думала и думала - и со слезами в закрытых глазах, и когда глаза держала открытыми, без слез: "Что с нами было бы (могло быть) потом?"
   Ответа не находила! Такого -- чтобы в нем не было ничего ею выдуманного. Лишь каким-то утешением было для нее слово "нами", на каких-то правах оказавшееся в ее вопросе. Было с новым смыслом это ей знакомое слово (вспомнилось как Мама ее маленькую гладит по головке и уговаривает: не плачь, мол, не надо нам плакать - ушибла коленочку, потеряла самый дорогой для тебя фантики? Ножка заживет, а фантик мы завтра найдем!)
   В похожую на эту бессонную ночь (было накануне похорон матери) думала Джулит: завтра уеду из города к Маме в наш маленький домик с подобием сада и огорода возле него. Не знала Джулит откуда у них домик. Может отец успел построить, когда у него была денежная работа и трезвым он приходил домой чаще, чем после ставших регулярными "встреч" с дружками- собутыльниками. "Встреч" с ними, сначала коротких, от случая к случаю. Вскоре таких , что и до поздней ночи, и до утра. А потом и такие, что длились по двое-трое суток. Случалось -- и больше.
   Похороны отца Джулит помнит. Мать плакала, а у нее не было ни слезинки - из-за обиды на отца. Он все реже и все меньше приносил денег домой, а теперь, мол, и вообще нечего от него ждать. В драке его кто-то чем-то ударил, а может и в самом деле - сам упал и головой ударился о мостовую. Да так -- что пришлось хоронить.
   После похорон жили вдвоем на то немногое, что матери удавалось заработать. Она ходила и, где могли ей хотя бы немного заплатить, соглашалась на любую работу. Выгодным было осенью - когда убирали урожай в садах.
   Когда была дочь маленькой, мать брала ее с собой (не оставлять же малышку на весь день одну). А когда подросла, Джулит помогала матери: с подоконников и листьев цветов стирала пыль, приносила и подавала матери то щетку, то ведро - пустое или немножко с водой.
   В школу Джулит ходила с радостью. Интересно ей было узнавать что-нибудь новое, и сегодня такое вдруг сделать такое, чего еще вчера ее руки не умели делать.
   Училась хорошо. На удивление преподавателей, ей никогда среди ровесников не было равных по арифметике, а потом и по математике.
   У матери то одна болезнь, то другая. Нередко и на хлеб денег не хватало - где уж там покупать самые нужные лекарства.
   Выросла смышленой здоровой девочкой. Незнакомые -- на год, а кто и два давали ей больше, чем было на самом деле.
   Другие в ее подростковом возрасте том же Тамтави, глядишь, устраиваются на какую-то работу. Чаще - на временную, а кто и на постоянную. Не всегда на очень хорошую, но лишь бы хватало им на житье- бытье, счастье - когда оставалось, чтобы сколько-то родителям переслать.
   Мать ей ничего посоветовать не могла - только предупреждала об одном и том же: будь осторожной, береги, мол, себя. Подсказала при расставании где ее дочь могла бы найти жилье самое не дорогое (сама не помнила когда последний раз была в городе, но из соседей кто-то город вроде бы знал, как свои пять пальцев, - подсказали где и что в Таматави).
   Устроилась с жильем в трущобах. Крыша над головой, стены с единственным окошечком. На подоконник если пристроить подушку, а остальное разложить на единственном в лачуге столе - можно спать, вытянувшись почти во весь рост. Ширина всей жилплощади полтора метра и почти два метра в длину. Высотой -- такая, что можно ходить не пригибаясь.
   В день приезда пошла узнать хотя бы что-то о работе.
   Узнала, что в магазинах для нее работы не найти. Одета и обута в такое что с ней о работе и не разговаривают. Окинут опытным взором с ног до головы и без слов, сдерживая усмешку, ей головой показывали на дверь.
   Стала искать - где бы ее взяли посудомойкой ли уборщицей. Потратила на поиски весь второй день и весь вечер - нигде никому не нужна. Продолжала думать-гадать как быть. Уром третьего дня вышла на поиски с готовностью устроиться работать - все равно где и что делать, соглашаясь получать все равно какие гроши. Готова на все - за исключением: не воровать и вне выпрашивать подаяниий.
   Зашла в церковь с единственной просьбой. Владыка всемогущий чтобы ей помог найти людей, кому нужны проворные руки и во всем, как у ее матери, добросовестность.
   После молитвы - третьим заведением, куда она зашла -- было кафе с тремя столиками в нем и с единственным посетителем. Он "в меру" выпил (может опохмелился) и говорил так, что какие-то из его слов можно было понять.
   Услышал он, что девушка соглашается на любую работу, умеет делать то-то и то-то. Хозяин кафе начал вежливыми словами отказываться от ее предложений.
   - Такая краля -- в посудомойки! - захохотал гость. - Иди в порт -- моряки тебя озолотят!.. Со мной сейчас куда за угол потемнее пойдем, сразу и...
   Он полез в карман и оттуда выгреб горсть монет. Из другого кармана - пока монеты падали на стол ему под ноги - из другого кармана со второго приема вытащил тоненькую пачку разноцветных купюр.
   - Идем и сразу, - сделал он две неудачных попытки встать на ноги, - Все они твои! - деньгами хвастается и скалит мокрые зубы. Те же самые деньги показывает хозяину кафе: - Может где пристроишь на часок - плачу сколько скажешь!
   Хозяин кафе был таким - Джулит видела -- мог не стесняясь назвать приемлимую для обеих сторон сумму.
   Какой могла быть эта сумма "Краля" не услышала. Выскочила из кафе и быстрым-быстрым шагом -- подальше куда-нибудь. Поскорей спрятаться не от людей, а от ей предложенных денег.
   Остановилась под деревьями где была скамейка. Долго на ней сидела в недоумении: предлагаемое пьяным - позор. Неужели в ней столько нехорошего -- если даже и такое предлагают?
   Когда успокоилось и надоело сидеть без дела - стала считать. Из уважения к цифрам и неугасавшей любви к математике у нее сохранилось: малейшая возможность - считать что-нибудь и пересчитывать.
   Стала суммировать достоинства монет, рассыпаных под ногами "влюбившегося в нее с первого взгляда".
   Окажись эти монетки не на полу в кафе, а у нее в руках! Она пошла бы и купила большой пакет молока, три тепленьких булочки. Но если купит не три, а две и прибавит гроши, что у нее есть -- хватит на сладкий пирожок и на фруктовый сок (на яблочный - самый дешевый).
   После полудня решилась она сходить в порт. Посмотреть на пароходы, что там делают и какие они моряки - на самом деле, а не те, какими их показывают в кинофильмах и фотографируют для открыток.
   Она подошла к проходной в порт и спросила можно ли войти. Охранник небрежно кивнул и приподнятой рукой показал на проезжую часть ворот: иди, мол, там, а не через проходную - не тревожь меня по пустякам.
  
   КОГДА ВСЕ ВПЕРВЫЕ И ПЕРВЫЙ РАЗ
   От первых посещений порта в памяти Джулит сохранилось разное. Многолюдие - прежде всего - и, при этом, вроде бы нет никого (как это встречаешь улицах города), не знающих зачем они в порту, а не где-то.
   Не это ли сразу и дисциплинировало ее? Она четко определила: что ей в порту надо увидеть -- прежде всего и обязательно. Тех - одну хотя бы - кого, за ее "любовь", моряки озолотили.
   Нашла. Не сразу, но зато и без особого труда. Потому что догадалась: если моряки живут на своих кораблях, то и с предложением своих услуг женщины приходят на причалы - без маяты- суеты, побыстрее моряки чтобы могли их находить.
   В тот день торговавших женскими прелестями был пять или шесть. Включая такую, что мола быть и ровесницей Джулит - ростом разве что пониже, но зато с ярко накрашенными губами и бровями (по детски неумело как бы нарисованными). Как и Джулит (нисколько ни накрашенная) "ровесница" была по-мальчишески плоскогрудой. От других отличалась прежде всего тем, что на ней форменное платьице школьницы - донашивала свое, не имея другого для посещений порта. Или ей кто-то посоветовал предлагать себя именно в таком вот "соблазнительном" (на любителя) виде.
   На выходе из порта, охранник задержал ему незнакомую. Показал Джулит его властной рукой - выходить полагается, мол, не через ворота, а через проходную.
   "Обыскивать собирается - вдруг да украла что-нибудь?" - приготовилась девушка и к такому.
   Никакого обыска. Охранник показал ей на пальцах - когда никто третий не мог видеть - сколько монет она обязана положить в его ладонь.
   По-отечески понятливый попался. Поверил, что ни гроша не заработала Джулит (показала, вывернув наизнанку оба кармана своего платья, что у нее всего две монетки - может хвати на две или три черствых булочки).
   Отеческое проявилось и в другом. Охранник даже и вышел из проходной, когда показывал новенькой где лежалого хлеба она может купить -- за четверть цены в сравнении со свежим.
   На другой день Джулит шла в порт знакомой дорогой. В церковь не вошла. Остановилась перед входом - не решилась в храме просить о греховном. В ее коротенькой молитве перед входом в храм была высказана просьба, чтобы Владыка и сегодня ей помог не выпасть из его руки.
   Наблюдал она вчера за торговлей женской любовью и сообразила. Чем дальше от полудня и ближе к вечеру, торгующих и покупателей на своеобразном базаре прибавляется. Значит - спешить ей с предложением своего никому незнакомого товара не стоит.
   Почему и пришла в порт, когда солнце поднялось так, что рассталась до завтра с океаном и высматривало за горами - куда бы ему спрячется на всю ночь.
   Как она и полагала, женщины собирались почти там же. В широком промежутке между причалами и пакгаузами. Но в этот раз их несплоченная группа сдвинулась на сколько-то ближе к воротам порта.
   Оказывается: для торговли своеобразным товаром нет постоянного места. Купля-продажа сегодня ближе к одному причала, а завтра - к другому (если ночью, утром или только что к нему поставили откуда-то прибывшее судно).
   В планы Джулит не входило - сразу же внедриться и затеряться среди собравшихся "своих" -- знающих друг друга проституток. (Кто знает как они встретят ее (новенькую)? Когда у них мажет и без нее случаются из-за клиентов споры, скандалы?)
   Она укоротила шаг. Девушка была готова остановиться в нерешительности через пару шагов. Присмотреться чтобы, попытаться понять что к чему, прибавиться в ней может быть сколько-нибудь храбрости.
  - Извините!.. День добрый! - неуместно интеллигентский и не совсем по-мужски звучал голос ее догонявшего молодого человека. Добротная одежда по моде для взрослых, но для него пока непривычная: серые брюки со свежими "стрелками" -- острыми до новеньких серых шершавых туфель, светло-синяя рубашка - из нагрудного кармана белый уголочек вроде бы как от носового платочка.
   "Спросит о чем-то, - у Джулит подобие улыбки - подбирает слова для ответа ему с ее извинениями, -- в порту, мол, впервые -- не знаю где здесь что!"
   Но оказалось, что она знает. По крайней мере, как потом оказалось, из им необходимого известно ей на сколько-то больше чем знал юноша (хотя похоже был и года на два-три был постарше Джулит).
   - Может согласитесь?... - по всему лицу его разлился румянец ярче того, что сначала был только на его щеках, - Пойдете со мной?.. Понимаете...
   Последнее слово было не нужным. Она поняла: ее любовь он готов купить - с ней разговаривает клиент.
   Должно быть он приготовился к какому угодно ответу (первая попавшаяся проститутка вполне возможно и не согласится иметь с ним дело). Торопливо назвал сумму и ощупал карман где у него деньги (мог забыть их дома или вдруг они потерялись по дороге).
   Она выразила свое согласие с не меньшим волнением, чем было в его просьбе из-за им предложенной "до смешного незначительной" суммы ("знатоки"- приятели не раз делились опытом и часто называли такую сумму, как, мол, вполне достаточной для самой-самой умелой, красивой и прочее проститутки в порту).
   Ни одного слова ему в ответ, ни взгляда в глаза, ни жеста рукой ли головой. Глядя перед собой так, будто его не было рядом, - сговорчивая "дама" решительно прибавила шагу. Он от нее ни на сколько не отстает.
   Со стороны если кто на них бы смотрел. Двое , мол, знакомых по его или ее вине с опозданием встретились только что и спешат куда-то - боятся не опоздать бы и туда. Почему в эту минуту ни на кого не обращают внимания, ничьих взглядов не замечают.
   Он стройный, ладный и лицо симпатичное (Джулит сколько-то успела рассмотреть - он прятал от нее глаза и вместе с ними пряталось что-то в его лице, на коем с выражением беспокойства или вины все нарастала готовность, как принято говорить в таких случаях, от стыда провалиться сквозь землю.
   "Может ему стыдно больше, чем мне!" -- близкая к истине догадка прибавила Джулит решительности. Что была кстати и во многом помогла ей в тот "решительный час, в тот решительный день".
   Джулит в предыдущий день, пока была в порту, заметила. Пары шли уединяться куда-то в противоположную сторону от въезда в порт и обязательно огибали дальние пакгаузы. Туда и она пошла.
   Клиент не сомневался. Юная девица, предлагающая свои женские прелести, найдет самое подходящее место. Его забота - от нее не отставать и чем-нибудь не спугнуть.
   На самом-то деле, она готова была идти и на любой край земли. Туда, где чтобы на сколько-то потом- потом (если даже на какие-то минуты) позже неминуемо случится то, на что она решилась.
   Шла Джулит "куда глаза глядят". И не было ни одного шага без попытки спрятать за хрупкую браваду стыд от себя и от юноши -- кому суждено стать первым в ее жизни мужчиной.
   Стыдилась даже про себя произнести слова "мой клиент". Зная, что завтра придется привыкать еще и к прозвищу "проститутка", и к еще каким-то словам, что не нужны ей были вчера и позавчера, минувшей ночью и даже в нынешнее утро.
   Наконец все пакгаузы у них за спиной. Справа - за полосой высокого бурьяна затопленный и с каких-то пор никому не нужный огромный сухой док. Потом снова бурьяны и за ними ни на кого не глядит занятый вечными своими проблемами огромный Индийский океан. В сравнении с его проблемами - мелкий мусор, щепочки и пылинки то, что волнует и тревожили храбрившихся Джулит и ее спутника.
   Впереди - многотонные бетонные кубы и сдвоенные из них нагромождения. Никакой, вроде бы, к ним тропинки не просматривалось, но за ними нашли они следы недавнего пребывания одной или даже поочередно двух-трех пар.
   Раздевались молча. Собственно - избавлялись (в связи с необходимостью) от такого, что в надвигавшуюся на них минуту могло помешать. Не столько ему (так он себе представлял предстоящее) помешает, сколько прелестной девушке, что с ним пришла.
   У него торопливости больше - потому что отвлекался от нужного на ненужное. То и дело взор бросал на пальцы ее рук с явным намерение посоветоваться или спросить у них (только у них, а не у самой Джулит): "Нужное делаю? Так и надо или как-то по-другому?"
   Привычно сдернул с одной ноги носок и сразу же (ловко и быстро получалось в него) и с другой. Сделал едва ли ни самое ненужное. Чем сразу же дал знать неторопливой спутнице о своем неумении сделать элементарное, о незнании казалось общеизвестного. Или - о своей недогадливости.
   Ненужное не менее заразительное, чем плохое. Джулит обязательно в эти минуты одновременно со Студентом (в тот же день и придумала она ему такое прозвище) избавлялась бы от носок или чулок, если окажись что-нибудь из них на ее ногах. Вместо того, чтобы смеяться над глупостью клиента, --проявляла бы себя, не менее его, смешной, глупой.
   Впрочем ее "глупость" могла бы оказаться и кстати. Благодаря ей на три- пять секунд или на сколько-то отдалилось бы для Джулит неизбежное (на что она вынуждена была почти всю минувшую ночь себя уговаривать и проснувшись поздно утром - наконец решилась).
   Неумехи она и он сверху до низу, вдоль и поперек - по сегодняшним понятиям. Не было у них намерения соблюдать кем-то придуманное, чьи-то советы, инструкции, рекомендации - устные, печатные с яркими убедительными иллюстрациями или талантливо экранизированные.
   И случайным и до чего же неблагоприятным считать можно было бы стечение обстоятельств! Начали они с до чего же не по писанному!
   А потом само собой у них и вроде бы, мол, так и надо -- продолжали: каждый надеялся, что другой знает больше его. И кончилось - совсем, совсем не по-современному (во многом с явными оскорблениями основ, лозунгов со страстными призывами, наплевательство на самую суть победоносно шагавшую "сексуальную революцию").
   Джулит легла навзничь и после того, как сама приготовилась и все - так она думала - приготовила для "Студента" самое необходимое. С уверенностью: мол, не может быть что забыла о чем-то, сделала неправильно что-нибудь.
   У него уверенности оказалось меньше, чем у нее. Тому подтверждение: с нескрываемой робостью начинал и продолжал с неуместной осторожностью.
   Словом, он воспользовался ее готовностью вполне удачно (по его оценке). Совпадало -- таким же было и мнение Джулит.
   Все еще пребывали они под благоприятным впечатлением друг о друге. Почему потом никто из них и не мог хотя бы самому себе сказать: ожидаемым или нет было у них очередное какое-нибудь короткое замешательство и по чьей вине таким, а не по-другому оно получилось.
   Позор! Молодой человек - похожий на студента или окончивший только что лицей - в самом начале неизбежного (тоном как бы сорвавшегося в бездну с крутого обрыва) вдруг спрашивает неумеху Джулит: "И... дальше?"
   Это и не рыцарское даже средневековье с подвигами во имя дам (включая таких, кто ни в чьих подвигах не нуждались). А из чего-то более, более древнего - не из доисторической ли древности?
   Мы готовы согласиться насчет древности многого в нас -- хомо сапиенсах. Прежде всего: что кое где в нас все еще преобладают физиологические инстинкты, формировавшиеся не веками и тысячелетиями, а миллионы лет.
   Усовершенствовать их, рационализировать тотчас же и как попало- по сути, уродовать - в самом-то деле проявление чего? Человеческого ума? Или безумия? Такого, что в полном объеме сохранилось разве что у каких-то орангутангов и горилл?
   Вместо ласкового, тысячу раз подумав, осторожного прикосновения к нежнейшим инстинктам - трах-тарарах по ним первым подвернувшимся каменюкой, ляпнуть затоптанными скотом отбросами и грязью. А как же, мол, по-другому -- если у нас через край самоуверенности?
   Мы превыше всего в поднебесьи! Нам нет равных среди созданного Творцом ли некогда юной Матушкой Природной!
   Вы что -- против нашей "сексуальной революции"? Консерваторы, контрревоюционеры, так вас перетак!, - Это же что ни на есть дискриминация! Всюду что разрешено бесконтрольно, повседневно и круглосуточно скотам (не забывайте: в тот же день и едва ли ни мимоходом - заодно со скотами Бог создавал человек!) - почему запрещено человеку хотя бы в темное время суток быть не менее свободным, какими были дочеловеки и им предшествовавшие двуногие твари?
   Вполне возможно, что будет наконец-то иное торжествовать. Когда на всех континентах окончательно, мол, и бесповоротно победит наша "сексуальная революция"! Утвердится тогда (повсюду - как обязательное, естественно,) обращение друг к другу: "Ваше высокочтимое скотоподобие!"
   Что касается его робкого "И - дальше?"
   Не в самом походящем месте, нисколько не во время был задан вопрос первым клиентом Джулит. И главное: едва ли ни самыми ненужным было спрашивать у нее разрешения - когда не надо никаких ничьих согласий (о чем знает каждый, считай, самый сексуально малограмотный).
   Джулит разрешила, об этом не подумав. Разум у нее и у него в ту минуту неизвестно где затаились -- ни во что не вмешивались. В основе ее разрешения продолжать им начатое было не только незнание самого элементарного из рекомендаций модных прославленных сексоисследователей.
   Она решительно двумя одновременно моргнула глазами и после этого оставила их закрытыми. Сразу и еще адресованное его вовсю глядевшими глазами добавила свои недвусмысленные вверх- вниз подбородком.
   Не перестаралась ли в своей доверчивости?
   На сколько-то больше, чем Джулит, ни перестарался ли и Студент? Упрека, правда, ему от нее за это не последовало.
   Когда не успела Джулит - пока они оставались в их незнакомо неразделимом вместе -- подумать может и куда о более важном.
   Но может и по другой причине Джулит ни словом ни каким-нибудь жестом его не упрекнула. "Практического-то опыта" у него - сразу видно было - не больше, чем у нее. К тому же торопились они как угодно укрыться от стыда не зная перед кем (ни перед Индийским ли океаном?).
   В ожидании боли с закрытыми глазами Джулит закусила нижнюю губу. Потом - забыв о ней - с прикушенной губой так и оставалась. Пока - покоряясь инстинкту - входили в нормальный ритм его вздрагивания, а она их догоняла и, случалось, торопила. Не отставал чтобы студент от чего-то возникшего в ней и в нем.
   Там, где единственный раз промелькнула боль, в лад к ритмам клиента, все увереннее давало о себе знать совсем другое. Такое, от чего у притаившейся Джулит появлялось греховное желанье (исходившее от чего-то в ней) снова и снова встретиться с чем-то (теперь как бы и своим). Зная, что после такой встречи, по всему в ней разольется не для оценок разума предназначенное (совсем- совсем противоположное промелькнувшим и почти забытыми Джулит -- боли мгновенной, неловкости и стыду).
   Разливалось из-за Студента в ней повсюду ни с чем несравнимое. Едва ли ни до ногтей мизинчиков на ее ногах. И везде воспринималось как ожидаемое, как небывало большая радость.
   За миллионы лет природа это ж сколько раз пробовала то одно, то другое? Чтобы неловкость и боль в одно мгновение менялись на такое наслаждение?!
   Только для одного этого - сколько усердия, сколько старания в миллионы лет!
   Но вряд ли успела Природа выбрать наилучшие из ей доступного. Не поэтому ли Джулит и кусала губы, когда проходило ее превращение из девушки (куколки) в женщину (бабочку с широкими расписными крыльями).
   А ведь предстояло ей когда-то стать еще и матерью!
   Первый раз у него и у нее. Не поэтому ли они так испугались внезапного без чьего-нибудь предупреждения "вдруг" (автор не знает чем оно было на самом-то деле - предлагает безотказно услужливое, вроде бы и всем понятное пока это слово).
   То самое "вдруг", что неумехами воспринято было с едва ни вырвавшимся наружу воплем: "Погибнем!"
   Узнали они о их неминуемой "гибели" одновременно? Или сначала тревожное возникло в Джулит и от нее без промедления проникло и в него?
   После чего на сколько-то все в них было, как бы навеки парализованные, радость и наслаждение. Почему и погибнуть (но обязательно вместе!) в те минуты по-настоящему были готовы и Студент и Джулит.
   Вряд ли такое могло быть без участия закодированного в наших инстинктах на те минуты, когда всем правит подсознание. На сколько-то оттеснив от всевластия в нас разума, житейского опыта и пр.
   Не от вмешательства ли ("помощи") сознания на нынешнем (почему бы и не признаться - все еще убогом!) уровне его развития у нас рождаются тысячи и тысячи малышей, обреченных оставаться телесно и умственно пожизненно инвалидами? Никому ни в радость - их родителям прежде всего?
   Не грядет ли вслед за сексреволюционными новшествами пора нашей гибели? Когда инвалидов и не желающих работать на планете окажется на сколько-то (или во сколько-то раз) больше, чем способных трудиться на себя и на "дядю" (на миллионы и миллионы физически и умственно изуродованных во имя скотских счастливых мгновений)?
   Так ведь и среди пока что способных работать сколько таких, что невольно, вынужденно перерождаются в человекоподобных. Руки-ноги человечьи. Да и голова вроде бы способна оперировать цифрами -- в пределах четырех арифметических действий у многих получается даже и блестяще.
   Но появились-то на Божий свет они с какой-то, о Боже!, изуродованной иммунной системой души и сердца? С детских лет не в состоянии противостоять никаким соблазнам!
   Хапают все подряд - "что ни попадя" на их глаза или под руку. Почему со временем ни сердце человеческое у них и ни душа. Вместо них, как бы два встроены в организм контейнера: один для мозгового мусора, а другой для и пищевых отходов (ни больше и не меньше)!
   После такого, естественно, должно быть обилие самых негативных оценок. Инстинкт, мол, и подсознание виной тому, что обнаружилось и не цивилизованного, и некультурного сексуально -- без красивости (по нынешним нормам) в контакте наивной Джулит с ее первым сексуально безграмотным юношей!.
   Не окажись никаких ее то наглухо закрытых, то полусомкнутых глаз - они если бы таращили их друг на друга... Спрашивать потом не пришлось им ни себя ни "дядю": из-за кого, мол, из нас двоих - по чьей вине вдруг столько и сразу на них непонятного навалилось.?
   -- Наверно моя вина?
   -- Почему больше обо мне заботишься - такая готовность обвинять себя во всем?.. Волнуешься после того что мы вместе понатворили?
   -- И -- да, и - нет!
   Испугались они так, что - какое там о чем-то логично рассуждать? Если не могли вспомнить многое из самого простого. Кто из них успел (первым ли догадался) целовать ее (или его) губы. С перепугу или от другого сколько-то времени оставались небывало горячими чьи-то губы (его или ее)? Чья пара зубов первая заявила о готовности кусаться играючи - когда наконец-то все эти недоразумения сменились на их улыбки, а потом и на безоглядный смех?
   Кто зачинщик всей этой кутерьмы - от которой они почему-то не торопились избавляться? Почему никто из них не вспомнил, что не на пляже каком-нибудь и не ночью в темноте спальни, а "средь бела дня" то лежали рядом, то сидели близко "рядком", не придавая значения тому, что они, считай, все еще голые?
   Почему-то ни на миг не возникало у них намерения попытаться выяснить: где и сколько находилось в этакой кутерьме женского и где иное - что по каким-то признакам принято считать мужским? Как назвать появившееся нежелание на половые признаки обращать внимание все время пока Студент и Джулит одевались каждый в свое. То и дело, при этом, помогая друг другу отыскивать в бурьянах то из мужской одежды-обуви что-нибудь, то из невесомого женского белья.
   Когда готовы они были пребывать сколько угодно опрокинутыми как попало в вечное блаженство, и когда они друг в друге (единое они вон уже сколько времени) - есть ли смысл время отсчитывать в минутах, секундах, часах?
   Когда любое мгновение их блаженства имеет право называться вечностью!
   И едва ли ни как самым важным было - почему им и запомнилось по-особенному. В их памяти не могло не сохраниться не одинаковым: с каким нежеланием они возвращались в нынешнюю явь с ее раздумьями, регламентом, предусмотрительностью, принципами -- из счастливого беспамятства!
   На самом-то деле, вдруг всего-то минуты их "беспамятства" -- может были настоящей явью? Подлинной? А все остальной сон - преимущественно кошмарный и лишь изредка ( что каждый раз радовало) до смешного забавный?
   Кто из них первым подчинился пресловутому физиологическому инстинкту - Джулит или он - значения не имело. Считай Всевышнему надо было, чтобы они лежали в обнимку в четыре руки, притиснулись друг к другу, не осуждая (скорее - довольные) что как раз тесные объятия и мешают им дышать. Что, при этом, (еще непонятнее) - считали и ненужным хотя бы изредка делать вдохи ли выдохи. Тем более - когда каждый раз у них и это получалось почему-то и синхронно и в одном ритме.
   Так ведь после такого, мол, - неминуемо смерть!
   Кто сотворили и в этой части пресловутый инстинкт вряд ли прекратили свою творческую деятельность. И надо надеется они внесут изменение в свою несовершенную конструкцию -- чтобы сохранить любовь на земле. До минимума сократят возможности для произвола и фальши (с оправданием: "сколько людей, мол, столько и любовий").
   Внесут, обязательно внесут всемогущие творцы самого лучшего на Земле -- необходимые изменения, исправления в судьбоносные для человека инстинкты. (Если Владыка всего сущего, обнаружив не счесть сколько нежеланного в своем творении, не успел выдать своим прорабам и подручным иного проектного задания: планету, мол, Земля избавьте от зазнавшихся, обленившихся людей -- и с такой же добросовестностью повелеваю это сделать безжалостно, как, в свое время, при уничтожении осатаневших динозавров.)
  
   Р А С Т О В А Н И Е
   Студент оделся раньше, чем Джулит. Причем, когда он то и дело отвлекался - помогал ей подняться на ноги, найти что-то из белья (когда раздевались -- они и спешили, и волновались - одежду оставили в беспорядке и где попало). Не задержала его и красивая аккуратная зашнуровка туфель.
   Шнурки надо было заново стягивать в надежные узлы. Он и при этом торопился - выгадывал время: вдруг да понадобится его помощь "даме" еще в чем-нибудь.
   Торопился он и когда заправлял в карман рубашки треугольничек фиктивного носового платочка с темносиней полоской по краям . Платочек вдруг да и выскользнул из его руки. Но не получилось у него упасть на землю - угодил на вытянутую ногу Джулит. Там они и поймали, вцепившись в платочек пальцами его и ее рук.
   И пустяковине этой были рады. Как-то по-особенному улыбались а потом и смеялись. Одинаково рады: ловко получилось - потому что они вместе старались и сделали, как- никак, полезное дело. Победили -- не дали платочку соскользнуть куда-нибудь с ее все еще голой и, как бы, не полностью проснувшейся ноги.
   Ни ему, ни ей не пришло в голову: остановить смех напоминанием - "Не дети мы -- чтобы столько и вовсю смеяться, по сути, нисколько не из-за смешного. Без причины!"
   Они все еще оставались настолько вместе, нерасторжимое одно -- что не могли себя представить друг без друга. Она - не быть частью его, а он - снова на все равно какое время оставаться радостным рядом, как можно близко от Джулит.
   И это, мол, всего лишь недоразумение: на ней какая-то женская одежда, а он - одет в такое, что предназначено для мужчин. Недоразуменьем было так же - что он вынужден был сделать в сторону от нее один короткий шаг.
   Потом она - когда приходилось иметь дело с другими "изнемогавших от любовной страсти" - оказывалось в ином настроении. До чего же у нее с другими было все не то и не так - от начала и до конца! Несравнимо! Как на зореньке ясной чистое небо несравнимо с попыткой обезьяны это небо нарисовать. Пальцами передней лапы выцарапывая на песке или, в краски то и дело обмакивая хвост, грязнить лист лопуха. (Глядишь, да и появляется на пляжном песке или на зелено живом "холсте" - в качестве супер модерна, шедевр очередного чрезвычайно "гениального" художника.)
   "Студент" готов был уходить - что через пару минут и произошло. Но перед уходом успел достать из кармана брюк сложенные вдвое сколько-то банкнот и с ними ждал, когда проститутка снова на его руки взглянет -- увидит деньги и возьмет.
   У нее сначала удивление было, но почти тотчас же и сочувствие к "Студенту": "После того что у нас было и где мы побывали только что - сама наверно такая же! Хорошо, мол, если не забыла свое имя!"
   Она выгребла из кармана юбки деньги. Такие же и так же согнутые вдвое (конечно его руками) и ладонь с деньгами протянула к рукам юноши: "Ты отдал мне вон сколько сразу, как только мы спрятались за этими камеюками... Забыл?!.. Здесь, вижу, дал на много больше, чем сразу предлагал!"
   Он свое. Даже и шагнул к ней поближе. К тем, что у нее на ладони добавил все, что достал из кармана брюк, и единственный раз после того, как вернулся в вертикальное положение, посмотрел Джулит в глаза.
   С минуту или больше длилось молчаливое после этого их прощание. Стояли и смотрели на что-нибудь друг у друга, избегая встреч глазами.
  Он помог Джулит понадежнее взять в горсть все-все, что оказалась в ее руке. Не скрывая, при этом, опасения (представив себя на ее месте).
   Подсознание -- в чем-то наверно и сознание -- подсказывали ему: ни эти и никакие деньги ей не нужны. Или нечаянно выронит, или все их бросит ему под ноги..
   То, что произошло в нем (несомненно - и в ней) только что -- оставалось живым. И оно оказалось таким, что не могло быть измеряемо никакой валютой, ни слитками золота, ни кучей собранных со всего мира драгоценнейшими изделиями из жемчугов, бриллиантов.
   Увы! Деньги для Джулит из рвук ее первого мужчины оказались, очень даже, кстати. Величайшее из изобретений, с какого-то времени все больше и больше становится причиной гибели самого хорошего. Не только такого, что вокруг человека, но и самого человечного в нем самом.
  
   Д Е Н Ь Г И
   Те самые деньги -- металлические или бумажные знаки, что являются мерой стоимости при купле-продаже. Настолько внедрились не только в сознание, но и в душу человека, что вот-вот станет несокрушимой уверенность, что нет в подлунном мире и за его пределами такого, что не продается или нельзя купить.
   Слышишь название, читаешь ли подпись под изображением предмета, видишь ли что, как жизненное явление - в тот же миг перед внутренним взором подобие шкалы, встроенной едва ли ни с детства в нашу память и хранящаяся бережно во взрослом нашем сознании.
  Циферки тощие сопровождают одно и цифры с нулями, не редко и со многими нулями -- как бы и рожденные вместе с недоступным всем и каждому предметом, явлением.
   Почему и бесшабашно веселенькие слова куплета:
  Всюду деньги, деньги, деньги!
  Утекают - как вода!
   А без денег жизнь какая?..
  Не годится никуда!
  Нет, до такого рода умствований Джулит не созрела. Почему долго и не воспринимала себя предметом купли (скорее - аренды, чаще всего, даже и менее, чем на час).
   Деньги попадают ей в руки - это, мол, за ее своеобразный труд. Работа ей досталась (к сожалению) не из самых приятных. Не чище, чем у тех, кому приходится за кем-то убирать нечистоты (напакостил кто-то, а ты собирай эту мерзость, выноси и выбрасывай в помойную яму или куда-то подальше от чистого пока что).
   Ощущала, что деньги действительно быстро утекают (как вода), расходуются. Почему ей то и дело приходится, отказавшись от обеда, ужинать черствой булочкой, молоком и двумя ломтиками дешевой брынза (ухитряясь и на завтрак себе к чаю оставить третью булочку и третий ломтик брынзы).
   Джулит в день своей "презентации" в качестве портовой проститутки до вечера жила с надеждой на такие же удачи "в грядущей мгле".
   Почему и никакой ни ужин, а было у Джулит подобие пиршеству королевскому (жаль что без Студента!) в день ее презентации.
   То да се чисто женское (сказалась и неопытность) - ни на какую-то короткую минутку, а на сколько-то больше задержало ее в бурьянах у затопленного дока. Когда выбралась из цепкого бурьяна и обогнула крайний пакгауз, от ее "самого первого" -- след простыл.
   Глазами искала и искала светло-синюю рубашку и его серые с острыми стрелками брюки. А в голове: "Он думает ли обо мне и о том что с нами случилось? У меня - больше о "случилось", чем о ком-нибудь (о себе - даже)!
   Ни от кого не слышала Джулит, что не просто голову теряешь, не зная - из-за кого-то или чего-то в тебе самой... Какое там "в себе": когда как бы ни на земле и нигде моего (от меня, какой была еще утром) вдруг ничего не осталось!"
   Ни в чем до конца не разобравшись, ничего не поняв, юная женщина (с внешностью все той же Джулит- подростка) прошла через проходную из порта. Потом зашагала (при несчитанной сумме в карманах, как есть, заблудилась!) по "протоптанной дорожке" и купила уцененных четыре булочки.
   "Что же это я? - со смехом Джулит ругнула себя. - В левом кармане горстища денег! В правом - потом посчитаю - как минимум, вдвое больше! А купила прежнее себе на ужин- завтрак! Снова те же булочки? (Никакие ни булочки они, а кривобокие бильярдные шары!) Пока в молоке, кипятке не побывают - ни от какого из них нисколько не откусишь!"
   По дороге, пока шла в свою коморку, понакупила всякой вкуснятины. В единственном пир не получился королевским. Домовладелица напомнила квартирантке, что накипятить (если даже нагревать кипяченую воду) не на одну, а на две чашки чаю - вдвое больше и расход электроэнергии. Электросчетчик - не забывай, мол, -- у нас один, общий.
   Свой первый заработок в порту разделила Джулит на две неравных части. Где было больше - отослала матери. На те денежки, что остались, купила самое необходимое в ее положении (по ее мнению) белье и самое, самое главное.
   Для нее тогда самым главным оказалось платье из белого дешевенького гипюра. Легкое, рисунчатое настолько, что спрятанного под большие листья и лепестки фантастических цветков почти столько же, что везде видишь голым. При этом, было у платья и еще одно преимущество - что кроме Джулит мало кто ценил.
   Если крутнется Джулит, подол платья вслед за ней вращался колоколом. Много было попыток у нее: крутнуться так, чтобы развернулся подол в плоский зонтик. Ни разу пока что зонтика не получалось.
   "Наверно радостного во мне пока не хватает, - философствовала овладевавшая древнейшей женской профессией. - Будет большая настоящая радость и тогда "зонтик" у нас получится плоским."
   В тот день, когда купила платье и впервые надела его, Джулит придумывала платью имя - "Подарок от него". Имя своего самого первого не знает - "Студент" (полагала - это прозвище ему будет временным).
   Все надеялась на их встречу если не в порту - вдруг да на какой-нибудь из улиц в городе. По внешности - могла бы его и узнать. По голосу - вряд ли.
   За все время, пока они были вместе, ни одного слова он и она так и не сказали по-настоящему громко и чтобы все в нем своим голосом. Каждый раз приходилось им слова произносить как бы "с оглядкой".
   Притаившись возле затопленного дока, они разговаривали приглушенными вполголоса. Окружающая, так сказать, внешняя обстановка к этому обязывала.
   Но куда более значительным (почему и не могло не влиять на их голоса) было - до испуга новое, что происходило в них. Такое, для чего и не могло быть у них ни одного подходящего слова своим голосом - почему и не пытались никаких слов не говорить ни себе, ни друг другу.
   В первую минуту их встречи он уговаривал Джулит пойти с ним - была возможность членораздельное сказать и сказанное услышать. Но свои слова -- он просто не в состоянии был произносить своим голосом (даже и ни одного из тех, что заранее приготовил).
   Возможность хотя бы случайной встречи долго в ней жила. Сначала -- с надеждой, а потом лишь мечтой в ее не сладкой жизни. Когда засыпала со слезами - то и дело (не чаще, чем и других "девиц",) Джулит в порту ее преследовали неудачи. Наплачится ночью, а утром какие могу быть слезы? Снова надо готовить себя к "работе" (выглядеть что бы не хуже других).
   Отчаяние вообще не в характера Джулит - почему после смерти и похорон матери горе ее не обезоружило. Ну и что, если из-за расходов еще и на похороны, пришлось отложить на какие-то если даже и на полгода покупку туфелек?
   Когда-то нарядные тапочки из золотистой "соломки" - во многих местах продырявились. Тот, что на правой ноге, то и дело забывает для чего она его надевает - норовит соскользнуть с ноги и отстать.
   На такие же тапочки денег бы хватило. Но Джулит видит: все дамы и девицы "на панель ("работу" в порту) приходят в приличной обуви. Из-за чего так несуразно и выглядит ее ровесница - та, что спецодеждой сделала форменное школьное платьице - она всегда в туфельках на высоченных каблучках-шпильках. Выглядит карикатурно (смотря для кого). Но не в заношенные же до дыр тапочки она обута - как Джулит?
   Нет, по- настоящему не озолотили моряки никого из тех, с кем приходится Джулит встречается на причалах порта. Она и перестала отличать моряков от портовых рабочих, конторщиков по каким-то делам в порту, крановщиков ли водителей грузовиков, что "развлекались" и с ней - "по охотке" в их часы безделья (когда за "наслаждение" и всего-то платишь какими-то медяками, мелочью).
   Разница только в том, что у одного одни забавы - еще как бы не до самого- самого осовремененные, примитивные пока что, "не культурные". У другого -- "утонченные", близкие к самым осовремененным. (Такой, нет сомнения, регулярно и от корки до корки читает "специздания", не пропуская смотрит послеполуночные кинофильмы "только для взрослых". Вдобавок, -- общается с ему равными, на голову ли выше его в теории и практике (старается ни в чем не отставать от авангарда сплоченных рядов сексореволюционеров).
   Не тот возраст, мал житейский опыт у Джулит. Многое она пока не способна разглядеть и оценить. А что видит - чаще всего одна оценка: значит оно, мол, и должно быть так и только таким, возможно, и навсегда.
   Согласившись на то, что "каждому свое",-- не приходило ей в голову, что между людьми могут быть равенство, братство и не только. (Когда могла она то и дело видеть: в большом и малом на каждом шагу и неравенство, и различия.)
   Те же рестораны - кто их изобрел, придумал? Для чего и для кого?
   Прежде всего, не для того ли, чтобы напоминать почаще каждому - кто он и где его место "в нашей жизни сложной"?
   Здесь один демонстрирует свою возможность заказывать на обед уникальный трюфель ценой в миллион долларов. А на ужин ему подадут по особому жаренные как бы во всем равноценное соловьиным язычкам еще и с немыслимо дорогой свежей приправой ("только что сверхзвуковым самолетом доставленной с японского острова Окинава".)
   Такому с холуйской угодливостью и картинным по-обезьяньи вприпрыжку приносят в хрустальной вазочке испанских устриц (с перепугу они робко моргают глазками - пытаются угадать какую из них в этот раз подденут золотой вилочкой и живьем проглотят).
   Наслаждение от них, нет ли (пользы-то для человеческого организма, считай, никакой!) - в самом желудке или в чем-то пониже - не имеет значения. Главное -- у заказавшего изысканную вкуснятину денег столько, что покупает недоступное для тебя и для всех, кто в этот час в ресторане. Для чего и появляется в ресторане - чтобы завидовали, с жадностью изучали все ему поданное в обед, ужин.
   Не только те, кто с завистью любуется как за "бешеные деньги" купленное кому-то с дрожью в коленках несут и несут вышколенные холуи. Многие любуются и королевской позой купившего: "В мире устроено так, что все только для меня и таких, как я! Менять наш порядок на другой не позволим. Для чего и содержим, щедро оплачивая, защитников нашего барства!"
   Таких содержим защитников кто, за деньги (очень кстати и до чего же необходимы деньги еще и для этого!) готовых на все. А это не только тысячи и тысячи - "жополицей полиции", но и дивизии в многомиллионных армиях.
   А у другого на столе что? По большим праздникам - глядишь и котлетка по-киевски. В обычные дни - если зашел в ресторан - что-нибудь скромное плебейское в щербатой тарелке, вымытой кое- как (чаще лишь наскоро протертой мокрой кухонной тряпкой -- до того привык дешевый посетитель к предназначенному для него, что и не улавливает помойной вони из тарелки!).
   На обед у него сопливые макароны с кусочком куриного крылышка. А на ужин - картошка, полусожженная при небрежной поджарке, и случайная приправа. Нет, конечно же, -- не с острова Окинава.
   На щербатый край общепитовской тарелки брошено с полложки не поймешь чего и какого цвета. Подавальщица кричит- клянется, что при ней повар выскребал остатки, мол, из консервной банки с бумажной этикеткой "Бычки в томате".
   Кто из этих двоих -- человек? О ком надо говорить, чтобы все в каждом слове звучало гордо? А когда пишут о нем - самое подходящее, чтобы все буквы были прописными (ни одной строчной)?
   С каких-то наидревнейших времен (должно быть, когда наши предки жили родами и племенами) такое завелось: что досталось кому есть - такой он и есть. Соответствующее у него на столе и по его рангу место за столом.
   С призывом к равенству далеко не самое главное преодолели. Должно быть не скоро дойдет очередь к выравниванию за столом. И до чего же трудно будет преодолевать при этом утверждаемые ресторанами порядки и почти с детства усвоенные привычки!
   То же самое с обувью (для такой-то и такой --несравнимые столбики цифр в ценниках). С одеждой ли, где продают автомобили, распределяются кресла в зрительном зале - когда никак нельзя не присутствовать, где что-то обещает исполнить безголосая (поет напрямик одной голой душой) многочисленными замужествами и разводами прославившаяся старушенция.
   Наконец, когда кому-то на ночь в королевских- президентских апартаментах пятизвездной гостиницы предлагают бабу (или на каждую ночь сразу две и обе высшей пробы во всем -- по утверждению сексзнатоков). А другому чтобы переспать одну бы ночь - могут предложить всего-то раскладушку, на время принесенную в обшарпанный четырехместный гостиничный номер.
   Как со всем этим быть? С давних пор обычным, привычным, узаконенным? Главное: как всему этому быть - если вдруг да придется жить вообще без каких-либо денег?!
   Это же что? Пришлось бы начинать сначала? Разбираться: кто же среди нас в самом деле человек и кто нуждается в очеловечивании (когда деньги успели оскотинить в нем все и настолько, что налицо опасение -- не придется ли его в гроб впихивать таким, как есть: двуногим животным с вон какими брюхом и зубами?)
   Деньги - это же сколько понатворили на планете Земля!
   Скорее всего - не только деньги. Им в помощь были зависть, жадность, ненасытность - другие какие-то рудименты, затаившиеся в человеке до поры до времени.
   О нет! Деньги не сплошь беда или самое ненужное. Не они ли и дисциплинировали хомо сапиенс в какое-то время - очеловечивали его в пределах возможного? Не предстоит ли им второе (никак не последнее) дыхание - с несравненно более судьбоносной пользой?
  
   САМА ПО СЕБЕ -- СИРОТА
   Мама болела - достались ей неизлечимые болезни. Джулит ей посылала и посылала деньги, на них соседи покупали матери из самых нужных (по рецептам врачей) нередко и дорогие лекарства.
   Больная благодарила дочь за внимание и тревожилась. Работа, вижу ,мол, у тебя хорошая, денежная. Себе-то оставляешь хотя бы и четверть того, что теперь могу тратить на лекарства? Будет возможность - с работы отпросись и если отпустят - приезжай. На последнюю - не дай Бог - прощальную, мол, со мной встречу.
   Джулит собиралась, готова и могла бы поехать. Но приехав, ежедневно пришлось бы обманывать Маму. Когда и хозяйка ее коморки в первую же неделю "вычислила" откуда у квартирантки снова и снова появляется сколько-то звонких монет, а то и "бумажек".
   Если квартирантка вначале то и дело упрашивала оплату за жилье отстрочить на неделю, на несколько дней хотя бы. Но вот -- погасила все долги, внесла предоплату на месяц вперед и покупает наряды. В них иной вечер идет "гулять", но никогда, правда, не возвращалась чтобы уж слишком поздно.
   - Гостей никаких, еще раз предупреждаю, - "домовладелица" чеканила каждое слово, -- не приводить!
   Какой может быть гость? Если чтобы пройти от двери к окну, приходится единственную табуреточку задвигать куда-нибудь под стол.
   Квартирантка никого не приводила. Не замечено было, чтобы и кто-то ее провожал, шел с ней вместе по улице до ее жилья. Но владелица трущоб не снижала надоедливой бдительности. Почему Джулит и начала было подумывать о переселении все равно куда.
   Теперь осталась одна - возможность вскоре появится ею все заработанное тратить на себя. С долгами (похороны, поездки домой и назад - пока нашли для дома покупателя, (на неопределенное время безденежного) - когда-то все уладится и тогда...
   В первую очередь - купит туфельки. На витринах двух магазинов она видела и красивенькие, и не очень дорогие. Одна теперь настолько - даже и об таком не с кем поговорить, посоветоваться.
   Впрочем - с платьицем получилось у нее лучше не придумаешь. Но ни с кем ведь не советовалась - сама себе купила и все. Подол у платьица оказался такой, что кружись да радуйся. Но и то, что над грудью, оказалось не только нарядным.
   Одна из дам на тусовке в порту упрекнула Джулит: неужели не видишь какая ты плоскогрудая: "Мальчишеская у тебя грудь! Не догадываешься что ли - в нашем деле ценитсяв, когда все при всем?".
   На самом деле оно с ее грудью пока что проблема. На руки-ноги и все другое в ее организме хватало "стройматериалов". А обе половинки ее груди где им положено быть -- они всего лишь о себе заявили. После чего на какое-то время их развитие как бы и приостановилось.
   Словом, особых успехов у Джулит пока не было. Но не было и причин жаловаться на судьбу. Редкий день оставалась она без внимания клиентов - может извращенность вкусов у одних, а у других любопытство, еще ли что-нибудь срабатывали в ее пользу?
   "Процесс пошел!" - самое подходящее было бы эту фразу позаимствовать у одного в какое-то время популярного политического деятеля. Вписывались в этот процесс и приостановки, перерывы - нередко и осознанные, по вине Джулит.
   Две приостановки во времени совпали, когда все еще стоял под выгрузкой теплоход "Докучаевск". О "советика" моряках Джулит вдруг да захотелось узнать что-нибудь самой - слышала о них на тусовках разное. Ни на чем реальном как бы и не основанные ни хорошее, ни плохое - никто не помнил, чтобы кто-то когда-то рассказывал о своем хотя бы и коротком посещении какого-нибудь из судов с серпастым-молоткастым флагом.
   Главное же: не было ни у кого из торговавших любовью ни одной "полноценной встречи" с кем-то из неприступных моряков такого судна.
   Словом, кто-то что-то от кого-то слышал когда-то и т. п.
   Какие-то никак несовместимые сочетания повествований и реальности! Они-то и раззадорили Джулит просто посмотреть хотя бы на швартовку большого судна (команды и выкрики, беготня швартовщиков по причалу и моряков где-то наверху по их палубам).
   Впервые тогда же и увидела "советика" моряков. Сразу двух и одновременно - когда оба с веселым вниманием смотрели на нее. Они затеяли обмен воздушными поцелуями. Необычные какие-то, веселые. Да только из-за языкового барьер ей приходилось догадываться о чем они говорили и о чем переспрашивали.
   Такими пустяками началось. А кончилось?... Не видно конца-края!
   Впрочем: разве для Джулит мало того, что она видела и слышала сначала в столовой "Докучаевска? А через сколько-то - видела и слышала, притаившись под трапом теплохода и лбом прижимаясь к стеклам кабиной скособоченного грузовика?
   Не конец ли и этому всему?!
   На эти вопросы ответа у Джулит пока не было. Как и оправданию - почему она, переполненная горючими слезами, сразу же не дала им волю у дверца кабины грузовика? Почему не приходило ей облегчения от рыданий в конце того дня и всю ночь - когда не только слезы рвали грудь? Зачем обида то ломала ей руки, то душила за горло?
   В чем-то помогло ей справиться (на сколько-то сдвинув от сердца) с такой большой бедой - ставшая почти привычной в ее одинокой жизни малая беда.
   Утром, позавтракать чтобы - не оказалось у нее для бутерброда ни булочки, ни ломтика брынзы. По дороге в порт купила - насобирала монет в карманах - булочку из тех, что за четверть цены. Чем и была сыта.
   Не сегодня, так завтра все забудется - жизнь пойдет по наметившейся колее. За первый день и за другой с удачным вечером настолько обогатилась, что и свежие булочки снова у нее на столе, молока вдоволь, бутерброды с колбасой и с нормальным сыром, чай не со вчерашней заваркой.
   На третий день - вообще-то Джулит считала цифру три для нее счастливой - соблазнились ею двое. Но такие, что вместо обычной в таких случаях двойного заработка получилось такое, что - ей казалось -- никакими горькими слезами и не выплакать.
  
   "К О Н Т О Р Щ И К"
   Первым в тот день был какой-то из конторских - так его оценила Джулит. Не из портовых как бы служащих: сопровождал наверно привезенный на причал груз или глава какой-то фирмы снова прислал его в порт за нужными деловыми бумагами. При нем был и модный в то время новенький тощий чемоданчик -- "дипломат".
   Пока шли к месту "любви" он успел проявить себя не только веселым, словоохотливым, но и как бы готовность проявить себя, как никто, щедрым.
   У Джулит никакого страха - в ней нарастали брезгливое отвращение и намерение сделать непростительное в ее положении. В конце пакгауза, мол, сверну за угол и убегу от этой жирной свиньи, напялившей на себя мужские штаны и модную рубаху- распашонку. От него вон и сейчас псиной воняет! А что будет потом?!
   Как нерушимый закон было. Сколько ни прошла вместе с клиентом - как бы на все с ним и согласилась. "Прогулка" вместе по причалу - ты, как бы, от клиента получила предоплату за пока что невыполненную работу.
   В порту случалось не чаще один- два раза в год из-за чего-то невыполнение такого рода бессловесной договоренности. Никто не сочувствовал нарушительнице негласного закона: ее поступок считался не только нарушением правил и традиций - она как бы и подрывала авторитет "фирмы".
   - В нарядном белом платьице, смотрю, - почему и облюбовал тебя. Но теперь вижу: такая совсем "зеленая" -- сумеешь все как надо? - свинья не прекращает болтать и предлагает ей вместе те с ним над ней же и посмеяться. - Вдруг да у нас не все получится?
   "Уже не получилось!" - сколько-то раз повторила про себя Джулит и продолжала молчать. Всю дорогу не смотрела влево - где шагал и пыхтел "конторщик" . Как бы и не слышала ни одного из его слов. Он ее молчание понял всего лишь, как нежелание разговорить не по существу.
   - О кей, - похлопала его рука по карману брюк и там зазвякали вроде бы монеты.- Не волнуйся, малышка! - в дополнение к сказанному его пальцами многообещающий перестук и по крышке дипломата: мало будет карманных, мол, -- добавим из красивенького чемоданьчика.
   Для посторонних должно быть все это выглядело вполне благопристойно. Отец, мол, с его не самой старшей дочерью идут как бы домой. Он ее обнаружил где не следовало бы ей появляться никогда ни одной, ни с кем либо.
   Об этом и у заботливого, мол, отца речь. Выговаривает ей без особых упреков и даже с усмешкой (не лишен чувства юмора). Желает его юной спутнице добра - единственное и ничего больше. Та правильно понимает каждое его слово и поэтому на него не смотрит и молчит.
   Если с его общей оценкой (мнением ли) не согласна - своих она ему не высказывает. Сама себя, как бы, осуждает на много строже, чем "ее отец".
   А тот (якобы ее "отец") с нависшим через ремень мясистым брюхом да еще и на столько рослый, что рядом с ним Джулит выглядела едва приблизившейся к раннему подростковом возрасту. "Раскормленный по заказу мясников бугай!" - эта оценка у нее, как и "вонючая свинья" остались неизменными и после того, как она рассталась с "конторщиком".
   Для самых модных секс- выкрутас (сам это успел усвоить, имея многочисленные интимные связи с разнообразными женщинами) он был и тяжеловат и не проворен. Зато в остальном проявлял себя со знанием дела и по-хозяйски -- до малейшего предусмотрительным.
   Пришли за мусорную свалку (место оказывается "конторщику" хорошо знакомое). Много раз и многими использованные две широких доски были никем не заняты. Но ни из рваных газет, ни из рыжего куска боковины какого-нибудь картонного ящика - на досках никакой подстилки.
   Раздетым сел конторщик на доски - без суеты и торопливости. Опершись на одну ладонь, другой погладил доски - не торчит ли щепка или таинственное такое, откуда могут быть ему в спину занозы. После этого, кряхтя и бормоча непонятное, опрокинулся, придерживая голову за затылок.
   Ничего "нового" не выдумывал. Что его не устраивало, предлагал сделать по-другому. Обо всем говорил вежливо - иной раз как бы и просил. Например: "Давай мы теперь сдвинемся вниз!" Другое ли затевает - среди его слов обязательно "мы". Будто и о Джулит заботится не меньше, чем о себе.
   Помог даме сесть на него верхом, а потом и вытянуть ноги так, чтобы ей было поудобнее. Для своего удовольствия или проверить - в самом деле умеет ли она и "по-такому" - сначала под ней дернулся три ли четыре раза. Посчитал этого достаточно - чтобы и совсем юную даму "вдохновить" на дальнейшее.
   Оказалось Джулит и "по-такому" себя готова проявлять и понятливой, и старательной. Но вдруг - непонятным, невыясненным так и осталась причина, до неузнаваемости изменившая поведение "конторщика" - Джулит не предупредив, "Свинья", тяжело хрюкнув, перевернулся и сидевшую на нем "даму" подвернул под свое жирное брюхо. Подобное мог сделать, разве что, застарелый неповоротливый десятипудовый кабан.
   Пузатый он и длинной в два метра пытался пригнуть голову под себя - туда, где его "дама", слабосильный подросток Джулит. Но дотянуться у него так и не получилось -- ни до ее плеч, ни до лица. На полпути уткнулся в макушку ее головы губами и зубами. Женскими волосами набил рот - ни слова потом не мог сказать, а только взахлеб мычал. Ручищами исподнизу облапал - боялся что ли: дама вдруг из-под него начнет вырываться и вывернется (неужели не чувствовал, что она так распластана под ним, что и не шевелится - вот-вот задохнется, еле жива?). Озверелая он скотина во всем - никакой не клерк-конторщик!
   Одна щека Джулит вплотную прижата к шершавой доске. Другая -- завязла в жирной вонючей плоти клиента. Сбоку щелочка - пропускает через себя сколько-то воздуха.
   На своем пути воздух растворяется в вонючей смеси из испарений мужского пота и чего -то как бы из грязного помойного ведра. Такое зловоние, что гортань и легкие, нос и рот отказываются этот "коктейль" пропускать во внутрь. Тошнит - не задохнешься, так вот-вот захлебнешься в рвотном, что своим брюхом он выдавливает и выдавливает из желудка Джулит.
   Грязным гиппопотамом, жевавшим ее волосы зверем оставался он и еще сколько-то после вожделенных его "наслаждений". Подобие "перекура" себе устроил с дюжиной вдохов и выдохов, ни на сколько не сдвинувшись с места. После чего приподнялся на четвереньки, а потом и сел на свои пятки между ног полуживой "дамы". Выплевывал во все сторону у нее откушенные волосы и невнятно бормотал, похожее на и молитву, и на проклятие. Наконец сшагнул с досок, не переставая плеваться.
   Появилась возможность у Джулит отклеить свою спину от досок. Села, отбросив руки за спину и опершись на них. Потом села так, что дотянулась до своей рубашки и ее надела.
   Ждала: смотрела как одевается ее "клиент" -- у него не получалось понадежнее застегнуть поясной ремень. Застежку заслоняет нависшее брюхо, а ему не в моготу
  наклониться так, чтобы заглянуть куда там пряжка выпрыгивает из его пальцев. Ему не до Джулит.
   Второй его или третий шаг от нее, из Джулит вырвалось паническое, напоминающее протяжное "А-а-а!". Вытянута и ее рука с растопыренными пальцами - рукой тоже просит.
   Звук тревожный и жест остановили "Конторщика" и вдохновили на митинговую речь.
   - Повзрослеешь - поумнеешь. Узнаешь: не каждое обещание выполняется. И денежки: не только тебе нужны, но и мне и другим, - постукал пальцами по карману и там зазвенело как бы и многими монетами. -- Старалась, пока не все получалось как надо. За твое старание - мое тебе спасибо! Чао, малышка!
   Вот уж действительно униженная и оскорбленная Джулит вернулась к "базару" ничего не заработав.
   Никого это "не волнует": было не было что у тебя с клиентом - посторонись. Тебе не место среди тех, у кого пока что не было никакого.
   И четверть часа не стояла она в сторонке - незамеченным к ней вплотную подошел второй клиент. Сразу она догадалась, что он из "местных" - из портовых рабочих.
   Так оно и было.
   СТЕРВА
   Стервой называли проститутки (или -- гадиной, мерзавцем, подлецом) таких, как тридцатидвухлетний Виктор. В кругу приятелей и знакомых к нему обращались укороченным Вик. Потому что среди них был и тридцатилетний Виктор - с авторитетом, всеми признанным (из-за его глубоких знаний и осведомленности по части секса). Никто из приятеле и знакомых Вика не сомневался, с глубокими знаниями Виктор и неугомонный практик: по всем статьям сексмужчина высокой пробы.
   Вик взахлеб читал все, что ему удавалось выпросить у Виктора, и старался не пропускать ни одной послеполуночной телепередачи "для взрослых". Был убежден, как и все его приятели, что в пределах секса только и могут быть все наслаждения человеческие, радости и само, наконец, счастье.
   В поисках того и другого он "поимел" самые близкие знакомства почти со всеми женщинами, что появлялись в порту и за сходную цену предлагали страстную любовь (иное ли - по желанию покупателя - из наиболее современного, модного). Счастливым Вик не был пока что и не светился от радости. Но, главное, не отчаивался: это, мол, потому, что не все делаю в строгом соответствии с рекомендациями секспрофессоров, невнимательно всматриваюсь в то, что демонстрируют сексбомбы соло и с их многоопытными напарниками.
   Главным было, что он все необходимое в современных отношениях мужчина- женщина усваивает успешно (так оценивают его приятели да и он сам в этом все больше убеждается). Вот и сегодня Вик попытается на практике реализовать кое-что из вычитанного в "интереснейшей книжечке". Хотя бы в том, по крайней мере, попрактиковаться, что он успел запомнить из только что прочитанного и при внимательном рассматривании (считай, как бы, тщательном изучении, исследовании) иллюстраций - с интригующей красивостью нарисованного и подлинного (умело самое- самое под разными ракурсами сфотографированное).
   Из желающих заполучить у Виктора и прочесть "книжечку" -- очередь. Почему она в распоряжении Вика всего на один день.
   Как раз и совпало: настоящей работа в пакгаузе (выгрузка ящиков и пакетов, их складирование в штабеля по указанию кладовщика) была только до обеда (такое часто повторяется). Предостаточно оказалось времени у Вика, чтобы (затаившись в кабине автопогрузчика) читать "книжечку" и читать, и до нестерпимого зуда в промежности рассматривать в ней страницы с нарисованным и сфотографированным.
   Кладовщик не возражал и не ограничил по времени - разрешил Вику сходить купить сигарет и где-нибудь поблизости "промочить горло".
   То и другое он отложил на потом. Укоренным шагом Вик преодолел расстояние до причала, где в то время толпились торговавшие "любовью". Издали достаточно опытный сексмэн облюбовал "даму": стоит в сторонке и, сразу видно, что не из привередливых - молоденькая, робкая, как бы и в растерянности.
   У Вика немалый опыт. Когда предостаточно карманных денег, он трижды в неделю, а то и чаще приходит туда, где всегда по сходной цене мог насытиться "настоящими для сэксмэнов наслаждениями".
   "Влюбленный с первого взгляда в Джулит" тридцатидвухлетний докер успел из-под носа у какого-то моряка- растяпы увести с собой "даму" в белом платьице. Положил на ее плечо свою пятерню так, что потом под его рукой "дама" чувствовала свое плечо как бы чужым.
   Наибольший объем и наиболее важной для нас - так мы считаем - информации нам поставляют зрение и слух. Осязание - если не на последнем месте, то на каком-то из предпоследних: несравнимо со зрением и слухом по объему и важности - лишь кое что узнаем о "реальной действительности". Возможно это было и по-другому, когда у человека была всего-то набедренная повязка и впутанные в волосы на голове два- три пера, вырванные из петушиного хвоста.
   Но когда человек укутан в белье, верхнюю одежду и что-то еще, пальцы спрятаны в перчатки? В большинстве случаев это хорошо. Для нас более ощутимо даже и малейшее прикосновение рукой к чьей-то руке, носом о нос или губами все равно к чему.
   Многодырчатый гипюр - ненадежная защита для женского плеча. Джулит это в который раз почувствовала мгновенно. Может быть и на сколько-то прежде почувствовала ненадежность защиты, чем поняла -- что из цепких и сильных мужских пальцев ее плечу не вырваться.
   Желание вырваться (нисколько на быть со вторым клиентом) у нее появилось до того, как у нее, наконец-то, получилось взглянуть на него.
   Да, взгляд несравненно в большем объеме информировал Джулит не только о внешних данных Вика. Например и о том, по- скотски тупым что просматривалось в его глазах. После чего почти сразу в ней зародилось такое, что можно было бы называть и предвидие ужаса.
   Она чувствовала и настолько глубоко чувствовала, что это принуждало ее к немедленной оценке и расшифровке проникавшего в ее сознание. Второпях расшифровала первое попавшееся: "когда в кармане две медяшки- монетки - самое кстати второй клиент (как бы и все равно какой)!"
   Осязание работало и у Вика. Не с первого прикосновения к Джулит, но зато порой было настолько внушительным, что могло бы ему и помешать сделать как надо все, им задуманное.
   Сплетения из ниток - не для того ли и гипюр - кое-где и неохотно прикрывали плечи Джулит. Вик не мог не почувствовать живое (своими пальцами, почти сплошь покрытыми где следами от мозолей, где и загрубевшей кожей) - дырчатый гипюр этому способствовал. Из-за чего и промелькнуло узкой полоской просветление в его сознании. Такое просветление - не узкой полоской промелькнувшее - когда-то у него длилось весь день. Так давно это было, что Вик начал считать - не во сне ли приснилось? Очень уж оно светилось радостью.
   Тогда к матери приехала ее младшая сестра со своей старшей дочерью. Юной красавицей, общительной, бойкой - того и гляди станет чей-то невестой. Сколько дней ни гостила она, Вик с перврго до последнего часа напоминал себе: "Это ж какая у меня сестра (что двоюродная - не хотел добавлять)! До чего же чудесным может быть человек! И конечно это чудо настолько хрупкое - в малейшем неосторожное прикосновение и сломаешь, погубишь! Почему всех и себя удивляя, он предельно внимателен и осторожен был, когда ей помогал войти в автобус или на остановке из автобуса шагнуть на землю".
   После того за годы и годы сколько "дам" и "девиц" пропустил он через свои руки и через себя - разных возрастов и по-разному красивеньких? Ни при одной из них не случилось у него ни полоски, ни искорки "просветления". Чему было и оправдание.
   У Вика появилось окружение из приятелей и знакомых - им хороводит много знающий и многоопытный Виктор - где над малейшим того, что называет он просветлением - хохоту было бы и издевательских шуток без конца. Ни от кого не слышал он признаний в том, что кто-то испытывал подобное доставшемуся его душе и сердцу (но так ли беспроблемно было у всех его приятелей на самом-то деле?)
  Клещи из его пальцев так вдруг самовольно ослабли - когда почувствовали в схваченном ими теплое, живое, как бы и напрямую связанное с чьей-то душой.
   Хороводивший в кругу опытными сексреволюционерами и готовыми на многое, чтобы стать плечом к плечу, может и всего-то раз обмолвился. Душа у человека, мол, придуманное для дураков. А когда слышит, что у бабы может быть душа - каждое слово об этом воспринимает едва ли ни как плевок ему в лицо.
   Но что, если не душа юной "дамы", в самом деле, через ее плечо и преодолев клещи из его пальцев ----- пренебрегая мнением и запретами Виктора - пробивается (беспомощность свою сознавая) к сердцу Вики?
   Но вот он - сразу же и конец неуместной этой сентиментаьщине!
   "Слюнтяйство!" - Вик одернул себя несокрушимым словом многоопытного Виктора.
   Его пальцы вернулись в прежнее бесчувствие. В обхват покрепче сдавили плечо Джулит, безжалостно смяли сколько-то попавшего под его пальцы от рукавчика ее платьица и что оказалось под жиденьким гипюром.
   С этой минуты Вик шел широким шагом. А Джулит приходилось то и дело срываться на пробежки, чтобы не меньше, чем на полшага оставаться впереди него.
   Это "на полшага впереди" может было и самым унизительным. Джулит (как бы это смотрелось кому-то со стороны) - себя чувствовала как бы только что пойманной на месте преступления. Как бы украсть пыталась у Вика бумажник, зажигалку, платок носовой еще ли что-то.
   Знать на знала - впервые попала в руки такому, чье имя Гадина или Стерва. Что она выбрана вторым клиентом вроде как морская свинка или подопытный кролик для предстоящего эксперимента. Ему не терпится проверить на практике: все ли у него получится не хуже, чем на картинках и как описано в "Интереснейшей книжечке".
   Не знала Джулит, что клиент воодушевил себя на очередной подвиг словами "Не будь слюньтяем! Смазливая, красивенькая девчоночка попалась? Ну и что? Если ты настоящий мужчина, а не слюньтяй!.."
   Впервые это слово услышал Вик примерно через год, после того, как узнал что у него есть чудесная сестренка. Сразу же стал считать это слово и самым оскорбительным для настоящего мужчины.
   Вчетвером, не зная как убить время, шли они тогда по знакомой улице и наткнулись на рекламу голливудского кинобоевика. В главных ролях знаменитый артист и ему подстать кинозвезда. Хорошо сделанный кинофильм "про любовь". Непреодолимые препятствия преодолевают влюбленные, ссорятся и мирятся, попадают в смешное положение и - сентиментальный благополучный конец с ее красиво исполненной песней о неминуемом счастье после их свадьбы.
   Сразу стали высказывать свои мнения о только что увиденном. Признаваясь как бы кто из них поступил там-то и там, окажись на месте главного в кинофильме героя (случайно высказывались герою и героине сочувствуя).
   Виктор молча слушал, пока шли от кинотеатра, и еще сколько-то - когда в ближайшем кафе заняли столик на четверых и заказали без закуски две бутылки дешевого Алжирского вина. Было тогда за столом, подобно выстрелу из пушки, категорически сказанное Виктором слово: "Слюньтяй!" (О киногерое - из-за его чувств- переживаний, когда на самом-то деле "все проще простого: сгреб и...")
   Уверенности-то, при его высказывании, у Виктора было сколько! Когда у него еще и незыблимый авторитет: в дебрях сексологии ориентируется так, что нет ему равных.
   Слово "слюнтяй" услышавшие -- замолкли. Стыдливо глоточками отпивали вино из неуместно вместительных фужеров - убедившись в который раз какой из них каждый ничто в сравнении с Виктором.
   Вик был не из тех, кто бы стал выяснять смысл слова "слюньтяй" в словаре или расспросами у кого-то. Ему ясно было, что каждый проявивший нерешительность в любой критический момент, когда имеет дело с бабой, - не настоящий мужчина и никогда не станет настоящим!
   Его пальцы только что уловили через плечо юной "дамы" ему в это время саммое ненужное. Забудь сразу и навсегда - будто ничего ненужного и не было. Авторы "Интереснейшей книжечки" рекомендуют начинать под себя готовить "даму" сразу - ни минуты, ни секунды не тратя время попусту. Вышколить ее надо заранее - когда с нею рядом идешь и ведешь (не хуже тебя, она знает -- куда и зачем).
   Если есть возможность в своей руке держать ее плечо, ладонь - до конца этим воспользуйся. Она должна чувствовать непреклонную твою решительность и силу, что сразу и применишь при ее малейшей "отсебятины". Чтобы, когда опрокинешь ее ничком или навзничь под себя - она безропотно бы выполняла все- превсе тебе в угоду. .
   Когда "конторщик" соскользнул с Джулитнее в сторону, оставалась она какое-то время, как бы, небывало свободной. До той минуты, когда Конторщик узнал, что наконец-то под его брюхом шпенек и дырочка на ремне ему покорились.
   Непокорные ремень и пряжка не мешали вовсю "работать" его языку.
   Удивлялся десятипудовый клиент умению Джулит. От чего у Конторщика" слов, мол, не хватает, чтобы рассказать -- сколько всяческих удовольствий ему досталось только что. - Спасибо, малышка! - он полностью одет и обеими руками держит "дипломат". - Огромное тебе спасибо: не все умеешь, но до чего же старалась. За твое старание - благодарю.
   У Джулит с платьем ошибка - впопыхах пыталась его надеть задом наперед. А при второй торопливой попытке запуталась -- едва головой ни просунуласьть через рукав. Высвободила голову из-под платья и видит: клиент почти выбрался из нагромождения хлама и мусора. Сейчас и уйдет - ей не "позолотив ручку".
   Считай, почти без единого звука был крик ее души. Почти весь крик поглотили удивление во взгляде и тревога на ее лице и в руке, протянутой к "конторщику".
   До уходившего клиента кое что из ее беззвучной просьбы дошло. Услышал ее мольбу - почему остановился и многословно объяснил. Что она, мол, еще зеленая, чрезмерно доверчивая, глупая и т. д. "Спасибо, малышка! Не обижайся, не поминай лихом! Все у нас получилось, повторяю: "О-кей!"... "Се ля ви!" и "Чао!"
   Время еще есть - солнце ни одним лучом за горы не зацепилось. На тусовке дам не убавилось. Джулит к ним (ни домой же с пустыми рукам?) пришла и остановилась в сторонке.
   В Джулит волны обида. Их преодолевая, она пытается придумать какие-то еще слова - кроме негодяй, мерзавец, подлец. Такие, чтобы сразу их сказать "Конторщику", если его встретит.
   Придумывание "комплементов" для "Конторщика" до чего же оказалось не своевременным: помешало ей сразу же повнимательнее и посмотреть на второго клиента. С опозданием оценила - чем были его сильные толстые пальцы (почему они с такой уверенностью в обхват вцепились в ее левое плечо).
   Ни слова не сказав, не обратив внимания на ее взгляд (если бы и заметил его - оценил бы, как суетливое с напускным смущением. Обычное у девиц в таких случаях.
   Почему так решительно сдернул Джулит места и "куда надо" повел с собой.
   С Т Е Р В А
   Первым отличием в лучшую сторону было (оказалось-то оно и единственным) -- что второй клиент не болтлив. Но когда молчаливый толкнул ее вперед - иди, мол, сама знаешь куда - его неразговорчивость показалась Джулит своеобразной. А от силы и резкости в его толчке -- ей сало не по себе.
   С дорого стоившим ей опозданием стала догадываться. Не из тех ли он, мол кого проститутки называли кто как, но всегда с проклятьем. Для одной -- он "Гадина" с добавлением похабных слов, для другой -- "Стерва".с добавлением словечек и похлеще. Рассказывать подробно о "любовных свиданиях" с такими ни одна не решалась. Настолько, мол, мерзко и гадко, что ни одного слова для такого рассказа и не найдешь.
   Когда Вик только что в кабине автопогрузчика перечитывал "самое самое интересненькое" и с жадностью разглядывался "картинки" в полезнейшей для сексревоюционеров книжечки, тогда и решил. Зачем откладывать на какие-то завтра-послезавтра? Сегодня же и надо понаслаждаться по-новому -- когда все или многое будет не хуже, чем на картинках!
   А рекомендуется читателям двумя авторами: как мужчине в любом возрасте проявлять себя настоящим суперменом. Для этого, прежде всего: никакого словесного словоблудия, а только дело - самые решительные действия. Не забывая ни на минуту, что жестокости в действиях супермена чем больше, тем ярче незабываемые удовольствия и наслаждения.
   Никаких с дамой слов-разговоров! Не видеть, не признавать ее нежеланий, не слышать уговоров и просьб - никакого снисхождения из-за слез ("настоящая баба тогда на самом-то деле от этого будет в восторге - ножки станет целовать; чем больше самых живописных следов оставишь на ней - на мордочке, прежде всего -- от крепких кулаков твоих ...").
   У каждого свое представление о современности культуры. Каждый вправе себя считать самым культурным и все, что он делает - пример для других. Учи неучей, но и сам не ленись - усваивай новое и новейшее.
   Когда шел Вик - он всегда знал где найти бабу для мимолетной любви. Почему и в этот раз у него так получилось, что сходу выбирал ему нужную. Худо- бедно, если не во всем, то хотя бы не очень брыкалась и не вздумала бы дать ему "сдачи".
   Окинул опытным взором "базар" и видит -- в сторонке стоит вполне подходящая. С ногами, фигуркой да и лицом - лучше, чем фотомодель (та, которую охотно нанимают, чтобы она в одиночку и с умелым напарником выделывала соблазняющие позы для еще одного щедро иллюстрированного популярного "бульварного чтива").
   "Не из многоопытных (брыкаться не будет); не сложившаяся даже и в девушку (значит - гибкая, податливая); строгость, обида, как бы и злоба как будто (но мы не из пугливых, робких и не из сентиментальных - справимся). С тех пор, как сблизился с Виктором, успел Вик много узнать полезного для "настоящего мужчины".
   Почему и редко ошибался, когда выбирал себе нужную для удовлетворения похоти (в последнее время и не только для этого - для демонстрации себя настоящим суперменом, чтобы и он, глядишь, мог чем-то и похвастаться перед Витькой, прежде всего).
   Что стоит в сторонке - это же чистый холст на подрамнике. Такие внушительные красные и синие мазки смелой кистью (кулаками и пинками), мол, оставлю, дружок мой Викторо, загляденьем станет не для одного тебя. Любовь у меня с ней должна получиться - обязательно получится ну точь в точь, как в твоей "Интереснейшей книжечке".
   Вот уж сегодня-то постараюсь! Получиться такое, что, многим (глядишь -- и тебе, Витенька) не по зубам!
   Пока Вик вел, решительно подталкивая Джулит, успел он о многом себе сказать. И так много потратил ему нужных слов про себя, что потом легче легкого ему давалась роль неразговорчивого "настоящего мужчины".
   Ничего необыкновенного у Вика не было в его суперменских планах- замыслах. Они вписываются в подобие соревнования между приятелями.
   А ну у кого в этот раз - у тебя или у меня -- получится лучше? Победитель -- у кого почти все как рекомендуют исследователи пути к наслаждениям и вожди сексуальной революции. Глядишь, кто-то из нас даже в чем-то и превзойдет пределы, что в авторитетнейших рекомендациях.
   Джулит потому и не ушла домой - осталась в порту. Надеялась - к ней подойдет кто-нибудь. Все равно кто. Лишь бы не из таких, как "Конторщик" (полагая, что хуже его клиент не достанется).
   Ей с первых мгновений стала ясно. У нее на плече рука нисколько не "Кконторщика". Но после этого прошли первые секунды и -- тревога: "Вдруг да вцепилась в меня лапища Стервы, Гадины?!"
   Тревога то отступала к второстепенному куда-то. И вдруг -- возвращалась такой, что страху как бы на сколько-то и прибавилось.
   Его пальцы с такой силищей вдавливали рукавчик платьица ей в плечо - невольно Джулит поглядывала на них и раз и другой. Оценила.
   Это пальцы человека, знающего что такое физически труд. Знающего и другое!
   Такие не выпустят угол мешка с тем же рисом в пять пудов весом, пока не принесут куда надо и с ходу не бросят его - сходу приладив к таким же мешкам. Если в этих пальцах окажутся рычаги управления портовым краном - только попробуй долговязая машина им даже и в самом малом противоречить!
   От чего-то въедливого в кожу - как бы и навечно были не чистыми пальцы этой руки. Такое же, но более густое черными пятнами украшало штаны клиента - широкие, заношенные, как бы никогда не стираные и с бахромой из грязных ниток. Первородного синего цвета на штанах почти не осталось. В таких удобно было работать. Удобно заниматься и еще кое чем ( штаны лишь немного приспустив).
   "Нет, не с мешами риса ли чего-то ему приходится иметь дело, - успела Джулит и о таком подумать, -- он из докеров, кому доверяют машины".
   О профессии, должности ли специальности уверенно ее толкавшего перед собой - мысли у Джулит мимоходом. Они оставались второстепенными в сравнении с более важным для нее.
   "Не возвращаться же домой ни гроша не заработав?" - снова и снова напоминание, что нет возможности хотя бы что-то купить на ужин - грошей не осталось и на одну хотя бы уцененную закаменевшую булочку!.
   "Были у других встречи и "любовь": у одной может с каким-то Гадиной, у другой -- как раз и с этим самым Стервой? - вселилось в Джулит своеобразное доверие к давно известному "Не так страшен черт, как его малюют!" - Встречались "девицы" (не одна и может за этим самым дальним пакгаузом) с гаденышами этими. Как-то же поладили?... И при этом не без пользы: в чем-нибудь и более опытными стали и должно быть не с пустыми руками возвращались?.. Если другие вытерпели такое же..."
   Джулит свое думала и в разных вариантах передумывала. Не догадываясь, в что в голове у Стервы единственное - как ей попользоваться "пограмотнее" и заодно погасить нараставший зуд в промежности. После чего вся, мол, и вся с ней "любовь" - иди красавица куда подальше от меня. Гуляй себе с какими угодно клиентами!".
   . Схватил за плечо и потянул за собой? Такое часто. Ни слова не сказал, жестом не показал куда ведет? Знает, мол, куда и зачем.
   Резким рывком за плечо - чтобы не за ним и не рядом шла, а немного впереди. Сразу же и сказано ей без слов то, о чем неоднократные напоминания в "Интереснейшей книжечке".
   Для Джулит в том рывке оскорбление, обида. Начала догадываться - не жди, впереди не может быть ничего хорошего! (Самое то своеобразное, крайне необходимая - о чем и сказано в "книжечке" - при подготовке дамы к предстоящему акту "любви".
   Была у нее попытка высвободить локоть - не получилось. И то же самое, когда пыталась изменить шаг в такое, чтобы выглядело со стороны: идут, мол, двое в обычном "под руку".
   Только после того и другого началось у Джулит настоящее "не по себе". (Что как раз и соответствовало одному из пунктов, прочитанных Виком только что в кабине автопогрузчика).Ей предстоит быть послушной и покорной.
   Вик не помнит как оно дословно (да и не запомнишь: написано в книжечке то одно, то другое заумным профессорским языком. Слова попадаются такие, что Вик не мог выговорить, но верил -среди них не может быть ему ненужным ни одного. "Дама" действительно должна чувствовать, мол, его решительность и беспощадную силу. Боялась чтобы: ее каким ни случись непослушание, вразрез ли что с его желанием (даже если с не сразу и догадается о каком-то из них) - жестокое наказание последует немедленно.
   Пришли они к двум доскам, - кто-то заботливо их устроил за кучей хлама и мусора. Джулит впору было со всем здесь ей знакомым поздороваться. В досках наверное оставалось сколько-нибудь от живого тепла ее спины: мало времени прошло, чтобы пассат с океана все от нее и от зловонья "конторщика" подхватил с досок и унес в горы.
   Вик непроницаемом молчанием одобрил это место. Отцепился от ее плеча. С готовностью кулаком ударить и посильнее (своими словами, но как раз и такое рекомендует один из вождей сексуальной революции) -- оттолкнул достаточно подготовленную (напуганную) проститутку от себя. Иди, мол, и готовь поскорей какую ни на есть "постель" - где для меня ты подстилка!
   При этом все такое же грозное молчание. Не строй из себя - не знаешь, мол, зачем ты здесь? Раздевайся -- готовься!
   Без платья и всего, что могло быть "лишним" она вот сидит на ближней доске. Торопливо повернулась - так, чтобы вдоль досок могла бы вытянуть ноги . Затравленным зайцем -- запуганным и обреченным поглядывает наверх - где что-то безжалостнее, может быть и страшнее пасти удава.
   Он стоит над ней одетый, пальцы рук сунул в карманы заношенных замусоленных джинсов.
   "Передумал! - первым пришло ей спасительное в голову. - Повернется и уйдет: оценит мои прелести (построже, чем "конторщик) - мол, "совсем еще совсем зеленая"!
   Суровый партнер, если и уловил бы эти радостные ожидания Джулит, ни в коем случае не позволил бы себе расслюньтявиться. Расстаться с ней, не получив удовольствия - не реализовав с блеском своих планов- замыслов. "Зеленая", совсем еще молоденькая (никакая не девица - девчонка) - ну и что? Мне какое дело? И с такой разделаюсь как следует - "Витечка, расскажу когда все подробности, от зависти задохнёшься, "сдохнешь" ты, что называется.
   Нет и нет! Вик не позволит себе действовать, пренебрегая напечатанным в Витькиной книжице. Где в подтверждению напечатанному сделаны со смаком фотографии, одна другой привлекательней (завлекательней)?).
   Почему со всей строгостью Вик дважды и отмахнулся головой. Предупредил: ничего не оставляй на себе - от начала и до конца нужно будет мне все твое, как есть, голое.
   Голая - так голая. Ведь и это пустяк в сравнении с тем гадостным, о чем она слышала на тусовках. Не заставил бы раздевать самого себя и в его паху - все- превсе готовить.
   "Надо, от и до надо осуществить задуманное! - Вик не простит себе: вдруг да и не осуществить, когда все идет, как надо. Девица перепугана - вон какая уступчивая (и до чего же правильно все написано в "Красивенькой книжечке"!).
   Даже такое: штаны можно и не снимать. Достаточно их приспустить, расстегнув поясной ремень и если вовсю расстегну застежку-молнию. (Угловатая пряжка ремня с острием ее шпенька и зубчики "молнии" оставили кровяных много царапин у Джулит на бедрах и на животе.)
   Очередным в им задуманном было: находить один предлог, другой, третий - чтобы всласть поработать кулаками. Оставить разных по цвету и размерам повсюду и как можно больше на ней следов о себе - следов "страсти" настоящего супермена.
   Сдвинулась чтобы от края доске поближе к середине дощатого помоста- получай первый кулаком удар слева под ребра. Такой силы удар, что она и на сколько-то подпрыгнула.
   Не поэтому ли (при торопливом перемещении) отстала у нее правая нога? Нам-то какое, мол, дело - Вик врезал кулаком по ноге. Не он, а она должна думать - там ли, где им надо быть, ее ногам.
   Да, успела сделать под острым углом (как надо) сгибы в коленях. Но возьми-ка согнутые ноги и вперед (к своей груди) - не словами, а кулачищем в ее грудь был его очередной "партнерский совет".
   Умнее чтобы стала - самое подходящее коротким боксерским бы ей в лоб (головой чтобы думала). Но, досада, -- не застал девицу врасплох. А то бы мог ей навесить красивейший синячище от левой брови до полщеки.
   Не получилось у него: Джулит опередила - от его кулака лицо успела заслонить ладошками!
   Из-за ее ладоней неудачным получился и удар левой рукой. А то с завидной красотой расквасил бы ей до крови нос и губы.
   В печатном руководстве с соблазнительными картинками общие указания с ориентировкой на ту или иную конкретную цель. Но как быть в случае, когда попалась проворная, сообразительная - "морду-личико" спрятала под скрещенные ладони? Когда приходится бить с лежа и одной рукой - никакого ведь настоящего удара не получается?
   Почему у Вики один за другим удары - смешное подобие настоящим коротким боксерским. Даже и такие, чтобы ей "под ребро" и в грудь (за то, что сама не держит ритма и Вика сбивает в суету с неконтролируемыми вожделенными дерганьями.
   Удар "что надо" ей в бедро у Стервы получился - за попытку сдвинутся от чего-то царапнувшего ей спину. Врезал в левое бедро - потому что по нему-то единственному удобнее всего было бить правым кулаком.
   Досталась ее груди - больше всего было потом синяков там и на левом плече. А всего лишь из-за того, что грудь у нее по-мальчишески плоская. Не за что было ему лапать -- с вывертом ущипнуть, дергать ли за грудь под себя и от себя. Или - что желаннее - вместе с головой тянуть к тому, что у него в паху.
   Глядишь, у него могло бы получиться так, что она и завизжит! И вместе с визгом от боли, чтобы она, обдирая себе спину, заскользила по неструганным доскам.
   Остались углубленные полосы через всю ее грудь от его цепких пальцев. Две - в отличие от других (просто вспухших и красных), оказались ярко алыми - по ним понемногу выступала кровь.
   Все шло как по плану- замыслу Вика - не хуже им вычитанным сегодня и что запомнилось из недавно увиденного на экранах в кинотеатре, своего ли чужого смотрофона. Шло до поры до времени.
   Без намерений Джулит устроить какие-либо козни, при самом пассивном ее участии -- не из-за этой ли ее пассивности? -- вдруг сорвался Вик в по-сумасшедшему ускоренный ритм. Напомнила-таки по-своему о себе его волевыми усилиями непозволительно долго сдерживаемая похоть.
   В пик бешенного сладострастия вцепился он в ее плечи с таком звериной обреченностью, что оставил на них синяками отпечатки восьми пальцев.
   Потом он жалел, что упустил случай врезать ей кулаком по плечу - все равно по какому - или сбоку по шее. Не коротким без размаху, а настоящий бы мог получиться удар (когда он привстал на колени и руки были свободны, а она изгибалась -- пыталась из-под него поскорее выкарабкаться).
   На какие-то мгновения перед этим его окутал давно (ему казалось - и навсегда) с ним расставшееся такое, что если назвать озарением совести -- наверно было бы в чем-то и соответствующим. Что осталось во многом не разгаданным. Даже -- откуда оно было: снаружи (не из океана ли принесенное) или изнутри - не оттуда ли где и у Вика сердце?
   Запомнилось ему, что происшедшее было кратковременным и без постороннего чего-нибудь перед его глазами. Промелькнуло отмеченное внутренним взором всего лишь стройна фигура двоюродной сестры да неугомонное веселые в бойких ее глазах.
   "Так и она (им избитая, покорная, в испуге затаилась), что на досках перед ним - чья-то сестренка! Бью кулакам -- за что? Она мне ли кому-то плохое сделала - в чем-то провинилась?.." - пыталось пробиться как бы из вне в его сознание. Но было сбито в "нокаут" подоспевшим упреком: "Слюньтяй!..Опомнись - где ты и с кем имеешь дело?"
   Наши сны (утверждают ученые) длятся в последние секунды перед тем, как просыпаемся. Открываем глаза - возвращаемся из радостно веселого, кошмарного ли в реальность с ее прелестями, соблазнами или до слез нежелательным.
   Случилось у Вики подобное, но только наоборот. Из мира, где ценности надиктованы ему авторами соблазнительных книжиц, кинофильмов и т. п., что стало для него повседневно привычным -- вдруг на какие-то секунды занесло куда-то! В мир, где нельзя быть, каким бы ему (и ни большинству ли из заглядывающих в рот Виктора?) Промелькнули секунды антипробуждения - из нынешней реальности в другую (что была когда-то и вдруг о себе напомнила: не явление ли перед ним его совести - частичкой божественного что всегда пребывает, живет в нас?). Вик стряхнул с себя неуместное и двинул крепким матом (увы, про себя!) во что-то непонятное, мешающее проявлять себя настоящим суперменом.
   Измученная, уставшая Джулит предусмотрительно продолжала прятать лицо под ладонями. Остальному все равно досталось так, что жалеть поздно, да и нечем еще что-то - кроме газ и лица - прикрывать, защищать.
   Прояви в ту минуту больше проворство, может и не мучилась бы она потом от невыносимой боли почти неделю. А потом -- больше месяца не пришлось бы ходить с палочкой и прихрамывая.
   Стерва наконец-то поднялся во весь рост и перешагнул с досок в липкую пыль и мелкий мусор. Ее нога ему нисколько не мешала и перед этим Джулит ничего плохого ему не делала. Да и в прочитанных им рекомендациях даже и между строк о таком вряд ли был хотя бы намек.
   Просто, в очередной раз ему было напоминание - "Не будь слюньтяем!" После такого не могло не родиться в нем (как бы "режиссерской находкой по ходу работы над киношедевром") такое, что незамедлительно он сделал.
   Заодно это была как бы и месть его даме за то, что какими-то своими соблазнами вывела его на "финишную прямую" раньше минуты на две или три. И главное: каким-то сходством с его юной двоюродной сестренки, прямо-таки парализовало на сколько-то в нем волю и силы. Парализовало, когда появилась возможность обрушить на затаившуюся в страхе даму серию ударов обеими кулаками в грудь и под ребра, в те же и ладони, защищавшие лицо упрямой девицы.
   На какое бы ни было накоротке, но из-за нее Вик оставался что ни на есть слюньтяем! За что он и попытался отомстить.
   Получилось при этом, что из рекомендованного сексологами - хотя бы и еще одно Вик успел сделать (так он считал) в наилучшем виде.
   Он пнул Джулит ботинком - тяжелым, рабочим, с оковками на каблуке и под носком. Пнул в сустав и попал туда, где под кожей почти сразу же кость. Получилось такое настоящее "врезал", что Джулит в первый миг ощутила, будто лезвие ножа в нее проникло до кости и сделала глубокую в кости царапину.
   В тот же миг она сквозь голые зубы взвыла по-звериному. Губы и что-то глубоко в горле все время были как бы на готовности: не дали ей вовсю закричать "Ма-а-а-ма!".
   Только что опьяненная болью и всем, что было перед этим Джулит как бы и отрезвела. Проявились (так она полагала) признаки здравого смысла (на много лучше было бы в эти минуты проявить себя безмозглой дурой).
   Она видит: ее партнер одет и осматривается -- как бы не запнувшись выбраться подальше от досок через металлический хлам. После чего ему ничего не стоит обогнуть нагрмаждение из грязных ящиков, мятых бочек, недоломанной конторской мебели и -- благополучно выбраться на тропку, что его и выведет к глухой торцевой стене пакгауза.
   От его дамы до него сначала был короткий шаг и всего-то. Когда Вик молчал и на Джулит не смотрел. Но сразу увидел - боковым зрением скорее всего - ее в просящую ложечку сложенные ладонь правой руки (все еще боящуюся его - почему и локтем прижатую к бедру, от которого совсем на немного, робко выдвинутое вперед предплечье с вздрагивающей "ложечкой").
   "Просишь заработанного! - беззлобная усмешка на его лице. - Получишь! Заодно -- и с чаевыми!"
   Единственный наконец-то едва ни настоящим боксерским получился у него удар. Такой, когда и на всю длину правой руки удар и изо всей силы.
   Но стойка-то "боксера" подвела -- оказалась не твердой. Под ногами было мягкое, да еще это мягкое из под одной ноги вдруг проявило готовность сместиться назад.
   Кулаком Вик долбанул не куда целил. Попал всего лишь в грудь Джулит и совсем немного в ее подбородок.
   А если бы куда целил -- немного выше?.. Это ж какой "раскрасавицей" мог бы ее сделать! С кривой опухшей мордочкой ходила бы, глядишь, целый месяц!
   У профессионалов на ринге случись такой удар (даже и на сколько-то смазанный -- каким у Вика) -- противнику верный нокаут. Блестящая победа под несмолкающие аплодисменты.
   Джулит не упала ему под ноги (в нокаут). Лишь опрокинулась поперек двух досок их любовного ложа. Она успела схватиться за высоко торчавшую железяку (почему и не упала навзничь). Железяка ей помогла с разворотом и перехватом опереться на руки и на не поджатую перед этим к бедру левую ногу.
   Не успей она крутнуться, могло быть - как самое малое при ее опрокидывании - упала бы на гвозди, торчавшие из планок разломанного ящика и насквозь проколола бы ладонь. Повезло -- острием ни один из гвоздей в нее не воткнулся.
   При падении отделалась она грязной глубокой царапиной в неудобном для разглядывания месте (где кончается спина). Да еще -- когда она вставала -- от пояса до нижней кромки широкой лентой гвозди вырвали гипюру из ее платья.
   Не узнавала она. Оглядывался ли Стерва хотя бы раз до того, как скрылся за углом ближнего от нее пакгауза (не страх если бы перед очередным обвинением в "слюнтяйстве" - он мог бы и оглянуться). Но была и другая причину у него - чтобы никуда не смотреть, кроме как себе под ноги и что прямо перед ним на знакомой тропе.
   Вик был не доволен: у него получилось не все как бы хотелось. И все-то из-за совсем еще девченки: до чего же ловкой, увертливой стервозой оказалась!
   Вик был из тех, что случись неладное - даже и самое пустячное - не успокаивался, пока не находил виноватого. Мог им быть кто угодно, только не он сам. В этот раз ему помешала неожиданная ловкость им выбранной для им задуманного. По всем правилам он ее подготовил - непрерывно унижая сломил в ней волю, сделал послушной, покорной (вроде бы все делал буковка в буковку, как хором советуют сиксологи).
   Казалось бы совсем немного и он - торжествует. Увидит ее сплошь в синяках и кровоподтеках (для чего так усердно и "работал" кулаками). Ан - нет: с парадной пышности ему торжествовать не досталось. Так ведь нет, вроде бы, и особых причин быть недовольным, пребывать в отчаянии?
   Девицу что надо "поимел" как надо - от и до. И при этом уделал кулаками и пинками так, что на ней поди и живого места не осталось: "Долго будет обо мне вспоминать и многое запомнит для своей пользы!"
   Вик боялся. Если он оглянется туда, где был только что, - не уверен, что не "расслюнтявится".
   А Джулит стояла возле двух опустевших досок с все нараставшим ожиданием ей ненужного: правая нога у меня, мол, скорее всего...
   Теперь ее правая не та - нисколько не та, что была до пинка Стервы! Получится ли у меня без привычной опоры и на правую сделать хотя шаг?
   Получился один, а за ним еще и еще -- непривычно коротенькие шаг за шагом.
   Джулит уходила от злополучных досок и нагромождения из хлама, прячась за пакгаузы и большегрузные контейнеры. Где попадала малейшая возможность - отдыхала, присев на что-нибудь. Путь был долгим по времени и показался ей втрое, может и в пять раз длиннее, чем всегда.
   Шла прячась, прежде всего, от причала, где в тот день все еще стоял под выгрузкой теплоход "Докучаевск".
   Шла так, что все время слева был океан с его то сочувствием к Джулит, но чаще с безразличием к не и ко всему, что у людей в порту и на берегу.
   Но вот и последняя у хромоногой в порту остановка. Плечом прильнула к высокому ящику, опиралась на левую ногу -пальцы правой ноги осторожно прикоснулась к асфальту.
   Она с минуту простояла шагах в пятнадцати от ворот и от проходной.
   Охранник видел и как она стояла на одной ноге и как потом преодолевала последние сколько-то шагов. Почему он и не встретил ее как полагалось, а показал на открытые ворота - тебе, вижу, не надо ко мне в проходную.
   Когда сделала первые шаги за воротами, охранник ее догнал и вручил обломок гладкой рейки. Вручил как бы и с готовность извиниться: тебе бы самый раз два костыля, а у меня вот - под рукой оказалась только такое.
   Поблагодарила охранника и заковыляла дальше.
  
   С О Л И Д А Р Н О С ТЬ
   Ей оставалось немного до гранитных ступенек большого дома - Джулит намеревалась на них посидеть. Но ее остановила "коллега" - лет на пять- семь старше ее. Более опытная и многим на зависть -- удачливая.
   Удачливая снова была "замужем" за кем-то на всю стоянку большого судна. В этот раз устроилась на таком, что его длинное из греческих трех слов название трудно было произносить и невозможно запомнить.
   Отпросилась, должно быть, "жена" у "мужа" - пока тот на вахте или где-то занят работой на судне. На минутку отпросилась - вот и сбегала в город за чем-то ей нужным. Или - отнесла домой что-то ей ненужное. У нее в руках ничего не было, кроме хорошенькой дамской сумочки.
   Удачливая оказалась и все понимающей. На лишние разговоры нет у нее ни минутки - почему сразу и спросила:
   - Идешь с пустыми руками? А дома - ни гроша?!
   Случалось и ей должно быть возвращаться домой с пустыми руками и в слезах. Она торопливо расстегивает сумочку на сколько надо и достает две зелененьких с одинаково строгими американскими президентами.
   Джулит берет одну и благодарит.
   - Бери обе! - настаивает встретившаяся. - Когда будешь при деньгах, какая разница сколько возвращать. А ты будешь при деньгах: у тебя получится и "змужем" у моряков побывать. Не унывай - в нашем положении это ни к чему. Самое последнее.
   Они распрощались и разошлись, не зная ни имени и ничего одна о другой. Кроме: одна - в беде, а другая - не могла ей не помочь.
   Что значит профессиональная солидарность!
   Попробуй кого-нибудь после проявленной щедрости едва знакомой женщиной говорить с Джулит одно плохое о деньгах? Называть ли, кто их изобрел, дураками, опасными и плохими людьми?
   События эти уплывали в туманную даль. Но многое Джулит вспомнила в тот день, как нелегко ей было - целый год прожить без отца-матери. Еще через год и многие годы потом она в этот обычный для всех календарный день будет вспоминать не менее важным, чем дни смети своих родителей и день своего рождения.
  
   В М А Р С Е Л Е
   Теплоход "Докучаевск" зашел в большой французский порт Марсель взять попутный груз на Ленинград. Лет восемь и даже больше прошло, после пребывания его экипажа на благодатном и благоухающем специями- приправами острове Мадагаскар.
   И половины не осталось из тех, кто помнил что-нибудь о недоразумении в дни стоянки теплохода на этом острове из-за неугомонно смелой мадагаскарки. А сходу назови имя Джулит - из старожилов далеко не каждый ответит чье оно и из-за чего это имя кто-то помнит (так помнит, что и никогда забудет).
   Успел побывать экипаж "Докучаевска" в кругосветном плавании через три океана. Причем пришлось морякам в тот рейс пройти по Атлантическому, что называется, и вдоль и поперек.
   После этого плавания бывший вторым помощником капитана Юра стал старпомом (старшим помощником капитана). Единственный, кто о Джуелит он помнил столько, что несравнимо было с тем, что хранилось в памяти у всех вместе взятых членов экипажа "Докучаевска".
   А если к этому прибавить что Юра додумал к реально случившемуся и постоянно выдумал о Джулит? Вряд ли хватит всех русских и английских слов, чтобы выразить половину хотя бы, что разместилось в душе и в сердце этого моряка.
   И это правда. Как и то, что об этом знал только он и никому о драгоценнейшем для него не признавался. Никогда ни слова - не слышал никто, чтобы он вслух произнес хотя бы имя -- Джулит.
   Меньше правды в другом. У Юры было радостное предчувствие. Не благодаря ли предчувствию в более ярких красках воспринимались все недоразумения того дня. А до них, почему-то, как никогда, хотелось думать и думать, вплетая в прежнее то новое (выдуманное им о Джулит и - вдруг во многом совпадение им выдуманного с реальностью!) Так что Юра не мог не считать неминуемым то, что произошло в день короткой стоянки "Докучаевска" в Марселе.
   Но только не мог бы он с уверенностью себе сказать: когда встревожилось, именно в Марселе, а не где-то далеко от этого порта началось небывалой силы предчувствие? Может - в тот час, когда судно входило в порт, или после ошвартовки? Или и всего-то -- когда Юра узнал, что Константин Георгиевич организует пультпоход к знаменательным каким-то местам в Марселе?
   Старпом "Докучаевска" не обиделся, если бы тот же помполит его спросил: может, мол, выдумал ты свое предчувствие задним числом? После того, как получил от меня информацию, так тронувшую твои сердце и душу?
   По маршруту культпохода перед глазами Юры мелькало интересное и надоедливо медленно проплывало разное. По- разному то и другое молодому старпому не позволяло мечтать о несбыточном. Например, когда моряки стояли на круче и смотрели на легендарный островок Ив с его замком-тюрьмой. У многих в голове могло появиться что-то мужское - те же палачи и мученики. Такие, что не место быть среди них чему-то женскому - хрупкому, нежному.
   То же самое - когда сгрудились мореходы перед красивым памятником. Бытовало тогда среди туристов: памятник, мол, морякам -- кто погиб и погибнет в море. Немыслимо было бы представить Джулит одной из погибших или кто обязательно погибнет в море-океане. Да провались тогда в тар-тарары вся планета и вместе с ней весь мир с луной и солнцем -- если бы она погибла!
   К тому же отвлекли от разглядывания вполне серьезного две молоденькие француженки с их друзьями. Жестами и четкими фразами по-английски одна из "маммзей" уговорили моряков, чтобы в их компании сфотографироваться - получилась чтобы еще одно фотодоказательство, мол, дружбы народов. Оно и в самом деле: обе такие (местные или из приехавших туристов - какая разница) -- кому, если не им быть главным украшением на общей фотографии?
   Как ни группировались, выделялась высокая внушительная фигура Облапа. Отбыв сколько-то сначала матросом, старшим матросом - теперь он боцман. Чтобы в этом никто не сомневался, он - знай наших! - единственный был одет строго по форме (в куртке с нашивками по его должности и в форменной фуражке - честь-честью).
   Не удивительно, к нему льнули обе француженки. Одна дала понять боцману: когда, мол, твоя правая рука у меня за спиной - мне тесно. С его согласия перекинула ручищу боцмана через свое плечо и после этого все как бы искала где бы над ее грудью (нисколбкль не вплотную) разместить его лапищу-пятерню.
   В эту минуту (заранее договорились) ее друг сквозь фото оптику целился. Когда у него вот уже и все готово - обозначил свою готовность условным жестом.
   У коварной фраынцуженки во все лицо, в жестах рук - вдруг ничего, кроме мольбы о спасении. Руками вцепилась в пальцы боцмана и как бы отрывает их от своей груди (на самом-то деле к себе прижимает - как и придумано было заранее).
   Ее друг (скорее всего и автор сценария) схватил все самое-самое в незабываемый кадр (или сколько-то успел кадров сделать - если снимал на пленку).
   Успел самое-самое сфотографировать в этой "сценке" и Константин Георгиевич. Потом, когда боцман, как бы тискающий француженку, -- во всей красе появился в фотогазете "Докучаевска". Хохоту в столовой, в каютах и коридорах теплохода было не меньше, чем сразу на "месте преступления" - у памятника неживым и пока что живым морякам.
   У взрослых свои забавы. У детей - свои.
   В ту приветливо теплую осень местные сорви-головы придумали ( может всего лишь позаимствовали у кого-то) опасную игру. В ходе которой за минуту и даже меньше выясняли: кто из них самый быстроногий и смелый, а кто трусливый или быстро бегать не умеет.
   Почему под светофором на перекрестке двух людных улиц Марселя и собралось около десяти мальчишек от семи-восьми лет и до двенадцатилетних.
   Моряки едва успели подойти - загорелся зеленый свет. Вперемешку с прохожими - кто за кем успел - устремились докучаевцы через проезжую полосу улицы.
   Константин Георгиевич замешкался - отстал от своей группы. На желтый свет не решился побежкой вперед -- попятился назад. На полтора или на два шага не успел до бордюра, когда автомашины с ревом всех моторов рванули с места.
   Одновременно с четырех- и шести-восьмиколесными участниками уличного движения рванули - моторному транспорту наперерез - мальчишки-храбрецы. Бегут врассыпную, кому-то из них даже и досталось то одной, то другой рукой отталкиваться от вперед вырвавшихся автомашин.
   Под разноголосое с надрывом завывание гудков и сирен сорванцы перебежали улицу. Сразу и кто куда среди взрослых, и спешивших и кто вынужден был на сколько-то остановиться.
   "Ищи ветра в поле!"
   Не помнит Константин Георгиевич что было прежде. Он сначала услышал скрежет тормозов или скрежет услышал потом -- когда падал на автомашину.
   Удачно у него получилось. Падал когда, успел за что-то ухватиться одной, а потом за что-то и другой рукой.
   Непривычно высокий сиданище замер немного не под прямым углом к продольной оси широкой улицы - должно быть одной из главных магистралей города. Переднее левое колесо уперлось в бордюр - еще немного и через бордюр бы могло переехать.
   Грудью прижавшись к крылу этого колеса притаился Константин Георгиевич - ни жив, ни мертв. Когда понял что беда миновала и может встать на ноги - случилось немыслимое настолько, что ему легче было представить бы себя на том свете, чем все еще на этом.
   Явь, что совсем вблизи была и в небольшом удалении - кроме единственного предмета - воспринимал он как не существенное (через короткое время - ненужно второстепенным).
   Можно ли считать явью то, как водитель, оставив руль, педали, рычаги, едва ли ни прыжком от правой дверцы кабины сместилась к левой дверце и перед ней не тотчас ли исчезало боковое ветровое стекло. Только после этого и начал Константин Георгиевич понимать, что седаном был "Ролс Ройс" (бывалый моряк второй раз в жизни видел живьем и так близко чрезмерно роскошную автомашину) и что в нем водитель -- женщина.
   Чудо из чудес, невероятно, но явь: единственным кто оказался в автомашине - была Джулит! Повзрослевшая и похорошевшая - когда и до этого была "прелесть что такое". К ее прежнему прелестному прибавились решительность в движении (рук, по крайней мере) и в том, как привычным резким встряхиванием головы (сохранилось без изменения) на их место укладывала сместившиеся локоны; не забыла быстрым взглядом напомнить рулю и педалям, что их она оставляет без должного внимания на самое короткое время.
   Было в ней конечно и другое новое (не могли бесследно пройти годы и годы). Почему и к ее прелестному не могло не прибавиться сколько-то более прелестного.
   Своим взахлеб от перепуга "Пардон!" опередила она в растерянности Константином Георгиевичем сказанное русское "Извините!" После чего радость от встречи и что дорожное происшествие без человеческих жертв - у них состоялся ералашный разговор. Двухминутный скорее всего или даже короче.
   Многое при этом было вразнобой - их торопили водители автомашин, натыкавшихся на "Ролс Ройс". Разговор, к тому же был во многом жестами, частью на французском и английском языке (в том и другом Константин Георгиевич оказался далеко "не так силен", как Джулит).
   В результате, он так и не понял даже самого простого: зачем она ему показывала круги то над его, то над своей головой и делала в обхват сначала только свое, а потом и его левое плечо.
   Полагал что спрашивала: может руку она ему повредила, головой не ушибся ли? С улыбкой отвечал он ей с широкими жестами - и голову не ушиб и с руками у него, мол, все в порядке.
   Все остальные в группе моряков-экскурсантов успели благополучно перейти улицу и волновались, ожидая помполита. Кто-то из ожидавших оказывается видел, как автомашина сбила его с ног и вроде бы на него наехал передним колесом "Ролс Ройс".
   Но вот первого помощника капитана идет на своих двоих. Целый- невредим да еще и с какой-то радостно- таинственной улыбкой. Причину такой улыбки сначала он таил от всех.
   Когда миновали проходную в порт и сколько-то прошли по направлению к своему причалу, он взял Юру за плечо. Вдвоем они приотстали от группы.
   - Кого я встретил только что! И с кем говорил! Скажу -- не поверишь! - от радости сильнее сжимает плечо старпома.
   - Знакомого! И конечно не женщину?
   - Прелестную женщину! Тебе во сто крат более знакомую, чем мне!
   В то мгновение молнией через Юру повторились в одно собранные его сегодняшние предчувствия. От этого возникла такая силы, что не мог он ее преодолеть не остановившись.
   О своей последней мгновенной догадке, о созревшем в нем из всех предчувствиях -- он готов был всем рассказывать. О радостном в его желании -- во всеуслышание кричать, преодолевая свои неуместные то скупые мужские слезы, то смех, по-детски безоглядный.
   Должно быть по-научному это был истерический смех. Почему так ему и необходимый. Но тем, кто был рядом -- его смех без видимой причины и никому не нужно громкий - не типичное ли патологически явление ?
   Да и без причины оказалось (когда пришел к себе в каюту и упал в кресло) столько слез, что ими он ими, того и гляди, мог бы и захлебнуться. Не помогали от них избавиться ни кулаки (ими он пытался остановить слезы), ни носовой платок (мокрый от слез до дальше некуда).
  Д Ж У Л И Т И М О Р Е
   Если соблюдать хронологический порядок. Море первым вселилось в душу Юры - еще в детстве. Потом, через годы и годы в его душе и сердце оказалась Джулит -- с теми же правами, что имело до нее только море.
   Не потому ли и когда "вторым" был и став старпомом он то и дело для себя напевал слова из популярной когда-то песни:
   И все-таки море останется морем!
   И чем-то похоже оно на тебя!
   С этими словами как бы некий молодой моряк обращается к жене. Проводив его, она "стоит на причале, платок теребя". Сколько ни пытается моряк, не может понять в чем (но при этом не сомневается) в чем его жена и море такие одинаковые.
   В представлении Юры его Джулит и море нерасторжимы. И вот почему.
   Придумал он в оправдание своим душевным волнениям фантастическое - где правды для него больше, чем в любой реальности.
   Брось камушек в воду. Сразу всплеск и пойдут во все стороны какие ни на есть волны. С удалением от центра они слабеют, их гребни все ниже и ниже.
   Но центр-то образования его воспоминаний - Джулит. Почему и происходит все наоборот. С удалением от нее (по времени и расстоянию) - его представления о девушке набирают все больше определенности в каждой мелочи (волны воспоминаний о ней все круче и сильней).
   Почему и до слез была его радость, когда не только он сам про себя, помполит произнес для Юры самое желанное имя -- Джулит. Самой высокой от этого была в его сердце и душе волна, сначала одной радостью, но почти сразу и счастьем наполненная!
   В тот же день был у него смех и иного рода. Над непонятливостью Константина Георгиевича.
   Тот рассказывал о кругах над головой, что рисовала рука Джулит. И, якобы, еще об одном ее беспокойстве: если не досталось ему удара по голове, может она повредила ему крылом автомашины левую руку.
   На самом-то деле. Она спрашивала: жив ли здоров и где он, Юра! Просто она хорошо запомнила связанные с его внешностью даже и такие мелочи, как форменная фуражка и нарукавная повязка вахтенного помощника капитана.
   "Джулит помнит, обо мне думает! Вдруг да не меньше, чем я о ней! - рассказывал Юра себе, маяку, створным огням порта и всей Марсели, когда те вместе с берегом, как ни в чем не бывало удалялись от кормы "Докучаевска". - Да по-другому ей просто нельзя! Если во мне от сердца и души Джулит столько же, сколько и в ней от моей души и сердца!. Телепатия, наконец, существует на свете или вся израсходована - мне и ей ничего не осталось?" - в радостном и веселом настроении спрашивал он ему неизвестно кого, не ожидая ответа (знал, что ответа, как всегда, ему не будет).
   Константин Георгиевич, когда рассказывал, придавал значение тому, что на пальцах Джулит нет ни одного перстня (вместо них -- два узеньких колечка из белого металла на безымянном левой руки), ни ожерелья какого-нибудь на шее, ни браслетов на руках. Да и платье на ней было скромное, серого цвета, -- что впору служащей в конторе какого-нибудь не "крутого" бизнесмена.
   - И, при этом, старпом, заметь: у нее шикарнейший "Ролс Ройс", -- еще и такое помполит рассказывал с удивлением. - Лично ее настолько, что! Даже и такой, что вроде и не способен (случись -- откажется наотрез) везти кого-нибудь, кроме Джулит!
   Обо всем этом первый помщник капитана охотно рассказывал и в кают-компании. Где все были согласны с его предположением: Джулит, мол, стала фотомоделью модных журналов или кто-то затевает из нее сделать кинозвезду.
   В одном из разговоров с глазу на глаз признался первый помощник старпому. Не узнать, мол, Джулит нельзя - должно быть и нет нигде и не может быть на нее похожей. Но при этом в кинозвезду или фотомодель нужно ли столько не просто взрослости - сколько теперь в ней?
   Столько в ней теперь уверенности, какую редко встретишь у казалось бы несокрушимо волевых мужиков. Впрочем, это могло быть и потому, что приходится часто браться за руль автомашины. Чем, должно быть, не первый год увлекается.
   В ее глазах утвердилась (нисколько не уменьшив ничего в их прелести) как бы не женская строгость. С правом не обращать внимания, не замечать ей неинтересное и ненужное для каких-то по-настоящему важных дел. Прежде всего нужных и важных для Джулит.
   Признался Константин Георгиевич - рассталась Джулит с ним не как бы ему хотелось. Он почувствовал как бы зарождение отчужденности - не вовремя возникшей после их во всем дружеского общения.
   Формировалось нагромождение автотранспорта перед очередным штурмом перекрестка. Готовится и Джулит: сдвинулась от собеседника вправо, окинула взором панель приборов и взялась было за руль. Внимательно изучает что у нее за передним ветровым стеклом и что справа- слева.
   Кто-то на нее кричит и сигналит. Из кабины, ближайшей от нее автомашины, водитель приладил пальцы к виску и ими вертит. Сумасшедшая, мол, за рулем - столько перегородила проезжей полосы на улице и кому-то рассказывает очередную "чепуховину", забыв обо всем на свете!
   На самом деле Джулит перед прощанием наконец вспомнила и произнесла четко два слова по-русски -- "Моя хорошая". Было и обрадовалась этим словам - наконец-то, мол, вспомнила их (явно -- не самим словам обрадовалась, а кому-то, с этими словами хранящимся в ее памяти).
   - Ромку?
   - Нет, старпом, ни Ромео и другого имени я от нее не услышал. После двух русских слов была в ней как бы досада от образовавшейся пустоты. Иное ли было причиной из-за чего она снова отвернулась от ветровых стекол, оставила руль и повторила мне в глаза только что ею сказанные по-русски два слова. В интонации при этом были нетерпение, тревога за то, о чем она спрашивает.
   Помполит не находил слов, чтобы в тон ее голосу ответить и не уверен был что происходившее в Джулит правильно понимает. Почему ей в ответ с улыбкой всего лишь снова покрутил рукой над головой, а ладонью правой руки обхватил плечо левой руки там, где место для повязки вахтенного или дежурного командира.
   - Снова ей обеими руками показываю: не беспокойся, мол, голова и левое плечо, как и правое - у меня с ними все, мол, хорошо! - после чего Джулит молча отвернулась к переднему ветровому стеклу с обидой ли досадой на меня.
   - Возмутила ваша непонятливость?
   Собеседник удивленно смотрит на Юру: такое приходит, мол, и мне на ум. Но у тебя откуда -- если ты в эти мгновения никакой Джулит не видел?..
   - Скорее всего у нее была досада на нетерпеливых водителей, - Юра сказал не то, что думал. Сказал -- успокоить чтобы собеседника и закрыть тему их разговора.
  
   В М А Р И У П О Л Е
   Бурный всплеск чувств (подобный случившемуся в Марселе) Юра пережил когда-то в Мариуполе, в гостинице "Моряк", - лет пять или шесть до драматических событий в Марселе.
   Юра после отпуска ждал возвращения "Докучаевска" из Японии в двухместном номере гостиницы. К нему подселили в ранге, что и у него -- "второго" с того судна, что прошлый год заходило в порт Таматави на острове Мадагаскар.
   Два вечера до полуночи и дольше Юра "вытряхивал" из своего соседа (на третий день тот уехал в Керчь) все мыслимое и немыслимое о Мадагаскаре. При этом, ничуть его не удивило, что у ему до этого незнакомого (случайного сожителя) впечатления во многом такие же, какими сохранились у Юры.
   Его сожитель по гостиничному номеру тоже смеялся над шипшандлером (похоже - был все тот же). Над его усердной работой в пользу местных борделей. Заодно посмеялся и над своеобразной местной легендой. Ее с подробностями с правами очевидца коммерсант-сводник с большой охотой рассказывал морякам.
   Миф, мол, подобный тем, что о древнегреческих богах, - свое личное мнение или у кого-то заимствованное высказывал не так давно побывавший на Мадагаскаре. - Сколько-то может в рассказаном- перессказоном в порту правды, но не меньше, чем девять десятых, мол, вранье. Выдуманное такими, как этот мадагаскарец- сводник или "вразнос и в розницу" любовью торгующие на причалах порта.
   Когда Юра все услышал, он готов был (до чего же хотелось ему!) считать выдуманным десятую долю, а остальное - правдой. Только потому, что в центре нежданного-негаданного он стал представлять Джулит. При этом конечно же на обошлось без его предчувствия -- рожденного не силой его ли желания, чтобы все небывало (сказочно) хорошее обязательно доставалось Джулит?.
   Личным хотением, коммерческими ли соображениями руководствовался некий миллионер (в отношении его капиталов на Мадагаскаре все ошибались) совершал круиз на новеньком сухогрузе одной из его компаний вдоль восточного побережья Африки.
   На второй или третий день его пребывания в Таматави ему придумали прозвище Дурак. Потому что - при его-то возможностях - вдруг да отказывается от всех благ и соблазнов? От его имени была просьба - что в порту восприняли, как приказ, - не то, чтобы на его теплоходе, но и поблизости от его трапа не было дам и девиц, торгующих женскими прелестями.
   Представители шикарнейших борделей, после такого боялись и заикнутся о своих возможностях. Об услугах самого высокого качества и в любое время суток.
   Его встречи были только с деловыми людьми. Ни одного из них к себе не приглашал. Ему организовывали встречи (нередко - "пятиминутки") в их офисах (и это когда - пальчиком позови, любой бы к нему прибежит куда угодно).
   Сколько-то дней прошло. На ближайшем аэродроме приземлился его личный самолет с двумя первоклассными пилотами. Что позволило ему побывать и в пяти странах центральной и восточной Африки.
   В одной из них он едва не погиб вместе с пилотами и кто его сопровождал. Хоби у него было - что ни на есть дурацкое - брать штурвал и вести самолет под облаками, над ними или у самой земли над вершинами перепуганных пальм или едва ни касаясь волн океана. .
   Затеял - посадить самолет в полевых условиях на небольшой поляне. После чего - самолет в ремонт, а кое-кого из пассажиров - на лечение в госпиталь.
   Совсем дураком себя проявил миллионер и в порту, в день, когда он встретил некую девушку, "для заработка на причалах" посещавшую порт. Та среди других стояла в дозволенном удалении от причала, где шла погрузка сладко- душистого в трюма новенького сухогруза (временной резиденции ли штаб квартиры Дурака).
   Случайная встреча. По-дурацки "любовь с первого взгляда". Одним слово, история (легенда ли правда) с романтическим началом и счастливыми для девицы последствиями.
  
   "Д У Р А К"
  
   Из услышанного Юрой далеко не все соответствовало тому, что на самом деле происходило в памятный для Джулит день в порту Таматави. Причал и сооружения порта вне сомнения, юная красивая девушка и влюбившийся в нее с первого взгляда "миллионер Дурак" - не выдуманные, реальные. Есть основания считать не выдуманными какие-то второстепенного значения детали. В частности, о том, что происходило в тот день и в дни какие-то потом.
   С разрешения полицейского в приличном удалении от трапа судна-недотроги толпились не только дамы и девицы. Откуда-то узнали, что вот-вот приедет и хозяин сухогруза - подходили и останавливались на минутку- две многие, у кого не было ничего особо срочного. Соблазнялись и чистотой причала: чистота, как нигде в порту, - "ни пылинки, ни соринки" (многократно ежедневно уборка и каждую ночь "освежали" струями воды - мыли шварами и щетками).
   Джулит успела встроится в некомпактную толпу. После чего вскоре - вот и он. В двухместной гоночной автомашине с водителем -- но за рулем был он сам ("Дурак", толпой ожидаемый).
   Сначала он промчался мимо толпы и сухогруза.
   Туда умчался сначала, где огромный сухой затопленный док и где его ждали. Кто за четверть часа, а кто и на полчаса туда приехали заранее. Кто-то стоял, кто-то не спеша ходил вдоль никому не нужного с каких-то пор огромного добротно сделанного сооружения.
   Не одна Джулит смотрела, как "Дурак" прошел вместе с его сопровождавшими к входу в док. Стояли они там сколько-то и разговаривали. Но вот вернулись к автомашинам и на них возвращаются вдоль причалов к воротам порта.
   "Дурак" приехал в микроавтобусе и вышел из него с тремя его сопровождавшими. Уверенно, стремительно шел к трапу нарядного своего чистенького сухогруза. Конечно же случайно оказался недалеко от места, где стояла Джулит.
   Не в первом ряду она была, не самой нарядной и, казалось ей, с таким же вниманием, как другие, (ни как-то по особенному) смотрела на приехавших.
   Ей хотелось не больше, чем всем столпившимся, увидеть вблизи лицо "миллионера". Заодно и сравнить: оно таким ли окажется, каким Джулит его представляет.
   Прозвище Дурак ни разу не произносила она. Из того, что о нем рассказывали, у нее сложилось мнение - он умнее самого умного из тех, кто, скорее всего из зависти, готов считать плохими все, что "миллионер" сделал, делает, высмеивать каждый его поступок.
   Новая из-за чего-то суета и толкотня столпившихся и может быть что-то еще помешали Джулит увидеть на сколько-нибудь раньше само начало их знакомства. События тех первых мгновений сохранились только в его памяти и -- сплошной пробел у нее.
   Вдруг она увидела его в трех и почти сразу в двух шагах от себя. И только потому, что когда он шел в ее сторону, перед ним толпа расступались.
   - И ты!.. - звучало, как бы, голосом человека, знающего Джулит с детства. - Здесь!.. Зачем?
   В прозвучавших словах было и доступное для всех. Включая способных с уверенностью предвидеть - какими после этого могут быть отношения у Джулит с этаким-то клиентом.
  В то время, как на самом деле главное в происходившем было (и навсегда осталось) даже для него и для нее непонятным.
   С его первыми словами "Дурак" притронулся какими-то пальцами (он и она запомнить не успели) к ее плечу и этого прикосновения, Джулит не испугалась. А он смутился: нечаянно притронулся, мол, и неосторожно, вдруг да и сдвинул с места неустойчиво на чем-то ненадежном державшееся хрупкое что-то и для него очень-очень дорогое. По его вине это хрупкое - ни упало бы вдруг и ни разбилось!
   Не допустить чтобы этого, все его пальцы и обхватили руку Джулит с такой осторожностью, что сначала она их едва чувствовала сквозь рукавчик своего гипюрового платья. Но и при такой осторожности, прорвалось-таки долгожданное для него и для нее (до этих мгновений закодированное в их сердцах и душах то, что на годы определило все в их жизни. Такое, что оставались неизменными с первого и до последнего дня совместной жизни "миллионера" и Джулит.
   Случалось без счету сколько раз: он вдруг ее обхватывал своими по-медвежьи сильными руками, подбрасывал и ловил, случалось и кувыркал как попало. Но всегда, при этом, его сила оставалась второстепенным: преобладали осторожность и самое нежное отношение к юной супруге.
   У многих, кто услышал его первое в форме слов обращение к Джулит, не могло не утвердиться мнения, что ущербность в его голове безнадежно глубока, неиспрвима. Надо же: спрашивает "девицу" о таком, что о ней в порту знает каждый?
   Джулит молча смотрела на него. Он догадался: она его английского не понимает. Такое же подумал и его переводчик - почему и поспешил на помощь боссу.
   Перевел слова босса, когда у них получилось и прикосновение глаза в глаза. Даже и ответ у Джулит начал формироваться бессловесным вопросом: "Зачем и об этом спрашиваешь?" (Когда в первое же мгновение они успели узнать, что разговор может быть у них на равных -- только на "ты" -- и обязательно для них о самом главном.)
   Для Джулит перед этими мгновениями было главным: она ощущала свою никчемной - никому не нужной; кто и что она видит - все в свою очередь сплошь никчемное (лучше, если бы не было никого и ничего ни перед ее глазами и нигде).
   На их семейном совете (когда больше года была замужем за Джоном - то бишь "Дураком") пытались они понять что же было у нее и у него на причале в порту Таматави. Для семейного пользования муж предложил непонятное называть "соприкосновением переживаний в одиночестве". Джулит согласилась: другого, мол, нам, должно быть, и не придумать.
   Оно, мол, и в самом деле. Когда вокруг все тебе не нужное, сколько ни смотри, для глаз интересного не находишь - пустым остается взор. Как невод одинокого неудачника-рыбаря.
   Куда ни забросит сеть - впустую. Потому что озеро такое, что в нем для его невода нет и рака хотя бы (из тех, какого соглашаются, при сплошной безрыбице, считать рыбой).
   То же самое было и у Джона (сам признался). И оставалось до того мгновения, когда в его сеть вдруг попалась - одна во всех лицах Джулит (и русалка, и золотая рыбка, и морская сирена, и красавица нимфа). На столько же правильным быть могло для их сравение: Джулит если представить рыбаком-неудачником - вдруг да и со счастливым уловом (с золотой рыбкой в ее неводе).
   В блаженном мире за хрусталиками его глаз - ее Джон, как есть, и он, и как бы кто-то другой. Во многом похожий (при этом, с явными преимуществами из-за его сердечной доброты и душевного тепла) -- и на Зевса, и на Аполлона.
   Как только его пальцы притронулись к плечу Джулит, он почувствовал себя беспомощным. Не способным нигде ни на сколько оставаться без нее.
   Подобие отчаяния или обреченности оказалось таким, что Джулит признала необходимым: чтобы его пальцы никогда не оставляли ее плеча и чтобы навсегда бы им оставаться на "ты".
   Мы не только, мол, сто лет знакомы - столько же лет мы и неразлучные друзья!
   - Выходи за меня замуж!.. Навсегда! - его пальце поплотнее прижали гипюр к ее плечу. На всякий случай: не напутал бы чего-нибудь переводчик - запретил пальцам ни на миг не оставлять Джулит без их бдительного внимания
   Переводчик не напутал. Такого чтобы не случилось по его вине, предварительно переспросил босса: и "Навсегда!" переводить? Может, мол, как здесь принято, - ее вам достаточно в "жены" до конца стоянки судна? Сейчас и без труда мы юную девицу- красавицу на временное проживание с вами и уговорим?
   А с только что сказанным ей "Навсегда" - что? Скомкаем, как ненужную бумажку, и скомканное туда - где место для разного мусора.
   Далеко не дружеским после этого был переводчику толчок ладонью в грудь. Английское "Навсегда!" сразу было переведено и на французский язык и на какое-то из мадагаскарских наречий.
   - Если соглашусь? - (знала, что говорит ненужное) спросила Джулит ( сразу и засмеялась).
   Смех одновременно был адресован (ответ Джону - само собой) и кто с нескрываемой завистью готовы были судачить о нехорошем вблизи от Джулит. "Из всех нас - её! Ну и выбрал же?!" - был один голос, ему в поддержку спешит с не меньшей завистью другой, - "Такую выбрал!.. Смех один да и только!"
   В эту минуту на какой-то миг жило в будущей жене Джона такое, из-за чего ей потом было стыдно: "До чего же - на зависть всем - так мне повезло: это же какой мне достается клиент (на мгновенье промелькнула в ней - "профессиональная" оценка для мужчин- клиентов)!"
   Тотчас же это позорное в ее мгновенной мысли было смыто искренностью в его ответе.
   - Буду самым счастливым! - вместе с ней начал смеяться он еще до того, как и эти его слова были переведены.
   Словесные символы выстраивались в цепочку друг за другом. Параллельно с ней другая цепочка: о том же, но - из их прошлого (в одиночестве) в их общее будущее (почему вторая цепочка и оказалась более важной и потом - для многих неожиданно - на редкость прочной).
  . Пока оставались на причале, Джулит почти не отрываясь глядела ему в глаза. Ей хотелось узнать: все ли он видит и понимает, как она, -- то необыкновенное. что прорывается в их души через две пары вобщем-то обыкновенных глаз. Он сумеет ли оценить всю важность, судьбоносность происходящего в нем и в ней.
   Происходило такое, чему она так и не нашли объяснения. В то время, когда все остальное во многом выглядело по-обыкновенному - примитивным до смешного.
   Лучик зрения из глаза Джулит сквозь обыкновенные хрусталик и роговицу его глаза вдруг проникал в мир блаженный (слово ей потом подсказал муж). Где все из самого желанного освещено сиянием "в ста сорока солнц" (еще одна из подсказок Джона в сбивчиво путанные рассуждения юной супруги).
   При этом, все, что в ее глазах, навсегда (он просил - находя какие-нибудь новые слова для своей просьбы) -- принадлежало чтобы только ему. (Джулит сразу соглашалась: помнила его одно из первых обещаний во всем ей уступать и это подтверждалось в действительности). Уступал по-дружески - ни в чем ни малейшего не проявлялось, что он, мол, у юной жены под каблуком.
   Конечно же, это их сердечное согласие начала готовиться и выковывалось, как супружеская цепь - нисколько не обременительная и с прочностью на века - с первой встречи на острове Мадагаскар.
   В юные свои те годы, даже и при жизненной неопытности Джулит не могла не чувствовать появления в ней небывалого. Ни последствие по сути одного и того же восприятия то в привычной для нее одной среде и вдруг в другой - ни в чем как бы и не похожей на привычную.
   Нет, на нее воздействовали с одинаковой силой не все подряд предметы и "явлений объективной действительности". Было явное преимущество над всем единственного "предмета" - мужчины, рядом с которым она и оставалась сколько-то лет.
   Два восприятия одного и того же и в одну и ту же минуту (если приемлимо было бы для них измерение времени в минутах, часах и хотя бы в секундах) проявились при их встрече на Мадагаскаре! Самой первой встрече.
   Восприятие глазами, растерявшимся было ее плечом (и не только ими) стоявшего с Джулит рядом (как бы ее клиент ради денег). И (видно по его неуместным неловкости и смущению) не просто клиента с добрым характером. О каком не смели думать и мечтать ни одна из торговок "любовью".
   Другая обнаружившаяся почти одновременно с первой способность восприятия действительности долго оставалась для Джулит непонятной. Такое, что пронизывало в ней все, из чего она (похожее случалось у нее в детстве - в темноте и когда знала, что в доме взрослых нет никого).
   И вдруг у нее взрослой (если страх, то необыкновенный - потому что как бы и желанный) такое, когда нет уверенности - способна ли стоять на ногах? Может не падаю, мол, потому, что во мне пока живет какая-то надежда на благополучный исход.
   Вокруг и почти вплотную к ней столько женщин - помогут, выручат. Не дадут ей упасть. И еще - что сразу для нее стало всего надежнее - такая рука на ее плече, что обязательно успеет и сумеет предотвратить любую беду.
   Сколько-то и через эту руку (куда меньше, чем вливалось через глаза в глаза) проникало тогда в Джулит чего-то и столько с удивительными качествами. Готового по ее желанию мгновенно переселить в блаженный мир не только ее, но и что она считала бы необходимым для своего счастья. (После чего в этом блаженном мире - кроме нее и его - чтобы никого не было).
   Его рука подсказывала (наверно и осторожно повелевала ), чтобы Джулит продолжала пользоваться хотя бы еще сколько-то принимающим напрямую каналом - их глазами. Тех, кто вслух высказывал свою зависть: это же, мол, каким дураком был сначала и в самом деле еще больше дураком проявил себя, когда говорил "Навсегда". Затем -- когда им избранную вел к трапу судна, ради них, как бы, во сто крат ярче сверкающего новизной и чистотой.
   Неужели напрямую не осознала она тогда, сразу не почувствовала и самого важного? Что их два одиночества оказались настолько однозначны, что им другого не оставалось, как этим самым их одиночествам взаимно оттолкнуться. Да так -- чтобы исчезнуть навсегда.
   С какого-то времени Джулит ощущала (после похорон матери - оно шло с нарастанием) свое одиночество. Вот и стояла она в тот раз лишь вроде бы как и все собравшиеся посмотреть на Дурака. В то же время и с готовностью по какому-то волшебству вдруг исчезнуть из порта, из города - навсегда от всего и от людей, знакомых ей и незнакомых.
   В одном из разговоров с мужем через год или два призналась Джулит и в этом. После того, как тот ей рассказал, что для него весь мир стал "блаженно пуст" (мечта его сбылась) в день случайной встречи со своей будущей женой. Что иных более важных забот у него нет - лишь бы не исчез мир, где наконец-то он и она рядом.
   Мир, что был им недоступен до их встречи - находился оказывается и всего-то за хрусталиками и роговицами их глаз. Но в отличие от всего на свете - невидимый ни для кого, кроме Джулит и его (с того мгновения, как они вместе).
   Он любил чужие и сам пробовал сочинять стихи. Не писал их: с листа ни разу не читал и потом ей не удалось найти хотя бы строку на чем-то записанную. Критиковал сам им срифмованные строки, убежденный (о чем не раз Джулит слышала от него) - о ней настоящее могли бы написать (сказать) разве что Гетте или Байрон.
   Жена предпочитала прозу. Признавалась, что не понимает ничьих стихов, скорее всего потому, что их и в школе не любила. Муж с ней соглашался и особо ценил ее увлечение сначала французским (в этот раз его изучала всерьез), а потом и английским языком.
   Намечала она следующим - немецкий. Муж рекомендовал -- испанский. Единственное из-за чего как бы и похожее на серьезное противоречие было у них за всю семейную жизнь.
   Джулит вдруг увлеклась - муж мимоходом посоветовал - едва ли ни самым неинтересным для женщины.
   - Побудь сколько выдержишь в моем кабинете, пока со мной (назвал полностью имя), - даже и в таком проявилось родство душ. - Деловую часть наших разговоров оставляй без внимания. Интересный он человек в своей смелой откровенности и почти никогда ничего важного не оставляет "между строк".
   В его просторном кабинете одно из кресел придвинули к окну, ближайшему от рабочего стала босса. Джулит будет изображать, якобы, самую обыкновенную женщину, чрезмерно увлеченную каким-то рукодельем - шитьем ли вышивкой (Джулит никогда ни шить, ни вышивать не любила).
   - Она свой человек, - муж ее представил первому из интересных для него людей. - Ко мне ближе - чем я сам к себе!
   Не выдумывал он другого и для тех, кто были вторым и третьим в их забавном эксперименте. Пятыми ли десятыми кто оказывался.
   Джулит было интересно видеть мужа в часы делом занятым (не только ею). Вскоре не из-за этого ли стала интересной для нее то одна, то друга и деловая часть разговора мужа с деловыми людьми. Додумалась наконец до такого, что удивило мужа.
   - Скажи мне: "кто твои друзья и - я скажу, кто ты", - сначала напомнила ему известное. Но вот пожалуйста - оказывается, что все может быть наоборот: зная кто ты, я и не сомневалась (так оно и получилось): твои друзья - народ интересный, деловой, неугомонно трудолюбивый, порядочный и хулиганисто веселые, как ты.
   После такого стало и еще одно едва ли ни семейной традицией. Скомканную жену муж извлекал из глубокого кресла почти всегда так, что она вот-вот окажется вверх ногами. Случалось он ее так и перевернутой выносил из своего кабинета
   Делал такое "со злым умыслом". Жене, чтобы вывернуться хотя бы в горизонтальное положение, надо было тотчас же найти за что ухватится. Для чего чаще всего у нее под рукой оказывались то голова, то шея мужа.
   Он ее целовал с ненасытной жадностью -- когда нес из кабинета и долго не оставлял в покое потом. Настолько убедительно оправдывал свое безумное нахальство, что Джулит не оставалось другого, как с ним в два голоса хохотать, а когда силы иссякали - без слов смеяться.
   Причина для его несерьезного поведения - сколько-нибудь менее легкомысленной он и не пытался придумывать - была одна. Муж снова и снова надеялся губами (а то и слегка прикусывая зубами) найти у жены где-нибудь такое, чтобы не по-особенному соблазнительно сладкое -- всего лишь (для разнообразия) нейтрально вкусное.
   Если бы его за это обвиняли самые строгие справедливые судьи при участии непреклонно объективных заседателей -- такого мужа они в конце концов были вынуждены бы оправдать.
   Не меньше радости было у них и когда пересказывала (читала вслух) Джулит все-таки оставленное посетителем у мужа кое-что "между строк" - даже при их во многом откровенном в одном, другом деловом разговоре.
   О понятном, казалось бы, коммерсантам только и предпринимателям - вдруг муж слышит грамотные (по самой сути!) суждения от жены (можно сказать, "домохозяйки"). И (стало все чаще повторяться) - более разумные суждения, чем случалось услышить о том же от некоторых из его специмлистов-профессионалов.
   Настало время, когда Джулит стала задумываться и на такими проблемами, в частности.
   Почему Госпожа Удача к одним добрая, а с другими вдруг проявляет себя иначе? Когда и другие стараются, добродетельны и умны, преданы делам своей фирмы не меньше чем, к кому Удача добра?
   В чем-то есть разница меду первыми и вторыми? Должно быть и существенная - иначе в несправедливости и верхоглядстве пришлось бы заподозрить Госпожу Удачу?
   Выводы у Джулит не профессиональные, скороспелые и наверное в чем-то ошибочные. Какие есть (на большее она была пока на способна).
   У каждого предпринимателя такое свое дело, которым он дорожит - нередко оно ему дороже всего на свете. В дело вложен его капитал - иногда и весь до последнего гроша. Неправильно оценил, упустил что-то, посчитав несущественной мелочью - рушится все им созданное, крах, разорение. Мир един и в одинаковой мере беспощаден ко всем.
   Чаще крах у тех, кто рискует и преимущественно "по большому". В то же время не к таким ли Госпожа Удача добрая? Что-то особо привлекательное в них для ее женского сердца и души?
   Они - творцы. Увлечены, способны создавать новое в том, что выбрали может и всего-то как наиболее интересное для них, и творят, достигая небывалого. Доходы и прибыль при этом для них - все равно какими при этом ни получаются.
   У других все наоборот (к ним "иначе" относится и Госпожа Удача). Наиглавнейшее для таких прибыль и возможность ее реализовать по-модному. Потребление материальных благ (духовные потребности, чаще всего, предельно ограничены) для них самоцель и такое, что не в меру отягощено грузом перепотребления.
   Если намечается где-то более выгодное, быстренько туда "перетекают" со своим капиталом. Навсегда забывают прежнее дело и всецело отдаются (как бы и "увлекаются") новым, оказавшимся лично для них более выгодным. Прибыльным, если и всего-то на короткий срок.
   Джим сотрудничал с любимыми и нелюбимыми Госпожой Удачей - не без пользы для дела, каким был увлечен. В свою очередь, те и другие охотно пользовались его услугами - обычно, всего-то с выгодой (пользой) только для каждого из них лично.
   У Джулит при её занятиях "рукодельем" в кабинете мужа была возможность насмотреться на тех и других. С какими-то и познакомится - как потом оказалось, с немалой для нее пользой.
  
   В Д О В С Т В У Ю Щ А Я
  
   Не долгой оказалась их счастливая семейная жизнь -- в любви, согласии и с тем самым добрым, что все желали им сразу при венчании на острове Мадагаскар и за свадебным столом (было и такое в день, когда новенький сухогруз вышел в море с новобрачными). Да и потом - только долгой обязательно счастливой жизни им желали знакомые, и незнакомые.
  После того, как Джулит услышала его клятву "Я буду самым счастливым!" - события набирали темп (в перемещении от одного уровня их радостей к более высокому) с уверенностью, что по-иному никогда у них не будет.
   После этих слов - из памяти Джулит вряд ли когда-нибудь исчезнет все, случившееся у них на причале в порту Таматави. Включая то, как его пальцы скользили от ее плеча вниз: когда его пальцы спустились так, что встретили ее ладонь - не сказано ли было друг другу именно этим самое важное для них?
   Сразу же -- никого не замечая и как были (держась за руки) они пошли к трапу сухогруза.
   Им навстречу начал спускаться вахтенный помощник капитана. Видит, что может успеть - вернулся на верхнюю площадку и там вместе с капитаном встречал с нескрываемой завистью безмолвно помолвленных.
   Этот и еще два дня для Джулит были в предсвадебных хлопотах. В отведенные ей на судне апартаменты привозили платья и белье "самые парижские", обувь итальянскую, самую необходимую бижутерию по "сумасшедшим ценам". Приехала в первый же день все знающая умелая портниха с образцами белой ткани - для свадебного платья невесты. Утром в день венчания - возили ее в парикмахерскую, заодно сделали ее красивые ногти на пальцах рук и ног "самыми современными".
   Жениху было некогда - спешил что-то нужное для дела уладить, с кем-то из местных "воротил" встретиться. Вместе с невестой был он только по вечерам и утром за завтраком.
  Сегодня сухогруз покидает Мадагаскар - сразу после полудня. А до этого - венчание в церкви. И это -- самое торжественное в тот день -- едва было не сорвалось.
   Не начав завтрака Джулит ошарашила жениха:
   - Почему торопимся: венчание, свадьба как можно быстрее? Зачем-то на Мадагаскаре, а ни где-нибудь?
   Недосказанным ею осталось: на глазах, мол, тех, кто многое обо мне - далеко не лучшее - знает, мне завидуют?
   - О нашем обещании быть вместе навсегда узнать должны как можно скорее там, - сдерживая улыбкой радость, жених поднял руку над головой - показал в ту сторону, где Небеса Божественные!
   Джулит в молчании. Таком, что можно понимать как согласие с женихом и признание власти Всевышнего,
   - Сегодня, Джуль, мы под венец, а свадебное пиршество и прочее почему бы и ни когда-нибудь потом? На твое оставим усмотрение -- где и когда...
   Вскоре после завтрака нвесту привезли к столпившимся у божьего храма, Джулит хорошо знакомого: редкий день вблизи него не проходила она и не творила коротенькой молитвы -- "С Божей помощью!"
   Такое было не в смысле - чтобы владыка всего сущего помог ей сегодня в порту заработать не меньше, чем вчера. А чтобы и сегодня ей не пришлось встретиться с такими клиентами, как бандит Стерва или "конторщик"-подлец.
   В тот день, когда сначала ее "любил" один, а потом другой она утром заходила в этот храм и молилась. И вдруг ей предлагают войти туда же не кем была, а невестой! После такого венчания - не случится ли в семье какой беды?!
   Через пять лет случилась. Да еще какая!
   И тех, что никакими горючими слезами казалось бы никогда не выплакать. Муж погиб.
   Никогда не был моряком, а погиб в Индийском океане. В числе многих, с кем в тот раз жестоко успели расправиться ураганные ветры муссона.
   Летели на небольшой высоте (самое рискованное, когда на приборах не хватает цифр и баллов, чтобы оценить силу ветра и высоту волн) курсом на Аден (об этом было в последней радиограмме с самолета). В самое неподходящее время связь оказалась прерванной -- без предупреждения и навсегда.
   Больше трех месяцев длился поиск самолета или чего-нибудь из его обломков. На следующий год пакистанские рыбаки (за сотни миль от района интенсивных поисков) подняли запутавшийся в сети рваный до неузнаваемости САЖ (спасательный авиационный жилет). В нем оказалось и кое-что от куртки с карманом. Где и нашли письмо от жены бортмеханика, исчезнувшего вместе с личным самолетом босса и всеми, кто обеспечивал тогда явно авантюрный полет.
   После такой находки, в официальных документах Джулит появилось наконец свидетельство о смерти мужа. После чего и все необходимое для утверждении ее прав на наследство. А это оказались миллиарды вложений на всех континентах, кроме Антарктиды.
   Налажено хозяйство было далеко не по-дурацки. Главное: в нем были менеджеры из когорты погибшего - и дело знали, и, как верные друзья погибшего, старались во всем помогать овдовевшей Джулит.
   Не всего лишь вдовой и наследницей -- вскоре Джулит вписалась в гигантское хозяйство полезным и нужным человеком. С ней советовались, а последнее время все чаще ее слово для всех было последним и решающим.
   Большим несчастьем она считала, что не было у них детей. В предсвадевбной суете на Мадагаскаре она побывала у врачей. Они и более авторитетные гинекологи в европейских столицах ее успокаивали: дети у нее могут быть и даже обязательно.
   Может у страстно влюбленного мужа что-то разладилась в самое не подходящее время. Или все-таки была ее вина. Так увлеклась новым и интересным для нее, что подумать о детях все откладывалось и откладывалось на потом.
  
   А Н Т О Н
   В недалеком прошлом "второй", а потом и старпомом на "Докучаевск" -- Юра расстался с этим теплоходом. Вот он уже и третий год в должности капитана транспортного судна. И к нему обращаются если не по его высокочтимому у моряков званию капитан, то обязательно по имени и отчеству.
   Так обратился к нему и начальник отдела кадров, после своего "Доброе утро!" - сначала по телефону. Но при этом все таки на "ты". Существенная разница в возрасте, служебном положении, сказалась и привычка.
   - На ловца и зверь бежит... Что -- если ты не днем, а вечерним поездом тронешься на Москву? - сразу же и подробная информация. - Знаю что отпускные под расчет получил и что отпуск у тебя с отгулами такой - до конца лета и сколько-то осенью радоваться будет мать. Но тут, понимаешь, хотели бы с тобой срочно побеседовать.
   - Кого-то на рейс или два подменить?
   - Не тронем... Здесь нам из Министерства навязали одно дело...
   Юра Министерством морского флота бы утвержден капитаном на новом теплоходе. В судоремонтном заводе кое-что переделали и универсальное судно успешно используется для перевозки больших стандартных контейнеров. Пока что с ротацией в пределах стран и портов Средиземного моря.
  Молодого капитана это вполне устраивает. И всегда особая радость, когда в ротацию включен заход в Марсель. Глупо до дальше некуда: вдруг, мол, там окажется Джулит.
   Каждый раз, когда уходил из Марселя, в насмешку над собой пел (часто лишь про себя): "...и влюбился, как простой мальчуган!"
   Столько воспоминаний и пережитого. Возраст -- не юношеский, житейский опыт. Кому-то счастливая во всех отношениях любовь, мол, досталась, а мне сплошное не везет: сначала незабвенную Наташку счастливчик некий "захороводил", промелькнула метеоритом ли вспышкой молнии Джулит. Но у него никак не получается убедить себя: считай, мол, ее как бы и не было.
   Жив был отец: единственный с ним был мужской разговор - отец все понял. А мать - одну за другой находит и сватает ему невест.
   Сокрушается: нет ни внука, ни внучки - сын "засиделся в девках" насмешничают ее подруги. И статный, и красивый, и капитаном по морям и океанам плавает - не по мужской ли части у него что-нибудь не как надо?
   "Вот возьму и женюсь "всем смертям назло"! - и в этот раз Юра пытался вдохновить себя на подвиг. - Вон сколько умных, красивых и - как там у Гоголя - "женщин, что во всех отношениях женщины?"
   А дело, из-за которого начальник отдела кадров приглашал к себе капитана-отпускника по сути своей ничуть не проблемное - всего лишь неотложное.
   Из Москвы предупредили официально вчера утром, а вечером вчера же и с мандатом явился представитель зарубежной судоходной компании.
   - Свою бумагу на стол, - кадровик даже ладонью прихлопнул место, где лежала бумага из Министерства. - Представился и сразу предупредил: не против и даже, мол, удобнее, если к нему будут обращаться по имени - Антон. Работяга что надо: утром начал и до вечера, не сомневаюсь, дело сделает. Куда потом от нас - может к одесситам или во Владивосток - не говорит!
   Ему поручено одного капитана или сколько-то подобрать для стажировки ли обмена опытом. Не намерены ли сманить к себе на постоянную работу - и это имей ввиду?
   В Министерстве у кого-то наверно хорошие деловые отношения с известной (Юра уточнил - "знаменитой"), мол, судоходной компанией; новые веянья во взаимодействиях с иностранцами и т. д. Из капитанов Азовского морского пароходства намерен (или у него задание) найти хотя бы одного (слава Богу!).
   Антон с уверенностью знающего что ему надо -- выбрал троих. С их личными делами познакомился без особо тщательного внимания. Объяснил: для него беседа, личное общение важнее писанного на бумаге - отзывов там, характеристик и т. д.
   - С двумя кандидатами он успел побеседовать, - кадровик показал на стену, за которой комната - куда предстоит уединиться-встретиться с Антоном и третьему кандидату. - Где-то полчаса разговаривал с одним и примерно столько же с другим.
   Антон приветливо встретил Юру и оказался таким, что с ним интересно было разговаривать. Сразу условились: мы почти, мол, ровесники; "для краткости да и откровенности -- будет больше пользы и для дела, если мы сразу на ты?".
   Начальник отдела кадров предупредил - так оно и оказалось - Антон хорошо говорит по-русски и даже балуется шутками-прибаутками. Но вот только не полчаса, а почти втрое дольше он беседовал с третьим кандидатом.
   Дважды Антон возвращался к разговору о пребывании Юры на Мадагаскаре: о людях, с кем встречался, о порядках в порту Таматави, что запомнилось и о чем наилучшие впечатления. О кругосветном плавании было начал Юра - там интересного было куда больше, - но собеседник находил предлог, чтобы вернуться к разговору о самом "интересном или неинтересном" на Мадагаскаре.
   - Не собираешься ли, Антон, туда поехать? - смеялся Юра. -- Прихватить с собой десять тысяч тонн цемента!
   - Нет, конечно... Ты рассказываешь об этом острове очень интересно, а я там никогда не бывал... Ну а тебе не хотелось на этот чудо-остров еще раз на денек там или два?
   - Долго хотелось, Антон. Очень хотелось. А теперь - нет!.. Теперь - незачем!
   - Юра, ты не женат. Смотрел твое личное дело - жены у тебя никакой не было. Это очень личное, извини... Вспомнил - давай вместе и посмеемся над тобой - красивую русскую песню: "На том берегу, свое сердце навек я оставил!".. Такое случается у моряков?
   Юра не ответил. Кивнул так, что Антон понял -ему не до смеха.
   Их беседа кончилась на том, что Антон попросил Юру сегодня не уезжать и вечерним поездом на Москву.
   - Мне поручено с тобой и с другими подробно познакомиться и доложить, - Антон приподнял руку к потолку.-Решать будут кто меня послал. С согласия вашего начальника сканирую фотографии всех троих и сегодня вечером с моими в три-четыре строки по-вашему называется "объективками" перешлю моему начальству. Завтра утром - к полудню в крайнем случае -- узнаем кто из троих на сколько-то расстанется с Мариуполем, с друзьями, родными.
   Никаким поездом на Москву Юра не уехал. Еще ночь коротал в гостинице. Но проснувшись не дотерпел до полудня. Из гостиницы по служебному телефону от дежурной по этажу позвонил в отдел кадров.
   Ему ответила секретарь начальника. Обрадовалась: мне поручено, мол, вам срочно передать, а я дозвониться не могу; сначала продиктую вам - иностранец оставил записку. Успела продиктовать. Антон приглашает Юру в ресторан "Спартак" пообедать в такое-то время. "Быть без опоздания; форма -- по-возможности --, парадная или в смокинге".
   Секретарь было начала говорить что-то еще. Но ее на полуслове прервала "междугородка". Дежурная отняла у Юры телефонную трубку, пообещала скороговоркой кому-то на другом конце провода помочь и убежала по межэтажной лестнице кого-то искать.
   "Если Антон приглашает на дружеский прощальный - не иначе - обед; и шутливый тон записки", -- рассуждал Юра, как и любой бы на его месте, -- "Значит ответ получен в чью-то пользу, а я не днем - из уважения к Антону, вечерним скорым поездом сначала до Москвы и сразу оттуда к матери. Она снова у ее двух подружек у чудесного озера Селигер!"
   "Ну Антон! Побольше бы таких!.. Затеял прощальный обед! Была не была, Антон, жертвую моим, ничуть не жалея, целым днем отпуска!"
   Юра пришел в ресторан "Спартак", не опоздав ни на минуту. Но ни в парадной форме и ни в смокинге. Стол накрыт. Антон идет ему навстречу:
   - Наконец-то!
   Юра оголяет запястье - мои часы, мол, никогда не врут.
   Но не в часах и минутах дело. Обрадовавшись Антон перешел на рифмованный текст:
  Ищут знакомые, ищут прохожие,
  Ищет его и милиция - то же!
  Ищут везде и не могут найти
  Юру какого-то и лет тридцати!.. Куда девался - ото всех спрятался?
   -Если обо мне? Во-первых, мне тридцать с хвостиком. Во-вторых, по телефону мне передали быть в "Спартаке" и после этого официального предупреждения -- на правах "третий лишний" - ручную кладь повез на вокзал и сдал в камеру хранения. Потом - до встречи в "Спартаке" шлендал по книжным магазинам. Ищу дневники Коленкура - глубоко копал французище! Нашел вот пока о японцах: написано в начале девятнадцатого века - и так умно; с настоящей добротой автора в его душе и сердце -- после двух лет пребывания у самураев пленным и в тюрьмах! Преимущественно - его держали в "одиночке".
   - У тебя что? Мобильник не в порядке - никто не мог дозвониться?
   - Утром разговаривал с матерью... Может потом кнопку не ту нажал. Не нужен мне мобильник в море, да и на стоянках в портах -- он мне без надобности. Не привык быть на постоянной связи с кем нужно и -- тем более -- с кем не хотел бы разговаривать ни о чем.
   - Значит ничего не знаешь!.. Тогда к столу и по первому бокалу шампанского!.. Слово "шлендал" - впервые, кажется, слышу - потом растолкуй!
   Из-под пробки зашипела слезная обида (не дали кое чему взлететь к потолку). Шампанское полилось не рекой - полупрозачными струями в один бокал и столько же сразу досталось в другой.
   - Ты едешь, Юра, со мной! Тебя выбрали.
   Антон умел хранит тайну фирмы - коммерческая она или нет, значения не имело. Почему Юра так и не узнал что и как делалось на самом-то деле - когда решалась его судьба.
   По интернету Антон послал только его фотографию. К ней "объективка" была не в три-четыре строчки, а в разы длиннее.
   Ответ через Лондон получил он ровно в полночь. Одновременно пришло и от его непосредственного начальника поздравление: успешно выполнил не простое задание - оправдал доверие.
   Когда попробовали фирменное блюдо и обе его одобрили, Антон приступил к деловой части их сегодняшней встречи. По сути, она была продолжением их вчерашнего разговора - при первой встрече, при их знакомстве.
   В основном, Юра, ты представляешь, мол, какую работу может предложить судоходная компания. Пассажирские лайнеры и танкера, мол, не твой профиль - нет никакого опыта. Огромные балкеры - их общий тоннаж вдвое больше грузовместимости всех транспортных судов Азовского морского пароходства. Но в основном они работают на линии Западная Африка - Западная Европа. Вряд ли Юру будет в восторге, если согласится принять и даже крупнейший из балкеров.
   - Не я буду назначать, Юра, со мной никому и советоваться не придется. Но просматривается - наиболее реальное для тебя - один из контейнеровозов. На линии не только по Средиземному морю, но через Атлантику и даже за Панамский канал. Но, пойми правильно, - такое назначение будет не сразу. Прибыл поездом сегодня в Ливерпуль, а завтра на контейнеровозе капитаном уходишь на Нью-Йорк.
   Так постепенно подошли к разговору, когда Юра должен был и "наступить на горло собственной песне", или...
   Оказывается в этом году ему планируют командовать всего лишь прогулочной яхтой босса. Яхта не меньше "самодельного" контейнеровоза - где Юра пока что капитан. Две вертолетных площадки, президентски-королевские апартаменты, плавательный бассейн и повсюду всяческая, как в императорских дворцах, роскошь.
   - Ты что, Антон?! Чтобы я согласился быть опереточным капитаном? Тужурка с золотыми нашивками на рукавах, фуражка с золотыми шнуром и крабом? На виду у босса и его гостей в назначенные часы прогуливаюсь по мостику с крыла на крыло? Да, еще - бинокль на груди? Заодно уж и пару пистолетов за поясом и черную повязку на один глаз?.. Уволь, Антон, и прими решительное нет. Не соглашусь ни за какие миллионы!
   - Юра, для меня самое трудное - познакомился с тобой, вижу что ты за человек - убедить, что никаким ты не будешь ни одного дня шутом гороховым, клянусь. Если окажется не так - считай меня самым подлым человеком.
   Со слов Антона. Сам он видел босса дважды, издали. И не удивительно -- если миллиардер встречается с топ-менджером судоходной компании (она лишь какая-то часть огромных владений босса) раз в два-три месяца. Никаких друзей-подруг для увеселительных прогулок у босса нет - со всеми одинаково строг и приветлив. Общения у него только делового характера. Его личная жизнь - у всех представление: вроде монашеская - только не в монастырской кельи.
   - И нет ни одной сумасшедшие прихоти? - было вмешался Юра. - Только вот взял и купил суперяхту для прогулок!.. Ты знаешь, Антон, по-русски о ком говорят: "С жиру бесится?"
   Антон знает. Почему и стал выкладывать одно за другим ему известные подробности. Как не только яхта стала движимой собственностью: что босс на яхте ни разу не выходил в море. Но дорожит яхтой - память о том, от кого она досталась по наследству.
   в Обычно яхта на отстое в одной из бухт на острове Мальта. Но в этом году - о чем теперь кое-что известно Антону - шефу на ней предстоит подобие круиза по Средиземному морю с выходом в Атлантический океан до тех же Канарских островов, где по наследству достался шефу "охотничий домик" с лифтом на собственный пляж и много чего-то еще.
   - И при этом, для форсу, капитаном на яхте должен быть русский? Не француз там или швед... Повторяю, Антон, мое решительное нет!
   - Я же пригласил тебя не для форсу?.. Вдруг да боссу вздумалось посмотреть на русского моряка? Поговорить "за жизнь" - или как там говорят в Одессе? Ты - это не комплемент - интересный собеседник и вообще...
   -- Босс решится (или снизойдет) иной раз подняться ко мне на мостик? Или от него ко мне снова, глядь, бежит холуй: "Босс вышел на проминаж или во внеурочное время перекусить: на полусогнутых, капитан, к нему пересказывать матросские байки!"
   - Скорее всего, вместе и одновременно будете вы сидеть за обеденным столом и в ужин, одинаково подогнув ноги, - с дружеской улыбкой, но и "себе на уме" соглашается Антон. - Как мы с тобой сейчас - друг против друга и за одним столом... Давай по полной - чтобы оно так и было!.. Дополнить в твой полупустой, полуполный бокал?
   Чувствуешь себя палачом, когда приходится гасить чью-то радость и если даже всего-то улыбку. Юра не дал ни капли доливать в свой бокал и выпил небольшой глоток из невыпитого в его бокале.
   Но и этого оказалось достаточно, чтобы начала убывать несокрушимость в его "Нет!" и "Мое решительное нет!"
   Не глоток ли шампанского немного отрезвили молодого капитана? Отрезвил конечно лишь отчасти.
   Таким сложился его характер и в нем с детских лет он это хранит, как бесценную драгоценность, сказанное отцом. Нелады, мол, Юра когда - все равно какого масштаба и значения - сначала обдумай; обязательно обнаружишь и свою вину. Что-то не учел, мог бы (и даже обязан был) сделать что-нибудь по-другому - получилось бы лучше и, главное, не только для тебя.
   "Мое категорическое несогласие?.. Да! Никто не заставит: никогда не буду комедийным актером- под капитана с выкрутасами - "в угоду любящим баб да блюда". Но каково от моей принципиальности Антону - усердно старался; как надо, выполнил ему порученное дело и..."
   Юра видел. Бодрится Антон, под напускные подобие веселости и безразличие пытается прятать смятение, тревогу. Ведь ему придется начинать все с нуля (в лучшем случае). Но скорее всего - отзовут, сделают "оргвыводы" и дело перепоручат более умелому.
   Но ведь не он решал? Он предложил троих (тем, кто над ним - где-то наверху) и те ни другого, как хотел Юра, почему-то его утвердили. Не Антон, а кто-то ошиблись!
   После таких раздумий - дерзкий замысел. Поеду и даже соглашусь, мол, капитанить на прогулочной яхте. Но в первый же выход в море заявлю - даже и напрямую их боссу. Не по Сеньки, мол, шапка - не справлюсь. Переназначьте на старенький пароходик в каботажные плавания. Или - даже на буксир: коему нельзя выходить за пределы какого-нибудь порта!
   Какой ни была самой незначительной микродоза алкоголя-дурмана из полупустого бокала с шампанским -- но ни она ли сказалась? Юра находит лазейку из безвыходного положения: он сделает кое что (обязан "по дружбе" сделать) чтобы выручить Антона.
   "Почему сходу не веришь Антону? - Юра способен и на более беспощадную самокритику. - Если Антон утверждает, что их босс вполне человечный человек?.. Правда, Антон пересказывает восторги третьих лиц - сам видел босса дважды и из какого-то издали!.. Кто не рискует - не пьет и шампанского. А я заранее вон сколько выпил - явил мою готовность рискнуть..."
  После чего и выдумано было такое, что у Юры на трезвую голову бы не появилось. У меня редкая, мол, возможность: увижу, как есть, живого "владельца заводов, газет, пароходов"! Беседы с таким владельцем и обеды-ужины за одним столом - конечно сверхфантастическое!
   - Предлагаю, Антон, такое... Ты знаешь русскую присказку: "Семь бед - один ответ?" Я попытаюсь, как говорится, на месте посмотреть что у вас там и как. После чего и - мое окончательное решение?
   - Юра? Здесь наверно более к месту было бы сказать: "Попытка - не пытка!"?
   После этого стороны во всем легко находили взаимное понимание и согласие. Не сразу, правда, уточнили день вылета Юры из Москвы на Париж.
   Там (Антон уверен, что и это ему поручат) они встретятся и вместе из Франции (все заботы и формальности Антон берет на себя) в Италию. Там их будет ждать яхта: скорее всего, в порту Марина ди Карара.
   Один другому уступали то сутки, то полсуток. Остановились: Юра гостит у матери не две недели, а десять дней.
   - Не думай, Антон, что меня ты уговорил, сагитировал, - предупреждает собеседника молодой капитан. - Ты со-бла-знил! С такой искренность и сердечной тревогой было у тебя каждое слово, что готов на многое - лишь бы одним глазком посмотреть разок на вашего чудо-босса!
   - Скажи: не молодец ли я после этого? - не прерывая улыбки и продолжая хвалить себя, Антон весело спрашивает: - Нет у тебя, Юра, дурного иного ли предчувствия? Или не обращаешь внимания на предчувствия и им подобную чепуху?
   - Чепуха, Антон, и есть чепуха!
   - Я к тому: в тебе вроде бы что-то происходит как бы волнообразное. В тебе оно и такое -- твое и только для тебя. Извини, по-русски высказаться об этом не получается.
   - Ведь, Антон, в каждом из нас что-то происходит. Не то, что для других, случается - непонятное и для нас. Не такое ли принято называть предчувствием?
   - Почему я об этом? То, что мы так и назовем "предчувствие" не оно ли качнуло маятник чего-то в тебе как раз в мою пользу? Позволило тебя со-бла-знить?
   - Просто очередной, скажем, прилив хорошего настроения.
   - Причина такого настроения? Никакие не чепуховые предчувствия?
   В ответ Юра пожал плечами. Что могло быть и "с тобой согласен" или очередное "не знаю что со мной" (такое, о чем Юра никогда ни с кем не говорил).
  
  Б А Б У Ш К А И В Н У К И
  Почему бы не считать причиной хорошего настроения у Юры, если предстояла встреча с матерью. Не единственным ли в мире человеком его во всем понимающим и всегда желавшем счастья ему больше, чем самой себе.
   Она была матерью единственного сына - Юры. Такая же во всем, как и большинство матерей своих сыновей и дочек.
   Сын ее называл Мамочка или Ма. Научился читать и узнал, что у нее третье имя есть - Мама. Такой трехименной она оставалась, пока он учился в школе, в мореходке, стал судоводителем. Ничто не изменилось у них и после его кругосветного плавания и с назначением капитаном на контейнеровоз.
   Ее подругам было чему завидовать: сын капитан, рослый, веселый, бравый молодец и лицом Бог не обидел. Но при этом - как бы и пустоцвет: ни жены у него нет, ни детей. Мать завидует всем, у кого внук или внучка. Вдвойне завидно - у кого то и другое.
   Невест было достаточно (Юра ни с одной из них даже и помолвлен не был -- ни при свидетелях и с поздравлениями, ни как-нибудь по тайному сговору "тэт- а- тэт"). Мать помнила имена не всех, но, при необходимости, могла бы с достаточной точностью назвать их число (оно соответствовало бы - сколько раз ее сын, оставив на время свои моря и океаны, приезжал к ней в отпуск).
   К нынешнему приезду сына мать выбрала из всех девушек не только самую красивую. Но такую, что и умная, скромная (при этом умеет постоять за себя - пальца ей в рот не клади), прекрасно плавает и охотно этому учит девочку соседки по их временному общему жилью.
   В лагере летчиков (может один-два были и в самом деле кто самостоятельно летал) мать кое- кого из местных и всех подряд приезжих зачисляли в летчики. Достаточно было того, что они жили на территории базы отдыха московского авиастроительного НИИ (научно- исследовательского института).
   Больше суток дала мать сыну отоспаться после приезда и на освоение нового для него "места обитания". После чего организовала "случайную" встречу Юры с наикрасивейшей "летчицей". Этого оказалось достаточно, чтобы они почти каждый день встречались на правах "просто знакомых".
   Никакого при этом артистизма - в эти дни молодой капитан себе на удивление редко и неохотно повторял "подвиги" его любимого опереточногой Бени. Часто - преимущественно в темное время суток - он задавал себе вопрос: почему бы и в самом деле не "обкрутиться", например, с той же летчицей (прелестной старшим научным специалистом)?
   Ежедневными стали у них встречи на пляже. С приветствиями в широких жестах издали. Если его "вещички" были брошены на песок в трех-пяти шагах от облюбованного "летчицей" места - не упускали случая к их\ "Доброе утро!" или "День добрый!" сказать и каких-то еще "пару слов".
   Ее купание- загорание сопровождалось целеустремленной деятельностью. Она учила девочку плавать. А когда лишь "в свое удовольствие" -- ныряла в очках и с дыхательной трубкой, то всегда пыталась поймать какую-нибудь серебристую рыбку.
   Может иногда и ей попадались в руки самые наивные мальки. Зато почти каждый день рыбацкая удача охотно преследовала Юру. Золотой рыбки ни одной он так и не поймал. Но девочка радовалась (не меньше и кто ее у учила плавать), когда он приходил к ним с очередным уловом.
   Не оставался Юра безразличным к тому, когда из своей руки передавал какого-нибудь пескаря или карасика в ладони "летчицы". Каждый раз он был озадачен: почему у нее руки по-особенному теплые, а каждый палец - на редкость все понимающий. Настолько, что он был в недоумении.
   То и дело случалось, что пойманную рыбку приходилось передавать "летчице", когда его и ее руки под водой. При этом, каждый раз Юра недоумевал.
   Забирая только что пойманное, перепуганное -- "летчица" была в смущении. От того, что вынуждена была сдерживать свои пальцы от попыток завладеть хотя бы и в одной из мужских ладоней еще чем-то. Смущение удваивала уверенность, что у Юру, мол, неловкость - не знает как ему быть с ее ладонью и пальцами.
   Оно и в самом деле, он как бы в положении: вот- вот и узнаю даже и все о непонятном для него (что непонятным было и для нее). Догадывался: "летчица" не готова ему сказать ему об этом, узнав что бы то ни было.
   Может еще и в этом проявилось общеизвестное. Что женщины, таки, - не просто люди!
   В последние дни они то и дело вместе гуляли при закате зари. Иногда и вдвоем - без девочки. И никогда -- до появления на небе первой звездочки и когда луна становится сома собой - насмешливо на все смотрящей. Режим в лагере "летчиков" был строгим - пощады не жди, если кто его в чем-то нарушал.
   Жила его новая знакомая в четырехместной палатке. Втроем: она, девочка (ее постоянный спутник) и мама этой девочки в звании кандидата технических наук.
   Сближение Юры с очередной невестой проходило на много медленнее, чем планировала его мама. Утешало ее то, что само-то сближение налицо и, по некоторым убедительным признакам, оно каким было надо матери.
   Ежедневно встречаются на диком пляже. Вечерами у них прогулки по дорожкам, что на круче над бескрайней гладью озера. Особо мать обрадовали два чаепития с вишневым вареньем.
   После полудня возвращались Юра, "летчица" и девочка, до сыто накупавшиеся в озере. Шли через лагерь, огибая палатки. Такое и прежде случалось.
   - Вот здесь мы живем! - наперекор усталости захотелось девочке хотя бы этим похвастаться. - Наша палатка - самая красивая!
   - Мы снова опоздали на чай! - не очень-то и сокрушаясь, напомнила ей "летчица". - Давай-ка уговорим дядю Юру с нами чаевничать и угостим его моим "любимым вишневым вареньем". Сварили мы его из нынешнего урожая, - теперь слова адресованы дяде, а не девочке-сладкоежке, - и не терпится похвастаться вареньем, извините, перед вами, хотя бы.
   Юру не трудно было уговорить. Самовар, самодовольно горячий, стоял под открытым небом на краю длинном столе. Рядом - под его, как бы, охраной горками стояла чайная посуда, сияя непоказной чистотой.
   Моряк уступил двухголосому приглашению. Затем и согласился с "летчицей": чай в присутствии самовара, мол, несравненно вкуснее, чем когда фыркает на всех подряд новейшей конструкции любой электрокипятильник.
   Варенье - вкуснятина и объеденье. Он заподозрил: не потому ли оно таким п олучилось необыкновенно вкусное, что к каждой вишенке касались пальцы существа загадочного, с таинственной и опасной для мужчин притягательной силой?
   Обо всем этом сын конечно же не счел нужным рассказывать матери. Лишь упомянул, что его угостили на редкость вкусным вишневым вареньем.
   На другой день мать и сын пили чай с вишневым вареньем без косточек. Оно было тоже вкусным - ни малейших сомнений у матери - но ведь вчера задета была в ней женская гордость, и она спросила:
   - Вчерашнее варенье у "летчицы" или мое вкуснее?
   Юра догадался в чем дело, и врать не решился:
   - Вишенки, если из них выстреливают косточки, что-то наверно утрачивают из настоящего в них вишневого. У того варенья и запах другой и что-то еще, Мама, - чего сходу не оценишь и о чем сразу не скажешь.
   Ей ли не догадаться: что было причиной "другого запаха" и "чего-то еще". Мудрая женщина спряталась за присказку "На вкус и цвет - товарищей нет!" После чего догадалась: на самом-то деле надо ей радоваться, а не обвинять сына в предательстве.
   Все у него с "летчицей" ладится! Надо бы сына как-то предупредить - не все ладно, мол, (в смысле темпов)! Но не тот ли как раз случай, когда молчанье - золото!
   Ни словом по существу, ни обмолвкой случайной не навредить бы им, не испугать "птицу, которую не так легко поймать!" В нынешний его отпуск если все кончится помолвкой, а свадьба даже и через год - внуком или внучкой наградят они ее за своевременное молчание!
   Но если и через два года она кого-то из них увидит, услышит бессловесное мурлыканье и звонкий детский писк? Что такое два года, если она ждет не дождется лет пятнадцать?
   В том же направлении все чаще и мысли у ее сына (такие, что и перестали прятаться в ночную тьму). Желает мне Мама не только хорошего, мол, но едва ли ни самое нужное! Пора!
   Официальные договоренности, клятвенные обещания Антону?.. Так ведь под Луной нет ничего вечного, несокрушимого. Сошлюсь, мол, на болезнь матери или свое вдруг недомогание. Откажусь - ничего страшного, никакой беды ни для кого. У них там еще две кандидатуры - быстро переоформят загранкомандировку может и для более достойного.
   С той же "летчицей" сойдусь (как принято говорить о нынешних семейных отношениях) или с другой, если эта не согласиться. Нормальной современной вдруг да и получится семья - с уважением друг к другу и преданностью такой, что никакой не надо любви.
   Вспомнил Юра давнюю дискуссию в кают-компании "Докучаевска" (он был в ней не нисколько не участвовавшим - случайным слушателем). Обсуждалась опубликованная в одном из журналов статистика о счастливых семейных браках и о разводах.
   Браки "по расчету", мол, в разы и счастливее, и надежнее тех, что "по любви". "Что же тогда за любовь, такая- этакая, у разведенных была?" - про себя Юра спрашивал всех присутствовавших в кают- компании (было это после пребывания "Докучаевска" на острове Мадагаскар).
   Юра почти всегда, если представлял свои переживания из-за Джулит кольцами волн от упавшего в воду чего-то, вспоминал вполне реальное. Незабываемое может потому, что случившееся тогда было прервано, можно сказать, "на полуслове" (не точнее ли - в начале никем не сказанного самого нужного для них слова).
   Им было придумано как бы и правильное название - "Прощальный, последний взгляд".
   Никогда ни одного ее взгляда после расставания с Джулит не досталось "второму" увидеть. Даже издали хотя бы где-то не промелькнуло ее белое платьице или - брошенный взгляд на "Докучаевск" (сколько-то от ее взгляда могло бы достаться и ему).
   Теперь желанный и несбывшийся взгляд "прощальный" в нем ожил с новыми подробностями. Одна из причин - его неоднократные разговоры с Константином Георгиевичем о том, какой оказалась Джулит в роскошном Ролс- Ройсе на какой-то из улиц Марселя. Дополнительные подробности к тому, что для Юры оставалось главным до и. тем более, во время таких разговоров.
   Когда он в столовой "Докучаевска" был занят пустяковым делом - убирал со стола свои карандаш и блокнот - вдруг перехватил взгляд Джулит. И такой, что в него мгновенно вплелос от его ауры что-то, флюиды ли таинственное что-то. И этого таинственного из ее глаз в сплетение мгновенно стало добавляться с такой стремительностью, что другого не оставалось... Кто-то из них - Юра или Джулит - может и оба -- друг друга выручая, разорвали вторично возникшее живое сплетение. Разорвали, как есть, по живому -- не подумав что разрыв мог быть и навсегда.
   Приготовившийся к помолвке с летчицей, Юра "думу думал": почему так часто ему вспомнается последний, прощальный взгляд незабываемой Джулит. Забыть по самой уважительной причине такое даже и на самые короткие минуты было невозможно - забыв, Юра бы считал себя не просто предателем, а из них самым наихудшим на земле.
   В свое оправдание хотя бы кое-как и совсем немногое об этом рассказать "летчице" ему и в голову не приходило. Безумием было бы. Никому не нужное, смешное, глупость.
   И вдруг телеграмма! Все плохое (мать Юры забыла - что и у самого хорошего такое же) начинается вдруг.
   Телеграмму вручили матери. Она, перепуганная и только что не в слезах, нашла сын -- был неподалеку на озере один (случается хотя бы и какое-то счастье при большой беде).
   Кандидат наук на своей автомашине увезла на весь день дочь и "летчицу" в Осташков за какими-то покупками (до чего же загадочное в душе женщин даже и такое: везде, в любое время суток они готовы покупать им нужное или никому не ненужное - для вдруг даже и это подарю кому-нибудь!).
   Приглашали они Юру. На обратном пути, мол, экскурсия по какому-то монастырю, осмотр бывшего лагеря военнопленных поляков и что-то еще. Но Юра отказался - у него странное недомогание. Он как бы в тревожном предчувствии, на которое пожаловался матери: в первую, мол, половину дня его не отзовут ли из отпуска (дав отдохнуть всего-то полторы недели!). Такое в Пароходстве практикуется часто.
   И вот мать ему читает слова - каждое, как булыжниками по ее голове: "прибыть срочно связи производственной необходимостью" и из других слов такое же сплошь не своевременное.
   Приказной тон текста телеграммы оглушил мать. Да так, что не до того ей стало, чтобы еще и всматриваться в какие-нибудь второстепенные пометки на бланке официального документа. К тому же не знала она, все равно, где и с какими названиями ближайшие поселки, откуда можно посылать телеграммы.
   Удачным при внезапном отзыве капитана из отпуска оказалось и такое. Самое необходимое в любую дальнюю дорогу -- у сына оказалось под рукой. После приезда не успел он из двух дорожных сумок ничего в дорогу ненужного ни вынуть, ни переложить в другое место.
   Даже и от обеда отказался - некогда. Очень кстати оказалось, что сын "случайно от кого-то узнал" расписание рейсовых автобусов до Твери - с единственной где-то пересадкой.
   Потом был у него прощальный телефонный разговор с матерю из Москвы. Из аэропорта перед посадкой в самолет.
   Уверенности у него нет, но и не исключено: вернусь вдруг, мол, когда мать не успеет уехать от подружек -- застанет ее на берегу "красивейшего в мире озера".
   Месяца не прошло и матери - как снег на голову. Сын женат на какой-то иностранке. По фотографиям и когда смотришь на нее через смотрофон - даже и очень красивая. Но сломя голову, не зная как следует человека, выйти замуж? Имя у нее Джулит? Легко выговаривается, но как бы и не настоящее.
   "Все у иностранцев как-то не по-людски!"
   Имя Джулит и в самом деле оказывается было не настоящим. Но сын заявил, что жену по-другому называть у него язык не повернется.
   Без году неделя, как уехал за границу и - пожалуйста! Не только в том, о чем пишут в газетах, даже и в таком налицо "тлетворное влияние Запада" (самые правильное слова из всех, что мать услышала недавно от одной из подруг).
   Мудрая русская женщина без посторонней помощи догадалась, что Джулит - изуродованное русское имя Женя. Так и стала говорить всем о жене сына и когда в телефонных разговорах обращалась к снохе.
   Эта самая Женя стала для свекрови еще красивее и в остальном лучше некуда, когда по-людски родила сына и предложила ему имя Юра. До чего же удобно: два самых дорогих человека с одинаковымиВ именами!
   Молодая семья втроем должны были приехать погостить на два-три дня в Россию. Потом гостевание сократили - хотя бы и всего на сутки. Наконец выяснилось, что гостевой визит неизвестно когда состоится.
   Джулит занята неотложными делами. Их столько, что мужу пришлось ей помогать. И еще - Юра и Джулит не скрывают: у них скоро появится дочь. Врачи не сомневаются: ждите, мол, здоровую девочку. Но на кого она будет похожа - пока никто сказать не может.
   Впрочем, Юра маленький на своих двоих успешно преодолевает расстояние до мамы в пять и больше шагов. Похож на Джулит -несомненно. Когда рассматривают фотографии, с которыми не расстается свекровь, ей высказывают это хором.
   Но те, кто потом обнаруживают и сходство малыша с Юрой большим, таких мнение для свекрови дороже. Не за горами, когда внука она будет и на руках держать, и купать - наверняка увидит у него то самое заметное, что даже в родильном доме в самые первые дни жизни второго Юру отличало от других новорожденных.
   Н А П Р О Г У Л О Ч Н О Й Я Х Т Е
   Должно быть необходимо прерваться для немаловажных сведений. Прерваться на лирическое отступление автора, так сказать.
   Все шло "по писанному". Тверь - Москва - Париж - Генуя - Карара (империя мраморных копий и филигранных творений из мрамора). Где на густо заселенном рейде стояла и прогулочная яхта босса.
   Антон успел от кого-то узнать, что босс прибыл рано утром и на яхте и ни разу не выходил из своих президентско-королевских апартаментов. Узнал и о том, что планируется выход прогулочной яхты в море нынешей ночью. Штатный старпом, временно исполняющий обязанности капитана оформил необходимы документы для плавания по Средиземному морю с выходом в Атлантический океан.
   Юра и Антон поднялись на борт празднично красивого судна, несколько опоздав ко второму завтраку.
   Но стол для них тотчас же накрыли. Так, что у Юры была возможность побыть вместе с Антоном и еще сколько-то.
   После завтрака они вместе вернулись к трапу, и катер переправил Антона с яхты на берег. Юра себя чувствовал со знакомой неловкостью (как бы "не в своей тарелке" - едва ли ни самое подходящее сравнение): когда поднимался на борт нового ("чужого" на какое-то время) судна. Скорее всего, это и не позволило ему обратить больше внимания на улыбку Антона.
   Улыбка была продолжением той, что появилась на берегу перед тем, как Юра и Антон заняли место на катере, который их ждал и "в миг" доставил к трапу яхты. Могло быть больше определенного на лице Антона, когда они завтракали, и еще больше при их последнем рукопожатии на верхней площадке трапа.
   Никакая не улыбка, а смех был у Антона (Юра не мог услышать каким он был громким - рев двигателя на катере, самым полным рванувший с места глушил все звуки), когда он делал прощальную отмашку ладонью вновь испеченному капитану яхты.
   "Рад- радешенек: успешно выполнил задание, поставил последнюю точку! - Юра не мог не радоваться тоже (как и в чем мог, мол, другу помог.
   Нет, не в тот же день. Через сколько-то дней, даже ни через месяц ли Юра сказал себе (сначала про себя, а потом и вслух) из тургеневского стихотворения "...прощанье с улыбкою странной"
   Обстоятельства, как говорится, позволили увидеть странное, и помешали углубиться в суть - до причины странного. Ну, Антон, получишь ты от меня дружеского тумака, мол. при первой же нашей встрече! До чего же ловко ты обвел меня вокруг пальца!
  
   Н Е И З Б Е Ж Н О Е
  
   Юра хорошо запомнил дорогу от каюты капитана к трапу. Уверенной походкой возвращался по ней в свое новое временное жилье, стараясь - почему и не спеша идет - в первый же день увидеть на яхте побольше и понять что к чему на судне уникальной постройки.
  Не заметить не мог он, что в жилую надстройку почти полностью открыта кем-то еще и правая дверь (через нее - Антон успел предупредить - можно войти в апартаменты босса).
   "Зачем эту дверь открыли?.. И -- кто!"
   Из проема двери на Юру смотрела самое это кто -- Джулит!
   Немного наклонилась вперед и невольно -- чтобы сохранить неустойчивое равновесие - правой рукой держалась за сверкающую золотом ручку двери, а ладонью левой уперлась в стену коридора. Конечно стояла - сразу было видно -- с уверенностью, что в какое-то следующее мгновение упадет на палубу -- если ее не успеют подхватить чьи-нибудь руки.
   Такие Руки успели на помощь.
   Успели те самые руки, что когда-то было протянулись к ней. С намерением помочь Джулит встать с колен в столовой теплохода "Докучаевск". Было такое когда-то на далеком от берегов Италии острове Мадагаскар. Она тогда метнулась от этих рук --не позволила ни к локтю, ни где-нибудь к ней прикоснуться.
   Внезапно тогда охватил Джулит страх (длился секунды, но она об этом всегда помнила). Будто весь "советика" моряк - даже и фуражка на нем - из чего-то едва ли ни огненного (обжигающего и сжигающего). Такого, что при малейшем его прикосновении (или - ее к нему) и пепла бы от Джулит не осталось!
   А на яхте мужские те самые руки успели ее подхватить. Не потому ли, что после мгновенного прикосновения к ним готова была исчезнуть бесследно (скорее всего - сгореть) - она и отдалась в эти руки ? А перед готовностью исчезнуть бесследно у нее успела появиться уверенность: пока хотя бы и взглядом у нее получится держаться за Юру --- тогда на палубу Джужет лит не упадет, ни через открытую дверь не опрокинется в коридор своих апартаментов.
   Но такое, увы!, не могло длиться бесконечно.
   Ее ноги вроде бы, как чужие - перестали слушаются, оказались ни на что не способны. Если не сломается в них что-то одновременно, то они самовольно подогнутся так, что несчастна босс в безобразной позе усядится на палубу. Но и это может быть спасением: хуже, нестоящая беда - если бы она опрокинулась назад, не успей Юру к ней прибежать.
   Первое, что он от нее услышал, было радостное "Моя!" Сразу же от него ей в ответ сплошь из радости, -- "Ты?!"
   После чего каждый старался чаще и на все лады повторять свое (первым произнесенное) слово. Похоже было, что кроме этих двух слов Джулит и Юра не знают, навсегда всякие другие в один миг забыли. К счастью оказалось - им никакие другие слова были и не нужны.
   Для их радости было достаточно того, что он слышит ее голос, а она его "Ты" - произносимое с сохранившимися в ее памяти интонациями и с немногими новыми (ей незнакомыми).
   Эти слова столько вернуло ей сил, что Джулит сначала отцепилась от дверной ручки, а потом ладонью оттолкнула от себя стенку коридора. Ей достаточно рук спасителя - "моя" Юры.
   Вернулось и самообладания столько, что она ему подсказывала когда и где им повернуть, какую дверь открыть и где ему наконец-то и остановится. При этом, Джулит его торопила и торопила. (Стыда в ней за то и другое с большим опозданием оказалось такого и столько, что, на другой день опомнившись на сколько-то, просила Юру простить и помочь избавиться от стыда. Он сумел помочь.)
   Но почему бы нам не попытаться, вернувшись на сколько-то, рассказывать хотя бы о чем-то по порядку.
   Вскоре благополучно пришли они в просторное помещение, где было на чем сидеть и на что прилечь. Никакой опасности, что она, вдруг соскользнув из его рук, не устоит на ногах. Или он снова исчезнет вдруг (повторится как случалось не раз в его очередном счастливом, желанном сне).
   Джулит не позволила случиться такому. Ее руки в два обхвата обнимала шею спасителя, ошалевшего от счастья больше, было видно по всему, чем она.
   Действительно Юра долго не верил: есть с ним рядом (вскоре - под ним) и он прижимает к себе Джулит или нечто похожее на нее -- из того миража, что преследует его столько лет. Ее живые тепла и дыхания снова - ни останутся лишь им придуманными?!
   Вдруг в этот раз и всего-то он придумал их более правдоподобными?.
   Принес Юра в богатом убранстве незнакомое помещение -- всего лишь похоже на Джулит? Почти невесомое (значит - снова мираж), но и с таким от радости заплаканным лицом, что ему был невмоготу это лицо не прижимать к губам, не целовать, ничего на нем не различая, не рассматривая.
   Через сколько-то дней и ночей они смеялись каждый над самим собой, а заодно и друг над другом . Джултит с озорными искорками в глазах спросила:
   - Как же ты меня целовал зареванную - такую, что?..
   - Я провалился бы сквозь землю, если бы не целовал. Оттолкни от себя - умер бы на месте!
   - Так и я бы умерла - если из последних сил за тебя держалась бы обеими руками? До сих пор стыдно: повисла на шее, прижималась, не знаю как!
   (Как бы лепесточком ромашки прижималась Джулит. Ветры ее носили, носили по свету и - надо же -- принесли куда надо!)
   Юра мог бы с таким согласился - в Джулит всегда было много, что и в лепестках ромашки.
   - Не видел ты что ли? Из моих глаз от радости в два ручья слезы, губы мокрые, как никогда, и конечно была сопливой? А он -- а он меня целует: ни вдохнуть сколько-нибудь не выдохнуть не давал!
   - Кому это нужно было - дышать?.. Неужели тебе? Мне, Джуль, сколько помню, - было не до каки-то вдыхать- выдыхать?.
  - Стыд- позор! Столько готовилась и все, все сделала, вроде бы, чтобы встретиться нам не хуже, чем- как в книгах пишут и показывают в кино, в театрах на сцене. Все сначала так и было. И вдруг на меня со всех сторон столько нетерпения. Да такого, что побежала - по-настоящему, Юра, бегом - лишь бы одним глазом посмотреть на тебя. В щелочку - немного приоткрою, мол, дверь и посмотрю одну секундочку!
   Кому-то, чему-то, мне секундочки оказалось мало и если бы я в щелочку одним глазком! Осмотреться не успела, а руки сами по себе: дверь во всю распахнули. Но зато сразу оказались молодцы в другом - руки и не дали мне упасть!
   -- Больше всего молодцы, Джуль, что нашли более надежное за держаться! Не за что-нибудь - за мою шею.
   - Это наверно я им подсказать успела - чтобы соскользнули на твою шею. Сначала мне хотелось обнимать голову твою и прижимать к моему сердцу! Но с первых же мгновений стало мне все равно: что из твоего и к чему во мне прижимать! Услышала первое твое слово -- слез сдержать не могу, рассопливилась, падаю на тебя, на шее повисла - позор! Сплошной стыд- позор!
   Юра часто и охотно вспоминал первый день своего пребывания на прогулочной яхте.
   В тот день их никто не решился беспокоить - пригласить хотя бы на обед. Но считавшая себя опозорившаяся вконец босс и ее гость не голодали.
   Джулит заранее навспоминала из хорошего кинофильма подробности - до чего же красивой там была одна встреча (по ее оценке) влюбленных. Они молодые до того (те, на кого смотрела в кино), что у них то и дело получалось что-нибудь невпопад и смешным.
   Но Джулит считала себя взрослой и встреча ей предстоит с мужчиной, вполне взрослым. Почему со всяческой серьезностью готовила к встрече.
   В одном холодильнике в большом разнообразии вдоволь такое, что "льется и пьется". В другом - кроме свежих на любой вкус бутербродов - такого и столько, что от голоду никак не умрешь.
   Не забыла Джулит: сама опробовала микроволновку, спрятанную во встроенном шкафу (не было бы необходимости ею пользоваться, если бы ни встреча с долгожданным гостем).
   Словом все- превсе было тщательно приготовлено, чтобы встреча получилась красивой, как в кинофильме о влюбленных. Не приготовила Джулит оказывается, как надо было, единственное -- себя.
   Один взгляд на прибывшего капитана прогулочной яхты - она и без ног, считай - и без рук (те и другие вытворяли что им вздумается). Одно его слово и свое в ответ ему: и слезы радости в три ручья (будто их одних как раз и не хватало!) Словом, ее поступки один за другим нисколько непростительные для взрослой женщины -- стыдно было так что просила прощение у гостя.
   Самый первый на прогулочной яхте ужин Юры - как и предсказывал Антон - был у них вдвоем. Вспомнили они таки (лучше поздно, чем никогда) о том, что у людей принято: за сколько-то перед тем, как в постель - самое полезное, мол, как следует поесть.
   Ужин был поздним. По времени его начало оказалось, когда на вахту в рулевой рубке и в машинном отделении заступили кому положено с ноль-ноль часов ноль-ноль минут.
   Штатный старпом ( временно и капитан) да опытные вахтенные штурман и рулевой вывели яхту подальше от якорных стоянок внешнего рейда Марина- ди- Карара и - полным ходом в ту сторону, где Гибралтарский пролив. Чтобы через него в Атлантический океан -- где курсом на Канарские острова.
   Круговерть в сердце, в душе и в мозгах у Джулит и Юры такая, что через край длилась четыре недели и потом еще сколько-то с немногим. Смеялись над собой: им что-то мешало уложиться впределы того, что называют медовый месяц и нередко достаточно и для свадебных путешествий.
   В этот месяц Юра сначала вникал, а потом и добросовестнейшим образом выполнял обязанности капитана прогулочной яхты. Почему Джулит приходилось на какую-то часть ночи (нередко и на всю ночь) оставлять ее королевско-президентские апартаменты - тогда их вполне устраивали и неудобства "четырехкомнатной" каюты капитана.
   Вместе с Джулит переселялась туда и такое, что Юра называл их средой обитания. Небывалое - до этого он с подобным не встречался и даже согласился, что кое-что в это "среде" им самим выдумано.
   В апартаментах у Джулит воздух не просто чистый и прозрачный. Но и в нем не могут не присутствовать частички того, что побывало в Джулит всего-то при ее, например, вдохе-выдохе или где-то прикоснулось к ней.
  После такого среда обитания разве могла быть похожей на обыкновенную? В что-нибудь на всем известное?
   Настали минуты после сумасшествия, от встречи и все чаще улавливает Юра осторожные тихие мелодичные звуки. Настолько не навязчивые, что как бы то и дело что-то из них исчезают совсем на какое-то время. А возвратившись -- как бы готовятся исчезнуть и навсегда.
   В этой музыке - одинаковой во всех помещениях апартаментов - знакомого для Юры было не больше чем незнакомого. Потому что в ней почти все было от Джулит, от ее красоты, или - от ее всей самой.
   - Джуль, твои записи?
   - Нет.
   - Из фонотеки яхты?
   - Есть радиостанции - передают музыку без слов. Приемником всегда ловлю одну из них. Нередко - мне знакомую. Слушаю - когда есть возможность -- все подряд. Громкость -- регулирую на мой "вкус".
   У Юры в голове сразу же готова очередная фантазия. Что прошло если через ее слух - значит не только через уши Джулит. Почему и сразу стало необыкновенным - в кем-то исполняемые мелодии добавилось от ее души и сердца. Сделав "среду обитания" для него чем-то более желанной!
   Когда молодожены выходили на прогулочную палубу, что-то из "среды обитания" и там их сопровождало. Никто из "третьих лиц", если оказывались поблизости, ничего из этой "среды" не улавливали - всего лишь потому, что им такое улавливать не дано!
   Можно было бы заподозрить: сформировалась единая, общая для Юры и Джулит аура - только и всего. Небольшая по размерам - почему и она только там, где они.
   Но как быть - Юра не мог не заметить и не оценить еще одно странности. Не материального - по его мнения - происхождения и не имеющей как бы ограничений во времени и пространстве.
   Воздух - им Джулит и он дышат; осторожные музыкальные мелодии - их они воспринимают как вполне реальную явь. Но оказывается есть и такое, где - сколько ни старайся - материальным что можно было бы назвать -- нисколько никогда не найдешь.
   Что мы называем свойственным всему вокруг нас - материальному - как бы никогда в материальном этого явления не было. Нет и никогда не будет.
   Оно-то и стало немаловажным открытием для нового капитана роскошной прогулочной яхты. Открытие сделал только что о том, чем он - по многим признакам - пользовался много лет.
   Когда Юра на ходовом мостике - он почти мгновенно узнает о том, что Джулит вышла только что на прогулочную палубу. Он ее с мостика не видит и не слышит ни слова, ею кому-то сказанного. Но безошибочно угадывает: не где-то она в другом месте, а на прогулочной палубе и, скорее всего, вблизи от ограждений по левому борту.
   В разное время - никакого у них графика ли расписания -- босс ходит с ее ровестницей, секретарем (у них сложились не всего лишь служебные отношения) туда, где плательный бассейн -- "нырять- кувыркаться" в бассейне. Юра тотчас же информирован об этом -- таинственным каким-то образом!
   Информация, правда, без уточнения - продолжают подруги купаются или выбрались из воды и загорают. Кто- то (или что-то) неведомым образом информирует его о более важном. Только о наиболее существенном: Джулит не в кабинете за работой, а там, где небо над нею да солнце.
   Общеизвестно, что мы и видим и слышим только благодаря участию каких-нибудь волн определенной частоты. Для нашего слуха - колебания воздуха в пределах строго определенных частот. Для хищных зверей там или для кита, птиц -- доступны другие частоты.
   Какое тогда объяснение тому, когда не произносит ни звука Джулит? Неуловимые никем на слух ее шаги по палубе ни с пузырьковыми бульканьями ее выдохи через воду, когда она плывет, а через трубку -- Юра ничего из этого не слышит, но знает? Но уверен, что Джулит пришла только что где бассейн, купается все еще или выбралась "на сушу" -- на палубу с деревянным настилом, что возле бассейна?
   От его влюбленности или тому иная причина: у него появилась возможность слышать многое, что несут ульразвуки или то, что предшествуют самым низким частотам? Причем - от Джулит несут ему одному с уверенностью, что он ждет и все поймет? Что же оно такое, что -- как бы это выразиться - генерирует волны способные нести закодированную информацию от его Джулит? Ею адресованное -- только ему?
   "Стоп!" - Юра себя чувствует как бы у машинного телеграфа в ходовой рубке. - "Прежде, пока не была женой, разве подобного от ней не улавливал? Даже перед тем как преклонил колено с намерением помочь ей встать с палубы в столовой на теплоходе "Докучаевск" -- не вселилось разве тогда в меня от Джулит нечто, обязывавшее не по-другому, а непременно стать хотя бы и на одно колено? Каким образом это ее "приказание" был мне передано?
   Жена Юры - пока что не задумывалась над возможностями ултразвука и не блуждала в подобных проблемах - себе знай, трудилась ежедневно в рабочем кабинете. Усердие у нее прежнее -- ничуть не меньше, чем было до замужества.
   За все время они обедали втроем дважды. Третьим был сначала топменеджер судоходной компании -- с предложениями на выбор любую из должностей для Юры, как судоводителя. Через две недели на его месте сидел за обеденным столом для деловой встречи с Джулит прилетевший из Калифорнии некий Смит (от Юры не скрывали, что Смит не настоящее имя, а псевдоним).
   У Джулит с прилетевшим была встреча до обеда и довольно продолжительная -- более двадцать пять минут.
   Когда пришло время, Юра узнал, что некий Смит - один из немногих финансовых воротил (гений). Не только о чем и с кем он говорил - было тайной где и когда встречался.
   Тайна обо всем этом такая, что всякие там правительственные тайны в каком угодно государстве - детские загадки, шарады.
   Если бы не Джулит и предстоящие вторые у нее роды - не выдержал бы наверно Юра такой жизни. Сбежал бы куда подальше - продолжал бы там себе в радость (как было до его женитьбы и к чему привык) бороздить моря и океаны.
  
   ПОНЯТЬ И УСЛЫШАТЬ ДРУГ ДРУГА
  
   Было и еще одно - что Юра готов был называть странным - в их семейных отношениях. Странность из-за него или - для него. Так или по другому понимать и толковать - его устраивало. Более того - обязательно радовало, когда он вспоминал и хотя бы начинал думать о какой-либо частности из этой странности.
   Ее вдовья жизнь (не исключено, что и какие-то ее годы перед этим) как бы засушили (в смысле - удалили из нее, из ее души), как бы принудили Джулит отказаться от непременной в женщине уступчивости и доброты. Вместо них - утверждаются строгость и немногословие (одно- два слова там, где от нее ждут сколько-то предложений).
   Словом, и в Джулит сформировались какие-то черты характера "деловой женщины". С одной особенностью (что, кроме Юры, еще кто-нибудь вряд ли отмечал и ценил) - эти черты могли мгновенно и бесследно исчезать (в его присутствии такое повторялось почти всегда).
   Сделав такое "открытие" - настолько во многом непонятное для него - Юра долго не представлял себе: сумеет ли он когда-нибудь рассказать жене внятно о том, что сам не понимает - почему и откуда вселилось в их семейные отношения еще и такое.
   Просто не знал какими словами об этом он мог бы рассказывать, чтобы Джулит поняла. Был не уверен: есть ли на каком-то из европейских, иных ли языках других континентов для повествования о таком какие-нибудь подходящие, нужные слова.
   Прямо-таки непреодолимо трудным для Юры было, казалось бы, и сравнительно простое. Если пришлось бы ему говорить о самом непонятном - на сколько-то пришлось бы тогда уменьшить для Джулит одну или сколько-то минут веселя и радости (на столько же уменьшить и счастливых мгновений для самого себя).
   О другом свое открытии муж был готов рассказывать жене сразу или сегодня- завтра. Без достаточной уверенности, правда, что она правильно и все, какое оно в нем, поймет. Потому что в этом открытии незначительная доля от разума - преобладает (Юра не сомневается) рожденное в его душе таким, что своим сердцем Джулит воспримет сразу. И таким, какое оно есть - без толкований, объяснений ("без расшифровки").
   Легко и просто они будут говорить. Потому что разговор о таком, что и Джулит чувствует или сумеет догадаться. Даже и потому, что второе открытие Юры - лишь спутник и почти во всем был предопределен его первым открытием.
   Цвет со всеми его как бы с прозрачными оттенками на лице Джулит (и не только на ее лице и руках) оставался каким и полагалось ему быть. Как бы ни на сколько не менялись. То же самое с ее живым теплом и с тем, что она вдыхала и выдыхала (в чем Юра готов был остаться ни для кого невидимым до его самого последнего вдоха на планете Земля).
   Но не только прикосновением губам - самым осторожным и все равно к чему у Джулит - испытывал Юра и неземное. Подтверждалось это каждый раз при его касании, как бы, и попадавшим в него по каналам зрения.
   Ее "кожный покров" был как бы защищен отчасти прозрачным и напоминающим тончайший бархат. Несомненно тончайшее и в то же время переполненный женской добротой и нежностью.
   У Юры все больше уверенность, что от этого тончайшего распространются от Джулит во все стороны флюиды и какая-нибудь ее аура - не всегда похожими на четко нарисованные однообразные круги. Но случается -- они могу напоминать непрерывный поток стремительно летящих искр и подобие луча (как раз такое ни случилось ли когда-то в столовой теплохода "Докучаевск" в далеком порту Таматави?).
   Несут круги эти и лучи доброту женскую, ласковость и щедрую нежность - воспринимаемое во вне преимущественно, увы, кому адресованы!
   Не от них ли почти мгновенное преобразование не замечаемое самой Джулит. Что она -- сплошь из доброты и нежности.
   "Не то, что без костной опоры стала, - смеется Игорь над своим умозаключением. В такой Джулит на какое-то время и хрящичка может ни одного ни одного не осталось? Податливость во всем, готовность уступить! Безоглядная доброта!"
   Почему бы и нет? Если для того, чтобы всего у них было, как в хороших нормальных семьях? Любовь и совет!
   НА КАНАРСКИХ ОСТРОВАХ
  
   Охотничий домик больше месяца оставался местом постоянного пребывания Джулит и Юры на Канарских островах. Жили почти все время на маленьком острове, не только в своей внешности сохранивший от прежней необитаемости.
   Доставшееся Джулит по наследству сооружение оказалось едва ли ни чрезмерно большим. В нем четыре спальни, просторные гостиная и столовая, помещения иного назначения. Среди них "оружейная", где около дюжины созданных на знаменитых и прославленных заводах охотничьих ружий и все необходимое для охотников-любителей.
   Правда, все это размещалось на одном этаже дома, ни снаружи, ни внутри которого не было особых украшений и никаких архитектурных излишеств.
   Если на островке были и еще где-то какие-нибудь жилые, иного назначения постройки - их как бы и не было. Они оказались бы ничто в сравнении с "охотничьим домиком", принадлежавшим когда-то сорви-голова Джону, а теперь - собственность Джулит.
   Все в "домике" и вблизи от него оставалось для Юры как бы и без внимания. Но в первый же день он влюбился в небольшой пляж (был вблизи невысоких скал, на которых и построили "домик".
   От "домика" вниз ступенчатый серпантин к небольшой бухточке с хрустально прозрачной водой. Песок лишь между камней, к сожалению. Что не мешало молодоженм посещать ими облюбованное место и названное "наш пляж" каждое утро и перед закатом солнца. Нередко и днем они то бултыхались в воде, пока ни устанут, после чего обсыхали на солнце "загорали" до "сколько влезет".
   Не все мужчины постоянны в своих сердечных предпочтениях к одному-единственному предмету. Так что нет ничего удивительного, что Юра "положил глаз на другой (кроме пляжа и купанийья в хрустально прозрачной воде и к тому же почти всегда с Джулит) -- и на другой предмет. На скромных размеров парусную яхту.
   Егерь (он же дворецкий, мастер на все руки, самый старший над всей прислугой) - увлекался рыбалкой. Ни какой-нибудь совсем примитивной: с удочкой там на берегу, бреднем- неводом. Рыбу ловить выходил в море. Почему и яхта с ее парусом, якорем и прочее бала заботливо ухожена и в постоянной готовности.
   Для разнообразия, как говорится, Юра и Джулит напросились и сходили вместе с егерем на рыбалку. Около мили в удалении от острова дрейф длился часа два. Улов оказался (по оценке егеря) на редкость большим. (Вопреки общеизвестному: женщина если на корабле - быть беде).
   Могло бы и без рыбалки такое случиться. Малейшая возможность - Юра обязательно возле яхты. Сколько-то вместе с егерем и вскоре, на тебе, один выходит из бухточки в море (на самом-то деле - на просторы Атлантического океана).
   Все на яхте сделано, чтобы ходить под любым ветром, когда ею управляет один человек. На руле он и он же парусом управляет - ловит ветер и держит его каким надо и сколько необходимо.
   С каждым днем Юра вспоминал все больше о курсантских шлюпочных походах "на веслах" и "под парусом". И какими же неповоротливыми гипопатамами были шестивесельные шлюпки (ялы) в сравнении с белопарусной беленькой яхтой!
   У Джулит не могло исчезнуть бесследно мальчишество из ее детстве - отсюда и зависть и желание проявить себя не отчаянно смелым если, то хотя бы и каким-то мореплавателем. (Может и всего-то не хотелось на длинные пару или сколько-то часов одной оставаться и с берега смотреть- следить где "белеет парус одинокий" вместе с ее мужем.
   Почему в "Малой кругосветке" (всего-то вокруг островка, на котором Охотничий домик) на парусной красавице яхте экипаж сразу был из двух человек. За всю жизнь у Юры не было ничего подобного: полдня без перерыва ни на минуту он в беспокойстве и тревоге.
   Джулит не отпускал от себя дальше, чем на вытянутую руку. Было и другое непременное условие. Она обязана сидеть (на ноги чтобы и не пыталась подниматься) и чтобы держалась надежно за ближайшее от нее что-нибудь на палубе яхты одной рукой, а другой - за мужа.
   К концу их "Кругосветки" достаточно было, когда она и всего-то одной рукой держится за румпель (рычаг, насаженный на головку руля). Но держится так, чтобы ее согнутая ладонь все время оставалась впритык с мужской ладонью рулевого (бдительного мужа).
   - Так ты начнешь чувствовать руль и поведение нашего суденышка, - самые правильные слова говорил Юра, скрывая наиважнейшее для него. Когда и совсем немного ладони Джулит прижаты к его руке - до чего же много он чувствует из того, что происходит с женой ("поведение" сердца ее, прежде всего).
   Было три "Малых кругосветки" и после них "Средняя кругосветка" - обогнули вместе со своим еще два остова. Джулит на какие-то минуты сначала обеими руками, а потом и одной держала в повиновении румпель. Юра сидел рядом, демонстрируя свою непричастность к управлению яхтой (даже и прятал руки за спину).
   После такого перешли к более сложному. Джулит узнала, что такое шкоты и фалы, как их "выбирать" и "отпускать" и даже: как "ловить ветер", "гасить - если парус начал полоскать". Узнала и не менее важное кое-что по ускоренной программе обучения морскому делу.
   Она проявила себя дисциплинированной старательной ученицей- умницей. Что легко было и проявить, когда учитель ей достался толковый, любящий море, парусное вооружение, не скрывает своей до безумия влюбленности в ученицу.
   Джулит настолько уверена в себе, что готова под парусом "крутнуть" вокруг света, и самое пустяшное для нее сходить на утлом паруснике в тот же Лас- Пальмас. Могу, мол, и одна, да только с мужем в миллион раз желаннее.
   Сначала придумалось название предстоящему путешествию - "Большая кругосветка".
  Подготовка к предстоящему была всесторонняя. Серьезная. Предусмотрели даже и самое наихудшее: вдруг да "ветра - не ветры" заодно с внезапным коварным течением вынесут их через просторы океана до Гибралтара или к берегам Африки?!
   Егерь, среди всякого прочего, умел предсказывать погоду на неделю вперед - его предсказания были всегда безошибочными. И можно сказать, с высочайшей точностью - если прогноз на какие-то ближайшие двое- трое суток!
   Никакими приборами он - даже и барометром не пользовался. Всего лишь присматривался к поведению мелких грызунов, бабочек и ползающих козявок, какие облака на утренней заре и при закате солнца вечером, откуда и с усилением (ослаблением) ветерок и, прямо-таки, его нюхал (как и цветы, самую обыкновенную полынь). Должно быть и еще что-то, нами не замечаемое, охотно помогало егерю "шаманить".
   Когда молодожены вышли в море (с уверенностью, что их до столицы Канар и назад не застигнут "шторма - ни штормы", единогласно принято было два судьбоносных решения.
   По предложению Джулит. Предстоящее целый день плавание считать Свадебным путешествием.
   В свою очередь Юра предложил несравнимое по сложности и продолжительности с прежними "Кругосветками" - до Лас- Пальмаса и назад назвать "Большой кругосветкой.
   Несуразным было бы в название плавания почти по прямой вплетать "круго..." - почему и надумали не идти на Лас-Пальмась кратчайшим путем. За серьезное приняла Джулит и ей сказанное: огибая Канары с запада, они окажутся и подальше от Гибралтара, Африки. Что в тот день меньше всего хотелось Джулит, исполнявшей обязанности матроса, боцмана, жены (по совместительству и любовницы яхтсмена), повара и стюардессы, рулевого и т. д. Обязанностей не перечесть, но нисколько не обременительных.
   (Должно быть не скоро перестанут мужики грешить. Совесть не позволит обманывать женщин на пути к им задуманному, вожделенному! В свою очередь - женщины поумнеют: научатся отличать восторженное вранье от рожденного чистым в мужской душе, сердце.)
   Обогнув "Собачьи острова" с запада, они вынуждены были на сколько-то удлинить время пребывания в пути. После чего пришлось маневрировать зигзагами на небольшом участке -- подниматься при устойчивом встречном ветре. Когда рукой подать и оставалось-то им до северного берега последнего в архипелаге острова.
   Внушительным оказалось отклонение -- опаздывание от намеченного. Когда у них только что ни с точностью до минуты рассчитан график на это путешествие. Отклонение - без малого на три часа!
   Но единогласно было решено: Лас- Пальмас не покидать, пока не побывают все равно в какой толпе туристов с гидом, и ни посмотрят наиважнейшие достопримечательности в городе, где круглый год весна (преимущественно - май месяц).
   Понасмотрелись на все, что предназначено и не только для праздных ротозеев (то бишь туристов). С полчаса сэкономили: никуда решили не заходить подкрепиться (на яхте, мол, найдется не менее вкусное и полезное для их желудка).
   Пришли к им знакомому причалу. Здесь и рыбаки, и прогулочные лодки. Их узнали два лодочника и наперебой предлагали свои услуги: "за почти бесплатно" и меньше, чем за четверть часа переправить с берега на борт яхты, без них и без паруса в ожидании учающей на рейде.
   Джулит и ее муж при активном участии стрелок на его и ее часах посовещались, поговорили и, как у них теперь всегда и во всем, единогласно постановили. Почти полпути, мол, придется им добираться домой, "ковыляя во мгле". К тому же: они устали, и завтра (по предсказаниям егеря) погода не хуже должна быть сегодняшней.
   "Времени не тратя даром", наши мореплаватели, нисколько ни насилуя себя, преодолели путь от причала до первой попавшейся гостиницы. Где мест для гостей (что нередко бывает) нет ни одного и никто не знает, где такие, как они (без багажа, одеты-обуты скорее в спортивное - не похожи на нормальных туристов).
   И вдруг на полпути к выходу из вестибюля гостиницы их остановили.
   Среди нормально вышколенных служителей гостиницы оказался "ненормальный": седой лифтер. Чем-то себя выдала Джулит и веселая усмешка Юры - лифтер первым догадался, что в убыток гостинице, потеря доходов на кругленькую сумму окажется, если такие гостей уйдут куда-то.
   - Люкс у нас никем не занят! - как бы и без должного уважения седой служитель напомнил дежурному администратору.
   Дважды с нарастающей громкостью на разные голоса кто-то в вестибюле успел продублировать напоминание лифтера. После чего Джулит и Юру остановили. Теперь в вестибюле никто не сомневался, что гостиничный люкс ("президентски королевский") не первую неделю ждет как раз тех, кого, слава Богу, успели остановить до того, как они вышли на улицу.
   В ту же минуту навстречу возвращающимся торопится администратор с блокнотиком и ручкой:
   - Вас не затруднит если, Ваш банк и номер счета, пожалуйста!
   За спиной администратора сразу же (ни с потолка ли спрыгнули) две нарядных горничных. Они потом были минут пять- семь вместе с Джулит и Юрой. Одна в королевских апартаментах с беленькой салфеточкой прошлась там, где, по ее мнению, вдруг да затаилась пылинка ли соринка. Другая повела Джулит по апартаментам: показывала и объясняла где что, как включается-выключается, для чего такая-то кнопка вызова здесь, а три других в разных местах; предложила свои услуги - помочь Джулит раздеться и принять ванную ли душ.
   - Спасибо! У мужа то и другое получится не хуже.
   Наконец Джулит и Олегу никто не мешает - остались вдвоем.
   Душ принять нужно перед тем, как спустятся в ресторан обедать. В кабинет со столом, двумя столиками и мягкими креслами -- заглянул Юра. Столько же внимания Джулит уделила кухне-столовой (нисколько не соблазнившись ничем наиновейше модным и сверкающим "золотом" где надо и не надо.
   -- На таких громадных квадратных кроватях никогда не спала, - призналась Джулит. - Вторая такая же в одной спальне так и сосем никчему!
   - Вдруг ночью меня разбидишь - куда мне бедному? Я поскорее на другую кровать -- сон досоматривать?
   - Мне, как ты приехал, никаких снов не вижу! Единственное, правда: просыпаюсь и ты рядом - сколько-то в удивлении... Ни во сне ли, как было много- много раз?!
   - Но вряд ли -- столько ты снилась мне!.. Может не пойдем обедать? У меня в сумке твоих бутербродов сколько-то, воду здесь есть в чем скипятить? Может и у тебя что - конфетки- шоколадки остались на один зубок?
   Не спорили, но не сразу решили: идти им в ресторан, увы, придется. "На людей посмотреть, себя показать" - когда ни того ни другого им никчему и не хочется.
   Ресторан завладел первым этажом гостиница на две трети, если ни больше. В нем везде светло и уютно. Почему Джулит и Юра не стали выбирать себе места получше. Недалеко от входа пустовали два стола. Возле одного из них они и устроились на удобных стульях друг против друга.
   Джулит раскрыла меню и готовилась его просмотреть - самое необходимое и неизбежное в ресторане. Но вот он сразу же с нею радом элегантно одетый (прямо-таки стерильно чистый) официант:
   - Вам помочь?
   Готов он был сказать и еще что-то. Но, услыша свое имя, в полголоса произнесенное, сделал два шага назад и шажочек в сторону.
   - Извините, пожалуйста! День добрый! - у метрдотеля тот же голос, что услышал официант, но на сколько-то громче. Как раз настолько, чтобы его хорошо могли слушать Юра, Джулит, но никто из сидевших даже и за ближайшими столами.
   Слово "добрый" он как бы и не умел произносить без особой доброты. Когда он и не только (его белый галстук и мягкой ночной черноты смокинг - тоже) - как бы сплошь из доброты и вежливости.
   "Метр" после дважды произнесенными "Если позволите?" советовал, прежде всего, Джулит к ею на обед выбранному добавить закусочку такую-то, а в гарнир к отбивной ("попробуете и может понравится") то-то и то-то из японских морепродуктов.
   Юра и Джулит предвидели: из-за по-спортивному одетые в ресторане окажутся "не в своей трелке". Их встретят взгляды с удивлением и осуждением.
   Отчасти оно так и оказалось.
   Но среди обедавших в ресторане далеко не преобладали такие, кто себя вели (соответственно были и одеты-обуты) как пассажиры первого класса на лайнера в океанских просторах. Возможно у кого-то из них была информация: какие-то, мол, вселились в суперлюкс и "оригинальничают".
   Большинство же были по ходу обслуживания сидевших за столом у входа в ресторан "воспитаны" метрдотель. Не могло оставаться для них незамеченным, что на какое-то время из-за Джулит и Юры, оказались вне внимания "метра". Он все время стоял там, откуда видел едва ли ни каждый шаг двух официантов, обслуживавших только что вселившихся в люкс гостинцы.
   На Юру и Джулит он делал вид -- как бы и не обращает внимания. Зная, что они только его считают единственным в ресторане "своим человеком". Считают с той минуты, когда он с пониманием принял их нежелание от входа в ресторан пройти к заранее приготовленному для них (зарезервированному) столу.
   "Метр" кивнул на прощание, когда молодожены встали из-за стола. С пониманием он отнесся и к тому, что сказал ему один из официантов (они только что предупредили: вряд ли в ресторане появятся еще раз: они устали да и в обед так соблазнились вкусным ни в меру - явно перегрузили свои желудки.
   Не ужинали. Спали - из пушек пали, не разбудишь. Проснулись поздно и не сразу догадались на чьей к утру они оказались кровати. Заснули (хорошо помнили) порознь - каждый на своей. Но кто из них ночью перебрался в гости и не захотел вернуться домой (подобное у них и на прогулочной яхте, и в охотничьем домике) -- случалось то и дело. Махнули рукой - не стоит, мол, выяснять, уточнять.
   Самое было время позавтракать. Но идти - где снова на них будут кто искоса, кто-то и вупор глазеть с удивлением, а иные - с завистью?!
   Позавтракав без посторонних ("в семейном кругу" и освободив сумку Юры от бутербродов, сумочку Джулит - от конфет и шоколада) они расстались, без оглядки на приютившие из президентские шик, удобства и комфорт.
   В вестибюле их встретил администратор с его блокнотом:
   - Если вас не затруднит - посмотрите, пожалуйста!
   Джулит было взяла блокнот с намерением посмотреть на за писаное. Сразу и передумала - кивнула мажу и тот достал чековую книжку.
   - Сколько?
   Администратор продиктовал сумму с шестью девятью центами в конце. Под его диктовку все было вписано куда надо и чек вручен администратору из рук в руки.
   П Л Я Ж И С П О П У Т Н Ы М В Е Т Р О М
   В черновике плана "Кругосветки" до Лас- Пальмаса и назад, было упомянуто и хотя бы короткое пребывание на каком-нибудь пляже. После отдых и, считай, десятичасового сна, и когда за полдня они благополучно пройдут на яхте оставшееся в их маршруте - решено было посмотреть (почему бы заодно и ни искупаться?) на какой-нибудь пляж.
   "Язык довел" их до ближайшего от гостиницы пляжа. С чистым песочком и осторожным на песочек накатом просыпавшихся волн. Благоустроенный, ухоженный, без внимания не только спасателей пляж не оставляют ни на минуту. Но кого они увидели на пляже?
   Сказалось наверное то, что солнце не высоко и для приезжих рановато. У иных есть чему посвятить дополуденное время - пока не до пляжа. Почему на "голом" песке нет никого и голыми остаются ряды из лежаков.
   Зато, куда ни посмотришь, шезлонги с разворотом кто куда. С зонтиками от солнечных лучей, много и без зонтиков. Но нет ни одного шезлонга, пустующего - никем не занятого.
   Сразу не скажешь кого больше: женщин или мужчин. Потому наверное, что вряд ли кому из них меньше пятидесяти- шестидесяти лет. Редко у кого не подставлены солнышку прилично оголенные руки или ноги, нередко то и другое одновременно.
   Джулит ни с ходу оценила этакое однообразие. Исчезла на минутку в ближайшей раздевалке и выбежала оттуда в бикини из тесемочек и случайных, как бы, кусочков ткани. Спасибо им каждый оказался где надо: заявляя о том, что и у них была попытка спрятать под себя двух местах грудь и еще одно (что на сколько-то ниже поясницы).
   Изучено и можно, при необходимости, измерить силу давления света лучом на любой предмет. Может изобретено что-нибудь - узнавать чтобы откуда и с какой целью направлено подобие лучей из глаз (когда смотрит на тебя не только глаза в глаза, а откуда-нибудь издали и на твое "что попало").
   Представьте себе, когда ни один или два, а десятки "лучей зрения" сосредоточены на одном тебе (было подобное в ресторане гостиницы и повторилось на пляже, заселенном стариками и старушками). Ни похоже ли такое на камулятивный эффект? Когда срабатывает взрывчатка и от нее на мгновения сосредоточенные в одной точке лучи прожигают стальную ничем не пробиваемую броню танка?
   Нет худа без добра (автор заметил: нередко худо перемещается на второе место и тогда на первом -- добро). В "Большой кругосветке" молодоженов такого перемещения не произошло.
   На яхте они вышли в море - курс к островку с "Охотничьим домиком". Джулит решила не тратить время на переодевание (когда со всех сторон смотрят): вместе со своим бикини всего лишь спряталась в кофточку и в брюки-джинсы. От них она вскоре быстро избавилась, когда на яхте мог бы кто-нибудь с берега что-нибудь рассмотреть - разве что через позорную трубу или через бинокль.
   Солнышко приветливое. Яхта уверено идет левым галсом - ветер в левый борт.
   Парус, как захватил ветра до дальше некуда вблизи от Лас- Пальмаса, - его не выпускает. Уверен, что и ветер этим доволен - спокойно доведет яхту куда надо.
   Настолько неуклонным курсом идет яхта, что рулевому, считай, нечего делать. Джулит румпель держит в руке чаще чем ее муж. Когда не на вахте у руле - безобразничает. Без обуви голеногая "шляется" по палубе, ложится где попало - чтобы позагорать. Перегрелась голова или на это похожее - вдруг с "предложением"- просьбой:
   - Поплавать бы мне в море-океане?
   - Акул не боишься?
   - Мы за два дня видели одну- единственную. Рыбаки поймали где-то за семью морями, привезли на Канары и показывают- пугают наивных туристов.
   - Джуль, ты готовы прыгнуть в воду?! Отстанешь - яхта быстро идет!
   - За твою руку если буду держаться? Или - привяжешь меня к поводку? Шкентелю - забыла или как он у вас называется?
   Видит Юра: жену "зацыклило", "законтачило" на глупости - ни уговоришь, никакими аргументами, доводами не переубедишь. Остается одно (самое решительное) - рукоприкладством прекратить бесплодную говорильню. К счастью Джулит стояла рядом и как раз на сколько надо справа.
   Правой рукой (только что ни из всей силы) он и шлепнул ее по ближайшей от Юры половинке "самого мягкого", что и у Джулит, как и у всех, пониже спины. Шлепок получился и красивым и звонким. До того неожиданным, что многие рыбки метнулись конечно же подальше от яхты (вдруг сама рыба-кит громадная появилась откуда-то и хвостом- плавником ударила по воде).
   Справедливо, глубочайшая мудрость в сказанном Уильямом Сомерсетом Моэмом: "Терпимость - ценное качество в человеке, не будь оно такой редкостью, в этом мире жилось бы гораздо уютнее".
   Не только Джулит проявленное "ценное качество" повлияло. Но и демонстрация готовности яхтсменом положить голову на плаху за содеянное. Казнить его вроде бы и не надо, но нельзя и так сразу помиловать.
   Ему в наказание: сняла она с его головы "капитанскую фуражку" и приладила на свою голову. Безропотно отдал бы он ей бинокль и согласился бы до конца плавания оставаться "тиши воды и ниже травы, не теряя надежды: вернемся, мол, домой (в охотничий домик) и равновесие в наших супружеских отношениях, глядишь, и восстановится.
   Не может быть, чтобы на веки Джулит запретила ему притрагиваться там, где он ото всей души припечатал своей пятерней. Тогда как понимать ею только что сделанное?
   Перед тем, как воспользоваться фуражкой по ее прямому назначению, Джулит козырьком фуражки притронулась (может и нечаянно!) до того, что намеревалось вечно помнить о не джентльменского прикосновения мужской руки. Другое было на много не двусмысленным.
   Джулит пальчиками сначала достучалась до того, откуда неугасимое злопамятство. Когда оно явилось на ее зов, ласково его и погладила осторожной ладонью.
   Юра пытался понять: что это и для чего?
   Еще одно ее категорическое нет. Никогда чтобы ни к этой половинке моей, ни к другой такой же и ни к чему поблизости от них -- не притрагиваться. Ни руками, ни губами, ни взором твоим ненасытным!
   "Джуль! Это, пойми, не мыслимо? Не реально? Вспомни мое тотчас же признание свое вины - извинение?"
   Ненужно часто происходит путаница только что случившегося с тем, что в будущем - с чем предстоит столкнуться. При этом еще и на непродолжительное время (случается - не только на час или два) неспособны предвидеть.
   Лишь короткие минуты, к счастью, достались Джулит и ее мужу. К тому же на финишной прямой Большой кругосветки.
   Чтобы не заплутаться в происходившем, позволим себе небольшое отступление.
   После рукоприложения Юры, взвизгнуть Джулит не успев, тотчас же рукой метнулась к ушибленному месту. На мгновение позже там появилась и ладонь Юры: с извинениями и естественным намерением - тотчас же загладить (в прямом и переносном смысле) свою вину. Его решительные действия с искренним раскаяние обезоружили Джулит (что значит, когда у супругов настоящее "душа в душу).
   Жена вон уже и смеется. Может вспомнилось ей: "Жена да убоится мужа!" или "Свои люди - сочтемся!" Но через чур много чтобы не думал о себе, разжаловала едва ни до рядового матроса - его капитанская фуражка теперь на ней.
   Такими их (по сути -- развеселыми и довольными) встретил егерь, когда яхта без паруса по инерции приблизилась, осторожно притронулась к причалу и Юра метко сбросил под ноги встречавшему конец носового швартового.
   В Д О Р О Г У
   Сын и его Джулит зовут и зовут мать (три года свекровь для Джулит и третий год бабушка для Юры маленького). Повторяют свою просьбу все чаще и настойчивее. Приехала чтобы к ним. Если не жить с ними вместе - в гости хотя бы на месяц, два, на год и на сколько угодно.
   К нему и к ней в какую-то даль ехать - когда им и без нее (видит - не слепая) хорошо. Лучше некуда. Но побыть с внуком-то -- надо бы. Последнее время все чаще себе говорит об этом и делится рассуждениями с подружками - необходимо преодолеть, мол, свои дорожные страхи и на сколько-то к ним съездить. Увезти от них Юру- маленького - почти немыслимо. Но если появится девочка- дочка у молодоженов - может родители и согласятся сколько-то пожить без своего маленького хулигана.
   Убеждена: для того мальчики и появляются на свет Божий - чтобы хулиганить. А когда вырастают (становятся мужчинами), выдумывают настолько не нужное что-нибудь -- нередко нормальные женщине и не пытается понять: что оно такое и для чего придумано.
   Ни доченьки, ни дочери у нее не было. Родила, вырастила и вместе с мужем воспитала только сына, Юру. Не потому ли у матери Юры особо нежное (не с чрезмерной ли чуткостью) отношение к девочкам? К самым из них маленьким, прежде всего, и, заодно,- к ее не родившейся внучке?
   В пользу "ехать" непременно и как можно скорее решающее слово сказал прямоугольничек обыкновенной фотобумаги. На нем четко - все, как живые - Юра- большой, его жена Джулит и Юра- маленький. На всех фотообъектив смотрел, когда они были к фотогофу в профиль.
   Малыш был на руках у отца и они о чем-то разговаривали. Может и не словами, а только взглядами, непрерывными и серьезными. Мужской разговор, надо полагать, -- о важном для мужчин и, как водится, не понятный для женщин.
   Жена смотрела на мужа. Первым и самым важным для свекрови сначала было именно это: с какой же искренностью влюбленной Джулиит смотрит на Юру- большого!
   Три объемистых тяжелых альбома с семейными фотографиями - их у матери сотни с Юрой и Юры то с его отцом, то с матерью. Есть и такие, где они втроем - и черно- белые, и цветные. И ни одной почему-то нет, где бы отмечено было такое же, как на фотографии о живущих в далекой загранице!
   Было и не раз, когда мать Юры смотрела на мужа точно такими же самозабвенно влюбленными глазами, как смотрит Женя (Джулит) на ее наконец-то женатого сына -- Юру- большого.
   Взгляд этот могут понять и оценить женщины - конечно не все. А кто стала матерью по "вине" любимого человека или ей такое предстоит. Жену молодого капитана фотография сохранит: потомки будут помнить какая Джулит сейчас. Когда она мать непоседы сынишки и в ожидании рождения доченьки.
   Сначала у свекрови - зависть: нигде в семейных фотоальбомах ни на одной фотокарточки нет ее в таком двойном положении. Потом - подобие ревности: незнакомой Джулит достался муж, какого нельзя не любить. Наконец - радость: у ее внука и внучки такие счастливые родители.
   Из-за внучки - можно сказать - и воспламенился в свекрови сыр- бор. Никто почему-то не видит на фотографии маленькую девочку - уже и равноправного члена молодой семьи. Не видит и даже ни одна - что особенно досадно -- из ее все понимающих подружек. С большим житейским опытом - ведь у каждой есть не внучка если, то хотя бы внук.
   Не видят лишь потому, что ее-то внучки пока что нет ни у кого на руках (ни через какую оптику никто и не сумел бы запечатлеть на семейном фото малышку, спрятанную под сердцем Джулит). Нет ее пока что с той понятной для всех четкостью, что досталась пока что ее внуку -- Юрке, маленькому хулигану.
   В таких случаях одних глаз (возможно и с помощью лучшей в мире оптикой) - мало. Для этого нужно сердце (но только - ни какое попало).
   Как смотрит Женя (Джулит) на мужа - не такой ли взгляд и у не родившейся внучки на своего отца? Взгляд с тревогой беспомощной девочки: ее все ждут, о ней помнят, многое знают и вдруг - отец почему-то не признает, что она тоже есть? Почему она своими глазками через мамины глаза (ее ждущая бабушка в этом не сомневается) -- так внимательно и всматривается в Юру- отца.
   Не скажется ли как-нибудь это непризнание после ее рождения? Вдруг да скажется!
   К этому опасению свекрови прибавилось - нахлынуло волной тревога из явных опасностей - еще и такое. С чем-то, мол, мать большого Юры может справиться.
   Кто бы ее теперь ни отговаривал. Неужели не понимают, что свекрови нельзя не ехать?!
   Юра- маленький совсем другое. Он мальчик- сорванец (что видно и на фотографии). Если что - даже и сейчас в чем-то сумеет постоять за себя.
   Но внучка такое нежное, хрупкое - несравнима ни с чем. Само ее появление напоминает испуганный первый подснежник. И не весь цветок, а его первый лепесток, что оказался крайним. Он потому столько время и не уверен: достанется ли ему завтра утром оставаться, какой он есть - и света от луча солнца сумеет сколько-нибудь поймать и тепла сколько-то из едва нагретого воздуха!
   О том, что приближается морозная ночь и земля такая -- где корни подснежника вдруг да заледенеют. Лучше о таком не думать и самой себе не говорить!
   Нет, не надо представлять себе такое. Когда вот-вот увидишь внученьку более, чем любой цветочек беспомощную и хрупкую, как чистейшее мгновенное отражение солнечного лучика от случайной грани бриллианта, от капельки росы в раннее утро?
   Думает с тревогой и готова день и ночь бабушка. Думать о чем угодно - что могвло бы помочь ей охранить внучку от всяких напастей.
   Сумеет ли старательная Женя (и кто ей помогает), как надо,делать и даже самое простоя - завернуть малышку в пеленочку? В заботливо нагретую, не забывая ни на мгновение что в их руках не мальчик , а девочка. Более беспомощная и доверчивая, чем был "в ее годы" Юрка- маленький!
   Надо ехать немедленно - даже если придется лететь самолетом. Сын рекомендует лететь: быстрее, мол, и хлопот у нее окажется меньше.
   Одно дело -- беспокойство в дороге. Другое (не менее хлопотливое) - собираться ехать в неведомые края. Сыну легко - привык. Получил телеграмму - вызывают. Две сумки с вещами в руки и - мчится с ними в автобусе до Твери или до Москвы. А оттуда - если даже на какой-нибудь Мадагаскар, на Северный полюс и оттуда на Южный.
   Когда преодолела свою нерешительность (она едет и о другом запрещает себе думать) почти непреодолимой проблемой стал ее багаж. Собственно, ручная кладь - на нее оказывается ограничения по весу. Одни утверждают - не более двадцати килограммов, другие - чтобы с ней было в самолете не более пятнадцати.
   А у нее - сколько не переукладывает, ни сортирует - самого необходимого никак не меньше двух пудов. Как быть?
   Но до чего же с сыном ей повезло! Даже и после того, как и внук у нее уже есть - Юра- большой остается для нее не меньшей радостью. Заботится о ней, помогает решать большие и самые малые житейские проблемы.
   Пообещал матери все уладить с переездом к нему. И - пожалуйста. Вчера об этом по телефону разговор, а сегодня к ней нагрянул молодой серьезный мужчина. Два недостатка, правда, у него обнаружилось.
   Если назвал Юру по имени- отчеству и знает не только ее адрес и фамилию - зачем после этого вручает свою визитную карточку? И еще: что она ему говорит нормальным русским языком - он все, как есть, понимает, но сам коверкает русский язык до неузнаваемости.
   Но то и другое не помешало установить взаимопонимание: обо всем самом важном и не только о таком -- пока пили чай с русским вишневым вареньем -- они договорились.
   Через два дня он ее предупредит о своем визите - как это было и сегодня. Заграничный паспорт и визу на ее выезд оформит. Через два дня чтобы мать Юры была готова - он за ней приедет и они вместе отправятся в аэропорт.
   Два пуда или двадцать пудов она с собой повезет - не имеет значения. С каким-то срочным заданием от фирмы их целая группа в Москве и там у них свой самолет.
   Когда ни Москвы, ни земли не видно - за продолговатыми окнами голубое небо, а под ними наизнанку уложенные одноцветно белые облака - мать Юры (теперь еще и свекровь и бабушка) стала осматривать попутчиков и вслушиваться в их разговоры.
   Сразу убедилась, что слушать их нет смысла. Только и различала: одна была женщина (почему и единственным был женский голос), остальные -- полдюжины мужчин. С одним из них она и разговаривала - единственный, кто понимал русский язык. Не столько разговаривала, сколько смеялась над его словами.
   Свекровь- бабушку не забывал всю дорогу не то приятель Юры, не то просто хорошо знакомый - ей он помогал и продолжал обо всем заботиться. За что она прощала ему то, каким никуда не годным был у него русский язык!
   Ужас - вдруг да Юра- маленький начнет говорить не лучше! А вслед за ним и внучка - лопотать не поймешь что и о чем! Русские дети не будут знать родного русского языка!
   У сына и Жени (Джулит) неужели не найдется для нее угол (по некоторым признакам они не бедствуют). Не месяц- два, а годы она готова жить в каких угодно условиях - ее внук и внучка должны расти русскими!
   У снохи какая-то громоздкая работа - конторская, скорее всего, с переписыванием или перекладыванием входящих- исходящих бумажек. Что-нибудь в этом роде. Но работы столько, что Юра вынужден ей помогать. Последнее время он даже ее в чем-то и подменяет. Почему и нет у него возможности - полгода назад признался матери -- капитаном ходить на каком-нибудь морском судне (тоска об этом чувствуется и теперь почти при каждом с ним телефонном разговоре).
   О чем бы ни думала свекровь- бабушка (днем ли ночью, на земле, в самолете над облаками) - наиважнейшее всегда предстоящая встреча с не родившейся внучкой. На кого она будет похожа - в чем-то на отца (как Юра- маленький) и во многом на свою Маму Джулит. Об этом ли думать и беспокоиться?
  "Внучка у меня будет! - каждый раз напомнила она себе о главном. - Не все ли равно похожа на кого - на Папу или Маму. Главное: наконец-то и она вот-вот увидит внучку - всем на зависть -- до чего же хорошенькую!"
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"