Везде, нигде и где-то там раскинулось Пространство.
Его можно представить себе как... Для продолжения фразы мне придется спросить вас, леди и джентльмены, какой вы расы, к какой Вселенной принадлежите и каких мировоззрений придерживаетесь. Это очень важно, когда начинаешь описывать представление читателя о Пространстве.
К примеру, если вы принадлежите к роду странных существ из одной трехмерной вселенной, подчиняющихся законам логики настолько, что их безрадостную судьбу можно предсказать при наличии хоть капельки мозгового вещества, присущего Создателям, то перед вашими глазами возникнет некая плоскость, искривленная массивными космическими телами. Для вас Пространством будет считаться абсолютная чернота, содержащая эту плоскость.
Если вы живете на спинах слонов, стоящих на черепахе, то представили себе мешок со Вселенной, несомый глубоким стариком, бредущим по бесконечной дороге... Или, если вы адепт модернизированных решений, то вместо мешка в вашей голове возник сундук на множестве ножек, едва поспевающий вслед за мчащимся вперед дико орущим человеком. Мешок или сундук, старик или человек, для вас Пространство - это бесконечная дорога.
Если для вас мир - это то, что находится внутри кольца Змея, спящего в Мировом Океане, закусив хвост, то Океан - это ваше Пространство. Пожалуй, это самое безопасное для рассудка представление, ведь у вас давно есть легенда о том, как бог грома пересек Океан от начала до конца. Дважды.
Наиболее близки к реальности представления скромного народца та'бум из вселенной, состоящей всего из одного нулевого измерения... Но, уважаемые та'бумцы, даже не пытайтесь описать их здесь, чтобы не лишить нас разума окончательно. Вас все равно никто не услышит.
Как бы то ни было, все вы правы - и неправы. Почему? Потому что сейчас пойдет речь о другой Вселенной со своими представлениями о Пространстве. И здесь именно эти представления будут истинными, согласно третьему постулату общей теории относительности достойнейшего представителя третьего измерения Урса Ошвальда1.
Чтобы представить себе Пространство этой Вселенной, вообразите бесконечно широкое разноцветное лоскутное одеяло. Где оно находится... Знаете, лучше даже не задумываться. Каждый лоскут - это отдельная вселенная, созданная отдельным Создателем. Сами по себе эти вселенные однотонные, своего уникального цвета, имеющие не более пяти видимых измерений. Их разумные существа обычно живут в предпоследнем, что стимулирует бурную, по большей части бесполезную деятельность, заключающуюся в сварах под предлогом познания мира высших измерений. Создатели любят наблюдать за ними, как мы любим наблюдать за разворошенным муравейником.
Разумеется, большая часть Вселенных сделана логично, просто, красиво и обстоятельно. Но есть одно исключение.
На одеяле пространства этот лоскут представляет собой относительно небольшой - можно сказать, крошечный - кусок материи, сотканный из волокон самой разнообразной структуры, толщины, цвета и длины. Кое-где он перетянут, кое-где уже разваливается на части. Грубыми нитками он неуклюже вшит в самый неприметный уголок ткани мироздания, и все равно выделяется. Даже его Создатель - беззаботный горький пьяница, бестолочь и лентяй - опешил, увидев собственное творение на следующий день после веселой недельной вечеринки, воровато вшил его в первую попавшуюся дыру и позабыл о нем навсегда.
Этот лоскут - вселенная под названием Адьяра, и в ней не четыре или пять сообщающихся между собой измерения, как в нормальных вселенных, но одиннадцать2, и в каждом из них есть разумные существа. Это противоречит логике, присущей Создателям, но не противоречит местной физике, потому что остатки таковой сжаты, растянуты и вывернуты наизнанку, представляя собой некое извращенное подобие ленты Мёбиуса. К примеру, она вполне допускает одновременное существование магического и электромагнитного поля по отдельности, хотя любой дурак, если он не житель Адьяры, скоро поймет, что это одна и та же форма материи, просто по-разному описанная. Более того, оба эти поля находятся в постоянном конфликте между собой. А еще только в Адьяре можно сделать местный аналог плутония совершенно безобидным металлом без признаков радиоактивности, просто договорившись с его частицами - правда, не без помощи посредников, о которых речь пойдет ниже.
Понять Адьяру пытались многие ее выдающиеся ученые и маги из всех измерений: от нулевого измерения племени Математических точек до одиннадцатого измерения Сверхновых. К примеру, однажды эти выдающиеся маги и ученые собрались все вместе на нейтральной территории Универсального Университета Универбурга, организовали пышный обед, символизирующий перемирие, произнесли множество речей, восхваляющих немногочисленные и весьма сомнительные совместные достижения магии и науки... Но через неделю после начала конференции, когда были проведены опыты и получены результаты, хвалебные речи ученых и магов были забыты, и все вернулись к старому доброму взаимному рычанию. Дело в том, что кривая экспериментов оказалась прямо противоположна кривой фактических результатов. Маги немедленно обвинили ученых в неточности приборов, ученые магов - в старомодности и нестабильности волшебства, а обычные люди - в экспериментировании на полный желудок и на не очень трезвую голову.
Эта история любопытна тем, что маги и ученые действительно съехались на ту конференцию со всех одиннадцати измерений. Только законы природы Адьяры не позволяют разумным существам из разных измерений напрямую общаться между собой. Исключением, подтверждающим правило, являются люди, временники и ушедшие в небытие тысячи лет назад Певчие, обитатели третьего и четвертого измерений соответственно. Для связи между остальными требуется хотя бы один посредник. Это еще одно проявление своеобразной логики Адьяры, и совершенно необходимое условие сохранения союза ее цивилизаций.
Посредниками были особые волшебники, которые умели так изворачивать материю, что им удавалось пройти сквозь пространство в любое измерение, а то и время. На самом деле они назывались magus demens omnino, что значило - по их словам - "мудрейшие из магов", но все давно забыли это гордое имя и называли их почтальонами3. Эти письмоносцы были не такими, какими их привыкли видеть жители более простых однотонных вселенных: относительно дружелюбными особами, часто преклонного возраста и с избыточным весом, способными доставить письмо или посылку в метель по бездорожью и проявляющими чудеса спринта при виде злой собаки. Разумеется, адьярские почтальоны тоже боялись собак, полтергейстов-охранников, саблезубых дверных звонков, завхозов и прочих видов слепой защиты жилья от чужаков, и при этом могли забраться без альпинистского снаряжения и с пятнадцатикилограммовой сумкой через плечо на Иглу, самый высокий пик мира, только для того, чтобы передать Богам юлетьюдские открытки. Но было одно принципиальное отличие.
Дело в том, что если почтальоны в других вселенных часто были неким забавным и изредка полезным дополнением к пейзажу, то тут из-за своего особого магического таланта и важности быстрой передачи информации они фактически руководили всей цивилизацией Адьяры. Если даже королева, Парламент и кардинал отступали перед Главным почтмейстером, что говорить о местных руководителях почты, часто опускавших мэров и губернаторов до уровня обычных граждан? Многие были этим недовольны и ныли, будто почтовая служба разваливает Вселенную и вообще правит неправильно. Состояние почти всей Адьяры это подтверждало: почтальоны были самой высокооплачиваемой профессией4 и всех держали в узде, изолируя особо несогласных от остального общества путем прекращения доставки корреспонденции, тем самым пресекая на корню любое интермерное восстание. Впрочем, свою работу они обычно выполняли достойно. По крайней мере, больше половины посылок приходило вовремя и почти в целости и сохранности. И вообще, несмотря на достаточно высокий уровень развития Адьяры, Почта все еще оставалась единственным способом сообщения между измерениями.
Конечно, власть почтальонов держалась только на этом. Если бы они потеряли свою способность к перемещению между измерениями, или ученые открыли другой путь передачи информации, то они сразу отошли бы на то место, которое занимали бы где-то еще, в более простом мире. Но ничего из этого не выглядело возможным в реальности. Ученые вместо того, чтобы искать новые пути развития коммуникационной системы, занимались в основном походами на конференции за бесплатной едой и в большинстве своем склонялись к возможной невозможности механических средств связи между измерениями. А потеря способностей к трансференции5 у почтальонов сама по себе была нонсенсом, противоречащим природе Адьяры...
...Только природа Адьяры отличалась тем, что существование казалось ей скучным и бесполезным, если она хоть раз в эон не противоречила самой себе. ______________________________________________
1) Третий постулат звучит так: "Пространство и его устройство зависят от представлений о нем одного и более разумных существ". Как сообщает четвертый постулат, первые два затрагивают вообще возможность существования Пространства и опровергают друг друга.
2) Строго говоря, в ней двенадцать измерений, но на нулевое, как всегда, никто не обращает внимания.
3) В настоящее время в Адьяре почтальоном могут называть любую разумную особь, способную не столько скакать между измерениями, сколько ощущать изменения в физике всех этих измерений на своей шкуре. В результате чего почтальонами в Адьяре официально считаются не только, собственно, почтальоны, но и несколько физиков-теоретиков, дюжина юристов, парочка героев и один профессиональный попрошайка.
4) По средней зарплате. На самом деле обычные почтальоны получали ровно столько, сколько требовалось на сведение концов с концами, и ни пенни больше, в то время как львиная доля заработка отдавалась почтмейстерам. Этим почтовая служба Адьяры мало отличалась от своих аналогов в других вселенных.
5) Согласно словарю Транслингва, трансференция - отрасль магии, включающая в себя изучение и использование энергии границ между измерениями для перемещения между ними; перемещение объектов через пространство, время и измерения. В свое время - где-то до 10042-го года по универсальному календарю четвертого измерения, то есть пять лет назад - каждый студент-маг Академии Колдунства и Универсального Университета должен был ориентироваться в этой области хотя бы на уровне воздействия на низшие измерения (в основном в целях самозащиты). Также хорошее владение трансференцией является важнейшим, но не необходимым при наличии механических приборов с аналогичными функциями, условием принятия на работу на Почте.
______________________________________________
0,5
В десяти космических милях от знаменитого на всю Вселенную "города в облаках" Столицы летел в космическом вакууме маленький астероид.
Говоря о небесных телах Адьяры, нельзя забывать, что если бы сектанты из других вселенных, именующие себя экологами, вздумали назвать какую-нибудь цветущую адьярскую планету живой и разумной, они оказались бы правы, как никогда. Более того, при наличии определенного магического дара и желания прогуляться в десятое измерение, они могли бы даже поболтать с ней по душам. Но ничего нового она бы не поведала, потому что другие живые существа не очень-то интересуют планеты. Единственные, к кому они хорошо относятся - это редкая порода дружелюбных почтальонов, и хорошее отношение выражается в еще более медленном темпе речи, примерно, два-три слова в год вместо шести-семи. Но, какими бы не были планеты скучными собеседниками, они были вполне разумными и имели свою точку зрения в отношении происходящего вокруг, отстающую от событий примерно на пару сотен астрономических эпох.
К этому астероиду все вышесказанное не относится. Как и любое мелкое небесное тело, он был очень юркий, игривый и доверчивый. Но так как доверчивость в Адьяре - признак либо расстройства разума, либо его отсутствия, можно сказать, что этот безымянный астероид не обладал никакими признаками наличия сознания, что, впрочем, отнюдь не делало его плохим парнем. Это всего лишь делало его площадкой для испытания межмерного Трансферума, первой совместной разработки ученых и магов, предполагаемое использование которой могло бы сделать передачу межмерных сообщений более простой и быстрой, делая ненужными услуги почтальонов для доставки важных государственных посланий, а затем и посланий вообще.
Конечно, для того, чтобы не выводить из себя Главного почтмейстера, это применение было завуалировано в многочисленных и витиеватых фразах, но, будучи весьма умным и хитрым временником, Почтмейстер обо всем догадывался и сидел мрачнее тучи, потому что протестовать (пока) не имело для него смысла. На приветственном докладе, предваряющем начало совместной конференции всей интеллектуальной элиты Адьяры и проведение экспериментального запуска установки, это отнюдь не выглядело странным. На концерте, который, как всегда, был нудным и чрезмерно затянутым, все вокруг него тоже сидели с постными лицами, натянув дежурную гримасу, выдаваемую за улыбку. А вот на банкете поза и выражение лица Почтмейстера, показывающие, что сегодня кто-то как минимум умрет, уже начали вызывать подозрительные толки. Особенно беспокоился за свою жизнь председатель Совета ученых Поветрис, разработчик основной технической части Трансферума, признававший магию только как необходимое для природы недоразумение. Беспокоился не зря - когда архимаг или Почтмейстер были не в духе, именно на Поветриса сыпались все шишки, а сейчас он провинился уже тем, что вместе со своей командой довел до ума целый маго-механический комплекс, одним своим назначением идущий против Почты Адьяры.
Вообще-то, несмотря на то, что Поветрис и архимаг Задуйлон в один голос твердили, что их разработка совершенно оригинальна, и аналогов ее нет нигде в мире, вид Трансферума был подозрительно знаком Почтмейстеру. Уже сама мысль о том, что маг и ученый в чем-то полностью согласны, была подозрительна. А Почтмейстер, будучи временником прямолинейным и проницательным, не любил сомневаться. Особенно смущала его большая армиллярная сфера, являвшаяся ядром системы Трансферума и состоявшая из одиннадцати кругов, любой из которых мог остановиться в зависимости от того, на какое измерение настроен Трансферум. Сколько бы Почтмейстер не пытался вспомнить, где уже видел столь странный механизм, память подсовывала ему то какой-то серый городишко, то промозглый туман, то чье-то резюме, возмущавшее одним своим пунктом до глубины души: каким именно, Почтмейстер уже давно позабыл.
Через три или четыре часа собравшиеся наконец-то вспомнили причину банкета и спустились к Трансферуму, для устойчивости врытому в поверхность астероида (тот, кажется, не возражал, или понимал, что возражения бесполезны). Здание управления, построенное наспех и без каких-либо архитектурных изысков, тоже ненамного возвышалось над серой, выжженной землей, так что наружу можно было выглянуть лишь через узкие горизонтальные окна, воровато глядящие из-под нависшей крыши. За этими окнами находились наблюдательные площадки для руководителей и почетных гостей мероприятия - архимага, председателя Совета и Почтмейстера - а также для ученых, управлявших установкой. На нижних, защищенных толщей земли уровнях были душные, но просторные лаборатории, в которых магические устройства тихо дрались с механическими, либо сливались с ними в нечто неудобоваримое, но работающее. Там трудилась наиболее многочисленная часть сотрудников астероидной станции. Младшие научные сотрудники и маги - некоторые из них не были людьми, а иные фактически являлись почтальонами и прибыли из других измерений - колдовали над замысловатыми приборами, совершенно ничего не видя вокруг себя, незаметные для проходящих мимо людей.
Некстати сказать, это было одно из проявлений того самого феномена незаметности, который наблюдается у бухгалтеров, клерков, младших сотрудников и им подобных, тщетно изучаемого и учеными, и магами. Дело в том, что люди с таким качеством видны почти всегда, если только вы не смотрите на них в упор. Это было бы очень полезно для шпионов, но, увы, практически все шпионы обладают прямо противоположной особенностью: их видно всегда и везде, особенно если у наблюдателя на должном уровне развита паранойя.
Почтмейстер, Задуйлон и Поветрис, как почетные гости и руководители проекта, в чьи обязанности сегодня входили лишь осмотр содеянного издалека и подписание необходимых документов, расположились на смотровой площадке за толстым, заляпанным космической пылью стеклом. Стоя в ряд, они представляли забавное зрелище. Поветрис был высоченным тощим очкариком-временником в белом халате, с жидкой бородкой, непричесанными темно-рыжими волосами и вечно озабоченным взглядом. Задуйлон напротив, был круглым низеньким старичком за семьдесят, с густой и, судя по неестественной белизне, накладной бородой, полукруглыми очками на большом носу, в старомодной остроконечной шляпе и длинной красной мантии, украшенной блестками чуть более чем везде. Почтмейстер... Да, он был в излишне эффектной темно-синей почтальонской форме с золотистыми манжетами и погонами, и в парадном багровом плаще с богатой вышивкой, выдающей положение в организации и обществе, но лицо у него было на редкость непримечательным. Как у любого временника, его биологический возраст дошел до отметки в тридцать пять лет и застыл там навсегда, поэтому точное число лет Почтмейстера не знал никто. Что до внешности, то одни описывали его шатеном, другие - блондином; кто-то считал его усатым, кто-то наоборот - гладко выбритым; некоторые отмечали его хорошо развитую мускулатуру и общую поджарость, тогда как другие утверждали, что в жизни не видели настолько дряблого толстяка. Самое обидное для Почтмейстера было то, что раньше его не узнавала даже собственная мать; правда, это было давно, еще до того инцидента с ней, свечами, пентаграммой и девственницей. Но жаловаться ему было грех: для всякого успешного почтальона типовая внешность была даром свыше. Неопределенность запаха смущала охранных животных, позволяя отдать почту и смыться до того, пока до них дойдет, что на участке чужак, тем самым увеличивая почтальону шансы на выживание. А еще можно было безбоязненно решить проблему с надоевшим хамом-получателем, или испортить посылку недруга на его же глазах: все равно в полиции свидетели продемонстрируют поразительную неразбериху в показаниях.
Вот и сейчас о Почтмейстере никто не вспоминал. То, что разворачивалось снаружи, было намного интереснее.
Запуск Трансферума был прекрасно виден даже сквозь пыльные окна. Множество светящихся зеленых и голубых плазменных шаров облепили все, что только можно было облепить в радиусе сотни метров вокруг него. Сначала с утробным гулом разошлись механические шлюзы, закрывающие хрупкий механизм. Затем, осветив все вокруг мягким фиолетовым светом, начала медленно выдвигаться сама армиллярная сфера около пятидесяти метров в диаметре. Источником света был сгусток чистой магической энергии в центре, надежно удерживающий сферу на расстоянии от других механических частей Трансферума. Это предотвращало возможные неприятные последствия столкновения магического поля с электрическим, теоретически предсказанные и магами, и учеными. Зрелище величаво поднимающегося будущего всей системы связи Адьяры было поистине захватывающим, о чем говорило лицо Поветриса, принявшее восторженное и удивительно тупое для такого умного человека выражение. Но продержалось оно недолго: уже через пару секунд идиотская ухмылка сменилась обыкновенной для ученого гримасой разочарования, когда армиллярная сфера издала оглушительный щелчок, несколько раз дернулась со скрипом и застыла, наполовину скрытая в бункере-колыбели.
- А все-таки я такую штуку уже где-то видел, - в который раз за день заявил Почтмейстер, втайне порадовавшись за поломку.
- Смотрите! - с горечью воскликнул Поветрис, не обратив на Почтмейстера ни малейшего внимания, - Кажется, у них опять заклинил механизм. Похоже, придется идти и самому в него лезть, как это было на прошлой неделе...
- Говорили же мы, что нужно было применить заклятия-домкраты вместо рычагов, - фыркнул Задуйлон самодовольно.
- Чтобы чары спали в самый неподходящий момент? Нет, и мы это обсуждали целый месяц на Втором собрании, - ответил Поветрис. В это время на балкон забежал взмыленный парень в комбинезоне рабочего, помахал руками и убежал обратно. Поветрис, не сказав ни слова, отправился за ним.
Задуйлон покачал головой. Председатель Совета ученых раздражал его чрезвычайно уже с первой встречи тридцать лет назад на лекции по мистицизму первого курса в Академии Колдунства, где этот, с позволения сказать, "маг" не мог решить парадокс брадобрея, потому что забыл, как настраиваться на правильную волну подсознания. Однако именно из-за этого неуча ученые начали впервые серьезно отбирать хлеб у магов, потому что спроектированные ими под его руководством механизмы работали гораздо дольше и стабильнее, чем зачарованные магами предметы быта. Поветрис сообщил миру простую истину, открытую задолго до него, но без энтузиазма применявшуюся в обычной жизни: те явления, которые раньше приписывались магии или богам, можно объяснить простым языком расчетов и подчинить с помощью металла. И, что самое главное, свойства созданных с использованием металлов, дерева и разной степени сложности вычислений устройств не исчезали внезапно и безвозвратно, но служили до последнего, не требуя регулярного восстановления магом. С началом председательства Поветриса механизмы появились повсеместно в домах зажиточных людей, и нужда в постоянных услугах волшебников отпала сама собой. Конечно, маги не оказались совсем уж на обочине: никакие достижения науки на тот момент не могли разогнать облака, поднять ковер в воздух или заставить дверь пожирать всех, кроме хозяев дома; к тому же далеко не каждый мог позволить себе пользоваться достижениями науки и техники из-за их дороговизны. Но того, что ученые всего за три десятка лет оказались в равных условиях с волшебниками только из-за грамотного руководства их бывшего бесталанного коллеги, Задуйлон простить не мог. И вообще, вечную суету, поджимающие сроки, голодовки из-за недостатка средств и грызню за места, обычные для научного сообщества, он решительно не понимал. Как и любой маг, Задуйлон предпочитал уютно-стабильное существование в Академии Колдунства, полное бормотания магических книг, отвратительных запахов, внезапных несчастных случаев и исчезновений без вести нужных людей, инцидентов с некромантией и мирного учебного процесса. По крайней мере, именно такой архимаг представлял себе обычную жизнь в главном магическом оплоте Адьяры.
Следует заметить, что ни маги в лице Задуйлона, ни ученые в лице Поветриса не могли понять одного: на самом деле изучали они одно и то же, только описывали по-разному. По сути своей, ученые отличались от волшебников лишь меньшей свободой в экспериментах и большей мудреностью при описании простейших явлений.
Как бы то ни было, Задуйлону не нравился Поветрис, Поветрису не нравился Задуйлон. Ученые Адьяры ненавидели волшебников, волшебники ненавидели ученых. И обе фракции сообща тихо желали мучительной смерти почтальонам. Возможно из-за того, что, обладая зачастую только быстрыми ногами и способностью к трансференции, средний сотрудник Почты, по их мнению, получал гораздо больше, чем маг или ученый довольно высокого уровня.
Почтальоны в лице Почтмейстера терпеть не могли обоих уже из-за того, что они отбирали у Почты ее единственный действительно весомый рычаг управления цивилизацией. И сопротивляться этому если и можно было, то с большим трудом, потому что исследования маго-механической (как бы странно это не звучало) трансференции были одобрены сверху, королевой и Парламентом во главе с кардиналом. А против этих парней Почта предпочитала в открытую не выступать. У самого Почтмейстера имелась и бытовая причина ненависти: зачарованные двери ежегодно уменьшали число почтальонов примерно на пять-шесть процентов - но это еще как-то можно было стерпеть.
Однако у Почтмейстера остался один туз в рукаве. Он бы не дослужился до своего звания, не имей он особенно развитой хитрости и таланта к магической манипуляции различными слоями пространства, в том числе и на расстоянии. Иные почтальоны (и не только они) за такой дар душу бы покровителю всея почтовиков Гонцу продали, а Почтмейстер об этой своей способности обычно и не вспоминал. За исключением особых случаев необходимости, таких как, например, вполне реальная вероятность потерять политический вес и должность.
Если бы Задуйлон не углубился в свои мысли и не смотрел так пристально на сияющую фиолетовым армиллярную сферу, то он бы заметил, как изменилось лицо Почтмейстера и как вокруг пальцев его правой руки завибрировало, будто слабо натянутая против ветра ткань, пространство.
Основной задачей Трансферума была трансференция объектов и информации, поэтому его работа была немыслима без консультации магов. Будучи одним из создателей системы, Поветрис этого, скажем мягко, не одобрял. Он терпеть не мог магию с тех пор, как его выгнали за абсолютную бездарность и чрезмерное любопытство из Университета Колдунства, и еще больше не любил магов за их заносчивость, хамство и лень. К тому же Поветрис был свято уверен, что именно из-за магов механизмы и электрические схемы Трансферума по нескольку раз на дню выходили из строя. Ведь, как уже было сказано, взаимоотношения электрического и магического полей очень напоминали взаимоотношения ученых и волшебников, а это означало, что взаимодействия обоих друг с другом могли закончиться плачевно.
На памяти Поветриса имел место один инцидент, произошедший незадолго до осуществления проекта "Трансферум". С парой докторов и тремя волшебниками они проводили эксперимент по помещению кристалла чистой магии - вещества, синтезируемого магами-алхимиками из ртути - в сильное электрическое поле. Возмущению поля не было предела в буквальном смысле: лабораторию разнесло в щепки, а кристалл развалился на несколько частей и, как сначала всем показалось, утратил свои свойства начисто. Но как только спали вспомогательные антигравитационные чары, осколки упали на пол и начали перерабатывать все вещество вокруг себя в подозрительного вида слизь, при этом уменьшаясь в объеме. Спустя пять минут вся опешившая и перепуганная до полусмерти команда сгрудилась на узком пятачке камня посреди озера зловонной желтой жижи, а то, что когда-то было кристаллом, исчезло.
Конечно, эксперимент можно было считать удачным в том отношении, что маги и ученые не только совершенно случайно открыли секрет изготовления загадочного алкагеста, но и увидели его в действии, но психика Поветриса так и не оправилась от этого зрелища полностью. А уж попытки пересечь глубокое озеро желчи, чем на самом деле оказалась жидкость, до сих пор снились председателю в кошмарах.
В Трансферуме до столь радикальных взаимодействий не доходило, и никаких слишком активных физически ли, химически или магически результатов не находили, но бесконечные поломки тоже не радовали ни Поветриса, ни механиков, ни лаборантов. Магам же, точнее сказать, волшебникам и нео-друидам, привлеченным к разработке, было, судя по всему, глубоко наплевать.
Вот и сейчас, прибежав в одно из подземных помещений по обслуживанию подъемного механизма, Поветрис обнаружил картину, достойную художника-минималиста, минимализм которого заключался бы в написании людей. Во всем громадном цехе, рассчитанном на полсотни рабочих и контролеров, не было никого, не считая автомата, апатично болтающегося вдоль громадных, поблескивающих в тусклом искусственном свете шестерен механизмов, да какого-то нео-друида в грязном балахоне, привалившегося к баку паровой машины замкнутого цикла. Воздух над ним напоминал смог над центром Столицы. Сопровождавший ученого в пути до цеха рабочий, как только что заметил Поветрис, куда-то испарился.
- Эй, ты! - окликнул друида Поветрис. - Где все? Вы что, не видите, что механизм заклинило?
- А? - Друид попытался сфокусировать взгляд на начальнике, но после нескольких неудачных попыток оставил эту затею и обернулся к шестерням. Затем снова повернулся к Поветрису и почесал свою всклокоченную сальную гриву: - А-а...
- Ты можешь определить, что это? Мы не можем продолжить эксперимент! - продолжал разоряться Поветрис, размахивая руками, как ветряная мельница.
- А. Проблема, - пробасил друид. - Наверное, что-то попало...
- Может, это просто ваши чары снова вышли из строя? - На механизмы были наложены специальные чары вечного двигателя, потому что из-за уровня развития технологий Адьяры такие масштабные механические системы могли стабильно работать только пока пар и электричество делали свое дело. После исчерпания горячей воды работа начинала зависеть исключительно от честного слова. В астероиде замерзшей воды было много, но, к вящему стыду ученых, применить волшебство в этой ситуации было гораздо проще, дешевле и, как это ни странно, надежнее.
- Может, и вышли, - флегматично согласился нео-друид. Затем он включил мозг, почесал подбородок и выдал: - А вообще не похоже на то. Вон, шестерни-то искрятся. Значит, магическое поле есть.
И правда - по латуни то тут, то там проскакивали голубоватые искорки. Поветрис было смутился, но, спохватившись, вызывающе выставил вперед бороду и спросил:
- Куда все пропали?
- Так обед.
- Он же только через два часа!.. А, ладно. Тогда ты что тут делаешь?
- Надо же кому-то за механизмом следить, - последовал гордый ответ. Друид указал на автомат, жалобно скрипевший нечто невразумительное. - Не ему же все доверить. Он вообще ничего не соображает после того, как ему сердечник зажевало.
- Погоди-ка, - тут до Поветриса дошло, - А кто вообще управляет этой штукой, раз никого нет?
Друид посмотрел на него, как на слабоумного.
- Автономный режим. Ты что, брат, совсем чокнулся с перспектив?
Поветрис смущенно умолк, мысленно укорив себя за необдуманный вопрос. Видимо, он действительно слегка ошалел от открывавшихся в будущем возможностей: подумать только, можно будет забыть про сложные опыты и долгие исследования, а вместо этого лично договариваться с элементарными частицами насчет их поведения в данный момент времени. Можно будет без труда, одними методами дипломатии составлять новые вещества, местонахождение электронов будет точно известно, прояснится природа молекулярного взаимодействия, наверняка отыщутся новые частицы... И запутанную теорию относительности Ошвальда можно будет забыть, как страшный сон... Конечно, можно было бы договариваться с элементарными частицами и раньше, вот только половину бюджета в таком случае составила бы стоимость почтовых марок.
Тем временем, пока председатель Совета ученых снова замечтался, нео-друид осмотрел механизм сверху донизу. Затем глянул в сторону автомата. Тот явно что-то пытался сказать, скрипя, выпуская воздух из сочленений и тупо раскачиваясь взад-вперед на ногах-поршнях.
- Слышь, ученый! - окликнул друид Поветриса, - По-моему, он хочет нам сказать, что там, в глубине, что-то есть.
Автомат загремел металлическими суставами в знак согласия и снял свой клепаный цилиндр, на который почему-то, в отличие от всего остального, не пожалели хорошего железа.
- Нонсенс, - отрезал Поветрис, - В начале суток проверяли, удалили все образования, что нашли.
Увидев скучающие взгляды друида и автомата, ученый снова мысленно треснул себя по лбу за тупость. Из-за слияния магического и электромагнитного полей инородные предметы образовывались в самое неподходящее время. Как он мог предположить, что в день запуска они сделают исключение? Поветрис искренне понадеялся, что такая рассеянность - это не признак начинающегося маразма.
Вообще-то удобнее было послать найти и удалить застрявшее в шестернях образование кого-нибудь из рабочих. Но, по опыту Поветриса, в таких случаях на других людей полагаться было лишь пустой и вредной тратой времени.
- Эй, ты, как там тебя! - обратился Поветрис к автомату. - Слазь, посмотри, что там!
Автомат гукнул и, зачем-то почесав голову, поплелся вглубь цеха, роняя по пути крупные капли машинного масла из отверстия, которое, как понадеялся Поветрис, было ртом.
- Бесполезно, - покачал головой друид. - Ничего не соображает. Кстати, ему как раз после удаления аномалии сердечник-то зажевало, так что его туда теперь и масленкой не заманишь.
- Зажевало?.. - Поветрис почувствовал, как содержимое желудка встало в вопросительную стойку, готовясь подняться к горлу. - Тогда ты не мог бы сам туда?.. А то я, как бы...
- Э, нет, брат, - быстро отреагировал друид, лихорадочно замотав патлатой головой. - Мне за автоматом надо присматривать, он только меня слушается.
- Это же консервная банка без тени интеллекта!
- Так в том-то и проблема. Да ладно вам, его случай, скорее, исключение, чем правило, - обнадежил Поветриса друид, упорото улыбнувшись.
Поветрис разражено зарычал и подошел к шестерням. Как уже было сказано выше, они отличались немалым размером, поэтому тощему председателю Совета ученых пролезть между ними не составило бы никакого труда. Но за свою голову он боялся все-таки больше, чем за голову друида или автомата. Иное дело, что официально над друидом стоял только архимаг, и слушаться он был обязан только его. Наверняка друид знал это, и уж точно не подчинился бы Поветрису в случае настоятельного требования полезть в механизм вместо него...
Так думал Поветрис, уже пролезая внутрь механизма, пачкая и раздирая свой белый халат о хорошо смазанные машинным маслом зубцы шестерен. Если бы не его неизбывная застенчивость, он бы уже давно догадался, что обо всех этих юридических изысках друид не имел ни малейшего понятия. Он даже наоборот, очень удивился и порадовался тому, что столь высокопоставленное лицо подчинилось его полупьяной браваде.
- Будет, что друзьям рассказать, а? - спросил он у автомата и, довольно усмехнувшись, с наслаждением затянулся самокруткой. Автомат в ответ пустил пар.
Прорвавшись с боем через зубцы, трубы и поршни, конвульсивно подергивавшиеся, словно вообразив себя конями непосредственно перед скачками, Поветрис, наконец, добрался до того, что вызвало поломку. Между несколькими сочленениями застряли массивные напольные часы в металлическом корпусе и с тринадцатью стрелками. Поветрис окинул их глазами и покачал головой - он скорее надорвался бы, чем сдвинул с места эту махину, даже будь она свободна от зажима. Но попробовать стоило. Поветрис отошел настолько, насколько позволяло расстояние между сочленениями, и с победным воплем хряснулся плечом о часы. Те не сдвинулись с места, лишь зазвенели возмущенно внутренностями. Суставы в плече вторили часам.
- Вот уж дела, - пробормотал ученый, потирая ушибленное место, - И что теперь делать?..
Через мгновение ему в голову пришла более насущная мысль: а как он будет выбираться, когда механизм заработает?
Тем временем Почтмейстер и Задуйлон уже устали стоять перед окном и ушли в коридор, где уселись около лаборатории на зловеще покачивающейся деревянной банкетке. Почтмейстеру это не понравилось, потому что теперь архимаг мог заметить его манипуляции с пространством, но делать было нечего: не стоило провоцировать старика на излишние подозрения, и так возникшие у него, когда, предложив отдохнуть в коридоре, он увидел перекошенное от умственного напряжения лицо почтовика. Но теперь, к счастью для последнего, Задуйлон нашел что-то очень интересное для себя в белом с пятнами копоти от газового освещения потолке. Понаблюдав за ним немного, Почтмейстер отставил от себя правую руку и вернулся к своему прежнему занятию. Воздух вокруг него заметно нагрелся.
Вкупе к неприметной внешности, Почтмейстер замечал за собой тот самый особый феномен незаметности, о котором уже говорилось выше. Замечал его только он сам, потому что все остальные часто не видели Почтмейстера в упор, не то, что какой-то феномен. Это здорово помогало в плетении интриг за спиной Парламента и королевы, заключавшихся в основном в осуществлении мелких, но таких полезных подлогов или пропаж в потоке корреспонденции, идущей через сортировочный цех Главного почтамта Адьяры. Конечно, были и обидные стороны: вам бы понравилось, если бы вас забыли пригласить на вечеринку по поводу вашего же дня рождения? - но Почтмейстер уже давно привык не обращать на них внимания. А сейчас он даже порадовался этому, ведь Задуйлон совершенно не замечал, что творится в буквальном смысле у него под боком.
- Что-то жарко стало. - Нет, иногда феномен все-таки давал сбой. - Господин Почтмейстер, это, случайно, не вы колдуете?
- Конечно, нет, - прошипел Почтмейстер, отвернувшись. Вся сосредоточенность на трансференции пошла прахом, оставив в качестве памятного сувенира дикую головную боль. Покосившись на архимага и убедившись, что тот разглядывает свою волшебную палочку, Почтмейстер выудил из кармана плитку шоколада - лучшее средство для восполнения магической энергии.
- Вы все-таки колдовали. Что за заклинание? Огненный шар? - полюбопытствовал архимаг.
Почтмейстер медленно сжевал шоколад и отсутствующе посмотрел на Задуйлона, пытаясь передать тому мысль, что он стал замечать его слишком не вовремя:
- Нет. Тут холодно.
- А, отопительные чары! - Задуйлон улыбнулся во все лицо, - Действительно, вы очень правы, применяя их. Все-таки они гораздо эффективнее, чем трубы с горячей водой, вы не находите?
Почтмейстер промолчал. Единственной школой магии, которым он овладел в совершенстве, была транференция. Все остальные, за исключением, может быть, алхимии, были также доступны для его мозга, как язык Певчих, то есть, без каких либо шансов на хотя бы поверхностное понимание. Свойство заклинаний трансференции нагревать окружающий воздух оказалось весьма кстати.
- Вы не против? - спросил он у Задуйлона со всей учтивостью, - Похоже, господин Поветрис там застрял надолго...
- О, конечно нет, - пожал плечами архимаг, - Колдуйте на здоровье. Только, пожалуйста, без ваших штучек с трансференцией! Одного студента как-то распополамило на экзамене по этой дисциплине; уборщица, когда отмывала аудиторию, кляла нас последними словами... Это было весьма неприятно, весьма.
Почтмейстер не обратил на эти слова никакого внимания. Он прекрасно знал, что архимаг, каким бы он не был на словах могучим и всезнающим, не смог бы отличить трансференционные чары от обычных тепловых. С этой способностью следовало родиться: но тогда архимаг никогда не стал бы тем, кем был теперь. У большинства почтальонов трансференция умножала способности к обычной магии на ноль, и максимум, на что эти маги были способны - это защитные чары, вызубренные из-за опасности профессии, и колдовство на уровне создания своего двойника, чьей обязанностью было отвлечение на себя внимания собак.
Поэтому Почтмейстер, закрыв глаза, спокойно сосредоточился на манипуляциях, благо, шоколадка сделала свое дело, повысив важный для магии уровень глюкозы в крови. Мысленно переместившись вглубь астероида, он, никогда не бывавший не то что в сердце Трансферума, но вообще на промышленном заводе, увидел громадное помещение с низким потолком, поддерживаемым мощными арками и больше, чем на две трети занимаемое впечатляющим механизмом - колоссальной, на взгляд Почтмейстера, системой шестерен, поршней, рычагов и труб. В тянущемся вдоль механизма узком коридоре не было никого, кроме спящего косматого человека в грязной мантии и бесцельно шатающегося автомата, но они Почтмейстера не интересовали.
Сосредоточившись посильнее, он сумел проникнуть в сам механизм. Ноздри заполнил запах металла и машинного масла, послышался, словно сквозь вату, вымученный скрежет шестерен, которым что-то мешало. По краям восприятия они сливались в переливающуюся золотистую мешанину цветов, из-за чего Почтмейстера начало штормить. Было похоже, что сигнал между его сознанием и телом более чем наполовину поглотился толщей земли и заметно уменьшился, а это было чревато слабостью, тошнотой, а иногда даже обмороками и рвотой на протяжении нескольких часов. Но ради спасения Почты стоило потерпеть.
Почтмейстер поднапрягся, ощутив настойчивое требование остатков банкета выйти через вход, и, наконец, добрался до ведущей системы. И обнаружил нечто для этого места необычное.
Между шестернями застряли напольные часы. Они были сделаны из свинца и отличались от своих обычных собратьев тринадцатью стрелками и изогнутым вопреки классической геометрии циферблатом с непонятными пентаграммами вместо цифр. Но даже не это явное порождение восьмого измерения удивило Почтмейстера, а грязный и взмокший Поветрис, устало привалившийся к часам.
"Вот идиот. Его же в фарш перемелет" - подумал Почтмейстер, чуть было не потерял контакт с реальностью, вовремя спохватился и отключил мысли. В конце концов, у ученого был шанс избежать зубьев шестерен, сообрази он быстро занять определенное положение среди них, а потеря этого светлого ума, в общем, не очень повлияла бы на исход науки, потому что основной процесс ее продвижения был уже запущен. Конечно, таких гениев было еще не много, да и временником Поветрис был неплохим... Но, продвигаясь по службе, Почтмейстер давно отбросил заблуждения о пользе и незаменимости одного отдельного человека, кроме самого себя, конечно.
Почтмейстер мысленно протянул руку со сгустком вероятностей случайных событий в сторону механизмов. Шестерни засверкали всеми цветами радуги, стали изменять форму, переходя в иные измерения, выбранные волею случая, магическое поле, пронзающее их, искажалось и меняло направление, электрическое поле, после недолгих колебаний, исчезло совсем. Часы прозвенели гимн Короны, отбили минус три часа полуночи и исчезли, отправившись, видимо, в девятое измерение. Еще минута - и вся система была бы безнадежно испорчена. Полминуты ушло бы на затирание улик, и Почтмейстеру не пришлось бы волноваться о будущем подвластной ему организации еще несколько десятилетий...
Но вдруг раздался низкий гул.
Гул был предельно низкий, проникал в каждую клеточку тела и исторгал из себя неописуемую угрозу, по сравнению с которой угроза быть медленно, начиная с ног, аннигилированным заживо серой слизью из разозленных кварков сочлась бы за милое кокетство на уровне пригораживания пальчиком. В голове Почтмейстера против воли возникла мысль о том, что пора закругляться, и чем скорее, тем лучше.
Он отдернул полувоображаемую руку и рванул сознанием прочь из глубин астероида.
И в тот момент все исчезло.
Задуйлон проснулся от того, что больше не чувствовал под собой жесткую банкетку. Это было вполне обоснованно, потому что банкетке не место в открытом космосе.
Задуйлон медленно, с достоинством, присущим всем волшебникам высшего класса, снял очки, протер их развевающейся в невесомости бородой и снова нацепил их на свой большой нос, закрепив для надежности прядями волос.
Открытый космос не испарился, как не появилась и сила тяжести.
Достопочтенный архимаг, повидавший на своем веку множество чудес вроде воскрешения некромантами орд умертвий, великих битв колдунов с волшебниками, геноцида эльфов и гномов и завершения постройки Небоскребного кольца Столицы, снова ощутил то неприятное чувство удивления, которое позабыл почти на двадцать пять лет. Неодобрительным взором он осмотрел пространство вокруг себя.
Космос Адьяры был отнюдь не той скучно-зловещей черной бездной, которая, следуя распространенной поговорке жителей однотонных вселенных, через некоторое время начинала всматриваться в наблюдателя. Впрочем, если следовать определению, этот космос все-таки был бездной, то есть, не имел дна, вот только он был бездной вежливой и никогда не позволил бы себе в открытую пялиться на любопытных астрономов. Правильнее было бы назвать космос Адьяры океаном - межпространственным океаном плазмы без видимого конца и начала, объемом примерно в две большие галактики.
Строго говоря, этот темно-синий океан был многоцветным из-за величественных далеких туманностей и звездных облаков, окрашивающих его разнообразными оттенками, от темно-зеленого до ярко-малинового. Великие россыпи звезд мерцали вокруг, далекие и тусклые, близкие и яркие, голубоватые горячие и остывающие кроваво-красные - такой вид, во всяком случае, они принимали в глазах архимага, потому что любой почтальон увидел бы те же самые звезды в совершенно другом облике. Космическая пыль, межзвездный газ и разреженная плазма1 позволяли звуку доходить до ушей случайного слушателя, и космос полнился скрипами, механическими переливами и завываниями, бульканьем, шипением, странными звуками, напоминающими порывы ветра. Среди этих шумов выделялись гулкое пение, встревоженное щелкание и посвист, громкий рев и мяуканье - песни космических китов, дельфинов и ламантинов, чьи громадные спины, покрытые толстым, испещренным метеоритами слоем пыли и льда, такие близкие в сравнении со звездами, можно было заметить тут и там. Похоже, животные чего-то испугались и теперь с достоинством, но поспешно удалялись вглубь космоса.
Задуйлон задумался, что же могло их напугать. Мыслительный процесс занял около двух минут, пока архимага не притянуло к довольно большому блестящему осколку - или архимаг притянул осколок, его габариты это позволяли. С облегчением,он ухватился за глыбу и неожиданно для себя увидел на ней странные рунические письмена - точно такие же, какие были выписаны на нижней ленте сферы Трансферума. Руны гласили: "Не подходить! Высокая ради". Задуйлон чертыхнулся и поскорее оттолкнул от себя осколок. Он понятия не имел, что такое эта "ради", но подозревал, что конструкторы написали это не просто так.
Только теперь он обнаружил, что висит в целом рое каменных и металлических осколков, загадочно вывернутых и изогнутых под немыслимыми углами остатков шестерен, бетонных плит, стекла и прочих потенциально травмоопасных вещей. Все это под воздействием остатков сильнейшего магического поля уже заворачивалось в эллипсоид, скатываясь в центре в плотный шарообразный ком. Понаблюдав за этим пристально, архимаг почувствовал себя причастным к чему-то большему, чем просто ко всей магической жизни Адьяры, ощутил, насколько он мал и ничтожен в сравнении со своей Вселенной, хотя последняя была довольно маленькая и казалась бесконечной только из-за сильной кривизны пространства. Нельзя сказать, что ему очень понравилось это ощущение.
Некоторое время Задуйлон тихо дрейфовал вокруг зарождающегося в ускоренном темпе небесного тела и думал, что ему делать. Ответ на этот вопрос пришел из неожиданного места - из-под ног архимага. Оттуда раздавалось тоненькое гудение, которое могли издавать только...
Задуйлон принял противоположное первоначальному положение относительно осколков астероида и с облегчением понял, что не ошибся в своих догадках. Плавно отскакивая, словно мячик, от мелких обломков, волшебник поплыл по направлению к железнодорожным рельсам.
Гудение постепенно нарастало, свидетельствуя о приближении поезда. Заняв с четвертой попытки относительно неподвижное положение, Задуйлон выставил одну руку вперед и стал терпеливо ждать. До его ушей дошел свист паровозного гудка и ритмичный перестук колес.
Из ближайшего облака пыли, через которое проходили пути, выехал паровоз красного цвета, выпускающий из трубы клубы пара. Задуйлон замахал руками, стремясь преодолеть гравитацию, упорно тащившую его на рельсы, и закричал, чтобы привлечь внимание машиниста. Судя по тому, что паровоз засвистел и сбавил ход, это ему удалось. Волшебник прижал одной рукой вставшую колоколом мантию и одной рукой погреб к составу. Но, увидев машиниста, Задуйлон почти пожалел, что остановил именно этот поезд. Впервые он видел в третьем измерении столь странного гуманоида: маленького, с угольно-черной кожей, птичьим лицом, белыми глазами без зрачков и дикой прической. Красная форма машиниста Адьяры, надетая поверх цветастой рубашки и истлевшего от времени узорчатого шарфа, была ему велика и не сидела на чересчур узких плечах.
- Что-то везет мне сегодня на автостопщиков! - сказал машинист и весело осклабился, - Только что подобрал какого-то рыжего бородача и почтальона. И еще кучу народа, даже несколько вагонов заполнил. На билет деньги есть?
- Нет, - сказал ошарашенный внешностью и странным акцентом машиниста Задуйлон. Вообще-то деньги у него были, но расплачиваться в невесомости было неудобно.
- Тогда садись в почтовый, чтобы не нервировать контролера, - не переставая агрессивно улыбаться, сказал черный гуманоид.
Задуйлон кивнул медленно, словно в трансе, и направился к фиолетовым почтовым вагонам, но вдруг спохватился и спросил:
- А куда вообще едет этот поезд?
- Никуда, но через четыре остановки - Столица, - ответил машинист и дал гудок, из-за которого Задуйлону пришлось ускориться.
В первом же почтовом вагоне он обнаружил Поветриса и Почтмейстера, и почему-то совсем не удивился этому, только вслух порадовался, что под ногами снова твердый пол с оптимальной силой тяжести. Поветрис и Почтмейстер одарили его свинцовыми взглядами.
- Что произошло? - спросил Задуйлон, почти подобострастно усмехнувшись.
- Это я у вас хотел спросить, - мрачно сказал Поветрис, всем своим видом источавший усталость и нежелание не то, что общаться, но даже открывать рот. - Я только пытался убрать новое порождение полей из подъемного механизма. Кажется, это были напольные часы. С тринадцатью стрелками.
- Похоже, вам это удалось! - фыркнул архимаг, злобно вперившись глазами в ученого. - Я даже не удивлен результату.
- Вообще-то я не смог с этими часами справиться. Я склонен думать, это у вас какие-то чары пошли не в ту сторону. Помнится, вы, маги, как-то раз таким образом снесли начисто все общежития УК!
- За все пребывание здесь я не сотворил ни одного заклинания, - с гордостью заявил Задуйлон.
- Что тонко намекает о ваших к ним способностях, - желчно произнес Поветрис.
- Вы бы лучше помолчали, наглый неуч!
О Почтмейстере, лежавшем на самом видном месте между мешками с письмами, как всегда никто не вспоминал. И он был этому только рад: уж очень у него болела голова. Больше всего на свете ему хотелось приехать в Столицу, зайти в свой просторный кабинет на Главпочтамте, употребить внутрь большую плитку шоколада и крепкий кофе и уснуть как минимум на сутки. Об одном его душа была спокойна - теперь Почте ничего не угрожало.
Хотя к чувству глубокого удовлетворения этим обстоятельством примешивалось еще одно, неприятно свербящее, похожее на какого-то скромника, теребящего ваш рукав, чтобы вы наконец-то обратили внимание на несущуюся прямо на вас снежную лавину. Почтмейстер чувствовал, что в этом мире что-то пропало.
И именно это ощущение, не считая как всегда разругавшихся вдрызг Задуйлона и Поветриса, не позволило ему уснуть среди почты в вагоне поезда "Хмарь-..." до самой Столицы.
1) О том, как в этой разреженной плазме образовалась сложная экосистема пятого измерения, а живые существа не только дышат, но и превосходно себя чувствуют, в Адьяре до сих пор ведутся споры, иногда доходящие до рукоприкладства.