- Зачем это.... Не надо... - прошептала Надя, когда Виктор прикоснулся губами к её губам. - Не надо... - повторила она, но на поцелуй ответила.
"Как хорошо, - мелькнула в голове у Виктора неуместная (а может, наоборот, очень даже уместная) мысль, - что мать в командировке, а отец явится с работы не раньше, чем через два часа. А то отирались бы по подъездам..."
...Надя безропотно позволила усадить себя на широкий диван, а Виктор примостился подле неё на полу - стоя на коленях. Она обнимала его робко, но целовались они так жадно и долго, что у обоих перехватывало дух. Молния на надиной кофточке была короткой, и даже когда он её расстегнул, ситуация не сделалась более интимной. Чуть задрав кофточку, Виктор добрался до застёжки лифчика, расцепил неумелыми пальцами незнакомую конструкцию и осторожно дотронулся до обнажившегося под его рукой соска. Надя молчала, только дыхание её сделалось прерывистым. И тут Виктор растерялся. Он ожидал сопротивления, традиционного "Да что это ты!", но ничего подобного не последовало. И эта неожиданная реакция девушки на его робкую смелость обезоруживала - Виктор просто-напросто не знал, что же ему дальше делать.
- Не бойся, - сказал он, отстранившись и чувствуя себя невероятно благородным, - ничего больше не будет.
Надя не ответила, только закрыла лицо ладонями, и Виктор не мог видеть выражения её глаз. Зато он вдруг увидел расстёгнутую пуговицу слева на её юбке - там, где начиналась молния. И Виктор мог поклясться чем угодно, что он и мизинцем не дотрагивался до этой проклятой пуговицы. Значит.... Значит, это она сама её расстегнула? Но как-то вовсе не с руки было - после сказанных слов - начинать всё сначала.
...Они встречались ещё несколько раз, даже ходили вместе в театр, а потом как-то незаметно разошлись в разные стороны и потеряли друг друга среди миллионов людей и многих тысяч встреч. Ничего не было, и вспоминать нечего...
* * *
- Зачем это.... Не надо... - прошептала Надя, когда Виктор прикоснулся губами к её губам. - Не надо... - повторила она, но на поцелуй ответила.
"Как хорошо, - мелькнула в голове у Виктора неуместная (а может, наоборот, очень даже уместная) мысль, - что мать в командировке, а отец явится с работы не раньше, чем через два часа. А то отирались бы по подъездам..."
...Надя безропотно позволила усадить себя на широкий диван, а Виктор примостился подле неё на полу - стоя на коленях. Она обнимала его робко, но целовались они так жадно и долго, что у обоих перехватывало дух. И девушка не сопротивлялась, когда Виктор снял с неё кофточку и лифчик, только попыталась прикрыть локтями обнажённую грудь.
Молчала Надя и тогда, когда он мягко и осторожно поднял её с дивана, расстегнул молнию на юбке и уверенным движением сдвинул вниз юбку вместе с трусиками. И лишь когда Виктор, снова усадив Надю на диван, притянул её к себе, одновременно раздвигая локтем судорожно стиснутые девчоночьи коленки, она прошептала:
- Ой, Витя, зачем.... Не надо... Я никогда ещё... Я ещё ни разу...
- Наденька...
...Восемнадцатилетний парень - это мальчишка, но восемнадцатилетний парень с опытом пятидесятилетнего мужчины - это совсем другое дело...
* * *
Пулемётные очереди фотовспышек и многоголосый шум сливались в монотонный гул, напоминавший мерный рокот прибоя. "Хм-м, - подумал Виктор Игоревич, - наверно, это и есть звук славы..."
- Скажите, пожалуйста, господин профессор, - молоденькая журналистка в ладно облегавшем её фигурку тонком светлом свитере и тёмных брючках прорвалась в первый ряд и настырно подсовывала нобелевскому лауреату микрофон. - А с чего всё началось? Почему вы всю жизнь посвятили решению именно этой проблемы? Ведь машина времени, - она скосила глаза на зажатую между пальцев шпаргалку, - переносящая энергоинформационную составляющую человеческой личности вдоль оси времени в его же собственное тело в прошлом, считалась вещью абсолютно фантастической, пока вам не удалось...
- С чего началось? - усмехнулся учёный, мужским взглядом скользнув по её обтянутой синтетикой груди. - Вы знаете, мне всю жизнь хотелось вернуться в один день из моей далёкой юности - мне тогда было всего восемнадцать.... Наверно, мне очень-очень этого хотелось - вот я и сделал невозможное.