Аннотация: В лесу прифронтовом (январь-март 1943-го года)
Глава шестая
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. В ЛЕСУ ПРИФРОНТОВОМ
Выходила на берег Катюша,
На высокий на берег крутой
"Катюша"
Военные дороги часто разлучают людей навсегда, но они же, случается, нежданно-негаданно сводят старых друзей.
Ещё в самом начале зимнего наступления, в декабре сорок второго, Павел Дементьев обустраивал наблюдательный пункт своей батареи на высоте 73,4. Хлопот у него было выше головы, он не успел даже позавтракать, и заботливый старшина принёс ему целый котёлок пшеничной каши с салом, за желтоватый цвет носившей "кодовое название" "блондинка". Комбат с аппетитом принялся за еду, и тут над его головой с воем пронеслись реактивные снаряды, волоча за собой косматые огненные хвосты. "Эрэсы работают, - подумал Павел, провожая глазами рукотворные кометы, - наш четыреста пятый дивизион, больше некому. И они где-то рядом. Пойти посмотреть? Время вроде есть...".
Любопытство молодого командира было понятным. О "катюшах" ходили легенды, однако Дементьев толком ничего не знал об этих установках, хоть и видел однажды их залп и его последствия. Дожевывая на ходу "блондинку", он добрался до позиции эрэсников - она действительно оказалась совсем близко, - и принялся разглядывать чудо военной техники. Вблизи чудо не впечатляло - Павел даже почувствовал разочарование. Обычные грузовики "ЗИС-5", вместо кузова - примитивный рамообразный станок, собранный из металлических полозьев, похожих на дырчатые рельсы, на которые подвешивались снаряды. После сложных артиллерийских систем, с которым Дементьев привык иметь дело, знаменитая "катюша" показалась ему какой-то кустарной самоделкой, склёпанной в кружке "Умелые руки". Но руки и впрямь были умелыми - о гвардейских реактивных миномётах говорили с уважением.
Гвардейцы уже отстрелялись и готовились сменить позицию. Павел тоже собрался идти восвояси, как вдруг услышал возглас:
- Начальника штаба капитана Гиленкова к командиру дивизиона!
"Гиленков? Уж не старый ли это мой приятель по школе и училищу? Фамилия-то не очень распространённая" - подумал Дементьев и спросил пробегавшего мимо него офицера:
- А Гиленкова вашего, случайно, не Юрой зовут?
- Кажется, Юрой, - ответил тот на бегу, - но точно не знаю. Сами спросите - он вон там, в штабном "додже".
Встреча старых друзей состоялась у дверей машины - Гиленков буквально вывалился из неё на подошедшего Павла.
- Пашка, Дементьев, вот уж не ожидал! - радостно воскликнул Юрий. - Ты откуда выискался, чертяка?
- Оттуда же, откуда и ты, приятель! - в тон ему ответил Павел.
Друзья крепко обнялись. Они знали друг друга с тридцать восьмого, но с началом войны судьба разбросала их по разным фронтам. И вот, наконец, они встретились здесь, в лесах под Калинином. Выяснилось, что Юрий служил начальником штаба 405-го дивизиона "катюш", входившего в состав того же третьего механизированного корпуса Катукова, что и батарея Дементьева, так что теперь друзья воевали вместе. Однако толком поговорить им не удалось - "катюши" умчались на новую позицию, а Павел вернулся к своим пушкам.
Во время зимнего наступления они почти не встречались - шли бои, и обоим было не до встреч, - но ближе к весне их встречи стали более частыми. Гиленков расписывал мощь своего оружия, хвалил гвардейские порядки, а как-то раз сказал, хитро прищурившись:
- Слушай, Дементьев, а переходи-ка ты к нам. "Катюши" - это, брат, сила, не то что твоя ствольная артиллерия. И звание у тебя подходящее - переходи, я поспособствую.
Звание у Дементьева действительно позволяло ему пойти на повышение: в первой мехбригаде не было злопамятного Вайнштейна, и в марте сорок третьего года Павел стал капитаном. О переходе к эрэсникам он всерьёз не думал, но материальную часть "катюш", пользуясь случаем, изучил основательно - пригодится.
Установка оказалась простой, как всё гениальное. Пусковой станок не представлял собой страшной военной тайны: рельсы и рельсы, только с дырками для уменьшения веса. Рельсы для пятидюймовых РС монтировали на специальных железных упорах на грузовиках "ЗИС-5", потом на "студебеккерах", для повышения мобильности - немцы рьяно охотились за "катюшами", и поэтому непреложным правилом эрэсников было сменять позицию сразу же после стрельбы, и как можно быстрее.
Пусковые для двенадцатидюймовых РС устанавливали прямо на земле - "наземный" вариант "катюши" солдаты называли "андрюшей". Станки для "андрюш", сваренные из металлических прутьев, кучей перевозили на машине, потом их разгружали на огневой позиции и ставили на землю по двадцать четыре штуки в ряд. Установке придавали нужный угол возвышения, соответствующий дальности и направлению стрельбы. К пиропатрону лежавшего на станке снаряда присоединяли провода от аккумулятора и от прибора управления огнём. По команде офицер крутил замыкатель, и снаряды летели в цель.
Укупорка реактивных мин была не только тарой, в которой перевозят снаряды, но являлась ещё и направляющей, по которой двигалась мина: внутри этой тары-направляющей шли прикреплённые к дереву металлические полозья. Нередкими были случаи, когда снаряд цеплялся оперением за край ящика и летел к цели вместе с ним. "Иван, перестань бросаться ящиками, а то мы газы применим!" - угрожали в листовках и по радио немцы, пережившие такую "ящичную" атаку.
405-й миномётный дивизион был укомплектован установками "БМ-13-16", что означало "шестнадцать снарядов 132-мм калибра". Сорокатрёхкилограммовый снаряд имел два штифта - спереди и сзади, - которыми он цеплялся к направляющим. На каждый рельс подвешивались по два снаряда: один сверху, другой снизу. Направляющих восемь, снарядов шестнадцать. Арифметика простая, а в итоге восемь машин дивизиона "РС" могли в течение нескольких секунд выпустить сто двадцать восемь мин на дистанцию до восьми с половиной километров.
Снаряд состоял из двух частей: из начинённой порохом реактивной камеры сгорания, в которую ввинчена пиросвеча, и боевой части, снаряжённой тротилом и взрывателем. По сути это была простейшая твердотопливная ракета: надёжная, как трёхлинейная винтовка.
Порох зажигался свечёй накаливания от аккумуляторов с пульта управления огнём из кабины машины; замыкание цепей производил командир боевой машины из кабины, при помощи специального маховичка. Один оборот маховичка замыкал одну определённую цепь одной направляющей. Шестнадцать оборотов - залп, который можно было произвести очень быстро, за десять-двенадцать секунд.
Несмотря на внешнюю примитивность, реактивные установки были очень грозным оружием. Немцы, попавшие под первый удар "РС" в июле сорок первого под Оршей, были ошеломлены "русскими многоствольными автоматическими огнемётными пушками" и тут же открыли сезон охоты на "катюшу". Советское командование минировало установки - все командиры "БМ" имели строжайший приказ подорвать свои машины при малейшей угрозе их захвата противником, - однако немцам в ряде случае удавалось захватить и пусковые, и даже сами реактивные снаряды. Захват машин не дал ничего - чопорные генералы вермахта только брезгливо морщились при виде "варварского русского железа". Секрет "катюши" заключался в её снаряде, и для разгадки этой тайны были привлечены лучшие немецкие учёные-оружейники. Они многое для себя уяснили, однако "сумрачный германский гений" так и не смог осилить загадку "умелых рук", а тем более создать немецкий аналог "катюши".
Работавшие над захваченными русскими реактивными снарядами немецкие ученые умы никак не могли понять принципа ужасающего огневого воздействия "РС". Почему в зоне поражения горело все, что только могло гореть? Ведь в начинке снарядов "катюши" не было никаких зажигательных компонентов - одни только тротиловые шашки.
И лишь спустя десятилетия после окончания войны тайна пиротехнического эффекта воздействия снарядов гвардейских реактивных минометов была рассекречена. Всё дело было в удлиненных тротиловых шашках, которыми начинялись реактивные мины. При подрыве эти шашки разбрасывали тысячи мельчайших раскаленных осколков, поджигая все горючие предметы вокруг эпицентра взрыва.
Что остаётся в эпицентре почти одновременного взрыва ста тридцати мин, нёсших шестьсот тридцать килограммов тротила, Павел уже видел. И в будущем ему предстояло не раз увидеть это снова.
* * *
Распоряжением Ставки Верховного Главнокомандования от 30 января 1943 года N 46021 Полевое Управление 22-й армии переформировывается в Полевое управление 1-й танковой армии.
Командующим 1-й танковой армией назначен гвардии генерал-лейтенант тов. Катуков, членом Военного Совета - генерал-майор тов. Попель,начальником штаба армии - генерал-майор тов. Шалин, заместителем командующего армией генерал-майор тов. Баранович.
"Ну, дело будет" - говорили офицеры дивизиона, ознакомившись с копией приказа. На базе 3-го механизированного корпуса разворачивалась Первая танковая армия. "Будут у нас и танковые корпуса, и танковые армии" - вспомнились Павлу Дементьеву слова Гамова, сказанные год назад. "Артиллерийский бог" знал, что говорил, и не ошибся.
Первая танковая сосредотачивалась в районе Осташкова, готовясь в составе группы войск специального назначения ударить на Лугу, выйти к Псковскому и Чудскому озёрам и освободить Новгород.
Готовясь к наступлению, дивизион получал пополнение людьми и техникой. Личный состав батареи Дементьева заметно помолодел - на место выбывших ветеранов приходили молодые солдаты-новобранцы. Павел смотрел на мальчишеские лица, подёрнутые первым пушком, на цыплячьи шеи, болтавшиеся в воротниках гимнастёрок, на оттопыренные уши, и гонял молодняк нещадно, вдалбливая в их стриженые "под ноль" головы артиллерийскую и воинскую премудрость. Он уже очень хорошо знал, как легко и просто превращается живой человек в груду гниющей органики, и не хотел, чтобы для этих ребят первый же бой стал последним.
После гибели Богатырёва и ранения Пампейна расчётом четвёртого орудия батареи командовал Коваленко. Когда распределяли прибывшее пополнение, он удивил Дементьева, сказав:
- Товарищ старший лейтенант, нам новичок ни к чему. Мы справляемся и без одного номера.
Такое заявление не только удивило, но и насторожило Павла - обычно командиры орудий сразу же требовали замену, стоило хоть одному из бойцов расчёта выйти из строя. Заподозрив неладное, он в тот же вечер навестил землянку расчёта четвёртого орудия и застал там банкет в полевых условиях. На импровизированном столе, в роли которого выступал ящик из-под снарядов, было выставлено обильное угощение: колбаса, мясные консервы, хлеб, огурцы и солёная капуста в глиняных мисках и, само собой, водка в количестве явно большем, чем законные фронтовые сто грамм. А вокруг стола на таких же ящиках сидели бойцы четвёртого расчёта во главе с Коваленко.
Бывший уркаган, нимало не смущаясь, пригласил комбата к столу, налил полкружки водки и пододвинул колбасу, которой Дементьев не видел уже давненько.
- Откуда божьи дары? - спросил Павел, отказавшись от водки и пробуя колбасу. - Манна небесная? Или вам союзники персональный ленд-лиз организовали? У нас на кухне гороховый суп да каша, сдобренная жареным салом, а у вас тут прямо ресторан!
Коваленко тут же выдал витиеватую версию происхождения пищевого изобилия - мол, вымениваем у местного населения, и на складах знакомство завели, трофеи-то все любят. Версия была шита белыми нитками, хотя насчёт "друзей с продовольственного склада корпуса" Коваленко не врал - среди интендантов хватало нечистых на руку людишек, а люди Коваленко в ходе зимних боёв набили руку на сборе трофеев, среди которых были не только одежда и оружие, но и кое-какие ценности.
- Так, - сказал Дементьев, выслушав "чистосердечное" признание. - За угощение спасибо, братцы-батарейцы, но если я ещё раз увижу эту вашу пьянку, о снятии судимости можете не мечтать. А в довесок организую вам, персонально каждому, перевод в штрафбат - исключительно на добровольных началах. Вот там и будет собирать трофеи - на передовой. Ты понимаешь меня, Коваленко?
- Понимаю, - угрюмо ответил бывший зэк. - Больше такого не повторится.
"Откуда берётся в человеке желание словчить да проехаться в рай на чужом горбу? - думал Павел, выбравшись из землянки четвёртого расчёта. - Под огнём - люди как люди, а как стало чуть поспокойней, гниль и полезла. Взялись за старое - наверняка ведь не только меняют, но и подворовывают на складах".
Он не верил обещаниям Коваленко и твёрдо для себя решил не миндальничать с ним, если уркаган будет продолжать в том же духе. Но Коваленко слово своё сдержал: спасаясь от соблазна (а заодно из любви к риску, которая была у него в крови), бывший вор устроил себе перевод в корпусную разведку. Воевал он там доблестно - по весне, получив за выполнение особого задания в немецком тылу десять суток отпуска, Коваленко заглянул на батарею и похвастался новеньким орденом Красного Знамени. "Вот и ладно, - подумал Павел, слушая рассказы бывшего батарейца о ночных вылазках и взятых "языках", - и волки сыты, и овцы целы. Воюй, а не воруй - так оно честнее".
* * *
Когда из-за верхушек деревьев выскочила тройка самолётов, шедших на бреющем полёте, первой посетившей Павла мыслью было: "В укрытие!". Сработал инстинкт - до сих пор небо принадлежало немцам. Однако самолёты оказались нашим штурмовиками "Ил-2". Артиллеристы проводили их ласковыми взглядами - ну, наконец-то появились, родимые, - а "родимые" вдруг развернулись и ринулись на батарею; на крыльях штурмовиков засверкали вспышки выстрелов.
Солдаты прятались по щелям и окопам, посылая летунам проклятья и отборный мат. Лихие штурмовики, урча, пошли на второй заход, но тут кто-то из зенитчиков, охранявших расположенный по соседству штаб бригады, поприветствовал "родимых" длинной очередью из крупнокалиберного ДШК. Подействовало - самолёты прекратили атаку и улетели.
Дементьев, оглядев прошитый пулями тягач, пробитый щит и повреждённую станину одного из орудий, тоже высказался от души. Один из его батарейцев был ранен; хорошо ещё, что дело ограничилось только этим. Пока начальство разбиралось и разыскивало виновных, Павлу пригнали новый тягач; пушку подремонтировали, и она продолжала воевать с дыркой в щите - с эдакой своеобразной памяткой о боевом "содружестве" артиллерии и авиации.
История эта, случившаяся на переправе через Лучесу, получила продолжение. Зимой, во время марша из калининских лесов к озеру Селигер, промерзший и усталый дивизион остановился на отдых в деревне, рядом с которой располагался полевой аэродром - видно было, как там взлетали и садились самолёты. Дементьев с комиссаром батареи Фёдоровым зашли в избу, где уже обосновались лётчики. Они радушно встретили гостей, и за чаем, в тёплой дружеской обстановке, Павел рассказал о досадном недоразумении у реки Лучесы.
- Погоди-ка, артиллерист, - сказал один из хозяев, доставая из планшета карту. - Где это было, говоришь?
И выяснилось, что в "бандитском" нападении участвовали лётчики именно этого авиаполка.
- Молодняк зелёный, - пояснил лётчик, - опыту - никакого. Командир звена первый раз повёл тройку на боевое задание. Потеряли ориентировку, перепутали свой передний край с немецким, ну и... Разжаловали их, да послали в штрафной батальон.
Дементьев мечтал встретиться с теми, кто расписался на щите его орудия, и сказать им пару "тёплых" слов, однако сейчас это желание у него пропало. Ребята дорого заплатили за свою ошибку - война ошибок не прощает.
* * *
Запланированное наступление не состоялось. Подули юго-западные ветры, началась оттепель, перешедшая в очень раннюю весну. Снег таял на глазах, превращаясь в огромные лужи, в которых безнадёжно вязли танки и тягачи. Однако сосредоточение массы советских войск на Демянском выступе не осталось незамеченным противником, и немцы постепенно отвели свои части из района Демянска, опасаясь окружения на манер сталинградского.
Конец зимы и весну сорок третьего артиллерийский дивизион пережил без каких-либо потрясений, стоя у реки Ловать, а потом в районе озера Селигер. Началась весна, и Павел, как только выдавалась свободная минута, уходил в лес, бродил там среди деревьев, слушая вечную музыку русской природы, не тронутой войной, а потом возвращался в свою штабную полуторку, ставшую для него домом на колёсах. Он чувствовал себя неотъемлемой частью того, что называется коротким словом "Русь", и готов был драться насмерть с кем угодно, чтобы слово это не потеряло вкус и смысл, и не изгладилось из памяти людской. И лесная Русь приветливо встречала своего сына, поила его ледяной родниковой водой и берёзовым соком; для него пели птицы, и даже зайцы, менявшие свою белую зимнюю шубку на серую летнюю, смотрели на него без страха. И эти же леса надёжно укрывали русских воинов от беспощадных глаз вражеской авиации.
Фронтовая жизнь тем временем шла своим чередом. Удачи, как и неудачи, не приходят поодиночке - получив звание капитана, Павел Дементьев пошёл на повышение. Начальник артиллерии корпуса Фролов оценил способности Мироненко и забрал его к себе в штаб, а Дементьев сдал свою вторую батарею старшему лейтенанту Заварзину и принял дела начальника штаба дивизиона.
Повышение радовало, однако Павел опасался, что не сможет сработаться с комдивом, майором Вересовым. Памятую крестьянскую мудрость "Водка до добра не доведёт", Павел спиртным не увлекался, тогда как Вересов уделял немало времени дрессировке "зелёного змия", выпивая по поводу и без и со штабными офицерами, и с командирами орудий, и с рядовыми. В конце августа сорок второго, после боёв под Воронежем, когда дивизион стоял в Ясной Поляне, майор в компании нескольких офицеров отправился проветриться в Тулу. "Проветривание" закончилось устроенной комдивом грандиозной дракой в каком-то кабаке; прибыл военный патруль, и пировавшим артиллеристам пришлось прорываться с "боем". Дело принимало скверный оборот: если бы о художествах Вересова прознал комендант Тулы полковник Чекмазов, комиссар бригады Игнатьев или сам Катуков, то майор "со товарищи" запросто попали бы под трибунал. К счастью для Вересова, комбриг Мельников, будучи сам немало грешен по части выпивки, замял дело, и на этот раз комдив вышел из водки сухим.
Но - сколь верёвочка не вейся, а кончик отыщется. Весельчак-майор допрыгался: в феврале, когда его дивизион шёл сквозь пургу по заснеженным дорогам от Оленино в район Демянского выступа, он влип в очередную историю, которая оказалась той самой каплей, которая переполняет винную бочку. В снежной мути дорогу колонне тягачей преградила какая-то "эмка" - ни объехать, ни свернуть. Вересов, будучи как всегда изрядно навеселе, не стал долго думать и гадать, кто там сидит в "эмке", а приказал бойцам: "Убрать с дороги эту мелюзгу! Пушкари едут, а она тут под ногами путается!". Легковушка вместе с пассажирами оказалась в кювете, а дивизион бодро двинулся дальше.
А в злосчастной "эмке", как оказалось, ехал полковник Фролов, непосредственный начальник бравого майора. История умалчивает, как начарт корпуса выбрался из кювета, но через месяц он дознался, кто устроил ему снежную ванну. В итоге Вересов был вызван перед его грозные очи, разжалован до капитана и отправлен в другой корпус командовать батареей. Чужой беде, пусть даже заслуженной, не радуются, но всё-таки капитан Дементьев вздохнул с облегчением.
* * *
Мирная лесная жизнь кончилась в конце марта. Пришёл приказ о передислокации армии - 1-й механизированной бригаде предписывалось следовать к станциям Осташков и Чёрный Бор и там грузиться в эшелоны. Куда их перебрасывают, не знали не только бойцы, но и командиры - оставалась только гадать да уповать на привычное "там видно будет".
Эшелон миновал Москву и двинулся на юг. Стало заметно теплее, и днём двери теплушек распахивали настежь, впуская пьянящий весенний воздух. На каком-то полустанке эшелон сделал остановку, и Павел, вышедший размяться, увидел на платформах соседнего эшелона знакомые "турусы на колёсах", тщательно укрытые брезентом. Оказалось, что этот состав везет к месту назначения 405-й гвардейский дивизион. Пользуясь случаем, Дементьев разыскал Гиленкова и узнал, что тот тоже получил повышение и стал командиром дивизиона "катюш".
- Вместе будем воевать, Паша, - сказал на прощанье Юрий, - станция назначения у нас с тобой одна. А к себе я тебя всё-таки перетяну, ты так и знай!
Станция назначения у двух друзей-фронтовиков и в самом деле была одной и той же - миновав Касторную, эшелоны прибыли на железнодорожную станцию "Курск" и, не задерживаясь, проследовали дальше: на Обоянь.