Суббота, долгожданный выходной, который должен принести облегчение, но Артур его не чувствовал. Рабочая неделя выпила все соки, заставляла просыпаться по утрам с мыслью, что надо идти зарабатывать деньги, а то, что он не выспался - не важно. В графике прописано, когда работник может отдохнуть. Артур считал за чудо, что формулировка "семейные обстоятельства" выбила для него выходной в субботу, когда он не просто должен, а обязан находиться в ресторане!
Артур сидел на своей маленькой кухне, где толком не развернуться: небольшой стол на три стула, холодильник, плита с вытяжкой, минимальный кухонный гарнитур на два шкафчика, раковина. Он сидел у окна, попытавшись вытянуть ноги, но пятки упирались в холодильник. На столе стояла чашка с чаем, блюдце с двумя кусками хлеба, намазанные толстым слоем масла, баночка варенья.
В окне отражался молодой человек двадцати семи лет от роду. Обыкновенная белая майка, которую еще называют "алкоголичкой", на накачанной волосатой груди. Нос с горбинкой, трехдневная щетина и острые скулы. Под глазами синяки от хронического недосыпа. Волосы черного цвета торчали на макушке неподстриженным кустом. Карие глаза смотрели с апатией на двор, где в субботнее утро не раздавались голоса детей из песочниц.
На улице - чудесная погода: солнышко светило, птички пели, трава зеленая, но двор наводил тоску. Во-первых, Артур жил в новостройке, которой недавно исполнилось три года. Дома еще новые, не успевшие обтрепаться в суровом русском климате. Они, как оловянные солдатики, выстроились в ряд на плацу для смотра генерала. Еще лак не слетел, и штукатурка не откололась, обнажая кости-кирпичи. Вторая причина - цветовая гамма домов. Серые цвета не давали людям и тени надежды на увлекательную и запоминающуюся жизнь - только дом и работа, только работа и дом. А в третьих, люди. Злые, мрачные, вечно недовольные, изгадившие весь двор: в песочницах пакеты из-под чипсов, пустые бутылки, а мусор выбрасывали в окна на газон...
Наверно, каждый россиянин считал бы Артура удачливым человеком. Взять хотя бы наличие московской прописки - предел мечтаний многих, собственная квартира - район Новой Москвы, машина - LADA Kalina, работа - шеф-повар, образование - два колледжа и одна "вышка", красавица невеста из хорошей семьи, в загранпаспорте три визы: два шенгена и одна американская.
Сарафанное радио записало молодого человека в завидные женихи. И каждая дворовая бабушка мечтала сосватать за него внучку. Соседка напротив постоянно заходила в домашнем халате за солью, сахаром или перцем. Она всегда готова к охоте: макияж, чулки, две верхние пуговки на блузке не застегнуты. Соседку не смущала невеста, это даже ее сильней раззадоривало...
Артур встал. Сделал один шаг, поставил пустое блюдце и чашку в раковину. Хлеб убрал в холодильник, а баночку с вареньем закрутил и поставил в шкафчик.
Часы показывали пол-одиннадцатого.
Он зашел в комнату. Возле компьютера - плавник и хвост леща, две пустые банки из-под "Велкопоповицкого козла". На полу валялась одежда, носки разбросаны по углам. На дверях шкафа-купе сушились джинсы и рубашки. Компьютер гудел, показывая обновленную ленту "Вконтакте". Звук выключен.
Сегодня нужно убраться, придет с ночевкой Вера, она не любила, когда Артур культивировал холостяцкий бардак. Она называла это свинарником и отказывалась переступать порог квартиры. Но убирать надо было не только из-за девушки, но и ради важного события. Молодой человек собирался сделать Вере предложение руки и сердца.
Все уже куплено. В холодильнике стояла бутылка дорогого шампанского "Дом Периньон" 2003 года урожая. Хвосты лобстеров размораживались на самой нижней полке холодильника. Кольцо куплено и покоится на книжной полочке в черной коробочке на красном бархате, как иголка в яйце, а яйцо в утке.
Артур был уверен, что кольцо понравится: тридцать два бриллианта, обрамленные в лепестки на желтом золоте семьсот пятидесятой пробы. Камни - пять карат каждый. Артур смотрел на кольцо и понимал, что точки невозврата не должно быть. Сегодня у него будет семья.
Сегодня исполнится главная мечта! У него будет семья! Все детство он прожил с чувством зависти к ребятам, у которых были родители. Пусть их лишили права на воспитание ребенка, но они все же были, иногда навещали, писали письма или открытки.
Артур до сих пор помнил открытку, полученную самым младшим в группе Љ 8 воспитанником Ивашкой. Медведь, сидящий в постели, встречал своих друзей: ежика, бельчонка и зайчонка. Они несли пирог, на верхушке которого красным боком сияло яблоко. "С днем рождения!" - написано синими буквами в правом верхнем углу.
"Дорогой Ванечка! Поздравляю тебя с Днем рождения! Желаю тебе бодрого настроения, северного здоровья, назначенного долголетия, успехов в учебе и счастья. Твой Папа!"
Когда Ване прочитали поздравление, он долго плакал. Воспитки качали головами и что-то неодобряюще говорили, а дети из рук в руки передавали открытку. Нюхали ее, смотрели, и все завидовали Ивашке. Ведь знали, что отец - убийца, зарезавший жену и старшую дочь.
У Ванечки хоть такая семья, а у Артура и той не было. Вся семья - это игра в детском доме, в которую играли младшие дети, а Артур прятался, наблюдая за ними. Ведь он уже взрослый, большой, через три года выпуск, он не будет играть в мяч. Но в тайне, про себя, когда кто-то из малышей ловил мяч, Артур загадывал себе жену, работу, дом, пол и имена детей, совместный отдых...
Все что загадывал - сбылось, кроме одного - родителей.
Артур оставался сиротой, "своим", а остальные - "домашние", полноценные. И между двумя категориями пролегла незримая, но широкая пропасть. Она была во всем.
Самый легкий пример - взрослая жизнь. "Домашние" рвутся из-под родительской опеки. Им не хватает свободы, когда что хочешь, то и делаешь. Нет вечного надзора: "поздно, завтра в школу", "хотеть не вредно", "сдачу вернешь", "мы тебе сейчас это купим, но будет в честь дня рождения", "будут свои дети - поймешь" и так далее. Вместо этого у Артура была спальня на десять ребят и воспитатели вместо родителей.
Детство прошло в шуме. У каждого ребенка свой распорядок. Одни играли по ночам в карты и курили в туалетах, другие выпивали на улице со шпаной, а потом пьяными будили всю группу, третьи читали, а еще был вечный храп. В восьмой - Ивашка постоянно кричал. Снилось ему, как пьяный папа, взяв нож, кромсал жену на фарш, а старшая сестра, чье имя ребенок забыл, пыталась защитить маму, но отец от нее отмахнулся, и дочь сползала по стенке, зажимая горло... В десятой - ночью играли на гитаре. Гитара была старенькой, корпус уже пошел трещинами, и звук выходил расстроенный. Да и петь толком никто не умел.
Когда Артур получил свою собственную квартиру, и государство обязало покинуть интернат, было непривычно в первое время. Тишина. Одиночество. Спасаясь от свободного пространства, он сбежал к выпускникам и жил первое время с ними.
Главное отличие "своих" от "домашних" Артур хорошо освоил. Сиротам не к кому бежать. Нету тыла. Никто не подставит спину, не прикроет грудью и не научит драться. Все надо делать самому. И рассчитывать тоже только на себя.
Вера же постоянно рассказывала о своей семье. Последняя история, поразившая Артура до глубины души, была про ее братьев. Старшего (тринадцать лет) - Валентина и младшего (десять лет) - Дениса. Так как Верочка проводила мало времени дома, то все последствия битв оставались родителям. В очередной раз братья подрались. Кровь, сопли, слезы, разбитые коленки. Родители прибежали на шум и увидели довольного улыбающегося Валентина. На вопрос - "Опять подрались?" - старший отрицательно покачал головой и еще шире улыбнулся. Прошел час, родители услышали вой и крик старшего: "Впусти!". Родители снова побежали разбираться. У закрытой снаружи балконной двери кричал Валя и барабанил по дереву, требуя от своего брата впустить его. А Денис спокойно играл зимним хламом. Родители посмеялись и спустились вниз. Вера смеялась, рассказывая историю, а Артур закусил губу и сдержанно улыбнулся. Он прекрасно понимал чувства старшего брата, который тоже хотел играть в интересную игру. А еще парень не мог представить, что значит иметь семью. Как это?
Поэтому Артур и завидовал семейному клану Самойленко, чьи три поколения жили в одном доме. Первый этаж - бабушка и дедушка, второй - родители со своими детьми, третий - старшие братья с собственными семьями.
Самойленко старшие хотели выдать Веру замуж, но поставили перед Артуром одно условие: познакомиться с родителями. Ведь единственную дочь не отдадут за кого попало. Нужны достойные руки, чтоб заботились о райской птичке.
Артур не выполнял условие ее родителей на протяжении четырех лет. Когда заходила речь о его папе и маме, то молодой человек уводил разговор в другую сторону или покидал комнату, а иногда и просто молчал, ссылаясь на плохое самочувствие.
Причина одна: Артур не знал, как сказать Вере, что он сирота. Ведь общество не всегда адекватно реагировало на правду. Кто-то начинал сразу жалеть, другие - учили, третьи - прекращали общаться, говоря, что не хотят ничего общего с сыном проститутки и алкоголика. Забавное в эти заявлениях, что Артур не знал ни отца, ни мать. Мама вроде умерла, когда мальчику было два года, а отец ушел еще до рождения сына. За ребенком должна была присматривать тетя, но ее любимым племянником оказалась бутылка водки.
В детский дом Артур попал в тринадцать лет. На запросы по адресу, который мальчик указал, пришли ответы: такой не живет, квартира продана два года назад, родных нет. Сколько он бродяжничал, Артур честно признался:
- Два года.
Мальчика отмыли, вывели вшей и дали нормальную одежду, а то ходил Артур в обносках: рваные джинсы, футболка, свитер взрослого мужчины заменял куртку, а кроссовки просили каши, подошва держалась на жвачке, а из носков торчали большие пальцы. Еще от мальчика пахло улицей: грязью, мочой и мусором.
Как это рассказать Вере? Что сказать? Она же не поймет, что где-то до пятнадцати лет Артур спал только одетым поверх одеяла. Он не укрывался покрывалом, и никакие крики воспитателей не могли заставить мальчика раздеться. Сначала с этим пытались бороться, а когда новый воспитатель Татьяна Петровна объяснила, что так спят дети, прожившие долго на улице, чтоб после пробуждения встать и уснуть в другом месте, то от Артура отстали.
Как объяснить, что нет родителей?! Совсем! Ни мамы, которая приходила навещать сына в минуты трезвости. Ни папы, который мог отбывать наказание в тюрьме, и писавший письма, как у Ивашки. Ни старших братьев и сестер.
Никого.
Тетя не в счет. Она умерла от водки, так думал Артур, а когда и почему - он не знал, уже давно жил на улице, а там ни телефона, ни почты не было. Да и домой мальчик не хотел заходить, чтоб очередной пьяный ухажер заставлял есть из собачей миски?
Поймет ли Вера детство Артура? Парень не знал.
А еще это дурацкое условие познакомить с родителями... Как?! Как это сделать? Нанять актеров, чтоб они сыграли счастливых маму и папу? Слишком дорого. Это же надо будет нанимать одних и тех же лицедеев на семейные праздники! Так и разориться недолго.
Артур голову ломал вечерами и не мог придумать, что делать. Отчаявшись, он обратился к соседке Лидии Владимировне, к бабушке, которую забыли дети и внуки. Артур просил старушку сыграть пару вечеров его бабушку. Мол, дочка с зятем скончались, оставили внука сиротой. Лидия Владимировна все выслушала, а потом налила себе 50 грамм коньяка, выпила и сказала:
- Скажи правду. Семью начинать с вранья - глупо.
Артур тогда отчаялся. Он не знал, что делать. Решил вернуться к варианту с актерами и, чтоб приблизительно представить размер гонорара, залез на помойку Avito, где найти можно все, что угодно.
Актеры были, но какие-то странные, готовые на все ради роли. Один хотел квартиру в Москве, другой искал работу в фильмах для взрослых, а третий - подросток, мечтал о славе Гарри Поттера.
Там же, на сайте, Артур увидел объявление, что продаются письма провинциального актера. Стоимость одного конверта с письмом - пятьсот рублей. У Артура родилась гениальная идея: сказать полуправду.
Пусть родителей не будет, но они погибли в автокатастрофе! И все, что от них осталось - письма. Старые исписанные клочки бумаги, молчаливые свидетели былого времени.
Артур искал старые письма. На Avito они были, но не единым архивом. Все как-то поштучно и разным адресатам. Да и дорого стоили: одно письмо пятьсот рублей. Цена увеличивалась в зависимости от года. Так весточка крестьянки Авдоты из Смоленской губернии Сычевского уезда стоило две тысячи рублей. Дата: 1917 год...
Артур почувствовал вдохновение. Он отправлял запрос за запросом, пока интернет не выдал, что письма из СССР можно купить на Измайловском блошином рынке. Часы работы с девяти утра и до шести вечера. Каждый день, без выходных и обедов.
Артур решил поехать в субботу. На работе выпросил выходной по "семейным обстоятельствам". Он уже стоял у двери. Кольцо лежало на тумбочке рядом с блюдцем для ключей и мелочи. Артур еще раз посмотрел на него, и вышел из квартиры.
У него будет семья!
***
Добираться до Измайловского пассажа можно было по-разному. Первый вариант с пересадкой на Арбатско-Покровскую линию. От метро "Измайлово" - к Кремлю и пройти его насквозь. Второй вариант - без пересадок по Сокольнической линии. От метро "Черкизовской" перейти мост по Щелковскому шоссе, свернуть у торгового центра "Новочеркизовский" и вдоль забора, где раньше был рынок, выйти к воротам барахолки.
Артур выбрал второй путь. Не любил он длинных переходов в метро, когда толпа рвется к выходу из подземки. Да и так было ближе. Сел на "Юго-Западной", едешь, читаешь книжку и не надо стоять, толкаясь локтями...
На "Черкизовской" многолюдно. Сегодня играл "Локомотив" с "Рубином". Полиции в ранний час больше, чем фанатов: три автобуса, конные и патрули. Змейкой тянулась очередь к кассам...
- Артур! Артур! - закричали из толпы. Парень повернулся и заметил, как женщина с ребенком махала рукой и звала подойти. А он ее не знал, а может, и были знакомы когда-то, но время изменило ее черты.
Женщина вышла из очереди, оставив ребенка вместо себя.
- Артур!
Голос ее знаком. Он слышал его на протяжении трех лет в детском доме. Она заставляла одеваться по утрам и идти в школу, она же говорила, что время истекло, пора ложиться спать.
- Татьяна... Петровна? - неуверенно спросил Артур, когда женщина подошла.
- Я! А кто еще может? - бывшая воспитательница обняла молодого человека. - Давно ты к нам не заходил. Как живешь?
- Все хорошо. Работаю.
- Где? - клещом вцепилась Татьяна Петровна. Артур удивился, брови приподнялись. - Мне для статистики, - объяснила она. - Я же уволилась из ДД. Теперь занимаюсь реабилитацией. Работаю в благотворительном фонде. Это для моей работы.
- Шеф-повар.
- Ничего себе! Как получилось?
- Работал.
- Это понятно, - женщина махнула рукой. - Все-таки мало пробыл в детдоме, три года всего.
- Наверно, - Артур пожал плечами.
Он любил вспоминать детство, придаваться размышлением, но говорить с кем-то на улице о сиротских стенах было выше его сил.
- Спешишь?
- Да, у меня тут встреча.
- Понятно. Ну... я тогда...
- Да, конечно.
- Ты заходи, а то ничего не знаем про твой выпуск.
- Почему?
- Как всегда, - Татьяна Петровна пожала плечами. - Спились, сели. Первым был Гречнев, но он должен был выйти. А вот Ивашку жалко.
- Ваню? - удивился Артур.
Только сегодня вспоминал, как тут же привет из прошлого. Артур запомнил этого маленького вечно неунывающего мальчика. Когда его наказывали или ругали воспитатели, а другие дети могли и поиздеваться из-за того, что он был маленького роста и худой, то кричал, что папа выйдет и всех порежет! Папа не даст в обиду Ванечку, сыночка своего!
- Да. Сидит уже год.
- Что случилось?
- Отец вышел. Иван был на учебе, а когда пришел, то старший Иван уже был пьяным. Начал выгонять сына из дома, кричать, что испортил ему всю жизнь. А Ивашка тоже выпил. То ли со дня рожденья пришел, то ли еще откуда-то. Одно дело - подрались отец с сыном. После судмедэксперт насчитал на теле старшего Ивана десять ножевых ранений.
- А вы откуда знаете?
- Мама! - закричал сын. - Мы следующие!
- Сейчас! Иду, - крикнула воспитатель. - Запрашивали же характеристику, спрашивали об отце и сыне.
- Мам!
- Иду! Ну, все, я побежала!
- До свидания, - попрощался Артур.
- Стой! - окликнула Татьяна Петровна и протянула визитку парню. - Заходи. Иду, не кричи!
Артур взял визитку, положил ее в карман и быстрым шагом направился к Измайловскому кремлю. Его шпили хорошо просматривались с моста, но загораживал крепость торговый центр со своими большими красными буквами на треть неба: "Новочеркизовский".
Артур быстро минул мост, повернул направо и вдоль забора на месте бывшего рынка пошел к кремлю.
В голове засел разговор с бывшей воспитательницей. Молодой человек никак не мог поверить, что маленький Ивашка попал в тюрьму. Хотя все в жизни возможно.
Это ему, Артуру, повезло, что в детский дом он попал всего лишь на три года. И эти печальные, серые стены, этот бетонный забор не смогли его сильно изменить. А других ребят - перемололи. Ведь время в детском доме закручивалось вокруг столовой. Подъем в семь утра, уборка, и группой бежали по коридору, обгоняя воспитателя, в столовую. По карманам бутерброды тем, кто остался дежурить. Дальше была школа, а потом снова обед и личное время, полдник, прогулка, ужин, и поздний полдник.
В интернате нечем было заняться. Не так. Детский дом - гнездо скуки! Кроме телевизора, школы и прогулки - нет ничего. Все свободное время, которое выпадало воспитаннику, уходило коту под хвост. Раз в неделю кружки или секции дополнительного образования. На одного ребенка - один кружок, и нельзя увлекаться скалолазанием и посещать зоологический уголок или компьютерный класс. Надо что-то одно выбрать. Когда воспитанники просили воспитателей поиграть в мяч, на них кричали, что нет времени заниматься ерундой. Оставшееся свободное время посвящено телевизору, который смотрели лежа, а Артур книжки читал. Он не хотел жить на улице и работать дворником.
Артур дошел до блошиного рынка, сразу после ворот начался коридор ларьков, сделанных из дерева под русские избы. На прилавках хлам, начиная от советского военного обмундирования и заканчивая гжелью, шапками-ушанками для туристов.
Он неспешно шел по ряду, толкаясь локтями, чтоб посмотреть, что предлагали продавцы: ржавый автомат, крышки от кастрюль, часы, ключи, статуэтки. Старые книги, где один уголок сгнил, а что написано, не понять - плесень съела буквы. Плакаты двадцатых годов, ожерелья из камней и стекла, флаги, какая-то кухонная утварь, с которой даже пыль не стерли. Пластинки, граммофон, печатная машинка, люстры, статуэтки, солонки. Ножи, ложки, вилки, чашки и стаканы, бутылки из-под молока из мультика "Том и Джерри". Шахматы из камней, поделки из дерева, тарелки, расписанные гжелью, матрешки, шапки.
Ничего интересного. Артур посмотрел, что было дальше по ряду: сувениры да туристы. Гжель, самовары, матрешки, военные каски, алюминиевые кружки и вилки, картины из янтаря и оренбургские платки. Деревянная лестница ввела верх и направо.
Рассудив, что писем на первом ряду не обнаружит, Артур решил уйти с центральной аллеи. Поднялся по старой лестнице. На стенах штукатурка обвалилась, ступени скрипели, проседая под его весом.
Артур вышел на деревянный балкон: нет упорядоченности нижней аллеи, больше людей. Воздух гудел от голосов, от музыки играющего старого магнитофона, а где-то проверяли патефон, слышался скрип иглы. Вещи, выставленные на продажу, лежали на столах. Продавцы - пожилые люди, постелили клеенки или простынки, расставляли свою молодость. У кого это ваза и обеденный сервиз, у другого - коллекция машинок, у третьей - открытки звезд советского кино, игрушки детей, собственные куклы, одежда, галстуки и рубашки покойного мужа.
Что видели эти вещи? Чьи руки играли машинками, кто представлял себя водителем грузовика или гонщиком, летящим на скорости больше ста километров в час? Какой чай пили куклы, какие колыбельные они слушали, когда их укладывали спать? Чьи цветы стояли в хрустальной вазе, кто их дарил? А сколько выпито слез из бокалов и пролито вина?
Артур шагал вдоль рядов, смотрел и не мог представить себя на месте продавцов. Для него любая вещь была дорога. В нем не было тотемизма, он чувствовал связь с вещами. Для него это память. Быть может, в этом виноват детский дом, но до шестнадцати лет у молодого человека не было личного пространства. Что на улице, как пришло, так и ушло, что в сиротских стенах - все общее. Поэтому Артур находился в странном состоянии: любопытство и азарт соседствовали с брезгливостью.
Он брал разные вещи, рассматривал, а потом клал на место, когда продавец смотрел с заинтересованностью и предлагал свою помощь. Посмотрел Артур старые часы, лежавшие в коробке без ремешков. Полистал альбомы с марками, репродукциями картин и открытками. Подолгу задержался у стопки черно-белых фотографий. Они были из чьего-то семейного альбома. С серо-коричневыми уголками, а на обороте карточек - кусочки картона.
- Почем? - спросил Артур, показывая старику на фотографию, где девочка с котом залезла в шкаф с посудой. На обороте обозначена дата - 1962 год, Крым.
- Пятьдесят рублей штука, - продавец кивнул на стопку, откуда Артур достал фотографию. - А эти, - подвинул альбом, - пятьсот рублей. До февраля семнадцатого года!
- Хорошо, - Артур отложил девочку с посудой в сторону, и начал рассматривать фотокарточки. Люди на них одни и те же, лица только моложе или старше. На КВНе, в поле на уборке картофеля и свеклы, на стройке, на отдыхе у моря, в горах. На новоселье, у роддома со свертком в руках и охапками цветов, в детском саду, в цирке с клоуном и медведем, снова на море у палатки, у "Волги", на детской площадке, в городе. И везде проставлены даты: 59, 72, 82, 64, 90 и т. д. Артур видел, как незнакомые люди жили, старели. На их век выпало и горе и счастье, рожденье ребенка и похороны... брата?.. отца?.. деда?.. друга?
Это то, что он искал - замочная скважина в чужой мир. Кто-то отказался от собственной семьи, снес ее на блошиный рынок и повесил ярлык: 50 рублей за момент.
- Хорошо, - Артур достал бумажник. Выбрал две синие купюры. - А откуда у вас фотографии?
- Да, - продавец положил фотографии в пакет от "Пятерочки", - сосед принес альбом. Говорит: купи, трубы горят, нужно на опохмел, и отдал мне два альбома.
- Понятно. До свидания.
Артур еще недолго прогулялся вдоль "домашних" рядов. Он заглядывал на каждый стол, смотрел, что продают, но писем нигде не было. В конце, где турчонок или дагестанец развешивал ковры, у последнего стола столпились мужчины лет под пятьдесят. Они что-то живо обсуждали, рассматривали, а продавец - старик с плешью и пивным животом, только и успевал отвечать, вертя головой, как юла.
Артур заглянул через плечи и увидел коробки с конвертами. Мужчины вытаскивали, вертели в руках прямоугольники, клали обратно или откладывали в сторону. Артур попробовал пройти к столу, но его оттеснили.
- Не толкайся! - зарычал мужик, которого Артур задел локтем.
- Я тоже хочу!
Артур все-таки подошел к коробкам. Он вытащил первый конверт. С содроганием сердца развернул, чтоб прочитать адрес. Получатель: Захаров Денис Викторович г. Одинцово ул. Верхне-Пролетарская, 3к1, кв. 5. Отправитель: Захарова Раиса Павловна Амурская обл. г. Райчихинск ул. Победы кв. 10.
Молодой человек посмотрел на конверт, ощупывал аккуратно, как будто первый раз дотрагивался до девушки: с нежностью и робостью - тонкий, как листик ивы. Сейчас он узнает, кем или чем занимался папа... мама, а может бабушка...
Письмо было вскрыто аккуратно: с правой стороны сделали точный надрез ножом, не повредив закрывающего клапана. Артур заглянул в кармашек...
- Двести, - ответил продавец, мельком взглянув на парня.
- А где письмо?
- Какое? - удивился хозяин.
- Внутри конверта.
- Не знаю, - мужчина пожал плечами. - Торгую только конвертами.
- Ясно, - Артур положил конверт на место.
- Молодой человек, - окликнули Артура, когда он отошел от пустых конвертов. Артур посмотрел по сторонам, ему махала женщина с рыжими волосами, что выбивались из-под кепки. Одета она была в бежевый плащ и стояла в стороне от столов. Возле ног расстелена простынь и выставлены пластмассовые советские куклы, старый утюг, пара париков и десятка два конвертов. - Вам письма нужны? - спросила женщина, когда Артур подошел.
- Да.
- У меня есть, - она достала пару конвертов, разорванных по шву. - Смотрите.
- Спасибо, но конверты меня не интересуют.
- Посмотрите! Какие марки! Их можно вырезать.
- Нет спасибо. Это не то, что я ищу.
- А что вам надо? - женщина схватила Артура за руку, когда он собирался уходить. - Может, у меня есть.
- Мне письма нужны. Простые письма, а не конверты с марками.
- У меня есть! - глаза женщины засияли. - Я по молодости переписывалась с канадкой! У меня писем штук шестьдесят. Я могу принести.
- Нет, спасибо. Это не то, что мне надо.
Артур отошел от женщины, вышел с балкона. И попал на новую улочку: слева - балкон, справа - ларьки, сделанные под русские избы, а за ними аллея чахлых деревьев, где художники выставили картины на продажу.
Никто никуда не спешил. Не было суеты продающих последнее или желания понравиться туристам. Неспешные разговоры вели люди в костюмах-тройках с чемоданами в руках. Артур удивлялся, как им не жарко?! Он в футболке и рубашке так вспотел, что вся спина мокрая, а господа лишь вытирали платочком лбы и задумчиво рассматривали ассортимент.
Разница в товаре тоже была большой. Если первый ряд - сувениры, второй - домашний скарб, то третий - антиквариат. С полок ларьков на Артура смотрели иконы разной степени сохранности: от черного, потрескивающего дерева до новенькой ослепительно солнечной позолоты. Стояли и старинные вазы, шкатулки, канделябры. А в одном ларьке под потолком висела большая стеклянная люстра, хозяину приходилось перемещаться по четырем квадратным метрам, ссутулившись.
Было и много книг. Старых, от 1900 года. Они стояли в шкафах корешками к посетителям. Золотые буквы потускнели, потеряли яркость и праздность. Имена Артуру ни о чем не говорили: Языков Н. М., Д. Давыдов, Г. Филдинг и другие. Было несколько библий. Одна с черной обложкой и обугленными углами. У другой - не было даже обложки. На первой странице Артур каким-то чудом прочитал, что это Библия, а внизу дата: 1690 год. Парень слышал, как один из солидных мужчин спросил, почем книга, а продавец ответил: шестьдесят тысяч.
В этом ряду продавали много икон: дерево с въевшейся краской. Все старые, новоделов нет. У святых черное пятно вместо лица, а по углам ангелы. Были и половинки икон, и золото иконостасов, кресты, и даже купальни для крестин. Словно в церкви побывали мародеры, вынесли все, что можно было.
Артур видел такое в девяностых, когда жил на улице. На его глазах семья - мама, папа и двое детей - скручивали медный провод со столба. А беспризорникам приходилось ругаться со стариками из-за пустых бутылок, чтоб можно было сдать и купить хлеба. Тем и другим нечего было есть. Ловили крыс, нанизывали на палочки, как шашлык, и жарили. Парень до сих пор помнил вонь грызунов.
"Антиквариат" уже закончился. Можно было пойти направо, где вдалеке развешены советские плакаты и играл патефон. Можно спуститься вниз по лестнице, и выйти уже на другой балкон.
Артур спустился. Этот ряд напоминал балкончик, где он купил фотографии. Все домашнее: у лестницы бабушки разложили свои платья, вязанные крючком салфетки и скатерти, наволочки, вышитые крестиком и новое постельное белье, еще в упаковках. За следующим столом - дед с коробками, где лежали шнуры, винчестеры, дисковые телефоны, фен, плойка и другая техника. Были и зарядки к мобильникам, кассетные плееры и видеомагнитофон. Напротив мужчина средних лет продавал советские чемоданы с печатями таможенных служб всего мира...
Много еще интересного увидел Артур. Но каждый раз он отмечал, что желаемого нет. Да, были письма, но какие-то фрагментарные. Все разным людям, а нужно было одному человеку. Желательно по одному адресу.
- Аккуратней! - закричал мужчина с двумя чемоданами на Артура. - Дай пройти, а ты, олух, - обратился он к ребенку, что нес большие черные пакеты, - не разбей! А то башку отвинчу!
- Хорошо папа, - мальчик тяжело волочил свою ношу.
Мужчина бросил чемодан на пол, а пакеты забрал у сына и поставил на свободный стол.
- Раскладывай и следи. Понял?
Ребенок кивнул, и мужчина ушел. Мальчик сел на корточки, открыл чемодан. Артур увидел стопки писем перетянутые аккуратно бечевкой. Он отогнул краешек у конверта, чтоб можно было прочитать получателя. Романова Юлия, Ленинский проспект. Номер дома он не увидел. То же было и на других конвертах. Бумага старая, пожелтевшая, на ощупь шершавая, как дешевая газета. На марках печать - 19-88-6. Письма вскрыты сбоку. Артур заглянул в один конверт и увидел исписанный листочек в клеточку.
- Сколько?
- Пап! - закричал ребенок. - Папа! Папа!
- Да слышу, - сказал мужчина, выныривая из толпы с матерчатой клетчатой сумки. - Чего глотку дерешь?
- Письма, - заступился Артур за ребенка, - сколько?
- Тридцать рублей штука.
Артур с восторгом выбирал письма. Аккуратно развязывал бантики бечевки, перебирал конверты, сортируя по датам. В итоге выбрал две пачки: в первой - десять писем 1980 года, во второй - столько же, но с 1987 год по 1990.
- Проверьте.
Продавец взял письма и, слюнявя палец, считал их. Сын расставлял на столе склянки с помпами, банки, статуэтки, раскрыл два веера и положил с театральным биноклем, дамские перчатки, два парика, фотографии актеров с подписями, кольца и сережки, старое кружевное платье, программки спектаклей, трубочку афиши раскатал наполовину и поставил сверху сифон в виде пингвина, достал журналы: подборка "Красного октября", "Бурда", еще какой-то на английском языке, но шрифт такой ужасный, что не прочитать.
- Шесть джордиков.
- Чего? - удивился Артур.
- Не въезжаешь? - мужчина сплюнул на пол. - Шесть-сот ру-блей, - раздельно проговорил.
- Откуда письма? - Артур отсчитал деньги.
- Теща скопытилась, наконец-то оставила хазу, а хлам свой забыла...
- Понятно, - Артур спрятал письма в пакет фотографиям и направился к выходу с рынка.
Он шел по рядам, пробираясь сквозь туристов и зевак, забредших от скуки, думая над словами мужчины. Ведь то, от чего он избавлялся - память. Для него пустой звук, ненужный хлам, собирающий пыль в доме. А для жены? Для дочери, неужели тоже мусор? Средства наживы? Или что-то больше?
Артур не знал, но, смотря на блошиный рынок, он понял старую банальность - время изменилось. Теперь память ничего не стоит и никому не нужна. Это использованная спичка, мусор.
Выходя с рынка, Артур достал одно из писем.
Квадратный конверт с эмблемой международной конференции по профилактической кардиологии. Человек в сетке кардиограммы на фоне земного шара, на северном полюсе - сердце и надпись: "Москва 1982". Марка - красный серп и молот, внизу надпись - "СССР", вверху - "пять копеек". Дата проставлена черной ручкой: "23.07.82".
"Куда: г. Москва Ленинский проспект, дом 34/1 кв. 111.
Кому: Романовой Юлии.
Индекс: 117334.
От кого: прочерк знаком "Зорро"".
Письмо написано на тетрадном листочке. Вырывали его с начала или конца тетради - остатки спаянного листка, висели клочьями. Все послание заняло пару строк мелким, убористым почерком.
"Здравствуй, Юля!
Вот уже больше недели я тебе не вижу. Как-то стало скучно мне без тебя. Но благо есть твоя фотография. Как на фотографию посмотрю, сразу становится легче. Жизнь моя в училище идет нормальным курсом. Сдал три экзамена: физ-ра - 4; сочинение - ? (неизвестно); история - 4. Еще осталось сдать два экзамена: 25 - математику и 29 - физику. Проходной бал 13. Конкурс 4,5 человека на 1 место. Так что у меня есть шанс поступить в училище. Вот пока и все. До свидания. Адрес пока не пишу. Рано.
С огромным приветом и...
Алексей".
Все?! Артур разочарованно посмотрел на листок, даже перевернул письмо, быть может, на тыльной стороне что-то было написано. Но там - пусто. Сигналили машины, когда Артур переходил дорогу на сторону торгового центра. Он лишь посмотрел на злое лицо водителя и прибавил шаг.
Гудело шоссе, дребезжали троллейбусы и автобусы. Машины с ревом проносились мимо, а под мостом неспешно ехал товарный состав. Артур смотрел на все это и чувствовал себя обманутым. Он надеялся на длинные и развернутые послания, где будут много чувств, событий. Он хотел, чтоб письма были на страницу минимум, а получил - крохотный абзац о поступление в какое-то учебное заведение.
Как?! Как врать? Как придумать историю? Артур же не писатель, он не сможет из бумажного мусора состряпать семейную сагу! Или снова играть в семью? Только вместо мячика - кольцо. Лови, Верочка, будет у парня семья. Мама - Юля, папа - Леша. Мама жила там-то и там-то, ребенок - один, Артур. Жили долго, пока не погибли. Убили, утонули, инфаркт, самоубийство, несчастный случай - надо выбрать. Квартира? Продал, сгорела, ограбили - все вместе?
Как остановиться и сказать так, чтоб Вера поверила?
У Артура началась легкая паника. Весь план, придуманный им, казался бредом. Надо было смириться со своей участью сироты и не пытаться быть кем-то другим. Не мечтать о родных: жене и детях, а быть как все выпускники - пьяницами, наркоманами и преступниками.
С горькими мыслями он дошел до метро "Черкизовская". Прошел турникеты. Уже спускался вниз по эскалатору, а на встречу поднимался Семен Гречнев, выпускник детдома.
Он изменился, как говорила Татьяна Петровна, - отсидел. Тюрьму видно в Семене: худой, одет в чьи-то обноски, висевшие, как на вешалке. Глаза злые, волосы коротко стрижены под машинку. Тело содрогалось мелкой дрожью, а рука, что держала поручень эскалатора, сжала резину с такой силой, что пальцы стали мраморными.
А раньше Гречнев был здоровым как бык. Играл в футбол, вместе с Валерием Сергеевичем сделали из подручных средств тренажерный зал. Постоянно в нем пропадал, тягал железо. В детском доме он был сущим кошмаром. Воспитки боялись слово поперек сказать, мог и швырнуть чем.
Был случай, когда Семен на воспитателя кинулся с ножом из-за того, что она плохо сказала про его маму. Ребята скрутили Гречнева, а женщина целую ночь боялась выйти в коридор из воспитательской.
Семен любил свою маму безумной, сыновней любовью. Он ей прощал все: попрошайничество, побои, деньги только на водку, стрижку - в алкогольном припадке мать рвала волосы на голове сына. Гречнев даже простил детдом, в котором, он считал, ему жилось хуже, чем дома. Поэтому и сбегал, когда мать выходила из запоев.
Воспитатели не спешили его искать. Пару дней отдыхали, а потом уж шли по прописке, откуда и забирали ходока.
Что случилось с Семеном после выпуска, Артур не знал. Не общался он с соседями по несчастию. Но был уверен, что ничего хорошего из взрослой жизни не получится. Ведь Гречнев постоянно пропускал консультации по специализации, отмахивался и сам не определял, чем заняться. За него сделал выбор социальный педагог.
- Свиткин! - замахал руками Семен. - Здорово! - Артур проигнорировал. Даже не посмотрел на выпускника, когда эскалаторы поравнялись. - Сука! Тупая сука! Я тебя порешу! Я тебя найду! Ты будешь рыдать кровью! Харкать печенкой! - кричал Семен.
Люди поворачивались, ища, кому кричали. А Артур стоял с прямой спиной, как повешенный у эшафота, и пот щипал глаза.
Сейчас он понимал, что мог стать таким же, как Семен или Ивашка. Скатиться, упасть, и уже не было бы возможности подняться. В чем же было различие между ним и ими? Единственный ответ, который находил Артур, это время. Время, проведенное в детдоме. Ведь большинство выпускников туда попадают с младенчества. Живут трутнями, не видят, что все в жизни зарабатывается потом и кровью, а привыкают, что все дается под подпись в бланке. Артур же пришел за три года до выпуска и уже понял, что на хлеб и одежду надо заработать. Постоять на стреме или разгрузить вагон, или помыть машину, полы, подъезд. Любой труд заслуживает уважения.
Артур достал второе письмо наугад.
Конверт выцвел, и бумага сделалась желтой. В левом верхнем углу потускнел красный тюльпан. Марка с серпом и молотом за пять рублей. Круглая печать с неразборчивой датой.
"Куда: г. Москва, Ленинский проспект, дом 34/1 кв. 111.
Кому: Романовой Юлии.
Индекс: 117334.
От кого: 90066 ВЧ города Севастополя. Петров Ю. Ю."
Письмо написано убористым, понятным почерком на вырванном из середины тетради в линейку листочке.
"Начались занятия, поэтому продолжаю вчерашнее письмо. Главная трудность моей настоящей службы - не спать на учебе. Нет, я, конечно, высыпаюсь, но когда по шесть часов подряд выслушиваешь давно известные тебе сведения, да еще читаемые нудным голосом по учебникам тридцатилетней давности, спать хочется ужасно. Держишься, конечно, до последнего: наказание будет суровым. Стоит подпереть голову руками, закрыть глаза, и буквально через три секунды уже валит в сторону. Очнешься, продержишься секунд десять, и опять тоже самое. А если прислонишься к чему-нибудь, то очнешься, только когда будешь стоять по стойке смирно и выслушивать все, что о тебе думают. Доходит до двух нарядов вне очереди.
Недавно произошло такой случай: шло занятие, преподавателя не было, один из курсантов диктовал по учебнику. С нами был старшина. Через полчаса полкласса отрубилось. Старшина раз пять командовал "встать" - "сесть", вроде проснулись. Так повторялось еще два раза. Тут звенит звонок, дежурный говорит: "Товарищ старшина, разрешите закончить занятие". И тишина. Слышно тихое посапывание. Старшина спит, сидя. Но тут в нас проснулось чувство товарищества, и мы тихо, нежно разбудили старшину. Встает, моргает и говорит: "Сейчас пойдем учиться не спать на занятиях". И мы идем на плац заниматься строевой подготовкой. Вот такие огурцы.
Лично я, когда пару раз получил выговор и был объявлен врагом народа (из-за того, что заснул, каплей перестал читать исторический роман Пикуля) нашел другое средство: пишу, рисую, рифмую. В субботу написал письмо на 10 страницах (мама спросила о моем настроении, и я честно все рассказал) нарисовал свою биографию, свою службу на флоте и еще всякую ерунду (конечно, на своем уровне художественного образования). Кроме того, пишу письма направо и налево, написал всем бабушкам и дедушкам, друзьям в армии и домой пару писем себе. Отличное средство для бессонницы и вроде время не зря тратишь. Осталось мне выйти на адрес Леши и одного моего одноклассника - будущего мичмана.
Единственное препятствие - недостаток бумаги. Но ничего, до получки осталось три дня, накуплю бумаги, а сейчас только попрошайничаю и выдираю из рабочих тетрадей.
Вчера услышал первый свежий анекдот за всю свою службу. Муха видит: лежит на спине таракан и ногами дрыгает. "Ты что, - говорит, - таракан, break dance танцуешь?" "Нет, - отвечает, - dih-lopos". Юмор британских солдат (тонкий и тупой, как тепличный огурец).
Некоторые товарищи заметили, что все наши Петровы очень отличаются друг от друга: один все время хмурый (это я), другой все время жует, но без толку (это Женя), другой все время улыбается (это Ваня), а четвертый все время конопатый (это Игорь).
Заканчиваю. Больше не знаю о чем писать. Тем более сижу прямо перед старшиной, и писать удается только тогда, когда он читает "Юность". Пиши, как там, с каким настроением идешь на второй курс, вообще, как жизнь.
До свидания! П. Ю. Ю.
11.08.82.
г. Севастополь".
Вот, что Артур и ожидал прочитать. Поезд гудел, подвизгивая тормозами на остановке. Монотонный мужской голос объявил "Красносельскую". Двери с шипением открылись, выпуская пассажиров и принимая новую порцию людей.
Напротив сидели отец и сын - узбеки, изучали бумажку в руках мужчины. Оба сверялись с картой метро. В ногах две большие сумки. Две девочки у дверей держались за руки. Одна другую обнимала за талию и что-то говорила на ушко. Ее любимая (любимая?) смеялась, показывая зубки, и гладила по голове. Сидевшие женщины читали что-то на электронных устройствах. Кто-то навис над Артуром.
Мир здесь - сейчас, а флот и длинные письма домой - в прошлом. В 1982 году. Уже можно было сказать Вере, что мама - душа компании, комсомолка, спортсменка, активистка. Ей вот писали из армии, ее любили, хранили фотографии. А что с ней стало? Трагически погибла.
Что будет, если Вера не поверит в катастрофу? Влачить жалкое существование, работать от будней до выходных, а по вечерам напиваться? Смириться с мечтой о семье и хорошей жене, и выбрать ту, что не против?
Он прекрасно понимал, что и Вера не лучший вариант. Всегда в себе, всегда сама, трудоголик, карьерист. Ее б портрет поместить на какую-нибудь медаль заслуги перед феминизмом. Но они были столько лет вместе, что он не мыслил себя без нее.
А еще упрямая сука статистика говорила о плачевном конце. Один из тысячи воспитанников детского дома жил нормальной жизнью. Все остальные рано или поздно оказывались на дне. "Рано или поздно" больше всего пугало Артура.
Он боролся, постоянно себя преодолевал, а страх всегда был рядом. Страх сломаться, не выдержать и упасть вниз. Чтоб, как Семен, подниматься по эскалатору, а в голове лишь простые мысли: где взять деньги на водку, а может, и на дозу.
Да что он знает о семье? Что такое семья? Как живут в семье? Артур ничего этого не знал. Все его детство прошло вдали от семьи. Его даже никто не хотел усыновлять. Зачем кому-то взрослый ребенок, который ходил в седьмой класс?! Он уже взро-слый! И не воспитаешь, не приучишь говорить "мама", "папа", потому что, наверно, помнил своих родителей.
Единственные взрослые в детстве Артура - воспитатели. Но большинство безразлично к воспитанникам. Одним меньше, одним больше - никакой разницы. Валерий Сергеевич открыто заявлял, что они бомжи: "Родились вы бомжами, так и сдохнете на улице, твари!" В школе еще хуже. Вечная война с учителями. Все они были приверженцами советской педагогики и новых реалий не выдерживали. Возможно, поэтому срывались на учениках. Маргарита Дмитриевна, заслуженный учитель физики, орала на уроках, никого не стесняясь. Артур до сих пор помнил ее крики:
- Идиоты! Ваше место на помойке, откуда вас, дебилов, подобрали!..
Класс молчал. Да, и что говорить, если училка и так все знала. Одни найденыши, другие подкидыши, третьи отказники. И ненавистью дети платили на ненависть.
Артур хотел, что бы его дети не знали этого жгучего, разрушающего чувства, которое жалит из-за дня в день, разъедая душу, не находя ответа на вопрос "чем я хуже?". Он был бы самым лучшим, самым замечательным папой для своих детей. Сына, дочки, а еще лучше - близнецов.
Мужской голос объявил "Чистые пруды". В вагоне стало тесней. Никто не вышел. Перед Артуром девушка в черных, обтягивающих легинсах и короткой маячке-топике, закрывающей только грудь, жевала жвачку и качала сумкой перед лицом.
Еще далеко ехать. Только половина пути пройдена. Артур достал следующее письмо.
Конверт еще не выцвел, белый. Марка за 40 копеек, красная, с гербом СССР. Дата на печати: 30.09.59.
"Куда: Москва, Ленинский проспект, дом 34/1, кв. 111.
Кому: Романовой Ольге.
Индекс: 117334.
От кого: Московская обл., г. Раменское, "Красный октябрь", д. 28, кв. 4. Чердакова Л. А."
Письмо написано на тонкой, посеревшей за время бумаге синей шариковой ручкой. В центре листа - разводы от кружки.
"Дорогая Ольга Владимировна, здравствуйте!
Очевидно, Вы совсем не ожидали от меня столь быстрого известия.
Но я уже успела соскучиться. Помню, что обещала написать рецепт твоего любимого "Наполеона". Вот он: взять 2 яйца и 1 стакан воды, смешать, добавить муку по потребности, 0,5 чайной ложки соды (тесто не крутое). Тесто разрезать на 2 части и каждую часть раскатать по 5 раз, предварительно смазывая маргарином (200 грамм сливочного маргарина разделить на 10 частей).
Полученные 2 лепешки испечь каждую отдельно в духовке. Получится слойка. Ее следует смазать кремом.
Крем мы делаем таким образом: на 125 грамм сливочного масла стакан сахара, полстакана молока.
Эти полстакана молока нужно разделить пополам, и в 1\4 стакана высыпать стакан сахара, поставить на огонь, растворить до густоты молочного киселя. Затем в оставшуюся четверть стакана молока высыпать десертную ложку муки, размешать и вылить в поставленный на огонь сахар с водой, немного прокипятить, влить понемногу растопленное сливочное масло, высыпать один порошок ванилина и на холоде взбить до белизны массы.
Будет у Вас время и возможность, попробуй сделай этот пирог.
Как вы были правы с Лешей! Теперь для меня Сочи - сказка.
Дома у меня очень нехорошо. Недаром я видела плохие сны. Оказывается, моя мама довела себя до такого состояния, что у нее что-то случилось с левой рукой, и она почти не действовала. Кроме того за время моего отсутствия мама очень мало кушала и совсем ослабела. Сейчас левая рука у нее "работает", только застегнуть пуговицу она не может, держать в этой руке что-либо - тоже не может - роняет. К тому же она левша, и для нее это очень плохо. При мне она начала более или менее кушать - начала болеть печень. У нее не только физическое недомогание, но и моральная подавленность. И у меня не лучше на душе.
Вот такие мои невеселые новости.
Как Вы себя чувствуете? Как Ваше дите - Юленька? Если увидите Фанни Борисовича, передайте от меня большой привет.
Да, забыла сказать, купила я себе пальто, черное, казанскую цыгейку за 3300. Как будто ничего, только длинное очень. Картофель выкопала, собрала около 3 мешков. У нас большой урожай помидоров.
Ольга Владимировна! В последнем номере "Работницы" рекомендуют для жирной кожи и угрей применять 1-5% синтомициновую эмульсию и внутрь по 0,5 грамм синтомицина в течение 10 дней с перерывом в 10 дней. Посоветуйте, стоит ли этим пользоваться?