Глава 3

     ***1***

     – Принял жестко, одно слово – мент.

     – Я уже думал, что можно расслабиться, но что-то еще больше поднапрягся, – устало говорил Редрик, разминая шею.

     Отец и сын возвращались из купальни. Они шли по расписанной фресками галерее, чистые и в освеженной одежде. Правда, мысли их были слегка грязноватыми.

     – Не бери в голову. Да, и ты видел? – лавочник многозначительно поиграл бровями.

     – Разумеется. И я бы не сказал, что ничего не выросло. Там все вполне ладно и волнующе.

     – М-да, невидимость в облаке пара – такое себе прикрытие.

     – Спрятать можно нераспустившиеся бутоны, но слегка раскрывшийся в смущении цветок не скроется от жадной до нектара пчелки.

     – Понравилась капитанша? – потыкал локтем лавочник сына под ребро.

     – Мне вообще красивые девушки нравятся. Да и этот магистр Кэссиди очень заразительно стихи читает, возможно даже ей читал, раз они знакомы.

     – Видимо, такой себе он поэт, раз она его не запомнила.

     – Маг-поэт. Похоже, если это совмещать, можно крупно налажать.

     – Завязывай, рифмоплет, и с чего это мы в твоем понимании – пчелы.

     – Вечно работаем, да и залетаем постоянно куда не просят, – пожал плечами Ред.

     – Пчелы… – протянул лавочник, почесав шею.

     Они вышли в вестибюль, там их ждало маленькое столпотворение у стойки. Гизмо не было видно за спинами людей, зато Смоки со своим новым широкомордым приятелем возвышались среди зевак. К неудовольствию собравшихся, отец с сыном легко протолкались к причине общего внимания.

     У полурослика остались загнанные в угол король под прикрытием пешки, а фигуры гремлина в составе: разумеется – короля, слона и пары пешек, окружили недобитые войска Зебулона.

     Оба коротышки уже скорее играли в гляделки, чем в шахматы. Седеющие кудри полурослика пропитались потом, но он держался дерзко. Гизмо же был явно раздосадован ситуацией, из его ноздрей вырывались клубы дыма.

     – Вот это тактика. Эта пешка сравнима с ротой центуриона Примипила, что обороняла ставку кайзера, в сражении на третьей линии при Фендралфириндоне, – громко комментировал положение фигур невысокий, но довольно крепкий парень.

     Сначала Ред подумал, что это человек, но затем пригляделся. Практически квадратный, из-за мускулатуры, полутораметровый кадет. Об этом говорила татуировка в виде шлема кайзера и крыльев на плече. Одной рукой он держал узел полотенца на поясе – это была его единственная одежда, другой кадет яростно размахивал в такт своей речи.

     Это был зверолюд: когти, орлиные золотистые глаза, спина, покрытая мехом, с которым сливалась копна черных волос, и мелькающие во рту клыки. Если бы парень был одет, то сошел бы за человека, издалека. Не рецидивный – так их называли.

     Он стоял посреди группы таких же кадетов, которые яростно кивали каждому его слову.

     – Этот дух. Настоящие сражение, достойнейший выбор решения конфликта для тех, кто не способен воевать.

     – Вообще то, я таки был орудийным наводчиком на “Бедствии” – флагмане адмирала Врунгеля, – недовольно потер нос Зебулон.

     – Мои извинения, сэр.

     – Майлз, мальчик мой. Я уже неизвестно в который раз тебе это говорю – это, во-первых. Во-вторых – таки хватит орать в бане, тут уважаемые люди отдыхают. В-третьих – ты и твои оболтусы намочили пол.

     – Мои извинения, сэр. Просто, солдат не хранит в голове несущественных сведений. Впредь буду вести себя тише, а пол мы помоем, – последняя фраза не особо порадовала кадетов, судя по вздохам, но никто не возразил.

     – Ох, как можно одновременно и обидеть, и повиниться, эта двойственность до добра не доведет, Майлз, – потер брови полурослик.

     – Я обдумаю это, сэр.

     После этих слов зверолюд организовал свое отделение и направился обратно к купальням. Редрик глянул на Гизмо. Тот ярился и раздувал щеки.

     – Ложись, – крикнул Лоуренс.

     Вверх взметнулся столб черного пламени. Присутствующие отпрянули, лишь Смоки и его хозяин продолжили стоять, как ни в чем не бывало.

     – Ладно, гладкомордый, пат так пат. Мы еще вернемся к этому, – разбросав фигуры, спрыгнул на пол гремлин.

     Орк-охранник на удивление не вмешивался. Увидеть курящего коня, редкий пат и черное пламя в один заход. Это был самый лучший день, в представлении гоблиноида. Редрик помог собрать Зебулону фигуры и извинился. Тот лишь отмахнулся.

     Выйдя из бань, Гизмо схватил Реда за полу плаща:

     – Это непростительно – почти поражение. Редрик, мне снова нужно сесть за доску.

     – Тут я не помошник, я же не умею.

     – Так я научу.

     – Ладно, – пожал плечами Ред, но в действительности обрадовался.

     – Теперь пошли, нас уже ждут.

     Гизмо провел своих спутников мимо дома полковника. Снова. Затем они вышли на рыночную площадь. Северный базар. Тут вовсю кипела жизнь. Люди и нелюди бродили между прилавками, торговались и пробовали.

     Внимание Реда привлек строящийся крупный павильон. Некоторая часть внешних перегородок уже была закончена, и выглядели они как сплошная стена деревьев. “Летний лес” – гласила надпись на арке.

     В некотором отдалении, в глубине рынка, располагалась статуя кайзера, сеющего пшеницу. От остальных изображений, это отличалось венком из колосьев, что лежал поверх шлема.

     Да прибудет изобилие. Смешно. Накорми их…

     Под памятником было свободное от торговых палаток место. Небольшая площадь. На ней скопились попрошайки, в большинстве дети. Они поделились на два лагеря и пытались перекрикивать друг друга. Слева – беспризорники, справа – маленькие Путники.

     Если подойти и помочь, произойдет ли это снова? Парень пересек черту между прокрастинацией и паникой. Как там говорил Залаз... Фляга засвистела.

     Редрику стало нехорошо. Рано, еще рано. Прочь от белых балахонов. Не помог. Потом-потом. Ред, не осознавая себя, бросился вперед, обгоняя своих попутчиков.

     – Прямо, до тупика. Там направо. Там есть туалет, если что, – крикнул ему вдогонку Гизмо.

     Хороший нюх у слуги дракона, сам ведь вышел из дерьма – чует засранца. Боишься встречи с ней. Слишком длинный день, не осталось умных слов в голове. Все смешалось. Дворники, дракон, трупы, беззаботные юнцы, старый дурак, прошлое мира, что умирает. Сегодня Редрик это понял, будто старое воспоминание, будто всегда это знал.

     Гул людей, гром шагов. Снова гнев. Озадачил бедную девочку так, что она убежала от тебя. Мир всегда возвращает долги, теперь бежишь ты. Цели… а какая твоя? Зачем ты живешь? Редрик набирал скорость, убегая от звука своих ботинок. Забыл как дышать. Стой, идиот.

     – Пожалуйста, дай... дай что-то ради чего можно жить… – непонятно к кому обратился Редрик и, задохнувшись, оперся руками о колени.

     – Молодой человек, встаньте в очередь…

     – Что?

     Парень обнаружил себя остановившимся около крупного трехэтажного трактира. “Кэбот: Лом и Крюинг”, “Мужской клуб”, “Кафе горничных”. Читай сверху вниз. На второй этаж вела отдельная широкая лестница, но змейка очереди стояла у входа на первый этаж.

     – Молодой человек, вы не первый, кому необходима причина жить. Соблюдайте очередь.

     К Реду обращался типичный рабочий пера и “случайной” кляксы, что скрывает убыток. Работник канцелярии. Практически коллега, только плащ – городской и серый. Реденькие волосы, толстые очки, полное отсутствие подбородка.

     – Неужели все так просто? – Ред в недоумении оглядывал очередь, к еще закрытым дверям.

     Только мужчины. Среднего возраста, среднего роста, среднего достатка. В канцелярии кайзера обед. Вспомнился Урмахер. Его в очереди не наблюдалось. Ред тяжело выдохнул и достал портсигар. Смоки остался с Лоуренсом. Это первый раз, когда парень достал пылевую трутницу Симона, что дал ему отец. Редрик всегда носил ее с собой, как талисман.

     – Курите? – спросил Ред у клерка.

     – Когда угощают, – пожал тот плечами.

     Искры посыпались с металлического стержня, мужчины подкурили.

     – Ох и крепкая вещь, бодрит. Спасибо, а то кофе нынче дорогой. Еле продираю глаза.

     – Скоро пойдут товары с островов. Кофе упадет в цене.

     – Это славно, – клерк делал маленькие затяжки, сопровождая их повторным вдохом.

     Все в себя и для себя, особенно если бесплатно.

     – Так, куда стоим?

     – Что, правда? – пара блеклых глаз глянула на Реда скептически.

     – Так, в чем правда?

     – В красотках, – поднял палец клерк.

     – А суть?

     – В милых платьицах горничных.

     – А смысл?

     – В пушистых ушках и хвостиках.

     – А сила?

     – В их комбинации, приправленной очаровательными улыбками.

     – Да ты, сука, заколебал меня. Если не прекратишь мне тут пургу нести, я тебя прямо здесь поломаю, – Редрик поднял хлипкого мужичонку, схватив за плечи, и начал трясти. – Выкладывай ради чего ты живешь, жалкий выродок.

     – Ради ее голоса. Она – птица рассвета в лучах заката. Ее песня... Ее танец... Если бы Странник так мог, я бы стал Путником. Она – богиня. Я живу чтоб увидеть Аврору, – недокуренная папироса выпала изо рта напуганного клерка, пока он, давая петуха, выкрикивал свои признания.

     Редрик глянул на него. Человечек боялся, но не лгал. Парень поставил клерка на ноги, смахнул с его плеч несуществующую пыль. Затем засунул свой окурок ему в рот, словно соску ребенку. Тот, на удивление, успокоился.

     – Я извиняюсь. Сегодня я уже встречался и с драконом, и с убийцей драконов. Богиня – уже перебор. Если что, я очередь не занимал.

     Никто из стоящих в очереди даже не обратил внимание на короткую разборку. Не их дело. Парень, засунув руки в карманы, обошел людей и подошел к зарешеченному окну. Внутри было темно, сквозь шторы Реду удалось разглядеть лишь мельтешение. Пронесся лисий хвост. Парень моргнул, его внимание привлекла сама решетка.

     Латунь. Похоже, тут серьезная крыша, раз не крадут такую красоту. Решетка была тонкой работы, вся в узорах разных милых зверюшек, птичек и цветков. Отпечатки пальцев. Всюду на металле видны отпечатки пальцев, одинаковые.

     – Занятно, – бросил парень вполголоса и пошел дальше.

     Повернувшись в направлении улицы, Редрик увидел кошку. Первый зверек, которого парень заметил на улицах города. Съели. Остальных съели бродяги. Кошечка была небольшой, бело-рыжей, с крупными голубыми глазами. Она не смотрела на Редрика. Животное глядело на забор, что отделял внутренний дворик трактира, от улицы.

     Нижней половины одной доски не хватало, а соседняя ездила на одном гвозде. В проем, со стороны дворика, пытался пролезть черный пес. Странная помесь – похож на мастифа, только уши длинные и обвисшие, прикрывают глаза. Одна щека порвана. Собака была слишком крупной, чтобы пролезть в дыру.

     Ред подошел и отогнул доску, мешающую псу. Животное медленно выползло и, пройдя пару метров, село. Боевой пес или цепной. Вся грудь в шрамах, ни одного на спине. Кошка что-то мяукала псу, тот что-то буркал в ответ. Ред глянул во дворик.

     Близ большого дерева Ред увидел еще двух псов. Один, щенок пастушьей собаки, лежала без движений. Над ним сидела облезшая, покрытая коростой дворняга. Морда уродливого пса была вымазана в крови.

     Вокруг дерева и на его ветвях сидело множество мелких зверьков. Кошки, хорьки, птицы разных размеров и расцветок, герольд...

     Герольд тоже наблюдал. Скрипнула задняя дверь. Вышел человек закутанный в тряпье. Его одежда была похожа на наряд Симона, да и комплекция – соответствовала, хоть этот был и меньше. Человек, в отличие от купца, на голове носил белую широкополую шляпу. К ней крепилась сетка или марля. Шляпа пчеловода.

     Ни одного участка открытой кожи.

     – Что же ты наделал… У тебя было всего двое друзей, одного ты убил, а другого предал. Теперь он ушел. Он погибнет там...

     Голос был сиплым, человек совсем не использовал гортань. Правда, говорил при этом достаточно громко.

     – Протей, пирог горит! – донеслось из глубины трактира.

     Гигант-пчеловод медленно поднялся и зашел обратно. Редрика он не видел. Парень и сам отвел взгляд от странной картины. Похоже, хоть кто-то заботится о животных, хотя те бывает не отстают от людей. Ред снова глянул на черного пса. Тому на голову села белая птичка. Маленькая голубка. Она сжимал в клювике колосок пшеницы.

     Птичка тыкалась псу то в ухо, то в щеку, будто хотела пристроиться на лобастой башке. Собака же не обращала на это внимания, просто продолжала буркать, отвечая на мяуканья кошки. Затем, когда птичка устроилась, пес поднялся и ушел.

     – Нет. Такой не погибнет. Он сам кого захочет сожрет.

     Ред подпалил огниво. Искры напугали кошку, она убежала во двор. Парень закурил.

     – Правильно. Не ходи за ним – обожжешься.

      ***2***

     – Похоже, ты или проголодался, или перегрелся. Выглядишь скверно, – прокомментировал Лоуренс вид сына.

     Редрик задержался подождать своих, опершись спиной о стену тупика. Они успели подойти вовремя, дурные мысли опять подбирались к размышлениям Редрика.

     – Подустал… – выдохнул дым парень.

     – Ладно. Куда нам, пень обугленный?

     – Направо, и сам ты пень обугленный, – беззлобно ответил Гизмо.

     Они прошли половину трущобного квартала, затем опять завернули направо. Среди трущобной застройки, свойственной бедным районам – не дома, а бараки, Ред там бы и не разогнулся в полный рост, стояло металлическое одноэтажное здание. Все закопченное и покрытое сажей. Окон нет, лишь круглая дверь и вывеска: “Убежище”.

     Перед зданием стояла группа гремлинов, что громко пищала, шипела и пускала дым. Они все были одеты как разнорабочие. Ред также подметил, что многие щеголяли в париках, либо наклеивали усы или бороды. На их фоне выделялся, опирающийся на трость гремлин в черном костюме с жилетом. Пиджак от костюма держал, стоящий рядом с ним, тот самый юнец из бань – Пабло.

     Группа Редрика приблизилась к толпе гремлинов. Шум усилился. Тот, что был в костюме, ударил тростью о брусчатку. Металлический звук. Присмотревшись, Ред понял, что трость ему заменяет труба. Тяжелы звук, похоже внутрь был залит свинец.

     – Я чую людей, проявите уважение к гостям и говорите их словами, – прохрипел гремлин с тростью.

     – Пастырь, это же кемадо... Эль Каднифико… Традиция живет... Где ардиендо? – тараторили чешуйчатые коротышки.

     Пастырь. Гремлин с тростью был стар, очень стар. Уши поросли наростами, как и подбородок с бровями. Гремлин чуть горбился, но все равно был выше своих собратьев. Он был слеп, его глаза заволокли фиолетовые бельма. Чешуя чернеет, но тусклее, чем у Гизмо. Он тоже воженный.

     – Предки предопределили мою судьбу. Все требования были выполнены, создатель признал меня и благословил. Я – кемадо, Гизмо Эль Каднифико, – заговорил Гизмо, подступая к Пастырю. – А человек в плаще, цвета моего нового пламени – мой ардиендо. Приветствуйте нового брата.

     Гремлины затихли. Все в недоумении смотрели на Редрика. Лишь Пастырь перехватил свою трость, словно дубинку, и заехал ей Гизмо по голове.

     – Как ты мог? – хрипел старый гремлин.

     – Я был должен, выбора не было, – Гизмо спокойно отвечал, выдерживая все новые удары, что сыпались вместе с вопросами.

     – Как ты мог? – удар.

     – Каднификар меня пригласил, я не нарушал его покой.

     – Как ты мог?

     – Редрик, согласился. Он выдержал испытание и прочитал клятвы. Он заслужил дружбу создателя.

     Пастырь перехватил трубу двумя руками и выкрикнул, выпустив сноп черных искр:

     – Как ты мог уйти на столько лет?

     Последний удар опрокинул Гизмо на землю. Толпа гремлинов тихо наблюдала за избиением. Труба выпала из рук Пастыря, он шипя схватился за запястье.

     – Я присылал деньги. Писал, – тихо говорил Гизмо поднимая трость.

     – Да на кой ляд, твоей матери деньги и каракули, ей ты нужен!

     – Я же писал, что все в порядке, – Гизмо передал трость Пастырю. Тот тяжело на нее оперся, схватив свободной рукой Гизмо за ухо.

     – “Все в порядке” – одна фраза. В каждом письме – одна фраза. Это худшее, что можно написать матери. Она уже думала, что не увидит тебя, – хрипел Пастырь в ухо Гизмо. – Ладно – я. Я уже ничего не увижу. Но она постоянно плакала, как видела твои всратые бумажки, когда узнавала, что ты в городе, но опять не пришел. Ты хотел, чтобы она ослепла, как и я? Чтоб выплакала глаза?

     Гизмо просто смотрел в пол. Редрик хотел что-то сказать, но Лоуренс дернул его за рукав и помотал головой. Парень тоже потупился. Круглая дверь отъехала в сторону, издав серию щелчков. Из нее выбежала женщина-полурослик, одетая в бежевый домашний халат и такого же цвета мягкие тапочки. У полуросликов большие носы, но у этой дамы он был похож на крупную картофелину. Его еще удлиняла огромная бородавка, на самом кончике. В руках, выбежавшая женщина держала лопату для угля.

     Дама сходу огрела лопатой Пастыря по затылку. Тот качнулся и выпустил ухо Гизмо.

     – Старый ублюдок. Как можно? Это же ребенок. Наш, Диего! Мой! Совсем сдурел, лупить сына своей свинцовой дурой?! – кричала дама, обхватив голову Гизмо и осматривая на целостность.

     – Сама ты дура. И хватит орать, Сара, я – слепой, а не глухой, – Пастырь потирал затылок.

     – Гизмочка, ты как? Голова, как? Ты в порядке?

     – Я стал покрепче – все обойдется, – тихо ответил гремлин.

     – Посмотри на кого ты стал похож. Почернел, как этот старый идиот. Мой бог, лишь бы не стал таким же дурачком. Худенький совсем. Я же говорила – бросай поститься, не делай маме нервы.

     – Это наши традиции, мам. Только благодаря ним я смог вернуться домой.

     – Мой бог, точно – дурачок. Ты мог вернуться к маме в любой момент. Кто тебе вбил этот бред, в твою отбитую, глупую головушку? – женщина говорила ласково, гладя и целуя черную морду.

     – Я был не готов… – выдохнул Гизмо.

     – К чему, чего ты боялся?

     – Меня…

     В переулке стоял гремлин в широкополой шляпе и вязаном пончо, поверх коричнево-серой дорожной одежды. Сразу бросались в глаза две кобуры на поясе. Чешуя, глаза и зубы, в которых застрял окурок маленькой сигары, были красными. Будто кожа человека, повидавшего все ветра в мире. Он пошел вперед.

     – Скордо... – произнес Гизмо, отстраняясь от женщины.

     – В этом городе меня называют “Триган”, – подойдя, сказал Скордо.

     – С чего бы? – скрестил руки на груди Гизмо.

     – Раз – оружие, – Скордо достал один пистоль. Странная конструкция, от обычного он отличался рукояткой и наличием расписанного рунами барабана. – Два – оружие, – гремлин достал такой же пистоль, из другой кобуры. – Я – оружие, – Скордо тоже скрестил руки, так что ствол одного пистоля смотрел вверх, а другой в бок. – И я заслужил это прозвище

     – Ничего ты не заслужил, – вступил в разговор старый гремлин. – Вся твоя удаль – обман, она досталась тебе от рождения. Это моя вина, мой обман.

     – Я никогда об этом не просил, – спрятал оружие Скордо.

     – Убирайся отсюда, я рад, что слеп и не вижу своего позора.

     – Совсем обезумел? Бог дал тебе двух сыновей. Одного ты запугал, другого – прогнал. Что с тобой не так, безумный старик? – Сара схватила Пастыря за жилет.

     – Один – трус, что не уважает родителей, другой – бандит, что не уважает традиций. Отцепись от меня, женщина.

     – Наши традиции должны были умереть вместе с драконами, – Скордо глотнул сигару, а затем вернул ее языком на место, уже подожженную.

     – Я сегодня виделся с одним, – сплюнул на землю, сгусток черного пламени Гизмо.

     – Ты про этот обрубок? Взгляните фактам в лицо, он – жалок. Он тощ, немощен и в пять раз меньше, чем был Фумус. Мало того, он – послушная шавка людей.

     – Как смеешь ты такое говорить? – потряс тростью Пастырь. – Ты – сам бандитская шавка, променял храм на притон.

     – Я просто сделал то, что должны были сделать все вы, еще давно. Мы рождены слугами – это сильнее нас, но я нашел хозяина достойного моей силы.

     – Как сказал отец, твоя сила – заимствована, – махнул черной рукой Гизмо. – Ты отверг свое предназначение, ты не заслужил ее, брат. Но я заслужил свою.

     – Да, чем? Везением?

     – И это мне говорит родившийся лишь благодаря эксперименту и греху? Я покажу тебе, что такое заслуженная сила. Я больше не тот Гизмо, которого ты знал. Которого ты обошел в Лабиринте. Я покажу тебе на что способен истинный кемадо.

     – Давай. Я этого долго ждал. Посмотрим, что за крохи тепла, достались тебе, от этого погасшего угля истории.

     – Мой бог, Диего. Они меня в могилу загонят, останови их!

     – Отстань от меня со своим богом, женщина, у нас есть лишь традиции. Пускай разберутся как мужчины. Будите Жанет.

     Если самцы гремлинов были размером и комплекцией аналогичны упитанным полуросликам, правда с огромными головами, то самка гремлина ввела парня в ступор. Из дверного проема вышел прямоходящий ушастый крокодил, ростом с гнома. На голове у Жанет был белый парик с двумя хвостиками, а одета она была в завязанную над животом блузку, короткую юбку и порванные чулки.

     После некоторого размышления, парень решил, что голова скорее похожа на морду аллигатора, только с крупным раздвоенным шипом на носу. Хвоста тоже не было. При ее выходе, все гремлины, кроме Диего и, вставших на расстоянии трех метров друг от друга, Гизмо и Скордо, начали пускать клубы дыма в виде сердечек.

     – А, а… – поводила Жанет пальцем, – Не для вас искорка разгоралась. Быстро позакрывали рты, тут спор настоящих мужчин.

     Гремлины, разочарованно ворча, дали ей пройти и стать между братьями. Еще расстроенная Сара, подвела к ней Диего. Старый гремлин развернулся и заговорил:

     – Сейчас состоится дуэль – “схватка пламени”. Мои непутевые сыновья решают свой спор, как того требует традиция. Результат дуэли покажет, что сильнее истина или ложь. Тиски холода сжимают мое сердце, но в существовании последнего виноват я сам. Надеюсь предки простят мне эту ошибку...

     – Хватит называть меня ошибкой, старик. Наше существование – лишь прихоть мертвеца. Мы все – ошибки.

     – Закрой рот, бандит. Откроешь его, когда я разрешу. И если предки отвернутся от нас, так уж и быть, скажешь все, что захочешь. Жанет, выпускай.

     Скордо сплюнул и размял шею. Гизмо облизал почерневшие зубы.

     У Жанет все-таки был хвост, но очень тонкий и длинный, с сердцевидным клинышком на конце. Когда тот появился из-под юбки, гремлины затопали и запищали.

     – Дуэль до первой вспышки. Победителя определит цвет пламени. Все согласны? – спросил Пастырь.

     – Да, – в один голос произнесли соперники.

     – Нет, – сказал Жанет.

     – Ты что, условия будешь ставить, девка? Это дуэль между кемадо, быть их мето – это честь.

     – Это они себе честь добывают за мой счет. Я вам мускус, а вы мне что?

     – Если ты не прекратишь, я запру тебя в подвале подальше от твоих гладкомордых подруг. Нахваталась.

     – Девочка просто знает себе цену, Диего.

     – У наших самок не бывает цены. Это вы, сношающиеся вечнотрахи, устанавливаете себе цены. Чему ты ее учишь?

     – Так, пока меня будили, кое-кто нашептал, что ардиендо нового кемадо – человек и, к тому же, друг дракона.

     – Что?! – вскрикнула Сара.

     – Есть такое, – поднял руку Редрик.

     Маленькая женщина быстро подошла к нему и схватила за руку. Она попыталась ее сжать, размять, согнуть ему палец – никаких результатов. Редрик напрягся от внезапного внимания.

     – Кошмар, ребенка покалечили. Что это? Руки словно наросты на твоей морде, старый.

     – Дай, где? – подошел Пастырь, и потрогал руку Редрика. Он повторил действия женщины, только более успешно, старик был явно сильнее. Затем Пастырь плюнул Реду в ладонь сгустком темного пламени. Огонь не причинил вреда.

     – Ты что сдурел? – Сара дала Диего подзатыльник, но затем поморщилась и потрясла рукой.

     – Очень хорошо, расскажи...

     – Ну… – замялся Ред. – Ритуал провели, руки сгорели, но, видать, понравился я Каднификару, вот он мне и новые приделал.

     – Очень хорошо, как в старые времена. Это знак, знак… все идет по кругу, все откатывается к эпохе огня. Пожар лишь стих, угли разгораются, – приговаривал старый гремлин, периодически покусывая левую руку Редрика, войдя в некий транс.

     – Я, вообще то, еще здесь, – гулко топнула Жанет. – Ты дотрагивался до дракона, ардиендо?

     – Буквально – в руке рука, – продемонстрировал Ред четырехпалую кисть.

     – Тогда этой рукой, ардиендо потушит мой мускус. Или, решайте свои вопросы сами.

     – Я-то не против, только вообще не врубаюсь в ситуацию, – пожал плечами Ред.

     – Потом, все потом, – произнес Диего. – Ты поймешь. Понял желание создателя, поймешь и девичий загон, – он водил когтем по трещинам на руке Реда. Старик тихо считал вслух.

     Парня несколько беспокоило такое внимание со стороны старого гремлина, но у него было ощущение, что отдерни он руку, тот повиснет на ней.

     Гизмо смотрел дерзко на своего оппонента. Скордо же хмуро глядел на Пастыря, видимо услышав их разговор. Остальные гремлины перешептывались. Лоуренс и Смоки курили в сторонке.

     – Готовы зажигать? – спросила Жанет.

     – Да, – нетерпеливо ответили дуэлянты.

     – Начинайте, как слетит капля.

     Жанет встала в устойчивую позу и слегка сгорбилась. Морда аллигатора напряглась, из ноздрей повалил дым. Ее хвост вытянулся струной так, что кончик застыл между Гизмо и Скордо. Через несколько секунд сердцевидный клинышек залоснился, а затем с него сорвалась капля.

     Как только она отделилась от хвоста, два потока пламени, черное и багровое столкнулись посредине. Гремлины корчили страшные рожи, языки их пламени скрещивались и переплетались, длилось это действо секунды три. Раздался хлопок, потоки огня утихли.

     – Сорок семь, как длина первого клинка, как Лабиринт... хорошо-хорошо… – послышался шепот старого гремлина.

     Его оборвали крики толпы. На кончике хвоста Жанет пылал ониксовый язычок. Вверх взметнулся столб черного огня, за ним подтянулись и оранжевые. Все присутствующие, кроме Диего и Скордо, приветствовали победителя. Старик просто потянул воздух носом и кивком отметил победу Гизмо, но сам продолжал размышлять о чем-то. Триган же, прикрыв глаза полой шляпы, глядел вниз. Пошарив под пончо, он закурил новую сигару.

     К Редрику подошла Жанет. Она протянула парню, горящий кончик своего хвоста. Ред не знал, чего ожидать, поэтому, слегка предварительно послюнявив пальцы, затушил черное пламя, словно свечку. Парень не рассчитал и нажал сильнее нужного. Из кончика хвоста выдавилось немного влаги, и на кожице остались четкие отпечатки. Но все обошлось, пламя потухло, а оказавшийся довольно мягким хвост гремлинши пришел в норму.

     – Что ж, думаю из этого получится что-то интересное. Да, ардиендо? – спросила она, глядя на свой сердцевидный клинышек.

     – В смысле? – рассеянно спросил парень, растирая жидкость между пальцами. Она ничем не пахла и быстро испарялась или впитывалась.

     – Возможно, когда я решусь завести детей, в них будет что-то от лже-кемадо или от истинного кемадо. Может даже что-то от дракона или… от человека.

     Жанет опустила хвост, спрятав его под юбку. Гремлинша кивнула парню и пошла обратно в здание. Вслед за ней потянулись и местные гремлины, кидая завистливые взгляды на правую кисть Редрика. Шоу окончено.

     – Ну и что теперь? Будто ты когда-то применишь свой дар по назначению. Кемадо были гвардейцами, защищали кладки драконьих королев. А их больше не осталось, – пыхтел сигарой Скордо.

     – Наверно, придется взять с тебя пример. Поступать, как считаю нужным. Возможно, эта сила поможет моим близким. Возможно, я смогу кому-то пригодиться, даже тебе, брат.

     – Даже если так, я принимаю помощь лишь от равных себе. Обойди всех в Лабиринте, закончи то что начал. Тогда мы снова поговорим… Брат. А пока пригодись своему господину, – Скордо затушил сигару о ладонь, скурив ее на треть. Она так и осталась торчать в щели между зубами.

     – Не господин он мне, – услышав фразу Гизмо, Скордо недоверчиво глянул на него из-под шляпы. – Он сам так сказал. Просто попросил жить в традиции и оставил подарок на прощание, – гремлин выудил из-за пазухи маленькую склянку с черной жижей и откупорил.

     – Даже так? – на хмурой физиономии Скордо возникло замешательство. Оно усилилось, когда тот потянул носом. – Неужели…

     – Эссенция, – твердо сказал Пастырь.

     Потягивая носом воздух, старый гремлин приблизился к Гизмо. Он аккуратно обмерял колбочку пальцами, опустил один внутрь, затем аккуратно струсив.

     – Забирай, отец, – Гизмо закупорил баночку и протянул Пастырю.

     – Ты уверен? Там же столько лет…

     – У меня их теперь в избытке, пусть эти достанутся тебе.

     Старик взял колбочку, взвесил на ладони, хмыкнул. Пастырь глубоко вдохнул и выпрямился. Он был выше любого гремлина на пол головы. Напрягшись он вонзил свои металлическую трость между блоков брусчатки.

     – Вернусь, когда пригодишься, – сказал он ей. – Все. Все, кто пришел с Гизмо. Все в крипту, и ты, Скордо, тоже.

     – Ты запретил мне даже входить в “Убежище”, отец.

     – Будто ты когда-то выполнял мои запреты, – утвердительно произнес старый гремлин.

     – Это верно, – надвинул себе шляпу на глаза Скордо. – Ладно, да и сегодня у меня выходной.

     Пастырь, под руку с Сарой, и братья-кемадо пошли к дверям. Редрик, слегка потерянный во всех этих гремлинских перипетиях и семейных разборках, так и стоял, перебирая слегка липкими пальцами. К нему подошел Лоуренс:

     – Девчуля не твоего полета – ничего не выйдет. Хотя забавно бы смотрелись.

     – Что? Ты вообще, о чем? – Ред задумался. – Жуть… – помотал головой парень, наконец поняв намек отца.

     – Да, и еще один интересный факт.

     – Какой?

     – Ни у гремлинов, ни у их самок нет хвостов. Совсем нет, – многозначительно поднял палец лавочник и, похлопав сына по плечу, направился к зданию, за ним зашел Смоки. Оба тихо ржали.

     После краткой паузы, парень пошел за ними. Этого хватило, чтоб сглотнуть комок рвоты. Редрик слегка блеванул себе в рот, от осознания случившегося.

      ***3***

     За дверью была прихожая со спускающейся вниз лестницей. Удивительно, но высоты потолка хватало даже для Смоки. Помещение служило гардеробом, местные гремлины побросали тут свою одежду. Пройдя ниже, Ред понял, что основная часть здания расположена под землей.

     Крупный зал с множеством столиков. Сцена, танцпол, барная стойка, кальяны. Все освещалось угольными жаровнями и свечами, хорошо, что под потолком виднелись вытяжки. Гремлины сидели и болтали. Обсуждали случившееся и просто наслаждались внезапным выходным. Каждый заплатил за него свою цену, но это того стоило.

     Жанет стояла на сцене вместе с фиолетобородым гномом. Вместе они возились с широкой тумбой, из которой торчало несколько рупоров. Те были разной формы и размера. Вокс-жокей – гномья приблуда для проигрывания музыки с кристаллических стержней. Редкая, за пределами Казаднорта, и очень дорогая вещь. Валенсия говорила, что в гномьих городах обязательно должен быть хоть один, для постоянного звучания гимнов.

     Сара, тихо ворча о необходимости расшевелить всех на кухне и организовать кормежку, ушла в боковое помещение. Ред был только за, даже если ему дадут гальку, он и ее сгрызет. Мужская компания свернула в противоположную сторону.

     Пастырь попросил Гизмо взять жаровню с углем. Та оказалась крупновата, ему помог Скордо. Дальше, группа прошла по тоннелю с кучей боковых ответвлений и нор. Заканчивался тоннель тяжелой металлической дверью.

     За ней было помещение, в котором едва хватило места всем присутствующим. Крипта – место поклонения Первому Пламени, из которого вышли драконы. Братья поставили жаровню на низкий плоский алтарь, а затем Гизмо позажигал свечи.

     – Может, я – всего лишь внук кемадо, но Искусство еще подвластно мне, – Пастырь поставил на алтарь каменную мисочку и вылил туда содержимое бутылочки.

     – Что же ты задумал, старик? – скрестил руки на груди Скордо.

     – Я прожил достаточно. Хочу, напоследок, взглянуть на твою наглую морду, – улыбнулся Диего.

     – Ты же…

     – Все, ни звука. Мне нужен дым, только не ваше несвежее дыхание. Нужен творимый, рукотворный, мужской. Жгите что-то. Курите. Дымите, чем гуще, тем лучше.

     Лоуренс, итак не выпускавший изо рта трубки, пожал плечами и запыхтел. За ним заглотил, а затем выплюнул горящей, сигару Скордо. С секунду помявшись, он пошарил под пончо, выудив оттуда еще одну, и передал Гизмо. Тот направил струйку пламени в руку и подкурил об раскаленную чешую. Редрик, по обыкновению, закурил вместе со Смоки. Скордо недоверчиво покосился на плюющегося огнем коня, но смолчал.

     Лишь опыт курильщиков давал людям возможность не свалиться от удушья. Помещение наполнялось дымом. Пастырь начал щелкать пальцами, его когти высекали искры, словно кремень. Он начал слегка нараспев шептать:

     – Ша ша каракс… – старик окунул палец в миску. – Марда карамон… – начал наносить угловатый рисунок на верхнюю часть лица. – Гуа накор… – посыпал черные маслянистые дорожки угольным пеплом. – Карака зан… – старый гремлин достал два крупных горящих угля и положил в миску с жижей, она загорелась. Пламя было светло-золотым. – Карабос кор карамонд…

     Произнеся последние слова, старый колдун вырвал себе глаза. Все дернулись, но не решились помешать Пастырю. Ступор, благоговение, интерес. Продолжая шептать, он раздавил свои глаза над золотым пламенем. Оно взметнулось выше, покрыв его руки. Дым в комнате стал принимать формы вихрей, его всасывали пустые глазницы Пастыря.

     Старик, опустив руки глубже в пламя достал угли. Как только весь дым в комнате оказался в глазницах Пастыря, он закупорил их горящими камнями. Послышалось бульканье и шкворчание. Диего навалился на алтарь локтями, продолжая прикрывать глаза ладонями.

     Шипящие звуки стихли. Старый гремлин оторвал руки от лица и выпрямился.

     – Мир вновь такой яркий, – выдохнул старик.

     Он повернулся к Скордо. Тот пытался глядеть в лицо отцу, но постоянно отводил взгляд.

     – Думал, ты будешь пообтрепанней, – сказал Диего сыну.

     – В меня в основном стреляют, жгут и бьют разным ломом. Страдает только одежда, – пожал тот плечами.

     – А ты теперь похож на меня, – обратился Пастырь к Гизмо.

     – Нет, у тебя теперь глаза золотые.

     – Что? – на лице старого гремлина возникло замешательство.

     – Прямо как в легенде про Мико, – добавил Гизмо.

     – Эта эссенция, откуда она. Кто ее нашел? – Диего схватил Гизмо за плечи.

     – Странник, – ответил за того Редрик.

     Старый гремлин посмотрел человеку в лицо. Странное выражение морды Пастыря сопровождалось тяжелым молчанием.

     – Редрик Маккройд – ардиендо вашего сына, – представился Ред, чтобы разогнать тишину.

     Старик пристально осмотрел парня. Ноги, пояс, руки, плащ, лицо. Серая сталь и белое золото встретились. Пастырь клокочуще захохотал:

     – Кха-бха-ка-ка-ка, кара-кха, бха-ка-ка-ка...

     – У меня что-то с лицом?

     – Да… теперь у меня три сына. Хороший, плохой и уродливый.

      Редрик представил Пастырю своего отца и Смоки. Старый гремлин знал о шоргонах, знал и о Лоуренсе. Диего уже давно было известно где работает и живет его сын. После представлений, старик попросил Лоуренса и Смоки выйти.

     – Пошли похаваем, – потрепал лавочник гриву шоргона. Тот согласно ржанул. Они вместе отправились в главный зал.

     – Если ты знал, почему никого не послал за мной? – спросил Гизмо.

     – Потому что не хотел больше ошибаться.

     – Что, хватило одного моего появления на свет? Я – единственная твоя ошибка, – хмыкнул Скордо.

     – Нет, ты бы все равно родился. Был бы мелким беззаботным огоньком, с кучей братьев, даже с парочкой сестер. А я лишил тебя этого. Это – моя первая ошибка. Моя же вторая ошибка заключается в том, что я – ужасный отец.

     Старый гремлин осел на пол, оперевшись спиной о алтарь. Редрик понял, что настало время историй. Парень тоже уселся поудобнее. Гизмо и Скордо сели на колени – поза послушника. Но багровый гремлин опомнился и сместился чуть набок.

     Диего был последним. Последним живым потомком, в ком сохранилась искра создателя. Внук последнего кемадо, что пережил своих братьев. Он понял это, когда никто из его племянников не унаследовал благословение Каднификара.

     Последний потомок кемадо выбрал жизнь Пастыря, жизнь в целибате и аскезе – долгую жизнь. Он лишь надеялся, что у него хватит времени, дожить до появления нового кемадо. Но, этого не произошло, даже когда он превысил отпущенный гремлинам срок жизни. Что же будет после его смерти? Кемадо – лидеры, безусловные авторитеты, они всегда вели племя по пути, что завещала Мико. Что произойдет, когда их не станет?

     Тогда ему в голову закралась крамола. Он решил обмануть природу и традиции. Попытался повторить действо создателей – самому сотворить кемадо. Решение казалось таким легким, таким очевидным.

     Диего потратил почти все ресурсы курултая гремлинов, что расселились подле храма Первого Пламени. Были наняты сотни экспедиций: авантюристы из людей, тонеллепроходцы из гномов, прочие наемники, не говоря о количестве задействованных гремлинов.

     Пастырь погнал их по следам истории – путям драконьих-королев. Собирать их эссенцию, капля за каплей. К удивлению Диего, нужное количество вещества скопилось быстро, но дальнейшие поиски не давали результатов. Одна попытка. Он стал отбирать самок. Целый цикл Лабиринта – ритуала спаривания у гремлинов, был приостановлен.

     Он заставил отобранных самок отложить кладки. Провел над каждой ритуал сродства с первым огнем, что вечно поддерживался в храмовой купели. Заставил их выпить материнской эссенции.

     Лишь кемадо и те, кого признавали драконы, могли выжить после принятия этой субстанции. Сакральный акт доверия и признания между созданием и создателем. А он попрал его из страха неизвестности. Страха, что после него ничего не останется.

     Они погибали одна за одной. Их кладки взрывались бурой жижей. Он копался в ней. Часами. Пока не нащупал младенца, что, бултыхаясь, пытался выбраться сам. Он вырос за минуты, а не зрел годами, ожидая вылупления. Это была кладка особенной девушки.

     Самки гремлинов – буйные и дерзкие. Они – себе на уме, и выполняют свой долг лишь из обязательств. Ничего удивительного, они переняли черты характера от Мико. Но она была другой. Приходила на все проповеди. Ловила каждое слово. Она восхищалась историями о Фумусе. Об его рассудительности, об акте творения, что породил само Искуство и, вместе с тем, дал начало племени гремлинов.

     Все гремлины знают, что драконы лиши творцы, но не боги. Живут уважением и почитанием их заветов. Но она, она верила в Фумуса, как в бога. Она любила своего создателя. До конца.

     Младенец был сильным и крепким. Багровым, как пламя первого дракона. Его частица, есть во всех гремлинах – так гласят заветы предков. Эта частичка откликнулась на ее любовь. Кемадо был рожден. Пастырь возликовал этому. Он отнес ребенка к купели Первого Пламени, где тот выдохнул свой первый огонек. Багровый, как он сам.

     Налюбовавшись младенцем, взгляд старого гремлина упал на свои руки. Бурая гниль. Он весь был ею покрыт. Его ноги оставляли следы из крови не родившихся детей на священных камнях, где родился первый дракон. Как он мог… Гремлины никогда не убивают гремлинов. Это первое, чему научила его племя Мико.

     Как он мог так предать? Сколько огней погасло раньше срока, и сколько огоньков так и не зажглось? Он знал… он знал, что этим все кончится. Диего жаждал порицания, но не получил его. Все были уверены в его правоте. Он их сам в этом убедил, перед тем как совершить свое преступление.

     Шли дни, Скордо встал и пошел. Он был веселым, шустрым, любопытным. Замечательный здоровый ребенок. Один. Вместо сотен. Диего боялся, что его народ не будет знать, что делать без кемадо, но теперь он сам не знал, как поступить. Он больше не мог отступить от заветов, не мог и убить себя, из-за этого, ничего не мог. Только наблюдать за своим грехом.

     Был единственный выход – отшельничество. Размышления, пост, странствие – это должно было помочь. Диего собрался в долгий путь. Правда, зря.

     Он поднялся на поверхность. Выход из храмовых катакомб находился на окраинах Вольнограда. Пока Пастырь безвылазно сидел под землей, у выхода возникло поселение – кибуц полуросликов. Там то Диего и познакомился с Сарой.

     Для своих она была простой провинциально дурнушкой – носатой, полной, крикливой, драчливой. Одинокая дева. Старому гремлину было без разницы. Все гладкомордые – страшные. Чуждые виды. Да и женщины его не интересовали. Ни после того, что он сделал.

     Она подметала двор. Он спросил у нее где пост извозчиков. Она спросила, зачем ему это. Он сказал, что хочет сбежать. Она спросила, от чего тот бежит. Он сказал, что от ребенка. Она заехал ему метлой по голове, обвинив, что тот сдурел, если решил зачем-то оставить своего ребенка. Накричала на него, чтоб шел обратно и растил сына, не таким дураком, как он сам.

     Сара загнала Диего метлой обратно под землю. Он там и остался, растить сына. Но стал подыматься на поверхность, чтоб поговорить с ней. Это, на удивление, помогало. В этой маленькой женщине было столько порицания, сколько ему было нужно. Пастырь решил, что как только Скордо достигнет осознанного возраста, он станет готовить того себе на замену. Вырастит достойного приемника, чтящего традиции.

     Шли месяцы, но глядя на ребенка, Диего видел лишь свои преступления, свою вину, свою ошибку. Однажды Скордо подошел к барельефу, что изображал сотворение первого гремлина. Он встал и скопировал его позу. Просто дурачился.

     Дурак, смотри на что замахнулся.

     Диего сорвался, разбил барельеф своим лбом. Затем опять сбежал. Пастырь выбрался на поверхность. Нашел Сару и вывалил все на нее. Она снова сказала, что тот дурак, и зачем ему глаза, если он даже не хочет видеть своего ребенка.

     Диего обдумал ее слова. Ночью он пошел к реке, где она стирала, и стал лицом под водопад. Он держал глаза под ледяными потоками, пока те их не выхолодили. Утром его нашла Сара.

     Она отходила его увесистым суком. Кричала на него, оскорбляла. Затем помогла дойти до спуска в тоннели гремлинов. Сара спустилась вместе с ним. С ним и осталась, объясняя это тем, что тот пропадет без нее. Она оказалась права. Ее компания и слепота подарили ему толику покоя, который он так желал.

     Не прошло и нескольких недель, как вызрела кладка матери Гизмо. Из одной кладки может появиться до тридцати гремлинов, так что малыши распределяются между взрослыми общины. Диего не успел опомниться, как Сара принесла Гизмо.

     Она его сразу приметила – маленький и тощий. Сара считала, что такому малышу нужна настоящая мать, да и Скордо не будет так одиноко. Так они и жили. Хорошо жили, пока Диего ни сделал из Скордо послушника, а воспитание Гизмо ни поручил Саре.

     Скордо досталась суровая дисциплина, часы проповедей и заучивание сказаний прошлого. Гизмо же слушал истории про наземный мир и вообще рос нежным ребенком. Что сказать – мать-полурослик.

     Все было хорошо, пока одна из историй, что Гизмо пересказал Скордо, не запала тому в сердце. Он понимал, что он рожден кемадо. Прирожденный герой. А история и была про героя – про основателя Вольнограда. Он захотел выйти и посмотреть на его статую. Диего запретил, он четко дал понять, какое предназначение того ждет. Вечное бдение под тоннами камня.

     Скордо взбунтовался. Он не хотел такой судьбы, тогда он в первый раз оскорбил отца и традиции. Тогда же, Диего в первый раз избил сына. Пастырь сильно поругался с Сарой и забрал Гизмо в послушники. Тот был избалован, плохо справлялся, даже хуже Скордо, который делал все из-под палки. Этот контраст будто снова вернул старику зрение. Теперь в сравнении он видел превосходство Скордо над обычными гремлинами.

     Вина снова накатила на Диего. Он сходил с ума. Лупил сыновей по малейшей оплошности. Гизмо сбегал к матери. Скордо черствел, запирался в себе. Он стал срываться на брате. Тот боялся и его и отца. Сара пыталась что-то сделать, но что она могла предъявить обезумевшему кемадо. Лишь пыталась лупить Диего в ответ и ограждать Гизмо от брата. Когда братья доросли до возраста участия в Лабиринте, Скордо наконец вошел в силу и избил отца. Сказал, что уходит.

     Диего обругал его и заявил, что тот сможет уйти лишь, оставив потомство, и после этого ему будет запрещено появляться в общинах гремлинов. Скордо согласился. Началась подготовка. Гизмо ушел в отшельничество, укрепиться духом и телом. Он, несмотря на все тумаки отца, был крепок в своих убеждениях. Чтил традиции. Он вернулся перед забегом, но проиграл. Скордо обошел всех в Лабиринте, зачал детей. Был изгнан. Тогда исчез и Гизмо.

     Если раньше Сара лишь кричала, то теперь начала плакать. Каждый день, долго. Пастырь разузнал где они, но ничего не сделал. Диего понял, что потерял право не то что вести свой народ, но и воспитывать своих детей, сложил с себя полномочия и переехал сюда. Чтобы быть ближе к сыновьям и к последнему из племени создателей. Чтоб умирая, успеть извиниться, что всех их подвел.

     Редрик сидел, покручивая в пальцах свою папиросницу. Ему было жутко неудобно, он нервничал до пота в ладонях. Это была очень личная история. Парень к такому не привык. Гизмо сидел и пускал облака ацетона. Скордо поскреб пальцем каменный пол:

     – Какая трогательная история, но я и правда зачерствел. Чего ты хотел добиться, пересказав то, о чем я и так догадывался?

     – Просто ты – мой хороший сын, Скордо. Я знаю, что ты тайно проведывал мать, знаю, что продолжаешь по мере сил жить достойно.

     – И что?

     – То, что я хотел вырастить из тебя того, кем сам хотел бы стать. Но в результате, ты стал таким же как я. Сбежал от своих детей, убийца, преступник. Но мои преступления много хуже, я могу лишь гордиться тобой. Вами обоими. И просить прощения.

     – Так почему? – Скордо ударил кулаком в пол. – Раз ты все понимал, почему мы пришли к этому?

     – Мы гремлины – рукотворные создания. Нас создали служить и оберегать драконьих королев. Но когда мы этого лишились, осталось лишь наше наследие. Наследие предков и создателей. Я просто хотел, чтоб оно жило, любой ценой. Иначе зачем мы здесь? Какой смысл?

     – У меня нет ответа на твой вопрос, старик. Ты просто облажался.

     – Знаю, и я хочу, чтобы об этом узнала вся наша семья, – Диего посмотрел на Реда.

     – Ардиендо… Редрик, прости, что я все на тебя вывалил. Просто, я понял, что нельзя иначе. Если ты не захочешь иметь с нашими мертвыми обычаями ничего общего, я не против. Я не дал такой возможности своим детям. Лишь, скажи свое мнение, по этому поводу, но, если тебе нет до этого дела, я извинюсь и больше не потревожу тебя.

     Это определенно самый длинный день во всей гребаной жизни. Мнение им всем выдай. Мысли тяжелые, как камни. Нет. Легкие – их просто нет. Под легкими – желудок. Заурчало в животе. Голоден. А в кафе горничных – пирог. Может, яблочный. А какое у них во дворе росло дерево? Может, яблоня. Может, ее посадил этот Протей, или сама выросла. Зачем? Почему не срубили? Какой в ней смысл...

     Парень улыбнулся. Ред раскрыл портсигар. Последняя. Подкурил об уголь из жаровни. Раскрошил. Из кулака посыпался пепел и искры.

     – Ты и правда паршивый отец, Пастырь. Я и дня не пробыл твоим сыном, а уже хочу сбежать.

     – Зато честно, – выдохнул старик.

     – И ты допустил три ошибки, ни две.

     – Тогда просвети меня, может теперь то хватит духу прыгнуть в море.

     – Вряд ли. Как я понял, Фумус создал первое поколение гремлинов в услужение Мико. Так?

     – Так, – ответил Гизмо, за отца.

     – Значит остальные поколения просто размножались, пока не родились вы. Так?

     Тишина. Искрящаяся багровым, лиловым и золотым темнота.

     – Я голоден. Благодарите мой живот за аналогию. Вот посажу я яблоню у себя на земле. Мне больше не будет нужды в яблоках – ее мне хватит. Но через время из случайных семечек вырастет вторая. Я сажал первую с четким смыслом ее существования – давать плоды. Что же я сделаю со второй? Могу тоже начать собирать урожай. Могу срубить. Могу выкопать и перевезти, даже продать. Могу, просто, ничего не делать. У второй яблони нет смысла, с ней можно сделать все что угодно. Но ведь и первую я мог срубить в любой момент, посадив на ее место персик или грушу.

     Редрик сделал затяжку, собираясь с мыслями. Гремлины хмуро смотрели на него и не перебивали.

     – Может у первого поколения и была предопределенная цель, ведь его создали намеренно. Но вы – просто их потомки. Дети. У вас нет создателей, только родители. Зачем заводить детей? Из-за желания иметь детей? Случайно? – сердце кольнуло. – Из-за страха перед будущим? – кольнуло сильнее. – Да, а зачем еще?

     Ред сам ответил на свои вопросы. Отражение огонька сигареты играло в слегка влажных глазах.

     – Вот, ты рождаешься… Все. Ребенок завелся, намеренно или случайно, страх пропал – задача выполнена. Остался только маленький человечек и его жизнь. У жизни нет смысла, как и у многих вещей. С какой стати он вообще у них должен быть. Для смысла есть слова. В вашей истории есть смысл, надеюсь и в моих словах он есть. А у жизни есть лишь способ применения. Пробовать, обжигаться, терять, обретать, ошибаться – можно все. Нужно лишь быть готовым к последствиям, что уготовят мир и совесть. Вы сами тому доказательство.

     – Так что, нам отринуть все учения Мико? – устало спросил Пастырь.

     – Нет, только ту часть, где вы что-то по факту должны.

     – Каднификар, напоследок так и сказал, мол я ничего ему не должен, лишь жить по заветам Мико – жить достойно, – поднял голову Гизмо.

     – Вот и все. Вопрос закрыт. Будь кем хочешь, главное живи достойно.

     Ред, докурив, потушил окурок о ладонь. Парень, устало навалившись на стену, смотрел на старого гремлина. Тот барабанил когтями по алтарю.

     – Я это запишу, – сказал Диего. Ред поднял бровь. – Наши заветы, сказания, вся наша мудрость – они из времен, когда люди еще не дали нам написанных слов. Они не были нам нужны, как и имена. Но те времена закончились, когда мы проиграли последнюю битву. Когда все создатели, кроме Каднификара пали, он отдался на милость людям, лишь бы остатки нашего племени жили. “Просто живите” – это последнее, что он сказал нам, будучи нашим господином.

     – Я этого не знал, – сказал Гизмо. Скордо дернул шляпой.

     – Просто, вы не закончили обучение. Виной тому, что в нашем языке нет букв, нет слов, нет письменности. Все передается из уст в уста. Это долго. Я запишу мудрость нового сына, а потом остаток жизни буду записывать мудрость предков и учить свой народ людской грамоте.

     Старик поднялся и тяжело навалился на алтарь.

     – Мы ненавидели ваш язык. Он – символ нашего поражения. Но поражение – тоже учитель. Жаль, что урок дошел до нас лишь сейчас. Я применю свою жизнь, чтоб записать все что помню. Сказания о драконах и гремлинах, о мире под поверхностью, о заветах Мико. Пусть они будут переведены на все языки всех народов и отправятся во все уголки мира. Чтобы каждый, даже не гремлин, имел возможность почерпнуть мудрость гремлина, как гремлин почерпнул мудрость человека. Возможно, это и спасет наше наследие. Возможно, когда меня не станет, кто-то возьмет книгу с заветами Мико и решит по ним жить.

     – Вообще то и среди людей есть специалисты по вам: Искандер Залаз, Карлос Мендоса…

     – Прости меня, Редрик, но – это адаптации и видения людей. У нас не было времени трактовать и разжевывать наше наследие. Оно сохранено в первозданном виде – это единственная истина, в которой я уверен. И мы ее не исказим. Ведь миру не повредит немного правды, так ведь? – Пастырь повернулся к Реду. В глазах, цвета белого золота, горел огонь.

     – Нет, правда – это хорошо. Ради нее стоит дожить остаток дней.

     – Дней? Ха. У меня еще лет пятнадцать, – похлопал Диего себя по бицепсу. Больше не старик. – Скордо...

     – Что? – на морде багрового гремлина читались остатки замешательства, но было видно, что он слегка расслабился.

     – Мои уже стерлись, будь добр, наколи Редрику наш символ. Только твои когти возьмут его кожу.

     – Ладно, но у меня профессиональная деформация – пальцы дергаются, – Скордо встал и провел ладонью над кобурой. Действительно дергаются.

     – Так выпей, – предложил Гизмо.

     – Выпью, а чернила есть?

     – Есть это, – Пастырь указал на миску с жижей.

     – Там же твои глаза плавают.

     – Ну так, буду приглядывать за новым сыном.

     ***4***

     – Если мне предстоит выслушать еще одно трагическое сказание прошлого – я начну бить людей… и не только людей.

     Руки Редрика лежали на стойке, что находилась в углу общего зала, обставленном под бар. В правой, теперь четырехпалой, руке он сжимал стакан крепкого грога. Местный “чаек”. В левой, на которой теперь красовалась пульсирующая черная харя гремлина в пасти дракона, у парня была вилка со шкворчащим купатом. По левую же руку от него сидел обладатель такой же татуировки.

     – Скажешь еще, дядь. Нормальная история. Клуб Первого Пламени – остаток ордена драконьих лоялистов. Одни плюсы и партак козырный. Да он у тебя и так есть. Так что, дядь, интересует?

     Был уже вечер, начали подтягиваться местные завсегдатаи. В их числе – Искандер Залаз. Посреди зала располагался люк в подземелье, он из него и выполз. Сейчас он сидел рядом с Редриком и пил теплое пиво, параллельно крутя папиросы. Ред рассказал, что уже передал пакет. Залаз, в благодарность, предложил заполнить опустевшую папиросницу парня.

     – Да куда я уже денусь… – выдохнул Ред, подозрительно оглядывая еду на вилке.

     – Не очкуй, дядь, я не только теплицу держу. У меня и свинки есть. По гномьей методике выращиваю. От города столько отхода, что растут как дыни у сельских молодух, как те мять местная пацанва вадиться.

     После этого комментария, Ред чуть не сблевал себе в рот второй раз за день. Он то думал, есть ли там курица. Все ли трупы идут Каднификару?

     – Ладно, так что значит этот символ, считайте, что я заинтересован, – парень переборол себя и попробовал купат. Много чеснока – самое то.

     – Так, то и значит, дядь – почетный гремлин. Мы просто помогаем им выживать, а они это ценят. Ну и по возможности с Каднификаром кентуем, нормальный он штрих. Правда, вечно обиженный, но тут не погрустишь, с такой то судьбинушкой. Верно, дядь?

     – Я не знаю всей его истории, и не буду спорить. А кто еще в обществе?

     – Первое правило клуба – никому не говорить о нем. Второе – не сдавать членов клуба. Так то, дядь.

     – Что-то с первым уже проблемы, а второму мешают опознавательные татуировки, – глоток грога. Корица и лимон.

     – Скажешь еще, дядь. Тогда были другие времена. Война на уничтожение. Орден был даже разделен на партизанские ячейки. А партаки заменяло приветствие.

     Залаз поднял левую ладонь, повернув тыльной стороной к Реду. Видно было три пальца, безымянный и большой – скрыты, сведены кружком.

     – Голова драка – пасть и три рога. Понял, дядь?

     – Понял-понял. Так кто в клубе?

     – В городе – я, ты и еще трое. Но люди серьезные, даже авторитетные. Сами на тебя выйдут, дядь.

     – Даже так? – глоток грога.

     Послышался громкий смех Лоуренса. Он сидел вместе с Сарой и Диего. За соседним столиком тихо общались братья-кемадо. Родители отдельно, дети отдельно. Вечеринка. Правда, без музыки. Фиолетобородый гном уже в третий раз набегал на старый вокс-жокей. Похоже, готовился четвертый заход, он что-то втолковывал паре своих сородичей. Златобород и сребробород. Артист, ювелир и кузнец.

     – Я намекну, дядь. Одного ты встретишь в Шараге, – Залаз, щелкнул себя по лбу. – С другим может свести Скордо. А третьего я и сам не знаю. Видел разок, мельком. Здоровый мужик.

     – Не густо, но ладно. А что по, так называемым, плюсам.

     – Да гремлины подмахивают, если не перегибать, то даже с радостью. Еще, место это – всегда примут и тебя, дядь, и кентов твоих. Да и встретив товарища по клубу, будь уверен, дядь, тот воспримет тебя всерьез и по-свояковски, главное уважение. Уважение, дядь, – потряс пальцем Залаз.

     – Уважение… – эхом повторил Редрик.

     Что-то тренькнуло. Все повернулись к сцене. Очередной гномий набег на вокс-жокей оказался успешен. Жанет, сильно жестикулируя, что-то втолковывала, крутящему ручки устройства, фиолетобороду. Тот показал жест, мол все будет в лучшем виде. Заиграла ритмичная музыка.

     Странная двойственность. Хоть мелодия и была мрачноватой, но ее энергетика заставляла двигаться в такт ритма ударных. Барабаны сопровождались как струнными, так и искусственными, искаженными магией, необычными звуками, что плавно размазывались по всей композиции, дополняя ее.

     Песня. Женский голос, тоже искаженный, но приятный слуху. Мотив изоляции, падения на глубину, отсутствия выбора, жизни во тьме. Кто-то написал ее для гремлинов или гномов. Подходило и тем и другим. Местные, оторвавшись от выпивки и кальянов, высыпали на танцпол.

     Редрик никогда не танцевал. Видел несколько свадеб и прочих провинциальных гуляний, но никогда в них не участвовал. Дерганые, хаотичные движения. Пляска пламени свечи ветреной ночью. Танцевальные образы огня дополнялись реальным огнем. Случайные вспышки – направленные вверх столпы пламени. Они рождали искаженные танцующие тени.

     Действо продолжалось какое-то время. Мотивы песен были похожи, казалось, что играет одна баллада подземным сумеркам, длиною сравнимая с сегодняшним днем.

     Жанет притащила с кухни крупную кастрюлю с вертикальным раструбом и поставила посреди танцпола. Подбежал Пабло или другой молодой гремлин. Он покачал поршень, из конца шланга вверх забил фонтан темной жидкости. Приятный терпкий аромат. Кофе.

     Гремлины ловили распыляемую влагу своими телами. Каждый, получивший дозу, начинал дергаться все быстрее и быстрее. Танцевальная конвульсия. Для гремлинов кофе – наркотик, как и для их создателей. Увидев это, Пастырь хватил кулаком по столешнице и заорал:

     – Совсем ошалели, торчки? Под этим местом крипта!

     – Не всем же жить в аскезе, старик, – развела руками танцующая Жанет.

     – Похоже, трость мне понадобиться раньше, чем хотелось бы, всех отхожу… – сначала зло, но потом постепенно успокаиваясь говорил Диего. Его черную лапу поглаживала пухлая ладошка Сары.

     – Один раз – можно. Сегодня же праздник, для нас – в первую очередь. Пойдем тряхнем стариной. Или ты, вновь увидев меня, понял, что я тебе уже не нравлюсь? Пригласишь жену потанцевать?

     – Мы не женаты. И вы гладкомордые – все страшные. Хотя… – Диего тронул огромную бородавку на носу Сары. – ... носик у тебя ничего. Даже лучше, чем был.

     – Ну так вам, камнеедам, многого и не надо.

     – Ты права, впрочем, как и всегда. Чем носатей – тем кросатей. Потанцуем? – галантно протянул руку старый гремлин.

     – Вот же, плут чешуйчатый, – Сара приняла предложение. Вместе они пошли танцевать, к молодым.

     Редрик глянул влево, но Залаз пропал. Маг, хоть и недоучка. Осталась лишь полная папиросница и запах канализации. На его место сел Лоуренс.

     – Странный у тебя друг.

     – Скорее, товарищ по интересам, – Ред побарабанил пальцами меченой руки по стойке.

     – Зато, у Валенсии появилась новая подруга по переписке. Завтра зайдем за первым письмом от матушки Сары.

     – Матушки?

     – Да, она просила называть ее только так. Правда, и тебя, и меня.

     – Ну, в матери она и тебе, по возрасту, годиться. Да и семейное сходство есть – драчливость и скверный характер.

     – Поговори мне еще, – шутливо проворчал лавочник. – Где тут наливают? Я в баре или где?

     Из-под стойки вылезла когтистая рука, поставив перед Лоуренсом темную бутылку. Лавочник открыл ее и принюхался.

     – Портвейн, – резюмировал он. – Похоже, тут все крепленое – из того, что можно пить людям.

     – Знаешь, а я даже рад.

     – Мелкий алкаш…

     – Нет, я про матушку Сару. В этой маленькой женщине достаточно порицания, для убийцы сотен, а материнской ласки хватило на двух чужих детей… – Ред глянул на братьев-кемадо. Те играли в шахматы. – … может, хватит и на нас.

     – Я не привык злоупотреблять добротой, да и уеду я домой, это тебе тут жить. Можешь воспользоваться и моим кредитом хлопотаний мамки-полурослихи.

     – За матерей… – Ред протянул отцу свой стакан.

     Лоуренс, ничего не ответив, чокнулся с сыном горлышком бутылки и приложился. Они безмолвно пили в темном углу. Их тени играли на каменных стенах, сливаясь в одну большую. Крупная вспышка. Их общая тень упала на дверь. Веселье и не думало прекращаться. Через какое-то время Лоуренс ушел спать, тут был общий покой с лежанками. Редрик решил еще посидеть.

     Сегодня был долгий день. Голова кружилась от мыслей и выпивки. Цели, средства, смыслы и применения, бремя и могущество. Все смешалось. Загадочный орден – атавизм древней войны. Новая традиция. Новая семья. Старики, что чего-то ждут. Конца жизни. Конца мира. Старого доброго друга.

     Редрик почувствовал взгляд на затылке. Обернулся. В дверном проеме, что вел в гардероб, стоял человек закутанный в плащ. Плотная черная ткань покрывала все тело до пят. Под капюшоном виднелось суровое мужское лицо, украшенное клиновидной бородой-полумесяцем. Металлическое лицо. Медная маска. Парень непроизвольно поднял три пальца в приветствии клуба-ордена. Медная маска колыхнулась, в слабом кивке. Уголки металлических губ тронула усмешка. Ред моргнул. Никого. Дверь закрыта.

     “Здоровый мужик…” – промелькнула слабая мысль в падающей на барную стойку голове.

     – Знаешь, а по звуку твоих сапог можно предсказывать погоду, – сказал Лоуренс, когда они вместе с сыном ступили на мощеные крупными плитами улочки Академгородка.

     – Занятно, и… – удар колокола на центральной башне здания министерства прервал парня.

     Было раннее утро. Гизмо и Смоки остались в обители их огненных собратьев, а люди пошли в Шарагу. К востоку от центра Аусбруха находился район, именуемый Акодемгородком. Отец с сыном быстро добрались до него, словив кэб. Гильдия извозчиков организовывала транспортировку внутри крупных городов.

     – … и какие приметы та заметил?

     – Если после удара идет поскрипывание, то скоро будет дождь.

     – А как насчет твоего щелкающего левого колена, неподвижных флюгеров и вообще туч?

     – Зачем мне говорить тебе о том, что ты и так знаешь?

     – Действительно.

     – Гляди, вон Лицей, значит скоро и все остальное покажется.

     В Академгородке находились Гимназий, Лицей, множество вспомогательных зданий и лавок, но главными зданиями были три академии – Шарага, Кадетня и Университет. Последняя – самый крупный вуз из всех трех, что выпускал все виды профильных специалистов, от корабелов до агрономов. Он лишь отчасти принадлежал государству, в него вкладывались многие частные лица: гильдии, торговцы, магнаты. Всем необходимы хорошие специалисты. Он был разделен на множество профильных корпусов, раскиданных по всему району.

     Шарага и Кадетня – чисто государственные. Тут подготавливали магов и офицеров. Эти два здания располагались друг напротив друга, разделенные пространством, состоящим из плаца и небольших полигонов.

     Если второе здание было монолитным, похожим на форт, даже крепость, то Шарага высилась пестрым нагромождением разнообразных архитектурных стилей. Надстройки и пристройки. Нескладная махина из башен, галерей и надземных переходов сужалась кверху, образуя игривую пирамиду. Один из переходов соединял Шарагу с академической библиотекой, другой – с госпиталем, что был также объединен с учебным блоком Университета, третий переход вел в общежитие.

     Отец с сыном некоторое время послонялись по району в ожидании открытия входа в Шарагу, возле которого был указатель “для абитуриентов”. Дождавшись положенного часа Маккройды вошли в пустое помещение проходной, откуда, по стрелкам на стенах, вышли в галерею с рядом приставленных боками друг к другу столов. За самым дальним из них сидел человек в мантии, перед которым расположились бланки, брошюры и прочая документация.

     – Чем могу помочь?

     – Ты говорил, что будешь в приемной комиссии, но неужели ты и есть вся комиссия, Кэссиди? – спросил Ред, оглядывая пустое помещение.

     – А как иначе, я у Мендосы в каждой бочке – затычка. “Кэссиди прочитай за меня лекцию, Кэссиди профессору Войд нужен логистический концентратор, Кэссиди сбегай за пивом…” Как ты меня назвал?

     – Кэссиди… Ты же меня инициировал вчера. Редрик Маккройд – бригадир, – спокойно объяснил парень. Похоже магистра попустил приступ поэзии, но Кэссиди явно был еще не в себе.

     Долговязый маг долго всматривался в лицо парня, а затем прикрыв уши ладонями, сполз под стол. Оттуда донесся прерывистый шепот:

     – Кто? Ага, ты… а он что? Ага, посмотрим…

     Редрик с Лоуренсом переглянулись. Лавочник, пожав плечами, изобразил пальцами идущего человечка – предлагал пойти на выход.

     – Да ладно, это он еще пальцами не щелкает, – отмахнулся Ред.

     – Так картинка нарисовалась, бригадир.

     Магистр магии вылез из-под стола. Расправив мантию, он забарабанил по столешнице указательным пальцем.

     – Ты же вроде маг-поэт, а не маг-художник.

     – Я вообще человек удивительных талантов. Хочешь записаться в наши ряды? – маг поочередно достал из рукава железное перо, чернильницу, перечницу, наполненную дастографическим порошком, и трубку от кальяна. Сделав долгую затяжку, сунул последнюю обратно.

     – А дурь долбить обязательно?

     – Только если очень хочется, главное – не хранить на территории Шараги, – выдохнул розоватое облако Кэссиди.

     – Так ответственность за хранение несет только установленный владелец, уже лет десять как… – задумчиво проговорил Редрик.

     – Слушай, там вступительный экзамен скоро начинается. Может пойдешь знатоком по праву? А то задолбался звать законников – дорого.

     – Да мне бы самому поступить, – хмыкнул Ред.

     – А сколько дают знатоку? – спросил Лоуренс.

     – Да по-разному, зависит от наглости. Поступить? А, ну да.

     Кэссиди повернул к себе бланк. И раскрутил крышку перечницы. Тонкая струйка черного порошка обволокла указательный палец мага, что завис над листом бумаги.

     – Диктуй: полные имена – твое и родителей, код гражданина, дата рождения, прописка…

     Редрик стал проговаривать нужные пункты. Порошок складывался в слова, что вжигались в бумагу. На дате рождения Кэссиди ругнулся:

     – От лярва. Тебе что, пятнадцать? – магистр скомкал и подбросил бланк. Тот сгорел в воздухе.

     – Ну да, – пожал плечами Ред.

     – Де-е-е, м-да. Тогда есть две новости. Первая – поступать можно с семнадцати. Второе – учитывая какой ты сейчас, форму придется шить на заказ.

     – Как с семнадцати?! – нервно повысил голос лавочник.

     – А у вас тут форма предусмотрена? – спросил Редрик.

     – А как же. Полувоенная организация, это не в попе пряник.

     – Как-как?

     – Он уже не растет, – над чем-то размышляя, заметил Лоуренс.

     – А вширь?

     – Растет, – кивнул лавочник.

     – В этом то и проблема, но ладно, – Гарен снова глянул на Редрика. – Так, слушай сюда, бригадир, есть подготовительный курс, как раз двухгодичный. Если осмысленно отсидишь – точно поступишь.

     – Он обязательный? – спросил Ред.

     – Нет.

     – Бесплатный? – спросил лавочник.

     – О-о-о… совсем нет.

     – Ну тогда очевидно, что он тебе не нужен, – похлопал скряга-отец сына по плечу. – А можно его зарегистрировать, как абитуриента и заплатить наперед, чтоб рекрутеров отвадить?

     – Это как вообще? Нужно сдать экзамен, а если провалит? Да и где он будет гулять два года?

     – Тогда в армейку. А там копка сортиров, строевая и кованый сапог сержанта в жопе. Как-то тухло, для пробудившегося, не считаете? – развел руками лавочник.

     – Де-е-е, м-да. Грустно-печально. Так может курс все-таки?

     – А что там вообще, с тем курсом? – спросил Ред.

     – Записываешься, потом сдаешь вступительный, потом тебе разрабатывают личный график посещений тех занятий, что тебе нужны. Выведут стоимость оплаты…

     – Так, помедленнее, – прервал мага Лоуренс. – Значит платить нужно не сразу, а по факту за посещенные занятия?

     – Вроде того, – почесал нос Кэссиди, достав бланк другого типа.

     – А можно его записать, только указать, что посещения занятий не требуются. Мол часов – ноль, платить – ноль. Или вообще не прийти на вступительный – сдавал задним числом. А потом вообще не сдать. Так же можно?

     – Можно? А смысл? А… ни хера себе финты, – почесал подбородок маг. Он долго думал, переводя взгляд с бланка на Редрика и обратно. – Тут нужно решение уполномоченного мага, такого раньше не было.

     – Ты же, вроде, сам – уполномоченный маг? – неуверенно спросил Ред.

     – А, ну да. А так можно, Кэссиди? Первый прецедент, Гарен. Что будем делать Кэссиди? Да нормальная тема – награда за поиск ошибки в системе, Гарен. Но окошко будет закрыто. Да, парень пролез, а дырку заколотили. У меня есть забавная аналогия, но я при людях. Да у тебя все аналогии про дырки. Короче, че ты мне тут варишь? Да ты сам варишь-паришь, добро? Добро-добро.

     После каждой фразы Кэссиди менял положение и поворачивал голову, будто отыгрывая сценку за двоих. Выглядело странно, но забавно. Затем он дал себе пощечину и достал из рукава коробочку. Закинувшись радужным порошком, магистр, через секунду, резко и глубоко вдохнув, чихнул.

     – Я тут посовещался. В общем так. Шарага приносит благодарность за поиск прорехи. Прецедент отработан, а дыры прикрыты – системы огрехи. Тебя мы прокатим, так уж и быть, но друзей не зови – чтоб наглым не слыть.

     – И снова Маккройды обыгрывают систему, – усмехнулся лавочник, стукаясь с сыном кулаками.

     – Мне понятна ваша радость, но я повторюсь. Зачем платить до сдачи экзамена?

     – Сколько стоит обучение? – серьезно спросил Лоуренс.

     – Заранее можно оплатить лишь два семестра, двадцать косых – и ваше место, но лишь экзамен сдав ваш сын его заслужит, и в пользу вуза отойдут коли пацан не сдюжит. Кес-кес-ке-кхе, кес-кес, ке-кхе-кхе...

     – А что, так можно? Это что, тоже ошибка системы? – потерев шею спросил Ред.

     – Нет – ловушка для самоуверенного лоха, которому живется столь неплохо, чтоб деньгами сорить.

     – Двадцатка, как с куста, – присвистнул лавочник. – Ну, как и думал. Такой прейскурант уже лет восемь у вас?

     – Да, так и есть. Учеба и базовый пансион…

     – А двадцать лет назад было восемь за семестр, – быстро предвосхитил поток поэзии Лоуренс. Редрик задумался над рифмой к слову “пансион”.

     – Да, так и было.

     – Сейчас поснимали все эмбарго и разогнали блокаду. Цены упадут, люди закупятся. У государства будет много валюты. Как всегда, что-то произойдет и опять будет скачок инфляции. Стоимость обучения снова вырастет. Вот почему я хочу оплатить заранее. В сыне я уверен.

     – Что же, я работаю на сорока семи работах. С деньгами я не ведаю дилем. Но коли вам нужна на голову забота. Оформим в лучшем виде – без проблем.

     – И как справляетесь? – озадаченно спросил Лоуренс.

     – Я же волшебник, – щелкнул пальцами Кэссиди.

     Так он и продолжал щелкать, пока заполнял бланки, пока пытался вырвать чек из жадной руки старого лавочника, пока рассказывал, что да как: как лучше подготовиться, когда приезжать, где будет экзамен. Как ни странно, никаких других посетителей не было. Им никто не мешал.

     ***5***

     Сперва, стоимость обучения Редрику показалась неимоверно большой. Но Лоуренс с Кэссиди прикинули сумму, что пришлось бы выдать рекрутеру в виде взятки – между тридцатью двумя и сорока пятью тысячами. Огромные деньги. Но цифры не брались с потолка. Если с дворян брали больший, но фиксированный откуп, то взятка регулировалась фельдшером и конюшим, что ходили вместе с командой призыва.

     Потенциального рекрута из простых граждан оценивали, как коня. Проводили медосмотр, сдачу физических нормативов и проверяли не идиот ли тот. Дальше пересчитывали все по таблицам и выводили сумму. За Редрика они бы потребовали, как за рыцарского коня с родословной и безупречным здоровьем. Два года жизни и учебы на мага.

     Что до поступления – все было просто. Анкету и чек доставят в банк и министерство, где, после проверки и одобрения уполномоченного лица, Реду в досье гражданина добавят соответствующие записи. А именно, что теперь парень является зарегистрированным лицом с обнаруженными магическими способностями, что стоит на учете в Шараге. Теперь Реду придется раз в месяц наведываться в ратушу в Южном, отмечаться для протокола.

     Через два года Редрик, предварительно забрав в здании городской администрации копии своих документов, всех возможных, обязан явиться на экзамен, отдать их комиссии, сдать все тесты и вуаля – новоиспеченный аколит. Сдать требовалось ряд базовых предметов: математику, черчение, историю, географию, право, политическую грамотность, имперский и еще один язык на выбор.

     Это все было указано в довольно толстом буклете для абитуриента. Также там расписывался приблизительный перечень литературы и прочих материалов необходимых для подготовки, все это можно было найти в библиотеке. Но, с этим была сложность. Это были учебные пособия, они отпускались лишь на три недели, после чего требовали продления. Для Реда – не вариант, учитывая, что он должен был уехать из города.

     В буклете также был разворот с точной картой Аусбруха. Кэссиди указал адрес букинистической лавки, что торговала поддержанными книгами. Она находилась на окраине Академгородка. Магистр пообещал, что там можно найти все, что потребуется по человеческим ценам, там даже можно спокойно почитать – наложено заглушающее заклятье. Да и персонал приятный.

     Тут он обманул. За прилавком того магазина стоял сам Кэссиди. Волшебник объяснил это без слов, просто, играючи открыв несколько порталов, из которых достал все нужные книги. К удивлению Реда, они были новыми, но без маркировок дастографического цеха – сделанные кустарно.

     Довольно увесистые справочники, мелкий шрифт. Редрику книги понравились. Вот только Кэссиди не дал ни одного пособия по политической грамотности. На вопрос Реда по поводу этого предмета, тот ответил:

     – Да там фиктивные тесты, пиши везде, что Ауринк – молодца и проходной балл наберешь.

     – А все-таки, может есть что?

     – Что, сознательный гражданин?

     – В смысле? – поднял брови парень.

     – Озабочен ситуацией в стране?

     – Ну, вчера мне очень долго одна молодая леди рассусоливала насколько я озабочен.

     – Озабочен и до политики, и до молодых леди… – протянул магистр, он выглядел намного свежее, чем в Шараге и не рифмовал. Похоже, порталы – хороший вытрезвитель. Проверено на себе. – Есть пара интересных работ. Маг-торчок пошарил под прилавком и выложил две объемные книги.

     – “Теория социальной стратификации” Уильяма Ллойда. Пишет жестко, но доходчиво. Правда сейчас скрывается – диссидент, – указал магистр на книгу в черной обложке без надписей.

     Редрик открыл на случайной странице. Из одного абзаца он понял, что без гражданства коронного княжества в Фискгорд лучше не соваться, моментально определят в треллы. Лоуренс с интересом начал ее листать.

     – Занятно, – сказал Ред.

     Вторая являлась скорее очень толстым альбомом. На белой обложке были вытеснены два слова: “Спасибо Странник”. Открыв ее, Ред понял, что должен любой ценой пожать тому руку. Но сначала он протянул руку Кэссиди. Тот вернул рукопожатие, сально улыбаясь. Лоуренс глянул в альбом и присвистнул.

     С разворота на мужчин смотрели две обворожительные княжны из Ксунга, так было указано на подписях к изображениям. Экзотичные и эротичные. Такое ощущение, что все: точка обзора, композиция, фон, белье в которое были одеты девушки – все это подчеркивало их выгодные стороны.

     – Я снова полюбил книжки с картинками, – листая альбом, проговорил Ред.

     – Все, кранты, учеба накрылась, – хохотнул Лоуренс.

     – Что это за сокровище?

     – Это собрание дастографических реплик, со всех портретов благородных девиц королевства Нефраер, что были написаны лично Странником, – протяжный и несерьезный тон магистра сменился лекторским. – Это самая свежая подборка, самых лучших его работ. Также, доказан следующий факт – девушки всегда позируют обнаженными, а белье Странник додумывает сам, задавая новые веяния моды. Интересно еще то, что все девушки позировали в возрасте девятнадцати лет.

     – Великий труд от мужчин для мужчин, – лавочник посмеиваясь поглядывал за Редом, у которого разбегались глаза.

     Вскоре Редрик понял систему. Портреты девушек в первую очередь отсортированы по княжествам, уроженками которых они являются, далее по фамилиям, а затем по годам их рождения, от новейшего времени – назад, к подписанию Конкордата.

     Мур… Мур… Вот и она, во всей красе. Стоит в лунном свете посреди сада. Руки поддерживают волны волос. Черные кружева. Картинка была немного тусклой, будто слегка обесцвеченной – издержки дастографии.

     Кернел… Посмотрим есть ли у этой дерзкой девченки потенциал. Сильвия была не похожа на мать, за исключением двух моментов. Холодный, уничтожающий взгляд, как она не побоялась так смотреть на Странника, и полное отсутствие груди. Ракурс шел снизу-вверх, юная леди занесла ногу. Казалось, будто девушка вот-вот наступит на тебя.

     – Отчаявшимся подкаблучникам такое нравится, – прокомментировал лавочник.

     Ред листал дальше. Архипелаг Джойс Биган. Сайдер, похоже она уже была замужем за бароном. А она молода… Адель Сайдер задумчиво читала книжку в свете канделябра в будуаре. Глядя на нее, Ред понял, что Кэтрин похожа на мать лишь слегка. По крайней мере, ему так показалось. Парень пролистывал страницы с девушками с северных островов, пока не дошел до конца раздела и не наткнулся на нее.

     Она сидела на качели, что была подвешена в ветвях персика. Яркие рыжие плоды, рыжие, как ее медные волосы, заплетенные в свободную косу, что отдыхала на ее хрупком плече. Ее волосы украшал цветок. Он казался крупным, на фоне ее миниатюрности. Белая гвоздика. Она поддерживала его своей маленькой аккуратной ручкой. Под персиком росла целая клумба этих цветов, в них утопали ее ноги.

     Вот она – я. Ты снова нашел меня. И многое-многое другое, что так хотелось услышать читалось в лазурных глазах, со слегка игривым, но твердым выражением.

     Ее лицо и фигура были сражением между девичьей свежестью: острые скулы, острые ключицы, небольшая, но волнующая грудь; и завораживающей женственностью: переход длинной шеи в плавный изгиб плеч, такой же переход от тонкой талии к бедрам. Возможно они были слегка шире, чем того требовала идеальная пропорция, но и лицо было слегка уже. Веснушки. Маленькие манящие губы. Мило торчит аккуратное ушко.

     Расскажи, куда тебя занесло на этот раз. Тебя так долго не было.

     Второй рукой она поглаживала кошку, что спала у девушки на коленях. За клумбой – расстелено клетчатое покрывало. Один из его краев придавлен корзиной с фруктами. Пикник. На покрывале спит большой черный пес. За ним в землю воткнут длинный меч. Бесформенный черный плащ развевается на ветру, зацепившись за рукоять оружия. Его полы постепенно переходят в несущийся на заднем плане табун лошадей. На навершии клинка висит маска – металлическое лицо с клиновидной бородой. Медная, как ее волосы…

     – Бригадир, эй, бригадир… – впервые Ред услышал обеспокоенные нотки в голосе Кэссиди.

     Взгляд заволокла рябь. Он сморгнул слезы. Далеко не первые. Редрик понял, что стоит на коленях и плачет, в руках – раскрошенное дерево половиц.

     – Прости за пол, Кэссиди. Я… я без понятия… Не знаю, что сейчас произошло. Кто это?

     Редрик встал и протер рукавом лицо. Отца не было, на прилавке лежали кошель и чековая книжка. Парень удивленно огляделся.

     – Он вышел покурить, когда ты перелистнул страницу на нее, сказал, чтоб ты все оплатил, – ответил на немой вопрос Реда Кэссиди.

     Магистр повернул к себе альбом, задумчиво забубнив:

     – Ни имени, ни даты, ни ссылок на страницы с родственницами. Муж не указан. Вообще никаких записей… А-а-а...

     – Что-то вспомнил? – спросил Ред, снова глянув на картину. Такого эффекта, как в первый раз она не вызвала. Лишь потеплело в груди.

     – Это, как утверждают искусствоведы, первый женский портрет, написанный Странником. Где оригинал – неизвестно.

     – Замечательно… – протянул парень, ковыряя носком сапога дыру в полу. – Я беру все, включая альбом. И дай что-то по дастографии и артефактам. И скажи, сколько за пол?

     – Уверен?

     – Да, мой отец еще тот скупердяй, но никогда не экономит на еде и книгах. Долги он тоже не жалует.

     – Я не про то. Точно хочешь купить альбом?

     Кэссиди вновь повернул тот к Реду и листал, проверяя реакцию парня.

     – Д-да, – немного нервно ответил Ред.

     – Де-е-е, м-да. Есть еще проблемка – никакой литературы по магическим дисциплинам продавать нельзя.

     – Ну так одолжи, я верну, – навскидку предложил Ред.

     Парень был уверен, что для вскрытия лежака Симона, ему понадобиться, для начала, разобраться в предмете. Матрац точно был артефактом. Дастография же и раньше интересовала парня, но теперь, это стало навязчивой идеей.

     – Я что библиотекарь?

     – Ты же сам говорил вчера, что да.

     – А, ну да. Ладно, держи, потом вернешь, – как-то слишком легко согласился магистр.

     – Может и с остальными книгами так поступим?

     – Нет, бригадир, ты уже их купил, – сказал Кэссиди помахивая чеком.

     – Это, когда ты?

     – Я – фокусник.

     – Зачем быть фокусником, если ты маг, притом магистр магии?

     – Да время убиваю.

     – Но ты же работаешь на сорока семи работах, – опешил Ред.

     – Тебя колышет чем я в свободное время занимаюсь?

     – Нет, не мое это дело, – тихо ответил Редрик, засовывая в карманы чековую книжку и кошель.

     – Вот и славно. Ну бывай, бригадир.

     Кэссиди зашевелил пальцами у себя перед лицом. Книги взлетели, отсортировались и сложились в стопку в руках Реда. Затем взлетел сам парень. Будто невидимые щупальца. Реда развернуло и вынесло в открывшуюся дверь. Щелк. Редрик оказался на улице перед запертым букинистическим. Похоже, перед приемом новых клиентов нужен ремонт.

     Отойдя от внезапного приступа левитации, Ред огляделся в поисках отца. Того нигде не наблюдалось, зато везде была разруха. Чугунные стержни виднелись на месте скамейки. Похоже ее вырвали и хорошенько, ею же, отработали по фонарному столбу. Он был изрядно скошен и погнут в трех местах. Сам фонарь пропал.

     Уже немолодой каштан был частично вырван из земли, его ствол слегка надломился – был будто раздавлен на высоте, чуть выше, полутора метров. Рядом с деревом покоились обломки скамейки. Часть кирпичной кладки углового здания была сколота, будто сильным ударом. Кулака.

     Редрик вернулся взглядом в точку откуда начинал осмотр. Морда Смоки. Парень уже даже не дергался от его внезапных появлений.

     – Что, приятель, всегда там, где нужен? – спросил Ред, аккуратно складывая книги в седельные сумки. Тот кивнул. – Знаешь, кто навел тут красоту? – шоргон снова кивнул. – Вот, и я знаю.

     Завернув за угол поврежденного здания, Ред увидел отца. Он тяжело оперся о стену. В зубах лавочника был зажат ровно надломленный мундштук. Чашу трубки он раздавил в кулаке. Из другого сыпались искры, видимо в нем была, тоже раздавленная, трутница. Взгляд Лоуренс снова смотрел на тысячу ярдов вперед.

     С помощью Смоки, Ред подкурил три папиросы и, оторвав у одной лишнюю бумагу, засунул ее в сколотый мундштук, остальные достались парню и его коню.

     – Какая же гадость этот Дип Фьюм, – поморщился Лоуренс, выдыхая клуб сизого дыма.

     – Зато отгоняет ненужные воспоминания.

     Они постояли, сделав по паре затяжек. На улочке показались первые прохожие. Мелкие школяры – гимназисты. У всех экзамены.

     – Пока они не ускользнули, можешь спрашивать.

     – А мне не прилетит скамейкой?

     – Скорее, прилетит ответами, после которых ты проживешь жизнь, что будет слишком напоминать мою. Ты повторишь все мои ошибки, не совершив ни одной собственной. Будешь ненавидеть меня за это. Себя тоже… Весь этот проклятый мир… И будешь прав. Я не хочу для тебя такой судьбы.

     Ред сглотнул комок рвущихся вопросов, что подступили к горлу. Затянулся. Действительно – та еще гадость. Ред понял почему старый эльф ее курит – помогает отвлечься. Парень порылся в карманах и, передав отцу кошель и чековую книжку, наконец спросил:

     – Стану вечно ворчащим, ехидным скупердяем?

     – И это будет лучшее, что от тебя останется. Хотя со временем ты и так все узнаешь, но лучше так, чем то, как поступил мой отец, а с ним его...

     – А не мог сразу так сказать, я бы тогда тебя не донимал столько лет. Да и теперь я понял, что – не стоит. Вчера на меня вылилась вся семейная драма Гизмо – мне не понравилось. А у нас походу, что-то похлеще, – перебил сын отца.

     – Ты даже не представляешь, – усмехнулся лавочник. Взгляду Лоуренса вернулась осмысленность.

     – Мне некогда витать в облаках. Тракт, учеба, тракт, учеба… все – экзамен.

     – Ну раз так – поспешим. Голоден? – благодарная интонация отца, была приправлена ноткой облегчения.

     – Разумеется, мы же не позавтракали.

     – Матушка Сара обещала бульон, форшмак и соломонки.

     Они шли обратно в “Убежище”. Смоки беззаботно снюхивал дорожную пыль. Лоуренс шел впереди. Редрик глядел стеклянными глазами себе под ноги, всеми силами стараясь не упасть, придавленный прессом догадок, мыслей и размышлений.

     ***6***

     Суетливая обстановка гремлинской общины разогнала тяжелые мысли. Все равно у тех не было почвы, за которую можно зацепиться, а вот матушка Сара вцепилась в Редрика основательно.

     – Дайка тебя разгляжу. Какой большой красивый мальчик – хорошо кушаешь. Вот письма для Валенсии, пусть ответит и ждет еще, и сам пиши матушке Саре. Да не горбись, знаю, что маленькая, сядь на корточки…

     Немного навязчиво, но приятно. С Редриком никогда и никто не сюсюкался, но столь теплое внимание понравилось парню. Теперь он был “младшеньким”, и мамаша-полурослик будто пыталась наверстать все то время, что Ред провел вдалеке от нее. По-своему добрая женщина.

     Пообедав и собрав гостинцев в дорогу, люди распрощались с гремлинами. Гизмо остался. Диего требовалась его помощь, по кое-какому вопросу, но он обещал, что вернет того через некоторое время. Плановых проверок не предвещалось, так что Валенсия спокойно сможет его подменить.

     Они словили кэб и поехали к южным воротам. Въехав на территорию Бибы, Редрик заметил, что целые кварталы трущоб или сносят, или перестраивают. Южные трущобы граничили с доками и культурным центром – районом, где находился Гранд Цирк.

     Южный район представлял из себя, пестрящий мануфактурами и отделениями ремесленных контор, промышленный сектор Аусбруха. Этому способствовало постоянное течение в прибрежных водах, что уносило все отходы от производств прочь от города.

     Извозчик попался разговорчивый. Он пояснил, что в связи с огромным количеством арестов пиратов и контрабандистов, каторжанские лесопилки Среднеколымска заработали в полном объеме своих мощностей. Вдобавок к этому начались поставки леса со всего Эладейна. Огромные объемы дешевой эльфийской древесины. В связи с этим, кайзер издал эдикт о строительстве бумажных фабрик во всех крупных городах княжеств королевства Нефраер.

     Закупивший целую гору книг Ред приуныл. Цена на бумагу должна будет упасть, а он уже так потратился. Зато, бумага для папирос станет дешевле. Правда, падение цен на бумагу не особо беспокоило выдворенных из домов людей, что с пустыми взглядами сидели на тротуаре. Сможет ли Каднификар стать еще жирнее…

     Доехав до отделения гильдии извозчиков, что ведала курсирующими между городами дилижансами, люди столкнулись с трудностями. Кареты есть, а лошадей нет. Междугородние дилижансы арендовали лошадей у королевского почтамта.

     Служащий в окошке, так и пояснил, сдобрив свои слова нелестным высказыванием в адрес барона Сайдера, мол самонадеянно было думать, что его мелкий конезавод покроет все нужды почты, что тот – идиот, не способный умерить своих амбиций. За свои слова он был вытянут за грудки через то самое окошко Редриком, который объяснил, что питает нежные дружеские чувства к аристократу.

     Парня кое-как вывели из здания гильдии, где его уже ждал “раздвоенный” Смоки. Два совершенно одинаковых коня, будто сросшиеся боками. Реда накрыло перекрытием, все, о чем он мог думать в тот момент были девочки-птички. Редрик понял, что никогда не видел ни одной. Лоуренс же, смекнув ситуацию, выбил карету с упряжью по выгодной цене. Так, на запряженной Смоки карете они и добрались до Южного, а оттуда и до кампуса, где их ждала крайне недовольная Валенсия.

     Гномиха кратко объяснила, что те заставили ее сильно беспокоиться, а затем не говорила с ними какое-то время. Ее настроение смогло лишь поднять письмо матушки Сары. Ред впервые увидел, как маленькая сдержанная женщина смеется, читая строки письма своей новой подруги по переписке. Парень был рад этому. Каждый раз, когда Валенсия просила отнести письмо матушке Саре почтальону, Ред подкладывал в конверт и свое.

     На первых парах, Редрик не смог основательно усесться за учебу. Работы было чуть больше обычного, да и изучение дворянской генеалогии, точнее женской ее линии, по альбому с даст-карточками отнимало порядочно времени. Правда, к приезду Гизмо, мысли Редрика уже освободились из плена благородных девушек, а альбом стал просто приятной отдушиной.

     Гизмо приехал через три недели, и не один. С ним было четверо мелких гремлинов-послушников из храма Первого Пламени. Как раз, чтоб заполнить пустующие рабочие места в бригаде Редрика. Ребята работали на совесть и бесплатно, еще бы они отлынивали под присмотром кемадо и ардиендо, но были безграмотны и плохо говорили на имперском. Пастырь определил их под начало Гизмо, чтоб они постились и учили имперскую грамоту. Ред, разумеется тоже помогал.

     С живыми гремлинами Гизмо привез и вырезанных из гранита и мрамора. Доска и набор фигур в виде гремлинов в разных позах и одежде. Кемадо начал учить своего ардиендо игре. Жестко и без поблажек, но так даже лучше. Реду нравились ночные партии в шахматы.

     Смоки, как оказалось, тоже умел играть, только не мог достаточно аккуратно двигать фигуры. Реду приходилось ему помогать. Каким бы мастером в игре не был Гизмо, шоргон оказался настоящим гроссмейстером. Смоки многому их научил.

     Под действием учебной атмосферы Редрик и сам сел за книги. Взявшись вместе с мелкими гремлинами за имперский, парень понял, что на гномьем пишет грамотнее. Полный завал по знакам препинания.

     Языковые тесты включали, заодно, знания классических литературных произведений. Если собрания людских классиков нашлись на полках у Лоуренса, то с гномьей все было проще – она отсутствовала, как класс. Была лишь гимн-баллада-проповедь о первой войне с эльфами: “Песнь об украденном солнце и карающей бороде”.

      Как любой уважающий себя гном, Валенсия знала ее на память, дословно… поэму на четыреста стандартных страниц. Ред записывал, переводя с гномьего на имперский – хорошая практика. Очень одностороннее и националистическое, хоть и эпичное произведение, сочащееся пафосом. Второго такого не создать, вот оно и было всего одно. С ним был связан спор, точнее – с его автором. Никто не мог определить кто им был, певец Гномер или другой старый слепой гном. Спорят до сих пор.

     Математика трудностей не вызвала, Ред и так постоянно придумывал хитрые формулы с кучей неизвестных, которые приводил к чистой прибыли, а в алгебре уже все было придумано до него. С черчением было сложнее. Миллиметровка была дорогой, приходилось обходиться без нее, но вскоре парень привык. Твердая рука и усидчивость помогали ему.

     Право парню даже учить не пришлось. Те, кто методично нарушают законы – знают их лучше всех. Пособие по географии было, хоть и свежее любимого атласа-путеводителя Редрика, но объективно ему уступало. К тому же на новых картах отсутствовали поселения и военные городки на южной границе Фронтира. Не было и Вахрамака. Еще имелись странные несоответствия в количестве и расположении мелких островов трех архипелагов. Редрик их задокументировал и вложил в старый атлас.

     Шло время, бумажные фабрики в городе построили. В кампус попали первые результаты их работы, совместно с цехами имперской дастографии – газеты “Правда Кайзера”. Огромные тонкие страницы, мелкий шрифт. Свежие новости и бумага для курева и нужника – замечательное сочетание.

     В приложенном справочном буклете для распространителей было сказано, что теперь граждане всеобъемлющей империи Сквизэр будут каждую неделю получать свежие новости, одобренные лично кайзером. Новое средство массовой информации – глашатаи и доски объявлений подвинулись, уступая место газете. В наличии разделы с кроссвордами, стихами и короткими рассказами.

     Прочитав одобренные кайзером новости экономического сегмента, Лоуренс хохоча ушел колоть дрова. Взяв газету Ред обнаружил запись о снижении цен на шоколад. А ведь лишь за день до этого, цены в накладных повысились. И там и там стояла одна стоимость. Неужели в это поверят...

     Вскоре, за газетами подтянулся еще один вид товара, что смог появиться благодаря дешевому островному табаку и огромному количеству бумаги – сигареты. Еще одно нововведение, экономно по деньгам и по времени. В первой поставке было целых четыре марки нового курева: “Дым Отечества”, “Кайзер”, “Вольноградканал” и “Хмурый Гремлин”. После тщательной оценки, Смоки выбрал последние. Ред на них и перешел.

     Снова осень. Ред календарь перевернул:

     – И снова третье сентября…

     Дождливый хмурый вечер. Редрик, зажав в зубах потухшую сигарету, ненавидяще бегал взглядом между разделом истории открытий, учебника, что продал ему Кэссиди, пунктом об имущественном цензе касты неприкасаемых княжества Дур-Сима, из трактата о социальной стратификации, и свежим номером газеты – статья о плуге с инновационным углом лезвия.

     – Да что это за херня?! – выкрикнул Ред, вбегая в комнату отца. Тот опять одолжил у Реда альбом и глядел на даст-карточку с девушкой на качели.

     Парень сунул газету отцу под нос и потыкал пальцем в статью:

     – Читай…

     – Ну и? – безучастно спросил лавочник через минуту.

     – Такой плуг был изобретен шестьсот лет назад. Им пользовались ровно до Пожирающего Хлада. А в Дур-симе полевым рабочим вообще запрещено пользоваться металлическими инструментами. Что это за мистификации, что за технологические откаты?

     – Просто стагнация, – подкурив, ответил лавочник.

     После уничтожения трубки, он тоже перешел на сигареты. Тоже на “гремлина”.

     – Какая стагнация? Почему тогда ее нет в индустрии бабского белья и прочих мод, вон газеты, сигареты, пушки новые – барабанные рейганы? Почему действительно важные вещи никто не развивает. Где прогресс? – Ред потыкал пальцем в альбом.

     – Понимаешь, все сложнее чем кажется. Этот твой прогресс никому не нужен, вот его и нет. Знаешь почему?

     – Ну так обоснуй.

     – Что, независимо от ситуации в стране, стоит всегда одинаково?

     – Алкоголь и курево, – выпалил Ред. – И покупная любовь.

     – Хорошо. А кто может повлиять на ситуацию в стране?

     – Кайзер.

     – И?

     – Фюрсты?

     – Нет. Они – шавки кайзера. Да и живут лучше всех. Им не нужны изменения.

     – Дворянство?

     – Пакт об ограничении дворянской вольницы.

     – Военные?

     – В некотором роде.

     – В смысле?

     – Ну я же служил в легионе, но не военный, – увидев замешательство на лице сына, лавочник продолжил. – Я приобрел все необходимые легионеру навыки, у меня есть опыт ведения боя, есть связи в армии. У меня даже моя старая аркебуза под кроватью лежит.

     – К чему ты ведешь?

     – Мужчины, что отслужили по пять или восемь положенных лет. От двадцати до шестидесяти, даже старше. Те, кто может и умеет держать оружие. Те, у кого есть оружие. Сколько их?

     – Не знаю?

     – Все. Все, кто сейчас не сидит на зоне, не валяется в канаве и не бродяжничает. Таких, как мы намного больше чем солдат в легионах, в десятки раз. И каждый недоволен чем-либо в империи.

     – И что же им мешает взять оружие и повлиять на ситуацию?

     – Вот, приходишь ты с работы. Злой. Уставший. Ты мог бы жить лучше, ты достоин лучшего. Заходишь в дом, а там твоя жена в красивом белье, что будто сам Странник выбрал для нее. Точно, сегодня же один из бесчисленных праздников. Уже стало получше.

     Лоуренс глянул на изображение девушки на качели. Закрыл альбом.

     – Она видит, что ты устал. Наливает тебе прохладного пива. Ты кушаешь, закуриваешь сигаретку – еще лучше, – лавочник смял сигарету и кинул на пол. – Но злость еще держит. И тут твоя жена говорит, что у жены соседа новая побрякушка. Ты уже зол на соседа. Тебе же теперь тратиться. Ты обещаешь ей все, что она хочет и получаешь замечательный, отгоняющий злые мысли, секс. Все – злость перенаправлена на ближнего или нижнего, а кайзер – молодец. Деньги то он платит.

     – Но не всякая же женщина меркантильная тварь… – опешил Ред.

     – Конечно, но хороших людей мало. Добрых женщин больше, чем добрых мужчин, но их все равно невероятно мало.

     – А кто не женат?

     – Идет к шлюхе. Кайзер опять молодец – разрешил публичные дома, да и деньги платит. Налог с сутенера берет, а потом тот тебе возвращается в виде жалования. Какой же умница наш Ауринк – все продумал…

     – А что со злостью?

     – Раньше, сублимировалась в жалобах на жизнь в баре с приятелями, теперь же достаточно почитать газету. Гляньте, беспорядки в верхней палате. Пэры и лорды бьют друг другу морды. Вот гады, ни хрена не делают, но забавные. Пусть живут. Все – уже полегчало.

     Лавочник порылся под кроватью. Достал ружье.

     – Деньги кончились – бери пушку и иди в контрактники. Вот ты и снова в легионе, сынок. Старослужащий болванчик. И так по кругу. Пока ты не продашь свою аркебузу и не сопьешься.

     – Все идет по кругу… – тихо повторил Ред.

     – Пока тебе достаточно комфортно, ты не оторвешь зад от кушетки. Наш ненаглядный правитель приручил своего опаснейшего врага, который и есть его сила. Первое правило главы государства – не воюй с мужиком. Он и не воюет… хотя, ничего ему не сделать, – тяжело выдохнул Лоуренс.

     Лавочник забросил под кровать лучевое ружье и откинулся на спину.

     – Пока ты зациклен на выполнении своих сею-секундных хотелок, тебе нет дела до того, что действительно происходит в мире. Никому нет дела. Ведь кто-то бессилен, кто-то запуган, кто-то вне закона, кому-то все это выгодно, а большинству – плевать. Вот тебе и стагнация, сынок. И что же ты с этим будешь делать?

     – Приму к сведению, – прошипел сквозь зубы Ред и ушел.

     Редрик месяц штудировал историю, газеты и трактат об общественном расслоении. Сплошные несоответствия и ложь. Даже учебник лгал, парень это чувствовал.

     Снова удары. Удары крови в висках. Удары гремящих сапог по бетону тракта. Удары кулаков о несокрушимый остов обугленного великана, посреди моря цветов – древний труп научил парня бить. Груша для битья, только акация. Срываешь гнев на трупе, а виновники живы.

     Удары когтистых рук по лицу.

     – Редрик, Редрик, проснись! – кричал Гизмо.

     – Что? Я же сплю. Отстань, – парень открыл глаза. Зря.

     – Смотри, я же говорил, что скажу тебе первому. Сработало. Гляди он появился. Он вышел на свет! – ликующе кричал гремлин.

     – Что это? Откуда… Мля-я-я, Гизмо! Убери от меня эту херню! И больше никогда мне ее не показывай!

     ***7***

     Максимальная продолжительность жизни самца гремлина равна полувеку, но кемадо – исключение, как и их потомки. Пастырю было уже далеко за семьдесят, но лишь благодаря аскезе и целибату. Размножение у гремлинов – трудоемкий процесс, отнимает много лет жизни. Так выгорели его братья.

     Самки живут до полутора веков, но и в отличие от самцов теряют больше и размножаются чаще, вынужденно – их в десятки раз меньше.

     Лабиринт – ритуал продолжения рода. В недрах глубоко под горой Колхидой, что располагается к северу от Вольнограда, на стыке Осевого и Межевого горных хребтов, раскинулась колоссальная сеть подземных тоннелей. Даже Диего уже не помнил, какие из них вырыты драконами, какие – гремлина, а какие еще кем-либо. Часть, что расположена под самим Вольноградом именуется Лабиринтом.

     Удивительна эта часть тем, что она будто рылась по строгому плану. Эти тоннели представляли собой сеть переходов с сорока семью залами, что при рассмотрении с любого ракурса складываются в удивительно правильный узор. Сорок седьмой зал располагался ровно по центру и был крупнейшим. Он назывался Гнездом. От Гнезда шли короткие прямые тоннели к каждому из залов поменьше, а также множество переплетающихся окольных путей – “дорог жизни”.

     Наступал период размножения – вторая половина осени. Гремлинов приводили в Гнездо. До сорока шести самок и неограниченное количество самцов. Самок вели в залы по коротким тоннелям, которые затем охранялись служителями храма Первого Пламени. Самцы уходили по “дорогам жизни”.

     Во время периода размножения мускус самок выделялся на порядок обильнее и менял состав. Вместо того чтоб гореть, он затвердевал под воздействием открытого огня. У самцов же отворачивался “фиговый щиток” в паховой области, что прикрывал отверстие в брюшной полости, там располагался шлангоообразный отросток. Напрягшись, гремлин мог выстрелить из него специфической жидкостью.

     Так и производился забег. Самцы пробирались по “дорогам жизни” в залы к самкам, попутно отстреливая друг друга. При попадании чужой жидкости на тело, половой орган гремлина втягивался, а щиток захлопывался до следующего периода. Защититься можно было лишь за укрытиями и выпустив струю пламени, но столкновение огня и жидкости вызывало взрыв, этим следовало пользоваться с осторожностью.

     Так, самые быстрые, хитрые и ловкие гремлины добирались до самок, возвращаясь потом с ними в Гнездо. Там из мускуса самки, вокруг нее строилась кладка, в виде кластера колб-яиц. В каждую заливалось немного половой жидкости самца, остальной объем заполнялся питательным раствором из вырастающих из спины самки трубок, что подводились к каждой колбочке. Так гремлин оплодотворял самку, а остальные самки и служители храма ухаживали за ней и кормили. Кладка зрела от восьми до десяти лет.

     Проигравший же гремлин должен был вернуться и принести пожертвования в храм, на которые будут ухаживать за самками, после чего заняться своими делами. Гизмо не вернулся, ведь он не проиграл.

     Облить гремлина водой считается страшным оскорблением не просто так. Она – сродни слабой кислоте, для человека. Отбиваясь от соперника, Гизмо перестарался с пламенем. Часть тоннеля вместе с ним обвалилась. Он летел сквозь тьму, пока не упал в подземное озеро, из которого лишь чудом выбрался. Ледяная вода попала в брюшную полость, повредив половую систему. Все знают, что бывает в таких случаях – бесплодие, до конца дней.

     Будучи выращенным матерью-полуросликом, Гизмо разительно отличался от своих сверстников. И хоть он был тверд в убеждениях следования традициям, матушка Сара показала ему то, чему даже не смогла научить их народ королева драконов. Она научила его искренне любить, как это делают жители поверхности, особенно это повлияло на отношение Гизмо к самкам.

     Гремлины из-за своего образа жизни и размножения не заводят привязанностей, ни дружеских, ни любовных. Все итак вместе, все у всех общее. Но у Гизмо была одна мать, один отец, один брат и девушка, что была для него единственная в своем роде.

     Он видел странные ни на что не похожие отношения своих родителей и попытался перенести этот опыт на Бланку, так ее звали. Спрашивая советов у матери, он учился любить, научил и ее. Все свободное время Гизмо проводил с ней, даже когда его забрали в послушники.

     Больше всего на свете он хотел прожить с ней всю свою жизнь. Вырастить с ней родных детей, просто быть вместе. Как его родители. А как того хотела она… Но теперь это было невозможно. Он подвел ее. Бесплоден. Теперь она замурована в кладке почти на десяток лет. Инкубатор для детей от чужака, которых у нее отберут. Исполненный горечью, Гизмо сбежал. Он не мог посмотреть ни в глаза матери, что научила его любить, ни девушке, которую так подвел.

     Так он и проводил дни, пытаясь забыть свой позор. Избегая компании собратьев и семьи. Но продолжал поститься и жить по заветам Мико, в меру сил. Не отлынивал от труда, поддерживал пламя в своем доме, учился уживаться с окружающими. Он прожил отведенную гремлину половину жизни, надеялся, что о нем забыли. Но это было не так.

     Пришла посылка и письмо. Похоже Пастырь сжалился на Бланкой и тайно передал ее послание сыну, так, что ничего не говорило о его участии. Тем, кто ее оплодотворил был Скордо, но среди детей не оказалось ни единого отпрыска кемадо. И теперь Бланка отдыхала. Она все это время ждала его. Надеялась, что он жив, что он вернется, что они снова будут вместе. Бланка подарила ему часть стенки своей кладки – жест которого удостаивались лишь лучшие из гремлинов, будущие кемадо.

     Становясь кемадо, гремлин в буквальном смысле перерождался в пламени создателя. Получал часть его силы и долголетия, исцелялся от всех недугов. Это был единственный шанс на осуществление его мечты. Но что он может предложить последнему дракону, чем он заслужит его внимание и одобрение, он – никчемный калека, что всю жизнь лишь прятался от своих проблем? Гизмо боялся сам идти к Каднификару, он понимал, что недостоин такой встречи.

     Но у судьбы были свои планы. Тогда Гизмо понял, что все или ничего. И все сошлось…

     – Все благодаря моей встрече с вами, что в конечном итоге вылилось в самое удачное стечение обстоятельств, что я мог представить. Я – кемадо, я здоров, она меня ждет. В следующем году я войду в Лабиринт и выйду вместе с Бланкой. И мы будем вместе. Спасибо тебе, ардиендо. Спасибо, Редрик.

     Ред сидел на кровати и нервно курил.

     – Гизмо…

     – Да, брат?

     – Ты даже не представляешь насколько я за тебя рад, но лучше бы ты не махал передо мной своим членом или что это вообще такое, на протяжении всей этой истории.

     Видимо Гизмо так увлекся повествованием, что так и забыл спрятать свой половой отросток, размахивая им в напряженных моментах.

     – Прости-прости, он не показывался много лет. Я просто рад его видеть, – гремлин смотал свой половой шланг.

     – Ох мля, а вот мне хватило на всю оставшуюся жизнь. Теперь не заснуть. Ты, как знаешь, а мне нужно выпить...

     Завтра будет караванный день. Когда Гизмо ушел, Ред понял, что лучше не пить. Парень разгреб свои скарб и вытащил лежак, на котором моментально вырубился. Базовые предметы Редрик освоил, пора разобраться и с магией, особенно той, которая под боком.

     Справочник по артефакторике и рунической морфологии был неимоверно толст. В первую очередь приводился раздел по рунической письменности. Редрик был приятно удивлен тем, что та, даже на первый взгляд, оказалась довольно знакомой. Он обратился с этим к Валенсии и не ошибся.

     Теперешний язык гномов был прекрасно систематизирован, но лишь благодаря языковой реформе пятисотлетней давности. Из него были отброшены все ненужные структуры и десятки тысяч слов, что могли трактоваться лишь в едином ключе. Их заменяли на структуры с минимум четырьмя значениями, вплоть до “идеальных” – десятисмысловых структур.

     Например – война, мир, свобода, подчинение, тьма, свет, любовь, долг, отчизна и пельмень записывались одним словом, смысл которого выводился лишь из контекста. Ред много думал над тем, как часто те цепляются к словам и переспрашивают. Хотя, у гномов есть время наловчится, все-таки живут по двести пятьдесят шесть лет.

     Так называемое “руническое письмо” являлось старым языком гномов. В приведенных комментариях и разъясняющих параграфах, особо подчеркивалось удобство слова с четким единичным значением, что вызывало строгую ассоциативную привязку к определенному явлению.

     Старый язык так и рождался. Когда гном сталкивался с чем-то, он не пытался трактовать это событие с помощью известных слов – он придумывал новые. Только в обозначении классификации искр, что высекал молот кузнеца, были десятки наименований.

     В давние времена гномы были исследователями, они изучали и классифицировали мир, как никто другой. Их старый язык очень хорошо подходил для четкого определения явлений и событий, что было так необходимо в рунной магии и артефакторике. Эти два предмета были неразрывно связаны, о чем свидетельствовало наличие специализированной сдвоенной кафедры в Шараге.

     Проработав справочник от корки до корки, Ред принял волевое решение распотрошить лежак, а дальше будь что будет. Ничего не сгорело, не взорвалось, пальцев итак было не полное количество, вывод – повезло.

     Кроме набивки, внутри лежака оказалось полотно с замысловатым руническим узором, в самой набивке были обработанные шарики из магического кристалла. Путем сравнительных заключений, Ред пришел к выводу, что кристаллы находятся в концентрических узлах – ключевых точках рунического узора. Сидя и разбираясь в схождениях линий к этим точкам, благодаря справочнику, Ред обнаружил составные слова, что представляли собой наложение рун старого гномьего языка.

     Практически весь следующий год Редрик посвятил расшифровке рунического узора. Сон, убывание, ложь, ночь, забвение, безопасность, покой, удобство, луна и многие другие слова старого языка Ред вычленил из надписей на полотне. Исходя из своего опыта пользования лежаком, он описал на бумаге свое исследование и выводы. Это был предмет для высасывания сил у чрезвычайно могучего существа, что усыплял и давал мнимое ощущение безопасности и покоя, притом он сам подстраивался под пользователя. Так понял Ред.

     Без помощи специалиста исследование продвигалось медленно, Реду постоянно приходилось возвращаться назад и пересматривать свои записи, благо парень всегда подсознательно ощущал ошибки, связанные с теми вещами, что его действительно заботили. Чтоб развеяться Редрик параллельно занялся изучением пособия по дастографии.

     Первые же строки учебника огорчили парня. В порыве эмоций, он не задумываясь купил пособие по магической технике, которую необходимо предварять практическим курсом мета-магии, или как это еще называлось, осмысленного творения арканических конструктов в поле субъективного пространства – ауре. Ред уже думал забросить книгу до лучших времен, но базовые приемы все же дополнялись широкими пояснениями, правда сложными, для теперешнего уровня знаний парня.

     Единственным, относительно понятным, моментом парню показалась техника точечного прожига. В ее описании так и значилась, что она является самой примитивной и базовой. Основывалась она на методе концентрации точки. Сам метод описывался небольшим очерком, со ссылкой на другую книгу. Необходимо было создать “точку фокуса” – конструкт, что стягивает потоки энергии в ауре, концентрируя их. Это все, что вынес из очерка Редрик.

     Субъективное пространство, желание, понимание, творимый фантазм, что обретает в миру явь… Редрик перебирал в голове все, что ему наговорили о магии. Субъективное пространство в миру, точка, потоки… Парень не знал, как выглядят потоки магии, но знал, как выглядит мир, сжатый до точки. Те ощущения, что он испытывал во время телепортации, после блокады, во время признания Далилы, того – ложного. Мир сжатый в точку, почему бы и нет, там точно где-то будут потоки магии.

     Парень пытался концентрироваться на нарисованных точках, отдаленных объектах, на отражении своего зрачка – никаких результатов. После этого он понял, что должен оперировать в пределах собственного тела, или в малом отдалении от его поверхности. Ред нарисовал точку на ногте большого пальца. Ногти опять отрасли. Измененные и твердые. Помогал лишь старый враг парня – напильник для металла.

     Сидя, неизвестно который день кряду, буравя взглядом точку на пальце Ред начал злиться. В кампусе проездом остановилась группа дипломатов из Аройо-Илаго. По привычке, выспавшись днем, они устроили настоящий ночной раздрай, заставляя гремлинов-послушников устраивать файер-шоу, а самого Реда ехать в Южный за профурсетками.

     Парень не хотел оставаться в кампусе. Спросив разрешение у Лоуренса, он взял Смоки и уехал прокатиться ночью. Сам того, не замечая он снова стал сосредотачиваться на пальце, отдавшись, в выборе дороги, на волю Смоки. Когда тот остановился, Ред огляделся.

      Олива. Мешок. Мидии. Это было их место. Место где Далила солгала ему о беременности. Мир снова сошелся в точку, подступила тошнота, палец прострелило болью.

     Когда Ред пришел в чувства, он обнаружил себя выпавшим из седла. Ноготь с большого пальца правой руки пропал – его вырвало с мясом. Ред понял, что это была магия. Может неосознанно, может через задницу, но он вырвал себе ноготь магией. Правда, Ред так его нигде и не нашел, да и не отрос тот больше. Будет уроком. Тонкое тело, то снаружи тела из мяса…

     Ред прямо на берегу представил, будто его руку обволакивает перчатка, очень толстая, а около кончика большого пальца – точка. Ред тужился и щурился, вернул образ Далилы, почувствовал пустоту, будто ветер выдул все мысли из головы. Опустил палец к песку пляжа. Песчинки задвигались.

     Они подпрыгивали и ползли к кончику пальца парня, будто подчиняясь слабым дуновениям ветерка. Воодушевление и азарт. Это магия, он творил колдовство. Осознанно, сам. Редрик понял, что впервые гордится собой. А песчинки, поднятые порывом желания и эмоций парня, заплясали в воздухе, пытаясь вытолкнуть друг друга из местечка в той самой воображаемой точке.

     Редрик все усиливал и усиливал концентрацию, пока в воздухе не затанцевала горсть песка. Всплеск. Ред отвлекся, песчинки прыснули во все стороны попав парню в глаза. Благо, рядом было море, он смог их промыть. Правда, споткнулся о гору ракушек. Завалы Странника. Красноглазый, но довольный собой, он вернулся в кампус.

     Вскоре, после некоторой практики, Ред решился поэкспериментировать с дастографической пылью – порохом. Южнее земель короны располагалось княжество, половину территории которого занимала дельта самой полноводной реки империи, со столицей в крупном портовом городе – Порто Аб`Дудак. Там располагалась база Консорциума Углежогов. Практически весь порох производился на мощностях этого княжества.

     Подводные выходы кристалла, уголь, сахар и другие необходимые для пороха компоненты имелись тут же в наличии. Крупные грузы пороха доставляли, как по морю, так и по суше. Правда, в свободной продаже пороха не наблюдалось. Умельцы смогли и из него сделать наркотик, смешав с известью и петушиным пометом. Чернозубы – так называли торчков, которые втирали пороховую смесь себе в десны. Благо, Ред жил на торговом посту, что дало ему возможность раздобыть пороху, много пороху.

     Первые пробы были неудачными. Ред отсыпал пороха в миску и, сконцентрировавшись на точке, сунул туда палец. Хорошо, что рука, закаленная в драконьем пламени, смогла выдержать взрыв, а вот миска нет. Ред взял железную посудину. Кристалл реагировал на магию, становясь катализатором термической реакции, порох нагревался и горел, налипал и вжигался в поверхности.

     В справочнике были описаны методы с использованием щупов, жгутиков, форм-плоскостей, высветления. С помощью последней методики и создавались даст-карточки. Но парень понятия не имел, что за этим всем кроется. Ред попытался обволочь палец в порох, как Кэссиди, но добился лишь того, что крайняя фаланга и ноготь на указательном пальце покрылись несмываемым черным налетом. Совсем как у торчков-чернозубов.

     К парню вдруг пришло понимание, если Кэссиди может по щелчку пальца открывать и держать множество порталов, а капитан де Мур еле держит и долго открывает один, на сколько тот сильный колдун. На его техники пока рано равняться.

     По примеру прованта, Ред взял перечницу. Потихоньку высыпая порошок, парень ловил его крохотной и слабой точкой концентрации, водя ей над поверхностью бумаги. Получилось. Прерывистые и грубые, но линии – выжженные им линии на бумаге, что не стирались.

     Редрик продолжил тренировки, через время у него уже получалось писать точкой концентрации, словно кончиком карандаша, двигая пальцем. А затем, у парня вышло слегка двигать точку, что через несколько месяцев позволило уже прилично имитировать книжный шрифт. Правда, до той скорости с которой записывала текст капитан ему было далеко.

     Она явно использовала более продвинутую технику, это и понятно. Но писать получалось уже быстрее чем от руки, а под диктовку еще быстрее, но наибольшей скорости парень добился в копировании текста на просвет – готовые линии не требовали задумываться о направлении движения точки. Копировать – всегда легче.

     Левой рукой парень писать никогда не мог, зато дастографическое письмо давалось с той же простотой, что и правой, хотя в шрифте были некоторые отличия, он получался слегка под наклоном и более округлым, как бы Ред не старался выровнять его. Вскоре парень бросил попытки. Вполне читаемо – сойдет.

     Гизмо уехал в Вольноград, готовиться к Лабиринту. Скоро наступит и очередь Редрика покинуть, хоть и казенный, но отчий дом. Казалось, что пара лет в кампусе пролетела быстрей чем пара дней в столице. Город всегда полон событиями. Наступали последние дни размеренной жизни.

     Валенсия уже загодя начинала хлопотать, проверяя все ли залезает в сумки парня, и можно ли запихнуть еще какую, несомненно важную, вещь: лишнюю рубашку, лишнюю пару брюк, даже подушку. Маленькая женщина, хоть ничего и не говорила, но волновалась по-своему.

     Лоуренс был задумчив, Ред постоянно замечал его за маленькой книжкой в кожаном переплете, в которую тот что-то строчил. Видимо пытался рассчитать убытки, что понесет. Старый скряга. Уже почти пятьдесят, а отличается от тебя лишь сединой в волосах. Даже борода растет одинаково.

     Учебники, трутница, блок сигарет, наборы для письма обычного и дастографического, напильник. Ред, тренируясь, скопировал пороховым прожигом гномью балладу и свое исследование. Самое главное – альбом с даст-карточками. Спасибо Странник. Верные “гремящие” сапоги. Черный дорожный пыльник.

     Бетон глаз встретился с бетоном дороги. Вот и все…