Аннотация: Много картинок видим мы за свою жизнь. Вот некоторые из них.
Дети и Собаки или конец всем печалям.
Воображение.
Волшебная способность мозга видеть слово.
Ощущать его руками, слышать запахи, звуки...
И одновременно полная неспособность этим же словом рассказать, как пахнет река, морозный воздух, вкус персика...
Это можно только почувствовать самому.
Воображение - и ты летишь на Марс, понимаешь, о чем думает собака, представляешь себя графом Дон Сезаром де-Базаном или Ихтиандром, слышишь, как падает снег на лесной поляне.
Одна девочка, я читал, нарисовала цветок и много, много зеленых точек вокруг. Взрослая тетя спросила:
- Это мухи? - тыча пальцем в точки.
- Ну, что Вы! Это же запахи!
Кто из взрослых мог предложить более очевидный ответ!?...
На углу Невского и какой-то еще улицы, прислонившись к стене дома, стояла девочка - волшебная фея - росточек с метр, в чем-то розовом с бантом. Стояла на одной ноге, а второй подпирала историческое здание. Взгляд сосредоточенный и направлен куда-то вглубь себя. Мимо шли люди, но она их не замечала.
И вдруг, оттолкнувшись от стенки дома и разведя ручки в стороны, сказала:
Бежали две собаки самого неопрятного вида. Не мылись давно, наверное, всю зиму. Вдруг у самой иностранной машины ни с того ни с сего сработала сигнализация. Собаки тут же подбежали к ней, сели рядом и завыли, подняв головы вверх - ну чисто оперные певцы. Они пели в небо, будто молились. Машина бесчувственно твердила одну ноту, но это не портило красоту мелодии. Трио получилось неплохое, импровизация в джазовом стиле. Собаки делали вдох практически одновременно, машина надрывалась изо всех сил. Зрителей было немного - я один, а бездушные прохожие сплошь далекие от искусства проходили мимо, даже не оборачиваясь. Думалось, как жаль, что Денис Мацуев, которого очень люблю, не слышит сие произведение, он бы разогнал всю поющую братию в России, а сам больше никогда не садился за рояль. Фадеев не услышал бы ни одной фальшивой ноты, Билан наслаждался бы искренностью чувств певцов, а Пелагея заплакала бы и "Голос" потерял бы свою привлекательность.
Будь я продюсером, то обязательно выставил бы их на Евровидение, и это была бы бомба, трио - международное трио - одна иностранная машина и две отечественные собаки. Эта бородатая тетка, которой, о, ужас, восторгается попса, упал бы в оркестровую яму от зависти.
Был вечер, мы сидели в пристрое на кухне. Кажется, обсуждали последние события в детском саду. Пристрой - это особое место в общежитии. Его создают, как правило, для женатых, что бы оградить семью от мира холостой и счастливой жизни
Пришел Гарик Подречнев.
- Привет, пацаны!
Мы тоже кивнули. В коротких штанишках с лямками крест-накрест он всегда выглядел очень опрятно.
- А вы когда-нибудь целовались? - неожиданно спросил он.
Экспресс-опрос показал, что никто, никогда, нигде.
- Надо учиться. Мы же уже в старшей группе!
Мы согласились. Но где и с кем, то есть кого.
Нинка Синотрусова жила на этом же этаже и тоже в пристрое. Мама ее была посудомойкой в столовой завода, а отчим - кузнец в кузнечном цехе завода. Маму ее, если что, ее крики и беготню за нами мы переживем. Но вот отчим - мужчина здоровенный. И если что, запросто бошки нам поотрывает.
Гарик, инициатор, побежал вызывать Нинку на кухню для опытов. Она пришла в платьице до колен, залезла на подоконник и, болтая ногами, поинтересовалась:
- Чо звали-то?
Гарик, я и Лешка, перебивая друг друга, изложили ей суть вызова из дома. Вовка Давыдов не участвовал в обсуждении. Он сидел на батарее и тихо созерцал процедуру натиска.
- Вот еще, - сказала Нинка, - не хочу целоваться.
Мы ей пояснили, что никто и никогда об этом не узнает.
- Ладно, давайте.
Была оговорена процедура целования. Каждый по очереди подходит к ней, тушится свет, пацан целует в щеку и отходит, свет включается. Вот и все. Потом следующий.
Первым пошел Гарик, я тушил свет. Когда Гарик сказал, - "Все", - я зажег свет. Все посмотрели на Гарика. По лицу не было видно, повзрослел он или нет. Что-то такое гуляло по щекам и губам, но что именно, сказать было трудно.
Следующим должен был быть Лешка. Этот четко подошел, четко махнул рукой, т. е. "Туши свет", объявил, - "Все", - и четко забрался на табурет.
Вовка Давыдов не пошел. Его стали тащить с батареи, но он был мальчик здоровенький. Вцепился в батарею и целоваться не хотел. Мы дружно сказали - черт с тобой, и Нинка еще добавила, - "Трус", - и оставили его в покое.
Остался я один не целованный. Ноги стали какие-то ватные и стало страшно. Но еще страшнее было услышать - трус. Я подошел, повернулся к Гарику, тот стоял у выключателя, и кивнул. Свет потух. Я ткнулся вначале в плечо (не прицелился), потом попал в щеку. Теплая, гладкая, мягкая...И вдруг зажегся свет! Щеки мои полыхнули огнем. Я метнул взгляд на Гарьку, но тот, увидев мои глаза, понял - будут бить, и тут же убежал.
Я повернулся в сторону Нинки. Она сидела на подоконнике, так же болтала ногами и как-то тихо улыбалась...
Был жаркий июльский день. Как говорят респектабельные дамы с макияжем пятиминутной давности:
- Дышать нечем.
Я шел по улице мимо деревянных домов постройки столетней давности. Двери этих домов уже были ниже тротуара и, казалось, дома медленно погружались в землю. Одна из них была распахнута, открывая вход в темный на фоне залитой улицы коридор. Из коридора тянуло сыростью и прохладой, мокрыми досками и чем-то еще запущенным и враждебным. Прямо напротив двери стоял дворовой пес, напряженно вытянув параллельно земле хвост и морду и смотрел внутрь темноты. Я подошел, встал сзади, чуть наклонился вперед и стал пристально смотреть внутрь. Я пытался понять - что его так заинтересовало, пес даже не повернулся, а я ничего не разглядел. Мы пялились в эту черноту, как в квадрат Малевича - ни черта не соображая. Несколько секунд на улице стояла скульптурная композиция "Внимание" на шести ногах. И тут подумал, что я такой же дурной как этот пес и со стороны мы оба смотримся по меньшей степени странно. Я плюнул про себя и пошел прочь. Через несколько шагов обернулся - пес все так же смотрел в черноту.
Это было в общежитии. В коридоре раздался глухой стук по стене. Звук, не торопясь, приближался к моей двери и внезапно обрушился на нее. Я подскочил к двери и открыл ее.
У порога стоял Сашка с молотком. Мы спокойно смотрели друг на друга один сверху, другой снизу. Я спросил:
- Это тебе интересно?
Он кивнул.
- Давай еще постучи.
Он постучал. Действительно интересно, в два года все интересно.
- Давай теперь я постучу.
Он дал молоток, я тоже постучал и вернул молоток. Я сказал ему:
- А теперь пойдем, постучим к Першутову?
Он легко согласился, и мы двинули к соседу, по дороге не пропустив стукнуть несколько раз по стене. По двери Першутова Сашка ударил три раза. Першутов нарисовался в дверях, выпучив глаза:
- Ну и какого черта?!
- Мы просто ходим и стучим.
Першутов как-то тупо уставился на нас и бросил:
- Дурачье - и закрыл дверь.
Мы с Сашкой посмотрели друг на друга и поняли, что не все разделяют наши взгляды, а Першутов точно не понимает, как здорово постучать по двери молотком.
Стучать расхотелось. Я проводил Сашку до его двери, сказал стучи, он постучал. Выскочила мама-Марина, сгребла всего целиком из коридора, не забыв бросить: - Здравствуйте, Константин Владимирович.
В троллейбус вошло горе. Оно плакало во всю глотку, горько, уселось на переднее сидение, уткнулось в стекло и продолжало реветь. Рядом пристроилась его мама, подперев своим изящным бедром мальчишку. Она с совершенно бездушным видом рылась в сумке. А горе приговаривало:
- Как мне плохо..., - два всхлипа и снова - Как мне плохо...
Пассажиры смотрели на бездушную мамашу, которая не обращала никакого внимания на родное дитя. Через минуту, примерно, ор достиг полного размаха, и пассажиры уже готовились к самосуду над мамашей. И тут на весь троллейбус мальчишка запричитал:
- Как мне плохо, какое горе. И никто не купит никакой сникерс.
Надо было видеть несчастных пассажиров. Все ожидали услышать что-нибудь о потере близких. Физиономий с растянутыми улыбками был полный троллейбус. И мамаша тихим голосом:
- Ладно, куплю тебе сникерс.
Резкий поворот в сторону мамы:
- Правда?
- Правда.
- Большой?
- Большой.
В транспорте наступила тишина, люди не торопясь выходили, унося свои улыбки по домам... И только водитель троллейбуса не улыбался. Он и не такое горе возил по городу.
Вовка Лейбов вообще никогда в двери не стучал. Просто вошел и с порога:
- Мы будем делать автомат из полустали.
- Почему из полустали?
- Потому что сталь мы с тобой не сможем обточить.
- А свинец?...
- Он мягкий и нам не годится. Автомат расплавится.
Ясно, что расплавится...ясно, что не сможем...
- Пошли во двор.
Конечно, автомат был просто необходим. Вдруг опять война, а мы не готовы, ведь так просто нам автомат никто не даст. Мы пошли во двор общаги для решения производственных задач и поиска сырьевой базы.
К общежитию были в свое время пристроены три этажа, в которые поместили семейных. Там, само собой, жили и наши приятели и друзья. Там всегда как-то странно пахло - пища, старые вещи, туалет (свой туалет на несколько комнат), в туалете непременная веревочка, по которой стекал конденсат с холодной трубы в трехлитровую банку.
Из пристроя вывалился Давыдов, подтягивая штаны и вытирая рот. Видимо, его только что вновь заставили есть. Мы сразу взяли с него слово, что он будет молчать и рассказали свою тайну по поводу автомата из полустали. Давыдов, пожевав пухлыми губами, оценил инженерную мысль и добавил
- Сварка нужна. Без сварки не получится.
Мы замерли на месте. Давыдов никогда не слыл во дворе большой изобретательностью, но в данном случае был абсолютно прав. Без сварки не обойтись.
Давыдов заметил:
- Сварочный аппарат, что в пристрое у сантехников, нам не утащить, он же тяжелый, да и поймают быстро.
Давыдов, который там жил заверил, что он целый день наблюдал за работой сантехников и уже знает про это дело все. Сантехник ему рассказал, как аппарат работает, и мы легко можем его сделать из консервной банки.
Мы тут же побежали на помойку, которая была прямо возле уборной во дворе и была просто кладезью разных полезных вещей. Мы с Лейбовым рыли отбросы, а Давыдов сказал, что еще нужен карбид и побежал в пристрой воровать кусочек у сантехников. Банку от тушенки мы нашли сразу, а вот спички пришлось поискать. Не часто там можно было отыскать коробок, в котором было бы несколько спичек. Наконец мы его нашли, когда Давыдов уже топтался рядом, держа бесценный кусок карбида. Давыдов быстро объяснил нам как устроен современный сварочный аппарат: нужно вырыть ямку, налить воды, бросить туда карбид и закрыть банкой с дыркой и поджечь. Дырку мы пробили об торчащий из забора гвоздь. Сварочный аппарат решено было делать на куче глины, что была между забором и сараем. Давыдов залез на забор, а я с Лейбовым примостились ниже осуществлять весь технологический процесс.
Спичек было всего три. Одна сломалась, вторая загорелась, но сразу же потухла - отсырела. Третью мы посушили об волоса - так делал отец, когда прикуривал, и чиркнули... Загорелась... Мы с Лейбовым окружили ее ладошками сблизили наши головы, полные надежды и поднесли спичку к дырке...
Последовал жуткий взрыв, в лицо плеснуло водой, что мы черпали из лужи, а удар банкой пришелся одновременно мне и Лейбову, ему справа, мне слева. Кувырок назад через голову и мы с Вовкой оказались в куче шлака из кочегарки. Я схватился за лоб и почувствовал как растет здоровенная шишка, а Лейбов, сидя попой в шлаке, засунул свой палец в дырку в голове и, удивленно сказал:
- До кости...
Потом пошла кровь. Обильно. Давыдов сразу же сбежал в свой пристрой. Кто-то из взрослых примчался из общаги, Вовку потащили в скорую, а мне, как легко раненному, тут же предложили переться к себе, что скоро с работы придет мать и займется моим пошатнувшимся здоровьем, а отец чуть позже жестами расскажет об устройстве сварочных агрегатов.
Вечер был безрадостным. Идея автомата из полустали более не возникала. Никогда. А Давыдова - главного технолога - мы бить не стали.
Говорят, живут как кошка с собакой. Бывают разные кошки и разные собаки. И те, кто говорят - тоже бывают разные. Если с молочного возраста они вместе, то дружба более вероятна. Но бывает и по-другому. Эту историю я сам не видел, но мне ее рассказали очень хорошие друзья, им удается видеть мир так же как я.
Женщина, врач по образованию, шла с рынка нагруженная сумками, как принято у всех русских врачей. У стены фотоателье лежала собака, жалобно скулила, с мольбой и испугом поглядывая на прохожих. Женщина села рядом с ней и увидела, что задняя лапа повреждена и кровоточит. Как говорится, врач - он и на рынке врач. Остановила такси, сняла куртку, осторожно переложила собаку на куртку, погрузилась в такси и поехала домой. Через какое-то время собака поправилась, перелом сросся и она осталась жить в семье. Дети в собаке души не чаяли, а муж понимал всех, что бывает среди мужчин не часто и тоже иногда проявлял к собаке благосклонность.
Пришла зима. Как-то вечером врач выносила мусор. На мусорном баке сидела кошка, чистая, симпатичная. Видимо сбежала из дома на вольные хлеба.
- Ну, как тебе не стыдно. Ты такая благородная, а бродишь тут по помойкам. Неужели дома плохо? - сказала женщина-врач.
Ответа не последовало, само собой, но когда доктор пошла домой, то кошка пошла за ней. Так вдвоем они добрались до квартиры. Дверь открылась и на пороге стояла собака, а напротив - кошка. Они смотрели друг на друга, а доктор не вмешивался в их молчаливый диалог. Доктор просто вошла домой, оставив им самим решать, как дальше быть. И тут собака отошла в сторону и кошка осторожно вошла в дом. Я оставляю читателю самому проговорить этот диалог, который никто не слышал, но зато видел врач. Когда у Сельвинского читаешь "...глазами слышать - высший ум любви...", то понимаешь, о чем идет речь.
Прошло какое-то время и выяснилось, что кошка беременна. Обнаружили это дети, случайно. Кошка облюбовала место в шкафу на чистом белье на нижней полке. Она сотворила там гнездо, но роды никак не наступали. Она мяукала, просила помощи, дети, стоя на коленках перед шкафом, ревели, не зная как помочь, собака бегала вокруг, повизгивая и чувствуя тревогу. И вдруг она запрыгнула в шкаф, стала лизать живот роженице в нужном направлении. Собака вся дрожала, поскуливала, будто успокаивая ее.
Но, слава богу, природа взяло свое. А собака вылезала послед, навела чистоту и на всю ночь легла рядом со шкафом.
Две пары глаз решительно подошли ко мне. Глаза в 60 месяцев от роду заявили тоном, не терпящим возражений:
- Дед мы идем на собрание. - взяли меня за палец.
Вторая пара глаз размерами в 25 месяцев сказала:
- Да. И взяла за другой палец.
Не совсем добровольно меня потащили в кабинет и усадили за письменный стол. Маринка (60 месяцев) села за компьютерный стол. Алиска (25 месяцев) подтащила стул рядом со мной, залезла, обложилась карандашами, фломастерами и круглой печатью Иркутского Кризисного Центра для женщин. Из-за компьютерного стола мне сообщили, что сейчас мне позвонят. Я сказал, что у меня нет телефона. Мне тут же было предоставлено средство связи в виде футляра от очков. Маринка решила довольствоваться колодой карт для фокусов. У Алиски были свои средства - старый телефон, правда, без аккумулятора, но вполне сносный гаджет. Звонок был скор:
- Тебе нужно зарегистрировать билет.
- Но у меня нет билетов.
Из ежедневника тут же были выдраны несколько листов, и проездными документами я был обеспечен полностью. Правда, половина их была тут же отобрана Алиской. Я пытался возразить, но мне с присущей ей простотой сообщили:
-Нет.
Далее началось невероятное. Один из билетов оказался заблокированным. Я разблокировал, поставив галочку в графе понедельник. Этого было недостаточно и Алиска со всего маха хлопнула печатью Кризисного Центра для женщин в графе среда. А дальше понеслась. Маринка сообщила, что по билету летит Макаров (не спрашивай кто это, это неизвестно до сих пор). Он летит с женой, но у него плохие документы. Кроме того не зарегистрирован багаж, никто им не занимается. Его жена без вещей и детей, их она забыла дома. Я предложил ссадить ее с самолета прямо в воздухе. Согласия я не получил, потому что скоро стюардесса должна принести обед. Но с обедом тоже что-то не ладилось и самолет упал и разбился вдребезги, а Макаров уехал на поезде в Сан-Питбур. (Не вздумай со мной спорить и утверждать, что такого города нет)
Собрание длилось минут 30. Алиска тоже звонила по телефону, регистрировала билеты и исправно ставила печати Иркутского Кризисного Центра для женщин. Штемпельная краска ровным слоем покрывала билеты с отметками о регистрации, печатями, руки и уши в том числе. На самом столе тоже имелись следы регистрации.
И вот тут пришла бабуля. И хотя печати ставила Алиска, досталось мне. Эта синяя штемпельная краска не отмывалась совсем. Печать, конечно, отобрали и в грубой форме потащили Алиску мыть, так как скоро нужно предъявлять ее матери.
В собрании пришлось объявить перерыв. Пока Алиску отмывали от штемпельной краски в ванной, Маринка сообщила, что с Макаровым вышла новая неприятность - от него ушла первая жена, и он вынужден был взять еще одну. Кроме того в сговоре со второй женой он украл тени для глаз, туалетное мыло, браслет сумасшедшей стоимости (слово антикварный было еще неизвестно) и еще некоторые предметы личной гигиены. Безо всяких переходов оказалось, что Маринка работает в мэрии и сейчас там будет конференция. Я робко поинтересовался - не работаю ли там я?
- Дед, ты на пенсии, но в мэрии тоже работаешь.
- Я без денег работать не буду.
Финансовая проблема была решена мгновенно - из стаканчика с пуговицами она достала четыре пуговицы от кальсон, которые терпеливо собирала про бабушка:
- Держи. Это очень приличные деньги.
Великое терпение - не смеяться в течение всего собрания.
Когда все разошлись, я подумал - неужели я сам был когда-то таким же?
Что у меня также свободно лилась картина придуманного мной мира, я жил в нем, вовлекая туда других...
Подъезд выстрелил дуплетом. Первым из его жерла вылетел щенок с поводком, метавшимся по снегу, как змейка. Следом замотанный в шарфик и плотно одетый малыш с криками
- Палкан, Палкан...
Палкан совершил стремительный облет земного шара в пределах двора и пулей взлетел на здоровенный сугроб снега, что намел дворник и там замер в позе обретшего свободу. Он гордо смотрел на двор, отбросив далеко назад свой хвостик, и вся поза с торчащими ушами не сулила ничего хорошего тому, кто покусится на его свободу.
Малыш, пыхтя, полез на кучу, призывая
- Палкан ко мне.
Но ни к какому МНЕ Палкан идти не собирался.. Видя, что врагу осталось до вершины рукой подать, Палкан орлом слетел с сугроба и вновь оббежал планету по орбите своих интересов, замочил по дороге кустик, развевая ушами и вновь замер на вершине в позе победителя. Малыш съехал с сугроба, попытался догнать, снова полез на вершину сугроба, продолжая вопить :
- Палкан, ко мне - уже хрипло, теряя надежду. Но Палкан был горд и свободен. Его никто не тащил по дороге на веревке, куда он вовсе не хотел. И тогда Малыш заплакал и, глотая слезки, пришел к единственному выводу:
- Ты барахло, Палкан.
И только один единственный зритель стоял и тихо улыбался этому горю, которое мир подарил мне за просто так... за одну минуту.
Есть у медиков такая присказка - здоровых людей не бывает, бывают недообследованные.
Я пришел из поликлиники и выкладывал из сумки газету, чтобы не скучать в очереди, историю болезни - такую неопрятно оформленную папочку со всеми своими анализами. За этим важным занятием меня и застала внучка.
- Это что?
- Это записи о моих анализах.
- Дед, ты что же больной?
Ну, от родственников секретов быть не должно.
- Да. Кстати, Марина Дмитриевна, ты же опытный человек, ты уже лежала в больнице с поносом и свинкой. Может ты что-нибудь посоветуешь при гипертонии?
Вообще-то шутить надо уметь и знать с кем можно это делать, а с кем следует воздержаться.
- Тебя надо обследовать. Она умчалась, но через минуту вернулась уже в резиновых перчатках.
- Так. Открой рот, покажи язык.
- А-а.
-Так. Язык плохой.
- Это почему же он плохой?
- Он большой и мокрый. Будем мерить температуру.
Градусника рядом не случилось, но зато была линейка. Если кто не знает, там тоже есть шкала. Линейку засунули мне по мышку и через 5 сек выдернули обратно.
-Так. 37 и 40. Это очень плохо будем делать операцию.
Пришлось попроситься в туалет, чтобы там просмеяться. Никогда не знал, что не смеяться - это огромное напряжение. Вернувшись, мне объявили, что еще ждет клизма. Я был опрокинут на диван, к животу приставлен пузырек с чем-то и клизмирование успешно завершилось. Видимо, ставить клизму в живот - это была новая методика, ранее незнакомая мне. А может просто доктор постеснялся использовать старую методику. Предстоящая операция беспокоила. Чем будут резать и что именно. Оказалось все достаточно демократично - за скальпель запросто сошла та же линейка. Ею меня полосонули по животу и сказали, что все.
- Доктор, а жить-то я буду?
- Да. Но вы очень больны. Я пропишу вам сульфаципломин. Если будет болеть голова, то уколы в попу.
Сульфаципломин - лекарство новое, синтезировано прямо у меня на глазах, минздравом не запрещено, но и не разрешено, то есть пей не хочу.
- А надежды-то у меня есть?
- Нет. Ваша гипермия лечению не подлежит.
Есть такой анекдот. Девочке подарили набор "Юный доктор". Коты попрятались сразу, а дедушка не успел.
Карапуз пришел с мороза в шубке, чудных валеночках и в цветастых варежках. Шапка, отороченная мехом, была подвязана сверху бантиком, и весь вид вызывал сплошное умиление.
Он протопал к зеркалу, которое начиналось от пола. С деловым видом сел на корточки перед ним и подпер свои розовые от мороза щечки. Со стороны это был замечательный колобок. И вдруг четко и ясно, глядя на свое отражение:
- Да. Стареем, брат, стареем.
Взрослым, что все это слышали, впору было вызывать скорую.
Ленинград! Командировка! О чем только можно было мечтать!
Всю ночь шел снег и утром весь город в белом, мягком, в нереальном. С утра совершив все приятные дела, связанные с работой, в обеденное время я плыл на квартиру, где снимал комнату у замечательной и добродушной женщины, да продлит господь счастливые дни ей и ее семье. Снег к обеду уже подтаял и снизу водой тайно убегал в Неву. Сверху покров притворялся, что никакого отношения к потеплению не имеет, сверкал белизной, но стоило ступить на него, как ботинок погружался в талую воду и обман становился очевидным.
До квартиры хозяйки, где я квартировал, несколько сотен метров, когда переходя улицу по диагонали, обратил внимание на замечательного шпица. Он переходил улицу вместе со мной, изредка поглядывая - дескать, привет, нам кажется по пути. Шубка его была белой и очень чистой, а вот брюшко уже успело запачкаться из-за коротеньких лапок. Как человек воспитанный, я сказал ему:
- Привет, - улыбнулся и - Пошли со мной.
Так вдвоем, приятельски поглядывая друг на друга, мы дошли до дома. По дороге я заметил ему, что он сильно испачкался и это неприлично в таком городе ходить неопрятным. Мое замечание шпиц счел бестактным и отвечать не стал. У крыльца я сказал, что вот я тут живу, попрощался и стал подниматься на второй этаж. Это была эпоха, когда двери в подъезд были еще без кодовых замков и зачастую распахнуты, чтобы не хлопали от пружин. Я поднялся, позвонил и увидел, что шпиц стоит рядом и смотрит на меня. Я опять сказал ему привет, помахал рукой и вошел. Семья хозяйки только сели за стол и я тоже. Вдруг в двери кто-то тихо поскребся. Я сказал, что это ко мне, сотворил бутерброд с колбасой и пошел к двери. Обернувшись, увидел за столом три пары круглых глаз полностью лишенных разума. За дверью сидел шпиц и спокойно смотрел на меня. Я сел перед ним на корточки:
- Понимаешь, это не моя квартира, я тут гость и не могу пригласить тебя в дом. Хозяйка будет недовольна.
Он молча смотрел на меня, входя в мое затруднительное положение.
- Я бы тебя обязательно пригласил, но мы даже знакомы-то толком с хозяевами, всего две недели.
Он продолжал молча смотреть.
- Вот тебе бутерброд, а я пойду, а то неудобно перед хозяйкой, - и махнул как мог небрежней в сторону двери.
Он даже не посмотрел на еду и не обнюхал ее. Я ушел. Хозяевам объяснил, комкая слова, в чем суть дела. Но через минуту в дверь снова поскребли. Проглотив кусок, вышел на лестничную площадку. Шпиц сидел и смотрел на меня. Я поднял бутерброд и стал спускаться на первый этаж. Он тоже спустился. На крыльце снова сел на корточки, положил еду.
- Я вообще-то даже не из этого города. Далеко живу. Не могу я тебя пригласить, понимаешь. Вот бутерброд - это все, что я могу.
Мы молча смотрели друг на друга.
Вдруг он опусти голову и, не притрагиваясь к еде, спустился с крыльца и тихо, не оглядываясь, пошел прочь.
Я здорово тогда напился, слезы душили, все виделась эта уходящая спина случайного знакомого, которому я сказал - пошли со мной.
Никогда потом, ни одному живому существу, которые случались в моей жизни, я не говорил - пошли со мной - если твердо не знал, что могу разделить с ними одну жилплощадь.
Маринка приходит из детского садика и с порога, кидаясь в ноги матери, со слезами (горючими само собой):
- Меня Вова в жопу укусил.
Мама, стоя у плиты, погладила ее по голове и пожалела. Слезы моментально высохли и всем хорошо.
На следующий день все ровно один в один - слезы с порога, кидания в ноги, объятия колен:
- Меня Вова в жопу укусил.
Мама наклонилась и твердо пообещала, что завтра убьет Вову вмести с воспитательницей. Утром это чудо нарисовалась возле постели матери:
- Вставай, пойдем убивать Вову.
Мама, подогретая утренним пробуждением, привела ее в садик и потребовала у воспитательницы предъявить негодяя Вову для расправы.
Воспитательница обворожительно удивилась и решительно заявила, что у них вообще нет Вовы, и не было.
Мама повернулась к своей хулиганке, которая на голубом глазу взирала на маму и разочарованно понимала, что убийство не состоится.
Попробуйте мне сказать, что она врала, и я пойду на вас войною. А вообще, конечно, родителям нужно очень тщательно выбирать слова для общения с этими фантазерками.
Новый год. Все уже стоят с фужерами, на экране Путин, говорит приветственно-напутственно-торжественные слова. Мудро, спокойно, взвешенно. Мы, переговариваясь, в ожидании боя курантов болтаем обо всем сразу. И тут, приподняв детсадовскую головенку над столом, требование:
-Да тихо вы тут! Президент говорит!
Содержимое фужеров расплескалось на стол, вздрогнули сильнее, чем солдаты от команды "смирно".
А я понял - Держава в надежных руках, - а может и еще что-то светлое было в этом крике.
Однажды на посиделках с бутылочкой и доктором биологических наук услышал дивную историю о том, что доктор сильно озаботился (внимание) социализацией белых медведей на севере, ну, он там живет. Будете смеяться, но ему нравится северный полярный круг. Доктор был с бородой и очень обаятельный. А главное, с прекраснейшим языком и каким-то детским восприятием мира, способный удивляться даже северным сияниям, которых он видел больше, чем я телевизор.
Он рассказал, что белые медведи, прохаживаются по Северу, как правило, особняком, периодически собираются компаниями и некоторое время живут вместе, ходят друг к другу в гости, общаются, то есть дружат. Я с восторгом слушал доктора и завидовал тому, что тоже хочу увидеть все это, но очень тепло одетым само собой.
Это вступление. Когда-то в юности в журнале Наука и Жизнь прочитал статью о городских воробьях, живущих стайками, но в то же время каждый сам по себе. Вы никогда не увидите двух воробьев прижавшихся друг к другу даже в самый лютый мороз. Одинокие, компанейские, гордые. Замерзнет, но гордо.
Многие видели по весне (да и зимой тоже), как на дереве сидит туча воробышков и безудержно галдят каждый о своем. Если захотите увидеть что-то похожее - смотрите дебаты на любом ТВ канале кроме Культуры. Каждый о своем, каждый не согласен со всеми, включая ведущего. Воробьи выбирают себе по веточке, усаживаются и кроют по банку вопросы раздела влияния на помойках (см. сырьевая база). Но посмотрите, на соседнем дереве сидит один, спиной ко всем, изредка высказывая в пространство свое особое мнение, плечики опущены. Он выглядит совершенно несчастным, больным, вздрагивает от собственного чириканья. Его не приняли в сообщество, лишили слова и неприкосновенности.
Я не стал бы это вспоминать, если бы видел несчастье воробьиной личности только раз. Оглянитесь, уже весна и где-то идет общее собрание воробьиной стаи.
Почему в компании всегда есть такой изгой?...
Как во всей этой демократии слышать меньшинство, как правило, хорошо воспитанное и грамотное?...
Первый по-настоящему весенний дождик. В воздухе пахнет мокрым асфальтом, землей и смолистыми почками тополей.
По блестящему от воды тротуару шел большой красный зонт на маленьких ножках. Рядом двигалась сопровождающая его мамаша. Она, как ливень, низвергала сверху на зонт что-то энергичное и строгое. Из-под зонта не происходило ровным счетом ничего. Решительное размахивание рук сопровождающей только создавало ощущение легкого ветерка. Тогда она остановилась и грубо постучала по зонтику. Зонтик замер и медленно, как люк ракетной шахты, приподнялся. Туда под зонтик плеснули чем-то не подлежащем обсуждению. Зонтик кивнул, тихо опустился и не торопясь двинулся дальше. Сопровождающая мамаша перестала поливать словами, а только тихо моросила недовольством.
По коридору в общежитии толчками перемещались два Неопознанных Движущихся Объекта в виде коробок из-под стиральных машин. Внутри шло неразборчивое бубнение. Вдруг один из объектов упал. Из коробки вывалился "двигатель" в синих штанишках, желтой безрукавке и с лохматой шевелюрой. Он был весь в пенопластовых стружках, глаза восхищенные.
Он пнул второй объект, тот тоже упал и вывалился второй "двигатель". Этот "двигатель" я знал - это был Сашка, мой сосед. "Двигатели" были одного года выпуска, но с разными серийными номерами.
Они о чем-то шепотом посовещались, залезли на четвереньках в корпуса, перевернулись на исходные позиции, т. е. дном кверху, и, перегородив весь коридор, продолжили движение.
Из соседней комнаты выскочила Марина с поварешкой в руке, "главный конструктор" одного из "двигателей", и послала в мою сторону чудесную улыбку:
-Здравствуйте, Константин Владимирович, - а отдельно в устройство, - Сашка!
НДО разом остановились. Марина поинтересовалась у меня, не видел ли я тут кого-нибудь в коридоре. Я на голубом глазу соврал, что нет. Не мог же я продать месторасположение собрата, не по мужские как-то. Марина не стала уличать меня во лжи, посмотрела в сторону коробок и, держа половник на изготовке, двинулась навстречу НДО. (Как только не боялась - объекты-то неопознаны...)
Уже закрывая дверь в свою комнату, по стуку поварешкой по корпусу НДО, я понял, что идет его полный демонтаж с последующей дозаправкой в "209 Ангаре". "Двигатель" возражал, но категорическое: "Еще чего!" - прервало всяческие споры. Два двигателя с ног до головы облепленные пенопластовыми стружками под угрозой половника, потупив взоры, потопали на автозаправочную станцию в 209 комнату.
Сеанс закончился около девяти утра. Я выключил аппаратуру, забрал журналы наблюдений и, не торопясь, отправился к платформе электрички. До нее ходу было минут тридцать, и в запасе еще минут десять. Тропинка вела через лес. Пахло сосной и багульником. Дурманящие ароматы. Сейчас багульником уже не пахнет. А запах просто волшебный, особенно если он смешивается с запахом лесных желтых лилий.
Где-то на середине пути я увидел бурундука. Он сновал между кустиками, а услыхав меня, стремглав взлетел на дерево. В руке было недопитая бутылка газировки. Быстро допил и метнул ее в сторону бурундука. Та, красиво вращаясь, пролетела мимо. Так, гранатометчиком мне не быть, но тебя, злобный бурундук, я поймаю. Быстро стянув штормовку и расстелив ее под сосной, я поднял суковатую палку, прицелился и бросил. Рассчитывал, что пока он будет падать вниз, я орлом наброшусь на него и замотаю в штормовку. Нельзя сказать, что бросок был нерезультативный. Она глухо стукнула по стволу сосны и упала. Я схватил ее и, чуть отскочив, задрал голову вверх. Бурундук был удивлен, он не понимал, зачем я там гарцую вокруг дерева. Тогда я метнул со всех сил и прямо в него. Палка задела ветку, на которой сидел зверек. Видя, что обстановка накаляется, он быстро оказался на противоположной стороне сосны. Я стремительно, перескакивая через кусты, забежал вокруг. Бурундук ждал дальнейшего развития событий. Я снова прицелился и бросил. Бурундук, не дожидаясь пока снаряд долетит до него, вновь оказался на противоположной стороне. Я уже был мокрый. И тут вдали раздался гудок уходящей электрички.
До следующей электрички было еще два часа тридцать минут. Я знал несколько плохих слов, не торопясь зашел за сосну, собираясь передать свои знания бурундуку. Этот негодяй не собирался выслушивать оскорбления, смылся в неизвестном направлении. А я путем сложения времени до электрички плюс время езды - еще сорок пять минут - потом доехать с вокзала до дома - еще сорок - с горечью понял, что обедать я буду не скоро.