Во истину, каркаде - напиток, дарующий целую гамму тончайшего, почти эфирного, наслаждения, особенно, в утренний час, когда жара еще не сжала в своих липких объятиях упругий и насыщенный свежестью воздух, а шаловливый ветерок с неудержимым любопытством скользит по лицу, груди и рукам. Кисловатый привкус бодрит, будит внутреннюю энергию. Даже темно-красный цвет вызывает исключительно положительные эмоции, словно это стакан прохладного гранатового сока в разгар сиесты. Раскидываешь руки, глядишь в ускользающую небесную синеву - и почти физически ощущаешь, как отрываешься от скамьи и уносишься выше и выше... А вот со второй чашки уже погружаешься в баюкающие и теплые воды океана, медленно и ритмично раскачивающего тебя на своем пенистом загривке. И если несколько повернуть голову влево, то можно увидеть, как за поросшим вьюном забором появляется выжженная солнцем копна девичьих волос... Из чайного экстаза меня выдергивает появление на пороге их обладательницы.
- Привет, - Росино лицо было какого-то бордового оттенка, а налитой невменяемостью взгляд вызвал у меня тревожное опасение, что через несколько шагов у Роси подкосятся ноги и она в истерике рухнет на бетонную дорожку, обязательно разбив себе в кровь лоб. Воображение тут же набросало эскиз: неестественно серые лица ребят, обочина, пропитанные кровью майки, чудом избежавшая изнасилования Рося, которая с диким воплем уносится в сторону горизонта - и все это на фоне какого-то мексиканского пейзажа. Пока это короткое слайд-шоу проносилось в моей голове, Рося уже скрылась в доме, и я только успел крикнуть ей вдогонку: "А где ребята?". В ответ я услышал какой-то нечленораздельный, но короткий ответ, смысл которого, видимо, заключался в том, что они где-то "там", рядом. И действительно, через несколько минут я услышал их голоса, и вот они, веселые и умеренно розовощекие, не в пример апоплексическому виду Роси, возникли у калитки.
- Как дела? - с самым беззаботным видом спросил я.
- У нас хорошо, у Роси - не очень, - жизнерадостно ответил Андрей.
- А что случилось? - поинтересовался я.
- Да она кислотой обдолбалась.
Та-ак, подумал я. Сказано было с той же интонацией, словно Рося объелась пирожными со сгущенкой, и её сейчас слегка мутит.
- А вы? - этот вопрос вырвался у меня первым после некоторой паузы.
- Мы нет.
- Ну, мы познакомились с прикольными чуваками, - дополнил Марк, - они угостили нас отличной травкой - такой мягонькой, очень приятной, - (Андрей одобрительно закивал), - классно посидели у костра и заснули под открытым небом.
- А Рося?
- Она сказала, что пойдет встречать рассвет. А утром они с Ваней разнесли весь лагерь...
- Да ладно?! - я еще ничего не понимал, но словосочетание "встречать рассвет" показалось мне очень метафоричным.
- Ничего мы не разнесли, - донесся из комнаты Росин голос, по растягивающей интонации которого я понял, что она находится в полуобморочном состоянии.
- Ну да, мы проснулись от того, что ты каким-то не своим голосом орешь, что там кого-то убивают, - усмехнулся Марк, - мы, ничего не понимая, пришли в лагерь, а там полный п****ц: дети плачут, женщины - испуганы, мужики - в ярости, хреначат палкой этого Ваню, а этот м****а, весь в крови, валяется в кустах, размахивает руками и встать не может. Да ты вообще ничего вспомнить не можешь! Чем ты занималась шесть часов?
- Да я же говорила, - с трудом выдавливала из себя Рося - она валялась на диване с зажатым в руке айфоном, - мы пошли с Ваней встречать рассвет...
- Да что за Ваня?! - не выдержал я.
- Да-а... - презрительно махнул рукой Марк, из чего я сделал вывод, что это какой-то совсем падший человек, - ты его видел наверняка - патлатый такой об****с...
- Рося у него еще спиды брала, - пояснил Андрей, озадачив меня еще больше - про спиды я слышал впервые.
- Я не брала! - максимально пытаясь изобразись негодование в голосе, проговорила Рося, - он просто предложил разделить с ним пару дорожек...
- Понятно, почему ты ничего не помнишь, - Марк с Андреем переглянулись, - спиды, потом кислота... Как вы в море еще не упали...
- Да-а, - удовлетворенно протянул появившийся с кухни Парамон, держа в руке бутылку пива, - что-то в этом духе я и ожидал.
Я испуганно посмотрел на Парамона: у него короткая стрижка, по щекам пробивалась поросль, угрожавшая превратиться в баки, на подбородке - курчавый клин, по-восточному хитрые глаза и начинавший выпирать живот. В купе с высоким ростом и желто-черными шароварами, позаимствованными у Марка, он был похож на сказочного джина. Что усилило у меня ощущения абсурда происходящего.
- Да что у вас там произошло?! - картинка в моей голове по-прежнему не складывалась, потому что принимать за правду обрисованный только что шабаш на Маяке было как-то совсем стремно. Марк смерил меня взглядом, которым обычно удостаивают назойливых и несмышленых детей - словно короткая перепалка с Росией могла претендовать на полноценное и детальное изложение событий.
- У меня, кстати, видео есть, - скромно сказала Рося. Следующие десять минут мы впятером сосредоточенно изучали видеоролики с Росиного айфона, где, по правде говоря, кроме зарослей и спины непонятного субъекта впереди, ничего не было видно. Росины комментарии из-за кадра ясности не добавляли, а скорее сгущали картину.
- А где вещи? - с тревогой спросил я, не без основания подозревая, что их нам больше не суждено увидеть.
- Да там оставили, - пожал плечами Марк, - и гитара там, и пенка, и рюкзак... Вернемся - заберем, там никто не тронет. Вот только я не знаю, как Рося туда поедет. Чуваки в лагере были так злы, что все время спрашивали: "А где эта телка, с которой он был?". Уверен, что тебе там не рады...
Я вспомнил добродушные и улыбчивые лица людей в лагере, и даже вздрогнул, пытаясь представить, какую пакость надо было сделать, чтобы вывести их из себя.
- Ой, да ничего мне не будет, - не очень уверенно огрызнулась Рося, - меня там никто и не помнит даже...
- Ничего, съездим, заберем, - в глазах Парамона замерцал мечтательный огонек. Видимо, он загорелся идеей "встретить рассвет" на Маяке.
***
Туннель перехода изрыгнул нас вместе со всей человеческой массой прямо на привокзальную площадь. Несмотря на то, что на часах было уже часов 11 утра, площадь напоминала разворошенный муравейник. На какой-то миг мне даже показалось, что из Москвы я вообще не уезжал - 17 часов протрясся на месте в душном вагоне, а за это время за окном успели поменять декорации. Но по-южному прогретый воздух (несмотря на ранний час) и, то ли певучая, то ли плаксивая украинская речь, мгновенно забившая уши, избавили меня от наваждения. Оба Парамона - Старший и Младший - вразвалочку, но достаточно целеустремленно двигались к парковке, что внушало мне надежду на то, что мы сейчас сядем в машину и приедем туда, где я смогу принять душ, позавтракать и возможно покемарить несколько часов. Между тем, пока я лелеял надежду и параллельно оценивал замкнутое архитектурное пространство привокзальной площади, куда (и откуда) с прилегающих улиц методично просачивались новые партии людей, оба Парамона минули паркинг и двинулись к обменникам. По неизвестной мне причине, они миновали два ближайших обменных пункта, хотя - черт возьми! - курс не особо разнился. Но когда к ним подскочил какой-то прощелыга, Парамоны мгновенно заинтересовались. Доверять свою наличку левым типам, на мой взгляд, было довольно опрометчиво, и моим первым желанием было плюнуть на Парамонов и перевестись в местную валюту в ближайшем обменнике. Я бы нисколько не обломался, если бы курс оказался менее выгодным, чем у того типа - на такие мелочи я никогда не обращал внимания - но зато я не терзался бы сомнениями, на сколько сотен меня обсчитают. Правда, то, как пристально следили Парамоны за переводом деньги, вселяло уверенность, что уж эти-то парни точно не дадут себя нае****. В какой-то момент действия махинатора по пересчету валюты вызвало сомнение у Парамонов, и меняла, страдальчески закатив глаза, словно говоря: "Боже, дай мне терпения вынести этих недоверчивых ослов!", начал снова пересчитывать деньги. И вот, когда я уже практически укрепился в желании доверить свои башли этому типажу (под пристальным надзором Парамонов, разумеется), откуда-то появился белобрысый амбал и начал о чем-то плаксиво причитать, обращаясь, по всей видимости, к нам. Парамоны и меняла недовольно на него покосились, но с места не тронулись, а Парамон-старший бросил: "Ща-ща, уже уходим", что по задумке должно было как-то успокоить амбала. Однако у того, наоборот, появилось на лице выражение праведного гнева, и он начал голосить в полный голос:
- Вы лишаете хлеба моих детей! На этой точке работаю я! Я вам еще раз говорю: уходите подобру-поздорову... Да я щас позвоню ... - тут он называет то ли фамилию, то ли кликуху поца, который по всей видимости держит эту "точку", - будете с ним разбираться!
Парамоны и меняла, который что-то начал недовольно бормотать, поплелись от обменников, а я - за ними. Парамон-старший что-то пытался отвечать голосящему нам вслед амбалу, пытаясь, видимо, восстановить справедливость, но тот начинал верещать, как ужаленный, заклиная: "Вы лишаете хлеба моих детей!". Он орал еще что-то про "честной народ", апеллируя, наверное, к торговому люду у обменников, но мы к этому времени уже садились в машину. Некоторое время Парамон-младший сосредоточенно пересчитывал полученную валюту, а затем нахмурился и что-то недовольное бросил сидящему за рулем Старшему. Тот начал снова пересчитывать затертые за последние 15 минут банкноты, тоже нахмурился и пересчитал еще раз. После этого очередной пересчет денег осуществил Парамон-младший. Когда пересчет был окончен, оба Парамона переглянулись и мрачно уставились в окно.
- Может, у обменников? - спросил Парамон-младший.
- Да вряд ли, - скупо ответил Старший.
- Не хватает, что ли? - спросил я. Мысль о том, что Парамоны во время бегства от обменников потеряли часть башлей, показалась мне фантастической.
- Угу, - угрюмо буркнул Парамон-младший. Атмосфера сгущалась, поэтому о размерах утраты я как-то не решился поинтересоваться. Молчание затягивалось.
- С другой стороны, схема-то известная, - сказал Парамон-старший, озвучивая только что возникшую у меня в голове мысль, - один отвлекает, другой - заламывает деньги...
Теперь картина стала для меня окончательно ясной. Название края, в который мы приехали, стало мне казаться ужасно символичным, так сказать, отражающим суть.
- Да ты не переживай, я тебе возмещу, - извиняющимся тоном произнес Парамон-старший после очередного 5-минутного молчания. Парамон-младший издал какой-то утробный звук, по всей видимости, означавший, что он принял информацию к сведению и запомнил. После чего машина наконец тронулась.
***
Я проснулся в пыли. Без преувеличений. Она, словно сахарная пудра, облепила мой спальник и частью - меня. Проснулся я от того, что начал скатываться куда-то вниз. Действительно, до обрыва оставалось метров 5. Вниз я, конечно, никак бы не упал, во-первых, потому что на пути к обрыву лежал здоровый булыжник и край чьей-то палатки, да и склон был не такой покатый. Ну, а во-вторых, чтобы не заметить своих передвижений во сне более чем на 3 метра, надо быть, как минимум, сомнамбулой, чего за мной, к счастью, никто не замечал. Несмотря на это, мой мозг тут же любезно выдал картинку, как я некоторое время кувыркаюсь в воздухе, прежде чем морские волны дружелюбно примут меня под свой покров. Предположительно, я должен был испытать тот же букет эмоций, что и покидающий пределы замка Иф Эдмон Дантес, за тем отличием, что для меня морская ванна была бы полной неожиданностью. Это, конечно, романтическое отступление, поскольку если бы я действительно слетел со склона, то скорее бы приземлился на камни на берегу. Я представил, как ребята окружают на скалах мое скрученное болевым шоком, но еще живое тело, завернутое в спальник, и как Марк цинично заявляет: "А мы так и подумали, что ты купаться пошел". Кстати. Я прекрасно помнил, что засыпал на своей пенке, и никакой пыли ни на мне, ни на спальнике не было. И вот сейчас я протираю глаза хрустящими от песка кулаками и думаю: "А где моя пенка?". Ну да. Конечно. Животное Марк лежит на ней, раскинувшись во всю свою ширину, и спит сном младенца. Ну что тут скажешь? Ночью Марк разбудил меня и заплетающимся языком стал проситься ко мне на пенку. Странная просьба. "Пожалуйста, на моей пенке спят Андрей и Рося", - бубнил Марк мне на ухо. На тот момент любые возможные препирательства казались мне крайне непривлекательными. Да и потом - попавшим в беду товарищам надо помогать! Хотя, на самом деле, я просто тогда смекнул, что уступить часть своей пенке Марку было гораздо проще, чем отказать. И вот чем отплатил мне друг Марк. Он просто вытеснил меня с моей же пенки. В какой-то миг я с горечью осознал, что в битве за место под солнцем существо по имени Марк взяло вверх. И ничего тут не попишешь - естественный отбор, мать его так. Мне стало так досадно, что захотелось пнуть этого первобытного человека, согнать его с моей пенки, показать ему, что реванш возможен. И тут вверх снова взяло сострадание. Я говорю, снова, потому что, не скрою, тогда ночью я все же испытал сострадание к этому растерянному (и пьяному) живому существу, которое просило меня о помощи. И даже, несмотря на то, что моим состраданием воспользовались, а меня спихнули в пыль, я снова проявил жалость. Поживи я здесь месяц, я бы точно стал буддистом. К слову говоря, Марк спал посреди тропинки. Когда мы располагались здесь, была уже глубокая ночь и ни хрена не было видно, кроме каких-то цветных покрывал, висящих на веревках и образующих квадрат. Вот внутри этого самого квадрата мы и упали. Потом мы узнали, что это импровизированный танцпол, но это было потом, а пока Марк, еще больше засыпанный пылью, чем я (что не могло не вызвать у меня удовлетворенной ухмылки), спал на тропинке. Я взглянул на море. Оно слегка рябилось и отливало розовыми лучами только-только выползающего из-за линии горизонта солнца. Тем не менее, в лагере наблюдалось какое-то оживление, слышались голоса, смех и даже звуки какого-то перкуссионного инструмента. Пока я крутил головой, на тропинке появился стройный бородатый брюнет в изящных бордовых шароварах. Аккуратно обойдя посапывающего в песке Марка, он сердечно пожал мне руку, пожелал доброго утра и скрылся в том направлении, где, как впоследствии мы узнали, находился туалет. Никакого туалета там конечно же не было, как и намека на него, но все называли эти поднимающиеся в гору кусты туалетом. Ну и пользовались ими тоже соответственно. Но дело было не в кустах, не в туалете, а в этом искреннем индусе (так я его и прозвал про себя - "искренний индус"). Не знаю. Я бы, например, не отважился бы ни с того, ни с сего пожать руку грязному, опухшему панку (я был в балахоне "Punks Not Dead"), стоящего над другим спящим панком. На Марке, конечно, такого балахона не было, но другого слова не подберешь, глядя на лежащего на дороге чувака, умилительно подтягивающего скрипящий от пыли спальник себе на плечо, да еще и причмокивающего во сне губами (От англ. punk - "грязный", "шпана" и другие более аппетитные значения. Мне, например, очень нравится значение XVI века - "уличная девка"). А искренний индус пожал. Еще и доброго утра пожелал. Не как-то там, сквозь зубы, отводя взгляд в сторону, а с искренней улыбкой и с чувством. После этого я окончательно передумал будить Марка, снова проникнувшись к нему состраданием, и начал вертеть головой в поисках лежбища. Такое лежбище я вскоре нашел и, пока укладывал спальник, обнаружил Росю и Андрея, спавших в обнимку на наших рюкзаках, причем Андрей спал в достаточно живописной позе - словно на одном колене вымаливал прощение у свернувшейся калачиком Роси. Заснул я с чувством собственного достоинства. Ну и что вы думаете? Проснувшись через пару часов от звуков окончательно ожившего лагеря я увидел в четырех метрах от себя переговаривающихся Андрея и Марка. Увидев, что я открыл глаза, оба, не сговариваясь, с серьезным выражением лица продемонстрировали мне средний палец. Уроды.
***
Я и Парамон проснулись раньше всех. Точнее только мы и проснулись. Звучит, как детектив или хоррор, но зато правда, ибо остальные обитатели дома продолжали находиться в объятиях сладкой неги (а попросту плющить хари), даже тогда, когда мы закончили завтрак. А позавтракали мы, надо сказать, с аппетитом. Хотя оговорюсь: я позавтракал с аппетитом. С аппетитом завтракал Парамон или нет, трудно было сказать, так как лицо Парамона обычно имело выражение монолитной невозмутимости. И вот, Парамон сосредоточенно поглощает завтрак, а я смотрю на садик и наконец озвучиваю предложение:
- Может, поплаваем? Пока еще не слишком палит...
Некоторое время Парамон оценивающе смотрит на меня исподлобья и потом говорит:
- Да можно.
Нужно. Зная, что с нашими дрыхнущими в соседней комнате тюленями каши не сваришь, я рад, что Парамон согласился. Мы собираемся и идем. Мы проходим кипарисовую рощу, несколько раз петляем между коттеджами и вуаля! - шикарный вид, от которого захватывает дух. Каждый раз, когда я вижу перед собой эту панораму, я прихожу в священный трепет. Глядя на эту необъятную серо-синюю морскую равнину, находясь на черт-его-знает-скольких метрах над уровнем моря, я ощущаю свое ничтожество. Мальчик-с-пальчик и Левиафан. Нет, серьезно, поневоле начинаешь задумываться о масштабе "человек-планета". Человек копошится, как муравей, и пакостит, как древоточец. Это как с щекоткой в носу - думаешь, чихнуть или нет, чихнуть или нет. И пока ты думаешь, в надежде, что щекотать в носу перестанет само собой, в носоглотке начинает стрекотать так, что понимаешь - чиха избежать не удастся. И вот тогда становится все равно, насколько громко ты чихнешь, вылетит ли при этом у тебя из носа сопля и обойдет ли по твоему телу после чиха мерзкая судорожная волна. Ты просто чихаешь и все. С планетой тоже. До какого-то момента она убеждает себя, что еще можно потерпеть, ну хотя бы еще чуточку. А потом - красная линия - и уже все равно. Ты просто чихаешь и все. Апокалипсический катарсис по лучшим голливудским сценариям. Оставшиеся древоточцы на время затихают. У нас с Марком была теория, согласно которой в человеке природой заложена программа саморазрушения. Войны и весь прочий геморрой, которое человечество придумало на свою задницу для сокращения своих штатов, является прямым действием данной программы. Мортидо, суицид - здесь работает один механизм, инстинкт, если угодно. Таким образом, природа подстраховывается от критического перенаселения планеты самым беспокойным из своих творений. Это я к тому, что при виде безграничного морского одеяла, у меня в голове начинают носиться предательские мыслишки: а не послать ли все к чертям и не сигануть ли рыбкой вниз? Высота скал здесь где-то 50-70 метров, т.е. для падения прилично. Зачем? Словить кайф от полета, например. За те 3-4 секунды, что я буду падать, мои надпочечники выделят столько адреналина, что в морскую пучину я упаду полностью удолбанным. Хотя, говорят, скалы имеют свойства притягивать к себе падающие объекты. Так что, даже если я буду лететь солдатиком, хрен я попаду в море. Ну а если в море, то все равно мозг не успеет настолько разогнаться, чтобы отъехать. Правда, тело будет колбасить. В общем, с рациональной точки зрения, бессмысленная акция, однако по малопонятной причине не теряющая своей привлекательности. А тут еще этот спуск. Нет, он достаточно широкий. Но никаких ограждений. Местами достаточно резкий. А потом эта лестница. Я уже успел к нему привыкнуть, ноги двигаются достаточно уверенно, я бы сказал, лихо. Но дух все равно захватывает. Этим же спуском пользуются бабушки и их внуки. Надо отметить, бабушки здесь все смуглые, поджарые, я бы даже сказал, спортивные. Не в пример московским развалюхам. Хотя развалюхи и здесь наверняка есть. Просто они не показываются. А между тем, мы спускаемся по лестнице и слышим сдержанную ругань. Я первый спрыгиваю на площадку, и прямо на меня выходит загорелая сухощавая тетка ("южный тип").
- Что за молодежь дурная пошла, - раздраженно сказала она, глядя на меня в упор, отчего я смутился. Так часто бывает: на тебя начинают наезжать, а ты даже не догоняешь, за какие проступки. Пока я соображал, тетка бросила последнюю реплику своему невидимому оппоненту: "Показывая свои письки и сиськи, сами нарываетесь на изнасилование" (видимо, это было не мне) и начала подниматься вверх по лестнице, как мне показалось, в расстроенных чувствах. Мы с Парамоном завернули за угол и увидели. Да. Там, на каменном выступе загорала абсолютно голая мадемуазель в компании подруги (та была в купальнике). Меня вот, например, не сильно удивила подобная картина. Я обнаженной натуры уже достаточно повидал. Помню, четыре года назад, здесь же, на Острове Свободы, к нам, на дикий пляж, что близ Немецкой балки зашел Сентябрь с двумя, обнаженными по пояс девицами. Хочу сказать, что больше значение имеет среда, в которой вы находитесь. Братья Тихоновы отреагировали так, словно ничего естественнее в жизни не видели, - то есть никак, ни одним лицевым мускулом. А потом Сентябрь что-то играл на гитаре, девицы ему подпевали, а Марк, сидя голой жопой на песке, сосредоточенно зашивал свои порвавшиеся в промежности портки. Но это был дикий пляж. А здесь общественный. Самое детское время. Несколько десятков бабушек и мамочек привели своих чад на купание. "Мам, а почему здесь тетя голая лежит?". Ну как... Остров Свободы все-таки. Почему бы не выставить свою киску на солнышко. Why not? Среда имеет большое значение. Если ты общаешься с компанией людей, привыкших ходить голышом, рано или поздно такая же привычка появится и у тебя. Если там принято при встрече вместо рукопожатия брать друг друга за мошонку, то и здесь табу перестает действовать. Главное - чувствовать общий ритм и попадать в такт. Когда перестаешь попадать в такт, начинаешь выбиваться из ритма. Что касается эпатажа, то это дело вкуса, в том смысле, что он либо у тебя есть, либо у тебя его нет. Эпатаж гармонично должен вписываться в общий ритм. Иначе дело заканчивается режущей слух какофонией. Или эрекцией. Как у Парамона. Он уже минут 15 старательно выписывал круги рядом со скалой, на которой нежились барышни.
- Да я как увидел, вообще обалдел, - признался Парамон.
Конечно, я тоже в первый раз обалдел. На то он и первый раз, что хорошо запоминается. А вообще терапия "первого раза" самая лучшая из всех терапий. Она насыщает жизнь впечатлениями. Порой мне кажется, что кроме этого первого раза больше ничего и не существует. Да и жизнь вся наша - погоня за первым разом. Суицид бывает тоже в первый раз. Некоторые люди так на этом торчали, что вся их жизнь казалась им хреновой прелюдией к чему-то более возвышенному. Самураи, например. Наплавались мы, кстати, на славу. Так сказать, зарядились энергией моря. Когда мы выходили из воды, Парамон, как мне показалось, уже остыл. Да и мадемуазель на скале что-то на себя уже накинула. Когда мы поднялись наверх, солнце уже палило будь здоров. Интересно, наши тюлени уже проснулись? Судя по разливавшемуся от нашего дома характерному "Om-m Nama-a-a-ah...", без которого впоследствии не обходилось ни одного утра, проснулись и уже вовсю бодрствовали. И не просто бодрствовали, но уже и активно заряжались веществами.
***
В туалете кто-то смыл воду, и я проснулся окончательно.
- Привет, - сказала Росия, аккуратно перешагивая через меня.
- Привет, - сказал я, протирая глаза. Вылез из спальника, налил себе воды - пить хотелось - страсть, после чего вышел на террасу, чтобы оценить степень разрушений. Ага, все правильно. Марк порадуется, когда проснется. Я с удовольствием принял душ - а вчера мне это сделать так и не дали - убрал спальник с прохода, заварил чаю. Заглянул в комнату - Рося лазила в айфоне, Марк еще дрых. Надо позавтракать, решил я. Пока разогревал остатки былой роскоши, за спиной услышал низкое мычание, а потом плеск воды. Когда Марк закончил судорожно глотать воду и повернул ко мне свою чудовищно взъерошенную голову, я уже снимал сковороду с плиты.
- А я смотрю, тебя ночью в лицо пчела укусила, - заметил я, доставая тарелку.
- По ходу, это был шершень, - прохрипел Марк, ощупывая пальцами свое опухшее лицо с уменьшившимися, почти поросячьими глазками. Я вышел на террасу, высоко поднимая ноги, пробрался к скамье и не без отвращения поставил тарелку на стол, к которому она тут же и прилипла.
- Что здесь происходило? - Марк застыл на пороге, зачумленно глядя на террасу.
- Ах, это... - протянул я, почесывая затылок, - прикинь: ночью пошел дождь. Пришлось перетаскивать лежак под навес...
- Да ладно?! Дождь?
Да, дождь. С трудом верилось, но ночью действительно шел дождь. Это был единственный дождь за все время нашего пребывания на Острове Свободы. И он пошел именно в ту ночь, которую я решил провести под открытым небом на лежаке. Я уже засыпал, когда по щеке заморосило влагой. А потом ветер. А потом я потерял надежду, что дождь скоро закончится. Я потащил лежак на террасу. Но тент меня не спас - ветер был такой, что капли, словно дробины, врезались мне в лицо и громко разбивались о кафель пола. Когда я капитулировал и обессиленный ввалился в дом, весь пол на террасе уже был в воде. В доме было темно, снаружи бушевала стихия, я упал на пол прямо в прихожей, завернулся в спальник и еще долго прислушивался, опасаясь, как бы из-под двери не хлынула вода. Мой напуганный разум уже рисовал апокалиптические картины: море истерично бьется о скалы, раз за разом увеличивая ударную силу и размер волны, а затем лениво, как бы неохотно выплескивается из берегов, беспрепятственно течет по пустырю, заполняет кипарисовую рощу и вроде бы останавливается у первых домиков, но затем новая волна - и нет домиков, по линиям течет шипящая пена, снова издыхает, затишье, ужасающая тишина и - третья волна, нет, даже не волна - стена - и люди просыпаются от того, что у них в легких вода, да и везде вода. Крик, беззвучный вопль, и где-то на дальней обозримой границе спятившего моря титанический силуэт, тошнотворная необъятная масса, груда космического ужаса - лавкрафтовский Вельзевул Ктулху. Ну и на этой минорной ноте я заснул. А на утро погода - как ни в чем не бывало. От дождя остались только грязные разводы на кафеле.
- А что с табуретками? - Марк ходил по участку и оценивал последствия нашей вчерашней пирушки. - Уголь... Рюкзак почему-то... Да что здесь вчера было-то!?.
- Да то и было, - пожал плечами я. Что тут можно еще сказать.
- Не стол, а жесть, - Марк держал в руке литрушку пива, опустошенную им на две третьих несколько секунд назад, и с восхищением взирал на крышку стола. Изначально белая, сейчас оно выглядело так, словно на него по очереди блевали кровью десяток ужравшихся панков.
- А еще вчера мы выбили дверь, - заметил я.
- Да, угарнули вчера на славу, - удовлетворенно произнес Марк, игнорируя тот факт, что от двери в комнату, где спали он и Рося, осталась одна рама. Через час, слегка прибравшись, сидя за столом, мы обнаружили отсутствие Парамона.
- Видать, все совсем плохо, - прокомментировал Марк, - надо принести ему пивка.
Я поднялся наверх. Парамон спал на спаренной кровати в своей фирменной позе - лицом в подушку.
- Все совсем плохо, - подтвердил я, спустившись, - я поставил рядом с ним пивко, а он даже не отреагировал.
- Не удивительно, - согласился Марк, - после такого-то трэша...
А между тем, неожиданно закончилось пиво. Посетовав на то, что запасы всегда истощаются внезапно и не кстати, мы вдвоем двинулись в магазин. Купили пива и мороженного. Вернулись. С наслаждением выпили по кружке. Красота! Лестница заскрипела. Появились ноги, оставленная мной у кровати кружка пива, а затем вся фигура целиком.
- Как оно? - поинтересовался Марк у мутно глядевшего на нас Парамона.
- По-моему, я еще бухой, - признался тот и полез в холодильник.
- Где пиво? - прохрипел он, не обнаружив оставленного вчера запаса.
- Нету, - лениво произнес Марк, сверкая раскрасневшейся и довольной физиономией. Парамон глянул на него с угрозой.
- Но мы купили свежего, - я поспешно протянул Парамону бутылку. Он подозрительно глянул на этикетку, затем удовлетворенно хмыкнул и присосался к горлышку. Выражение угрозы исчезло с его лица.
- Черт, а ведь нам надо встретить Андрюху, - промямлил Марк через пару часов - он напоминал обожравшегося вареньем Карлсона.
- Когда?
- По ходу через два с половиной часа, - Марк глянул на часы, - Рось, позвони ему. Где он сейчас?
- Он не берет.
- Ну позвони еще раз.
- Я два раза звонила.
- И что теперь? Положим х** на это? Андрюха не знает куда ехать!
- Я что сделаю, если он не берет?!
- Господи, Рось... Дай мне симку, я сам позвоню...
(Сопение. Возня с телефонами).
- Какого хера он не берет?!. Алло! Андрей!.. Ан.. Б****! Алло!.. Что вот за... Не, ну сам виноват, если что...
- А на меня орал...
- Я не орал на тебя.
- Орал.
- Ой, ладно, все...
***
Снаружи хлопнула калитка. Я встал и подошел к окну. Марк в огромных наушниках, с рюкзаком за спиной деловой походкой удалялся по линии и вскоре скрылся за ближайшим деревом. Я снова лег и провалился часа на полтора. Когда проснулся, Парамон уже встал. Я спустился вниз и буквально прилип к полу на кухне. Пятки отдирались от линолеума с сухим треском. Из ванной комнаты вышел Парамон.
- Марк вернется, устроит тебе люлей, - зловеще пообещал он вместо "доброго утра".
Мне? За что? Вроде масштаб вчерашних разрушений не такой значительный. Всего-то разбитая тарелка, которую Марк сам и хряпнул, в очередной раз покалеченная дверь, да и липкий от разлитого мной пивища пол. Да, в какой-то момент я схватил стоявшую на холодильнике бутылку пива и начал ей трясти под музыку. Обильно хлынувшая из бутылки пена забрызгала все в радиусе двух метров, но в первую очередь меня. Ну я-то ладно, а вот пол со вчерашнего вечера в прямом смысле еще не просох. Не думаю, что этот факт должен был вывести Марка из себя. Здесь еще и не такое бывало.
- А мне-то за что? - спросил я Парамона минут через пять, так и не найдя никакого логичного объяснения готовящейся мне расправе.
- Вот Марк вернется, все объяснит, - ответил Парамон, - достанется всем.
- То есть, не только мне? - обрадовался я.
- И тебе в том числе, - отрезал Парамон.
До прибытия Марка утро напоминало затишье перед бурей. Андрей и Рося были тоже озадачены пророчествами Парамона. Все, чувствовалось, были как на иголках. Все ждали, когда появится хозяин и с порога начнет крыть отборными матюгами. Тем не менее, когда наконец за забором мелькнул силуэт Марка и все замерли, словно тушканчики, учуявшие приближение хищника, грома и молний и не последовало. Марк сел на табурет, с тоской глянул на пивко и вздохнул.
- Идите сюда, вас Марк зовет, - почти торжественно произнес Парамон. Я, Андрей и Рося осторожно вышли из дома.
- В общем, ситуация такая, - серьезным тоном начал Марк, делая затяжку, - звонил батя и сказал, чтобы мы все на хер сваливали из дома...
- ...
Мы испуганно переглянулись.
- И куда мы поедем? - тихо спросила Рося.
- Понятия не имею, - пожал плечами Марк, - батя сказал, чтобы мы уматывали сегодня.
- А что случилось? - Андрей наконец озвучил вопрос, который вертелся на языке у всех нас. Парамон стоял торжественный, как центурион, скрестив руки на груди, и всем своим видом как бы говорил: "Я это предвидел".
- Короче, сегодня председатель позвонил бате и сказал, что соседи в ах** от нас. Еще одна такая ночь, и они вызывают ментов. Батя тут же позвонил мне.
- Из-за музыки? - мне казалось, что мои брови уползли на макушку. - Мы же больше не шаманили...Ну в смысле, никаких барабанов, как и обещали.
Пару дней назад к Марку подходил председатель с просьбой не играть на перкуссии после 9 вечера. Мы покорно повиновались. И что теперь?
- Наверное, из-за саб-вуфера, - предположил Андрей.
- Видимо, - кивнул Марк, - да и не только. Здесь вчера просто трэш творился... Господи, да тут такие крики стояли...
- Думаешь, вот эти парни? - Андрей кивнул в сторону работяг на лесах у соседнего дома.
- А то кто же, - буркнул Марк, - вообще я до конца так и не понял, какие соседи имеются в виду - батя так матерился... Это хорошо еще, что он позвонил до того, как я попал к стоматологу.
- Как съездил кстати? - поинтересовался Парамон.
- Ну, мне поставили так какую-то штуку, - оживился Марк, - правда, осенью еще придется к нему ехать.
- В смысле? Сюда? Зачем? - не понял я.
- Ну типа там все серьезно, - Марк переключился на эпопею со своим зубом, насколько важно закончить лечение, и закончить его здесь, так как здесь делают гораздо качественнее и дешевле, чем в Москве, и т.д. и т.п. - Съездить сюда снова никогда не западло.
- И что батя? - вернул нас к корню проблемы Парамон.
- Я не помню, чтобы он когда-либо так на меня орал, - Марк сделал испуганные глаза, - если бы он позвонил мне, когда у меня вся челюсть была под заморозкой, я ему даже ничего сказать бы не смог.
- "Марк, какого хера у тебя там происходит?" - "М-м-ма-м" - "Что? Марк, ты что пьяный? Отвечай, как полагается!" - "Н-ма-н-н-м" - "Ах ты, засранец, я так и знал! Что ты сделал с домом?!", - не удержался я.
- Да батя бы в тот же день на самолете сюда вылетел, - закивал головой Марк под дружный хохоток.
- А что, действительно они могут вызвать ментов? - поинтересовался я.
- Еще бы. После таких инцидентов нас на собрании вообще из садового товарищества выкинуть могут. Думаешь, чего так батя переполошился...
- И что теперь?
- Надо валить, валить. Дня на два, на три.
- Куда?
- На Индийский пляж, например, - Марк с досадой потер челюсть, - черт, жрать охота, а еще полтора часа ничего нельзя есть...
- Подожди, может, стоит поговорить с председателем, - предложил Андрей.
- И что я им скажу? "Простите, дяденька, бес попутал"?
- Как вариант, - повел головой Андрей, - хотя бы узнаем, в чем причина, и что это за соседи.
- Причина? Ты шутишь, - ухмыльнулся Марк, - хотя ты, наверное, прав, узнать, откуда на нас катят баллон, не помешало бы.
- Может, все-таки не из этого? - я показал в сторону соседского дома, где на лесах лениво копошились строители.
- Да вот хер его разберет, - Марк злобно покосился в сторону соседей, - хотя им, наверное, ночью больше всего и доставалось...
Трудно было не согласиться с этим замечанием.
***
Я начинал нервничать. Казалось, прошло минут сорок с тех пор, как они ушли. "Scar Spangled Ban-ner!" - душевно орал в наушниках старина Соуза, а меня уже тряс мандраж от мысли, что могли сделать с Парамонами банда менял. "Ща, мы решим "вчерашний" вопрос и вернемся", - бросил Парамон-младший перед уходом, и прежде чем я успел моргнуть глазом, двери закрылись с характерным сухим щелчком запоров. И вот их нет уже часа два. Меньше, конечно, это просто предательское волнение. Может их там порезали? К черту, выключаю плеер. Гляжу в окно. Если их там приняли, что это значит для меня? Я в чужом городе, заперт в чужой машине. На улице пасмурно, по дороге стелется прозрачная утренняя дымка. Интересно, как это будет выглядеть, если я, разбив стекло ногами, попытаюсь вылезти через окно? На улице не очень людно: иногда пробегают по-деловому одетые мужчины и женщины, иногда из дверей магазинов появляются оптовик или парочка грузчиков, лениво почесывающих животы, несколько раз торопливо маршируют родители с детьми. В какой-то момент улица вымирает, и меня тут же посещает параноидальное чувство, что время остановилось. Затем жизнь возвращается - и снова люди бегут по своим делам. А я сижу в закрытой машине и думаю, как мне отсюда выбраться. Если я все-таки полезу через окно, как отреагируют прохожие? Кинуться помогать или отметелят, приняв за уличного воришку? Представляю, как я с вытаращенными глазами убегаю от машины, а потом кто-то ставит подножку, и я красиво лечу навстречу асфальту. Столкновение, искры из глаз и сзади кто-то злорадно восклицает: "Попался, с***!". Пожалуй, стоит сразу заявить, что я жертва. Например, разбив стекло и заорав "помогите!", выпасть из окна и с крепко зажмуренными глазами судорожно забиться в истерике. А потом как бы невзначай слегка приоткрыть веки, чтобы оценить произведенный эффект на окружающих. И увидеть внимательно за мной наблюдающих Парамонов. Пока эта шиза проносится у меня в голове, я замечаю, что улица постепенно оживает: в хмурый утренний пейзаж добавляются краски, участившийся дорожный трафик привносит густую гамму шумов. Даже в одежде людей начинают появляться яркие тона, и я начинаю различать черты их лиц. А мстителей по-прежнему нет. Несколько раз я был уверен, что в следующий миг двери распахнутся и оба Парамона не спеша плюхнутся в кресла, но нет - просто прохожие. Ну, и как это обычно бывает, они появились в самый неожиданный момент, словно из ниоткуда. Признаюсь, я не сразу осознал, что они вернулись. На мое одуревшее выражение лица Парамон-младший ответил какой-то кривой ухмылкой, ничего, однако, не сообщившей о результатах крестового похода против менял. Парамон-старший завел машину, и, проехав какие-то 50-70 метров, мы снова встали. Я был в шоке, но мы приехали. Вот так финт - а мне казалось, меня бросили на краю вселенной! А тут до цели рукой подать. Снаружи было свежо и даже прохладно, хотя сквозь тучи уже вовсю пробивались солнечные лучи. Мы выгрузили свой саквояж из багажника и понуро побрели к перрону. Парамон-старший предварительно взял нам билеты на экспресс-поезд. Дороговато, зато быстро и по-царски. Четыре часа и мы на Острове Свободы. Экспресс был достойный: широкие удобные кресла, откидные столики, туалет с зеркалом и всеми необходимыми принадлежностями, телевизор, просторные чистенькие коридоры, кондиционер. В общем, не поезд, а картинка. Это было очень кстати, поскольку позволяло комфортабельно залипнуть до самого прибытия. Экспресс я так и окрестил - "Сон буржуя". Простившись с Парамоном-старшим, мы с удовлетворением устроились в своем барском ложе. Когда поезд тронулся, я не выдержал и спросил:
- Решили вопрос?
Парамон сделал неопределенный жест.
- Мы поговорили, да, - скупо бросил он.
- То есть, деньги вам вернули?
- Днем обещали вернуть.
- Так и сказали, что вернут? - удивился я.
- Ну да, - пожал плечами Парамон. - Мы нашли того мужика. Батя сказал, что если ему не отдадут деньги, то он поднимет шухер, мол, всем расскажет, какими делами они тут промышляют. Тот хер посовещался со своими и сказал, что к полудню все вернет.
- А если нет? - усомнился я. Соотношение сил было все-таки не в пользу Парамона-старшего.
- Вернут, - уверенно сказал Парамон. - Ты не думай, батя у меня шустрый. В обиду себя не даст.
Я представил, как толпа разъяренных мужиков с вилами и топорами во главе с Парамоном-старшим громит привокзальную площадь, и на душе как-то полегчало.
***
Сквозь сон я услышал, как зажужжала "молния" гитарного чехла. Я слегка приоткрыл веки и увидел, как молчаливый бородач аккуратно достает нашу гитару. Уже проваливаясь в сон, я уловил, как он тихонько тренькает на ней метрах в пяти от нас. Через некоторое время почувствовал, что гитара вернулась на место, а еще через некоторое время я решил, что пора было вставать. Лагерь был уже достаточно оживлен, а солнце двигалось по небосводу достаточно уверенно для того, чтобы почтить утро своим пробуждением. Я огляделся. Справа, на моей пенке, блаженно почивал Марк, прижимая к груди Росю. Слева, к моему удивлению, оказался вчерашний тип со спутанными волосами и расцарапанным лицом и руками. Он уснул ночью, не снимая солнцезащитных очков, под шум происходившей в нескольких метрах от него вакханалии. И сейчас он лежал все в той же позе, сложив руки на груди, и почти не дышал. По его волосам неспешно ползали муравьи. При других обстоятельствах я бы обеспокоился, но здесь сама мысль отчалить в Нирвану и не вернуться, казалась нелепой. Я был спокоен. Утро занималось. Солнечный свет уверенно ниспадал на поляну, мягко заполнял собой пустоту и игриво заглядывал в глаза. Несмотря на непродолжительный сон, я не чувствовал сильной разбитости, настроение было приподнятым. На танцполе кто-то глухо постукивал на джамбэ, еще несколько человек со смехом что-то обсуждали. Парамона и Андрея видно не было, но они видимо дрыхли где-то в районе кустов. Марк приоткрыл глаза - увидев, что я уже встал, еще крепче прижал к себе Росю, словно плюшевого мишку, и со счастливой улыбкой снова попытался погрузиться в объятия неги. Наверное, это ему не очень удалось, потому что минут через 7 он уложил покорную и неподвижную Росию на пенку и, взъерошив и без того взъерошенные волосы, удовлетворенно изрек:
- Да-а-а...
"Да!" - мысленно согласился я с ним. Потом вытащил из рюкзака непочатую баночку пива.
- У нас еще осталось пиво? - не поверил Марк.
- Угу, - ответил я после неторопливого глотка и протянул ему свою банку. В рюкзаке было еще, но почему-то хотелось поделиться своим.
- Пивчанский... - любовно прошептал Марк, прежде чем сделать несколько приличных глотков.
Я достал гитару, взял несколько аккордов. Расстроена безобразно. Впрочем, как всегда. Марк потянулся к дарбуке - она служила подушкой для его беззаботного сна. Я кое-как отстроил гитару. Мы что-то сыграли, получилось даже ничего. Справа проснулась Росия. Тип слева даже не шелохнулся. Мы добили банку, открыли новую.
- О, у нас осталось пиво, - приятно удивился появившийся из кустов Андрей. Марк протянул ему банку.
- Парамона не видел? - поинтересовался я.
- Он там, - Андрей махнул в сторону кустов.
- Купаться? - предложил я, ибо уже очень хотелось.
- Да-да, ага, - согласно закивали Андрей и Марк.
Минут через десять появился Парамон, через полчаса мы готовы были тронуться. Захватив с собой пару баночек пива, мы двинулись вниз, к морю. Скинув с себя одежду, Марк первый сиганул в воду - только голый зад и сверкнул. В прошлый раз было довольно ветрено, и мне было зябко купаться. Но сейчас море манило к себе. Я разделся догола и бросил тело навстречу волнам, охотно принявшим меня в свои объятия. Андрей зашел в воду по колени и, довольный своим достижением, остался на это точке. Марк выслеживал парочку лениво разгуливающих по каменной косе бакланов - он пытался незаметно подплыть к ним, но бакланы, неуклюже шлепая лапами и взмахивая крыльями, каждый раз предварительно сбегали с косы, чтобы вернуться туда снова, когда незадачливый охотник уплывет подальше. Вскоре им однако пришлось оттуда убраться совсем, поскольку мы решили понырять, используя косу как трамплин. Широко загребая руками, к нам подплывал Парамон. Росия бегала по берегу и кричала: "Как там вода, Марк?". "Давай к нам!" - орал в ответ Марк, "бомбочкой" прыгая в воду. Когда ему надоело прыгать, он поплыл в сторону горизонта. Я последовал за ним. Марк некоторое время жизнерадостно нарезал круги, пока не замер на одной точке. Казалось, он о чем-то задумался.
- Прикинь, - сказал он, когда я подплыл поближе, - я здесь стою.
Я приблизился к нему впритык и недоверчиво потянул ноги вниз в поисках опоры. Действительно, мои ноги нащупали каменистую почву. Оказавшись на небольшом каменистом островке, мы словно возвысились над поверхностью воды. Только сейчас я заметил, что море вокруг нас похожа на чью-то дышащую пятнисто-полосатую шкуру. Вокруг нас вода отливала темно-синей глубиной. Но затем гладь прорезала косая полоса манящего бирюзового цвета. Далее сонно колыхался желто-серый массив, а потом снова бирюзовый просвет. Кое-где зияли черные круглые провалы в толще воды. В отдалении в брызгах солнечного света море мигало розовыми, лазуревыми и оранжевыми оттенками. Оторвавшись от морских заигрываний, я поплыл к берегу за улюлюкающим Марком. Андрей по-прежнему стоял в воде по колено и залипал на солнце. Но, заметив подплывающего к нему Марка, лицо которого приобрело кровожадное выражение, он лихорадочно взмахнул руками и попытался упасть в воду. Волна, пущенная Марком, настигла Андрея, когда он уже погрузился в воду. Марк радостно заржал и устремился вдогонку за попытавшейся незаметно проплыть мимо Росей. Та протестующе заорала, а Андрей, которому уже нечего было терять, погнался за Марком. Я выбрался на скалистый берег, открыл уже потеплевшую на солнце банку пива и с наслаждением отпил. Меня обдувал легкий ветерок. На берег выбралась Рося, а за ней - и Марк. Мы стояли на скале, обсыхали, потягивали из банок и глядели на море. Рося снова уткнулась в айфон и видимо больше не собиралась возвращаться в воду. Вернувшийся из заплыва Парамон сидел на мелководье и сосредоточенно перебирал песок, выглядя очень комично. "Вот этот похож на пупса" - я ткнул пальцем в Парамона, и Марк закивал. Андрей лежал на скалистом островке недалеко от берега, широко раскинув руки и лениво почесывая волосатую грудь. "А вот этот на орангутанга", - развеселился я, и Марк гоготнул. Андрей, словно почувствовав, что мы говорим про него, вальяжно показал нам фак, что развеселило нас еще больше. "А мы - на дебилов" - подытожил я, и почему-то это показалось нам самым забавным. Я еще обсыхал, а неугомонный Марк уже снова нырнул в воду и решительно поплыл в сторону - за скалу, закрывавшую мне обзор. Некоторое время я слышал его восторженные вопли, привлекавшие внимание Андрея, которому обзор ничего не перекрывало. Потом я заметил, что давно не слышу криков Марка, а еще через некоторое время, что исчез и Андрей. Судя по всему, я задумался, и их не было уже приличное время, но мне было лень, выяснять, куда они запропастились. Точнее я знал, куда - за скалой должен был быть другой пляж, ибо неоднократно мимо нас по скале на ту сторону пробирались люди. Затем пиво стало чересчур теплым и противным, Рося куда-то ушла, а я не заметил, когда, и я решился двинуться в разведку. Парамон все так же тупил на мелководье. Я прошел мимо него и устремился в узенький пролив, разделяющий основной береговой массив и скалистые выступы в воде. Ну да. Конечно. Основной пляж был здесь. Часть людей лежала на берегу. Другая часть - исключительно голышом - резвилась в воде. Сверху, со скалы, цепляясь за кустарники, спускалась новая партия желающих совершить омовение. В воду, резво виляя бедрами, срывалась парочка девушек. За ними осторожно ступая и цепляясь за камни, заходил худощавый лохмач. Основная движуха была вокруг каменистого островка конической формы. Оттуда с залихватскими визгами в воду прыгали обнаженные нимфы и сатиры. Среди них я разглядел и Марка с Андреем. Я устремился к вакхическому острову. Судя по всему, Марк прыгал с острова уже раз шестой. Кое-как забравшись на скалу (подъем был достаточно скользкий), я взглянул вниз. Из воды высота не казалась такой большой. Пока я сомневался, Марк прыгнул еще два раза. Я огляделся. Рядом, видимо в таком же сомнении, что и я, стояла рыжая девушка с бронзовым загаром. На скалу забиралась другая девушка. Следом карабкался Андрей. Персик, и по лагерю ходивший в чем мать родила, смотрелся здесь на редкость гармонично. Когда я забирался на островок, он, подобострастно хихикая, растирал водой рыжую нимфу, которая, с хохотом отбиваясь, грациозно нырнула в воду. Внизу резвился водяной Марк и призывал к себе, а мы вчетвером - я, Андрей и две нимфы стояли в нерешительности на скале и сомневались. В итоге первой в воду устремилась рыжеволосая нимфа, как струна, пронзившая воду и вызвавшая у меня вздох восхищения. Потом неожиданно прыгнул Андрей. Вторая нимфа отвлеклась на появившегося внизу Персика и в итоге не прыгнула. На скале остался один я. Солнце уже неслабо припекало. Я прыгнул. В уши свистнул ветер. Вода, не очень приятно хлестнув меня по груди, с шумом поглотила меня, а затем выплюнула на солнце. Я подумал и решил больше не прыгать. Купание мне надоело. Хотелось просто залипнуть в тени без всяких брызг и всплесков. Рядом, морщась от солнца, небольшими восьмерками перемещался Марк.
- Ты на берег? - спросил он, заметив, что я двигаюсь в сторону пролива.
- Ага, - кивнул я, - жарко.
- Да-да, печет, - согласился Марк, - тоже думаю на берег.
- Андрея не ждем? - спросил я. Марк оглянулся на скалу, где Андрей беззаботно общался с Персиком и компанией, и мотнул головой.
- Интересный парень, - сказал Марк, кивая в сторону Персика. - Ты знал, что он живет здесь уже третий месяц, и все три месяца он ходит нагишом и держит обет молчания?
- Нет, - пожал плечами я, удивляясь весьма мало, поскольку уже уяснил, что слово "обыкновенность" явно не относилось к Индийскому пляжу и его обитателям.
Мимо, как всегда невозмутимо, проплыл Парамон. На берегу кто-то выгуливал енота на красном поводке. С ним пыталась заигрывать какая-то собака, но тот, сосредоточенно принюхиваясь к земле, лишь изредка поднимал на неё недоуменный взгляд.
- Сейчас очень модно заводить енота в качестве домашнего животного, - заметил Марк, приглядываясь к сцене на берегу, - только от них все надо прятать. У них разум, как у трехлетнего ребенка, а передние лапы как детские ручонки - что видят, то и хватают. Очень они любят открывать все дверцы и шкафчики, а потом довольно трудно найти вещи, которые они сныкали.
Я пригляделся к еноту - тот вращал в лапках какой-то предмет и пробовал его на вкус. Предмет напоминал айфон Роси. Мы забрались на скалы. Припекало будь здоров. Оставшееся пиво было огненным. Марк сказал, что они с Андреем нашли короткий путь наверх, но он более экстремальный. На меня накатила волна расслабленности, и мне не захотелось подниматься старой тропкой. Подъем был крутой. Камни нагрелись на солнце и обжигали ладони и пятки. Кое-где скала была похожа на крепостную стену, и нам приходилось подтягиваться и перепрыгивать с пятачка на пятачок. Затем мы поднимались, хватаясь за кустарники. И когда я уже начал задыхаться, перед нами выросла палатка. В пяти метрах от неё я распознал то место, где мы с Марком спали на одной пенке. Лагерь возник неожиданно, хотя стоит признать, что этот путь был существенно короче. Понятно, почему мы практически никого не встречали на длинном маршруте - жители лагеря предпочитали спускаться к морю напрямик. И подниматься соответственно также. Пропотеешь на подъеме, но зато сразу попадаешь в свою палатку. Чувак в солнечных очках, с которым, как выяснилось, я провел ночь бок о бок, уже проснулся. Мало того, он лежал на моей пенке, которую предварительно оттащил в тенек, и потягивал коньяк из бутылки. Рядом с ним сидела Рося и что-то взволнованно ему рассказывала.
- Я просто помню, что мы с тобой идем через кусты, а потом ты падаешь, я пытаюсь тебя поднять, кричу: "Ну вставай же, вставай!", а ты все не поднимаешься... Приходят люди и не могут понять, в чем дело... А я не могу тебя поднять... - донеслось до меня. Чувак почти не реагировал на Росю, лишь изредка поворачивая голову в её сторону градусов на 15. В итоге он произнес тягучим басом:
- Просто мы были удолбаны.
- Да, но я не могла тебя поднять и я не знала, что делать... - снова начинала причитать Рося.
- Это тот самый Ваня? - негромко спрашиваю я Марка. Тот с ухмылкой кивает и отходит в сторону. Ну. Я подозревал.
II (Агни-полдень)
***
Прежде чем сесть на табурет, я долго и придирчиво его разглядываю. Визуально он не сильно грязный, только пара засохших пятен буреет на покрытии. В итоге я аккуратно присаживаюсь с краю, открываю книгу и пытаюсь положить локоть на стол, который тут же прилипает к крышке, после чего я с сухим треском отдираю его и с большим сомнением разглядываю стол, натюрморт которого мне чем-то композиционно напоминает творчество Дали. Я бросаю быстрый взгляд на украдкой наблюдающую за мной Параскеву, сидящую с другой стороны стола, снова гляжу на авангардную помойку, фундаментально застывшую на его поверхности, досадливо цокаю языком и пытаюсь прочитать пару строчек. Боковым зрением я чувствую, как Параскева выжидающе смотрит на меня, как бы невзначай поворачиваю голову и понимаю, что её взгляд, выражающий высокую степень самосозерцания, устремлен куда-то мимо меня. Возвращаюсь к чтению. Через пару минут на веранду выползает Марк, издает какой-то блеющий смешок и застывает в проходе. По его лицу скачкообразно расплывается шкодливая улыбка - он укурен в дым - но я делаю вид, что не замечаю его. Марк медленно переводит взгляд с сидящей в прострации Параскевы на меня, затем - обратно, снова на меня, оглядывается, после чего повторяет ту же процедуру раза четыре, делает неуверенную попытку вернуться в дом, но в итоге его взгляд фокусируется на мне.
- Колян, - растягивая гласные, произносит он, - а Колян...
Я пытаюсь не реагировать и максимально честно изобразить, насколько мне неинтересно все, что происходит по ту сторону книги, но в даже с 12-го раза не могу сосредоточиться на предложении из-за нарисовавшегося на веранде торчка.
- Колян, - более требовательно зовет меня Марк, - Коля-ян!
- Да-а? - как можно более ленивым тоном произношу я, не поднимая глаз от книги.
- Что ты делаешь, Колян? - хихикает Марк. Я в 13 раз пытаюсь сосредоточиться на тексте и снова безуспешно.
- Что ты делаешь, Колян?!
- А на что похоже? - отвечаю я, по-прежнему не отрываясь от книги. Моя реплика видимо еще больше забавляет Марка и его хихиканье перерастает в гыканье.
- Ты... читаешь? - словно сомневаясь, говорит Мак, что вызывает у него новую волну веселья.
- Ты фантастически сообразителен, - сердито бормочу я. Смысл прочитанного в очередной раз ускользнул от меня.
Марк вытирает выступившие на глазах слезы и неторопливо возвращается в дом.
- Что ты читаешь, Колян? - спрашивает он, возвращаясь через полминуты, словно вспомнив, что забыл спросить самое главное.
- "В круге первом", - неохотно отвечаю я. Книга упорно не идет.
- Это Солженицын? - вглядываясь в обложку, спрашивает Марк, медленно присаживаясь на соседний табурет.
- Ага, - подтверждаю я и уже подумываю свалить, но Марк вдруг серьезнеет и довольно на долгое время замолкает. Некоторое время он озадаченно разглядывает стол, скребет ногтем затылок, а потом издает продолжительный вздох, и его взгляд снова возвращается ко мне.
- Почитай вслух, Колян, - произносит он, и после того, как я отвечаю ему недоброжелательным взглядом, жалостно надламывает брови и просит: - Пожалуйста...
Замечаю, что просьба Марка возымела оживляющее действие на Параскеву, которая словно ждала этой кодовой фразы - её взгляд устремляется на меня и принимает такое же, как у Марка, умоляющее выражение. Несколько секунд я пытаюсь найти более или менее весомый аргумент, чтобы отказать, но затем внезапно сдаюсь и начинаю читать вслух.
- "Вечером и ночью, когда жители Красной Пресни, этой московской окраины, знаменитой своей борьбой за свободу, не могли того видеть, - эшелоны телячьих вагонов подавались на пересылку; конвойные команды с болтанием фонарей, густым лаем собак, отрывистыми выкриками, матом и побоями рассаживали арестантов по сорок человек в вагон и тысячами увозили на Печору, на Инту, на Воркуту...", - читаю я, пытаясь интонационно акцентировать, фрагмент текста из книги, которая абсолютно не сочетается с атмосферой того места, в котором мы находились, но тем не менее, замечаю реакцию слушателей на мой голос - Марк временами издает приглушенные звуки, отождествляемые мной со смешками, а Параскева подергивает уголками рта. В какой момент я понимаю, что оба завороженно смотрят нам меня, и понимаю, что сбивчивые, но не лишенные ритма, звуковые волны, издаваемые мной, вводят их в состояние транса. Когда встречаюсь с устремленным на меня взглядом Параскевы, невольно вздрагиваю - так он мне в тот момент напоминает взгляд одной нашей общей знакомой из Москвы. Те же безумные искры в глазах, засасывающие внутрь в бешеном психоделическом водовороте. Пытаюсь продолжить чтение, но сбиваюсь, не могу сосредоточиться и прекращаю чтение. Поскольку ничего не изменилось - оба по-прежнему загипнотизировано смотрят в мою сторону, хотя, судя по их мутному взгляду, не уверен даже, что в мою - с силой захлопываю книгу. Марк растерянно начинает хлопать глазами, а на лице Параскевы появляется стремительно расползающееся разочарование. Неловкий момент сглаживает возникшая на пороге Росия. С её слегка помятого лица брызжет недовольство - и даже веснушки горят от негодования.